Текст книги "Гауптвахта"

Автор книги: Владимир Полуботко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Четвёртые сутки гауптвахты

1

Двор гауптвахты. Часов девять утра.

Старший лейтенант Домброва проходит вдоль строя арестантов, внимательно с ног до головы разглядывая каждого.

Останавливается.

– Бандит, почему сапоги плохо начищены?

Арестант пришибленно молчит.

Домброва переходит к следующему.

– Почему бляха плохо начищена?

В ответ – взгляд, направленный в неизведанную даль. Подавленное молчание.

Домброва, обращаясь к обоим, говорит:

– Ещё раз замечу подобное – добавлю срок.

Идёт дальше. Проверяет у солдата, туго ли затянут у него ремень. Туго.

Но вот – Мордатый.

Домброва смотрит на него с притворным изумлением и спрашивает:

– Ты уже способен держаться на ногах?

Мордатый наливается яростью:

– Товарищ старший лейтенант! Когда меня отпустят? Я уже здесь целые сутки!

Домброва многозначительно усмехается и следует дальше.

– Что такое? У одних бляхи не начищены, у других сапоги грязные! Банда анархистов! Имейте в виду: сегодня будете работать весь день только в доме офицеров! И я не потерплю, чтобы вы там выглядели, как стадо огородных пугал! Так вот: чтобы через пятнадцать минут все были побриты, подшиты, начищены и чтобы стояли здесь, в строю! – Смотрит на часы. – Засекаю время. Разойдись!

2

Все помещения всей гауптвахты.

Умывалка. Губари лихорадочно бреются. Некоторые – без мыла, кривясь от боли, делая порезы.

Коридор в районе шкафчиков. Здесь идёт судорожная чистка сапог и блях.

Камеры гауптвахты (все с открытыми настежь дверьми): паническое подшивание подворотничков.

3

Камера номер семь.

Злотников быстро и ловко пришивает погон к шинели Принцева. Принцев с почтительным молчанием и трепетом стоит рядом и следит за движениями Хозяина.

– Салага! – говорит Злотников. – Чему вас только учат в пограничных этих ваших войсках?.. Между прочим, у меня дружок есть один. Тоже пограничник. Служит на советско-турецкой границе. Так он мне рассказывал кое-что, объяснял… Он говорит, что если делать всё по уму, то границу эту вашу перейти – плёвое дело. А он – настоящий вояка! Не то, что ты!.. На, возьми!

– Спасибо, – лепечет Принцев, беря шинель.

А Злотников продолжает говорить – задумчиво, вроде бы как сам себе:

– А ведь я, ребята, какой? Я – справедливый. Вот так! Просто я привык, чтоб у меня в камере всегда был порядок. Всегда, чтоб, и во всём! Ну а что резкий бываю иногда – так что же? Я же поругаю, я же и пожалею и в беде помогу.

4

Двор гауптвахты.

Домброва доволен осмотром строя, но виду старается не подавать. Арестанты стоят, не шелохнувшись. С напряжением ждут приговора.

– Сойдёт, – говорит наконец Домброва. – Сойдёт. Вид вполне приличный, если не для настоящих солдат, то, по крайней мере, для арестованных… А сейчас пойдёте в дом офицеров. Там привезли новую мебель. Да и кое-какая другая работа найдётся.

5

Двор дома офицеров.

Полным ходом идёт разгрузка машины, набитой мебелью: столами, стульями, полированными скамеечками и прочею древесиной.

Злотников – в авангарде. Пока все носят тяжёлые предметы мебели – кто вдвоём, а кто и вчетвером, – он героически подхватывает огромное кресло и победно прёт с ним, увлекая остальных за собою кличем:

– За мной! Вперёд! Понеслись!

Атакующий поток мебели устремляется за Злотниковым куда-то вверх по лестницам.

Уверенность, с какою Злотников мчится к цели, его неустрашимость – они передаются и остальным.

На лестничной площадке (с огнетушителем на стене) энтузиасты чуть было не расплющивают старушку-уборщицу; та вовремя успела отпрянуть и теперь испуганно крестится. На другой лестничной площадке солидного вида майор почтительно уступает дорогу передовикам-ударникам; дескать, хоть чины и нижние, а ежели, когда «Ура!» и «Вперёд!», то это приветствуется.

Оказавшись на лестнице, явно ведущей на чердак, все останавливаются, переводят дух.

