Текст книги "В час безумия"

Автор книги: Владимир Новицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  В час безумия

   Затаив дыхание шел Юрасик рядом с Оленькой, стрепетом

   прислушиваясь к легкому шороху ее мягких сапожек по булыжнику

   которым была выложена мостовая.

   Сегодня у него самый счастливый день. Вернее вечер.

   Именно сегодня Оленька впервые позволила ему взять ее под руку

   и сердце Юрасика сначала замерло в сладостном томлении,

   а затем заколотилось вдруг в бешеном ритме, словно желая

   выскочить из груди. Идя рядом с девушкой, он старательно тянул носок, стараясь изо всех

   сил походить настоящего офицера кои во множестве прогуливались, до недавнего времени,

   со своими дамами по блистающими огнями улицам Петрограда,.

   Он даже забыл, что на нем не щегольская форма юнкера артиллерийского училища

   с погонами и фуражка, которой он очень гордился, а черная, презираемая всеми военными.

   студенческая шинель и такая же фуражка блинчиком.

   Как и любой молодой человек, выросший в семье военного, с детства приученный

   к строгому порядку и дисциплине, воспитанный на воинских уставах и чувстве долга

   служения отечеству, Юрасик с глубоким презрением относился вечно гудящей недовольно

   студенческой толпе, выплеснувшейся на улицы из распахнутых настежь дверей

   университетов и училищ охваченного пожарищем революции Петрограда

   Но в этот вечер ему было не до гудящих студенческих толп.

   Рядом с ним, слегка касаясь его плеча, шла Оленька. Она же Ольга Терская..

   Постоянная участница его детских игр и забав.

   Познакомились они в незапамятные времена в одном из

   дачных поселков под Одессой, где любили отдыхать их родители предпочитавшие

   шумным ресторанным застольям, коими славилась в то время Россия,

   сонный, тихий покой дачного существования.

   Уж не тогда ли и зародилась в его душе первая, робкая привязанность к кареглазой

   девочке; переросшая затем в огромное, заполнившее все его существо чувство,

   воспетое поэтами всего мира.

   Он, ликуя, бежал к ней навстречу, когда она, в сопровождений своих родителей

   появлялась во дворе их дачи. А Оленька, заметив его, неизменно напускала гордый,

   независимый вид и лишь величественно кивала своей, украшенной большими бантами

   головкой, отвечая на его приветствие.

   Правда, высокомерие и гордость покидали ее сразу, как только взрослые оставляли детей

   одних. Оленька тут же превращалась в быстроглазую, отчаянную девчонку, в компании

   с которой можно было обследовать самые таинственные уголки старого, вплотную

   примыкающего к дачному поселку, парка, собирать цветные, окатанные волнами,

   камушки и ракушки на уходящей далеко в море косе.

   Мечтать о дальних, полных опасности походах, быстроходных кораблях под белыми

   парусами, уходящих в необозримую даль мирового океана, и еще много, много о чем

   другом из того, чем можно заняться в компании с надежным и верным другом.

   А, может, любовь пришла позже.?

   Когда они, после нескольких лет разлуки, встретились вновь в доме у Терских и,

   стоя в прихожей, перекидывались ничего не значащими фразами и очень мило

   краснели от охватившего их смущения, не решаясь  взглянуть в глаза друг друга.

   Или тогда он, будучи приглашенным на торжественный вечер празднования

   Рождества Христова, забившись в угол, наблюдал, как легко и свободно вальсирует

   Оленька с бравым, усатым поручиком.

   Кажется, тогда он, томимый жесточайшей ревностью, решил вызвать бравого поручика

   на дуэль и непременно убить его. Или лучше оказаться раненым, конечно смертельно, самому.... И чтобы Оленька обязательно склонилась над ним, умирающим  от

   горячей пули, и плакала бы горько, сожалея о своем легкомысленном поступке,

   а он бы, мужественно сдерживая раздирающую его грудь боль, утешал бы ее,

   и последние слова. Произнесенные им, были бы, конечно, о любви к ней.

