Текст книги "54 исторические миниатюры и 29 переводов. Сборник (СИ)"
Автор книги: Владимир Залесский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Как-то не получилось, Джек, ни у тебя, ни у меня, остаться вдалеке от политики. И ты, Джек, и я стали приверженцами социализма.
– Все же мне до тебя, Алексей, далеко. Ты смог лично увидеть Витте, председателя Комитата министров, разговаривал с ним. Ленина ты называл другом. Был в хороших отношениях и со Сталиным. Судя по твоему творчеству, ты был лично знаком с Керенским.
– Ты, Джек, знал «генерала» Келлли, руководителя так называемой Рабочей армии Келли. Ты знал деятелей Социалистической партии. Все они имели бы шанс получить власть при условии отсутствия демократических методов формирования органов власти, при нерешенности «аграрного вопроса», при отсутствии возможности появления таких инноваторов как, например, Томас Эдисон. В реальности вожди безработных и социалистов не имели шанса получить власть. Зачем нужно государство, проводящее электрификацию, когда Томас Эдисон и другие предприниматели осуществляют упомянутую электрификацию своими силами и на свои средства?
Ни у «генерала» Келли, ни у деятелей Социалистической партии, ни у тебя, человека с ними знакомого, оказаться во власти шансов не было.
Но из работ твоих биографов, Джек, следует, что твои книги на политические и социально-экономические темы оказали влияние на общественное сознание, способствовали постепенному смягчению общественных противоречий.
В России Томаса Эдисона не было фактически. Он не ожидался в ближайшем будущем. А электрификация была необходима срочно, безотлагательно. Пришлось вспомнить профессию бурлака. Кто-то должен был тянуть Россию...
Для тебя, Джек, понятна разница между понятиями «бурлак» и «революционер».
В России не было действительно демократических методов формирования органов власти, существовал «аграрный вопрос». В итоге – революция, названная социалистической. Может быть, для России была бы полезнее конституционная монархия. Но такой вариант был вне моей персональной компетенции. Если меня называют конституционалистом, то я не ощущаю протеста и не выражаю возражений.
«Мой» «социализм» открывал для меня перспективы интенсивной полезной культурной и филантропической деятельности. «Твой» «социализм», Джек, был и остался лишь словами, пустышкой; была ли от него хоть какая-то для тебя польза ... или только затраты времени... разочарования... полезный, но не отделяемый, не выделяемый вклад в общую политическую культуру...
– И ты, Алексей, и я женились достаточно рано. Насколько я понимаю, твои биографы, Алексей, насчитывают у тебя одну официальную жену, с которой ты официально не развелся, и две гражданских. Причем можно предполагать, что они могли встречаться в твоем доме одновременно. Ясно, что предшествующие личные (интимные) отношения выдыхались при возникновении новых, но сохранялись взаимное уважение, поддержка, взаимная забота. И ты, и твои жены могли бесконфликтно встречаться и, даже, в какие-то периоды жить под одной крышей.
– Твоя первая жена, Джек, родила тебе двух детей. Насколько я понимаю, она не поддерживала после развода с тобой особых отношений. Хотя ты и старался несколько раз в месяц встречаться с детьми. Вмести с тем, стоит заметить, что твоя первая жена непоколебимо верила всю свою жизнь (и после замужества, и после развода), что ты будешь одним из крупнейших писателей в мире.
Вторая жена, как я понимаю, отличалась готовностью к любым приключениям, к помощи в вычитывании и распечатывании рукописей. Помогала в написании писем под диктовку.
Второй брак внес в отношения бывших подруг – первая и вторая твои жены были в определенный период подругами – естественную напряженность, и, наверное, они старались после второго твоего брака не встречаться. Тем более, о каком-то сотрудничестве трудно было вести речь.
