Текст книги "Комната 24"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Нужна ее кровь, – прошелестела Агафья своей преемнице.

Я изумленно уставилась на старушку – она дряхлела на глазах. Обряд отнимал у нее много сил. Взгляд перетек на Лебедь. В ее руке кинжал. На лице – ни эмоции, ни кровинки. Словно херувим с куском льда вместо сердца. Не спрашивая, ни произнеся ни слова, она схватила мое запястье и уколола острием подушечку безымянного пальца. Я бы поразилась ее мастерству, не будь так увлечена рассматриванием длинного орудия. Разумеется, рукоятка украшена символами.

Лебедь перевернула кисть ладонью вниз, несколько капель упали на песок, который, как выяснилось, окружал меня ровным кругом. В то же мгновение он окрасился и багряной цвет расползся к воинам. А меня пронзила боль. Я вскрикнула, согнувшись пополам. Такое ощущение, словно каждый орган кричит о помощи. Боль растеклась от пяток до макушки. Охнув, я повалилась. Отстраненно, словно со стороны, заметила – лежу четко в границах круга.

– Силой огня, – голос Агафьи зазвучал громче, – я освящаю тебя.

Костер рядом со мной затрещал сильнее, факелы возле воинов – запылали.

– Силой земли… Я освящаю тебя.

Поднялся соляной вихрь. Осыпав собравшихся, он утих.

– Силой воды – я освящаю тебя.

Накрапал мелкий дождик.

– Силой воздуха – я освящаю тебя.

Не шуточное дело – ударная волна. Она буквально прибила меня к месту, где я лежала. Выпрямила, лицом вверх. Круг расширился. Как? Не имею представления. В тот момент, заботил только поток воздуха, бивший в грудную клетку. После чего снова впала в позу эмбриона.

То была завершающая часть. После «воздуха» успокоилось. Мои воины внешне никак не изменились. Зато изменилась я.

Голая.

В татуировках.

От средних пальцев, вдоль кистей до локтей, выше, до плеч. От пальцев ног, вдоль икр, коленей, бедер, живот, грудь и, предполагаю, спина. Своего рода сетчатое одеяние.

Я попыталась сесть, при этом всячески стараясь прикрыть наготу. Черт возьми (надеюсь, мне еще можно так выражаться), куда делась моя одежда?!

5

Татуировки – символы воинов. Моя кровь связала нас.

Пожалуй, по прошествии нескольких дней, я могу мыслить об этом трезво. Более-менее.

Надеюсь.

А вообще, надеюсь я на многое.

На несколько дней меня отпустили к маме. Призовут, когда у них все будет готово. Думают, раз привязали, то уже все – никуда я не денусь. В какой-то степени вероятности они правы. С другой стороны, плевать я хотела на сбежавшего папаню и его незаконнорожденных детей. Кем надо быть, чтоб так клепать детей? После меня шло еще двое. Информация официальная, но кто они – не известно. И когда он успел – тоже неизвестно, так как пропал-то царь вскоре после моего рождения. Я знаю, что Агафья сказала мне не все. Чувствую это. Подозреваю: папочка одновременно крутил с мамой и еще парочкой дам. Просто я родилась раньше тех двоих.

Мама.

Мама сперва мне не поверила. Но ей пришлось. Особенно после того, как я разделась и показала ей всю тату целиком. Теперь приходилось укутываться, дабы никто ничего не заметил: ни черточки, ни виточка – ничего.

Работа.

Ну. С нее еще предстоит отпроситься. На болезнь сослаться или какую-нибудь невиданную старушку похоронить.

Даня.

С ним все сложнее. Он не так глуп. Чувствует, когда дело не чисто. Я не знала, как, что… Как подготовиться к разговору с ним. Ведь, возможно. То есть, есть вероятность, что я могу и не вернуться. Просто исчезну. Как вспышка.

Пока я была в «этом мире», как любила разделять Агафья, за мной приглядывали Альгиз и Хагл. Альгиз – охраняла, Хагл – присматривала, развлекала (что не входит в ее функционарий).

Мы перешли проезжую часть. Даня ждал у себя дома. Оставалось метров пять до его подъезда, как вдруг Альгиз встала.

– Нам нельзя с тобой к нему.

– Почему?

– Он увидит нас.

– Но ведь другие не видят.

– Он сам другой, – вставила Хагл. – Он из царства Тьмы.