   Увлекшись, Юрасик настолько явственно представил  рыдающую на своей холодеющей

   груди Оленьку, что слезы едва не потекли из его собственных глаз.

   Но поручика убивать не пришлось, как, впрочем, не пришлось и Оленьке рыдать

   над холодеющим трупом Юрасика. Где то далеко, в  никому не ведомых Карпатах

   немцы прорвали фронт русских и во все расширяющуюся брешь хлынули свежие дивизии.

   Для пополнения обескровленной армии из России отправлялись новые полки.

   С одним из таких полков отправился на фронт и бравый поручик. А Юрасик, не

   смотря на горячие просьбы отправить на фронт и его, получил отказ и продолжал встре-

   -чаться с Оленькой.

   По всему было видно, что дело клонится к свадьбе и родители обговаривали меж собой

   судьбу молодых. Сетуя на лихое время и свихнувшийся совсем мир, в котором предстояло

   жить их детям. Тревожное ли время сблизило эти две семьи, или любовь их детей

   стало причиной тому, только взаимная привязанность семей Кадамовых и Терских

   росла день ото дня.

   Редкий вечер не проводили они вместе, обсуждая за ужином волнующие их вопросы

   и новости

   Вот и в этот вечер Терские уехали на извозчике к Кадамовым, а Юрасик и

   Оленька, со свойственной всем молодым беспечностью, не вняв предупреждениям

   взрослых об опасности поджидающей их на улицах славного некогда Питера,

   решили идти пешком, благо до дома, в котором снимали квартиру Кадамовы

   было, по их мнению, совсем не далеко.

   А вечер был холодным.

   Дующий с Невы ветер таинственно шуршал в закоулках пожухлыми листьями.

   Стены домов, словно гигантские горные хребты, вздымались к темному небу

   Усыпанному  яркими звездами. А меж ними еще более темные и загадочно

   молчаливые улицы-ущелья.

   – Тебе не страшно?– шепнула Оленька, прижавшись слегка к плечу Юрасика

   -Конечно, нет! Что ты?! – едва не задохнулся от возмущения Юрасик

   -Я же русский офицер! Конечно, он несколько преувеличил.

   Представление его в офицеры задерживали по каким-то причинам к его, Юрасика огорчению. Мимо скользнула чья – то невесомая тень. Где – то позади  хлопнул выстрел.

   За ним еще и еще. Татакнул злобной скороговоркой пулемет. И смолк.

   – Стреляют,– Оленька зябко передернула плечами.

   -В кого?-

   -Солдаты распоясались,– как можно спокойней объяснил Юрасик

   -Перепились, вот и стреляют-

   А в душе восторг. Всегда независимая, гордая Оленька вдруг прижалась к его плечу

   в поисках защиты. За углом, прямо посреди улицы, костер.

   Алые отблески пламени тревожно метались по мрачным стенам домов. У костра шевелились

   не ясные тени.

   – Заслон – шепнул едва слышно Юрасик

   – Может, обойдем-

   Но их уже заметили

   -Стой!– долетело от костра протяжно. – Стой!-

   Две угрожающе огромные тени отделились от костра и направились к ним.

   – Ты не беспокойся, заторопился Юрасик успокоить Оленьку.

   -это только заслон. Солдаты. Проверят и отпустят.

   А громадные тени приближались. На примкнутых к винтовкам штыках кроваво

   взблескивало пламя.

   – Стоять!– Повелительно выкрикнул один из солдат,  останавливаясь  напротив Юрасика и Оленьки  хотя  и  стояли  они  не подвижно там, где застала их первая команда

   -Стоять,– повторил он еще  раз  явно наслаждаясь произведенным на прохожих впечатлением

   Стоять! Х-то такие?-

   – Гуляем мы. Понимаете.– Начал объяснять Юрасик противным, срывающимся от охватившего его вдруг волнения, голосом.

