Текст книги "В час безумия"

Автор книги: Владимир Новицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

   гигантской птицы, полощутся за спиной. За генералом следует свита. Трепещет на ветру боевое знамя. Вот генерал, привстав на стременах и взмахнув сверкнувшей на солнце шашкой, отдал приказ. И двинулись вперед полки. И дрогнула степь от мощного топота многих тысяч конских копыт. Под жестоким огнем противника шли вперед казаки и погибали геройски. А за их спинами вставала из праха, ликуя, спасенная Русь. В этот, самый торжественный момент нахлынувшего видения чей-то хриплый голос, прозвучавший, как показалось Юрасику, над самым его ухом, вывел его из состояния полудремы. – Колачево!– Кричал Коськин повернувшись в пол оборота, к дремлющим пассажирам показывая пассажирам на вершину холма с виднеющейся на ней церковью в окружении нескольких десятков крестьянских изб.. Несколько мгновений Юрасик бестолково смотрел на Коськина силясь понять то, о чем хотел поведать ему возчик. Наконец поняв, что деревня, мимо которой они проезжали, называется Колачево и до ближайшей казачьей станицы остается не более двух десятков верст, удовлетворенно кивнул головой. – К обеду подкатим,– заверил возчик, стараясь ободрить уставших пассажиров. Обогнув холм, дорога нырнула в глубокую балку и по этому ни встряхнувший с себя дрему Юрасик, ни Коськин не заметили, как из-за холма выметнулось десятка три всадников и бешеным аллюром понеслись вдогон скрывшейся в балке тройке. Погоню заметили, когда передний, вырвавшийся вперед всадник, несшийся на огромном, рыжем коне, был уже в сотне шагов.

   -Малютка энто! визгливо воскликнул вдруг Коськин повернув в сторону настигавших экипаж всадников искаженное смертельным ужасом лицо. – Он же на железной дороге! Он же...! – Хотел было успокоить возчика Юрасик. Да не успел. Коськин вдруг бросил вожжи и, взмахнув руками, словно птица крыльями бросился на дорогу, прямо под копыта обезумевших от бешеной гонки коней. Оглянувшись Юрасик еще увидел, как рыжий дончак грудью сшиб попытавшегося подняться с земли Коськина и как кургузое его тело взлетело вдруг в воздух и, перевернувшись несколько раз и шлепнулось в пыль. А рыжий дончак, с полуголым всадником на спине уже заходил, сбоку желая отрезать тачанке путь к спасению. Очнувшись от сна Оленька, почему-то не могла

   оторвать глаз от смуглого, мускулистого тела обгоняющего тачанку всадника, от его искаженного злобной гримасой лица, от оскаленного в страшной улыбке белозубого рта. Рядом сухо треснул выстрел и под смуглой лопаткой всадника вспыхнула вдруг алая розочка и через мгновение, какая-то неведомая сила вырвала из седла вдруг обмякшее тело и, безжалостно скомкав, бросила на дорогу. Совсем рядом увидела Оленька побледневшее вдруг лицо Сергея Кадамова. Глаза зло прищурены. На губах играет хищная усмешка. В руке его судорожно дергается тонкоствольный маузер, выплевывая желтые, дымящиеся гильзы. Маузеру Сергея вторил не менее опасный, армейский кольт Страшинского. И отбились бы они. Унесли бы их в бескрайнюю степь сильные коськинские кони. Да не судьба видать. Обезумевшие от треска выстрелов и воплей преследователей, ни кем не управляемая тройка, свернув с дороги, понеслась к изрезанной руслами  ручьёв  глубокой впадине. Последнее, что увидела Оленька, это взлетевшего вдруг в верх Юрасика. И затем оглушительный треск, пронзительный визг коней и выстрелы. Когда она, придя в себя, подняла голову то увидела еще, как несколько всадников кружась на месте, рубили с плеча жарко взблескивающими клинками ворочающееся в пыли тело Кадамова старшего. Тела Сергея и Страшинского лежали не подвижно, голова к голове, подплывая в кровавой луже. Еще жив был Юрасик. С трудом волоча по земле, ставшее вдруг не послушным тело он полз к ней цепляясь окровавленными руками за колкую, степную траву. Оленька совсем близко видела его, ставшие большими – большими глаза. Они еще тянулись к ней. Они звали её. Но и над ним сверкнул вдруг адским пламенем чей-то клинок. Алая полоса перечеркнула спину Юрасика. Жалобно, по детски вскрикнув, он сунулся лицом в траву и

   Лишь только пальцы его рук еще шевелились. Еще тянулись к ней.