– Конечно, Алексей, когда я размышляю – в отчасти предположительном ключе – о твоей уникальной семье... О взаимном сотрудничестве и взаимной поддержке, характерных для тебя и твоих трех жен... Я, с одной стороны, испытываю удивление... С другой стороны, я начинаю понимать, почему при хороших доходах и одинаково легком отношении к деньгам – и у тебя, и у меня, – ты, Алексей, все же никогда после «вхождения» в литературу не испытывал реального недостатка в деньгах... Наверное, и ты, и твои материальные дела ощущали заботу одновременно со стороны различных членов твоей семьи...
– Все члены моей семьи чувствовали заботу со стороны остальных. На меня повлиял период моих одиноких бродяжьих скитаний. Не забудь, Джек, и Библию: нехорошо быть человеку одному.
Меня, Джек, поразил один из финансовых эпизодов твоей биографии. Тебе срочно понадобились 300 долларов. Сумма не очень большая; мальчиком ты занял 300 долларов у своей няни, афро-американки. Ты, Джек, написал письма с просьбой вернуть долг сотням мужчин и женщин. Суммарно они были должны тебе более пятидесяти тысяч долларов. Когда занимали, обещали вернуть долг. До последнего цента. В ответ на свои просьбы ты получил всего пятьдесят долларов.
Однако, финансы финансами, а поэзия поэзией. В литературе, Джек, твой рассказ «Белое безмолвие» называют произведением поэта. Позволь мне вслух процитировать несколько строк: «У природы в запасе немало уловок, чтобы доказать человеку его ничтожество – приливы и отливы, без устали сменяющие друг друга, свирепые бури, могучие землетрясения. Но нет ничего страшнее Белого безмолвия с его леденящим оцепенением. Всякое движение замирает; над головой – ни облака; медным блеском отливают небеса. Чуть слышный шепот, звук собственного голоса пугает, оскорбляет слух. В призрачных просторах мертвого мира движется одинокая песчинка. Это человек. Ему жутко от собственной дерзости. Разве не ясно, что его жизнь ничтожнее, чем жизнь червя? Странные, непрошеные мысли приходят в голову: вот вот ему откроется тайна бытия». Восхищаюсь! Звучит!
– Благодарю! Но все же верну нашу беседу от поэзии к прозе. Мое внимание, Алексей, привлекло то, что ты – обеспеченный всемирно популярный писатель – практически постоянно жил в съемном жилье: на съемных виллах, дачах, в съемных домах. Похоже, ты не имел недвижимости в собственности. Твой капитал – твои литературные произведения, твоя репутация, твои связи.
– Да, Джек, у тебя так же был аналогичный капитал: твои литературные произведения, твоя репутация, твои связи.
Твои попытки конвертации этого капитала в недвижимое и движимое имущество – попытка постройки великолепного дома, приобретение ранчо, лошадей, строительство яхты и прочие приобретения – эти попытки и их результаты могут стать поводами для размышлений.
– Предполагаю, Алексей, что читатели, сопоставляя наши биографии, увидят много сходного, похожего.
В первой половине жизни и ты, Алексей, и я жили в условиях материальных затруднений. Важную роль в нашем воспитании и обучении сыграли ближайшие родственники. Мы не получили формального высшего образования. Много читали, занимались самообразованием. Были частыми посетителями библиотек. Много путешествовали: пешком, сплавлялись по рекам. Много работали. Жили трудно. Наперекор трудностям направились в литературу. Занимались журналистикой, работали корреспондентами. Увлеклись социализмом. Философские и политические тезисы мы перевели на общепонятный язык художественных образов. Пришло время, и мы стали получать хорошие, очень хорошие доходы. Мы легко относились к деньгам. Легко тратили. Нас как писателей узнали во всем мире. В определенные моменты мы стали самыми известными писателями. Ты – в России (Лев Толстой стоит особняком). Я – в Америке. Одна из общих тем наших произведений – судьбы бродяг, любителей путешествий. Были и другие сходные темы литературного творчества...