   -Ишь ты – ухмыльнулся солдат окинув цепким взглядом фигуру Оленьки

   -Гулящие, стало быть. А то може6т с нами загульнем?– предложил он, подмигнув игриво глазом. – Мы и барышню тоже приветим-

   -Нет, нет, господин солдат, заспешила Оленька, отказываясь от приглашения и прячась за спину юрасика от откровенно похотливого взгляда солдата, – домой нам-

   -Эй, Егорушкин! Х-то тама , долетел от костра начальственно требовательный бас.

   -А студентик  тута, – откликнулся Егорушкин повернувшись к костру,– Гулящий он. С мадамой своей!–  Ну так пропусти ,– приказал тот же бас. Пущай катятся к....и добавил такое, что горячая кровь прилила к лицу Юрасика.

   Ну ладно, идите, коль так,_ разрешил Егорушкин, махнув рукой в направлении уходящей

   в темноту улицы. Погодь-ка маленько ваше благородие,– остановил уже шагнувшего было Юрасика второй солдат, цепко ухватив его за рукав шинели и обдав при этом тошнотворным

   запахом винного перегара и махорки. – Ты, ваше благородие, господин студент, мори, многообе Ежели папироски али водка имеются, лучше выкладывай сам. Не то мы и тебя, и барышню твою враз обысчем. – Нету у меня ничего, – глухо ответил Юрасик, содрогаясь от презрения к себе и страха за Оленьку. Он вдруг воочию увидел, как корявые, заскорузлые пальцы солдата расстегивают пальто на груди Оленьки.

   -Не позволю! – мысленно воскликнул Юрасик, остро ощущая, как в ладонь скользнувшей в карман шинели руки вдавилась плоская рукоять браунинга, не так давно подаренного ему отцом.– Ишь ты испугалась барышня-то,,-Удивился Егорушкин, с улыбкой глядя на попятившуюся от них Оленьку. – Испужалась, али духом солдатским брезгует-.

   -Где имя... – с закипающей злобой ответил Егорушкину второй солдат, все еще удерживая Юрасика за рукав его студенческой шинели,– Как кровушку нашу пить, так они тут первыя!

   А как ночку– другую с солдатиком провести да утешить его, так у них тут любвя не та. Нежности имя всякие подавай! Вот погодитя ужо,– пригрозил он, с ненавистью глядя на Юрасика и застывшую за его спиной Оленьку,– Вот как только разожжем пламя мировой революции так и покидаем вас всех туда, и вся нежность.

   С ужасающей ясн6остью Юраесик понял, что сейчас выстрелит. Выстрелит прямо в эти, источающие ненависть, глаза. Какая-то неведомая сила уже потянула из кармана вооруженную пистолетом руку. Но солдат уже уходил, небрежно закинув за спину, вновь кроваво блеснувшую штыком винтовку.

   Ишь ты, осуждающе качнул головой Егорушкин =Эллой нонче Федька-то. Как зверь лютой на людей бросается.

   Они убегали, Убегали от стыда и страха. Убегали от позора и грязи выплеснувшейся на них из глаз солдат. Убегали от своей беспомощности перед теми, кого еще совсем не давно считали своими, чьей историей гордились и восхищались.

   -Не могу больше,– Задыхаясь, едва выговорила Оленька, повисая на руках у Юрасика.

   -Не могу я больше, – повторила она жалобно. Тяжело дыша, они при прижались к холодной и мрачной стене дома. Мимо, группой прошли матросы, почти не видимые в своих черных бушлатах и только ряды блестящих пуговиц тускло светились в темноте.

   Один из них, шедший с краю, заметил прижавшихся к стене Юраесика и Оленьку и презрительно сплюнув под ноги грязно выругался......– Тут революция в мировом маштабе,а они Любовь раскручивают.....-

   -Ну, зачем они так а!?– спрашивала Оленька сквозь хлынувшие из глаз слезы

   Ведь на Куликовом поле они плечом к плечу. Суворов великий их чудо-богатырями называл. И Наполеона разбили. И Севастополе, у Толстого. А эти... – голос её дрогнул от не заслуженной обиды и оскорбления.