– Он второй.

– Как и ты.

– Что? – Выдохнула я и поспешила возразить. – Он не может быть вторым.

– К сожалению, это так, – посочувствовала Хагл.

– Агафья просила передать: ты не должна ему выдать себя, – назидательно промолвила защитница, – если он увидит нас, то сразу все поймет.

– Прекрасно, – фыркнула я, – потому что, я лично ни черта лысого не понимаю.

– Не выражайся, – попросила Хагл.

– Твое желание во всем разобраться похвально, – все так же спокойно отвечала Альгиз, – но оно не уместно в этом мире.

– Не волнуйся, – решила успокоить ее напарница. – Как только ты спасешь Кира и Ротибора, все встанет на свои места. Кир передаст трон Ротибору. И Агафья отойдет на покой. Лебедь наконец-то получит то, что так долго ждет.

– Она так жаждет власти? – Хмыкнула я.

– Нет. Она жаждет возвращения Ротибора, – пояснила высокая подруга, – она влюблена в него. Даже сама пыталась вернуть его и Кира, но оказалась слишком слаба для этого.

– Да и не в этом ее работа.

– Когда вернется Ротибор, они поженятся.

– Поженятся? – Не может быть. – Да она же еще ребенок… Да ей не больше шестнадцати.

– Ты удивишься, узнав, что Лебедь годится тебе чуть ли не в бабушки, – улыбнулась Альгиз.

– Точнее, в прабабушки, – прыснула коротышка.

– Но он не вернулся, – протянула я.

– Не смотря на то, что его победа казалась очевидной.

– Мы наблюдали за ним со своей стороны. Он был очень смелым.

– Был? – Я заподозрила неладное.

– Будем надеяться, еще есть, – поспешила исправиться Хагл.

– Когда наши сестры оказались в царстве Тьмы, мы потеряли с ними связь.

– Мы не знаем, что с ними.

Альгиз глянула мне за спину.

– Это был не самый срочный разговор. Надеюсь, твое любопытство более-менее удовлетворено.

– Более или менее, – подтвердила я.

– Как бы то ни было, поспеши. Он ждет тебя. Нельзя, чтобы он знал о нас.

С этими словами мои воины смешались с тенями. В этом фишка. Вот стоишь и видишь их, как самых нормальных людей. А в следующий момент: одна – входит в тень мусорного бочка, а вторая – водосточной трубы.

– Расскажи мне, – вдруг попросил Даня, – про ваши отношения с Артемом.

Я удивленно уставилась на него. Сколько раз он уже забирал меня с работы к себе домой, где мы болтали обо всем примерно до полудня, а потом он отвозил меня домой. Мама даже начала к нему привыкать, хотя они и разговаривали всего пару раз. Но мы никогда не говорили о своих лучших друзьях. И только сейчас я задумалась: а есть у Дани кто-то настолько же близкий, как Тёма мне?

– А что рассказать?

– Ну как вы стали друзьями.

– Как-то незаметно, – я пожала плечами, пытаясь вспомнить. – Кажется, мы дружим целую вечность. Помню, что в самом начале, когда мы только познакомились, я, как и все девчонки вокруг, влюбилась в него. Ты его видел – в такого невозможно не влюбиться. Он весь такой положительный, позитивный, всегда с новой порцией анекдотов.

– Он знает, что ты была в него влюблена?

– Нет. Думаю, нет. Вряд ли он это вообще заметил. – Я задумалась, вспоминая старшие классы, тяжелое время и неожиданную дружбу. – Девчонки бегали за ним и он принимал это, как должное.

– Но ты не стала бегать.

– Да. Я не стала. Все-таки у меня есть гордость, – с улыбкой напомнила. – Мы с ним просто общались. И потом… Он как-то признался, что ему легко со мной. Я не вру, не лицемерю, не либезю перед ним (да и вообще не перед кем). И именно о таком друге он мечтал всю жизнь. Тогда для меня его слова были как удар ножом в сердце. Но я справилась, пережила и свыклась.

– Ты все еще любишь его?

– Нет. То есть, как друга – да. Но ничего большего.

– Думаю, – глубокомысленно заметил Даня, – он наконец увидел, кто с ним рядом.

– О чем ты?

– Ты правда не видишь, каким взглядом он смотрит на меня, когда я рядом с тобой?

– Не-е-ет. А что не так с его взглядом?

– Он ревнует.

