Текст книги "Хранительница меридиана"

Автор книги: Владислав Бахревский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Здесь даже Шиков боится ездить. Тут, знаешь, какой трамплин?

– Шиков боится? – переспросил Грин. – Зато я не боюсь.

Петя засмеялся.

– Это ты издалека смелый.

– Я и вблизи не струшу.

Сверху гора действительно показалась крутой и высокой У Грина засосало под ложечкой, но он заставил себя спокойно осмотреть место. Чуть намеченная лыжня добегала до трамплина и обрывалась. Внизу, справа, росли елочки, слева было несколько узких лощин, впереди дымилась на морозе желтая незамерзшая речушка.

– Ну смотри, – сказал Грин беззаботным голосом. У Пети задрожали брови.

– Не надо, Грин. Ты, знаешь, какой побледнелый.

– Чепуха! – засмеялся Грин.

Он вдруг отбросил палки и шагнул вниз. Скорость подхватила и понесла его на своих колючих крыльях. Грин обрадовался, но скорость вдруг прижала его к земле. Все случилось очень быстро. Он лежал в снегу. Снег был холодный и жесткий. Грин почувствовал, что цел, разом вскочил на ноги и лесенкой побежал в гору.

На горе отряхнулся и – вниз. Теперь он обманул коварную скорость. Он вовремя присел и выскочил на трамплин так стремительно, что Пете показалось, будто Грин сейчас наедет на белесое ватное небо. На этот раз Грин упал неловко, лицом, ободрав щеку и подбородок.

– Может, домой пойдем? – спросил Петя.

Грин сдвинул брови.

– За кого ты меня принимаешь? Я ведь упал. Понимаешь? Упал.

В третий раз Грина бросило так, что он встал на голову. Его ноги беспомощно дернулись, и обе лыжи, сорвавшись, укатились в ложбину. Петя видел, что Грин ударился сильно, но не сдержался и захохотал. Грин плакал. Он собрал лыжи и кое-как забрался на гору. Усевшись в снег, он все еще всхлипызал, размазывая по щекам слезы.

– Ты что-нибудь сломал? – испугался Петя. Грин махнул рукой.

Но ведь у Сашки тоже…

– А что мне твой Сашка! – закричал Грин. – У меня не выходит.

Он надел лыжи.

– Ты опять? – спросил Петя.

Грин кивнул. Больше Петя с ним не заговаривал. Грин, белый, как дед-мороз, забирался на гору, стремительно съезжал вниз и падал. Наконец Петя рассвирепел.

– Ты уже одиннадцатый раз грохнулся. Ты человек или кто?

– Ты не сердись, – сказал Грин просительно. – Я в последний раз. Ну, честное слово.

И Петя понял, что Грин будет приходить сюда до тех пор, пока или победит, или свернет себе шею.

* * *

После отбоя в большую палату прокрался Морозов.

– С сегодняшнего дня, – сказал он, – война «Грин тире Флит» объявляется вне закона. Согласны?

– Нет, – сказал Грин.

– В таком случае разрешается последняя дуэль. Противникам дается две минуты на подготовку.

– Это как? – спросил Флит.

– Терпенье, мой друг! Вам будет предложен ряд вопросов. За правильный ответ – очко. За отказ отвечать – ноль. За неправильный ответ – штрафное очко. Потерпевший поражение публично, то есть при всех, объявляет себя «главным неучем Зимнего лагеря».

– Согласен, – быстро ответил Флит.

«Торопится, как из пулемета, – подумал Грин. – Знает, что во всяких там литературах я не смыслю». И ему захотелось победить.

– Я тоже согласен, – сказал он. – С поправкой.

– Внимание! – объявил Морозов. – Представитель Гринландии вносит поправку в проект. Прошу на трибуну.

– Предлагаю, – сказал Грин торжественно, – титул «главный неуч Зимнего лагеря» изменить на следующий: «Я дурак и главный неуч Зимнего лагеря».

– Согласен, – сказал Флит. – Ответы письменно?

– Нет. Ответы вы будете давать соседям. Ты – Тарасову, Грин – мне. Итак, вопрос первый. – Когда началась вторая мировая война?

Грин тут же позвал Морозова и зашептал ему на ухо. Андрюша дал ответ Тарасову.

– Что сказал Флит? – спросил Морозов.

– Война началась 22 июня 1941 года.