   Это не они, ответил Юрасик, бережно обняв за плечи всхлипывающую девушку, словно желая закрыть её от холодных, презрительных глаз изменившегося вдруг мира.

   -Это были не они, это были другие.– Удивительная загадочность ночи кончилась. Перед ними лежал погруженный в ночной мрак город с испуганно бегущими прохожими по заплеванным окурками и подсолнечной шелухой улицам с молчаливо шагающими матросскими патрулями, солдатскими заслонами у косматых костров. Это был не их, некогда блистающий великолепием Петроград, Это был совершенно чужой, неожиданно возникший из пугающего вселенского мрака город, презрительно глядящий на них тысячью безжалостных глаз.

   Дверь им открыла мать Юрасика Юлия Петровна Кадамова, высокая светловолосая женщина еще не потерявшая привлекательности и того милого женского обаяния заставляющего мужчин останавливаться и восторженно смотреть в след.

   -Юрасик!– воскликнула она, с укором глядя на сына. – Как же ты мог!? Мы так волновались за вас. Уже так поздно. Мы уже все....– Она еще хотела сказать Юрасику о том, как они все волновались, ожидая их, но замерла на полуслове заметив заплаканные глаза Оленьки на побледневшем от пережитого страха лице.

   -Нас солдаты задержали,– ответил Юрасик на немой вопрос матери.

   -Но вы не беспокойтесь,– добавил он торопясь успокоить мать. он хотел еще добавить , что страшного ни чего не произошло и солдаты их отпустили. Но было уже поздно. Богатое воображение Юлии Петровны. Свойственное впрочем, всем импульсивным и романтическим натурам уже нарисовало ей ужасную картину встречи молодых людей с солдатами.

   У слышав её возгласы в переднюю, торопливо вошли Павел Юрьевич Кадамов и родители Оленьки. На не успевших раздеться Юрасика. И Оленьку посыпались вопросы встревожившихся не на шутку родных. Но вскоре, убедившись, что с их детьми, ни чего страшного не приключилось, Наталья Владимировна Терская увела дочь и все еще бледную Юлию Петровну на женскую половину, а мужчины вернулись в гостиную. И здесь Юрасика ждал Сюрприз. С фронта приехал младший брат Павла Юрьевича Сергей Юрьевич Кадамов которого все родные и близкие друзья называли почему-то просто Серёжей, не смотря на то, что и лет ему было уже за тридцать и на плечах его золотом поблескивали полковничьи погоны. Надо ли говорить, что в глазах Юрасика, с детства бредившего офицерскими погонами и подвигами на полях сражений личность Сергея была окружена ореолом славы и романтизма. Вот и сейчас, глядя на дядю восхищенными глазами, Юрасик не заметно принюхивался к нему стараясь уловить запах сгоревшего пороха, взрывчатки и ещё всего того, чем, по его мнению, должно пахнуть обмундирование офицера – героя совершавшего подвиги на поле боя во имя боевой славы во имя России. Но, к его огорчению, от Сергея исходил запах одеколона, табака, водки и ничего того, что могло бы подтвердить его причастность к сражениям и подвигам.

   -Что это ты брат, невесту свою по улицам водишь?– обнимая племянника, спросил Сергей.

   Время нынче тревожное, Не до прогулок с барышнями.– И словно в подтверждение его слов за окном гулко ударил выстрел, и чей-то жалобный вопль оборвался на высокой ноте, е

   -Царство небесное, рабу, вновь представленному Господу нашему,– скороговоркой шепнул Николай Алексеевич Терской осеняя себя крестным знамением.

   -Да, тесно там сейчас, у ворот то райских,– в пол голоса сказал Сергей Кадамов ни к кому не обращаясь. – Целыми батальонами валит туда наш брат, русский офицер. На фронте не знали, кого больше боятся, следует. Спереди немцы бьют. Сзади свои в спину целят-.

