Текст книги "Наречённая. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Властелина Богатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
2_11 Истана
Я поднялась, хотя это мне далось с большим трудом. Перед глазами сразу все поплыло, на языке ощущалась липкая горечь, в груди – тошнота. Все тело будто из ваты, будто все кости из меня выдернули, оставив только мясо. Хотелось упасть обратно на постель и больше не вставать. Тхара подала мне чашу с каким-то травяным отваром, я приняла, выпив – другого выбора не было. Маар похоже не собирался задерживаться, и мне нужно восстановиться как можно быстрее, хотя все тело по-прежнему ломило, болел весь низ от пояса, саднило между бедер, но боли такой сильной, будто все внутренности выворачивает, уже не было, только неприятное стеснение внутри.
– Ночью у тебя был жар, он может вернуться к вечеру, – старуха встала, загораживая собой низкое, оно единственное оконце в лачужке и то затянутое чем– то мутным и плотным. – Я соберу тебе в дорогу трав, ты должна будешь их пить.
Я, сжимая дрожащими пальцами пузатые, чуть теплые бока плошки, кивнула, отпивая.
– Он везет тебя в Ортмор, – вдруг более приглушенно заговорила она. – Если ты туда попадешь, то оттуда, – она подалась немного вперед, вонзив в меня острый, как серп, взгляд, – уже не выберешься.
Я натянула на голое плечо сорочку, сжимая ее на груди почти бесчувственными похолодевшими пальцами, поежилась, всматриваясь в карие буравящие глаза старухи.
– Я сбегу, – ответила упрямо, опуская ступни на потертый коврик, отставляя пустую плошку на лавку.
Стало тесно находиться под вниманием чужачки, что оплетало, как липкая паутина.
– Без союзников у тебя это не получится. Тебе не хватит мудрости сделать это правильно, без лишних потерь.
– Что же мне делать? – приглушенно спросила я.
Горло сдавил ком отчаяния, вновь я почувствовала жалость к себе, вспоминая все то, что случилось еще совсем недавно, каждый синяк и ссадина на моем теле отозвались жжением этому безысходному порыву. Я понимала, что эта женщина толкает меня в еще большей тупик, загоняя в самые сети, но не могла этому противиться – слишком слаба и выпита сейчас. Но все же что-то теплилось во мне, внутри, давая тусклый, почти призрачный свет надежды. Я вспомнила, что старуха упомянула Ирмуса…
Тхара покосилась на дверь, потом вновь повернулась ко мне.
– Я бы могла дать тебе яда еще ночью, чтобы ты не проснулась, а ему сказала бы, что ты сгорела в лихорадке, чтобы избавить его и тебя от страданий, на которые вы обречены. To, что с тобой случилось – это не предел, ты опасна для него, и он опасен для тебя. Вы оба опасны для этого мира.
Я не понимала, о чем она твердит, но по спине продрали острые когти страха от ее слов. Меня затошнило. И в самом деле, во власти Тхары было это сделать – отравить меня, но она того не сделала. Втянув в грудь больше воздуха, пропитанного старостью дерева и травами, я посмотрела на нее прямо, и она прочла мой вопрос по лицу.
– Но я не могу пойти против Ильнар, – продолжила она уже спокойнее, – если ты до сих пор жива, значит, ей так угодно. Я не вправе решать твою судьбу и забирать жизнь дочери Великой Богини.
Весомый довод, ничего не скажешь. Но это нисколько не помогает в моей беде.
– Он думает, что ты обладаешь силой, но это не так, ведь верно? Ты для него безвредна, но он думает иначе, хотя подлинную опасность он пока еще не распознал. Но это только пока, а как только он узнает…
Ведьма замолкла, разлилась тягучая тишина, с улицы донеслось ржание коней – Страж уже подвел их к двери, и нужно бы поспешить. Старуха продолжила:
– …если он узнает, что ты убила его брата Дарлана, то…
– Можешь не продолжать, – оборвала я, вскидывая на нее помутневший взгляд.
Тхара смолкла, сжимая синие морщинистые губы. А я опустила взгляд, ощущая, как внутри все холодеет. Так значит, все же брат… Что-то оборвалось внутри.