– Все ясно, – усмехнулся Морозов. – Оба получили по штрафному очку. Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу. Вопрос второй…

Морозов на мгновение задумался.

– Каков диаметр нашей Галактики?

– Сто световых лет, – ответил Флит.

– Сто тысяч световых лет, – ответил Грин.

Грин получил очко, – объявил Морозов. – Кто автор музыки «Пер Гюнта»?

Грин промолчал. Флит заработал очко.

– Что такое киви?

И опять промолчал Грин, не знал он, что киви – австралийская бескрылая птица.

– Что такое фейхоа? – спросил Морозов.

Грин понял, что погиб. Фейхоа – это, конечно, нечто китайское. Оно могло быть и обычаем, и оружием, и цветком. Флит что-то нашептывал Тарасову. Фейхоа? А может быть, это птица? Синяя, с оранжевым гребнем и красной грудью. Брюшко у нее отливает зеленым, а глаза желтые, с черными стрельчатыми ободками. Фейхоа? Конечно, это птица. Она прилетает вечерами, когда все укладываются спать и по земле бродят только очень счастливые и несчастные люди. Птица фейхоа не поет, а выговаривает плавный мягкий звук. Сначала очень чистое высокое – фей; а потом приглушенное, как вздох: хо-а. Вздох подхватывает эхо, и люди слышат это доброе, как пожелание спокойной ночи, хо-а.

Грин наклонился к судье и рассказал о своей птице.

– Грин правильно ответил? – спросил Флит.

– Да, правильно. Фейхоа – это южное растение с очень вкусными плодами.

– Я тоже ответил правильно, – сказал Флит. – Мы каждое лето ездим в Сухуми, и во дворе нашего хозяина растет три дерева.

– Я на юге не был, – сказал Грин, – и не надо подачек. Я выдумал какую-то чушь.

Он встал с постели.

– Слушай, Флит, я не буду тебя трогать. А теперь слушайте вы.

– Не надо, Грин, – сказал Флит. – Ведь это была игра.

– Конечно, Грин, брось, – Морозов взял его за плечи, – расскажи лучше про свою птицу.

– Я проиграл. Я дурак и главный неуч Зимнего лагеря.

Глава седьмая

Андрюша Флит знал, что ребята его не любят, а зачто – тоже знал. Не мог Андрюша одолеть одну слабость в себе: хотелось быть умнее других и хотелось, чтоб другие знали, что он умнее. Ребята догадывались про эту слабость и смеялись над ним. Начнет рассказывать, перебьют. Предложит сыграть в футбол, а все за книжки берутся. Пробовал никого не замечать – и про него забывали.

Из девочек Андрюше нравилась Лида, но он даже себе в этом не признавался. А тут еще история вышла.

В лагере было пусто. Все ушли в лес.

Андрюша сидел в игротеке, читал «Огонек». Лида была в соседней комнате. Приводила в порядок библиотеку. К ней забежала Таня.

– Ты одна?

– Одна.

– Я тебе сейчас что скажу! У меня Тарасов телефон спрашивал, а я ему дала номер нашего дедушки. Здорово, да?

– Нет, – сразу ответила Лида. – Я за то и презираю девчонок, что все они притворы. Мальчишки лучше. Если они говорят «да», значит «да». «Нет», значит «нет».

– Мальчишки тоже разные бывают. Вот ты с Морозовым просто так дружишь, а все думают, что у вас любовь.

Андрюша слушал девочек и не знал, куда деваться. Они могли войти и застать его, могли подумать, что он их подслушивал. Дать знак о себе, кашлянуть было стыдно. Сидеть, заткнув уши, – глупо. Хоть ни одного слова не услышишь, все равно не поверят. Вот Грин, тот наверняка бы заткнул уши! Спрятаться за шкаф? Но между шкафом и стеной не протиснешься. Узко. А девочки все говорили и говорили про свое, девчачье.

Андрюше хотелось узнать, что девочки думают о нем, но Таня говорила о других, а потом Лида перебила ее:

– Хватит тебе про мальчишек! Послушай, какие стихи я нашла. Про цветы в оранжерее.

Им на губах не оставаться, Им не раскачивать шмеля, Им никогда не догадаться, Что значит мокрая земля.

– А ты – про мальчиков! Не обижайся, очень хочется интересно жить. Чтоб ни одного дня не пропало. Чтоб вокруг были умные люди, а сама я делала важную для многих людей работу.

