Текст книги "В глубине Великого Кристалла. Том 1"
Автор книги: Владислав Крапивин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
После обеда Цезарь сходил к люку прачечной и торопливо переоделся в свое – чистое и отглаженное. И опять словно отгородился от всех крепкой стенкой. Но когда ребята пошли играть во двор, в спальне сидеть не стал, вышел за остальными. Сел на скамейку у забора и смотрел, как мальчишки и девчонки в зарослях желтой акации сооружают «балаган».
Корнелий разрешил ребятам взять в кладовых старые листы пластика, пустые контейнеры, остатки рулонной пленки, и обрадованные «бичата» сооружали себе «летнюю дачу». Хоть какое-то развлечение в жизни. Тем более, что завтра воскресенье. (Господи, значит, Корнелий здесь всего неделю! А кажется – год!) В «балагане» ребята хотели устроить что-то вроде пикника. Ножик сказал, что у них с Тышкой общие именины (вроде бы оба родились в августе) и они будут сегодня праздновать. «Можно, господин Корнелий? Мы шуметь не будем… А потом мы балаган разберем и все сложим на место…» – Валяйте…
И старшие, и малыши работали старательно, без лишней суеты. Спокойно и почти весело. Но видно было, что сумрачный Цезарь, молчаливо сидящий в отдалении, им в тягость. То ли виноватыми себя чувствовали, то ли стеснялись новичка. И злились про себя, наверно. Нет-нет да и бросят неловкий взгляд.
Видимо, Цезарь понял, что дальше так нельзя. Что ни говори, воспитание – великая вещь. Если мальчишку десяти лет учили быть человеком, он не позволит себе долго смотреть волчонком на тех, кто не виноват в его беде. Корнелий увидел, как Цезарь встал и, словно пересиливая себя, подошел к Илье.
Илья сидел поодаль от остальных и старался содрать крышку с большого пластмассового контейнера от какого-то прибора. Крышка не поддавалась.
– Извини, но так ничего не получится, – негромко и отчетливо сказал Цезарь. – Надо чем-то подцепить…
Тут же возник рядом Чижик – с железкой, похожей на стамеску:
– Вот! Годится?
Илья, сидя, зажал скользкий ящик пыльными побитыми ногами, а Цезарь железной полоской подколупнул крышку. Она с чавкающим звуком отошла. Илья засмеялся. Они взглянули друг другу в лицо. Корнелий, устроившись под яблоней, смотрел с пяти шагов. На миг ему показалось, что Цезарь тоже наконец вот-вот улыбнется.
«Ну! – с неожиданным нетерпением нагнулся вперед Корнелий. – Давай…» Цезарь не улыбнулся. Но, кажется, лицо его чуть потеплело. И может быть, какая-то ниточка, намек на симпатию, появилась между мальчишками. Возможно, Илья, смахивающий на юного скрипача (хотя и с синяками на ногах, нечесаный, в порванной рубашке), казался Цезарю ближе и симпатичнее других «безынд». Более похожим на одноклассников из частного колледжа профессора Горна.
Кто знает, как могли пойти события с этой секунды. Может, Цезарь подружился бы с Ильей и подбил бы его на побег. Может, наоборот, привык бы к этой компании «бичат» и зажил их жизнью. Или его разыскали бы и отбили через суд родители (хотя едва ли). Или… можно гадать. А сколько дней, месяцев или даже лет прожил бы здесь исчезнувший для всего мира Корнелий Глас? Если бы не крошечный случай – один из тех, которые порой полностью меняют ход событий. А именно: маленький Чижик сунул нос в контейнер.
Сунул, сморщился.
– Фу, там грязища, смазка какая-то… Давайте, вымою!
Обхватил, потащил контейнер к садовому крану, стукая по гулкой пластмассе коленками. Споткнулся, перелетел через свою ношу, расцарапал нос. Подскочил его приятель Кот. Подбежала Дина:
– Ой, кувыркальщик… Пошли, смажу бактерицидкой.
– Не, она щиплется!
– Не сочиняй.
– Иди, Чижик, иди, – посоветовал Кот. – Я в прошлом году нос расковырял и не помазал, дак помнишь, он раздулся, будто булка.
– «Булка»… – фыркнули рядом Тата и Тышка.