Ведьма отступила, дав мне возможность немного подумать, но думать я не могла – голова трещала по швам. Все очень скверно, хуже, чем я предполагала. И видит великая Ильнар, лучше бы я не смотрела в это проклятое зеркало! Скверно, очень скверно. Воздух как будто смогом сгустился вокруг меня, и стало нечем дышать, в глаза потемнело от комьев разных отвратительных чувств. Если бы не вспоминала, было бы все намного легче. Но теперь ничего поделать нельзя, разве что, вновь отправиться в забвение, обратить себя вспять, чтобы то, что творилось внутри меня, погрести под толстым слоем пепла и попробовать еще раз вздохнуть свободнее. Теперь уже это невозможно. Уже нет. От этого не уйти, оно вновь найдет меня и потребует выхода, где бы я ни была. Это мешало мне жить в другом мире, это станет проклятием в следующем. Как Вояна это называла – кармой? Искуплением? Судьбой? Пороком?
Тхара положила на постель всю мою одежду, она теперь уже не вмешивалась в ту бурю чувств, что крутилась внутри меня месивом грязи и пыли. Плетью по сердцу била боль утраты, разжигая во мне гнев и ярость от того, что, пусть даже убийца моей сестры мертв, но его часть, заключенная в Мааре, жива. Осознание того, что этот выродок касался меня и истязал так же, как когда-то это сделал его брат с моей Вояной, было хуже всяких пыток. Ненависть заполонила душу, застлала глаза, заклокотало в груди омерзение, распирая ребра до треска.
Скрипнула дверь, заставив меня врасти в пол. Внутрь вошел Маар.
2_12 Истана
Он прожег меня взглядом черных глаз, его зрачки тут же сузились до точек, распаляя во мне еще больший гнев. Маар открыл шире дверь указывая мне выходить. Я подхватила приготовленные Тхарой вещи, глянув на старуху, что смотрела на меня непроницаемо и твердо, направилась к двери, покидая лачугу. Когда поравнялась с ван Ремартом, меня буквально чуть не отшвырнуло от той сбивающий дыхание силы, что исходила от исгара. Я старалась пройти мимо спокойно, не показав и доли того насколько я была сбита столку, но как только исчезла с поля зрения этого мужчины, рванула на улицу, задышав полной грудью.
Щуря глаза от ледяного воздуха, я вглядывалась в сизую стылую чащобу, которая постелено, но все ярче окрашивалась в бледно-сиреневый цвет. Мороз ободрал лицо и руки, с ночи он был слишком сильный, до скрипучего треска деревьев. Здесь, на краю снежной гряды зима длиться намного дольше. В этих диких первозданных местах она казалась вечной – настолько красивой, настолько и смертельно опасной, ведь никогда не узнаешь, что может появиться из леса или сойти с гор в любой миг. Я помнила, что порождения были только на слуху. А теперь эти твари могут подобраться к людям и разодрать целое селение!
Кони, что нетерпеливо топтались у плетня, смотрели черными полные беспокойства глазами в дебри леса, вскидывали гривами и недовольно фыркали, выпуская клубы пара. Я, поправив ворот осторожно сошла с обледенелого порога, приблизилась к своей белой как снег кобыле стараясь не замечать, как от каждого движения кости разламывало от проделанных усилий и плескался в груди жар вместе с хрипом. Маар не позволил побыть в одиночестве, вышел следом и казалось хлипкий порог рухнет под его тяжестью сильного тренированного тела. Да и по сравнению с лачужкой воин в доспехах и мехах выглядел внушительно, поражая своим видом простых смертных. Я отвернулась, когда он поднял взгляд, и с трудом вскарабкалась в седло. Наверное, сейчас у меня бы это не вышло из-за слабости, но злость придавала сил совершать невообразимое. Маар с легкостью барса прыгнув на своего жеребца и не сказав ни слово пустил его по дороге, мне оставалось только лишь поспевать за ним – тащиться еще неизвестно сколько времени, с болью осознавая, что следующий привал будет не скоро и самое худшее меня ждет впереди. Я огрызала его спину жгуче-ненавистным взглядом удивляясь тому как этот чудовище мог легко перевоплощаться – из демона в благородного воина, из воина в убийцу и насильника и так по кругу.
