Текст книги "Наречённая. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Властелина Богатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

2_16 Истана

Завернувшись плотно в плед, я поднялась со своего ложа. Немного подождала, пока темнота в глазах рассеется, а тело привыкнет к вертикальному положению и окрепнет. Ступая по деревянным доскам, покрытым коврами, я прошла к своим вещам, что лежали на массивном деревянном сундуке, и застыла. Прямо сверху лежало зеркало. Я едва не отшатнулась, как будто увидела огромного паука или змею. Страшно вновь испытать тот опыт, который не принес мне ничего хорошего. И только когда присмотрелась, поняла, что это не настоящее зеркало – оно было чуть мутным.

Как здесь оказалось?

Я растерянно глянула через плечо на занавес и снова повернулась, сузив гневно глаза, уставившись на находку. Пусть забирает к черту свои подарки! Мне ничего от него не нужно. Все, к чему он прикасается, становится грязью! Я холодно посмотрела на красивую вещь и отвернулась. Если приму, то это будет значить для него, что я смирилась, но это не так. И буду бороться до последнего вздоха, пусть демон горит в аду! Я тряхнула головой, пытаясь хоть как-то прийти в чувства. To, что происходит сейчас – самое темное время в моей жизни. Я во власти самого опасного для меня человека. Человека ли? Мне это еще неизвестно. Исгáрами называют тех, на кого пал огненный меч Бархана – владыки подземного царства, повелителя Нижнего мира – вырезав им сердце и влив тьму.

Напившись из кувшина, я все же ополоснулась, яростно смывая все следы, оставленные этим чудовищем, тщательно оттирала кожу везде, где он касался, а потом намазала ссадины теми снадобьями, что собрала мне в дорогу ведьма. Нужно позаботиться о себе, чтобы выжить, ибо пытки мои только начались, но, с другой стороны, хотелось броситься с первого попавшегося обрыва. Расчесала и заплела волосы в косу, скрутив на затылке в улитку. Но расслабиться все не выходило, взгляд то и дело возвращался на полог, за которым находился он.

По мере того, как светлело в шатре, лагерь оживал вместе с восходом. Мужские голоса доносились почти со всех сторон. Исгáр появлялся в моем углу часто, принося охапки сучьев, бросая в огонь. Я не смотрела на него, но кожей ощущала его дыхание, его жгущий каленым железом взгляд – он сторожил меня, как волк свою волчицу. Я могла выдыхать свободнее, когда в шатер кто-то заходил. Ближе к вечеру, после некоторого шума за занавесом, появился Маар с целым подносом снеди. Мои внутренности разом скрутились в узел. Он поставил это все у очага на низкий, похожий на китайский, столик и выпрямился.

– Ешь, тебе нужно набираться сил.

Хотелось пнуть поднос и перевернуть все к чертовой матери, но я хорошо помнила, чем поплатилась в прошлый раз за это, и упрямо сжала губы. Не подчинюсь ему, лучше с голоду умру, пусть проваливает! Маар глянул в сторону сундука, на зеркало, которое так и осталось лежать нетронутым, вернул на меня взгляд, обжигающе полоснув гневом не хуже плети. Секунда ожидания растворилась в вечности. Страж вышел, вновь оставив меня одну, а я смогла выдохнуть. Неотрывно смотрела на исходящий паром кусок зажаренного до золотистой корки мяска и вспоминала, сколько уже без еды – двое-трое суток или больше? Я едва в голодный обморок не упала, когда шатер наполнился вкусным, до спазмов желудка, ароматом, хоть не знала раньше, что это такое – испытывать подлинный голод. Перед глазами у меня стояла еда, даже когда я закрывала глаза. Голод толкал броситься к подносу, словно голодный зверь. Но я сумела сдержаться – не стану принимать его подношения!

Мне ничего не оставалось делать, как лечь и отвернуться к стене.

