Текст книги "Синий краб (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Тоник взял карандаш. Нужно было нарисовать корабли, прилетевшие с далекой Земли… Они опустились среди красных зарослей, подняв клубы пепла и пыли. Опустились и застыли, чернея на диске большого солнца. Синие тени ложатся от них неровными полосами…

Зашитые брюки влетели в окно и шлепнулись на пол.

– Антон! Скоро ты там?!

Тоник вздрогнул Чужая планета снова превратилась в картинку на ватманском листе.

– Я скоро, – пообещал Тоник, перегибаясь через подоконник. – Ты, Римка, не знаешь, почему у нее такое имя?

– Какое имя?

– Ну, название газеты! «Созвездие»!

Римка пожала плечами. Мало ли какие бывают названия.

– Я только знаю стихи. Называются «К новым созвездиям». Это их Огурцов написал. Помнишь, в красной майке?

Тоник помнил.

– А про что стихи?

– Про строителей. Про то, что они скоро будут строить на других планетах ангары для звездолетов. Ты заканчивай давай, мне эти стихи надо в газету переписывать. Красными чернилами…

Газету принесли на стройку к концу смены. Собралась вся бригада. Девушки в разноцветных косынках и комбинезонах восхищенно охали. Саня вздыхал. Рудик Огурцов сказал:

– Сила!

Виктор поспешил газету свернуть.

Потом он целую минуту о чем-то думал и наконец спросил у ребят:

– Вы видели такой фильм: «Цель его жизни»?

– Нет, – поспешно соврал Петька, потому что первый догадался, в чем дело.

– Хорошая картина, про летчиков-испытателей. Может, сходим? Это у нас в клубе.

Римка возмущенно дернула плечом:

– Вот еще…

– Мы не ради кино старались, – хмуро сказал Тимка. – Мы и сами сходим, если надо.

– Бросьте вы чудить! – рассердился Виктор. – Вас бригада приглашает. Верно, ребята?

Бригада ответила одобрительным гвалтом.

Человека, который отказался бы от такого приглашения, пожалуй, не встретить на Земле.

– Эх, Антона нет! – пожалел Тимка. – Он про летчиков хоть сто раз кино может смотреть.

– Кто это? – заинтересовался Виктор. – Тот, который был с вами в прошлый раз?

– Ну да, – вмешался Петька. – Это он вам ракеты нарисовал.

– А что с ним?

– Да так. Неприятности, – сухо ответила Римка. Но Петька тут же выложил все, что знал.

У проходной Виктор окликнул Огурцова:

– Ты в кино не идешь? Тогда слушай…

Тоник лежал на кровати и третий раз читал «Приключения Тома Сойера». Было тихо. Только на кухне звякала посуда. Мама уже пришла с работы и готовила обед.

Вдруг резкий свист ворвался в комнату.

– Антон! – возмутилась мама. – Что еще такое?

– Опять я виноват, да? – обиделся Тоник.

Он выглянул в окно: интересно, кто так здорово свистит?

На тротуаре стоял тот самый парень, по которого Римка говорила, что пишет стихи. Рудик Огурцов.

– Привет, арестант! – воскликнул Рудик. – Как жизнь?

Тоник промолчал и хотел уйти от окна. Слушать стихи ни от кого, даже от поэта, он не собирался.

– Постой! – крикнул Рудик. – Лови! От Виктора!

У щеки Тоника пролетел бумажный комок. Тоник поднял его с пола и развернул.

В косом луче солнца свернул значок. Уходя к далеким звездам, огибал синюю капельку земного шара серебряный космолет.

6. НА БЕРЕГУ

– Полосатый парус… – уныло сказал Тимка. – Разве так бывает? Да еще с заплатой.

Римка сузила желтые глаза: она сшила этот парус из старого матрасного чехла, который с трудом выпросила дома.

– Заплата не нравится? Может, новый матрас надо было распороть?

Тоник потрогал языком разбитую недавно губу и рассудительно заметил:

– Новый тоже, наверно, полосатый.

– Можно покрасить, – предложил Петька. Все промолчали. Петька перешел только во второй класс, и глупость его была простительна.

Тимка поднялся с бревна, на котором все они сидели, и с досады швырнул в воду ком сухой глины.

– С всех буксиров будут на нас свистеть…

– Только и работы на буксирах, что свистеть, – фыркнула Римка.

– Мы тоже можем свистеть, – сказал Тоник. – Только я пока не могу. У меня губа распухла.