Изба ведьмы удалялась быстро, потому что ван Ремарт решил пустить коня рысью, по каменистой чуть заснеженной с ночи пустоши. Его синий плащ развивался парусом, сверкала бледным серебром сталь брони и оружие. И видит богиня Ильнар, он это сделал для того, чтобы вымучить меня до конца, травя и полосуя своим равнодушием, будто желая мне показать, чтобы я уяснила насколько ничтожна: животное, рабыня, которая должна тащиться за своим хозяином. И самое скверное у него получалось задавить меня, без особых на то усилий вытряхивал наизнанку, разжигая во мне и боль, и ненависть, и отчаяние – это ядовитая смесь выматывала куда больше, чем физические страдания, которые я испытывал в пути, подпрыгивая в седле на кочках и едва не вскрикивая от выстрелов рези, так что на глаза проступали ненавистные слезы. Исгáр все же делал короткие остановки, но только для того чтобы справить свою нужду, едва он скрывался из вида, я, бессильно приваливалась спиной к какому-нибудь камню или дереву, несколько мгновение стояла так недвижимо на трясущихся ногах, ощущая, как знакомый жар, о котором предупреждала Тхара, поднимается изнутри так явственно, что белые крупинки снега, падающие сверху, обжигали кожу лица, причиняли, казалось, нестерпимую боль. Мне необходим был отдых.
Но бешеная погоня и пытка продолжалась до тех пор, пока небо не стало заметно темнеть. Спасением стало далекие огоньки, вспыхивающие в ночи за снежными перекатами барханами и холмами, только по мере приближения, к моей беде – это был никакой не город и даже не селение или хотя бы заброшенные дома, а разбившийся на десяток костров лагерь. Встречать главу отряда вышел Шед. Недобро глянув на меня, он поприветствовал своего предводителя, о чем-то заговорил, я не слышала, я едва не валилась с седла, вцепившись в повод онемевшим пальцами, сжимая от напряжения колени брюхо лошади – сама я с нее не слезу, это я поняла еще до того, как опустилась на долину ночь. Но даже теперь Маар не глянул в мою сторону. Я поджала губы собираясь с силами, хотя жар заливал голову, так что уже ничего не соображала. Меня спасительно подхватили чьи-то руки и стянули на землю, но стоять сама я не могла, а уж сделать шаг и подавно. Не успела я что-либо ответить, как Страж подхватил меня словно пушинку на руки, и понес вглубь стойбища. Я попыталась возразить, вырваться, ко слишком смертельно была вымотана, чтобы шевелить хотя бы языком, а стоило оказаться в надежных сильных руках, как усталость накрыла меня с головой с силой прибоя, я погрузилась в полубредовое состояние, бесконечно падая в кипящий котел усиливающейся в теле лихорадки. Я помнила, что меня занесли в шатер, освещенный костром и положили на что-то мягкое, накрыли тяжелыми шкурами.
2_13 Maap
Maap, положив Истану на постель, скинул с себя плащ и брюки, бросил охапку хвороста в очаг, вырытый прямо в заледенелой земле и обложенный камнями. У ассáру вновь поднялся жар, и он злился на то, что женщины такие слабые и не выносливые. Их хрупкие тела могут выносить ребенка, но не способны перенести какую-то лихорадку. Он злился на себя за то, что вновь пришлось гнать во весь опор, иначе надвигающийся буран мог забрать ее жизнь, не успей они добраться до лагеря. И снова каскад противоречивых чувств хлестал нещадно так, что вставала красная пелена перед глазами. Истана протяжно простонала. Очнувшись, Маар взял ее походной мешок, вытряхнув из него все вещи. Тхара сказала, что дала ей трав. Найдя узел нужного сбора, Маар, зачерпнув снаружи снега в железную плошку, поставил таять и закипать на огонь.
Пока он готовил отвар, в шатре несмотря на то, что стужа крепла, скоро стало нечем дышать. Остудив немного на холоде взвар, Страж вернулся к девушке, сдернул с нее шкуры, ощупал ее лицо и руки – горячая. Она вся горит, как угли. Он отер смоченной в ледяной воде тряпкой лицо и шею девушки, приподнял затылок, осторожно поднося к сухим губам отвар. Истна, задышав часто, никак не принимала питье, но Маар держал крепко, заставляя пить, и она пила судорожно, мелкими глотками. Выпив все, ассáру даже не открыла глаз, легла обратно на постель. Маар стянул с нее сюртук и сапоги, всю верхнюю одежду, оставив в одной сорочке. Девушка не отозвалась даже на то, что Страж прикасался к ней свободно. Смочив вновь ткань, он положил ей на лоб, накрыв ее тонким одеялом, подбив шкуры под бока, чтобы не дуло от стен шатра, хоть и плотных – любой сквозняк был опасен.