– Не правда, – засмеялась я, не веря своим ушам. – Такого просто быть не может. С кем угодно, но не с ним.

– Скажи, когда Артем в последний раз встречался с девушкой?

– Ты думаешь, ты нравишься ему, – подколола я с улыбкой, – и он решил переключиться на мужчин?

– Нет. Я думаю, что он привык к тому, что ты всегда рядом. И вот сейчас, когда у тебя появился молодой человек, – я выразительно подняла брови при его словах, – он осознал, что тобою могут интересоваться. Теперь ты не только его постоянная подруга, но чья-то еще. Я уверен, он ревнует. Мы – мужчины, такого за милю чуем.

– Да? – Хмыкнула я. – А мне казалось, вы – мужчины, дальше своего носа не видите.

– Иначе он бы сразу заметил, что ты была в него влюблена? Нет. Я более, чем уверен, он все прекрасно видел. И видел, что ты сопротивляешься, что у тебя есть гордость. Просто он не предполагал, что в один прекрасный день его пташка выпорхнет из гнезда, расправит крылья и полетит…

– Стоп, хватит! – Резко перебила я. – Давай сменим тему. Тёма как объект обожания – это прожитый этап. Немного болезненный, немного ранимый. Но я его пережила. Теперь он для меня только друг – не больше.

Даня понял все, что я не договорила. А именно: только в его – Даниной – власти сделать наши отношения глубже, чтобы они стали чем-то большим. И все же, некоторые правы: я не могу ему полностью доверять. Никому. Пока.

По дороге на работу я уснула в метро. Хотя дорога занимает минут двадцать – чувство будто часа полтора проспала. Хорошо, хоть вовремя успела проснуться, а то бы пришлось потом обратно пилить.

Сон. Чудаковатый. Словно я в стерильно-белой палате. Прикована к койке. Хотя нет. Это не я прикована, просто одеяло громоздкое – натянуто до груди. Сил, чтобы его сдвинуть – нету. С разных сторон тянутся провода и прячутся под ним. Веки тяжело поднимать. Трудно дышать. В грудной клетке сильная боль. Вокруг пронзительно запищали приборы. Дверь распахнулась, мелькнул номер.

– Андрон, обезволивающее, – закричал ворвавшийся врач, – скорее!

Прохладная жидкость потекла по венам. Я должно быть погрузилась в сон, но на самом деле – проснулась. И стремглав кинулась на выход, успев вылететь в закрывающиеся двери.

Двадцать четыре.

Номер вспомнился позже, когда Тёма о чем-то увлеченно рассказывал. Все вроде бы как всегда. Но ныла грудная клетка. Чихнула, внутри что-то треснуло.

– Будь здорова, – моментально отреагировал друг, – ты меня слушаешь?

– Да, – опомнилась я, – да, конечно.

Долю секунды он проницательно смотрел на меня, наверное, пытался прочитать мысли. Волосинки на шее встали дыбом, я оглянулась – Даня только вошел с улицы и уже прямиком шел к нам. Стоявший рядом Тёма напрягся.

– Не слишком ли он к тебе зачастил?

– Да, брось, – усмехнулась я. – Ему просто нравится как ты делаешь коктейли.

– Он их не пьет.

– Он наблюдает, – соблазнительно улыбнулась.

– За чем наблюдаю? – Полюбопытствовал подошедший.

Двадцать четыре.

Вновь и вновь перед мысленным взором распахивалась дверь с потертым номером. Кажется, с каждым разом я видела больше деталей. Будто эта дверь открывалась постоянно. Временами меня даже бросало в жар. И в холод, то есть, знобило. Мурашки под кожей, кожа – гусиная, холодок по спине. Это просто паника. Страх неведомого. В конце концов, двадцать четыре – столь нелепая цифра, встречающаяся всюду. К примеру, количество моих личных сестриц-воительниц.

– Что с тобой? – Спросил Даня. – О чем задумалась?

– О том, что ты не нравишься Артему, – нашлась я. – Надо будет с ним поговорить. Моя смена заканчивается через полчаса, подождешь в машине?

– Не вопрос.

Двадцать четыре.

Пот проступил на лбу. Холодный пот. Сумасшествие какое-то.

Тёма в этом время был на кухне, болтал с поварятами. Сделала глубокий вдох. Ну. Пошла.

– Тём, мне надо с тобой поговорить.