   -Куда идем?– грустно вздохнув, произнес Кадамов старший. – Куда катится матушка наша Россия?-

   -Надо идти на Дон, окрепшим вдруг голосом заявил Сергей.

   -Да, да господа, именно на Дон конечно, если мы не хотим, что бы и нас также как цыплят. Прямо на улице. И там, на Дону начать формирование, из верных присяге казаков и нас, русских офицеров, армию спасения России. Сформировать армию и ударить по взбесившейся солдатне. Да именно ударить,– повысил он голос заметив протестующий жест Терского, – И поверти мне, господа, другого выхода у нас нет. -

   -Это же война, Сережа. Война внутри страны. Против своего народа-Великомученника,Богоносца.-!

   -Да бросьте вы эту достоевщину, господа!– почти выкрикнул Сергей.

   -Ваши богоносцы расстреливают русских офицеров прямо на улицах! Пьяная солдатня и матросы насилует их жен, дочерей! Грабит господские к5вартиры! Громит магазины и банки! В стране хаос! Бунт! Россия на грани вселенской катастрофы! А вы молите нас о пощаде!? О милосердии!? Это просто безответственно, господа! Это же....!

   – Серёжа, успокойся, пожалуйста, прервал брата Павел Юрьевич.

   Давай те лучше выпьем, по русскому обычаю. И за встречу. И за детей наших. За их счастливое избавление от рук этих разгильдяев.

   Но едва мужчины успели наполнить рюмки, как в гостиную вошли женщины.

   О! Да какая же ты стала взрослая, Оленька,– изумленно воскликнул

   Сергей, поднимаясь из за стола навстречу девушке.

   -Никогда бы не подумал, что из такого маленького, глазастого грачонка может вырасти такая красавица. И клянусь честью русского офицера, что если бы я это знал, то нашему Юрасику ходить бы холостяках еще лет десять.-

   -Сдается мне, милый Сережа, что холостяковать предстоит тебе,– ответила Сергею Юлия Петровна уже полностью оправившаяся от недавнего потрясения. – Сердце Оленьки принадлежит Юрасику,

   -Ну тогда позвольте мне порадоваться за Юрасика и будем надеяться, что наш род не канет в лету бесследно,-сказал Сергей склонив в легком поклоне голову перед порозовевшей от радостного смущения, девушкой.

   Появление в гостиной  женщин  развеяло тревогу  вызванную спором о судьбе России, а легкое, белое вино помогло Юрасику и Оленьке окончательно освободиться от последствий пережитого страха охватившего их после неожиданной  встречи с солдатами и вскоре весело смеяться над случившимся, в третий или в четвертый  раз рассказывать сидящим за столом о вечернем приключении каждый раз добавляя к своему рассказу все больше смешных деталей. А если бы они все таки попытались отнять у тебя Оленьку? – неожиданно спросил Сергей Испытывающее глядя на племянника.

   -Стрелял бы! – не задумываясь воскликнул Юрасик содрогаясь от прилившей в друг к сердцу горячей волны мужества. – Обязательно стрелял бы! и чтобы ни у кого, а прежде всего, конечно у Оленьки, не возникло ни каких сомнений, с едва скрытой гордостью вытащил из кармана брюк плоский, вороненый браунинг.

   -Хороша игрушка,– подбросив на руке пистолет, сказал Сергей, с улыбкой глядя на племянника. – Я рад за тебя. Не было в нашем роду трусов и думаю, не будет. Хотя боюсь представить, что могло случиться с вами обоими если бы они догадались что ты вооружен. Скорее всего...-

   – Сережа..– предостерегающе воскликнула Юлия Петровна. Сережа не надо больше об этом! Выпейте лучше водки.-

   Но, ни водка, ни притворно громкий смех уже не могли заглушить возникшее вновь острое чувство тревоги от надвигающейся на них опасности. Каждый из сидящих за столом, вдруг ясно ощутил насколько хрупок и не надежен их мир, к которому они привыкли и считали вечным и нерушимым, В любую минуту могли загрохотать в подъезде тяжелые сапоги и ни что уже не спасет их от неминуемой беды. Ни плотные шторы на окнах, ни массивные, дубовые двери, ни дорогие, сверх надежные замки и запоры не послужат им защитой. Они вдруг ощутили себя сидящими на крохотном островке, затерянном в безбрежных просторах мирового океана. Яростно ревет шторм. Огромные волны с гневным ревом накатываются на их последнее пристанище, грозя смыть его и погрести в бездонной пучине несчастных людей. И нет спасения обреченным.