Можно прийти к выводу, Алексей, что мы с тобой – духовно, культурно, ментально, в сопоставлении наших биографий – напоминаем творческих братьев. И если не близнецов, если не двоюродных, то – троюродных. Волею обстоятельств родившихся на разных континентах.
Джек Лондон улыбнулся и шутливо добавил:
– Может быть, своевременно побеседовав с тобой, братом-"псалтырником", о жизни, о законах писательского успеха я бы дожил не до 1916-го, а до 1946-го года? В 1906 году, когда ты приехал в США, такая беседа у нас вряд ли бы получилась, хотя и была бы для меня очень нужной, своевременной.
– Ты знаешь, Джек, что я слегка сентиментален. Мои биографы пишут, что я частенько пускал слезу. Когда я выдаю книги читателям, и когда они у меня просят произведения Джека Лондона, я слегка умиляюсь. Полагаю, твои произведения трогают сердца читателей нашей библиотеки.
– Понял, Алексей. Считай меня читателем твоей библиотеки. И прошу приготовить к моему следующему визиту рассказ «Мой спутник».
Писатели поднялись и дружески пожали друг другу руки. Попрощавшись, Джек Лондон направился к выходу.
Алексей Максимович возвратился к обязанностям библиотекаря. Выдав книгу одному из читателей, спросил у него:
– Сколько Вы сегодня страниц прочитали? Четыреста? Не плохо, не плохо...
Сделал отметку в своем журнале.
8 мая 2017 года – 10 мая 2017 года.
20. Сказка о не отправленном письме М. Горького И.А. Бунину
М. Горький решил перечитать текст письма. Вот что в нем говорилось:
"Дорогой Иван Алексеевич!
Часто думаю о Вас. О нас.
Вчера в моем кафе-библиотеке беседовал с Джеком Лондоном.
Сегодня пишу Вам письмо. О чем?
Да не так уж это и важно.
Улыбаясь и, шутя, скажу: «Обо всем!»
Возникло желание с Вами поговорить, пусть и заочно. Помните наше знакомство в 1899 году, сотрудничество в издательстве «Знание»? Надеюсь, ни в чем Вас не подвел. Надеюсь, ни в чем Вы «Знание» – возглавляемое мною – упрекнуть не можете. Хорошее было время!
Но, придерживаясь эпистолярной дисциплины, уточняю. Это мое письмо – о писательском творчестве, о творческом сотрудничестве, о писательском успехе, о том, «писать и действовать или воздержаться от действия и написания».
Вспомните, дорогой Иван Алексеевич, один из эпизодов обучения Н.В. Гоголя в Нежинской гимназии. Николай Васильевич на одном из уроков подал преподавателю Никольскому стихотворение Пушкина «Пророк». Никольский происходил из духовенства. Был сочинителем. Знал произведения многих поэтов, писателей, но к творчеству А.С. Пушкина относился недоверчиво, произведения А.С. Пушкина не читал. Никольский прочел... поморщился и начал вносить в текст свою правку. Возвратив стихи мнимому автору, то есть Гоголю, Никольский пристыдил его за недостаточное усердие. Тут Николай Васильевич сознался, что автор этого произведения А.С. Пушкин, и что он, Николай, решил подшутить над Парфением Ивановичем, которому никак не угодишь. Профессор оказался преподавателем высочайшей педагогической квалификации. Он доброжелательно воскликнул: «Ну, что ты понимаешь! Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство... Вникни-ка, у кого лучше вышло...».
Юный Николай Гоголь получает урок проблемного обучения. Возможно, один из важнейших литературных творческих уроков, полученных в Нежинской гимназии.
Но согласитесь, дорогой Иван Алексеевич, что ситуация, благоприятно разрешившаяся благодаря педагогическому гению преподавателя Никольского и удачливости Николая Гоголя, была весьма двусмысленная. Могли прозвучать слова и о недобросовестности, о неуважении, мог быть упомянут плагиат. Конечно, если бы эти слова прозвучали, они были бы произнесены без особой агрессивности, с увещеванием. Но все равно было бы неприятно, если бы они были произнесены.