Он удивленно обернулся. Я прервала его на интересном месте байки, ребята как раз готовились засмеяться. Друг повел плечом, извинился, пообещал, что дорасскажет в другой раз и вышел вместе со мной в служебное помещение.

В отличие от него я успела переодеться в обычную одежду. А он, как обычно, не стесняясь, принялся за дело при мне. Поразительно, я и забыла, что парень-то накаченный, за физическим состоянием тела тщательно следил.

Та-а-ак, оторвала глаза от бицепцев-трицепцев и говори, что хотела.

– Кажется, Даня тебе не нравится? – Схватила быка за рога.

Он напрягся. Натянул футболку. Глянул на меня сверху вниз. Собирался с силами. Чувствовал мой боевой настрой. Еще никогда мы с ним не ссорились. Правда – самое главное составляющее нашей дружбы.

– Верно подметила.

– Почему?

– Потому, что я волнуюсь о тебе. Он тебя поматросит и бросит, а ты будешь страдать и плакать у меня на плече.

– Предлагаешь поискать мне другое плечо?

– Да нет. Уж лучше мое. Но я не о том. – Взял за плечи, пристально гипнотизируя взглядом, отчеканил, – он. Тебе. Не пара.

В голове некстати мелькнула мысль: если он еще чуть-чуть сдвинет мою футболку, то заметит татуировку. Передернула плечами, сбрасывая его руки. Не стоит рисковать своей самой главной тайной. Хотя, стоит признать, до недавнего времени я была почти уверена, что шоу с инициацией лишь плод моего пребольного воображения.

– А это сто пудов тебе решать, да? Назначил себя главным амуром?

– Нет. Просто я знаю тебя. Он тебе по характеру не подходит.

– И как это ты определил?

– Ты ждешь Принца на белом коне, а он даже не конь. Он – проходящий мимо бабник. Увидел милую мордашку, подмигнул и ты уже растаяла.

Какая не справедливость! Я бы возмутилась, если бы так называемый друг дал хоть звук вставить.

– Я понимаю, принял бы он тебя на работу, а потом бы вдруг, невзначай приударил за тобой. А он, – Артему ненавистно само имя Даниила, – даже работу тебе не дал.

– А ты был бы и рад, чтоб я отсюда деру дала, да?

– Да я сам здесь торчу столько времени только из-за тебя!

Сам понял, что сболтнул лишнего. Резко замолк и отстранился, тяжело дыша, как после долгой битвы. Но сражение еще не закончилось.

– Я не верю своим ушам, – наконец выдохнула я. – Неужели он прав?

– Кто прав?

– Даня. – Артем автоматически скривился, скрестив руки на груди. – Он сказал – ты ревнуешь.

– К нему-то? – презрительно хмыкнул. – Было бы к чему ревновать.

– Ты просто привык, что я всегда на подхвате. А тут вдруг появился парень на моем горизонте. И ты почуял, что птичка может вылететь и больше не вернутся, так?

– Дурында, я просто о тебе беспокоюсь! Не хочу, чтобы ты страдала.

– Знаешь, что по-настоящему приносит мне страдания? Твое нынешнее поведение.

– Что опять со мной не так?!

– Да вы, батенька, эгоист. Даниил Аркадьевич хотя бы не манипулирует эмоциями.

– Ты в чем-то меня упрекаешь?

Я задумалась, прежде чем ответить. Все это время он смотрел на меня: губы крепко сжаты, ноздри раздуты. И наконец, без истерик и повышенных нот, ответила удивительно спокойным (немного безжизненным и усталым) голосом:

– Как я могу обвинять человека, – выдержала шокированную паузу, – которого не знаю?

Предвидя очередной взрыв, кинулась на выход. Слезы застилали видимость пути. Один раз стукнулась лбом о косяк, не вписалась в поворот.

Порыв холодного ветра прибил слезы, растрепал волосы (оказывается, я забыла шапку, но уже не до возвращений). Из машины мне навстречу выбежал обеспокоенный Даня. Крепко обнял за плечи и повел скорее к теплу уютного салона.

Не ожидала я, конечно, такого от Артема. Но мой не состоявшийся начальник со всей готовностью принял на свое плечо слезы и сопли. Взамен даруя утешение.