– Покажи, – попросил пятилетний Петькин брат Клякса и даже встал от любопытства. Тоник хотел показать, но Петька дернул Кляксу за штаны, и тот снова шлепнулся на бревно.

– Попробуй зареви, – пригрозил Петька.

– Тимофе-ей! Сейчас же домой! – донеслось до мальчишек. Они подняли головы: на обрыве стояла Тимкина сестра.

– Зинаида голосит. Аж за квартал слыхать. – Тимка встал и поднял с песка свою куртку. – Подождите, я не надолго…

Зинаида гладила платье. Она не оглянулась, когда Тимка вошел, только сказала.

– Достукался? Теперь тебе будет…

Тимка не знал, как и до чего он «достукался».

– Что будет?

Зинаида послюнявила палец, попробовала, горячий ли утюг, и будто по афише прочитала:

– Лекция на тему «Методы воспитания в семье». Часть первая: доклад о благотворном влиянии ремня на характер трудновоспитуемых детей. Часть вторая: демонстрация опытов. В перерывах танцы. Вход свободный…

Тимка не знал за собой никакой вины. Понял однако, что отец опять грозится отлупить. А за что?

– Ты, Зинка, объяснила бы по-человечески…

– Папа объяснит.

Тимка не торопясь сел на подоконник, сунул руку за спину и неслышно поднял шпингалет. Слегка надавил локтем раму: легко ли открываются створки. Потом равнодушно спросил:

– Наябедничала?

– Очень нужно!

«Не ябедничала. Да и не о чем», – ронял Тимка.

Отец вошел и хмуро бросил с порога:

– Явился!

Тимка пожал плечом: явился, ну и что?

– Ты у меня поужимайся! – загремел отец. Думаешь, ничего не знаю?! Ты с кем компанию водишь?!

– С кем?

– Захожу я в магазин, – продолжал отец, обращаясь уже к дочери, – а Лизавета, продавщица здешняя, меня поздравляет: «С гостем вас, Вадим Петрович». – «С каким, – говорю, – гостем?» – «Как с каким! А сынок-то вы для кого бутылку румынского покупал? Сказал, что вы послали, гость, мол, приехал аж из самой Москвы. Мы вообще-то детям не продаем алкогольный товар, да тут, думаю, ладно, мы люди знакомые…» Так какому ты гостю бутылку покупал?

– Рабочие попросили, – сказал Тимка, – равнодушно качая ногой. – Ну… соврал я в магазине, а то не дала бы…

– Какие рабочие?

– Те, что на плотах работают.

– Ну и что? Выпили они?

– Не вылили же…

– А это? – Вадим Петрович вынул из-за спины длинную бутылку с красно-золотистой наклейкой. – Я под крыльцом нашел, где ты свое барахло хранишь! Молчишь теперь?

Он поставил бутылку на пол и шагнул к Тимке.

Тимка толкнул спиной раму и вывалился в пыльные лопухи.

Ребята ждали Тимку на старом месте.

– Отец бутылку нашел, – сказал Тимка.

Все вопросительно молчали.

– Ну и что? – не выдержала Римка.

– Ну и все…

– Ты бы объяснил ему.

– Ему объяснишь. Он сразу за ремень…

– А ты?

– Катапультировал из окна.

– Катапультировал! – Римка сморщила веснушчатую переносицу. – А бутылка? Лучше бы эти деньги на кино истратили.

– Дура ты рыжая, Римка, – сказал Тоник, который вообще-то ругался редко.

– Я?! Дура?!

– Хватит вам! – крикнул Тимка.

Петька пригладил свой аккуратный чубчик и осторожно спросил:

– Тима, сегодня ничего уже делать не будем?

– Не будем. Поздно уже.

– Тогда мы домой. А то заругают.

Петька увел Кляксу. Римка встала.

– Я тоже пойду. Мне «Золотую цепь» на один вечер дали почитать… – Она потопталась и спросила: – Может, он остынет и забудет?

– Да чепуха все это. Иди…

Тимка и Тоник остались вдвоем. Тимка свел белесые брови и смотрел в землю.

– Отлупит? – с горькой прямотой спросил Тоник.

– А черт его знает.

– Давай я пойду с тобой. Вместе все расскажем.

– Чего ему рассказывать! Он теперь наверняка уже снова кирной…

Тоник поковырял полуботинком влажный песок.

– А раньше он… не бил?

– Когда мама была, даже не грозился. Да и потом… А с прошлого года пить начал. И злой бывает часто. Как распсихуется, я убегаю.