Сам Страж опустился на шкуры, облокотившись о толстую балку, смотря неподвижно поверх языков пламени на бледное лицо Истаны, наблюдая, как поднимается и опадает ее грудь в глубоком дыхании. Маар лишь единожды испытал боль и страх на вкус, когда слышал крики женщины на костре, навсегда запечатав это воспоминание в себе. Казалось, выжег все остатки его, но сейчас, при виде ослабленной до смерти ассáру, внутри рвало все от бессилия как-то облегчить ей страдания. Он явственно ощущал, как лопается плоть на лоскуты, и была ли это ее боль или его собственная от вида это хрупкой, как хрусталь, ассáру, слишком беззащитной сейчас, Маар не мог понять.
Всю дорогу он думал о том, что сказала ему Тхара. Ведьма права, о том, что он везет найденную ассáру в крепость, скоро узнает совет и сам владыка. И от этой мысли ярость била страшнее молнии. Он соврал ведьме, он не только хотел иметь Истану, он жаждал, чтобы ассáру была его вся, без остатка, до последнего волоска, до холодных глубин ее души. Эта маленькая лживая дрянь тянула из него жилы, его ломало от одной лишь мысли о том, что кто-то еще к ней прикоснется, сможет посягнуть на нее…
Проклятие!
Маар сомкнул веки, прогоняя прочь эти мысли. Внешне Страж оставался спокоен, но внутри него огненная буря билась, раздирая его на части, сгущая кровь. Сквозь треск сучьев в очаге и плотную духоту, напитанную травами и смолой, чувствовал он сущностью и видел внутренним взором приближение снежной бури, надвигающейся с севера. Ощущал, как воздух стал тяжелым, словно свинец, и твердь замерла в ожидании стихии, ветер уже подхватывал белую крупу, разнося по долине стылые вихри. На несколько дней они застрянут тут.
Он открыл глаза и неотрывно смотрел на лежащую неподвижно девушку, бледную, почти прозрачную, только жидкое золото перетекало в ее разметавшихся по постели волосах – блики костра.
С другой стороны, буря застала вовремя – ассáру необходим отдых, чтобы поправиться, и ему не нужно приказывать своему отряду остаться, чтобы они не думали, что эта падшая что-то для него значит. Хотя, кого он собирался одурачить? Шед уже давно все пронюхал и понял, что девчонка имеет ценность для него, последней разгадкой стало то, что Маар вернулся за ней, оставив своих воинов.
Если она сядет завтра в седло, то погибнет. Он хотел этого и страшился одновременно.
В тканную стену шатра ударил первый порыв ветра, рассыпав льдистую крупу по куполу. Послышались голоса воинов и зычное гарканье Шеда, отдающего короткие приказы. Маар поднялся. Кинул еще одну охапку сучьев, приблизился к Истане, убирая с ее лба тряпку, коснулся кожи, теперь уже влажной от проступившей испарины – жар начал спадать.
Гостя почуял заранее, до того, как тканной перегородкой, отделяющей очаг от входа, поднялся полог, и внутрь вошел Шед.
2_14 Maap
Маар вышел ему навстречу. Шед с позволения ван Ремарта прошел внутрь к тлеющим углям, хотя был ближе всех остальных воинов и мог позволить себе не ждать одобрения. Он опустился на шкуры перед очагом, чуть меньшим, чем во внутренней части шатра, но не менее жарким. Маар сел перед ним, завалившись на ворох тюфяков. Сложная выдалась поездка и в какой-то степени более непредсказуемая, чем появление тварей Бездны.
Шед за кружкой крепкого эля подробно донес о том, что произошло в пути за время отсутствия Маара. И оказалось, ничего существенного, только то, что один конь сломал ногу, и его пришлось убить. И, конечно, не пропустил то, что они застряли в этой пустоши одному Бархану известно на столько. Шед не упоминал об ассáру, но Маар считывал его напряжение при каждом движении мысли о ней. Нет, Маар не мог читать мысли, хотя в этом его подозревали все, он мог только улавливать поток ауры, но то, что Шед думал об ассáру, Маар нутром чуял и убеждался в этом каждый раз, когда тот возвращал взгляд на тканную перегородку, за которой спала Истана. Маару не нравилось, что Шед продолжает показывать свое недовольство. Несмотря на то, что Стража это злило, он будто намеренно так поступал, будто имел на это какое-то право. Шед, который на протяжении многих лет был верным союзником, теперь осуждает выбор Маара и его решение?