Потом Тышка весело округлила глаза:
– Ой, я придумала!
Она отбежала к Антону, встала на цыпочки, что-то зашептала ему в ухо.
Корнелий словно собственным ухом ощутил теплый этот шепот. В точности так же когда-то шептала ему свои секреты маленькая Алка (и торопливые неразборчивые слова щекотали кожу и шевелили волосы на виске).
Ведь это же было так, было…
Антон кивнул, осторожно отодвинул Тышку и зашагал к Корнелию.
– Господин Корнелий, можно вас попросить?.. Разрешите мне на десять минут выйти за ограду. Там на углу есть лавка, в ней булочки продают, всегда горячие, с изюмом. В доставке таких не бывает даже по воскресеньям. Изюму там густо-густо… Ребята говорят: мы бы в балагане именинный чай устроили…
Корнелий озадаченно молчал.
– Эмма… То есть госпожа Эмма и господин Валентин иногда разрешали… У нас мелкие деньги есть, нам выдают карманные…
Не зная, что решить, Корнелий машинально прошелся глазами по Антону: по серой фланелевой курточке, по мешковатым, перемазанным землей брюкам. Встретился с просящим взглядом.
– Я переоденусь в школьное, господин Корнелий. Я быстро…
– Да не в том дело. Инспектор Мук запретил всякие выходы на этой неделе. Нам всем влетит.
Антон сник. Потом опять глянул просительно:
– А тогда… извините… не могли бы вы сами купить? Это совсем рядом.
– Я?!
Ох, да они же ничего не знают! Никто, кроме Цезаря. Он, Корнелий, для них сотрудник школы, вольный человек. Наверно, меж собой удивляются: что это он безвылазно торчит здесь несколько суток.
А… почему бы не купить ребятам булочек? Кто помешает? Улан в проходной? Но в его глазах Корнелий просто дежурный воспитатель. А до лавочки квартал…
Ох как вдруг захотелось наружу, за эту грязно-белую стену!
Разве это что-то изменит? Ничего… Но все равно!
Сердце забухало, сбивая дыхание.
– Ну… хорошо. Только у меня ни гроша, давайте вашу мелочь.
Они сбежались стайкой. Лишь Цезарь в стороне. Антон собрал горсточку алюминиевых, почти невесомых монеток. Жалкие грошики, которые муниципальная служба призрения выдавала для радостей жизни безындексным детишкам. Наличные! Потому что перечислять-то было некуда – не имеешь индекса, нет и счета в банке…
– Вот, господин Корнелий. Пожалуйста, если можно, купите на все…
– Хорошо. Но условимся: чтобы здесь все было в порядке, пока я хожу.
Антон встал навытяжку, словно кадет:
– Честное слово, я отвечаю. Все будет тихо, сколько бы вы ни ходили…
«А сколько тут ходить-то…» Корнелий пошел к проходной. Сердце все еще колотилось. И словно эхо от него прозвучали сзади торопливые шаги. Догонял Цезарь.
– Господин Корнелий… Вот… – Он смотрел без прежней жесткости, почти умоляюще. Протягивал серебристую монетку. Она оказалась странно тяжелой.
– Что это?
– У меня другой нет, господин Корнелий. Это старинная. Десять колосков. Видите, на ней Юхан-Хранитель. Это денежка из древнего Звездограда.
На монетке в окружении мелких полустертых букв Корнелий увидел мальчишечий профиль. Пацаненок – со вздернутым носом, с растрепанными волосами…
– Но… она же у тебя, наверно, не просто так, – догадался Корнелий.
– Не просто. – У Цезаря повлажнели глаза.
– Наверно, вроде талисмана?
– Да! Но сейчас можно. Пусть.
«Значит, для него это так важно – внести свой вклад в ребячий праздник! Почему? Из-за одной переглядки с Ильей? Или просто измучился в своем одиночестве?» Но Цезарь торопливо выговорил:
– Я очень прошу. Я понимаю, из индексной будки вам нельзя звонить, но есть автоматы, которые от монеток работают. Эта подойдет, я знаю.
– Подожди. Куда я должен звонить?
– К нам домой бесполезно. Надо папиным друзьям. Простой номер: сорок два, сто одиннадцать, двести двадцать два. Вы только спрусите: «Дом штурмана Картеша?» А потом: «Цезарь там-то…» И все!