Кто-то из губарей спрашивает:

– Куда дальше?

Не отвечая, Злотников подходит к окну и, раскрыв его, кричит вниз:

– Эй там, внизу! Куда мебель-то заносить?

Пожилой прапорщик кричит ему в ответ:

– Куда попёрлись, черти?! На первый этаж спускайтесь! Всю мебель – на первый этаж!!!

Повернувшись к своей команде и глядя на неё сверху вниз, с высоты лестницы, ведущей на чердак, Злотников бросает новый трудовой клич:

– Всю мебель – на первый этаж!

И губари, повинуясь новым указаниям, спускают мебель вниз.

Всё на той же лестничной площадке работает вся та же старушка. Она вновь испуганно прижимается к стене и бормочет: «Делать людям нечего… Туда-сюда носятся, туда-сюда…»

6

Двор дома офицеров.

Тяжёлый книжный шкаф выплывает из крытого кузова машины. На солдатских руках устремляется к двери. Откуда-то из-под шкафа слышен голос Злотникова:

– Вперёд, ребята! Так, так… Молодцы! Ну, ещё!..

И сам работает тоже. Не стоит без дела…

Машина отъезжает. Злотников даёт команду усталым губарям:

– Отдыхаем, братцы!

Разрешение получено – значит, можно и отдохнуть.

7

Двор дома офицеров. Вечер.

Полуботок и другие арестанты выламывают замёрзший мусор, очищают асфальт от корки грязного льда. По всему видно, что все смертельно устали. И по всему видно, что конца-краю работе не будет.

А между тем вовсю светятся окна дома офицеров, из них струится тёплый заманчивый свет. Там же, в окнах, – звуки музыки, мелькают силуэты танцующих мужчин и женщин.

Полуботок останавливается, чтобы перевести дух и говорит:

– А ведь и в самом деле – весна!.. Хорошо им там – танцуют, купаются в тепле и музыке.

Принцев, а эти слова обращены именно к нему, боязливо косится на Злотникова и не отвечает – шеф может разгневаться.

Полуботок этого не замечает и говорит:

– Слышь, Принцев, пойдём, прогуляемся по коридорам, музыку послушаем, на чистую публику поглядим. Пойдём, а?

Косясь на Злотникова, Принцев лепечет:

– Так ведь ОН не разрешит… А я – как ОН… Я, того, – не пойду я с тобой…

Полуботок усмехается.

А Принцев боязливо жмётся к Хозяину. Подальше от вредных влияний.

8

Дом офицеров.

Полуботок бродит по его коридорам. Смотрит и слушает, о чём-то своём думает.

Вот он заглядывает в открытую дверь концертного зала: барабан с надписью «ГАРМОНИЯ», музыка и музыканты.

Длинноволосый красавчик взмахом руки останавливает ликующие звуки и раздражённо кричит:

– Нет, нет! Так не пойдёт! Давайте всё повторим сначала!

И снова – коридоры, лестницы, чей-то смех, чьи-то громкие, весёлые голоса, музыка, яркие краски…

Танцевальный зал: гремит оркестр, и пары сладострастно исполняют танго. Какая-то расфуфыренная девица с удивлением останавливается перед Полуботком. Некоторое время оба смотрят друг на друга, пребывая при этом в состоянии величайшего изумления. Хихикнув, девица отваливает прочь; этот замученный солдатишка с усталыми глазами – совсем не то, что она ищет в этой жизни. Полуботок задумчиво смотрит ей вслед.

9

Двор дома офицеров.

Все уже перестали работать и слоняются без дела под светлыми, звонкими, радостными окнами. Полуботок выходит из здания во двор, и его силуэт сливается с силуэтами других арестантов, подавленных и усталых.

Гнетущая безнадёжность. У всех одинаковые шинели, а лиц – не видно.

К арестантам подходит конвоир с карабином – такая же безликая человеко-единица в точно такой же одежде.

– Ребята, – говорит конвоир, – хлопцы, а давайте пойдёмте в кочегарку погреемся? Если что – скажем, что замёрзли, мол, что ненадолго же…

10

Кочегарка.

Один за другим сюда спускаются арестанты; последними по разбитым ступенькам пробираются двое конвоиров со своими карабинами.

Тощий кочегар выходит всем навстречу; он возникает внезапно, как привидение из зловещего мрака. Прямо за ним видны языки пламени в топке.