– На рассвете двинемся в дорогу?
Маар мрачно глянул на него.
– Нет. Ни утром, ни вечером. Буря на несколько дней.
Сделав большой глоток теплого хмеля, Шед отставил чашу.
– Это нас ведь не сможет остановить?
– С чего ты взял? – ван Ремарт бросил на воина беглый взгляд. – Лошади не вынесут такой нагрузки, да и каждый раз ставить шатры отнимет больше времени и сил, проще переждать сейчас.
Шед покачал головой, задумавшись над чем-то своим.
– Она не выживет, зачем таскать ее за собой? Это лишняя ноша и забота, кругом много сук разных, неужели ее дырка чем-то отличается от всех других?
Страж резко вернул на воина взгляд. Глаза Маара потемнели до такой степени, что слились с черной каймой. Взгляд Шеда изменился, погасло в нем что-то.
– Запомни, Шед, сейчас и на потом: что мне с ней делать, решаю только я. Это моя находка и она принадлежит мне. Я ее нашел, и мне решать, оставить ее в живых или же свернуть шею. И если я все же решил оставить девчонку у себя, это не должно обсуждаться и оспариваться ни тобой, ни кем-либо другим.
– Конечно, тебе решать, мне до нее нет никакого дела. Я просто забочусь о нашем передвижении и только. Мое дело исполнять волю, явленную свыше.
– Твое дело – слушать меня и выполнять мои приказы, а не влезать носом, куда тебя не просят. Отрежу тебе его, если и дальше будешь продолжать диктовать, что мне нужно сделать.
Шед выслушал и на этот раз благоразумно промолчал. Он сидел так же расслабленно, но пальцы его рук давно сжались в кулаки. Тишина, что разлилась по шатру свинцом, начала давить на слух и вены, ее нарушали только шум крови в голове и где-то в горле, удары ветра и завывания вьюги, что глухими звуками просачивались в теплый кров.
– Я все понял, – наконец ответил Шед, поднимаясь с нагретого места. – Пойду посмотрю лошадей, – бросил он чуть сдавленным голосом, направился к выходу.
Маар проводил его долгим взглядом, поднимая хлеставшей через края силой исгара жар в углях. Он перевел взгляд на пламя, только видел перед собой не яркие всполохи, а Истану, ее нежное белое тело и блестящие, гладкие, как шелк, волосы, розовые губы, чуть приоткрытые в выдохе, голубые, как зимнее небо, глаза. По телу потек густой жар от одного лишь воспоминания того захвата ее лона на своем члене, в глазах потемнело. Теперь, когда напряжение спало, Маар испытал мучительную, почти болезненную тягу прикоснуться, погладить, втянуть запах, ворваться и долбиться в ее плоть безостановочно. Она принадлежит ему и только ему, никто не может отнять ее у Маара, даже Ирмус, даже сам Бархан. Маар выдернет кадык каждому и отрежет яйца, если кто-то отважится пойти против его решения, если кто-то посмеет на нее посягнуть.
Давя в себе желание, Страж допил эль и растянулся на шкурах, смотря на низкий, натянутый на толстые реи потолок из воловьих шкур. Чуть покачивались подвешенные на столбы масляные лампы с язычками пламени. Маар не помнил, в какой миг сон утянул его в глубины, он не собирался спать, но последние бессонные ночи давали о себе знать. Пусть он и выносливее обычных смертных, но все же в большей степени человек. Но стоило закрыть глаза, Маар резко пробудился от того, что кожей ощутил Истану – она очнулась.
2_15 Истана
Пробуждение было мучительным. Я с трудом разлепила веки, пошевелилась, обнаружив себя на мягкой постели в теплом, почти жарком помещении, а точнее – мой взгляд скользнул по балкам и стенам, завешенным тканями – в шатре. Во рту горечь трав. Я сглотнула, страшно хотелось пить. Взглядом выхватила кувшин, но я не успела за ним потянуться, как сбоку от меня колыхнулась тень. Маар шагнул за занавес, заполнив собой почти все пространство, оно стало вдруг тяжелым и душным. Я невольно подтянула ноги, укрыла плечо, сглатывая сухой ком. При виде исгара внутри всплеснула прежняя неприязнь, полосуя меня плетью. Наверное, отныне так будет всегда происходить, даже против моей воли. Исгáр – враг до последнего дня моей жизни и даже после.