– Ну… ладно. А монетка-то эта зачем? Тут и так хватает мелочи…
– Нет! Пусть эта! Я знаю, она обязательно поможет…
В детстве Корнелий читал о страхе птицы, которую после неволи выпускают из окна. Открывшийся мир кажется ей жутко громадным и полным угроз. Она рвется назад – в комнату, в привычную клетку!..
Что-то похожее испытал и Корнелий, когда шагнул из проходной (улан глянул равнодушно и ничего не сказал).
Страх был подсознательный, вне всякой логики. Потому что окраинная, заросшая подорожником и диким укропом улица была столь же тихой, как и школьно-тюремный двор. С одной стороны – обшарпанно-белая стена, с другой – заборы, запертые мастерские и угол кирпичного склада. Не то что постовых, даже и обычных прохожих не было.
Корнелий часто подышал, загоняя страх в глубину. Сердце застучало ровнее… А чего он, собственно говоря, дрожит? Что может быть хуже смерти? Действительно, одичал за стеной…
Корнелий опустил горстку мелочи в пиджачный карман. Оглянулся. Лавочка, судя по всему, вон там, на перекрестке. Висит под карнизом одноэтажного дома старинная вывеска с фигурным кренделем. Ну, пошли…
День был теплый, солнечный, стрекотали кузнечики. Корнелий шел не спеша, ровно. Страх исчез, сонное умиротворение обволакивало Корнелия, он рассеянно улыбался. Лавочка оказалась заперта, но это его почти не огорчило. Можно найти какой-нибудь магазинчик в соседнем квартале. А заодно и телефонную будку. В самом деле, отчего бы не помочь несчастному мальчишке Цезарю Лоту? Чем Корнелий рискует? Ничем.
Он свернул за угол. Улица полого шла вверх. Слева оказалась длинная стена с широкими окнами, из них пахло пекарней. Справа тянулась витая решетка густого сада. У решетки стояла телефонная будка, но явно «индексная», не для монеток. Плутовато улыбаясь, Корнелий обошел ее.
Лавочек со сластями пока не было видно. Корнелий шагал дальше. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, который впервые ушел из дома один, без спросу. Из травы у садовой решетки вышла серая кошка. Лениво пошла через дорогу. Не черная, но все-таки…
– Кыш… – сказал Корнелий. Кошка поглядела на него желтым прищуренным глазом, подумала и снисходительно пошла обратно. Хорошо…
Улица поднималась, поднималась и наконец привела на верх пологого холма. Здесь пролегала узкая бетонная дорога, за ней лежали сады с красными крышами коттеджей. За садами блестела река, а по берегам поднимался город. Пестрый, с путаницей современных кварталов и разномастной старины.
Как прозрачные кристаллы, переливались многоэтажные стеклянные офисы, торчали перевернутые сосульками башни Готического квартала, подобно римским акведукам, шагали со склона на склон арочные мосты монорельса. Сумрачно рисовался среди маленьких облаков на Древней Горе зубчатый контур Цитадели. Над ним шилом втыкалась в небо вышка-антенна Всеобщего Вещания…
Корнелий подумал, почти с нежностью, что он, по сути дела, всегда любил этот город. Несмотря на путаницу стилей, безвкусицу архитектуры, запутанность кварталов и бетонно-стеклянную стандартность Нового Центра. Выросший в тихой классической Руте, он приехал сюда уже взрослым и ужаснулся вначале чудовищным зданиям, бешеному ритму, вечному шуму, бестолковщине и многолюдью. Как-никак – первый после столицы город в Западной Федерации. А точнее – столпотворение разных поселков и городков вокруг двух центров – Старой Горы и нового Дневного квартала…
Корнелий неторопливо и даже умиленно водил глазами, когда прежний «птичий» страх вдруг опять встрепенулся в нем. Почему?!
А, вот что!.. Корнелий отступил в тень желтых акаций на обочине. По бетонке катил дорожный патруль. С десяток уланов на своих мотодисках.
Эти диски были постоянным предметом зависти мальчишек и загадкой для всех гражданских лиц. Плоское черное колесо с торчащими из оси педалями и маленькое седло на обтянутом тонкой шиной ободе. И все! Где двигатель, как держится и остается неподвижным седло на стремительно вертящемся колесе, почему оставленный уланом диск не падает, если даже наклонен под сорок пять градусов? Эффект спрятанного внутри могучего гироскопа?