– Садитесь, ребята, располагайтесь! В ногах правды нет! Грейтесь вот тут, а может, кто хочет, и вон там – возле труб…

Злотников усаживается на скамейку и, окружённый почитателями, начинает рассказывать что-то интересное и содержащее в себе такие слова: «…Прислала мне из Америки свитер… тут такая полоска, а тут – такая…»

Другие арестанты разбредаются по всем тёмным и тёплым углам, какие только можно найти в этом мирке.

Полуботок сидит рядом с Тощим и Рябым. Ну, Рябенький – этот, конечно, не в счёт; этот дрыхнет, мертвецки пьяный, на скамейке, застеленной тряпьём, а вот Тощий – вот этот трезвёхонек, на нём-то как раз-таки и держится вся кочегарка.

Полуботок всматривается в лицо Тощего, переводит взгляд на Рябого: храпящая сморщенная мордочка.

– Что-то я не пойму, – говорит Полуботок, – когда бы мы ни зашли сюда, вы оба постоянно здесь. Вы что же и дома никогда не бываете?

Тощий отвечает:

– Эх, солдатик… Был бы дом, так отчего же и не побывать бы дома? Здесь вот и живём, едим, работаем…

– А летом куда деваетесь? Летом-то кочегарки не работают!

– Да мало ли куда можно деться летом… Можно, к примеру, в колхоз податься…

– И не скучно?

– А?

– И не скучно, говорю, вот так жить?

– А чего скучать, парень? Я, к примеру, эту ночку буду коротать не один – со мною, парень, моя любимая будет, – с этими словами кочегар достаёт откуда-то из-под стола бутылку водки и нежно, как женщину, поглаживает её, а потом бережно прячет назад. – Чего скучать, парень?

Полуботок устало сидит возле Тощего и смотрит куда-то в пол измученными, но широко раскрытыми глазами.

11

Коридор гауптвахты.

Арестанты выносят из каптёрки «вертолёты» и «козлы», разбредаются по своим камерам.

Майор, начальник караула, командует:

– Побыстрее! Побыстрее! Чтобы через три минуты все спали!

12

Камера номер семь.

Губари засыпают на своих досках, крутясь и кутаясь в шинели. Над дверью горит лампочка, а из оконца стекает на пол тонкая, медленная струйка воды.

Засыпает и Полуботок; ему то ли видится во сне, то ли вспоминается: музыка, смех, пары, танцующие танго, барабан с надписью «ГАРМОНИЯ», девица остановившаяся в коридоре и с наглостью самодовольной самки разглядывающая его…

Спит. И вся камера спит – спит. И вся гауптвахта, кроме часовых.

Пятые сутки гауптвахты

1

Камера номер семь. Пять часов утра.

За дверью слышны голоса и топот ног. Кто-то кричит: «Подъём! Подъём, гауптвахта!» Кто-то другой: «Быстро отпирай все камеры!»

Дверь камеры номер семь распахивается:

– Седьмая камера! Подъём! Бегом на выход!

Губари тяжело и неохотно просыпаются.

– Что-то рановато нас разбудили, – говорит Косов.

– Неужели уже шесть утра? – удивляется Аркадьев. – Не может быть!

А Бурханов ноет:

– Ой, сил моих больше нету!..

2

Мрачное, унылое утро. Улицы города. Редко в каком доме горят окна…

Тёмные силуэты людей бегут в каком-то непонятном направлении. Изо рта у всех – пар. Редкий блеск штыков. И неясная пока ещё тревога…

Арестанты сворачивают за угол.

Звучит команда сержанта, начальника конвоя:

– Стоп! Прибежали!

Всё ещё тяжело дыша, губари стоят перед домом офицеров и не могут поверить тому, что открылось их взорам.

– Что это?

– Мама родная! Что здесь случилось?!

– Вот так штука!..

Появляется сильно взволнованный офицер. Кричит:

– Прибыли? Ну наконец-то!

Один из охранников кидается было докладывать ему, мол, прибыли в ваше распоряжение, но офицер отмахивается от доклада и панически и бессвязно умоляет губарей:

– Ребята! Нужно очистить улицу! Когда люди проснутся и пойдут на работу, они не должны будут это увидеть!.. Да и никакой транспорт здесь не проедет, если мы сейчас же не очистим улицу!.. Ведь центр же города!.. И, товарищи солдаты, вот ещё что важно: в общем, разойдитесь! Приступайте к работе!.. Всё сваливайте на тротуар, поближе к дому!..

