Текст книги "Морской волк. 1-я Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владислав Савин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]
М-да, оставляли рыбакам не много, лишь чтобы с голоду не померли. Но, для Свенссонов рыба была не одной лишь едой, но, и товаром на продажу, за который они только и могли купить хлеб, одежду, любую нужную в хозяйстве вещь – и топливо тоже! Потому сейчас мы сплавлялись, не включая мотор, пользуясь отливом – сам хозяин, его сын и зять здоровенными дрынами (назвать это веслами у меня язык не поворачивался, разве что такие на римских галерах были) то подгребали, то отталкивались от дна или камней.
– Так даже лучше. Там, на мысу, раньше лоцманский пост был. А теперь немцы свой поставили. Мимо идешь – остановят, обыщут, заберут. Особенно если с уловом идешь.
Это он про тот самый пост СНиС.
– …мотор слышно издалека – подходишь, там ждут уже. А вот так, по-тихому, с отливом туда, приливом назад, могут и не заметить. Внизу, у причала обычно часового нет, ну если только кто из солдат с удочкой, так это не страшно, можно даже на рыбину сигареты выменять. Когда туда, и так обычно пропускают – знают, что пустой. Но, с вами лучше, чтоб спокойнее…
Ага. И гарнизон того поста – шесть человек. И, как наш хозяин успел рассказать, причал от домика не виден. Причем двое всегда в домике – надо полагать, сигнальщик-наблюдатель и дежурный по связи (блин, радио там у них или телефон?). Итого в «комитет по встрече» входят максимум четверо. Против нас. Справимся!
Это если все же остановят. Если не сумеем, по замыслу, тихо пройти дальше за мыс и там, быстро облачившись, нырнуть. В самом худшем случае – как нам тогда казалось.
Сигнал вызова. Немного некстати. На лодке волнуются, ждут.
– Волку – Лес. Нормально все. Позже!
Не объяснять же, что плывем на баркасе с радушными хозяевами из местных! Просто ответили, что все целы, возвращаемся. И можем чуть задержаться, поскольку скорость этого плавсредства сейчас явно меньше наших «Сирен». Разве что за мысом включим мотор.
Близко уже. Вот сейчас, за тем выступом, откроется пост. Мы сидим или полулежим на палубе, спускаться в маленькую каюту или в трюм никто не захотел. Оружие не на виду, но, готово к бою. Хозяева дали нам надеть длинные прорезиненные плащи, сами оставшись в свитерах, так что мы, на первый взгляд со стороны, сойдем за местных. Без драки или с ней – а по фигу, прихлопнем походя еще четверых тыловых насекомых! А когда нырнем, хрен нас чем достанешь – и опять болтаться по лодке без дела, ей-богу, выпрошу у командира этого пленного штурмана для отработки на нем приемов рукопашки, не на членов экипажа же нападать!
Свенссон клянется, что в это время на посту обычно тихо. И мы пройдем без помех.
Не прошли…
Вот он, пост. Домик наверху виден плохо, только часть крыши. А внизу причал, где уже ждет «комитет по встрече».
Катер-стотонник. Две двадцатимиллиметровки, на носу и корме. На палубе штук пять фрицев. Заметив нас, шустро готовятся: старший что-то рявкает, выскакивают еще трое с автоматами, те же, кто был на палубе, разбегаются, двое к носовой пушке, один к кормовой. Офицер орет что-то, уже нам – смысл понятен.
– Досматривать будут, – упавшим голосом говорит Свенссон. – пропали мы…
– Подходи к борту, – отвечаю я тихо, – и сиди смирно. Как начнем – падайте на дно, если хотите жить.
Так, диспозиция… Рябой на носу, Шварц на корме – изображают полную апатию. Брюс с Владом посредине, я возле каюты, на виду, остальные за ней. До немцев метров шестьдесят, нас несет прямо на них, все трое Свенссонов работают веслами-шестами. Только бы сблизиться, потому что против «эрликонов» мы не потянем!
Ну вот, борт катера уже почти нависает над головами. Двадцатимиллиметровки теперь не опасны – их стволы над нами, ну чего ты вцепился, дурачок, очередь у тебя выйдет по воде! Второй немец от носовой пушки перешел к борту, кидает нам конец, немец на корме делает то же самое, Шварц и Рябой принимают, трое со «шмайсерами» готовы спрыгнуть на баркас, а это нельзя, сразу увидят плохо спрятанные стволы. С Богом!