Андрюша услышал, что Лида ходит по комнате. Он не выдержал и стал осторожно отодвигать задвижки на окнах. И вдруг Лида открыла дверь. Андрюша замер. Лида постояла, посмотрела и плотно закрыла дверь.

– Кто там? – спросила испуганно Таня.

– Никого.

Андрюша перевел дух и, растворив окно, прыгнул в глубокий снег. на качающуюся верхушку елки, отвернулся и побрел прочь.

Глава восьмая

Александр Сергеевич проснулся часа за два до подъема. За окном дремала ночь. Неожиданно из самого сгустка тьмы выдвинулся неясный белый столб света. Пораженный, Александр Сергеевич осторожно вылез из-под одеяла и, неслышно ступая босыми ногами по холодному полу, подошел к окну. Свет не исчезал. И вдруг Александр Сергеевич догадался: светом была высокая прямая береза, росшая у самой изгороди их дачи.

Он оделся и вышел на улицу. Опять выпал снег. Его отсветы лежали на гладких стволах осин. Светало. Хитро посмотрев на заспанные окна дачи, вожатый разбежался и покатился на ногах по запорошенной скользкой дорожке.

– Вот как надо, суслики!

За воротами, по дороге кругами ходил старый рыжий кот. Ему, наверное, тоже вспомнилось детство, и он увлеченно ловил хвост. На самой верхушке елки сидела сорока и беспокойно вертела головой. Вдруг кот подпрыгнул, схватил зубами хвост и, не успев вывернуться, грудью упал в снег. Сорока сорвалась с ветки и, рассыпая горластый смех, полетела в лес. Кот сердито выгнул спину, посмотрел.

– Засмеют теперь парня, – улыбнулся Александр Сергеевич. Он шагнул было обратно к воротам, но вдруг увидел на дороге Грина. Тот шел, запрокинув голову и разведя руки в стороны. Александр Сергеевич вспомнил, что в детстве тоже любил такой способ передвижения. Шагая вот так, почти не чувствуешь ног, словно ты не идешь, а тебя несет странная сила. Александр Сергеевич хотел незаметно войти в ворота, но Грин увидел его и растерялся.

– Александр Сергеевич, – сказал он, – а это опять я.

– Не знаю точно: ты или не ты, но что-то очень похожее, – усмехнулся вожатый и ушел.

Хорошо, что Александр Сергеевич не спросил, откуда он взялся в такую рань.

* * *

В лагере ждали шахматного мастера. Лида и Морозов бродили около клуба. Грин пришел в игротеку и забился в угол. В комнату заглянул Александр Сергеевич.

– Мальчишки, расставляйте столы. Мастер приехал.

Ребята повскакали с мест. Закипела работа.

– Гринчик, а ты что так стараешься? – спросил Шиков. – Ты тоже собираешься играть с мастером?

– Собираюсь.

– Гринчик, ты, наверное, такой же шахматист, как и лыжник. У нас всего двенадцать досок. Играть с мастером будут лучшие.

– Почему ты думаешь, что я худший?

– А ну тебя! – засмеялся Шиков. – Между прочим, я серьезно говорю – играть ты не будешь.

– Как? – Грин побледнел.

– А так. Иди гуляй лучше.

Грин оделся и пошел к даче. Он вернулся в клуб, когда мастер, высокий, полный человек с выпуклыми бесцветными глазами, рассказывал о предстоящем мировом чемпионате. Потом он показал несколько забавных задач и начал сеанс одновременной игры.

Грин быстро поставил в самом конце телефонный столик, вынул из кармана дорожные шахматы и лихорадочно расставил фигуры.

Мастер подошел к нему, улыбнулся и сделал ход.

Грин, счастливый, глянул на ребят, но все они, зажав головы руками, обдумывали ответные ходы. Только Шиков показал ему кулак.

Через пятнадцать минут из тринадцати игроков осталось десять. Через двадцать борьбу продолжало семеро. Когда Грин записал двадцать шестой ход мастера, их осталось трое: Морозов, Тарасов и он сам.

Мастер стоял около Грина и ждал хода.

– Пропускаю, – сказал Грин.

Мастер перешел к Морозову. Тот упавшим голосом сказал:

– Придется отдать ферзя.

– Плохо дело, – согласился мастер. Морозов смешал фигуры. Мастер улыбнулся.

– Между прочим, – сказал он, – ферзя вы не проигрывали, но можете не расстраиваться: положение было безнадежное.