И преподаватель, и ученик волей обстоятельств вышли из ситуации легко, галантно, непринужденно.
Какой-то оптимизм ощутил Николай от по-доброму смотрящего Никольского.
Пишу это письмо, дорогой Иван Алексеевич, и по мере его написания размышляю над его темой. Вот еще вариант: «Кипучая творческая энергия. Действовать или не действовать?».
Выше я упоминал о вчерашнем моем разговоре с Джеком Лондоном.
Так вот. Он познакомился в январе 1906 года с корреспондентом одной из местных американских газет Льюисом Синклером. Льюис пришел брать у него, Лондона, интервью. В то время Лондон активно агитировал за «социализм». Не мне Вам, дорогой Иван Алексеевич, рассказывать о 1905 годе! Мир бурлил.
Знакомство Лондона и Льюиса состоялось, но не развивалось несколько лет.
Судя по последующим событиям, Льюис был полон кипучей творческой энергии. Той энергии, которая активно ищет себе выход.
Приходит 1913 год. Это год завершения строительства выдающегося дома Джека Лондона. Год, когда сумма ежемесячных долгов Лондона колебалась примерно в границах от 25000 до 50000 долларов.
Джек Лондон был широко известной фигурой. И наверняка корреспондент Льюис Синклер был в той или иной мере осведомлен о делах Лондона.
Необыкновенный образ представал перед читателями американских газет.
Великий писатель. Строитель великого дома. Человек, обремененный великими долгами. Человек, выдающий зарплату многочисленным рабочим из кожаных кисетов для золота, кисетов, привезенных из Клондайка.
По некоторым оценкам его годовой доход от литературной деятельности составлял семьдесят пять тысяч долларов, а годовая сумма затрат составляла сто тысяч долларов. Все, чем он владел, было заложено и перезаложено. Для русской литературы знакомая экономическая модель?
Этот великий писатель был вынужден писать как можно больше. Литературные гонорары направлялись на платежи по текущим расходам, на выплату долгов.
Льюис Синклер знал и о приверженности Джека Лондона «социализму», и о стремлении делать добро, быть меценатом.
Возможно, дорогой Иван Алексеевич, до Льюиса Синклера доходили сведения о творческих затруднениях Джека Лондона: не так-то просто писать много, очень много, запредельно много. Даже логически ясно, что длительные перегрузки отражаются на творчестве в виде усталости, переутомления, в виде снижения активности.
В 1913 году, еще до завершения строительства знаменитого дома, Льюис направляет Лондону письмо. В письме – несколько сюжетных набросков и предложение купить их. Стоимость одного сюжетного наброска колебалась вокруг семи с половиной долларов. В это время у Джека Лондона издатели «покупали» рассказы за 500-750 долларов.
Джек Лондон приобретает у Льюиса Синклера два наброска. Платит 15 долларов. Узнав о приобретении, Льюис сразу же информирует Лондона о приобретении за эти 15 долларов детали пальто, предназначенной для защиты Льюиса от холодного ветра.
Через небольшой период времени Льюис Синклер направляет Джеку Лондону дополнительно более десяти набросков и прейскурант с ценами. В сопроводительном письме сообщает, что он, Льюис, надеется, что Лондон широко воспользуется его сюжетами, и это в конце концов даст Льюису возможность бросить кабалу и вернуться к свободному творчеству.
Джек Лондон какие-то наброски выбирает и направляет Льюису чек на пятьдесят два доллара пятьдесят центов. Льюис немедленно сообщает Лондону, что его (Льюиса) партийный билет члена соцпартии – в полном порядке.
Приближалось завершение строительства знаменитого дома, задуманного Лондоном. Так или иначе, но о какой-либо последующей переписке Льюиса с Лондоном сведений не обнаруживается.