Дальнейшее длилось много меньше, чем наш рассказ о том.
Правду писал Бушков-Пиранья о страшном огневом ударе спецназа. Сила тут не в огневой мощи, – побольше стволов! – а в синхронности и одновременности. Когда каждый в темпе валит своего противника, не отвлекаясь на других, которых сработают твои товарищи.
Стреляю в автоматчика, показавшегося мне наиболее опытным, а значит, самым опасным. Брюс броском вбивает нож в другого, в руке его сразу возникает ПБ (пистолет бесшумный), – и я так и не понял, он или Влад влепили пулю в голову третьему со «шмайсером». Василий, выскочивший из-за каюты как чертик из коробочки, поливает огнем «Вала» мостик катера, скосив офицера и матроса рядом. Шварц и Рябой стреляют в «своих» немцев, так и не успевших отпустить швартовые канаты. Ну а матрос у пушки, похоже, получил свое одновременно с «моим» от двух Андреев.
И все это – первая секунда.
Взлетаем на палубу. Не вылезет ли снизу кто-то еще?
Шварц, Рябой – у пушек, сделав «контрольные» в голову «своим» фрицам. Крутят на берег, поскольку главная опасность сейчас от поста. Брюс – на мостик с «Винторезом», успев проконтролировать тех двоих. Я – приоткрыв люк в машинное, кидаю внутрь световую гранату и плотно захлопываю; Василий проделывает то же с кубриком. Как позже выяснилось, напрасно, поскольку в кубрике никого не оказалось, а вот в машинном мы обнаружили двух оглушенных немцев.
Пять секунд – и катер полностью наш. Боеспособного противника в пределах видимости нет.
Двоих из машинного вытащили на палубу. Качественно связали – руки за спиной, свободный конец петлей на шею – и сунули в кубрик, который до того осмотрели на предмет наличия оружия или чего-то подобного. Жмуров («двухсотые» это лишь наши, а враг – это «тушки», или «жмуры») отправили за борт. Гильзы от «бесшумок» – тоже.
Минута. Зачистка и контроль завершены.
По большому счету нам крупно повезло в том, что у немцев было слишком мало времени для оценки ситуации и принятия решения. Увидев нас издали или услышав мотор, кто-то бдительный мог бы сопоставить дым на аэродроме, видный даже отсюда, и странных пассажиров баркаса. А они действовали по уже привычной, заведенной программе «стрижка овец», даже не задумавшись, что вместо овечек могут попасться волчары-людоеды. На Восточном фронте тот же немецкий летеха, уже знающий, что такое партизаны, вел бы себя иначе. Например, спешно вооружил бы всех своих (было чем – мы нашли на катере еще «эмгач» тридцать четвертый и семь маузеровских винтовок в оружейке), заставил бы подойти под наведенными стволами, и не самим прыгать для досмотра, а нам подниматься на катер по одному. Мы бы и тогда справились – ну не могли их матросы быть обученными, как правильно контролировать группу, и уж точно не владели боевой рукопашкой. А у нас не только ножи попрятаны при себе, но, и «пэбэшки». Так что для немцев кончилось бы все так же, но, и у нас вполне могли быть «трехсотые» и даже кто-то «двухсотый»! Ты привык к тихой оккупированной стране, морячок – к усмиренной стране, где не смеют поднять руку на немца, зато полно овец, которых подобает стричь, а не резать без дела. Потому ты не знал, когда надо спрашивать документ, а когда сразу стрелять на поражение. Не умел определить, кто перед тобой, овечка или волк. Вот и повел себя, как мент с Невского, вдруг оказавшись в чеченских горах. По правилам другой войны.
Кстати, а в каком ты был чине? Это у нас на таком кораблике летеха в самый раз, но, у немцев в ту войну, Саныч говорил, на лодках «тип семь», на должности аналогичной нашему командиру БЧ мог быть не офицер. Или дойчи столько лодок наштамповали, что просто не успевали обеспечить их нормальным комсоставом, ну, как наши перед войной летчиков сержантами выпускали? А в надводном флоте было иначе? Блин, поспешили тушки за борт выкинуть – нет, из карманов все выгребли, как положено, но, я-то по-немецки не шпрехаю, вот английский – да, в совершенстве. Какие у дохлого знаки различия были? Китель, не форменка – значит, точно не матрос, но, может, унтер?