   -Нет! Нет! – кричала, протестуя Оленька. Ей казалось, что её крик лавиной обрушился на затихшую степь Она хотела кинуться к Юрасику. Своим телом, своей жизнью закрыть его. Но свет вдруг померк в глазах Она уже не слышала, как перекликались хриплыми голосами всадники, настигнувшие их, обшаривая карманы убитых. Она не чувствовала, как чьи-то руки подхватили её и бросили поперек седла. Сознание надолго покинуло её

   Пробуждение Оленьки было ужасным. Перед глазами мелькали, быстрыми молниями, острые клинки, впиваясь жадно в чьё-то грузное, содрогающееся в конвульсиях, тело, То вдруг появлялся Юрасик, Страшный окровавленный, И все тянул и тянул к ней руки словно желая защитить от чего-то страшного, еще неизвестного ей. То вдруг кто-то черный безликий наваливался на неё из обступившего его мрака и рвал грубыми, жесткими руками её тело, а она задыхалась под ним, тщетно пытаясь вырваться. Когда, наконец, кошмары отступили, и возможность видеть реальность вернулась к ней, разум её ужаснулся. Словно со стороны увидела она свое обнаженное тело, беспомощно распростертое на широкой крестьянской кровати Измятую, испятнанную синими пятнами, грудь, шею, плечи. Страшная явь не оставляла сомнений. Кто-то жестоко надругался над ней во время её беспамятства Её тело, которое так любил Юрасик, красотой которого так восхищался больше не принадлежало ни ей, ни ему. Тот тяжелый и страшный мучавший и истязавший её безвольное тело пришел не из кошмара. Он был настоящим. Это следы его рук синели трупными пятнами на её лице груди ногах. Это он, воспользовавшись её слабостью и беззащитностью , жестоко надругался над ней. Перед её глазами вдруг вновь появилось залитое кровью лицо Юрасика Исполосованное сабельными ударами тело Кадамова старшего, лежавшие в луже стынущей крови Сергей Кадамов и Страшинский Оленька вдруг осознала, что больше ни когда не увидит этих, ставших ей родными, людей Они навсегда ушли от неё в неведомый потусторонний мир оставив её одну. Ни стон, а жалкий вопль израненного звереныша вырвался из её груди. Жаркая волна беспамятства вновь затопила разум. Его она узнала сразу, как, только очнувшись от забытья, увидела за столом его широкоплечую, туго перетянутую ремнями, фигуру. Увидела и поняла: – Это он. А он, ощутив на себе её взгляд, на короткий миг повернул к ней свое лицо. Вопреки ожиданием Оленьки оно совсем не было страшным Оно могло быть даже красивым если бы не глаза. Холодные, равнодушные они не походили на человеческие. Это были глаза питона увидевшего перед собой парализованную страхом добычу. Именно таким, беззащитным и слабым существом ощутила себя Оленька, глядя в холодные, бездушные глаза своего истязателя. И желая, защитится от этого холодного, бездушного взгляда Оленька крепко зажмурила глаза. Именно так она поступала в далеком детстве, когда ей становилось вдруг страшно." Во имя Отца и сына...– обратилась она мысленно к Богу – Спаси и сохрани, владыка небесный" Бог ли, очнувшись на мгновение от своего великого сна решил помочь ей, или вмешалось провидение, но только когда Оленька открыла глаза в комнате, ни кого не было. Солнечный луч, проникнув в комнату сквозь щель в не плотно задернутых шторах, словно острый сабельный клинок, вонзился в накрытый белой, вышитой по краям скатертью стол. И там, где он касался поверхности, на скатерти расплылось желто розовое пятно. Перед глазами Оленьки появилось вдруг все, что произошло с ней вчера. Вновь метались, роняя пену обезумевшие кони. А меж ними люди. Еще живые. И холодные взблески сабель над ними. И кровь, кровь, кровь. Оленька судорожно всхлипнула. Разум её не хотел мириться ни с потерей близких и очень дорогих ей людей, ни с надругательством, совершенным над ней самой. Она.. бы заплатила любую цену, чтоб все происшедшее с ней оказалось сном. Пусть страшным, но только сном.. Но, увы. Следы на теле и память с ужасающей явью подтверждали, что все происшедшее с ней не сон. Что это правда. Страшная, леденящая душу, правда – Я должна умереть, – подумала Оленька.– Я обязательно должна умереть" Но как? Как исполнить задуманное? Как и чем? Тех, более чем скромных знаний, почерпнутых ей из душещипательных романов, о великих женах, доведенных мужской неверностью до рокового шага, явно было не достаточно. Они, как правило, принимали яд, или стреляли в грудь из револьвера и красиво умирали на руках раскаивающихся и горько рыдающих мужей. Оленька же была одна. И не было у неё яду. И револьвера тоже не было. И по этому ей предстояло выбрать другой путь ухода из жизни. Другой. Более примитивный и от этого еще более жестокий и страшный. Она долго и безуспешно пыталась разорвать простынь надеясь нарвать из неё полосок и из них сплести орудие самоубийства. Но крепкая, льняная материя не поддавалась. А Оленька спешила. Она не знала, сколько времени отпустила ей судьба на избавление от страданий. Минуту, две, час. В любую минуту мог вернуться человек из страшного ночного кошмара и тогда все повториться уже наяву. Он вновь будет истязать её. Вновь будет глумиться над её телом. Только смерть может избавить её от унижения. Оленька в отчаянии обвела глазами комнату. Нож! Ножницы! Кусок стекла, наконец! Ищущий взгляд её на короткое мгновение задержался на вонзившимся  в стол солнечном луче. Пробежал дальше. Вновь вернулся. И остановился на предмете, лежащем на краю стола у окна. Что-то знакомое почудилось ей в плавно изогнутой его форме. С трудом преодолевая головокружение, Оленька добрела до стола. Нет,  глаза не подвели её. На краю стола лежала забытая её мучителем, опасная бритва.