6

Как только я вышла из подъезда, то поняла, что за мной следят. Замечание первое: вечерний час-пик, люди должны возвращаться с работы домой, но улицы фактически пусты. Замечание второе: немногочисленные окружающие, словно не замечали, как странный типчик почти бегом шел за мной. Да и я сама шла на достаточно быстрой скорости.

Когда я заметила преследование? Пожалуй, когда проходила второй двор, петляя. Сперва казалось, что молодой человек просто так резко остановился, едва я вышла из подъезда, а потом ускорил шаг. Но с увеличением темпа, я догадалась – он следовал именно за мной, а не своей дорогой.

Стремительно спустилась в подземный переход, минуя три выхода наверх, стремглав промчалась к заедающим дверям. Турникет. Лестница. Поезд еще стоял, и я успела вбежать и даже села на свободное место. Пассажиров почти не было.

Интересно, он только сегодня за мной следил или бывало и раньше? За то чудесное время (кажется, всю жизнь), что мы дружим с Даней, я как-то совершенно перестала обращать внимание на окружающий мир. И не удивительно. Всегда, когда я влюблялась, то отдавалась чувству сполна. Вот и сейчас то же самое. Но маленькое исключение – сие чувство, кажется, взаимно. По крайней мере, рядом с Даней мне спокойно. И весело. И уютно, словно его дом – мой дом, мои проблемы – его проблемы. Мы не едим из одной тарелки, но я часто допиваю его кофе, пока он не видит. Впрочем, есть и секреты.

Я зажмурилась от внезапной сильной головной боли. Словно иголками тыкали прямо в мозг. Из колющей боль стала давящей. Вообще-то я никогда не страдала от давления, но это даже интересно. Голова отяжелела. Все тело будто стало свинцовым.

Мы проехали несколько станций. Еще две и мне выходить. Работа, милая работа.

С глубоким вдохом открыла глаза. Четко напротив меня сидел преследователь. На лице – тоска, искренняя тоска. И даже немножко зависти. А так – почти не подвижное лицо. Самыми выразительными были глаза. Не то чтобы они жили отдельной жизнью – это было бы крайне странно. Нет. Просто в них моментально отражались эмоции, не оставляя своему обладателю время для лжи. Впрочем, возможно он и не лгун. Он же даже рта еще не раскрывал.

Я не спеша оглянулась. Вагон был пуст. Почти. Только парень напротив и я. Что сегодня такое? Сейчас же час-пик! Ау, люди, вы куда делись-то? Не считаю себя нервной, но нужна уверенность в безопасности. А чем больше людей, тем безопаснее место. Так ведь нам объясняли в школе.

Мы подъезжали к моей станции. Я поднялась. Он тоже. Встал прямо за мной. В отражении окна виделась ровно его половина.

Грусть и тоска.

Уже начала нервничать. Вдруг, поезд остановился. Хотя, видно как передние вагоны въехали на станцию.

Жуткая, мрачная тишина. Напряжение в воздухе.

– Что вам от меня надо? – Спросила я у отражения парня.

– Ничего.

– Вы меня преследуете.

– Просто следую, – как робот.

– Зачем?

Опустил глаза, на лице страдание. Мелькнула мысль: может, он тоже мучается от головных болей?

– Ты одна живешь дальше.

Он сказал это так тихо, что сперва я решила, будто мне показалось. Парень продолжал стоять с опущенной головой. Но так как он стоял очень близко, то когда я повернулась лицом к нему, вышло, что нас разделяют миллиметры. На вид парнишке не больше двадцати двух-трех. Возможно и моложе.

– Что это значит?

– Каждый день, – наконец заговорил он, так и не поднимая головы, – я просыпаюсь в своей постели. Умываюсь, переодеваюсь, завтракаю. Целую маму на прощанье, обещаю сыграть вечером с братом в футбол во дворе, желаю бабушке отличного дня и ухожу на работу. Каждое утро мы решаем одну и ту же проблему. Я не соглашаюсь с мнением коллег, готов долго спорить. Но ухожу весь в гневе, хотя только пришел. Спускаюсь в метро, захожу в вагон. Проезжаю две остановки и он взрывается. Не весь состав, только два средних вагона, где людей больше всего. Каждый раз, перед тем, как умереть, я понимаю, что попал в ловушку. Мой план обернули против меня.

Наконец-то парень поднял глаза, полные боли. Сейчас, глядя на него, казалось, что ему не меньше девяносто девяти.