В темноте зловеще ощетинилось балками здание дома офицеров, пострадавшее от сильного взрыва.

3

У развалин.

Губари поднимают с земли огромную балку; человек двадцать несут её, выбиваясь из сил и готовые вот-вот выронить её, проклятую. Другие перекидывают камни поближе к стене дома и подальше от проезжей части улицы.

Постепенно, насколько позволяет темнота, вырисовывается общая картина: улица завалена железом, камнем, деревом, битым стеклом и прочим мусором. Здание дома офицеров стоит тёмное, холодное, мёртвое.

Со стороны улицы видно только, что у него выбиты все окна и сильно повреждена крыша, но, когда губари переходят во двор, то здесь при свете автомобильных фар, лампочек-переносок и карманных фонариков видно уже нечто более удручающее: с этой стороны у здания выбиты не только все окна и двери, но ещё и сильно пострадали стены – на них трещины и проломы.

Во дворе – огромные груды камней, опрокинутая и изуродованная, валяется та самая машина, в которой вчера привозилась новая мебель.

Вслед за лучами фонариков в руках офицеров и каких-то людей в штатском губари пробираются вглубь двора. Идти становится всё труднее и трудней. И вдруг кто-то вскрикивает. Все останавливаются.

Луч фонарика выхватывает из темноты человеческое тело. Тело лежит лицом к людям; голова выше, ноги ниже; рубашка задралась и виден голый живот с пупком. Это кочегар, которого мы называли Тощий.

Он мёртв.

Один из штатских говорит:

– А куда делся второй алкоголик?

Полуботок и несколько других арестантов, офицеров и штатских останавливаются перед большим котлованом, образовавшимся на том месте, где ещё вчера была кочегарка.

Чей-то фонарик шарит лучом по дну страшной пропасти.

Спокойный голос говорит:

– Вряд ли там что-нибудь осталось. После такого взрыва…

А визгливый голос визжит из темноты:

– Допились, проклятые алкаши! Я же их предупреждал!..

Но тут в разговор вступает весомый и деловитый голос:

– А может, это диверсия? Всё-таки – гарнизонный дом офицеров. В таком большом городе, как наш, – это самый настоящий военный объект.

Ему возражает спокойный голос:

– Какая там диверсия в наше время! Эти ослы не уследили за паром, а котлы и взорвались!

4Арестанты таскают балки, болванки, каменные глыбы.

– Нога! Нога! – орёт кто-то. – Там нашли человеческую ногу!

– Где нога? Покажите! Покажите ногу!..

– Да не здесь!.. Она перелетела через весь пятиэтажный дом и упала на улицу!

Чьё-то предположение:

– Должно быть, это кусок от второго алкаша. Надо бы найти и другие куски.

5

Двор дома офицеров. Уже светло.

Народ кишмя кишит: тут и губари со своим конвоем; тут и начальник гауптвахты Домброва; тут и офицеры всех родов войск и чинов; тут и штатские работники дома офицеров, явившиеся на работу, но не нашедшие таковой; тут же и толпы зевак.

Прибывает автобус, и из него вываливается целая рота солдат с чёрными погонами.

Подъезжает грузовик; из его кузова прыгают на землю солдаты с погонами голубыми.

6

Там же.

Рядовой Полуботок орудует ломом, поддевает бесформенную глыбу, чтобы отодвинуть её прочь с дороги. Бубнит себе под нос:

– Всё рухнуло… Ну и хорошо!.. Жаль только этих двух…

Появляется степенный и грузный полковник Арутюнян. Он останавливается возле трупа Тощего, лежащего на том же месте и в той же позе. Арестанты, ковыряясь в каменных глыбах шепчутся:

– Сам!.. Сам!..

– Это же комендант гарнизона… Ты что – не знал?

– Полковник Арутюнян – зверь, а не мужик…

Комендант – человек высокий, крепкий, властный, хорошо упакованный в дорогое военное обмундирование – критически разглядывает покойничка. Вид у полковника при этом такой, как будто он хочет сказать: «Ну что вот ты из себя представляешь – хилый, полураздетый, нищий, бездомный, да ещё и мёртвый вдобавок? То ли дело Я – сытый, прочный, чисто и дорого одетый, да ещё и живой!..»