К предводителю заходили еще люди. Я слышала негромкие переговоры воинов, в основном, они касались непогоды и лошадей, что остались под открытым небом. А потом вновь поднялся ветер. Он свирепо бил по стенам, поднимая страшный вой, но вскоре я к тому привыкла и даже провалилась в дремоту, но тут же проснулась не от диких порывов, а от напряженного давящего взгляда исгара. Послышались шаги, кажется, он остановился у нетронутой еды, а у меня что-то нехорошее ткнулось в грудь.

– Ты не притронулась к еде, – в голос прозвучала сталь.

Я молчала, продолжая лежать не шевелясь. Тишина затянулась, вынудив невольно сжаться, и не напрасно, потому что в следующий миг на меня выплеснулось что-то ледяное, обожгло кожу. Я вскочила, захлебнувшись от потока воды, что вылил из кувшина Страж. И сообразить толком ничего не смогла, как стальные руки сковали мое тело, мужчина рванул меня на себя. Я ударилась о каменную грудь Маара, как волна о скалу, не успела вскрикнуть – его губы завладели моим ртом. Я рванулась, пытаясь увернуться, Страж зажал мне руки, плотнее притянул к себе, впиваясь в губы еще больнее, заполняя мой рот своим языком, выталкивая воздух.

Укусив за губу, потянув ее, он освободил мое дыхание, давая жадно глотнуть воздух, и вдруг грубо толкнул. Не почувствовав опоры, я полетела навзничь, падая на постель. И как бы мягко она ни была застелена, а остатки воздуха выбило из груди от удара спиной. Маар обрушился на меня, придавив своим мощным телом, устраиваясь между моих ног.

– Нет, не надо! Прошу, я не хочу! Оставь меня, оставь! – билась я, как пойманная птаха, упираясь в его грудь, но не смогла и на сантиметр отстранить его от себя.

– Уже поздно… – прошептал Маар, накрывая мои губы своим горячим жадным ртом.

Исгáр задрал платья, едва не разрывая в клочья, твердо провел ладонью по чувственному месту между ног, раздвигая складки, а я вытянулась струной, вся напрягаясь, сдавливая коленями его бедра, не желая пускать его пальцы внутрь себя.

2_17 Истана

В какой-то миг во мне что-то надломилось. Мне стало вдруг безразлично все: то что он собирается делать со мной, то, что он трогает меня. Маар, каким-то внутренним чутьем уловил изменение своей добычи и руки его прекратили свой путь.

– Ты можешь брать мое тело, но никогда не получишь меня, мою душу. Гори в аду проклятый исгара я ненавижу тебя, ненавижу всех твоих кровных родственников до последнего колена! Будь вы прокляты! – выплеснула на одном выдохе и задышала тяжело и часто, вонзив взгляд в нависающего надо мной мужчину. Мгновение растянулось до мучительной бесконечности, я ощущала, как с волос капала вода, стекала за шиворот, как туго поднималась грудь в дыхании, как бешено колотилось сердце под ребрами.

И от того, как он посмотрел на меня, как скрутились черные воронки в его резко сузившихся зрачках, окаймленных бушующим демоническим огнем, под кожу прокрался страх, словно продели раскаленные спицы, страх который испытывает мое тело, но не я. Плевать, пусть делает что хочет! Он сумасшедший, ненормальный, зачем расходовать на него силы, которые мне нужны как вода и воздух.

– Ублюдок хочет мое тело, пусть получает и проваливает к дьяволу.

И все же я задержала дыхание, ощущая, как затвердело тело мужчины, превращаясь в глыбу каменную.

Он не дышал, а меня пронизал холод. Маар пошевелился, убрал руки и, поднялся Страж, схватил меня пятерней за волосы, я охнула от мгновенно растекшейся по затылку к самой пояснице обжигающей боли. Он рванул, сдернув меня с кровати, швырнул на пол, как куль с соломой. Я подняла голову успев лишь различить всполох огня – пламя лизнуло мне по скуле оставляя горячий след и слегка подпалило волосы, не успела оправиться, как Ремарт больно сжал шею под затылком подтащил к столику, где все еще лежала еда, давно остывавшая. Страж опустился рядом, жестко сжав другой пятерней подбородок, так что скулы заломило, вонзил острый как ножи взгляд.