– Четырнадцать человек, – тем же безжизненным тоном продолжил он, – чьи тела, а самое главное – мозг, остался в целости, каждый новый день проживают один и тот же день, подобно мне. – Долгий задумчивый взгляд мимо меня, затем фокус вновь на моем непонимающем лице. – И только ты живешь дальше. Словно ничего не было.

– О каком взрыве идет речь? Я… Я-я, – вдруг начала заикаться, – я ничего не понимаю.

– Три месяца назад, – голос звучал так, словно выносил вердикт, – в метро произошел теракт. Сначала возле одной станции, затем у другой. В общей сложности сотни раненных, десятки погибли. Десятки, которых родственники так и не увидели и не похоронили.

– Откуда вы знаете?

– Таков был изначальный план. До меня, идиота, не сразу дошло, что к чему. – На лице отвращение к самому себе. – Первые недели я прийти в себя не мог. А потом, постепенно, с каждым новым днем до меня стало доходить. Отголоски, эхо голосов. Один раз, – возбужденно зашептал он, – мне даже удалось очнуться. Я был в давно знакомой палате. – Горькая усмешка над иронией судьбы. – Но они быстро меня вычислили и накачали снотворным.

– Хотите сказать, что сейчас вы спите?

– Да.

Я недоверчиво хмыкнула.

– Но я могу вас ущипнуть и вам будет больно, даю слово.

– Не сомневаюсь. Но есть загвоздка. Я забыл уточнить. – Затянувшаяся пауза. – Ты тоже спишь.

Чушь! Так и хотелось крикнуть. Но поезд все стоял, а я порядком опаздывала, что могло лишить меня рабочего места. Однако, стоя почти прижатой к двери, я не могла пошевелиться, чтобы хотя бы просто связаться с машинистом и выяснить в чем дело.

– Просто так сложились обстоятельства, – по-философски, не реагируя на мою панику, продолжал визави. – Мы все – жертвы науки.

– Прошу прощения, – не выдержала, – но я даже не знаю вашего имени. Не говоря уже о том, что не верю во весь этот бред про сон и жертв науке…

– Андрон, – резко перебил, – меня зовут Андрон. Но это, пожалуй, самое незначительное, что теперь есть в твоей жизни.

– Так значит, я единственная кто продолжает жить?

– Да.

– Не сказала бы, что жалкое существование похоже на жизнь.

– Ты не понимаешь. Большинство, в том числе и я, отдали бы все, дабы быть как ты. Дабы не просыпаться каждый день и не проживать его с удивительной точностью. Не смотря на то, что взрывы были утром, люди помнят не только утро, но обед и ужин. Хотя их тогда уже не было дома. Впрочем, возможно, они проживают предыдущий день взамен так и не наступившего.

– Мне бы хотелось вам верить, правда, – взгляд на кнопку связи с машинистом, – но я опаздываю на работу.

– На самом деле, нет, – ничуть не смутившись моего настроя. – На самом деле, вся твоя жизнь – последние три месяца – плод воображения. Это удивительное явление. По сути мы не мертвы физически. Ну, мертвы не до конца. Мозг цел. Мозг – самый главный орган. Но как я уже сказал, каждый наш день равен предыдущему. И только ты чудом продолжаешь жить дальше. Жить так, словно ничего не было.

– Выходит, все вокруг обман? – Слезы на глазах.

– Почему же? Нет. Все реально.

– Но это – реальность, воссозданная моими мозгами?

– Верно.

– Выходит, просто иллюзия. Обман.

– Да нет же. Ты не понимаешь. Ты жива настолько, насколько чувствуешь себя живой. Я это понял, к сожалению, не настолько давно. Потому только сейчас осознал, как обстоят дела на самом деле.

Некоторое время мы просто стояли и смотрели друг другу в глаза. Он – спокойно и немного отстраненно. Я – со страхом и неверием.

– И ты бы так и жила дальше, если бы я не появился. А меня гложило любопытство. Я слышал разговоры о тебе. О девушке из комнаты двадцать четыре…

Двадцать четыре.

Многое бы отдала, лишь бы не слышать этот номер.

– Мое пожелание тебе: живи дальше! Живи и не обращай внимания ни на что. Особенно, на зло. Твой мир сейчас – мир, воссозданный в твоем сознании тобою. Вот тебе пословица в действии: хочешь улучшить мир – улучши себя. В данной ситуации, тебе и стараться особо не надо.

– Это какой-то бред.