– А потом? Навсегда ведь не убежишь…

– А он все забывает, как примет сверх четвертинки. Они долго пробыли на берегу. Солнце уже спряталось за крыши Заречной слободы. С воды потянуло зябкостью, запахло сырыми плотами и дымом береговых костров. Самоходки у дальних причалов зажгли сигнальные огни.

– Пойдем ко мне ночевать, – предложил Тоник.

– Не… Зинка забеспокоится. – Тимка помолчал и добавил. – Завтра все равно спустим «Спартака».

– Это ничего, что парус полосатый, – сказал Тоник.

– Ничего.

Ни отца, ни Зинаиды дома не было. Тимка выключил электричество, тихонько разделся и залез под одеяло. За окном на столбе горел неяркий фонарь, и свет его крошечной точкой отражался в погасшей лампочке. Тимка долго смотрел на светлую точку, потом задремал. Сквозь сон он слышал, как у пристани басовито вскрикнул буксир. Ему ответил тихий сигнал рожка: наверно стрелочник трубил на пристанских путях.

Тимка видел из-под опущенных ресниц, как, словно повинуясь сигналу рожка, яркая точка на лампочке выросла и разгорелась. А бросала на стены голубоватый отблеск. А потом совсем сделалось светло, и Тимка понял, что уже утро. Солнечные лучи ударили в окна, ставшие широкими, как ворота. В раскрывшихся створках тихо звенели стекла.

Но вдруг свет потускнел, пожелтел, и Тимка вздрогнув от непонятного страха, открыл глаза.

Он увидел отца.

Над столом покачивалась лампочка в обгорелом газетном абажуре. Ее отражение искрой дрожало на темном стекле бутылки. Отец стоял, опираясь одной рукой о край стола, другой – о спинку стула и тяжело смотрел на Тимку.

– Пришел все же, – глухо сказал он. – Может, сейчас и поговорим?

Тимка напрягся под одеялом. Был он сейчас маленький и беспомощный. Стрельнул глазами по сторонам. Дверь оказалась запертой, окно загораживал отец.

– Кому купил бутылку-то? – спросил он.

Тимка облизнул сухие губы и промолчал.

Вадим Петрович оттолкнул стул и выпрямился. Стул покачался и со стуком встал на четыре ноги.

Тимка посмотрел мимо отца, в простенок, где висел вырезанный из журнала портрет Лермонтова. За спиной у Лермонтова, вдали, белели Кавказские горы.

– Я тебе не скажу, – тихо ответил Тимка.

Вадим Петрович уронил руку, грузно опустился на стул и начал царапать о край стола горлышком бутылки, чтобы сорвать жестяную пробку. Но он так и не откупорил бутылку. Снова поставил на крытый клеенкой стол.

– Матери небось сказал бы, – выговорил Вадим Петрович.

– Сказал бы… – прошептал Тимка. Он хотел добавить, что маме можно было говорить про все, она всегда понимала Тимку с двух слов и никогда не грозила. Но в горле застрял колючий комок. Этот комок Тимке казался похожим на маленького морского ежа, которого он видел в зоологическом кабинете.

– Нам с тобой вдвоем жить, Тима, – не оборачиваясь к сыну, заговорил Вадим Петрович. – Зинаида того гляди замуж выскочит…

– За кого хрипло спросил Тимка. Морской еж, повернувшись, оцарапал последний раз горло и куда-то спрятался. Он успел все же выжать из Тимкиных глаз две капли.

– Ей лучше знать, за кого, – выдохнул отец. – А ты вот с какой-то компанией связался… Может, они сейчас к тебе и с добром, а потом, глядишь, втянут в беду…

– Какая у меня компания! Антон да маленький Петька. Ну и Римка еще. Только она девчонка…

Вадим Петрович наконец обернулся к сыну.

– Не им же ты вино покупал?

– А ты думал кому?

Им и себе. Для лодки.

– Для… чего?

– Мы нашли лодку, – сказал Тимка. – Нашли и починили…

Он не стал рассказывать подробно. Лодка плыла перевернутая вверх пробитым днищем, далеко от берега. Еще не кончилось половодье, и река была мутно-желтой от размытой глины. Дул сырой ветер. Лодка блестела на солнце, как маленький черный кит, вынырнувший из глубины.

Ребята тогда поняли друг друга без слов. Река несла им неожиданный подарок. Тимка сбросил штаны и рубашку. Тоник стал расшнуровывать ботинки.

– Ты не плавай, – приказал Тимка. – Я сам.