– Если ты не поешь, я сломаю тебе пальцы, одним за другим, пока станешь выполнять, то что я говорю.

– Пошел ты, – прошипела.

Маар перехватил мою руку жестко передавив запястье. Боль что обожгла мне мизинец отдалась к самому локтю и затылку. Я ошеломленно распахнула глаза от дикой, задохнулась, ловя ртом воздух, слезы все же брызнули из глаз.

– Ненавижу тебя, как ненавижу, – перетерпливая шипела я.

Он схватил следующий палец.

– Это не те слова, которые я хочу слышать, – его металлический голос звучал хладнокровно, бездушно, лишенный какого-либо окраса. Он сдавил следующий палец.

– Ну? Я не слышу. Скажи – хорошо Маар.

Проклятый ублюдок убийца, вымесок! Перед глазами плясали багряные пятна. Я сжала зубы мой мир сузился до одной пульсирующий боли в кисти рук, едва взвыв от продирающей до костей боли, когда неестественно вывернулся следующий сустав. Страх и боль поглотили меня с головой, Маар схватил другую фалангу.

– Говори, ассáру, ты же не хочешь остаться без пальцев? – он надавил, и я, давясь слезами проглатывая их всхлипнула.

– Хор-рошо, Маар.

– Не слышу.

– Хорошо Маар!

Страж склонился надо мной низко утопив меня в бездне черноты своих сумрачных стылых глаз.

– Запомни это accápy, не нужно меня злить, если ты и дальше будешь выплескивать свой яд и не подчиняться мне я найду способы заставить тебя поступать иначе.

На меня нахлынуло дикое, не умещающее во мне отчаяние, я не в силах была справиться с ней, я могла сейчас согласиться на все, все что угодно. Все, что он скажет я сделаю.

Он вновь схватил мою запястье, а я взвилась.

– Не надо прошу! Пожалуйста, не надо! Я буду есть, Маар. Прошу!

Страж дернул пальцы и отпустил, а я прижала руку к груди поглаживая как ребенка, унимая ломящую мышцы и кости боль. Страж поднялся, вынудив меня быстро очнуться и схватить ломоть мяса, впиться зубами в белую мякоть. Я не чувствовала вкус, не чувствовала ничего, едва пережевывая снедь проглатывала и снова вгрызалась в кусок. Маар молча наблюдал за мной. Я не смотрела на него, я боялась, проклятое тело предало меня. Мои руки тряслись, сердце лихорадочно колотилось. Я могла все перенести, кроме такой острой боли, кажется у меня была истерика в первые в жизни не могла контролировать свои эмоции. Я жевала, вновь вонзала зубы в мякоть, рвала и проглатывал вместе со слезами механически, делал то как он говорит.

– Достаточно, – жестко перехватил мою руку, а я вздрогнула вся сжимаясь, в ожидании в очередной порции наказания, выронив остатки еды, – хватит на сегодня, – сказал Страж уже спокойнее.

Я не смотрела на исгара, да и не разглядела бы ничего – муть перед глазами, горячие ручейки текли по щекам.

– Все тише, Истана, тише, – прозвучал его голос проникая о самую глубину моей безысходности, толкаясь о дно моего отчаяния сотрясая все внутри, казалось еще скажет слово, и я сорвусь в бездну и уже не вернусь. Рывок и я прижала к широкой груди ван Ремарта.

– Прости, прости… Ты вынуждаешь меня так поступать с тобой Истана. Ты такая глупая, невыносимая.