Из биографических сведений можно сделать вывод, что по крайней мере один из набросков Льюиса Лондон использовал: написал произведение и опубликовал его. Опубликовал еще в 1913 году, еще до завершения строительства знаменитого дома.
Согласитесь, дорогой Иван Алексеевич, что с упомянутыми сюжетными набросками ситуация – неоднозначная. С одной стороны, Джек Лондон – писатель, получивший всемирную известность. С другой стороны – один из тысяч (десятков тысяч) журналистов.
Рискованная ситуация.
Положительная реакция Джека Лондона на предложения Льюиса Синклера стала достоянием истории американской литературы. Но реакция Лондона могла быть и отрицательной. Гипотетическая отрицательная реакция так же стала бы достоянием истории американской литературы.
Даже если учесть особые условия 1913 года для Джека Лондона, то все равно риск отрицательной реакции был довольно-таки реальным.
Почему предложения Льюиса Синклера были приняты?.. Момент? Все «совпало»?
Дело не в 15 и не в 52 долларах.
Обмен творческими замыслами, идеями, соображениями – это нормальная вещь.
История литературы знает, например, о получении определенных творческих идей Н.В. Гоголем от А.С. Пушкина. Вспомним литературное общество «Арзамас»: в общении происходит обмен творческими идеями, замыслами.
Замечу, что в свое время предметом обсуждения стала роль творческих помощников А. Дюма.
Ваш покорный слуга, дорогой Иван Алексеевич, стал одним из инициаторов создания Центрального Дома литераторов, московского клуба писателей. Хлопотал и об учреждении Литературного института.
Любая форма общения, взаимодействия творческих людей, дорогой Иван Алексеевич, предполагает творческий обмен.
Но иногда требуются не только среда, но и персональное волевое усилие, тактическое действие, настойчивость, инициатива. Интрига, наконец. Рывок. Скачок. Стремительный маневр. Судьбоносный ход конем.
Так вот, продолжу мысль. Дело не в 15 и не в 52 долларах.
Разрешите, я далее отвлекусь от конкретных отношений Джека Лондона с Льюисом Синклером. И буду вести речь об абстрактных «великом писателе», «журналисте», «соавторе», «субсоавторе».
Если великий писатель приобретает у журналиста (одного из тысяч, десятков тысяч) наброски, использует наброски или набросок хотя бы в одном опубликованном произведении, то кто-то может почувствовать еле уловимое появление таких понятий как «соавтор» или «субсоавтор».
Для великого писателя, написавшего десятки томов всемирно известных произведений, значение использования одного или нескольких (чужих) набросков равно нулю.
Для (рядового) журналиста значение использования великим писателем одного или нескольких его (журналиста) набросков бесконечно велико.
Все же, дорогой Иван Алексеевич, как мощен творческий поток, поток творческой энергии! Как она многообразна!
Как многообразны пути прихода, входа в литературу!
Например, кто-то входит в литературу через скитания, путешествия, разного рода испытания, через формирование репутации человека «горькой» судьбы. Кто-то проходит через участие в военных действиях и через их описание. Кто-то постепенно наращивает творческий потенциал, стремится развить способности. Наверное, сотрудничество с издательством «Знание» так же было для кого-то путем в литературу...
Но если – гипотетически представим – человек, твердо решивший стать писателем, без всякой организационной или властной поддержки, без поддержки покровителей или родственников стал соавтором или субсоавтором великого писателя, то тем самым этот твердо решивший человек – став соавтором – вошел в литературу.
Он не становится «приятелем», «собутыльником», «подхалимом», «лакеем»... Он, добавлю, не старается стать постоянным «спичрайтером» («сюжетных набросков райтером»). Зачем? Он твердо решил стать писателем. Он действует силой своего ума. Он составляет сюжетные наброски и письма. Он ждет, наконец. Ждет, ждет и ждет. Он использует организационные возможности почты. И – он соавтор (субсоавтор) великого писателя. Он уверенно вошел в литературу.
Поражаюсь многообразию этого мира и тех путей, которые пробивает себе творческая энергия.