   Как подарок судьбы приняла Оленька находку. Потянув, слегка приоткрыла лезвие. Голубая полоска стали опасным холодком кольнула глаза и зачарованная этой опасностью она несколько минут оставалась не подвижной. Точно такой же блеск был у тех сабель, которыми бандиты рубили безжалостно родных ей людей. Этими саблями, с равнодушно-льдистым блеском, было растерзанно все, чем она жила. Было убито её прошлое. Перечеркнуто её будущее Внезапно от дверей послышались, чьи то шаги. Испуганной ящерицей метнулась Оленька к постели, под хрупкую защиту простыней и подушек. Подойдя к кровати вошедший остановился.– Жива, али задавил он тебя лихоманку? спросил женский, грудной голос..– Да меня ты не боись. Я то тебе ни чего плохого не сделаю. Баба я. Откинув край простыни, Оленька увидела стоящую у кровати молодую еще женщину – крестьянку. – И сколько вас здесь  побывало ,– грустно вздохнула она, с жалостью глядя на Оленьку. – Каженный раз все тащит и тащит. Ты. Вот что, девонька,– прошептала она быстро, кинув на дверь быстрый настороженный взгляд.– Ты, как только ночь в окно, так беги от сель. Лопатину, какую ни – то, чтоб наготу прикрыть, я тебе дам. Беги милая. Не – то замучает он тебя. Ежели сам не захочет то своре своей отдаст, в награду. А сам на крыльце стоит и любуется Аспид окаянный.. Жалостливо вздохнув, крестьянка перекрестила Оленьку и вышла из избы. Нет, слова крестьянки не напугали Оленьку. Все самое страшное, что только могло с ней случиться, уже случилось. На смену страху пришло ожесточение. Перед глазами вновь возникло, на короткий миг лицо насильника. Холодные, равнодушные глаза. Чуть дрогнувшие в презрительной усмешке губы. Да он презирал её. Сломленную униженную, раздавленную. Но он еще придет к ней как приходит хищник к убитой им на кануне жертве. Он обязательно придет. И тогда...