Я замерла в изумление что холодом окатило плечи. Что он такое говорит?! Просит прощение, но зачем? Чтобы вновь наказать меня?! Мне остро хотелось его оттолкнуть, мне были омерзительны и в то же время так необходимы его прикосновения, тело продолжало предавать меня – оно требовало утешение и заботы, а он сейчас гладит, успокаивает – исгар знает, что делает, знает на что давить. У лютого Маар не может быть жалости ни к кому, это все ложь. Ненавижу, как же его ненавижу! Не верю! Но уже поздно – его признание своей вины ударили по самому уязвимому, вышвырнули из колеи. Хотелось выть от разрывающих меня на части противоречивых чувств. Его горячая ладонь огладила мне скулу, он зарылся носом в мои волосы, мягко коснулся сухими губами шеи. Только спустя миг я осознала, что полностью в его объятиях и он, покачивает меня на руках как маленькую девочку. Я сжала кулаки, напрягаясь – чувствительность к левой кисти вернулась, но ощущение дискомфорта осталось, отчетливо запомнив, то что произошло. Я попыталась отстраниться от его распаленной жаром груди.

– Нет, – стиснул сильнее.

Я замерла, осталось только сносить его стальные тиски. Это не нормально, это все уже слишком!

– Маар! – раздался зычный голос Шеда за пологом.

Я вздрогнула, а Страж только плотнее прижал меня к себе сотрясаясь от раздражения.

– Мениэр!

Ван Ремарт все же высвободил меня, заправляя за мое ухо влажную прядь, мазнув по скуле краями губ стравляя легкий след влаги. Он поднялся, а я обессиленно повалилась на ковер успев выставить руки чтобы не упасть совсем. По полу колыхнулся сквозняк, тронув языки пламени.

Я не помнила сколько вот так сидела. На виски давило, стучала боль где-то в затылке, от съеденного меня подташнивало. Осторожно пошевелила поврежденными пальцами.

3_1 Maap

Маара трясло. Эта лживая дрянь свела его с ума. Он лишился рассудка окончательно. Ассáру толкнула его к краю, где он едва не сорвался в собственное безумие. Маар выйдя в другую часть шатра, оставив Истану одну, едва сумев оторвать ее от себя, дышал рвано и глубоко. Оголенные нервы вместе с жилами казалось вот-вот лопнут от дикого напряжения. Она ведьма, проклятая ассáру завладела им, она получила свое, он не контролирует себя – уже нет, его хладнокровность раскололась в дребезги, как глыба льда, когда она закусывала губы и терпела боль в этот миг он одурел.