Арестанты искоса поглядывают на коменданта гарнизона, но как только тот переводит свой взгляд с покойника на них, – все разом делают вид, что заняты работой по горло.

Полуботок не успевает вовремя отвернуться, и глаза полковника встречаются с глазами рядового.

– Иди-ка сюда! – говорит Арутюнян.

Полуботок приближается к полковнику. Почему-то даже и не думает докладывать или отдавать честь.

– Я сейчас распоряжусь, чтобы принесли простыню. А ты тогда завернёшь этого, – кивает на труп, – и отнесёшь вон в тот автобус.

Полуботок молча стоит перед мертвецом. Отчётливо видит его всего: Тощий – такой маленький, щупленький – лежит на камнях, и его белая рубашка всё так же задрана, и всё так же виден пупок на посиневшем животе. И весь целенький – ни шрама, ни царапинки. Лишь в правое ухо вонзился при падении металлический прут, торчащий из чего-то разрушенного и железобетонного. А под ухом, на камнях – лужица крови, уже замёрзшая.

Комендант продолжает выдавать приказ:

– Он лёгенький. Ты его без труда поднимешь…

Полуботок слушает.

Тут комендант отвлекается и кричит куда-то вдаль:

– Камни сваливать не туда! Не туда!.. Что? Другого места не могли найти? – с этими словами он отходит куда-то в сторону, продолжая кричать: – Я вам приказал очистить проход, а вы тут чем занимаетесь!

Видя, что комендант удаляется, Полуботок осторожно пятится, цепляясь за камни; осторожно, очень осторожно – смывается.

А тут как раз группа арестантов переносит какие-то уцелевшие ресторанные ценности; Полуботок подхватывает ящик с посудою, вливается в общий поток носильщиков и растворяется в нём.

И носит ящики. Усердно носит.

Вдалеке видно, как какой-то другой солдат несёт на руках НЕЧТО, закутанное в белую простыню.

7

Продолжая таскать ящики с ресторанным добром,

Полуботок вдруг сталкивается с комендантом, рядом с которым стоит тот недавний смельчак, который давеча нёс покойника.

– Чего убежал? – спрашивает комендант Полуботка. – Испугался мертвеца?

– Испугался, товарищ полковник, – отвечает Полуботок. – Вчера вечером я с ним разговаривал. И он был жив… В кочегарке мы с ним сидели…

– Ну ладно, ладно! Понимаю, – вполне дружелюбно говорит комендант. – Не расстраивайся, он лучшей участи и не заслуживал. – Повернувшись в сторону, он опять кричит грозным голосом: – Доски потом погрузите! Грузите пока железо! Железки грузите!

Полуботок тем временем подходит к сержанту МВД – к тому самому смельчаку, который не побоялся взять на руки покойника. Сержант, увидев Полуботка, здоровается с ним за руку, как со старым приятелем.

– И не страшно было? – спрашивает Полуботок.

– А я не боюсь мёртвых. У нас, там, где я живу, на станции Новодугинской, как-то раз взорвалась целая нефтебаза. Знал бы ты, сколько я тогда трупов повытаскивал из-под развалин! Да не таких, как этот, а так – месиво одно… Вот с тех пор и не боюсь…

8

Всё там же.

Появляется старший лейтенант Тобольцев. Завидев Полуботка, машет ему рукою. Оба сближаются. Самым неофициальным образом здороваются.

– Вот он где мой ротный писарь работает! – смеясь, говорит Тобольцев. – А я-то думаю, что он томится в одиночной камере!

– Как там дела в нашей роте? – спрашивает Полуботок.

– Всё нормально: конвоируем, стоим на страже внутреннего спокойствия нашей Родины! – Смеётся. – А ты, я вижу, похудел… Ты представляешь: купил я вчера сказки какого-то немецкого сказочника. Какие там картинки – видел бы ты! Но всё на немецком языке. Издано-то в ГДР. Дай, думаю, сам почитаю, а потом дочке расскажу. Стал читать – и ничего не пойму. Только и знаю, что в словарь заглядываю. А со словарём – что за чтение! Мучение одно. Поскорей освобождайся, будешь мне переводить! – смеясь, командир похлопывает Полуботка по плечу.

Полуботок тоже почему-то смеётся.

– Через пять дней освобожусь, тогда и займёмся.

9

Почти там же, но несколько в стороне от людских масс.

Командир конвойного полка и комендант гарнизона ведут какую-то оживлённую беседу как равный с равным. Оба ведь полковники. В отличие от всех вокруг.