– Вовсе нет.

– Вовсе да!

Возмущало его спокойствие. Чересчур это. Слишком через край…

– Ты нам нужна, – спокойно оповестила Альгиз. – Все готовы.

Вот что я увидела вместо своего обычного отражения в зеркале. Интересно: они специально выбирали время перед сном, когда спать хочется больше чем жить?

– Предлагаете мне исчезнуть прямо из туалета?

– Нет. Можешь извиниться перед мамой. Скажи, что тебя вызвали на работу или соври что-нибудь. Но через пятнадцать минут жду в лифте. Нам нужно спешить. Мрако Шестьдесят Шестой долго ждать не будет.

– Мрако? – Мой вопрос ушел в некуда.

Вновь в зеркале отражаюсь я. Растерянная и потрясенная, но все же я. В свете новых событий – это пока хорошая новость.

– Мам? – Позвала я, на ходу натягивая кофту и доставая куртку из шкафа. – Помнишь я рассказывала тебе про Агафью, Кира и прочих?

– Что? – Донесся удивленный возглас из гостиной. – О чем ты? Это герои какого-то нового сериала?

Эге-гей, в чем дело? Почему она вдруг ничего не помнит? Я же, как полная дура, вечер убила на объяснения своей новой сути. А теперь у мамы память отшибло. Подозрительно.

– Не совсем, – я замерла на пороге комнаты, мама сидела перед телевизором с кроссвордом в одной руке и вязанием под рукой. – Это наши новенькие в клубе. Возникли проблемы. Меня попросили срочно приехать.

– Вижу, ты уже оделась.

– Да. Не подводить же людей.

– Хорошо. Жду тебя утром. Передвигайся осторожнее: на дорогах такой лед. И не ходи близко к зданиям, с крыш падают сосульки. Вот буквально сейчас рассказывали, как…

Я тихо вышла, прикрыв за собой дверь. Это не моя мама. Либо ее подменили. Моя мама знает всю правду. Она приняла ее сразу как узнала. А эта мама – сидит и отдыхает после работы, нервничая обо мне, конечно, но по совершенно обыденным причинам. Я бы сказала, людским причинам.

В лифте стояла только Альгиз. С видом оскорбленного достоинства я встала рядом, но торжественно пообещала себе не разговаривать с ней.

– Мы не могли допустить, чтобы она знала правду, – мой телохранитель заговорил сам. – Она обычный человек. Разборки наших царств не для нее.

– Но я ее дочь. Я для нее.

– Не беспокойся о ней. Пока она в мире людей, с ней ничего не случится.

– А что будет с мамой, попади она в царство Тьмы?

– Чернота поглотит ее.

– А что там: в черноте?

– Людские пороки, грехи, страхи. Никогда точно не знаешь, что скрывает тьма.

Я не знала задавать ли терзающий меня вопрос. Было настолько страшно, что я спросила шепотом:

– Тебе страшно?

– Я боюсь не за себя, – честно, без времени на обдумывание, ответила воительница. – Я боюсь подвести своих сестер. Тебя отчасти. Сегодня ты впервые будешь нашим оператором. Я не знаю: получится ли у тебя, добьемся мы успеха или полного провала. Но я уверена в своих сестрах. И в знаниях Агафьи, которыми она поделится с тобой перед выходом в путь.

– Знаю, вопрос глупый, но как много времени это может занять?

– У Кира ушло почти двадцать лет, – усмехнулась Альгиз. – Будем верить в веру Агафьи.

– А во что верит она?

– В тебя. – Девушка внимательно посмотрела на меня сверху вниз, на ее лице появились попытки улыбнуться. – Это был действительно глупый вопрос.

Я поморщилась. Что ни говори, но в большинстве своем мои воины еще те цацы. Не спорю, они очень умные и им столько лет, что я и представить себе не могу. Но я вспомнила про недавний случай в метро и не смогла сдержаться от вопроса.

– Есть еще одна глупая вещь. Могу спросить?

– Конечно. – Она вновь посмотрела прямо мне в глаза. – Мы на все можем дать ответы.

Тон, каким это было сказано подразумевал полный отказ от сомнений в обратном.

– Недавно в моей жизни появился человек, утверждающий будто он и я – мертвы. Якобы весь этот мир вокруг лишь плод моего воображения.

– Что ты ему сказала?

– Ничего.

– Ты ему поверила?

– Разумеется, нет.