Маар, оторвав от меня гипнотизирующий взгляд, взял охапку сучьев, бросил в очаг. Пламя вспыхнуло мгновенно, затрещали ветви, внутри стало гораздо светлее.
– Сейчас ночь? – спросила я простуженным голосом, хотя заговаривать с ним вовсе не хотела, вопрос вырвался сам собой.
Маар приподнял подбородок, будто прислушивался к чему-то, а я невольно скользнула взглядом по его телу, такому сильному, статному: узкие бедра и мускулистые ноги обтянуты коричневой кожей штанов, в свете огня скулы, шея и кожа груди в распахнутом вороте туники отливали загаром, темные, почти смоляные волосы чуть взъерошены, Страж, видно, только пробудился сам. Мне он был омерзителен, я не хотела на него смотреть, но взгляд все равно цеплялся за его силуэт, будто назло.
– Скоро будет рассвет, – ответил он, когда я уже перестала ждать.
Я ощущала, как мороз давит до треска на стены шатра. Прикрыв ресницы, я представила, как розовеет горизонт и искрится снег в лучах.
– К исходу ночи буран стих, но это ненадолго.
В этом крае нет ничего ценнее огня – это я помнила с далекого, такого недоступного теперь прошлого. Запоздало, но я обнаружила, что мне гораздо лучше. Сквозь туман ко мне стали просачиваться воспоминания минувшей ночи: крепкие руки, короткие приказы. Страж заставлял меня пить отвар, а мне хотелось послать его к черту, только не способна была и глаз открыть. Теперь он снова близко – опасный, несущий для меня большую угрозу. Мне хотелось, чтобы он ушел, но Маар не собирался этого делать. Он повернулся ко мне, его черный взгляд из-под ровных в разлет бровей, чуть сошедшихся на переносице, вынудил всю сжаться. Его полыхающий диким огнем взгляд испепелил покрывало и кожу на моем теле, добираясь до костей, мне казалось, что если он сделает сейчас шаг, то я осыплюсь хлопьями пепла.
– Убери с себя покрывало.
– Что?
– Ты слышала, убери, я хочу на тебя посмотреть.
Я еще выше натянула на себя, до самого подбородка мое хрупкое, ничего не стоящее для моей защиты, но все же укрытие. Сердце подскочило в груди к самому горлу. Нет! Нет, если он прикоснется ко мне еще раз, мне кажется, я тут же умру. Маар шагнул ко мне с грацией хищника, одним рывком сдернул с меня покрывало, а мне казалось, кожу содрал. Я отчаянно скомкала мягкую ткань сорочки на груди, сжав губы, наблюдая, как взгляд исгара меняется. Чернота его глаз сгущалось плотнее, а по скуле прошла мелкая судорога, кадык мужчины нервно дернулся. Я никогда не видела такого взгляда раньше – затуманенного, одержимого, жадного. Я провалилась в черноту от той мощи, что хлынула на меня от исгара. Опустила взгляд, подчиняясь его воле впервые, мне просто непосильно было ее снести.
– Сними.
– Нет, – обхватила я плечи руками, будто это еще может меня спасти.
– Тебе лучше слушаться меня, ассáру, иначе будет только хуже, я умею причинять боль, и ты еще не знаешь, на что я способен. Все то, что ты успела ощутить на своей шкуре – это далеко не предел.
– Делай, что хочешь, – посмотрела я исподлобья, хмуря брови.
Мне хотелось рыдать, но он не получит ничего. Хотя зачем я себя успокаиваю, он прав, он получит все, если захочет, и напрасно я вступаю в борьбу с исгаром. Он качнулся вперед, а я вскинула руку, выставляя преграду.
– Не надо, я сама.