Комендант указывает на повсеместные следы разрушений и говорит:

– Ты разве не видишь, сколько у нас тут работы?..

– Много людей дать не могу, – возражает полковник Орлик. – И не проси, и не настаивай. У меня ведь полк не какой-нибудь там халам-балам, а конвойный. Заключённых-то надо охранять? Надо! Представляешь, что будет, если они у нас возьмут и разбегутся?

Комендант гарнизона лишь безнадёжно машет рукою – дескать всё ясно, с тобою каши не сваришь.

Между тем полковник Орлик переходит на доверительный тон и говорит:

– Слушай, ты в военном трибунале интересовался насчёт того моего дела?

– Интересовался. Мнения расходятся. Большинство, конечно, в пользу того, чтобы не раздувать, но есть там у них кое-кто… У него – особое мнение… А где он сейчас, твой герой?

– Да где же ему ещё быть? На гауптвахте! Да вон он – камни ворочает!.. Рядовой Злотников! Ко мне!

Злотников только того, казалось, и ждал. Он бросает работу и опрометью мчится сквозь все препятствия на зов своего командира полка.

– Товарищ полковник! Рядовой Злотников прибыл по вашему приказанию!

Полковник Орлик поворачивается к коменданту:

– Вот, видал? Такому только свистни – мигом появится! За это я его и держал своим личным шофёром. А когда у него права отобрали, взял его к себе в адъютанты.

Комендант тоже откровенно любуется этим прирождённым телохранителем:

– А мускулатура! Ведь это же первое дело – мускулатура! Помнишь, как он в тот раз, когда под пивнушкой? – полковник Орлик смеётся. – Не будь тогда его рядом с нами, ох и побили бы нас тогда! – Заговорщически оглядывается по сторонам. – Ну, мы тут свои люди. В общем так: надо выручать парня. Надо.

Комендант рассматривает Злотникова теперь уже почему-то критически.

– Выручать? – в голосе его звучит сомнение. – Так ведь он же у тебя всё равно сядет. То он бабу изнасиловал, то своему командиру роты погоны посрывал, то таблеток каких-то перебрал и пошёл всё крушить… Ты! Когда у тебя демобилизация?

– Через три месяца, товарищ полковник!

– На гауптвахте-то когда у тебя срок кончается? – это уже интересуется Орлик.

– Завтра, товарищ полковник! Ровно десять суток исполняется, как вы меня припрятали!

Полковник Орлик посмеивается: хе-хе.

И комендант Арутюнян – тоже.

Наконец комендант говорит после некоторых раздумий:

– Ладно. Отпустим. Но только тебя одного. – Поворачиваясь к Орлику, Арутюнян говорит: – Я собираюсь подзадержать арестованных, а то ведь, если всех отпускать начнём, то кто ж тогда работать будет? – Снова обращается к Злотникову: – Смотри, чтоб до завтрашнего дня работал за троих. Чтоб потом нам было чем аргументировать: осознал, исправлялся и тому подобное. Всё понял?

– Так точно, товарищ полковник!

Орлик говорит:

– Да он у меня герой!

– Служу Советскому Союзу, товарищ полковник!

Орлик:

– Хе-хе!

Арутюнян:

– Ха-ха-ха!

– Ну, иди работай, – ласково и всё ещё посмеиваясь говорит Орлик.

– Есть, товарищ полковник! – Злотников разворачивается по всей форме и уходит.

10

Там, где ворочают камни.

Солдатские массы всё видели. Рядовой, а аж целых два полковника с ним с одним беседуют.

Во как. Неспроста, стало быть.

Авторитет Злотникова в глазах губарей явно повысился.

– Работаем, мужики! – объявляет Злотников. – Работаем! Ну, чего стали? Мне что же, и отлучиться уже совсем нельзя?

И арестанты работают.

Работают и «вольные» солдаты, присланные сюда из разных войсковых частей гарнизона: артиллеристы, стройбатовцы, летуны, эмвэдэшники… Работающих много – сотни три, но командующих, советующих, созерцающих и сочувствующих – ещё больше. Их – целые толпы.

11

Двор гауптвахты.

Домброва объявляет:

– Кому сегодня освобождаться, – шаг вперёд!

Несколько губарей выступают вперёд.