Диски были тайной. Нет, не военной (ибо известно, армии как таковой в Вест-Федерации нет), но достаточно крепкой государственной. Управлению диском учили в специальных уланских школах. Оно и понятно – удержись-ка на этом чертовом колесе, лишенном даже руля! Зато все выученные уланы были наездниками-виртуозами. А маневренность дисков – необыкновенная. Они стремительно разворачивались на месте, перелетали через ямы и небольшие овраги, могли на несколько секунд зависать в воздухе и какое-то время даже мчаться по вертикальной стене…
Патруль пронесся мимо. Уланы в своей черной коже, в лакированных бутылочных крагах на согнутых ногах катили, сильно склонившись вперед, растопырив локти и уперев ладони в пояс. На угольных дисках белели крупные латинские буквы «UL» (Управление по обеспечению всеобщей лояльности). Неподвижные, хотя и чуть размытые буквы на бешено вертящихся колесах! Тоже загадка. Может быть, эффект стробоскопа?
Промчались, улеглась на бетонке легкая пыль. Улегся и страх Корнелия. Не нужен Корнелий этим стражам безопасности и порядка. «Никому ты не нужен, не дрожи…» Усмехаясь, он оглядел ближние окрестности. Наискосок через дорогу поднималась из лопухов стеклянная будка с телефоном. С буквами «МА» на стекле – монетный автомат. Вот и хорошо. Корнелий с мальчишечьим припрыгиванием двинулся через бетонку. И здесь, на самой середине, его прошила, просверлила, проткнула раскаленной вибрирующей иглой трель свистка.
Корнелий застыл. Неизвестно откуда возник постовой. Весь в черном, с желтыми ремнями, шел он по краю бетона. Небрежно помахивал жезлом и в то же время нащупывал на поясе уловитель индекса – блестящую коробочку с раструбом.
– Эй, сударь! Здесь переходить не полагается…
Корнелий стоял, оплывая ужасом.
– Я возьму ваш индекс… Эй, куда вы!
Корнелий побежал – сперва слабо, через силу, потом скорей, скорей. По-заячьи петляя, прорываясь сквозь кусты. Длинная трель словно вонзилась в затылок.
Он бежал, обмирая и ни о чем не думая. Думал словно кто-то другой. Короткими пунктирными мыслями:
«Успел ли взять индекс?» «Если успел, сколько минут уйдет на проверку?» «Индекс с общего контроля снят…» «Скоро ли догадаются проверить электронный архив штрафных дел?» «Если узнают – нить в тюрьму… Альбина – за шиворот…» «Так и так меня поймают. И тогда – все… Сразу!» «Нет, индекс он взять не успел. Приемник берет с пяти шагов, я отскочил…» «Куда я бегу? В тюрьму нельзя, да и путь отрезан…» Ясно было, что через минуту постовой улан поднимет тревогу. Потому что нормальные граждане от улан не убегают, только преступники. А преступников следует изолировать немедленно… Если индекс взят – пойдет сигнал на все локаторы общей сети наблюдения. И возможно – на спутник…
Нет, не взят! Иначе не ломились бы следом, не свистели бы. Не орали бы «стой»!
А куда он бежит? Сейчас оцепят район – мышь не проскочит.
Кусты какие-то, изгороди, улицы с изумленными прохожими, опять заросли. Крутой склон с дубняком. Гранитная лестница с проросшими в щелях одуванчиками… «Стебель сквозь стекло…» Откуда силы, чтобы столько времени бежать? Страх не спрашивает, страх кричит: «Беги!» А свист и крики не отстают. Святые Хранители, да что же это?!
«Хранители!» Над склоном, над холмом – круглый купол с темной ладонью на позолоченной маковке… Ладонь под облаками… Четыре пальца сжаты, большой чуть отведен. Ладонь сильно выгнута – словно подставлена ветру или лучам. Или заслоняет кого-то…
Серо-зеленые глаза мальчишки, голос: «…В храм Девяти Щитов! Там не выдадут».