   .Оленька вздрогнула от пронзившей вдруг её мозг, быстрой как молния, мысли. – Да! он обязательно придет.– Она поднесла к глазам руку с зажатой в ней бритвой. На несколько мгновений сосредоточила свой взгляд на узкой полоске стали. И решение пришло. Пришло само. И приняв, его она успокоилась. Нет. Она не побежит от насильника. Она дождется его Дождется здесь в постели.. И здесь покарает его. За смерть своих родных, за смерть всех несчастных кому пришлось умереть от его рук. Мысленно она обратилась к Богу. Но не опрощении молила она всевышнего. Она просила у Бога дать ей силы. Дабы не дрогнула рука  в  решающую  минуту и ни что не смогло бы помешать ей совершить задуманное и поколебать её волю. Это была молитва война, произнесенная им перед роковой битвой. Его шаги она услышала задолго до того как он появился в комнате. Он пришел к ней. Он не мог не прийти. Его жертва была сломлена и не заглянуть ей в глаза, не увидеть животного страха перед его властью над ней , не насладиться её стыдливой красотой и беспомощностью перед его грубой силой, он просто не мог. Насытить плоть. Заглушить разгорающееся в груди адское, всепожирающее пламя, а после бросить своей своре и смотреть, наслаждаясь их рычанием и трепетом еще живого тела. Сорвав с притихшей Оленьки простыни, он несколько мгновений наслаждался её стыдливым испугом и беспомощностью, а затем с грубой торопливостью навалился на неё. Оленька не рвалась из под насильника, не сопротивлялась, не кричала. Она покорно приняла его, как и подобает жертве, боясь только одного, чтобы он не разглядел в её глазах то к чему она уже приготовилась в тайне. Стиснув  зубы  она ждала своей минуты. И только услышав над своим ухом его жаркое Загнанное дыхание, осторожно сунула под подушку руку и нашарила бритву. Стальноё остро отточенное лезвие с легким треском погрузилось в напряженную, налитую кровью шею насильника. Кровь, горячим потоком хлынула из раны на её обнаженную грудь. А она все резала и резала по вздувшимся венам на шее комиссара  Малютки, не замечая ни бьющей ключом крови, ни страшно белеющих в ране хрящей перерезанной гортани, ни слыша хриплых воплей насильника. Ошибся комиссар Малютка. Сорвав с Оленьки простыни и любуясь её красивым телом, он не заметил, что не сломленная его силой жертва лежит перед ним, а приготовившаяся к роковому прыжку пантера. Сама судьба слабыми руками Оленьки расплатилась с ним за слезы замученных им женщин, за их мужей, застреленных или зарубленных на их глазах. За страдания тех несчастных, кого он, насытив свою плоть, отдавал на потеху своим обрядникам.

   –

   Комиссар Малютка умирал. Еще дыхание его с хриплым клекотом вырывалось из груди. Но кровь уже не хлестала алыми струями из зияющих на горле ран, а выбивалась все слабеющими толчками Его большие, сильные руки, еще не давно терзавшие Оленькино тело, не подвижно лежали в кровавом озерце и лишь пальцы еще шевелились, словно хотел комиссар Малютка поймать ими ускользающую из тела жизнь. А Оленька не слышала, как на шум в избу вбежала крестьянка. Не слышала её воплей. Страшная, нагая, вся залитая кровью стояла у стены и смотрела на захлебывающего кровью Малютку. И не раскаянием светились её глаза. Жарким пламенем пылал в них еще не остывший азарт и гордость бойца только что одержавшего трудную победу над жестоким и сильным врагом. Когда услышавшие вопли хозяйки бойцы отряда комиссара Малютки толпой ввалились в избу они не сразу смогли поверить, что их грозный и сильный комиссар, сам не жалевший никого и ни когда стыл в луже собственной крови. На Оленьку они в начале не обратили внимания. В их сознании не могло уложиться, что эта хрупкая, красивая девушка, захваченная ими во вчерашнем бою и отданная по единогласному решению комиссару Малютке в качестве революционного трофея, смогла так жестоко покарать его. – Готов – подтвердил факт убийства, бывший матрос с Балтики Максим Чепурной, верный революционный товарищ и советник комиссара, поднимаясь с колен и вытирая запачканные Комисаровой кровью руки о штаны. – Так что товарищи, погиб наш верный, революционный товарищ комиссар Малютка!– в голосе Чепурного Явно послышались торжественно трагические нотки. Замолчав он медленно обвел глазами все еще хранивших растерянное молчание отрядников и остановился на Оленьке.– Это она!– рыкнул коротко он вперив в её залитую кровью грудь свой толстый, как тележный шкворень, палец – Это она, своей бандитской рукой убила нашего комиссара ! – Она, не иначе-потдакнул Малютке стоящий впереди высокий боец жадно глядя на Оленьку из под козырька. Старой, выгоревшей на солнце, фуражки. – Она это, факт. Ишь как сиськи то закровавила,сука!– А чего ребяты, можа мы её того? Отмоем от кровяки то Комисаровой и по революционному, на всех значит.?– Прошепелявил молодой, щуплый боец, скаля в похотливой улыбке тронутые гнилью зубы. – Глядишь и её порадовали бы на последок, да и сами потешились. Комиссар то, ить, завсегда дозволял – А то и вправду, товарищ Чепурной, – поддержал шепелявого не молодой уже, заросший по самые уши рыжей, давно не видевшей ножниц бородой боец. _ Все одно пропадет. А так и комиссара помянем., отомстим вроде как, и себя потешим. Для того она и родилась на свет, баба то, Что бы, значит мужику удовольствие доставлять.