– Я на всякий случай…

Петька тоже расстегнул сандалии и стянул майку, хотя едва умел держаться на воде.

– Давайте на бревне за ней сплаваем, – предложил он.

– Не думай соваться в воду, – сказала ему Римка.

– Я тоже хочу на бревне, – захныкал Клякса.

Тимка догнал лодку, постарался перевернуть ее, но не смог. Он стал толкать лодку к берегу, но она двигалась плохо. Видно было, что Тимка устал. В одном месте лодку закружило течением, и ребята перестали видеть Тимкину голову.

– Тимка! – заорал Петька. Глаза у него округлились. «Не доплыву», – подумал Тоник и побежал к воде. Римка ухватила его за лямку штанов, Тоник споткнулся, оба упали. Клякса заревел.

– Не лезьте в воду! – крикнул Тимка из-за лодки.

Течение вынесло Тимку вместе с лодкой на отмель, заваленную мокрыми бревнами.

Мелкие бревнышки подложили под лодку вместо катков и закатили ее в щель между штабелями дров.

– Будет «Лебедь», – сказал Тоник, похлопывая по мокрому днищу.

– Лучше «Спартак», – не согласился Тимка. – За?

Все подняли руки. И Тоник поднял.

– Только не футбольный «Спартак», а тот, который против рабства был. Идет?

Все сказали, что «идет».

– Тимка будет капитаном, я буду боцманом, – заявила Римка.

Тоник тоже не прочь был стать боцманом, но Римка опередила. Петька сказал, что хочет стать сигнальщиком. С флажками.

– Я буду рулевым, – решил Тоник.

Римка прищурила желтые глаза.

– Сплошные командиры. Интересно, кто будет грести? Клякса?

– Буду грести! – храбро пообещал Клякса. И на всякий случай хныкнул: вдруг не разрешат?

– Будешь, будешь, – утешил его Тимка. – Только много грести никому не придется, сделаем парус…

– Мы ее починили, – сказал Тимка. – Даже покрасили. Мачту сделали. Только парус полосатый… Мы сегодня хотели лодку уже на воду спустить…

– А бутылка-то зачем?

– Разве не знаешь? Ты же сам на судостроительном работал… – Тимка сел и посмотрел в отцовское лицо. – Когда новый корабль на воду спускают, обязательно об него разбивают бутылку с вином. Такая примета, понимаешь? Мы по три рубля собрали и купили…

Вадим Петрович потер щеки, зачем-то открыл окно, выглянул на улицу. Тимка видел теперь только его худые плечи, обтянутые клетчатой рубашкой, и согнутую спину. Отец, видимо, почувствовал этот взгляд.

– А я вашу бутылку о забор грохнул. Со зла…

– Ладно. Чего уж теперь… – вздохнул Тимка.

– Я куплю завтра… если уж нельзя без приметы. Или… – Он вдруг протянул руку за темной поллитровкой. – А такая вот… не сгодится?

Тимка растерянно поднялся с кровати. На бутылке была этикетка «Жигулевское».

– Ну ладно, – устало сказал отец. – Потом…

Тимка взял в ладони холодную тяжелую бутылку.

– Сгодится, – сказал он. – Все равно ведь… Папа, правда сгодится.

Вадим Петрович неловко улыбнулся:

– Вот и хорошо. Ты теперь спи, Тима.

Тимка нерешительно посмотрел на отца. Он не боялся, что тот передумает. Но сейчас Тимка просто не смог бы уснуть. Обязательно нужно было сделать что-то такое, чтобы не растерять радость.

– Лучше я пойду! Мы сейчас спустим лодку! Хорошо, папа?

– Ночью-то!

– Ну и что! Римка не спит, ей «Золотую цепь» дали до утра. Антона я вызову по сигнализации. Вот только Петьку… Но его тоже можно потихоньку…

– Потонете еще, без взрослых-то…

– Да мы сейчас и плавать не будем, только спустим! Мы быстро! Можно, папа?.. Ну, хочешь, пойдем вместе!

– Я подожду здесь. Осторожнее там… Обуйся хоть, ногу распорешь.

– Не распорю!

Вадим Петрович закурил и сел у окна.

Тимка взял бутылку, оперся о плечо отца и вскочил на подоконник. Голый Тимкин локоть прижался к отцовской колючей щеке. Тимка постоя секунду и прыгнул в лопухи.