«Это чушь. Старая сказка…» Гранитные ступени бьют сквозь подошвы. Скорее!.. Скорее – зачем? И нет уже дыханья, чтобы бежать вверх. И там, в храме, все равно ловушка, тупик.
А внизу – опять свист и топот.
Странно, он все еще бежит, не упал…
А старый храм опрокидывается сверху, как серый падающий айсберг… Нелепое сооружение, дикая смесь архитектур. Похожие на минареты угловые башни, готический портал с розеткой над входом, тяжелый романский купол. Чудовищная эклектика… Откуда силы думать об этом?.. Откуда вообще силы?
Опять свистят…
Стрельчатая арка входа надвинулась, сумрак и пустота храма обдали каменным холодом. Мерцали огоньки. Корнелий с ходу уперся руками в резной деревянный столб. Все… Теперь пусть берут… Он со всхлипом дышал.
Странный посвистывающий звук послышался в полумраке. Кто-то невысокий, стройный, в длинной одежде шел из мерцающей мглы. Это его одежда шелковисто посвистывала при быстрых шагах. Негромким высоким голосом человек спросил:
– Вас преследуют?
– Да… – всхлипнул Корнелий. И хрипло выдохнул: – Да!!
– Вам грозит гибель?
– Да!!
Корнелий все еще держался за столб.
Человек подошел, коснулся на столбе выпуклого завитка. За спиной Корнелия возник нарастающий скрежет. Корнелий, приседая, оглянулся. В светлом проеме входа быстро опускалась решетка. Брусья были толщиной в руку. Они казались очень черными на фоне яркого дня.
Храм Девяти ЩитовКорнелий снова повернулся к обитателю храма. От черной решетки и солнца в глазах плыли зеленые квадраты. Он лишь смутно различал фигуру священника. Тот был в сутане с короткой крылаткой и этой одеждой напоминал кардинала Ришелье из многочисленных серий о мушкетерах. Только без бородки и шапочки.
Судя по голосу и движениям, священник был молод.
– Успокойтесь, – произнес он с той же чистой и почти ласковой интонацией. – Здесь вам ничего не грозит.
«Значит, это правда! Слава Хранителям!»
Но тут же, разбивая надежду, грянули у входа голоса:
– Эй вы! Святые отцы! Выпустите этого!.. Который к вам прибежал! Живо!
Корнелий сжался, как пацаненок, застигнутый в чужом саду. Черные фигуры мельтешили за решеткой.
Священник, не меняя тона, сказал:
– Люди! Храм Девяти Щитов не выдает тех, кто ищет спасения от гибели. Это древний и незыблемый обычай.
– Иди ты знаешь куда! Не в игрушки играем!..
– Вы правы. Человек не игрушка. Особенно на пределе жизни.
Другой голос резче, но вежливее остальных произнес:
– Откуда вы взяли, что ему грозит смерть, святой отец? Это просто нарушитель уличного режима. Мы должны выяснить, почему он бежал.
– Человек теперь в храме, – возразил священник, – и все, что с ним случилось, должен сначала выяснить я. Таковы законы нашего учения.
– Эй ты, архангел в юбке! – заорали опять наперебой черные. – У нас свои законы! Сломаем решетку!
– Не советую к ней прикасаться. Может автоматически включиться напряжение. Идите за мной, друг мой. – Священник шагнул в сторону, за каменный выступ. Корнелий – со скомканными мыслями и на слабых ногах – следом.
Солнечная арка с решеткой и уланами сразу исчезла, отдалилась, голоса затерялись позади. Высокое, похожее на громадный грот с размытыми в сумраке стенами помещение обступило Корнелия сухой прохладой и дрожанием крошечных огоньков, которые, кажется, слегка потрескивали. На подступающих временами арочных сводах и квадратных колоннах виднелись неразборчивые фрески. Сквозь тонкие подошвы давил на ступни выпуклый узор чугунных плит.
А священник шел впереди, словно не касаясь пола, – легкий, в шелестящем шелке.
«Прелат», – подумал Корнелий. Это слово было из старых книжек о рыцарях, монахах и трубадурах. И в то же время чудилось в нем что-то летящее… Как чудно: всякая случайная мелочь лезет в голову в такой момент. Насколько же многослойны человеческие мысли.
Сутана священника полыхнула у близкого светильника вишневым отливом.