Вот не помню штатного расписания таких вот «единиц». А ведь тут не все! Это – раумбот, формально моторный тральщик, но, у немцев фактически «охотник», рабочая лошадка. Так, еще раз вспомнить Сан Саныча: два «эрликона» – значит, ранняя модель, до типа «R-17», 120 тонн, 21 узел, экипаж 17 человек! Минус десять – где еще семеро? На посту, ножки размять решили – значит, сейчас заявятся обратно.
Не зная, что случилось. Ну-ну!
У пленных спросить? Да, а как наши Свенссоны с хозяевами объяснялись? Что, немцы все норвежский выучили? Скорее уж они за два года поднахватались. Иначе как бы, как сами признались, сигареты на рыбу у немецких матросов выменивали?
Оглядываюсь. Свенссоны, похоже, так и сидят с открытыми ртами – впечатлились по самое не могу!
– Эй! – машу рукой хозяину. – А ну, быстро сюда!
Он осторожно поднимается на палубу. Боязливо обходит кровь, стараясь не испачкать сапоги.
– По-немецки понимаешь?
Он кивает. Зову Василия, и спускаемся в кубрик. Свенссон идет как овечка. Вид у него такой, словно это его сейчас будут подвергать экспресс-допросу в походно-полевых условиях, с применением всяких неприятных средств.
Так. Немцы уже очухались. Но, если один лежит смирно, в том же положении, и в глазах его страх, то второй, похоже, извертелся, пытаясь освободиться. Что же – поиграем в хорошего и плохого копа в едином лице. Трогаю веревки на смирном, говорю довольным тоном: «Гут». Затем подхожу ко второму, неодобрительно качаю головой, кидаю зло: «Нихт гут», – и качественно бью его в живот. И еще, и еще – по печени, по почкам, под ребра. Не из зверства – а чтоб второй видел, что будет за нелояльность.
Отхожу, оцениваю. «Тихого» немца, похоже, проняло – смотрит с откровенным ужасом. Свенссон, впрочем, тоже. Вздергиваю «тихого», вынимаю кляп, сажаю так, чтобы он не мог видеть второго (по идее, надо бы порознь допрашивать – так где?). Достаю нож, касаюсь кончиком лица немца, отвожу ему веко, будто собираюсь вынуть ему глаз. Немец визжит, как свинья, – тьфу, обмочился, сволочь!
– Спроси, сколько их тут? Кто командир? Где остальные? Зачем зашли на пост?
Да, прав был Лаврентий Палыч, что битие определяет признание! Я тоже оказался прав – их было семнадцать, командир – лейтенант Фольтке. Находились в патруле, близ Киркенеса, вдруг пропала радиосвязь. Лейтенант заподозрил поломку рации и, чтобы не подставлять своего радиста, а заодно и себя, решил послать сообщение с берегового поста со своими позывными. Сейчас там должен быть на смене какой-то лейтенантов знакомец, он прикроет. Нет, обычное сообщение, по распорядку. С лейтенантом пошли все, кто хотел ноги размять – шестеро. За старшего остался обер-маат Баер. Ушедшие должны вернуться, лейтенант сказал, максимум через полчаса, как только отправят депешу. А когда они пришли – да только четверть часа прошло…
Черт! Вот это рояль в кустах! Только-только пришли – а тут мы! Хотя как сказать: было бы хуже встретить их уже в море, катер на ходу, все на борту. Но, это значит «потеряшки» сейчас вернутся, сколько у них времени, чтоб убедиться, что связи нет?
В темпе привожу немца в прежнее состояние – затыкаю рот. Вылетаем на палубу.
– Сейчас пойдут. Вот по тому спуску – там и прижмем. Работаем только «Валом» и «Винторезами» – бесшумно. Как только вон к тому камню подойдут.
Ближе подпускать нельзя – разглядят, что-то не то. А там спрятаться негде. Открыто все, как ладонь. Интересно, немцы с оружием или без? Хотя зачем матросам в своей базе оружие таскать? Нет тут партизан и не было никогда!
Свенссон мнется сзади.
– Ну, чего тебе еще?