Когда Маар увидел, что Истана не притронулась к пище, он вскипел. Желание придушить ее всколыхнулись в нем ядом, вместе с вожделением, которое становилось с каждым мгновение перебивания рядом с ней все оглушительней, исступленно, до того болезненно-остро, что его яйца сжимались в узел, а член наливался кровью доводя Маара до помешательства и оглушительного звона в ушах. В тот миг, когда он нашел Истану лежащей на постели, уже не спящей, но не желающей даже повернуться к нему, когда он появился, показывая свое пренебрежение, Маар решил сначала затрахать ее до полусмерти, а потом задушит за то, что она не слушает его, не исполняет то что он требует от нее, во благо же ей самой. Упрямая, свободолюбивая, гордая ассáру осмелилась идти против его воли. Но когда ее ненависть полилась из красивых губ, ударяя по нему как комья грязи – он озверел. Он вошел во всепоглощающую ярость, жаждал вывихнуть пальцы один за другим, мучительно медленно. Этот безобидный трюк он применял частенько и он, всегда срабатывал, в нем нет ничего вредного – умелое движение и жертва готова сдаться с потрохами. Маар делал с умением палача. Истана сломалась. Холодная, неприступная ассáру покорилась. Она бросилась к еде, со страхом и отчаянием, одичало вгрызалась в мясо. Маар видел, как тряслись ее тонкие пальцы, как дрожали губы и брови хмурились от обиды и боли, вздулись тонкие нити вен, по щекам текли блестящие слезы, ее всю колотило, вся ее надменность рухнула, открывая ему ее другую Истану, такую беспомощную, уязвимую, трепетную, что внутри Стража дрогнуло что-то. С дикой силой разорвалась внутри боль, едва не проламывая ребра мужчины. Маар просил прощение, утешал лишь бы ее боль внутри него стихла, лишь бы хоть как-то заглушить ее надрывное немое рыдание. Он схватил девушку и прижал к себе, стиснув в объятиях успокаивая и утешая. С ним никогда такого не случалось. Никогда. Внутри растекался адский пожар и горло перетягивала веревкой жгучая вина что он причинил ей такую боль, как оказалось для нее почти невыносимую – Маар не ожидал. Он, причинил вред Истане, такой маленькой, хрупкой, ранимой. Он своей грубой силой искалечил ее, раздавил и заставил страдать и корчиться от боли. Он ничтожество, он выродок. Истана права, в нем нет ничего хорошего, нет ничего человечного, его руки по локоть в крови, а душа давно утопло в черной смоле ненависти и возмездия. Он жаждал чтобы страдали все, как и он когда-то, так же безнадежно и отчаянно до остановки сердца, он жаждал чтобы и она страдала так же как он, в тот миг, когда она обрушивала на него свою ненависть, чтобы на долю испытала ту муку и глубину мрака что и он. Она его страшно гневила, до испепеляющей одури, до бешенства и кровавых пятен перед глазами, он готов был в любой миг убить ее и одновременно прижать к груди целовать пальцы рук и ног, бесконечно дарить нежность и ласку. Ни одна женщина не вызывала в нем такое бешеное противоречие. Но Маар понимал и другое – чем больше и ярче он испытывал их, тем сильнее ожесточался в нем исгар. Тхара права – ему лучше ее убить. Но уже слишком поздно. Маар это понял, когда только что держал Истану в своих руках, ощущая биение ее сердце кожей, а его собственное трепыхалось в конвульсиях. Он не сможет. Уже нет. Он боится ее потерять – старуха видела его насквозь, когда говорила это. Ассáру Истана – это его яд и если он не найдет противоядие, то в этой борьбе он погибнет рано или поздно…

Плевать.

Маар больше не медля, схватив плащ с сундука. Накинув меха на плечи, вышел из шатра. Порыв ветра ударил в грудь обдав снежной волной из ледяной крупы. Он немного отрезвил, остужая в нем кипящий магмой пыл. Шед закутанный в одежде – только одни глаза виднелись из-под капюшона – указал в сторону стойбища коней.

– Волки разодрали двух лошадей.

Маар, скользнул взглядом по лагерю оглядывая островерхие шатры, занесенные сугробами, средь которых с факелами в руках сновали его воины. Как бы не мела пурга, так что невозможно отличить небо от земли, а только-только креп рассвет окрашивая все вкруг бедным золотом.

– Этой напасти стоило ожидать, нужно было заранее о том подумать.

Голодные звери, теперь испробовав легко добытого горячего мяса и крови, теперь повадятся нападать и нужно было что-то решать, иначе они к окончанию ненастья лишаться всех лошадей – самое ценное что есть у путников. Без лошадей застрянут неизвестно на сколько дней, недель или даже месяцев. Остался последний длинный переход, а там доберутся до земель Энрейда, что едва не граничит с долиной смерти, где и начинается Излом, где ждет новое пристанище Маара – крепость Отрмор.

Добравшись до стойла, в нос ударил запах железа.

– От кобыл ни косточки не осталось, – докладывал Шед.

Кони, укрытые толстыми попонами, неспокойно толкли снег копытами, всхрапывали и вскидывали гривами озираясь одичало. Донат с другими соратниками пытался их как-то усмирить: тормошили холки, гладили морды.

– Ночью нужно сторожить, – приказал Маар. – Поочередно.