– Входите. – Священник открыл маленькую полукруглую дверь, закрашенную неясной картиной. Корнелий оказался в сводчатой келье без окон.
Это была самая настоящая келья – со стенами из тесаных камней, с витой решеткой в небольшой квадратной нише, в глубине которой горела ярко-белая лампа. С узкой черной постелью и дощатым столом. Предельно чужими казались тут большой стереоэкран и пульт великолепного суперкомпьютера «Интер-генерал». Откуда-то тянул ветерок с полынным запахом.
Священник показал на постель:
– Сядьте или прилягте. Вам надо прийти в себя.
Корнелий сел. «А ведь я спокоен», – подумал он. То ли от этой прохлады и горьковатого запаха, то ли просто от резкого упадка сил, он в самом деле чувствовал, что страх его растаял. Пришло усталое ощущение безопасности и покоя. Казалось, что по храму он шел долго-долго, словно это была целая страна гротов и пещер, выбитых в глубине исполинской горы. Зарешеченный вход и преследователи остались далеко-далеко.
Священник протянул тонкий стакан с мутноватой жидкостью. Питье было в меру холодным, кисловатым, со вкусом каких-то полузнакомых ягод. От него сделалось еще лучше, перестала кружиться голова.
– Благодарю вас, святой отец.
Священник улыбнулся:
– У нас не приняты такие обращения, мы не претендуем на святость. Меня зовут настоятель Петр. Вашего имени я не спрашиваю пока.
Сутана отбрасывала вишневые блики. Лицо настоятеля Петра было теперь хорошо различимо. Он оказался не таким уж молодым. Скорее всего, ровесник Корнелия. Но что-то мальчишечье проскальзывало в лице. Оно мало вязалось с одеждой и чином священнослужителя – вздернутый нос, редкие бледные веснушки, короткая светлая прическа, большие подвижные губы. Корнелий встретился с настоятелем глазами и поежился от неожиданного стыда.
– Я, наверно, похож на растрепанного петуха, который еле удрал от кухарки с ножом…
Настоятель Петр подвинул себе деревянный табурет, сел в трех шагах. Сказал мягко:
– Вы похожи на человека, спасшегося от гибели… Я не спрашиваю вашего имени, – повторил он. – Однако должен спросить: что же с вами произошло? Служители храма Девяти Щитов обязаны знать, кому помогают. Нет ли на человеке такого зла, когда он не заслуживает спасения… Должен сказать сразу, что в этом случае я тайно выведу вас в город и предоставлю собственной судьбе. Учение Хранителей зовет к добру и защите, но не признает всепрощения…
Корнелий сидел, упираясь ладонями в край постели. Смотрел то в лицо священника (приятное и словно бы слегка знакомое), то на свои колени – к немнущейся ткани брюк пристали частые колючки. Ему было хорошо и спокойно.
– Нет, настоятель Петр. Не думаю, что я злодей. И грешник не больше других. По крайней мере, последний мой грех ничтожен – не там я перешел дорогу… Я расскажу…
Он рассказал все. Оставил только в стороне историю своей воспитательской должности. Не потому, что его что-то смущало, а для краткости. Сказал, что просто безнадежно томился в тюрьме после неудавшейся казни. По сути дела, это была правда…
– А как вы оказались на улице?
– Я… Да просто вышел. До ближней лавки. Уланы привыкли ко мне, видимо, считали за служащего. И тут опять этот свисток. Задумался, перешел не там. Что-то сорвалось во мне, я побежал.
Настоятель Петр встал, сжал в ладонях курносое лицо, помолчал. Сказал совершенно неподходящее для священника:
– Черт знает что! С этой машинной цивилизацией мы дошли до полного идиотизма. Но, оказывается, сам этот идиотизм обретает свойства закономерности. Аномалия в главном русле развития. Словно в формуле, где поменялись числитель и знаменатель…
Корнелий, не понимая, молчал.
– Что же я могу для вас сделать? – Настоятель Петр задумчиво смотрел на Корнелия.
– Не знаю… – Страха у Корнелия все еще не было, но быстро возвращалось уныние. – Как ни смешно, а тюрьма была самым безопасным местом. Теперь деваться некуда. Не могу же я поселиться у вас навечно.