– Пожалуй, мы этого не учли, – пробормотала Альгиз себе под нос. – Мы выпустили это из виду.

– Что выпустили?

– Царства Света, Теней, Полутьмы и Мрака. Что говорят тебе эти названия?

– Пугают.

– Не тот ответ. Это не те царства, куда легко попадают смертные.

– Может быть, я – исключение, так как дочь царя.

– Нет.

Удар под дых.

– Что значит «нет»?

– Я не так выразилась. В эти царства смертные не попадают.

– Я не могу быть мертва. Все вокруг слишком живое. Это не может быть просто плод моего воображения. Нет, – в полной растерянности я закачала головой. – Нет. Не верю.

– Это не плод. Это просто другая действительность.

– И выходит, есть та, где моя мама меня похоронила. Где она не ждет меня каждое утро с работы? Где она больше меня не обнимает, не любит и вообще забыла обо мне?!

Воительница не реагировала на неожиданную истерику.

– А еще есть та, в которой ты вообще не рождалась.

Все знания Агафьи – столь древней и почтенной ворожеи, заключались в толстенном томике форматом А3. Почему старушка раньше не могла дать мне эту книгу – по крайней мере, я хотя бы успела ее изучить. А так: действовать с чистого листа, целить удар в никуда – диковинно. Но, кажется, старая ведьма чувствовала приближение своего конца. Это было заметно по ее лицу: пепельно-серый пергамент кожи, затухающие угольки глаз. Никакой резвости, сплошная дряблость.

– Мой конец близок. Как и кончина Кира, – зашелестела Агафья. – Но я верю в тебя, Тата. Ты найдешь их и вернешь домой. А мое место займет Лебедь. Но путь твой будет труден и опасен. Именно тебе я передаю свою книгу. Анксун не используй в бою, пусть она помогает тебе с заклинаниями.

Старушка передала мне книгу из рук в руки. Чувствую, момент очень ответственный. Лебедь белее обычного с выпученными глазами наблюдала за нами с почтительного расстояния. Хотя я почти уверена: она слышала каждое слово своей бабушки. Агафья на глазах уменьшилась в размерах, словно еще усохла.

– И самое главное, Таточка… – Сделала глубокий вздох, – ничего не бойся. Только смелый дойдет до конца.

Верные двадцать четыре сестры повели меня к границе с Полутьмой. И тут я впервые задумалась над царством Света. Какое оно? Альгиз упомянула о нем вскользь. Наверное, поэтому мне так сильно захотелось посмотреть на него. Хотя бы одним глазком. Тьфу-тьфу-тьфу. Лучше обоими.

Пока же мы шли по лесу, где лысые деревья, как серые свечки и лежалые иголки под ногами. Либо когда-то этот лес горел, либо у них (деревьев) тотальная спячка. Вдруг свита остановилась. Ко мне приблизилась Эйзел с меховой накидкой.

– Накинь, тебе пригодится.

– Это настоящий мех? – Заранее зная ответ, спросила я. – Общество защиты животных меня прибьет.

На лицах вокруг ни тени улыбки. Шутка не прокатила. Что ж. Придется стать примерной, послушной девочкой.

Смена температуры пока не ощущалось, но пышный мех вполне грел.

Мы шли к выходу. Неровный ряд деревьев заметно редел. Но дальше… Обрыв?

Я не сразу заметила, что иду без сопровождения. Они остановились в полукруг чуть поодаль. Ожидание на лицах. Кажется, я тоже должна стоять и смотреть на край обрыва.

Действительно.

Спустя мгновение из ниоткуда появилась снежно-ледяная лестница, чьи огромные ступени росли прямиком к нам. В полуметре от земли рост остановился. В обилии белого, к своему стыду, я не сразу разглядела Лебедь. На ней тоже была пышная (особенно в плечах) длинношерстная меховая накидка. Ни кровинки в лице. Холод. Только холод.

– Как сказала Агафья, – неожиданно взрослым, высокомерным тоном заговорила девушка, – вам предстоит тяжелый путь. В последние годы наши отношения с Полумраком пошатнулись. Возможно, они будут препятствовать твоему проходу во Мрак. Да и Мрако Шестьдесят Шестой не сидит со сложенными руками в ожидании, когда ты придешь. Он действует. Укрепляет оборону. Настраивает свое население против тебя. Готова ли ты к тому, чего не знаешь?