   Вскоре женщины ушли к себе  оставив мужчин одних. Ушла с ними и Оленька, посчитав не приличным оставаться одной в мужском обществе.

   Павел Юрьевич предложил было и Юрасику покинуть общество взрослых и отправиться к себе. Но за племянника неожиданно заступился Сергей.

   -От чего же ему уходить? – спросил он, обращаясь к брату.

   -Юрасик уже далеко не ребенок, если бы не эта, большевистская революция он бы уже носил на плечах погоны русского офицера. Хотя впрочем...– Он откинулся на спинку стула и с усмешкой глянул на племянника сквозь густую пелену табачного дыма, повисшую над столом. – Хотя впрочем, Юрасик сам должен решить остаться ли ему с нами или уйти.-

   -Я останусь! Я! Да я конечно останусь! Я с вами!– торопливо выпалил Юрасик путаясь и смущаясь, чувствуя, как лицо начинает наливаться пунцовой краской стыда. Да и как тут не покраснеть? Его, без пяти минут офицера русской армии все еще считают ребенком. Стыдно господа! Ей Богу стыдно!-

   -Правильно,– кивнул головой Сергей Юрьевич соглашаясь с племянником и одновременно одобряя его решение. – Русский офицер рождается на этот свет офицером, а не выучивается на него, как утверждают некоторые, набитые чепухой головы. –

   Господа! А не выпить ли нам водки, В нашей кампании прибыло. Великолепный повод господа! Выпили за вступление Юрасика в касту взрослых. Поздравили Павла Юрьевича с повзрослевшим сыном. Выпили и за неё, за могучую, великую и не делимую.

   -А мысль о Доне, поверьте господа, не соль уж и безрассудна, – вернулся к прерванному разговору Кадамов старший, поставив на стол опустевшую Рюмку.

   -Кто если не мы русские офицеры? В конце концов, и я на что ни будь сгожусь. И не беда что в отставке. Ведь я тоже офицер. И послужить России-Матушке рад всегда.-

   -Нет, уж вы меня простите господа, но я все, же против войны – заявил Николай Алексеевич терской, привлекая к себе внимание легким постукиванием вилки о хрустальный графинчик с искрящейся на дне водкой.

   -Вы только представьте, господа, русские стреляют в русских. Это же просто абсурд! Это не возможно. А как же национальная идея всеобщего, русского братства? Вместе со своим народом? На мой взгляд, нам не надо спешить. Большевики у власти долго не продержатся. Набьют карманы золотом и камеями и разбегутся. И еще господа, у нас есть царь! Наследник престола! И еще, господа, у нас есть Бог. Он не допустит развала и хаоса в православной стране.-

   -Царь отрекся от престола и в настоящее время находится в плену у большевиков. Наследник тоже в плену. А Богу, милейший Николай Алексеевич, Богу, до нас, русских, нет ни какого дела, мрачно заметил Сергей.

   -Господа, неужели это крах? Крах России?-

   -Обойдется. Россия еще сильна.-

   -Нет, господа. Все во много сложнее . Во много раз.–  Сергей Кадамов закурил. Оглядел собеседников сквозь повисшее над столом облачко дыма.

   -Представьте господа. Разваленная армия. Митингующие рабочие. Воры, налетчики и прочий сброд выпущенный большевиками из тюрем, в считанные дни создали в стране хаос. И я просто уверен господа, что только армия может навести порядок в стране. Да господа, только Армия,– Говорил Сергей спокойно и это спокойствие придавало его словам какую – то магическую силу, способную зажечь пламенем далеко уже не трезвые души сидящих за столом собеседников. И надо ли говорить о том огне, вспыхнувшем в еще не искушенной душе Юрасика. Он уже готов был, прямо сейчас, бежать, лететь, мчаться. На Дон. Туда, где ,по словам Сергея, будет решаться в кровопролитных боях судьба великой России.