– Вы нас убьете. За что?
– Тьфу! – отвечаю. – Сказал же, не тронем, слово даю! Мы уйдем сейчас – и никак ты нам не помешаешь. А к немцам побежишь после – так ни за что они не поверят, что ты не сообщник, тогда точно порешат тебя и семью – тебе это надо? Вот только ножик из рукава убери – не успеешь! И тогда, прости, но, придется твоих вслед…
Он разжимает ладонь, и нож падает на палубу. Я поднимаю.
– Финка, – говорю, – рыбу потрошить в самый раз. А для рукопашной не совсем. Не нужен мне.
Кидаю. Нож втыкается в стенку каюты баркаса.
– Иди, дядя, посиди еще тихо, совсем немного. А то будешь под ногами путаться – еще пулю шальную словишь с той или другой стороны.
– Идут!
Точно, спускаются. Шесть, семь, восемь. Ну должен же кто-то с поста концы на берегу отдать? Заметят ли немцы непорядок? Если и заметят – не должны дергаться резко. Это все-таки их тыл, их катер, не мешало бы шаг прибавить, чтоб разобраться скорее, что происходит. Да они и без оружия идут! Ну, у летехи, может, кобура на поясе, но, винтарей и «шмайсеров» ни у кого не видно! Не повезло вам, фрицы, враз попасть НЕ НА ТУ войну!
Заметили фрицы неладное или нет – осталось неизвестным. У нас цели распределены уже – типа «лежу вторым, стреляю во второго». Ну а промахнуться нам с полусотни метров – не смешите! Хотя читал в Инете, что году в две тысячи каком-то, в той Германии, полицейский снайпер из винтаря с оптикой с пятидесяти метров вместо преступника, захватившего заложников в банке, ухитрился попасть в одного из этих самых заложников! Как позже объяснялось, герр полицай впервые стрелял в человека, и у него от волнения дрожали руки. Клоуны! И зачем таких нервных в полицию берут?
Все, фрицы лежат. В темпе, вперед! Вшестером, надо ж кого-то и в прикрытии оставить. Во-первых, вдруг кто-то из немцев, по тому же закону рояля в кустах, вылезет наверх с гранатой, ну рыбку вздумал поглушить? А во-вторых, присмотреть за Свенссонами – вдруг решат под шумок сделать ноги, а у них снаряжение наше секретное, не перетаскали еще. А надо – пожалуй, раумбот возьмем! И быстрее он, и пушки имеются. С движками Влад разобрался уже, да и «инструктор» есть, тот обоссавшийся немец-механик. Второго в расход пустить придется, чтоб подляны не ждать.
Пробегая мимо лежавших, делаем контрольные и сталкиваемся с еще одним немцем, решившим спуститься к причалу. Хлоп, хлоп – есть, сразу от двоих!
– Партизанен!!!
Сука, крикнуть успел. Не слишком громко – но, все ж…
Вылетаем наверх. Ну, козлы!!!
Если возле вас такой вот крик или, еще хуже, выстрел, что будете делать вы (если уже бывали в подобной ситуации и, естественно, остались живы)? Правильно – мгновенно, на автопилоте, в канаву, за камень, в любое укрытие, оружие к бою, палец на спуск, высматриваем цели. А если вы гражданский? Или только призванный, без опыта или тыловой?
Вот именно – будете стоять столбом, крутя головой. Первую секунду – точно. А вот второй секунды, если вам не повезет, у вас уже не будет!
Так вот и немцам не повезло.
Полянка (вроде даже какой-то огород). Домик, сараи сбоку, метрах в тридцати. И возле грядок фриц, на крыльце – второй. Оба без оружия и пялятся на нас, замерев!
Стреляю в того, кто на крыльце. Поскольку ему скрыться – миг, а вот теперь лежи тушкой! Второй бежит к домику и орет, будто его режут:
– Партизанен! Партизанен!
Так и лег с пулей в затылке. Нырнул бы «рыбкой» меж грядок – прожил бы на несколько секунд дольше.
Выстрел! Из домика. В белый свет, как в копейку.
Нас, конечно, на виду уже нет. Залегли за камнями. Фрицев осталось двое, и связи у них нет (не проходят нигде телефонные провода). И домик – все же не дот!
Хотя каменный, блин!