Тарасов проиграл две пешки, но сопротивлялся уверенно.

Когда мастер снова подошел к Грину, тот посмотрел на него почти страдальчески.

– Простите, пожалуйста, но я еще раз пропущу ход. Уж очень интересное положение.

Мастер взял стул и тоже стал смотреть на крошечную доску.

– А ну-ка, давай переставим партию на большие шахматы, – предложил он.

– Давайте, – согласился Грин.

Теперь они сидели друг против друга и сосредоточенно обдумывали положение.

– Я пошел, – сказал Тарасов.

Мастер оторвался от доски и, подойдя к Тарасову, не задумываясь, сделал ответный ход. Тарасов тут же ответил. Мастер занял ладьей свободную горизонталь.

– Думай, – сказал он Тарасову.

Грин сделал ход. Теперь все бывшие в комнате столпились около его столика. Грин пошевелил плечами.

– Отойдите подальше. Мешаете, – сказал ребятам мастер.

Он снова погрузился в размышления и вдруг посмотрел на Грина.

– А ловко!

Грин улыбнулся.

Ребята зашушукались и стали смотреть на позицию, не понимая, что в ней хитрого. Неожиданно для них мастер пожертвовал ладью за пешку и перешел к Тарасову. Тот опять быстро ответил на ход.

– Да не спешите вы! – нахмурился мастер.

– Хана тебе, Тарас, – сказал Петя. Тарасов растерянно улыбнулся.

– Пожалуй.

Грин ладью брать не стал. Он, к изумлению публики, предложил ответную жертву, и не какой-нибудь ладьи, а взял коня, подставив под удар ферзя.

Мастер развел руками.

– Что поделаешь?

– Эх ты, Гринчик, – сказал укоряюще Шиков. – А ведь мог бы ладью выиграть.

Мастер удивленно посмотрел на него и повернулся к Грину.

– Поздравляю вас, молодой человек. Сдаюсь.

– Как? – ахнул Шикое.

– А вот так, обыграл меня ваш товарищ.

И мастер быстро показал, что бы произошло, если бы он взял ферзя.

– Этюдный конец. Мат в четыре хода. Вы москвич? – спросил он Грина.

– Москвич.

– Дайте мне ваш адрес. А как только вернетесь из лагеря, непременно приходите в шахматный клуб.

– Спасибо, – сказал Грин.

– Это вам спасибо. Очень красивая партия. – Вдруг мастер погрозил пальцем. – А хитрецы вы, ребята. Самого хорошего игрока на Камчатку посадили.

Шиков покраснел.

– Да нет, – сказал он. – Мы сами не знали.

– Ну, ну, – засмеялся мастер и вспомнил о Тарасове.

– Что у нас тут? – спросил он его.

– Да ничего, – сказал тот. – Сдаюсь. А Грина уже терзали болельщики.

– Гринчик, ты чудо! – ахала Лида.

– Кто же мог знать? – твердил Шикоз. Раздвинув ребят, подошел Александр Сергеевич.

– Поздравляю, Грин.

Он пожал ему руку и, выйдя из окружения, позвал Петю.

– Сбегай на кухню. Скажи поварам, чтобы они для победителя приготовили королевский пирог.

* * *

Как только в палатах потушили свет, Грин перебрался в постель к Сашке Шикову.

– Саша, мне надо с тобой поговорить. Только если я скажу что-нибудь… Ну, в общем какую-нибудь чепуху, ты не будешь смеяться?

– А ты не говори чепухи.

– Нет, я хочу сказать об очень важном. Только ты все равно не смейся, ладно?

– Хорошо.

– Вот скажи мне… Ну вот, если тебе нравится человек, а он не знает об этом… Как ему сказать?

– Проще простого.

– Да, но если этот человек – девочка?

– Если девочка? Не знаю, Грин. Я вот тоже никак не скажу.

– И ты с ней давно знаком?

– Давно. Уже три года.

– И никак не скажешь?

– Никак.

– А может, ей записку написать? Ты напиши, а я отнесу.

– Нет, Грин. Я так не хочу.

– Скажи, Саша, а Морозов дружит с Лидой?

– Да.

– А тебе Лида нравится?

Сашка не ответил. Грин поднялся на локтях и посмотрел ему в лицо. Сашка лежал, плотно сжав губы, не сводя глаз с какой-то невидимой Грину точки.

– А, – догадался Грин.