   Кадамов старший уже не твердой рукой вновь наполнил рюмки водкой, не забыв на этот раз и Юрасика что было расценено им как доказательство того, что он принят в среду взрослых.

   -Господа,– встав из-за стола, Павел Юрьевич поднял рюмку.

   -Господа. Я предлагаю выпить за нашу несчастную, но все еще великую и горяче любимую нами Россию!– И дым, дым, дым. От многих десятков выкуренных папирос. И не видать уже ни чего за сизой, клубящейся пеленой.

   Через два дня Сергей Кадамов исчез. И в доме о нем словно забыли. С тревогой прислушивались к чужим голосам в подъезде. К топоту чьих-то ног. К доносившимся с улицы выстрелам. Но судьбе было угодно беречь их дом. Мимо их окон летели пули. Рядом с их домов убивали русские русских и им уже не верилось, что было время, когда не было многоголосых митингов, расстрелов, погромов.

   А жизнь продолжалась. В церквях, под колокольный звон, крестили вновь народившихся и отпевали вновь представившихся рабов Божиих. Первых было меньше. Вторых больше. Убивали не только большевики. Убивали эсеры и анархисты. Убивали и расплодившиеся в огромном числе, разные террористические группировки. Убивали ради великих идей, ибо идеи без крови существовать не могут. Чем величественней, чем громадней идея, тем больше крови она требует. Но убивали и без идейные. В подворотнях и тихих переулках таилось обласканное новой властью, выпущенное из тюрем жулье. И вновь гремят выстрелы. Вновь льётся кровь. Но уже не за идеи, а за право владеть тугим кошельком, одеждой и еще всем тем, что можно найти в карманах у убитого. Вот в такое суровое время в одной из церквей старенький  как и сама церковь, священник обвенчал Юрасика и Оленьку. А с древних, потемневших от времени икон смотрели на них скорбно святое семейство. Верно, знали святые о страшном пути коим предстояло пройти по жизни их любимым чадам. Вечером на торжестве в честь бракосочетания молодых, в квартире Кадамовых собрались самые близкие друзья их семьи, Священник батюшка Илларион с матушкой Анастасией и бывший адвокат, а при новой власти служащий банка, Анатолий Анатольевич Крымов с супругой. После традиционного " горько молодым" и до дна выпитых рюмок за столом , отдаленно напоминающим по количеству тарелок и тарелочек и всевозможных вазочек и графинчиков дореволюционное изобилие, завязался откровенный, совсем не свадебный разговор. Говорили о ценах, на базарах, взлетевших до самых небес. О непонятных и от этого непонятия еще более зловещих комиссарах. О выпущенных из тюрем большевиками бандитах совершающих дерзкие налеты на дома и квартиры, уважаемых в городе господ и не редко оставляющих после себя стынущие в лужах крови, обезображенные трупы.. Слухи, слухи. Темной бесконечной рекой катились они по улицам Петрограда. – А. Слышали...? С этого слова начиналось утро. И дальше следовал такой набор ужасов, что сердце испуганного обывателя сжималось в тугой, маленький, слабо трепещущий комочек и от леденящего душу страха перехватывало дыхание.

   – А вы не слышали...? – Начала Варвара, служившая горничной у Кадамовых с еще незапамятных, дореволюционных времен. – А вы слышали? На площади опять офицерьев убивали.– Выдав новость она многозначительно замолчала с высока глядя на притихших господ. Здесь надо сказать, что горничные, дворники, служанки в то смутное время занимали весьма уважаемое в обществе место информаторов. Пользуясь доверием новой власти, принадлежали они к классу угнетенных, они проникали всюду и с успехом заменяли выходящие с опозданием или не выходящие совсем газеты. С тревогой ожидал их возвращения с базаров приговоренный к вымиранию класс господ.Кого еще убили? Кто еще арестован не известно, откуда взявшейся, новой, говорят, самой страшной партией чекистов? Кто ограблен? Вот и сейчас, все сидящие за столом, услышав новость, насторожились, ожидая страшных подробностей убийства офицеров. Но Варвара молчала, открыто наслаждаясь вниманием господ.