Начальник гауптвахты и комендант гарнизона пересчитывают вышедших, о чём-то шепчутся. Слышно только, как комендант обронил: «Ты им сейчас объяви, а я потом подпишу…»

Домброва громко заявляет:

– На сегодня свобода отменяется. Пока не очистим дом офицеров и его окрестности от обломков, пока не спасём всё движимое имущество от разграбления, никто на свободу не выйдет! Стать в строй!

12

Столовая гауптвахты. Завтрак.

Общее настроение у всех унылое. Все едят молча, но очень быстро, жадно.

Случайно так получилось или нет, но Злотников сидит за столом рядом с Полуботком.

Злотников говорит:

– Мне про тебя рассказывали, что ты якобы отказался выполнить приказ коменданта гарнизона. Это правда?

– А ты что – осведомителей уже себе завёл?

– Полковник Арутюнян отдавал тебе приказ погрузить мёртвого кочегара в автобус или не отдавал?

– Отдавал. А я – не погрузил. Убежал. Ну и при чём же здесь ты?

– Смотри. Допрыгаешься ты у меня.

Полуботок с брезгливою ненавистью смотрит на Злотникова. Тот – на Полуботка.

В столовой всё затихает, и в тишине все смотрят на них обоих. Но ничего не случается. Два врага продолжают есть.

13

Дом офицеров. Коридор второго этажа.

Группа арестантов, и среди них Полуботок и Злотников тащат огромный сейф. Тяжесть страшенная; тяжёлое дыхание, напряжённые лица.

Пожилой прапорщик руководит операцией:

– Так, ребятки, так! Теперь левей его, левей!

Угол сейфа цепляет стену и выламывает из неё порядочный кусок. Сейф заползает в какую-то тёмную каморку. Пожилой прапорщик выпроваживает оттуда солдат и запирает каморку на ключ.

– Это мы сделали, – деловито констатирует Злотников. – Куда ещё?

– Куда ещё – не знаю, – отвечает прапорщик. – Моё дело – спасти сейф, а там дальше – как хотите!

Кто-то из губарей радостно вздыхает:

– Отдыхаем! Шабаш!

– Я тебе покажу, падла, шабаш! – кричит Злотников. – Никому не расходиться! Я сейчас схожу к начальству, доложу, спрошу, что нам ещё делать.

14

Коридоры дома офицеров.

Губари разбредаются по ним, каждому хочется куда-нибудь приткнуться и отдохнуть, и перевести дух.

Полуботок стоит у окна. Видит, как внизу, во дворе, мечется Злотников, подходя то к одному офицеру, то к другому, вероятно с целью доложиться и получить указания на будущее – где работать и что делать. Полуботок усмехается, медленно уходит вдаль по коридору.

Принцев кричит ему вслед:

– Полуботок, а ты куда уходишь? Что нам всем было сказано – не расходиться!

Полуботок не оглядывается.

Входит в то помещение, где ещё вчера был концертный зал. Останавливается в дверях.

В зале видны сильные повреждения: в потолке большая дыра, сквозь которую просунулась железная балка; то там, то здесь обвалилась штукатурка, видны голые кирпичи; повреждены канделябры и люстры, испорчены многие сиденья, а вместо роскошных окон – зияющие проломы без рам и стёкол, с обрывками гардин, колышущимися на ветру.

А сцена? Обвалившиеся кулисы, какие-то верёвки, свисающие с потолка… Но – среди перекалеченных пюпитров всё так же незыблемо стоит барабан с надписью «ГАРМОНИЯ».

Полуботку вспоминается растрёпанная девица, певшая песню про то, как «Был он рыжий, как из рыжиков рагу…»

15

Коридор дома офицеров. Старшина сверхсрочной службы и Злотников.

– Но ведь люди же сидят без дела! – доказывает Злотников. – Товарищ старшина, нельзя же так! Людей необходимо обеспечить фронтом работ!

– Ну хорошо, хорошо! Уговорил! Там, в конце коридора – много мусору и битых всяких кирпичей… Носилки и лопаты найдёте во дворе.

16

Какое-то помещение, особенно сильно пострадавшее от взрыва.

Губари расчищают его, а Злотников и Косов выполняют роль раздатчиков камней: те, кто подходит к ним с носилками, получают свою порцию каменного мусора и затем уносят его.

К раздатчикам приближаются Полуботок и Артиллерист.