Он осторожно вылез из-под одеяла и ушел к себе. Больше они не разговаривали, но Грин, прислушиваясь к затаенному дыханию Шикова, знал, что тот не спит. Они долго не спали в ту ночь.

Глава девятая

Вечером начальник лагеря предупредил ребят:

– Чтоб завтра ни одного замечания. Набедокурите – отменю банкет. Так и знайте.

Ложась спать, ребята договорились вести себя пай-мальчиками. А утром Грин не явился на линейку. Вспомнили, что на зарядке его тоже не было. Кинулись на дачу: чемодан оказался на месте.

– Плакал ваш банкет, – серьезно сказал начальник лагеря. – Где парень?

Этого никто не знал. Начальник встревожился.

– Искать надо.

– Придет, – уверенно сказал Александр Сергеевич. – Пусть ребята идут завтракать. Я на горки схожу.

Грин явился в столовую, когда мальчишки допивали чай.

– Где был? – поднялся ему навстречу начальник.

Грин улыбнулся.

– Где ты был?! – Голос у начальника сорвался на крик.

Грин испуганно поежился и ткнул в окно.

– Там.

Жест получился забавным, и ребята засмеялись.

– Прекрати комедию, – тихо сказал начальник. – Где там?

– На горках он был, – сказал, входя, Александр Сергеевич.

– В такую рань?

– Но ведь это же Грин, – вставил Морозов.

– Банкет отменяется. – Начальник лагеря пошел из столовой. – Александр Сергеевич, зайдите ко мне.

Ребята остались одни.

– Ну, Грин, если банкет отменят, темную устроим, – сказал Тарасов.

– За такое можно и светлую, – пообещал Шиков. – Зачем тебя на горки носило?

– Он с большого трамплина прыгает, – сказал Петя.

– Ну и как? – заинтересовался Шиков. Грин опустил голову.

– Лыжи сломал. Я и опоздал поэтому.

– Я же говорю, темной не миновать, – повторил Тарасов.

– Ну хватит, – Морозов подошел к вешалке, оделся. – Кто Грина тронет, будет иметь дело со мной. Идемте к начальству.

* * *

Взрослые на банкет не допускались. Распорядителем начальник лагеря назначил Морозова. Тот усадил ребят, сказал пышную речь во славу повара, и пир начался.

Великолепие стола Грина не обрадовало. Он не знал точно, как обращаться с тортами и пирожными, не разбирался в очередности блюд и имел смутное представление о том, что можно резать ножом, а что нельзя.

Морозов отвел ему место между Таней и Лидой. Сидели очень тесно. Боясь коснуться Лидиной ноги, Грин весь вечер держал правую ногу на весу. Ребята приступили к ужину, а Грин, глотая слюнки, мучился над проблемами этикета. Чтобы как-то обезопасить себя, он тихо сказал Лиде:

– Я, наверное, сейчас буду есть страшно некультурно.

Лида с удивлением посмотрела на него и улыбнулась. Грин заметил, что сидящий напротив Флит отложил вилку и уставился ему в рот, ожидая, когда Грин начнет есть некультурно.

Красный от смущения и досады, Грин схватил кусок торта, разломил его руками пополам и в два приема, давясь, как гусак, проглотил обе половинки. Грину даже аплодировали. Больше, однако, он не отважился взять что-либо и сидел, голодный, несчастный, запивая горе чаем.

После ужина ребята собрались в клубе, где устроили танцы и почту. Танцевать Грин не умел и написал только одно письмо. Он сунул его почтальону и тут же ушел на улицу. Было темно. Свет из окон длинными уродливыми косяками падал на чистый снег, продирался сквозь гребенку забора и полосатый, как тигр, крадучись, уползал в лес.

Ступая по самой кромке оконного отсветь, Грин пошел на поляну, где в первый день лагерной жизни играл в следопыта. Посреди поляны малыши построили снежную крепость. Грин стал ходить вокруг нее, обивая выступы. Вдруг ему почудились шаги. Грин отбежал к елям и спрятался в тень.

На поляну вышла девочка.

– Лида? – позвал Грин.

– Саша?

У Грина болезненно сжалось сердце. Он вышел на свет.

– Это я, – сказал он.

Лида близоруко сощурила глаза.

– Ах, это ты, Грин! – В ее голосе прозвенело раздражение. – Какую глупую записку ты написал!

– Лида, – сказал Грин. – Я хочу тебе сказать… Мы ведь завтра уезжаем. Лида, я не Грин. Меня зовут Сережей.