Простучали по доскам тротуара босые пятки…

Вадим Петрович придавил сигарету о подоконник. Встал, вышел в сени. Зинаида, видимо, уже спала в своей каморке. Вадим Петрович, не включая лампочку, пошарил на вешалке, отыскал руками свой просторный пиджак, на ощупь достал из внутреннего кармана четвертинку. Вернулся в комнату, к окну. Начал обивать о подоконник сургуч на бутылочном горлышке. Но потом вдруг убрал четвертинку вниз, поставил на пол. Суетливо закурил снова. Прислонился виском к оконному косяку.

…Тимка решил сначала идти к Римкиному дому и вышел на мостовую. Нагретые за день камни еще не остыли, Тимка чувствовал их тепло босыми ступнями.

Фонаррь на столбе уже почему-то не горел. Августовская ночь была теплая и темная, звезды ели просвечивали сквозь туманную пелену. На реке блестело несколько огоньков.

На углу Тимка оглянулся. Домов почти не было видно, и все же он угадал, где его окно. Там еле заметной красной точкой светился огонек отцовской сигареты.

7. ПОДКОВА

Тоник нашел подкову на обочине дороги, в пыльной траве. Подкова была старая, стертая. Блестела на солнце.

– Пригодится, – сказал Тоник.

И она пригодилась.

Вечером Тоник, Петька и Римка пускали подкову по мостовой. Ее нужно было кинуть так же, как кидают по воде плоские камни, чтобы «испечь блины». Тогда подкова со звоном прыгала по булыжникам, и во все стороны из-под нее сыпались ярко-желтые искры.

Пришел Тимка, а с ним Генка Звягин с Пушкинской улицы. Генке тоже дали кинуть подкову. Но он не рассчитал, пустил ее не вдоль переулка, а наискосок. Подкова перелетела через канаву и попала в лопухи у забора.

Генка долго шарил в лопухах, но не мог отыскать подкову. После него искали все по очереди, вырывали лопухи, но тоже не нашли. Генка переминался с ноги на ногу и скреб лохматый затылок. Он понимал, что забрасывать неизвестно куда чужую подкову, – это свинство.

– Ладно, – решил Тимка. – Ну ее, эту железяку. Домой пора.

Тоник не спорил. Уже совсем почти стемнело, и над темными крышами поднялась луна, похожая на розовый воздушный шар. «Спа-ать», – сонно прогудел на реке буксир. «Спать, спать», – тонко откликнулись пристанские паровозы. И ребята пошли спать.

Тоник подбежал к большому тополю. Там у него была сегодня стоянка самоката.

– Скорей! – окликнула его Римка. – Всегда ты возишься со своим драндулетом.

– Номера нет, – растерянно сказал Тоник. – Ребята, пропал номер.

Тимка деловито осмотрел самокат. Нащупал на передней доске дырки от гвоздиков и заключил:

– Видать, сорвали…

Маленький Петька сказал, что, может, номер сам отвалился, потому что гвоздики расшатались.

– Новый сделаешь, – махнул рукой Тимка.

Тоник шел позади всех и тащил за собой гремящий на камнях самокат. Номер, который он потерял, был от настоящей машины. Кроме того, он как будто специально для Тоника был сделан: ТК 11–25. Его можно было прочесть так: Тоник Калинов, одиннадцать лет, двадцать пятая школа. Под этим номером Тоник хотел участвовать в гонках по Береговому спуску, который недавно заасфальтировали. Но теперь туда не стоит показываться. У всех ребят есть на самокатах что-нибудь настоящее: фара от велосипеда, красный фонарик от машины или, например, мотоциклетный сигнал, который не гудит, но все равно настоящий. А у Тоника теперь – только дырки от гвоздиков.

Дома Тоник толкнул самокат без номера в чулан, подошел к кровати и начал стаскивать рубашку.

– Хорош, – сказала мама. – С такими ногами в постель?

Тоник побрел на кухню, налил в таз воды. Вода, конечно, расплескалась, и на полу появилась лужа. Тоник сел на табуретку, рассеянно обмакнул в лужу правую ногу и большим пальцем написал на половице: ТК 11–25. Потом, подперев ладонями голову, стал разглядывать в луже отражение лампочки.

Раскаленная нить в лампочке была похожа на золотую подковку. Тоник вспомнил, что читал в какой-то книжке, будто раньше коням разных богачей ковали подковы из серебра. А вот делал ли кто-нибудь их из золота? Нет, наверно. Золото, оно ведь мягкое. А может, кто-нибудь и делал золотые подковы. Не для лошадей, а просто так. Говорят, подкова приносит счастье.

Интересно, почему так говорят?