Косов наполняет их носилки битым кирпичом и штукатуркою и, казалось бы, всё идёт нормально, но тут свои коррективы вносит Злотников: берёт тяжёлую плиту и кладёт её на носилки поверх того, что уже есть. И насмешливо говорит Косову:

– Тебе камней жалко, что ли?

Полуботок и Артиллерист, не сговариваясь, сбрасывают плиту на пол. Грохот и облако пыли.

– Это оставь себе, – говорит Полуботок.

– Правильно! Ишь, начальник какой нашёлся! – говорит Артиллерист.

У Злотникова лицо застывает от ярости.

– Плиту положить на место!

Полуботок и Артиллерист поднимают свои носилки и идут к выходу.

– А ну стоять! – Злотников бросается наперерез. – Забрать плиту назад! Вам что сказано?!

Артиллерист и Полуботок с грохотом и облаком пыли бросают на пол свои носилки.

– А ты чего раскричался? – спрашивает Артиллерист. Кто ты здесь такой?

Они стоят друг против друга – Артиллерист и Злотников. Артиллерист намного выше ростом да и по ширине плеч, объёмам кулаков и прочим данным ничем не уступит самозванному властелину гауптвахты. Вот только лицо у него – простое и открытое.

Вмешивается Косов. Он оттягивает Злотникова назад со словами: «Ну хватит! Пошутили и хватит!» И Злотников как будто успокаивается. Полуботок и Артиллерист поднимают свои носилки и уходят.

Остальные губари молчат – никак не реагируют на увиденное и услышанное. Да и как тут выскажешься? Хозяин – он и есть Хозяин. Против него не попрёшь.

17

Двор дома офицеров.

Арестанты стоят у обломка стены, оставшегося от какого-то гаража. А по ту сторону котлована маячит чугунная груша на цепи, сокрушающая обломки катастрофы. Но груша и прочая техника – это где-то там, ну а здесь – Злотников. Он упорно долбит кусок стены, пытаясь изничтожить его.

Пожилой прапорщик кричит ему:

– Да ты погоди! Сейчас техника прибудет! – Какая там техника, сквозь зубы отвечает Злотников. – Навались, ребята! Ну-ка, раз-два-взяли!.. Ух!

Некоторые губари тоже пробуют развалить стену. Звучат удары. Высекаются искры…

Злотников отходит подальше и, разбежавшись, со страшною силой врезается ломом в ненавистную твердыню. Стена явно содрогается.

– Да ты погоди! Не горячись! – кричит пожилой прапорщик.

Злотников вновь отходит для разбегу:

– Ребята, вперёд! В бой! Ура-а-а-а! – С рёвом врезается в стену. – Бей её!

Клич вождя подхватывают и другие: с недружным «Ура!» губари налетают на преграду и выбивают из неё большие и малые куски.

А стена всё стоит и стоит. Вызов бросает, дерзкая.

И вновь Злотников отходит для разбегу.

Держа перед собою лом, как штык, он примеривается к той точке, которую собирается поразить. По бокам от него пристраиваются его боевые соратники – в их числе и Принцев, и всегда безропотный и незаметный Аркадьев – это тот, с ужасно горбатым носом.

– За мной! За Родину! За Сталина!

Вожак и его народные массы врезаются в стену.

Стена сильно вздрагивает, покрывается трещинами и, поколебавшись, почти вся падает вперёд. Но один увесистый кусок, подчиняясь игре трещин и прихоти земного притяжения, опрокидывается назад – прямо на Аркадьева, лом которого так неудачно сработал. Глыба падает Аркадьеву на руки, на грудь, её пытаются удержать, подхватить, но она медленно подминает под себя солдата, стремясь вдавить его в землю.

Слышны крики: «Держи! Держи!»

Компания зевак штатского происхождения.

Первый зевака высказывает осторожное предположение:

– Смотри-ка, этого сейчас, наверно, задавит насмерть!

Второй более категоричен в своих суждениях:

– Да уж я думаю! Такая глыба и чтобы не задавила!..

Солдаты отваливают глыбу в сторону. Спасённый Аркадьев долго ещё не может прийти в себя.

– Я чуть не сломал себе руку!.. – бормочет Аркадьев. – Спасибо, ребята!.. Без вас я пропал бы… Рука-то как болит…

– Ну чего столпились? – кричит Злотников. – Во всяком бою должны быть свои жертвы! – Хохочет. – И они ещё будут!

18

Двор дома офицеров. Вот уже и стемнело.