Переключаюсь, дорогой Иван Алексеевич, на другие размышления о творческом пути Джека Лондона.
Перейдем, дорогой Иван Алексеевич, на более высокий уровень обобщения. Доброта. Добрый человек. Его беззащитность. Его судьба. Ожесточение.
Один из руководителей строительства выдающегося дома так вспоминал о Джеке Лондоне: «Джек был лучшим из людей. Я не встречал никого человечнее. Со всеми добр, никогда не увидишь его без улыбки. Настоящий демократ, благородный человек, джентльмен; любил семью, любил рабочего человека». Такие же примерно оценки в воспоминаниях других людей.
Добрый человек примерно в 1913 году, по-видимому, в минуту психологической угнетенности, в момент ожесточения пишет в одном из писем одному из адресатов: «Грянет гром, и тогда не один день придется вам вымаливать прощение и кланяться перед всем светом; а когда вы станете прахом, отзвуки этой грозы дойдут до тех, кто ныне еще не родился, и вы перевернетесь в гробах».
Спрашивать, Вас, дорогой Иван Алексеевич, что вы думаете о доброте, о беззащитности и о судьбе абстрактного доброго человека, что Вы думаете об ожесточении... Наверное, такие вопросы звучат наивно: вечные темы. Все же, если будет настроение, напишите...
Возвращаюсь, дорогой Иван Алексеевич, к одной из формулировок тем моего письма: «писать и действовать или воздержаться от написания и действия?».
Будет время, напишите ответ, изложите Ваши размышления.
Ваш Максим Горький (Алексей Пешков)."
Прочитав текст письма, Горький задумался.
– Вечные темы! – произнес он.
Вздохнув, написал на верхнем поле первой страницы письма: «В черновики!».
Горький вернулся к выдаче книг читателям кафе-библиотеки.
– Вам кого? Опять Джека Лондона? У нас есть в каталоге раздел «Американская литература». Можете выбрать себе еще книги.
Уточнил услышанные от читателя слова:
– Немного попозже? Предполагаете, попозже – Драйзера? А сейчас желаете – Джека Лондона? Все же после прочтения загляните в каталог...
13 мая 2017 года.
21.Сказка о мини-конференции в кафе-библиотеке М. Горького
– Господа!.. – Горький слегка запнулся. – Товарищи!.. Я попросил вас, наиболее известных читателей нашего кафе-библиотеки – Конструктора, Писателя, Строителя, Политика – собраться на несколько минут для небольшого обсуждения.
Один из наших молодых читателей интересовался личностью Шарля Мориса Талейрана-Перигора. И спросил: а что можно почитать по искусству дипломатии?
У меня возникло предположение: сделать тематическую подборку книг. А на ее основе оформить стенд с выставкой книг по теме.
Заходит посетитель в библиотеку. И видит – стенд с тематической подборкой книг. Посетитель может остаться равнодушным, но может и заинтересоваться. А я готов дать пояснения, рекомендации... Проект потенциально полезный. Во всяком случае – не вредный.
Итак, вопрос первый: как сформулировать тему выставки?
– Дипломатия – это, конечно, «искусство возможного»,– высказался Писатель. – Но все же дипломатия воспринимается как решение важных внешнеполитических вопросов именно мирными методами.
– Территории – немаловажный вопрос, – вздохнув, высказался Строитель.
– Проектируешь последовательность действий и получаешь полезный результат, – подключился Конструктор.
– А насилие? – спросил Политик. Участники обсуждения с неудовольствием посмотрели на него.
– Насилия – сколько угодно. Искусство дипломатии – вот вопрос, – ответил Политику Писатель.
– Красиво оформить. Придать вид добровольности, равноправности...– задумчиво произнес Горький. – Что же, территориальные вопросы – тема в истории частая. И дипломатия от соответствующих событий в стороне не остается.
– Насколько будем углубляться в историю при характеристике примера? – задал вопрос участникам обсуждения Писатель.