Больше и ничего и не оставалось. Шед кивнул и отошел, окрикивая и подзывая мужчин. Страж, похоже, после того разговора в обиде. Маар проводив его взглядом, повернулся и пошел прочь, возвращаясь к своему шатру прислушиваясь к завыванию ветра и тому ненастью, что творилось у него внутри. Так ведь легко упустить и угрозу – нужно быть начеку. Там, где проливается кровь, приходят стервятники – урок, который когда-то заучил Маар от колдуна. И не важно кто ими станут – твари Бездны или головорезы.

Дыхание Стража отяжелялось при каждом шаге приближения к шатру, бухало камнем о ребра сердце. Маар сжал кулаки и вошел внутрь.

3_2 Maap

Маар скользнул внутрь шатра вместе с холодным воздухом и вьюгой. Сразу его остро и неумолимо потянуло к ней – посмотреть, вдохнуть, коснуться. Проклятое наваждение! Проклятая ассáру! Скинув себя тяжелый мех, мужчина прошел бесшумно по коврам, на ходу ощущая тишину. Заглянул за полог. Истана зябко свернулась на ложе, не шелохнулась, когда он появился, на этот раз не притворялась – уснула. Маар втянул в себя воздух, пропитанный ароматом ее тела, призвал всю свою волю, чтобы оставаться холодным и равнодушным. Но он полностью и безнадежно идет на поводу у своих чувств, а этого не должно случаться с ним. С ассáру невозможно оставаться в покое, она дурманит голову не хуже самого крепкого навриимского вина. Стоит ему приблизиться, в нем, против его воли сгущается кровь, бьет горячими толчками в пах, вынуждая плоть каменеть и вздрагивать. Испробовав ассáру один раз, ему хотелось еще, безумно хотелось снова вкусить ее губы, проникнуть в горячее лоно, заполнив ее собой, ощутить тугой захват, утонуть в озерах ее глаз.

Ступая по мягкому ковру, идя на поводу своего безудержного вожделения, Маар оказался рядом со спящей девушкой. Он опустил взгляд, подобрав с пола шкуру, навис над свернутой в калач Истаной. Что-то дрогнуло внутри, когда он увидел, как она даже во сне прижимает руки к груди, пряча их от него, пряча себя от той угрозы, что подстерегает ее каждый миг пребывания рядом с исгаром. Маар перевел задержавшееся в горле дыхание, осторожно накрыл девушку, чтобы не потревожить и не разбудить случайно, хотя ему очень хотелось, чтобы она проснулась, чтобы распахнулись глаза, открывая синь неба, которая сейчас спрятана под длинными ресницами. Но Истане нужен отдых, Страж это понимал. Побелевшая, отощавшая, измученная Истана спала, но теперь сыта, хоть за это можно не беспокоиться. Маар собрался уйти, но не мог сдвинуться с места, задержался. Рука сама потянулась к ней. Ван Ремарт тронул шелк волос ассáру. Так бы и гладил дни и ночи, наблюдая, как переливаются все оттенки жемчужного и золотого в свете костра. Волосы ассáру, струящиеся едва не до колен, невероятно мягкие и гладкие, как у ребенка. Маар судорожно выдохнул, он хотел уйти, но продолжал стоять на прежнем месте, весь напрягаясь, ощущая, как наливаются мышцы тела свинцом, как тяжелеет пах. Почему он не возьмет ее прямо сейчас? Он убрал густые пряди за плечо Истаны и окаменел. Тонкая шея девушки покрыта синими пятнами – следы его пальцев, его ярости и желания. Внутри Стража разлилась чернота. Ему не нравились эти пятна – его метки, означающие его власть над ней, да и что значит эта власть? Попытки подчинить тело посредством боли, тем самым все больше отдаляя душу ассáру от себя. В этот раз он был с ней слишком жесток, он перегнул палку.