Движение в проеме. Ствол винтаря, кто-то выглядывает – хлоп! Вскрикнули – слышал ясно. Может, и не насмерть, но, подранил точно. Что дальше делать будете?
– Эй, там! Предлагаю сдаться в плен. Иначе забросаем гранатами. Связи у вас нет, радио не работает – помощь не придет. Даю минуту, после – всем смерть! И пленных брать не будем!
Отчего-то я крикнул это по-английски. Сам понять не могу, как это вышло.
– Нихт шиссен! Не стреляйте, мы сдаемся!
Выходят двое. Причем один тащит второго. Обезоруживаем, связываем. Осматриваем дом – ничего для нас интересного. Ну, кроме бумаг и пары хороших биноклей.
– Моему, товарищу нужна помощь. Окажите, как культурные люди.
Фриц по-английски говорит. Блин, да он же нас за бритских коммандос принимает! А что, задумка – может, будет не таким упертым. Второй – ну с ним все ясно! Проникающее в грудную клетку, не стоит и возиться. Стреляю ему в голову.
– Бесчеловечно! Мы пленные, имеем право… Я не стану молчать – и ваше командование вас накажет!
Все по-англицки чешет. Ребята уже смотрят с интересом, как спектакль. Машу рукой – уходим.
На катере ничего не изменилось. Приказываю готовиться к отплытию. Наше снаряжение с баркаса на борт, Свенссонов припахать, пусть тоже помогут поднять-подать.
– Влад – как движки, и в баке? Вопросы есть – немца возьми!
– Вы русские?
Шлеп!
– Ну, Рябой… Убил?
– Да разве я ждал, что он прыгнет, как кенгуру, со связанными-то руками? Сам вот на кулак и нарвался! Дышит вроде – нокаут!
Мне просто было любопытно, что за мутный тип? Имеет ценность – или сразу рыбам? Так, ксива его: «Вилкат Артур, фамилия какая-то прибалтийская, обер-гефайтер (обер-ефрейтор, по нашему «мосел» – младший сержант), 321-го батальона береговой службы…» Тьфу, как это на русский перевести? Ну не разбираю я по-немецки, кроме отдельных слов! Английский, испанский знаю, бывал и говорил, а вот с гэдээровцами не приходилось!
Вылили на башку ведро воды. Очухался.
– Литовец? И что же, в вермахте?
– Руки развяжите, русские свиньи!
– Руки? А что, можно!
Приказываю – развязать. Беру его руку на болевой и ломаю указательный палец на правой. Пока он воет, повторяю то же с левой. Помимо того, что больно, еще и полезно, для безопасности. Теперь он не сможет быстро воспользоваться оружием, даже если схватит, а также ни сильно ударить кулаком, ни провести захват. Можно и переговорить в спокойной, деловой обстановке.
– Так отчего ты, литовец, в вермахте? За неправильный ответ – будет больно. Очень.
– Я из Мемеля!
– И что ж тебе русские сделали, что ты их так ненавидишь? Хутор спалили, семью раскулачили, жену снасиловали, детей зажарили и съели?
– Ненавижу. За то, что вы есть. И всегда угрожали великой европейской цивилизации. Своей дикостью, бескультурьем, тиранией. Ваша земля – самой природой и Богом создана, чтобы быть житницей и кладовой цивилизованного мира! А вы – быть при ней рабами и слугами. Но, вы не желали ни покориться, ни убраться, чтобы там была культурная Европа, аккуратные домики, ровные дороги, распаханные поля, а не ваш вонючий навоз! Ничего – скоро все это будет! И великий фюрер загонит остатки ваших орд в сибирскую тайгу и тундру, где вам самое место! Ты сейчас убьешь меня, русская сволочь, – но, вам не остановить цивилизации!
Как визжит. У него слюна, чай, не ядовитая? Такие вот в наше время по Риге парадом идут, ветераны СС. Нет еще этого сейчас, в ваффен эсэс лишь с сорок третьего всякую шваль будут брать, а пока одних лишь чистопородных германцев. А этот, судя по фамилии, полукровка, оттого и лезет из кожи вон в дойче юбер аллес, своим стать хочет!
Пулю ждешь, быстро и легко? Не дождешься!
– Влад, ты чего?
– Так переводчика бы, тащ командир. Моего немца поспрашивать.