   – Нет, не можно то,– громыхнул в ответ Чепурной строго глядя на окруживших его бойцов. – Она...! его палец вновь уперся в грудь Оленьки, почти касаясь её – Она нашего комиссара убила! и по этому приказываю! В трибунал её! И расстрелять! Мария..– повернулся он к бледной, с трясущимися губами хозяйке избы испуганно выглядывающей из-за спин бойцов. – Мария, ты эту стерву буржуазную от крови отмой и день во что нибудь, что бы она не трясла тут сиськами своими и не смущала товарищей революционных, когда мы судить её будем.-

   Судили Оленьку на следующий день после торжественных похорон товарища комиссара Малютки, погибшего от руки коварного врага великой пролетарской революции. Весь отряд, под командованием вновь выбранного комиссара Максима Чепурного, собрался во дворе избы в которой, до гибели, поживал безвременно погибший комиссар Малютка., а сейчас, под охраной двух бойцов дожидалась суда опасная преступница, поднявшая руку на святое святых великой пролетарской революции. ... – На жизнь верного и неустрашимого товарища комиссара....– Так сказал товарищ Чепурной. – Но могучий, революционный порыв народа сметет всех врагов великой революции и покарает смертью!– Весть о том во дворе Комисаровой избы будут судить убивицу, быстро разнеслась по селу. Мужики и бабы, собравшись за ветхим плетнем, огораживающим двор, с любопытством и жалостью смотрели на стоящую в окружении вооруженных бойцов, высокую, молодую женщину в белой, длинной рубахе и распущенными по плечам, темными, вьющимися слегка, волосами. – Ишь ты, в саван уже одели, шепнула жалостливо пожилая крестьянка, вытирая кончиком платка замокревшие вдруг глаза.. – Та нет. Не саван это. То Мария Скудельчиха ей свою рубаху дала. Ейную то комиссар покойный порвал всю. Снасильничали, не иначе, изгальники.Трои ден назад её с дороги беспамятную привезли. Господ, что с ней были, побили всех, а её комиссар, чтоб черти на том свете им горох молотили, к себе взял. Трофеей, слышь ка, революционной объявил. А чего там? Такую бы трофею да в постелю, – сострил кто-то из стоящих рядом с бабами мужиков. – Ишь как глазищами водит.! Картина не баба. Молчи, охальник! – Дружно набросились на попятившегося от неожиданности мужика, бабы. – Ишь зенки то выкатил! Вот тебя бы так поелозить! Ты б тут не только глазами зыркать начал а и еще кое чем заводил! Да тихо вы! Раскудахтались! – Шикнули на распалившихся было баб из толпы мужиков.– Али не видите? Новый комиссар говорить будет.– Председатель революционного трибунала, товарищ комиссар Максим Чепурной, зачитал приговор. Оленьку приговорили к смертной казни через расстреляние. " За злостное сопротивление новому, революционному порядку, выразившемуся в покушении на жизнь революционного комиссара Малютки посредством разрезания горла бритвой бродобрейной марки немецкой"... Приведение смертного приговора революционного трибунала в исполнение, поручили щуплому, гнилозубому Ефимке и рыжебородому Мелентию. Несколько минут толпа крестьян хранила гробовое молчание, не подвижно оставаясь за забором Им еще не верилось, что эту молодую, красивую женщину, совсем не похожую на убивицу, а скорей похожую на учительницу обучавшую в прошлом году деревенских ребятишек грамматике и счету, скоро убьют. Но вот над молчаливой толпой зашелестел вначале тихий, но все усиливающийся, возмущенный ропот..– Сначала снасильничали, а после вбивать?! Али мы не знаем, каким охальником был комиссар.! Не было на деревне бабы али молодки за чей подол он бы не цеплялся! Бабы! Та чего ж мы стоим то!?– Прозвенел над толпой крестьян звонкий, женский голос. – Они же сестру нашу убивать решились! – Сбросив оцепенение, охватившее их после прочтения приговора бабы, а за ними и мужики шагнули было вперед. Плетень затрещал под их напором. И отбили бы они Оленьку. Уже попятились назад бойцы малюткинского отряда испуганного решительностью крестьян. Но навстречу напирающей толпе шагнул новый комиссар Максим Чепурной. – Тиха!– Могучий бас комиссара перекрыл возмущенный гул толпы. – Тиха! Кто хуч один шаг сделает, сам расстреляю!– Громовой голос. Огромная, похожая на вставшего на задние лапы медведя , фигура комиссара и маузер , слепо и страшно глядящий на толпу , подействовали отрезвляюще на крестьян. – И впрямь пальнет.– Шепнул кто то боязливо. – Ишь бугаина какой. Такой хуч кого сломит. Одно слово "матрос".. – А Чепурной, подтверждая сказанное и утверждая свою власть над топтавшейся у плетня толпой, пальнул несколько раз из своего маузера над головами крестьян. Услышав гневный посвист пуль, хватив ноздрями кислого, пахнущего смертью, порохового дыма толпа крестьян начала быстро редеть – " Пусть с ними всевышний разбирается. На то он и Бог что бы за сирых да обездоленных заступаться. Вскоре за плетнем ни кого не осталось. – Вот как надо с народом разговаривать – Самодовольно проворчал Максим Чепурной засовывая в деревянную кобуру свой маузер