– Без конспективности не обойдемся, – отреагировал Конструктор. – Но нужно дать общую историческую картину, исторический контекст.
– Господа! – оживился Писатель. – Уважаемый Алексей Максимович в 1906 году посетил США. А между тем, достопочтенный господин Талейран также прожил некоторое время в США. Может быть, обратимся к истории Северо-Американского континента?
Горький как-то занервничал. Пальцы его стали крутить карандаш. Затем он сместил чашку с кофе по какой-то замысловатой траектории. Несколько раз откашлялся.
Политик стал массировать веки глаз.
– Господа! – вмешался Строитель. – Вспомните обсуждаемый вопрос! Будьте дипломатичны!
– Я имел в виду южные, именно южные, регионы континента, – стал оправдываться Писатель.
Горький с интересом посмотрел на него и уточнил:
– Южные регионы Северо-Американского континента?
– Да! – подтвердил Писатель.
– Да! – повторил Политик.
– Отлично, господа! Тогда переходим от первого вопроса к последующим, – включился Конструктор. – Тема определена, и мы сейчас быстренько составим список литературы. А затем, при необходимости, поможем Алексею Максимовичу выставить книги на стенд.
Начнем с тех книг, которые позволят дать общее представление об утверждении европейцев в Северной и Южной Америках. Я имею ввиду сборники о великих мореплавателях, путешественниках, военачальниках, политиках. Детальной информации читатель в этих сборниках не обнаружит. Но он сможет составит общее представление: как на «севере» Северо-Американского континента возникли США, а на «юге» – Мексика.
– Испанцы вписали себя в историю, – задумчиво произнес Писатель.
– Да-да, – подтвердил Политик.
– Темы становления демократии, развития экономики в США будем охватывать списком литературы? – спросил Строитель.
– В общем, понятно, что демократия создает условия для экономического развития...– произнес Горький. – Включить в составляемый список книги из Павленковской дореволюционной серии «Жизнь замечательных людей»: об американских изобретателях и политических деятелях? И книги Драйзера для общего представления?
– Стоит ли? – отреагировал Строитель. – Будем считать этот вопрос общепонятным.
– Итак, на «севере» – США, на «юге» – Мексика, – продолжил Политик.
– Демократически устроенные и экономически развивающиеся США...– дополнил Конструктор.
– Не будем абсолютизировать американский опыт, – заметил М. Горький. – Китайцы несколько тысячелетий привержены мудрости древних. К чему призывали древние мудрецы? К человеколюбию, правосудию, повиновению действующим законам и соблюдению установленных обрядов, правдолюбию, верности и честности... В серии Ф.Ф. Павленкова есть, кстати, книга о Конфуции. Издавалась в 1891 и 1897 годах.
– Земля обладает ценностью, – произнес Строитель, словно думая о чем-то своем.
– Если мы будем рассматривать детали военных действий между США и Мексикой, то поможет ли нам такая детализация охарактеризовать искусство дипломатии? – задал риторический вопрос Писатель.
– Поставим в центр внимания договор. – предложил Конструктор. – Гуадалупе-Идальго мирный договор, заключённый между США и Мексикой в Гуадалупе-Идальго 2 февраля 1848 года по итогам американо-мексиканской войны 1846-48 годов, закончившейся поражением Мексики.
Согласно этому договору к США перешла территория площадью 2,3 млн. кв. км. Эта территория составляет около четверти территории современных США (штаты Техас, Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада, Юта, часть Колорадо и Вайоминга).
По этому договору США выплачивали Мексике за перешедшие территории «компенсацию» в 15 миллионов долларов и, кроме того, американское правительство брало на себя удовлетворение финансовых претензий своих граждан к Мексике в сумме 3,2 миллионов долларов.
– Масштабно! – отметил Политик.
– Для характеристики искусства дипломатии важнее другое, – констатировал Конструктор. – Территории США получили не бесплатно. А за деньги.