Я сглотнула. Все же повиновалась ему, собрав полы сорочки, потянула с себя, открывая свое тело глазам Стража. Пусть смотрит, он может брать мое тело, сколько угодно, но никогда не доберется до души. Я не смотрела на него и застыла в ожидании, ощущая, как на спину упал тяжелый каскад волос, прикрывая плечи. Мне было страшно поднять на него взгляд, даже леденело все внутри, казалось, что вот-вот он накинется на меня, как зверь, вонзить зубы в мою плоть, растерзать. Оставшись без одежды, теперь я ощущала, что здесь не так и душно: по коже скользил сквозняк, тревожа чувствительные соски, они сжались, завязываясь в тугие комочки и призывно-откровенно топорщась. Меня накрыл жар от смущения. Глупое тело. Но я все же удержала себя, чтобы не закрыться, чтобы он не думал, что я уязвима сейчас больше, чем когда-либо. Все внутри смешалось, я не понимала, куда делась моя злость. Она растаяла. Его взгляд безысходно распалял во мне стыд. И кажется, что он насмехается надо мной, делает так, чтобы расшатать мою без того хрупкую, держащуюся на руинах уверенность.
Молчание затянулось, и я слышала в нем тяжелое дыхание Маара. Я видела только его чуть расставленные ноги, напряженные, жилистые идеально ровные, красивые: мышцы то напрягались, то расслаблялись, вызывая во мне волнение, бьющее наотмашь. В горле пересохло так что язык прилип к небу.
– Мне бы не пришлось делать тебе больно, если бы ты держала язык за зубами и исполняла мои приказы так же послушно, – прозвучал его чуть севший голос, и в нем немое возбуждение, как терпкое послевкусие красного вина – опьянило разом.
Я одернула себя, выстраивая преграду. Так дико страшно мне не было никогда, но это был другой страх, исходящий не от боли и запаха крови, а от какого-то еще не ведомого мне чувства.
«Его брат убил мою сестру!» – всплеснулась внутри огненными, багряными густыми пятнами боль, как кровь от жертвенного быка.
Маар такой же ублюдок, как и его кровный вымесок! Он ничем не отличается от него, яблоко от яблони недалеко падает… Страж пользуется мной, он выкинет меня на растерзание своим воинам, как только я ему надоем, а потом полоснет лезвием по горлу, разве не это он говорил Тхаре там, в хижине? И сейчас Страж не удовлетворится лишь одним созерцанием моего тела.
– Ты пользуешься моим бессилием, но рано или поздно все может поменяться местами. Я никогда не буду послушной, и тебе до меня не добраться. Ты сдохнешь, но никогда не получишь то, чего хочешь, – выплеснула я на выдохе, буравя его взглядом, зная, чем это все может обернуться для меня.
Маар хмыкнул.
– Нет, ты все же глупая и ничем не отличаешься от тех сук, которых я трахал.
Он протянул руку, а я едва удержала себя, чтобы не зажмуриться и не отвернуть лицо, с вызовом ожидала худшего. Страж коснулся моих волос, а я задержала дыхание, сотрясаясь неизвестно от чего, от напряжения, острого, дикого, изматывающего. Я словно на плахе с болезненным замиранием жду, как вот-вот обрушится на мою шею наточенный клинок гнева Стража, жду того, как он набросится на меня и причинит боль еще большую, чем уже причинил. Он убрал пряди за плечо, открывая мою грудь полностью. В сей же миг я посмотрела на него, подняв подбородок, и дух захватило. Маар смотрел на меня так, как не смотрел никогда до этого, дико, первобытно. Мне бросило в жар. Те маски, что он надевал на себя, вдруг растаяли в одночасье. Сейчас он больше всего походил на зверя с пылающим, таким живым, голодным взглядом, что стены шатра поплыли от моего бессилия смотреть в темные вязкие глубины его сузившихся до точек зрачков.
– Смажь все ссадины той мазью, что дала тебе Тхара, и пей отвар, ты должна встать на ноги прежде, чем утихнет буря, – он убрал руку, так и не прикоснувшись к коже. – Вон там, в бадье вода. Помойся и переоденься в чистое, от тебя несет, как от взмыленной кобылы. Я вспомню твои слова чуть позже, ассáру, когда ты меньше всего будешь ждать моего наказания, и обещаю, ты пожалеешь о том, что посмела открыть рот и выплюнуть свой яд.
Я выдохнула, до этого сжимая и задерживая воздух где-то в груди, погружаясь до глухоты в недоумение от того, что он даже не тронул меня. Маар скрылся в другой половине шатра, оставляя меня одну. Воздух сгущался где-то в глотке, дыхание срывалось и дрожало, по телу растекался жидкий колючий холод, а сердце колотилось так, что вот-вот проломит ребра.
Сцепив зубы, я схватила покрывало и поспешила прикрыться.