– Случалось и такое, – рассеянно отозвался настоятель Петр. – Правда, в старину. Однако это не выход. Сменить одну тюрьму на другую, только с более долгим сроком. К тому же нет уверенности, что нынешние власти долго и всерьез будут соблюдать закон об убежище…
– Вы сказали, что можете тайно вывести меня в город. Я вернулся бы… на старое место.
– Вам этого хочется?
– А что делать?
Настоятель Петр взглянул быстро и пристально.
– Есть один способ. Мы пользуемся им редко, но он есть. Хотите уйти совсем?
– Я… не понимаю.
– К другим людям, в другую страну. Там нет закона о выдаче. Это совершенно иной мир. Вижу, что не разумеете. Попытаюсь объяснить. Возможно, это прозвучит неправдоподобно, однако… вы слышали о теории многомерности миров?
Корнелий понял и поверил сразу. То, что с ним случилось в последние дни, было само по себе нереально, лишено логики, так почему же не прийти наконец и фантастическому спасению?
– Вы говорите о Лугах? – тихо спросил Корнелий.
– О чем?
– Простите. Я вспомнил сказку. Слышал недавно от… знакомых детей. – Корнелий внезапно ощутил тяжкое смущение. Настоятель вроде бы не заметил этого.
– Любопытно. О чем же сказка?
Мрачнея и сбиваясь, Корнелий в двух словах изложил сказочный сюжет. Несмотря на мягкость священника, он вдруг почувствовал себя мальчишкой на экзамене. Не говорить или ответить резкостью он не мог, от настоятеля зависело его спасение. Чтобы подавить в себе эту смесь раздражения и стыда, Корнелий добавил с фальшивой небрежностью:
– Видимо, это не только сказка, а… что-то вроде ребячьего поверья. Дети убеждены, что на Луга в самом деле можно уйти, если знаешь способ…
Тьфу ты, как все глупо, не к месту…
Настоятель Петр наконец опустил свои пристальные серые глаза. Побарабанил очень тонкими пальцами по обтянутому вишневым шелком колену.
– Да… Луга… Что ж, название не хуже других. И луга там, видимо, действительно есть. Но есть, конечно, и города, и деревни, и сложность жизни человеческой… Нет лишь, к счастью, одного…
– Чего же? – спросил Корнелий, с облегчением уходя от мальчишечьей темы.
– Индексов. Этой гнусной системы, которая обесценивает смысл человеческого бытия. И там никто никогда не посягает на жизнь другого человека. Ни при каких обстоятельствах.
– Трудно представить все это.
– Почему же! Когда-нибудь и мы, слава Хранителям, добьемся того же. В конце концов сгинет система индексов и тотальной слежки. Зачем жить, если не верить в это?
«Фанатик? – мелькнуло у Корнелия. – Или знает то, чего не знаю я, не знает большинство?» На фанатика настоятель не был похож. Даже последнюю фразу он произнес без гнева, в привычной мягкой манере. Только пальцы на колене замерли.
– Возможно, вы правы, – осторожно заметил Корнелий. – Но я сказал «трудно представить» о другом. О том, что есть какой-то другой мир. Я верю вам, но…
– Это понять как раз нетрудно. – В голосе настоятеля появились профессионально-менторские нотки. – Если взять в рассуждение гипотезу о кристаллическом строении Вселенной и о том, что каждая из граней бесконечного кристалла есть отдельное многомерное пространство… Кстати, модель выстроена, вычислена и никак не противоречит общим законам всемирной реальности. А то, что гипотеза эта малоизвестна…
– Я где-то слышал о ней, – быстро сказал Корнелий. И вгляделся в лицо Петра. Тот быстро встал и, невысокий, гибкий, отошел к стене. Шаровая лампа из ниши бросала на него резкий свет. Лицо изменилось от контрастных теневых пятен. Но голос остался прежний: чистый и спокойный.
– Немудрено, что слышали… Гипотеза давняя. В свое время, лет двести назад, ее усиленно проповедовала наша знаменитая землячка Валентина фан Зеехафен. Кстати, именно за это она причислена к когорте Святых Хранителей.