– За деньги, господа! – повторил Конструктор, привлекая интонацией внимание участников обсуждения к своим словам. – То есть налицо не «аннексии», и уж тем более не «контрибуции». Мы можем рассмотреть, – для наглядности Конструктор нацепил одной рукой на кончик своего носа очки, а указательным пальцем другой руки слегка постучал по очкам, – и добровольность, и взаимовыгодность, и равноправность. Между прочим, в договоре есть положение, в котором выражается стремление к последующему мирному сосуществованию. Именно в этих «добровольности», «взаимовыгодности», «равноправности», «стремлению к мирному сосуществованию» может быть обнаружено искусство дипломатии.
– Насилие все же имело место. И это вызывает сожаление, – включился Политик.
– М-м, – пробурчал Писатель.
– Что же, господа? – уточнил Горький. – Поставить на выставку несколько книг? Сборники о великих путешественниках, мореплавателях, политиках, военачальниках? И более «узкую» по тематике книгу о политической судьбе южных территорий Северо-Американского континента, содержащую сведения о договоре 1848 года?
– Вы их поставьте чуть пониже, – высказал мнение Писатель. – А на верхний ряд поставьте биографию Талейрана. С его хорошим портретом на обложке. Для сведения – в 1797 году Талейран стал министром иностранных дел. Биография-то – насыщенная. Выставка к юбилею – разве плохо? К какому? А Вы почитайте биографию... Мы же говорили об историческом контексте. Разве биография Талейрана не дает определенного представления об историческом контексте договора 1848 года?
– Озаглавьте эту небольшую книжную выставку следующим образом: «Искусство дипломатии в конкретном историческом примере», – высказался Конструктор.
– Строительное дело – это разве не дипломатия? – произнес Строитель. Участники обсуждения смотрели на него с молчаливым пониманием. И продолжил. – А что, господа, если часть заголовка – «в конкретном историческом примере» – пока не размещать для публичного обозрения. А пока сделать видимыми лишь слова «Искусство дипломатии». Не будет ли такой вариант более дипломатичным?
– Благодарю, господа, за ваши мнения, – произнес Горький. – Я пытаюсь визуально представить предлагаемый стенд. На стенде звучный заголовок и всего несколько книг...
На верхнем уровне – биография Талейрана с хорошим портретом. Ниже – несколько книг-сборников с биографиями великих людей: путешественников, мореплавателей, военачальников, политиков. И – книга более «узкой» тематики, в которой наряду с другой информацией содержатся сведения о договоре 1848 года.
– На ней, этой специальной книге, разве написано, что она – о договоре 1848 года? Если сразу ее не найдете, то поставите позже. Дела давно минувших дней! Стоит ли ворошить старое? Тревожить призраки в шкафах? – заметил Писатель. – Читатель начнет с биографии Талейрана. Она насыщена темой «искусство дипломатии»! А сборники биографий великих людей разве не насыщены сведениями по этой теме?
– Не слишком ли просто? – произнес М. Горький.– Как-то не академично...Но почему бы и нет? Кто может, тот пусть сделает лучше!
Господа! Объявляю наше обсуждение, нашу мини-конференцию завершенными.
Вам желаю хорошего дня и приятного чтения!
А я направляюсь готовить тематическую выставку книг.
15 мая 2017 года.
22.Сказка об академике Тарле
Горький присоединился к читателям кафе-библиотеки, решившим обменяться мнениями за чашками кофе о прочитанных книгах.
– Алексей Максимович, – обратился к нему Писатель. – Вы увлеклись Тарле?
– «Наполеон», господа, – пояснил Горький, положив перед собой на стол книгу Е.В. Тарле «Наполеон».
– Слушайте, господа! – оживился Строитель. – Кого ни возьмите, все слушали лекции Тарле. Кто – до революции, кто – после революции. Кто до Великой Отечественной войны, кто – после. Кто – студентом, кто – уже при чинах и званиях.