Маар зло стиснул зубы, сглатывая сухо. У ассáру не может быть души, только бездна, ледяная бездна вместо сердца, но стук его, такой горячий, такой сильный, отдавался ударами в его теле, твердил об обратном. Теперь ван Ремарта рвало на части от противоречия: с одной стороны, он не желает причинять ей боли и наблюдать, как в глубине ее бездонных глаз рождается страх вместе с ненавистью, он не желает, чтобы страх был толчком ее взаимности к нему, принужденной, насильственной, все же в этом было что-то уродливое. Истана слишком красива, идеальна, как фарфоровая статуэтка, ей не шли к лицу ни ненависть, ни страх, ни эти синяки и ссадины… Но, с другой стороны, исгар жаждал этой боли – пусть лучше будет это, чем пустота и холодное отчуждение. Эти синяки делают ассáру немного живой. И все же Маар решил не оставлять их на ее коже, по крайней мере, он постарается.

Страж отошел, оставив Истану. Бросил сучьев в очаг, вернулся к своему ложу. Опустился на шкуры, пытаясь игнорировать сигналы своего острого желания, растянулся возле очага.

Буря крепла. Все сильнее поднимался ураган над долиной, обрушивая на лагерь потоки снежного крошева. Маару нравилась такая непогода, стихийная, неуемная, бурная – она поднимала внутри него волны чего-то огромного, необъятного, сокрушающего, того, что придавало ему сил и позволяло, пусть на немного, но забыться, отрешиться ото всего. Маар любил непогоду с детства. Он ярко помнил, как, сидя возле очага с колдуном, когда тот неспешно чинил одежду или сбрую в свете масляных ламп, ощущая буйство стихии за деревянными стенами, наблюдал как переливаются кровавые угли в очаге, чувствовал спокойное дыхания жара на своей коже. Тогда, когда ненастье рвало и метало все снаружи, тогда он чувствовал ту хрупкую грань сил. Старик поглядывал на него тревожно, но молчал, он уже решил что-то для себя, решил судьбу маленького Маара – отдать его в храм к наставникам. Боялся ли его старик, раз поступил с ним так, отдал в когти стервятникам, где он будет учиться выживать, или решил, что так будет лучше для взрослеющего исгара? Маар никогда не узнает потом. Лишь с годами он понимал, что, если бы не попал в это пекло измывательств и пыток, не стал бы таким, какой есть сейчас. Его бы никогда не заметил совет, и Маар не получил бы титул. Сначала он таил обиду на колдуна, потом жгучую ненависть и в конце концов чувство благодарности. Маар носил его в себе уже давно, где-то в глубине надеясь высказать его старику. Только жив ли тот? Вытянутый сгорбленный силуэт, тонкие, как веревки, руки, повисшие вдоль сухого тела, спрятанного за полотном изношенного сукна. Колдун медленно удалялся от ворот храма – это последнее, что запечатлел о нем Маар, клеймом выжег в своей памяти. Колдун ни разу не обернулся.

Страж выдохнул, когда очередной порыв хлынул на лагерь, проносясь меж шатрами остервенело и с ревом. Что, если Ирмус и впрямь узнает об ассáру и захочет забрать ее у Маара? Его будто варом ошпарило при мысли об этом. Владыка хоть и доверяет Стражу, считая исгара едва ли не своим преемником, и все же иногда Маар ловил его настороженность, бывало. Тхара не зря твердит, что Ирмус как подпускает близко, к самому своему сердцу, избранных, так может, если посчитает нужным, необходимым во благо себя и земель империи, отдать приказ полоснуть по горлу без предисловий.

Ирмус слишком озабочен своей властью, у него есть дела куда важнее, чем верить всяким сплетням о найденной ассáру. Маар дернул желваками, вперившись потемневшим взглядом в потолок шатра, наблюдая за игрой теней, ловя себя на том, что готов идти против Ирмуса, но Истану не отдаст.

Он боится ее потерять… Проклятая ведьма! А может, это все морок? Может, он заблуждается? И как только Маар насытится Истаной вдоволь, наиграется со своей добычей, отымев столько, сколько жаждет, он сам отдаст ее правителю?