Шлепая босыми ногами, одной сухой и одной мокрой, Тоник подошел к двери и спросил об этом у мамы. Но мама ответила, что никакие подковы не помогут ему, если он немедленно не вытрет лужу и не вымоет ноги.

– Ладно, – сказал Тоник.

И снова задумался.

Он решил попробовать добыть себе счастье. Конечно, сказкам Тоник не верил. Но попробовать-то можно. Ведь и счастья никакого особенного ему не надо. Лишь бы найти номер от самоката.

Тоник прихватил фонарик и незаметно выбрался на улицу. Небо уже совсем потемнело. Луна поднялась выше, стала желтой и плоской. Под ее светом слабо поблескивали тополиные листья.

Тоник подошел к соседскому забору, задвинул ногами прохладные лопухи и включил фонарик. Подкову он увидел сразу. Даже удивительно, что недавно ее не могли найти пять человек.

Утром Тоник прибил подкову к передней доске самоката, где раньше была желтая железная табличка с номером. Получилось неплохо. Будто подкова – что-то вроде аппарата для поисков, который должен сам навести на след.

Потом Тоник отправился искать номер. Он объехал все места, где был накануне, исследовал заросшие травой канавы. Расспрашивал ребят. Но подкова не принесла удачи.

Когда искать уже надоело, Тоник встретил Римку.

– Целый час за тобой охочусь, – не глядя на Тоника, сказала Римка. – Пойдем. Лилька тебе хочет сказать… В общем, что-то важное. Пойдем.

Лилькой звали девчонку, которая жила в угловом доме. Она давно приехала не то к тетке, не то к бабушке в гости. С ребятами Лилька редко играла. Все больше сидела на лавочке у своих ворот и смотрела издалека, как Тимкина и Генкина команды дуются в лапту или катают палками по мостовой деревянного «поп а – гонялу». Может, боялась порвать свой широкий и пестрый, как спортивный парашют, сарафан, а может, еще не привыкла к новой компании.

– Амеба какая-то, а не человек, – говорил Тимка…

– Чего ей надо? – дернул плечом Тоник. – Некогда мне.

Римка хмуро промолчала. Потом тряхнула копной рыжих волос, взяла Тоника за руку и повела, как маленького.

Но Тоник уже не обратил на это внимания. Блестящая догадка озарила его. Конечно, Лилька знает, где потерянный номер!

Думая об этом, Тоник так и шагал: одной рукой тащил за собой самокат, а другую держал в Римкиной ладони.

– Вот, – хмуро сказала Римка. – Он пришел.

Лилька стояла у калитки. Она опустила голову и наматывала на палец длинный стебель облетевшего одуванчика.

– Ну, чего ты, – Тоник нетерпеливо громыхнул самокатом. – Говори, раз звала.

Лилька молчала.

– Ладно, – басовито сказала Римка. – Вообще-то я этого, конечно, не одобряю, но, в общем, это дело ее… Она в тебя влюбилась, вот.

Тонику показалось, что небо раскололось, и самый крупный осколок треснул его по голове.

– А номер? – глупо спросил он. Но было ясно, что номер здесь ни при чем.

– В общем, я пошла, – поспешно заявила Римка.

Растерянность Тоника переходила в возмущение. Кажется, над ним издевались.

– Хорошо, – зловеще процедил он. Круто развернул самокат и хотел

помчаться за Римкой. Чтоб сказать ей…

И случайно взглянул на Лильку.

Она все так же стояла у калитки, только стебелек бросила и опустила руки. Маленькая, тонконогая, с мятыми синими ленточками в коротких косах, которые торчат неодинаково: одна вниз, другая в сторону. А на длинных ресницах – росинки.

Тоник не помчался за Римкой.

– Ты это что? – пробормотал он. – Правда?

– Что? – тихо сказала Лилька.

– Ну… это. Что Римка говорит.

Лилька мотнула головой:

– И ничего не правда… Я сказала, что ты… мне нравишься. Просто так.

– Ну вот, – в великой растерянности пролепетал он. – А я что…

Они стояли и молчали, наверное, минут пять. Тоник нагнулся и сердито царапал ногтями колено. Чтобы не смотреть на Лильку.

Потом он спросил:

– Чего это тебе в голову стукнуло?

– Что стукнуло? – откликнулась Лилька.

– Ну… что я… что ты сказала.

Лилька зачем-то потянула за ленточку косу, которая торчала вниз.

– Так… У тебя глаза красивые.

– Ненормальная, – сказал Тоник.