   На Оленьку он уже не смотрел, После вынесения приговора она уже перестала для него существовать. Подозвав к себе рыжебородого Мелентия и гнилозубого Ефимку, он приказал отвести приговоренную к расстрелу преступницу в саду и там кончать без жалости. – И смотрите у меня! чтоб без канители всякой. Не то сами знаете. Разговор будет короткий. – Напутствовал он отрядников. В длинной, непомерно широкой рубахе, пожертвованной ей хозяйкой, со связанными за спиной руками шла Оленька, в свой последний путь, ступая босыми ногами в теплую, нагретую солнцем пыль. Позади неё, шагах в пяти шести, шагали Мелентий и Ефимка. – Ишь ты, как вихляется Стерва шептал, облизывая вечно мокрые губы Ефимка, глядя в спину идущей впереди Оленьке.

   -Ни чего, лишь бы до саду быстрей добраться. Тамока мы её распробуем. А Чепурной то, комиссар наш новый, чего сказал?– – Осторожно напомнил Мелентий – Али забыл?-

   – Ни што нам,– упрямо качнул головой Ефимка _ Он в саду, чай, нас караулить не будет. А мне то чего? охотно уступил Ефимке Мелентий – Ей все одно конец Не уж такому добру даром пропадать.?– За деревней, шумел на вольном ветру яблоневый сад. Сюда и привели они Оленьку. Повалили её на теплую землю и долго, сменяя друг друга, насиловали по очереди. – Ты рубаху то! Рубаху задери по выше да морду еённую закрой, хрипел, брызгая слюной Ефимка. – А то зыркает глазищами, аж мороз по шкуре.-