– Сережей?

– Да, Сережей. – Грин посмотрел ей прямо в глаза. – Это гадко лгать, правда?

Конечно, но ты напрасно сказал мне свое имя. Грин – это романтично! А Сережа?.. – Лида пожала плечами.

Грин вспыхнул.

– Эх, ты! А я думал, что ты хорошая! А ты красивая но злая. Даже Сашка боится тебя.

– Шиков?

– А кто же еще! Он целых три года не может сказать, что хочет дружить с тобой.

– Гринчик, какой ты еще маленький! Но ты скажи своему Сашке, что он дурак.

– Почему?

– Почему, почему!..

– Постой! – догадался Грин. – А как же Морозов?

– Ну что вы пристали ко мне с Морозовым? Я с ним дружу, но это совсем другое. Гринчик, милый, ты не обижайся. Ведь мы с тобой друзья, правда?

Лида нетерпеливо поправила шапочку.

– Ну, я пойду, Сережа. Там танцуют.

– Иди. Лида медлила.

– Дай мне твой телефон, – сказала она наконец.

– У нас нет телефона.

Тогда адрес.

– Пожалуйста. Дмитровская, пятнадцать, тридцать три.

– Дмитровская, пятнадцать, тридцать три, – быстро повторила Лида, и Грин понял, что адрес она спросила из вежливости, что через минуту она забудет его.

Последнее

В палате было пусто. В углу стояли сложенные раскладушки, чемоданы, на двери висело осиротевшее расписание дежурных. В палату заглянул Александр Сергеевич.

– Грин, чьи у тебя лыжи?

– Петины.

– Сдавай скорее! Звонили из города: машины в пути.

– Я сейчас! – Грин торопливо, через ряд, шнуровал лыжный ботинок.

На горках никого не было. Грин стоял над трамплином и раскатывал лыжи. Сколько раз он падал здесь? Грину было досадно, что его никто не видит сейчас. Вдруг из-за холма, шлепая короткими лыжами, выполз карапуз. Грин обрадовался. Пусть посмотрит хоть этот лопоухий. Но лопоухий, увидав незнакомца, повернул назад.

– Не везет, – усмехнулся Грин.

Он отставил палки и шагнул вперед.

Короткий посвист ветра, прыжок – и неуловимое мгновение полета.

– Вот как надо! – подмигнул Грин сам себе. Он забрался на гору. Победу нужно было закрепить. И вдруг ему сделалось страшно. А что, если он упадет и все повторится? Падения, бесконечные падения. Чем больше он думал, тем сильнее был страх, и он уже не мог не повторить прыжка.

– Ай да мы! – засмеялся он радостно, когда лыжи после короткого полета унесли его к рыжей незамерзшей речушке.

* * *

В лагере волновались.

Машины ревели моторами. Ребята нетерпеливо льнули к окнам, а Грин все еще не появлялся.

– Так где же он? – возмущался Александр Сергеевич.

– Придется искать. – Начальник был зловеще спокоен.

– Идет! – крикнул вдруг Шиков.

Грин выскочил из леса и бежал к дачке.

– Грин! Сюда! Твои вещи в автобусе! – замахал руками Александр Сергеевич.

Грин подбежал.

– Простите… я сейчас. – Он сбросил лыжи, сел на снег и стал расшнуровывать ботинки. Ему подали другие.

– Где ты был? – спросил Александр Сергеевич.

– Неважно, – махнул рукой начальник. – Наконец-то всему этому конец.

– Я прыгал с трамплина, – сказал Грин. – И знаете, я не упал. Два раза прыгнул и не упал.

– Поехали, поехали! – торопил шофер.

– А лыжи куда? – спросил Грин.

– Лыжи возьмут. Садись.

Грин вошел в автобус. За ним, уже на ходу, прыгнул Александр Сергеевич, и дверь плавно закрылась.

– А все-таки я его одолел, – сказал Грин Пете.

– Что ты там еще одолел? – спросил Шиков.

– Трамплин, Саша. Самый большой трамплин.

Грин привстал и долго смотрел в заднее окно на убегающую дорогу. Лагерь становился все меньше и меньше, и все события, происшедшие в нем, трогательными и смешными. Это всегда так: издали прошлое кажется хорошим и легким.

– Прощай, капитан Грин, – Сережа незаметно кивнул высокой щетине елок, и глаза у него стали грустными.