Тут уж он совсем твердо решил уехать, но колесо попало в щель деревянного тротуара. Тоник дергал и не мог вытащить.

– Дай, помогу, – сказала Лилька.

– Не лезь.

Она спросила:

– Ты за меня заступаться будешь?

– А кто тебя трогает? Придумываешь чепуху.

– Ну давай… давай в кино с тобой ходить.

– Мы в кино все вместе ходим, – не глядя на Лильку, сказал Тоник. – Тимка, я, Петька. Римка тоже ходит. И на речку – вместе. А зимой на лыжах катаемся. Знаешь, какие обрывы здесь…

Лилька вздохнула:

– Ты один никуда, значит, не ходишь…

– Хожу, – не без ехидства ответил Тоник. – Вечером за червями для рыбалки пойду.

– А можно мне?

«Ну, привязалась», – подумал Тоник и отрезал:

– Нельзя. Поймают.

Он сказал, что червей надо копать на соседнем огороде, у бабки Веры. Сама бабка старая, но у нее есть два взрослых сына. Они всегда говорят, что мальчишки воруют морковь. Если поймают, разбираться не станут.

Но Лилька не боялась опасностей. Она, оказывается, любила приключения больше всего на свете.

– Как хочешь, – ответил Тоник. – Мне что, жалко, что ли?

Вернувшись в свой двор. Тоник увидел Тимку, Петьку и Римку.

Друзья сидели на крыльце и вопросительно смотрели на Тоника.

– Ну, Римка, это я тебе припомню, – мрачно сказал он.

– А я при чем? – заговорила Римка. – Она просила, чтоб ты пришел. Вот. Я и привела.

– Привела, – проворчал Тимка.

– Нет, чтоб с людьми посоветоваться, – сказал маленький Петька.

Римка прищурила желтые глаза и встала.

– Ну чего ко мне привязались? Я, что ли, влюбилась, да? Лилька ведь…

Тоник подскочил, как на горячей сковородке:

– Вовсе она не влюбилась! Не ври!

– Не связывайся ты с девчонками, Антон, – посоветовал Тимка. Петька укрылся за Тимкиной спиной и выразил свое мнение:

– Все они вредные.

– Я и не связываюсь, – вздохнул Тоник.

– Обормоты, – уныло сказала Римка.

Дома Тоник рассеянно бродил из угла в угол. Конечно, он решил никуда не ходить вечером. Только все равно вспоминалась Лилька. Вспоминался белый стебелек одуванчика, который она наматывала на палец. Синие ленты в маленьких косах, которые торчат неодинаково. Ресницы с росинками…

– Ты чего сегодня скучный? – поинтересовалась мама, когда пришла с работы.

– Я не скучный, я задумчивый.

Он побродил еще немного и спросил:

– Мама, я красивый?

– Что, что? – удивилась мама. Посмотрела на него и вдруг весело

сказала:

– Очень. В зеркало взгляни. Ты когда умывался?

Тоник снова принялся шагать из угла в угол: от фикуса до книжного шкафа и обратно. И чего Лилька к нему привязалась? Может, дать ей по шее? Но шея-то у нее, как стебелек одуванчика…

Тоник решил лечь спать пораньше. Только начало смеркаться, он пошел к постели. Хотел откинуть одеяло. Но почему-то не откинул, а полез под кровать. Вытащил оттуда жестянку с крышкой и детскую лопатку, которую они с Тимкой отточили, как саперную. Сунул лопатку за ремень. Вывел из чулана самокат…

В конце переулка, у зеленых ворот. Тоник постоял немного, чтобы собраться с духом. Потом повернул железное скрипучее кольцо и толкнул калитку. Хрипло залаял большой лохматый пес с грустной мордой и с хвостом, похожим на швабру без ручки. Тоник был знаком с этим псом.

– Бомба, – приседая, зашипел он. – Замолчи, балда.

Бомба замолчал и помахал шваброй. Тоник встал на завалинку, дотянулся до высокого окна и постучал три раза, как сказала Лилька. И поскорей отошел к калитке.

Лилька сразу выскочила на крыльцо: Тоник даже не успел сообразить, хотелось ему, чтобы Лилька вышла, или нет.

– Идем, если охота, – бросил он.

– Охота, – кивнула Лилька.

Когда они проникли на огород, сумерки уже сгустились. Снова повисла над крышами похожая на розовый шар луна. Стало прохладно. Пахло влажной землей. Белесый туман пластом лежал над грядами.