– Тащи их сюда. Из кубрика – обоих.
Вытаскивают. Я подхожу к ним. Зачем бессмысленная жестокость? Пусть будет воспитательное действо. Для того немца, который смирный.
А дружок-то его, похоже, снова развязаться пытался? Ну что ж…
Качаю головой, будто с сожалением: ай-я-яй, ну тебя же предупреждали! Достаю нож и перерезаю ему горло, как барану. Так, чтоб второй все видел.
Впечатлило? Ну это пока присказка. А сказка – вот, рядом, слюной вонючей брызжет.
– Цивилизация, говоришь? Это не у вас, случайно, в тридцатых, от президента вашего, всеобщую сортиризацию по хуторам проводили? Такие вы культурные, что гадили где попало, как скоты. И той кампанией довели число хуторов с отхожими местами с четырех процентов до двадцати?
Болевой на руку – в айкидо называется «никке». Рука ломается вдоль, на скрутку, с раздроблением костей. Калека навсегда, и медицина бессильна, даже если б она занялась этим пациентом прямо сейчас. Быстро отрубился – болевой шок. Еще ведро воды на голову, чтоб пришел в сознание – и то же самое, вторая рука. Снова в отключку. Ну и на фиг время на тебя тратить, ноги тебе в порядок и лежачему приведем, хотя нам этот прием против удара ставили, вариант «маваси», вариант «май гери» – захват стопы, рычаг, поворот – перелом костей, разрыв сухожилий. И вторая нога.
Немец сейчас в обморок грохнется, белый как бумага. Свенссон – немногим лучше.
– Скажи ему: вот это будет за малейшую нелояльность. Если нам хоть что-то покажется. А вот если движки будут работать безупречно – обещаю жизнь и плен. Слово офицера.
Немец закивал головой так часто, будто хотел ее оторвать. Вот и ладно.
Внизу, слышу, что-то шевелится. Как змея ползет. Литовец, упертый – пытается впиться мне в ногу зубами! Ну да он не гадюка, а я не Олег – вбиваю его зубы ему же в глотку хорошим таким пинком.
Суверенные, самостийные? Если б так, как Австрия, Финляндия – еще ладно. Так вы же сразу в штатовские подстилки лезете, не скрываете, что в случае чего – они сразу на ваши базы. А это не нейтралитет называется, а совсем по-другому. Так с чего и нам с вами себя нейтрально вести?
Вручаю Свенссону пачку денег, найденных у дохлых немцев. Рейхсмарки, оккупационные – плевать! Нам-то они зачем?
– Держи, дядя! Только осторожнее трать, по мелочи! А лучше пока придержи – до тех пор, пока все не забудется. И бывай, рад знакомству!
Отвалили. Даже мотор завели, чтоб скорее оказаться подальше.
Влад докладывает – движки в норме. Да, а немец оказался из торгфлота, так что по-английски кое-как разумеет.
Не забыть бы еще с берега вон тот камешек прихватить. На глубоком месте литовцу за пазуху – и за борт. Живой еще, гаденыш – ну да это поправимо!
– Волку – Лес. Идем навстречу на катере. Подберите.
* * *
От Советского Информбюро.
9 августа 1942 года.
На Северо-Западном фронте происходили бои местного значения. Минометная батарея, где командиром старший лейтенант тов. Куликов, истребила более 100 немецких солдат и офицеров, пытавшихся навести переправу через реку. Группа разведчиков из подразделения, где командиром тов. Беловашев, из засады уничтожила 30 немцев. Разведчики захватили пленных.
Отряд полесских партизан под командованием тов. К. организовал крушение трех железнодорожных составов с войсками и техникой противника. Партизаны этого же отряда пустили под откос немецкий бронепоезд. Второго августа на Ленинградском фронте был убит капитан немецких войск «СС» Гофман. У убитого найден объемистый дневник. Этот отъявленный бандит позволял себе записывать в дневник то, о чем гитлеровцы вслух не говорят. Гофман пишет: «Германец – извечный враг славянина. Нам необходимо до конца освободиться от всего того, что называют человечностью, гуманизмом. Разговоры о «новом порядке» в Европе – это сказки для доверчивых людей, еще не порвавших окончательно с прошлым. Главное же заключается в том, что Германия должна стать господином Европы, а потом и всего мира».