– За гипотезу? – вежливо поддержал беседу Корнелий. («Господи, о чем говорим! В такое время! Он меня будет спасать или нет? Кто он? Чушь какая! Показалось…»)
– Не просто за гипотезу, – слегка улыбнулся настоятель Петр. – За практическое применение ее законов. Легенда говорит, что нашему городу грозило запустение. Судьба разгневалась на жителей Реттерхальма (такое тогда было название) за то, что они прогнали ребенка, мальчика… Город стал гибнуть, и, чтобы спасти его, эта ученая женщина каким-то небывалым усилием перенесла его… в Зазеркалье, как тогда говорили. Сомкнула на миг два пространства, и вот… А на старом месте осталась лишь пустошь. Естественно, сказка, но есть в ней намек на истину. Простите, я заговорил вас. Вы, наверно, голодны, а я…
– Я не голоден. Но…
– Понимаю. Вы не должны тревожиться. Вам ничего не грозит. Скоро уйдете туда. Это произойдет быстро и легко… Будем надеяться, что вы найдете там новую судьбу и сделаетесь счастливым, если…
– Что?
– Если вас ничего не держит здесь.
– Ничего! – почти крикнул Корнелий.
– Слава Хранителям…
«А что меня может держать? Алка? Но нет прежней Алки, она выросла и давно стала чужой. Да и свою любовь к той маленькой Алке я, кажется, придумал в последние дни, в тюрьме…»
Нет, ничего не держало его здесь. Машина вычеркнула Корнелия Гласа из списка живых.
Ему нечего делать на этой земле. Он уйдет за черту. Скоро! Будет спасен!
Судорожная радость, перемешанная с тревогой, тряхнула Корнелия крупной дрожью.
– А… как все это случится?
– Вам повезло. И в этом я вижу добрый знак для вас и для нас. Благосклонность Хранителей. Сегодня, через два часа, произойдет то, что мы называем «отпирание врат». Такое случается примерно раз в полгода (это зависит от Луны и положения некоторых планет). В одном из притворов храма в стене появляется щель. Светлый проход. Можно видеть небо, облака, густую траву. Вы, пожалуй, верно сказали: луга… Надо шагнуть туда. И то, что связывало вас с прежней жизнью, все опасности и угрозы, – все обрывается. Загадка перехода наукой не решена, конечно. Вообще это самая слабая часть гипотезы о Кристалле – способ перехода с грани на грань. Но тем не менее он существует. Судя по всему, храм наш выстроен на каком-то особом меридиане Вселенной, на стыке двух граней этого Кристалла. И временами по неизвестной причине пространства сливаются… Это как если бы в настоящем кристалле вдруг сгладилось острое ребро и две плоскости плавно соединились бы в одну. Только здесь – пространства…
– Черные зеркала пространств… – глядя в каменный пол, тихо сказал Корнелий. Не священнику, а скорее себе. Потом быстро вскинул и опустил глаза. Резкие тени по-прежнему заштриховывали у настоятеля Петра лицо. Он ответил спокойно, почти небрежно:
– Можно сказать и так. Учение о Кристалле вообще богатая почва для поэтических образов. Там, куда вы уйдете, люди тоже заняты этой гипотезой. Вы при желании сможете изучить ее.
– А вы… не смогли бы хоть немного рассказать о том мире? Вы там бывали?
Настоятель Петр покачал головой:
– Не бывал. Устав не позволяет нам уходить на ту сторону. Мы лишь открываем дверь для тех, кого надо спасти. Но я встречался с людьми оттуда.
– Значит, оттуда можно вернуться?!
– Разумеется. Это же не загробное царство. Но есть ли смысл?
– А у вас… даже не было желания побывать там?
– У меня не было возможности. Мое место здесь… – Еле заметная нотка снисходительности прозвучала в мягком голосе настоятеля. – И так уж получилось: это место я не хотел бы поменять ни на какое другое. Я сам его выбрал.
– Значит… вы счастливы? – не удержался Корнелий («Ну кто меня за язык дергает? Какое мне дело?»)
– Ну, понятие счастья – вопрос трудный… Если счастливый человек – тот, кто живет в согласии с требованиями души, то, пожалуй, да. Я живу как хотел, – просто сказал настоятель. – Слуги Хранителей сделали смыслом своей жизни помощь гонимым, защиту добра от зла. Я один из таких слуг.
– Посильная ли это задача для людей? – невольно попадая в тон священнику, спросил Корнелий. – Разве всегда человеку дано отличить добро от зла?