За маленькой бревенчатой баней у морковной грядки Тоник воткнул в землю лопатку.

– Здесь… А ты присядь. Твой сарафан с луны разглядеть можно…

Лилька послушно присела рядом на корточки.

Лопатка легко врезалась в чернозем. Тоник иногда включал фонарик и выбирал из земли жирных красных червей.

– Помогай, – велел он и подумал, что Лилька ни за что не посмеет взять в руки червяка. Но Лилька посмела. Только она каждый раз вздрагивала и поскорей бросала извивавшуюся добычу в жестянку.

Потом она прошептала Тонику в самое ухо:

– Мы как будто кладоискатели. Правда?

У Тоника защекотало в ухе, и он сперва рассердился, промолчал. Но затем все-таки сказал:

– Правда.

– Я бы одна никогда не пошла сюда, – опять прошептала Лилька. – Ты не боишься?

– Еще чего, – сказал Тоник тоже шепотом. – И ты не бойся.

Он покосился на Лильку. Девочка торопливо перебирала пальцами земляные комки и часто вздрагивала. Все-таки ей было страшно.

– Не бойся, – тихо повторил Тоник. – И червяков не трогай. Я сам. Смотри, все руки в земле.

– Ну и пусть.

– Ничего не пусть, – сказал он. Лилькиным рукам не быть в земле.

– Ну как она, чужая морковь? Сладкая?

Этот голос, наверное, был не очень громким. Но показался он оглушительней грозового раската. Тоник от неожиданности опрокинулся навзничь. Высокий человек в сапогах тянул к нему руку. Тоник не видел лица. Видел только эту руку с растопыренными пальцами.

И вдруг вскочила Лилька. Она нырнула под рукой и бросилась бежать по грядам. Тоник не понял, зачем она помчалась через огород, а не к забору. Человек заорал что-то и кинулся за ней. Но Лилька выскочила с огорода на двор, а со двора на улицу. Тоник опомнился. Подхватил свое имущество и махнул через забор.

Когда Тоник проходил мимо тополя, его окликнула Лилька. Она стояла за стволом. Дальше шли вместе.

У Лилькиных ворот они остановились, хотя Тоник и сам не знал, почему.

– Я боялась, что калитка во дворе у них закрыта, – призналась – Лилька. – А он гонится в сапожищах…

– Ты нарочно по грядам побежала?

– Он тебя схватить хотел…

Тоник стал вытаскивать из палисадника спрятанный там самокат. Он дергал его за руль, хотя самокат ни за что и не зацепился. Лилька стояла рядом. Она. наверно, тоже не знала, что сказать, и потому спросила:

– Ты зачем сюда подкову приколотил?

– Так, – сказал Тоник. – Приколотил…

Вдруг он уперся в рулевую доску и одним рывком отодрал подкову.

– Хочешь, отдам?.. Ну, подарю.

– Хочу, – кивнула Лилька. – А зачем?

– Ну, так, – тихо сказал он. – Просто так. Она приносит счастье.

– Правда?

– Это сказка, – вздохнул он. – Но зато можно вот что делать… Иди. на дорогу, дальше, еще дальше! Лови ее, не потеряй! Смотри!

Тоник пустил подкову по мостовой, и она со звоном полетела к Лильке. Брызнули золотые искры.

На следующее утро Тоник проснулся рано. Он встал, осторожно выдвинул ящик комода, вытащил из него все свои штаны: старые и новые, длинные и короткие. Во всех штанах он вывернул карманы. Так удалось собрать семь копеек. После этого Тоник слазил под кухонный стол. Там еще с прошлого месяца лежала трехкопеечная монета. Набрался, целый гривенник. Да еще один гривенник у Тоника был раньше.

В семь часов Тоник прибежал в кинотеатр «Северный», где шла «Судьба барабанщика». Он купил два билета на первый сеанс.

До начала оставалось чуть больше часа. Тоник вернулся в свой переулок. Было очень хорошее утро. С реки тянул прохладный ветер. Он приносил с берега маленькие «парашюты» одуванчиков и запах сырого. дерева. Солнце стояло уже высоко. Просмоленные лодки, что лежали у заборов, грели под его лучами свои горбатые спины.

Тоник спешил к зеленой калитке. Правда, спешил он, пока был далеко, а когда подошел совсем близко, перестал торопиться. Остановился. Зачем-то вытащил из кармана билеты и осмотрел с двух сторон. Сердце у него колотилось отчаянно. Оно вполне могло пробить грудную клетку, выскочить наружу и взорваться, как граната.