   Наконец насытившись, он, заполнено дыша, сполз с Оленьки и растянулся на траве, рядом с Мелентием. – А ты чего?– спросил он товарища.– Лежит она ишо, Ждет, поди. Пущай ждет,– равнодушно откликнулся Мелентий. – Все я. Разгрузился. И я все – сожалеющее вздохнул Ефимка. И жмуря от, охватившего его вдруг блаженства глаза сказал – А хороша баба. Дух от неё идет не нашенский.. Ясно дело, лениво откликнулся Мелентий. – Кровь то у неё голубая. Не наша, чай, мужицкая.– Покурив не спеша они встали. Ну что, кончать её будем? – спросил Мелентий отбросив щелчком окурок цигарки. А можа подождем ишо?– Осклабился в похотливой улыбке гнилозубый Ефимка – Можа ишо Ахмедку позвать? Он до баб дюже охочий. А здесь ить даром, Подходи и бери. Нет не можно Ахмедку,– подумав возразил Мелентий хмуря свои густые, рыжие брови.– Ахмедка веры не нашенской. А ей все одно, что наша вера, что не наша. Лежи себе да помалкивай. Нет не можно,– твердо повторил Мелентий отводя взгляд от Ефимки. – Коли сам хочешь я не супротив. Коли нет, кончать её давай. А то не дай Бог, заявиться кто. Оленька лежала там же где они, и оставили её. Жива аль нет? – проворчал Мелентий останавливаясь над ней – Жива, небось, Ничего с ней не сделается.,– откликнулся, коротко хохотнув, Ефимка, заметив, как грудь Оленьки подымается и опускается в такт дыханию.– Ишь как сиськами то шевелит, сука.-0ни еще несколько минут постояли над ней, невольно любуясь плавными, мягкими линиями её измученного ими но все еще красивого, не растерявшего юношеской свежести и силы, тела.. – Ишь ты, разлеглась стерва,– бормотнул скороговоркой Ефимка облизывая мокрые губы. – А чего ей еще делать.? – хмуро бросил Мелентий отводя взгляд от Оленьки – Давай кончать, однако. Неча тут зенки пялить. А чего и не поглядеть – возразил Ефимка. – Когда еще доведется. Давай подальше её утащим и там порешим,– не слушая Ефимкиных возражений заторопился вдруг Мелентий вздрагивая от охватившей его, не понятной тревоги. – Чего это мы её тащить будем? заупрямился Ефимка – Пусть сама и шагает. Неча тут нежности всякие разводить. А то ж ишь развалилась. Слышь, девка. Окликнул он Оленьку, ткнув её в грудь стволом винтовки. – Вставай! Отдохнула ужо! И то, девка, вставай. Завозились мы с тобой,– вторил гнилозубому Ефимке Мелентий отчего – то прячась за спину своего товарища. _ Совсем скуксилась стерва.-С досадой сказал Ефимка. щуря глаза.– Возись теперича с ней. А ты бы не скуксился!? – С неожиданной злостью выкрикнул Мелентий. Желая прикрыть наготу Оленьки, он нагнулся над ней и потянул вниз рубаху прикрывающую лицо несчастной. Но вдруг, резко отпрянул от неё, бормоча, что, то не понятное. Глаза его, наполненные ужасом , казалось , вот вывалятся из орбит . Еще не давно густые, вьющиеся, темно-каштановые волосы Оленьки сияли не порочной , старческой сединой. -Аааа! -дико взвыл за спиной гнилозубый Ефимка и бросив винтовку кинулся бежать по единственной, ведущей в деревню дороге. А Мелентий не мог сдвинуться с места. Ноги его словно вросли в землю. Побелевшими, ставшими вдруг не послушными, губами, он бормотал слова давно уже позабытой им, молитвы не в силах оторвать глаз от лица умершей молодой женщины.

   –

   Поздно вечером, когда народ уже разошёлся по своим домам, дверь церкви вдруг распахнулась и перед священником, являвшим собой вид обычного деревенского батюшки, рухнул на колени, едва перевалив порог, рыжебородый, с безумным взглядом мужик.

   Утром, омытое и отпетое тело Оленьки лежало в наспех сколоченном, деревенским плотником гробу. Трое деревенских мужиков спеша, дорывали могилу.

   -.... Царство небесное рабе вновь представившейся прими Господи в царствие твое ...... – Пел монотонным речетивом батюшка, окуривая умершую душистым дымком ладана. Окончив работу, крестьяне, молча, стояли у могилы опершись на тяжелые заступы. Шагах в двадцати от свежей могилы, стоял на коленях рыжебородый мужик, с залитым слезами лицом и молил о прощении, за содеянное. А из-за Дона, клубясь черными тучами. Накатывалась гроза, громыхая громами и посверкивая серебристыми, так похожими на острые, кавалерийские клинки молниями. То ли предупреждала людей о грядущих лишениях и бедах хлынувших из преисподней на русскую землю, Толи пробовала свой молодой голос.

   –Отшумят, отгремят революции. Спадет с глаз хмельная пелена, навеянная лживыми лозунгами пришедшей к власти группой авантюристов и преступников. И очнутся люди. И стеная и раздирая в кровь свои лица, будут оплакивать своих сестер и братьев ими же загубленных в час безумия.

   КОНЕЦ

   Кошелев – Новицкий.