   -Ну и что же? много ли их там убили? – не выдержав затянувшейся паузы, спросил Варвару Павел Юрьевич, изо всех сил стараясь на лице безмятежное выражение скучающего обывателя. – А я то почем знаю – воззрилась на него Варвара.

   -Мне чай не докладывали. Убили и все. Может с тыщу, а может и поболей-

   -А ты Варвара, не преувеличиваешь?– осторожно спросил горничную Николай Алексеевич Терской. -Вчера ты сказала тыщу, сегодня опять тыщу.Этак и офицеров столько в Петрограде не наберется.-

   -А я што! Не сама чай придумала. Мне сказали так,– обиделась Варвара.

   -Да да, конечно, тебе просто так сказали,– с готовностью подхватила Наталья Владимировна Терская. – Ты его, пожалуйста, прости. Он у нас известный упрямец.

   -А чего мне?– равнодушно откликнулась Варвара.– и пущай их бьют. Попировали и будя. Головы то им теперь как куренкам   посворачивают.

   -Варвара!– голос Юлии Петровны сорвался на высокой ноте.

   -Варвара, ты свободна сегодня. Можешь к себе идти-

   _Видали?– с усмешкой произнес Павел Юрьевич, кивая головой вслед ушедшей Варваре.

   -Тыщу! и хоть бы что!-

   – Ох, карает нас Господь за грехи наши тяжкие, – горестно вздохнув  проговорил батюшка Илларион размашисто перекрестившись. – Протрубят трубы иерихонские.-

   -А вчера, говорят, семью Стариковых начисто вырезали – шепотом сообщила матушка Анастасия. – Горничная, говорят, друзей привела и-

   -Да, сейчас и дворники, и горничные все при чеке состоят, уверенно заявил Николай Алексеевич. _ Тайное, так сказать, сотрудничество. Как только чуть чего, так и...-

   Оленька иЮрасик в разговор не вступали, но с тревожной настороженностью прислушивались ко всему, что произносилось за столом. Здесь, в освещенной спокойным светом свечей уютной гостиной, за накрытым столом опасность не казалась столь не отвратимой  а  плотные кремовые шторы                                                                       на окнах скрывающие от глаз непроглядную, пугающую черноту ночи, и закрытые на массивный, железный запор двери создавали иллюзию защищенности, хотя все прекрасно понимали, что ни дубовые двери, ни сверх надежные запоры не спасут. И словно предупреждая их об этой уязвимости на улице затрещали выстрелы. Юрасик, забыв о торжественности и степенности свойственной моменту, метнулся к окну.

   -Свечи, Господа! Свечи!– свистящим шепотом восклицала Юлия Петровна совершенно забыв о том, что нужно делать со свечами в момент надвигающейся опасности.

   Слегка отогнув край шторы Юрасик наблюдал за разыгравшейся  напротив их дома трагедией. Он видел, как две тени. Замерли на мгновение посреди улицы, словно раздумывая над чем то. Но тут вновь затрещали выстрелы и одна из теней метнулась  дальше по улице, а вторая кинулась было за ней. Но тут какая-то неведомая сила, догнав  толкнула в спину и нелепо взмахнув руками, тень неподвижно распласталась на снегу. Из за угла вывернула группа солдат, человек шесть, семь и остановилась над убитым. Несколько минут они о чем то спорили, энергично размахивая руками. Затем двое солдат, видимо получив команду старшего  исчезли за углом. Вскоре подъехал извозчик. Убитого завалили в пролетку и увезли. Следом ушли и солдаты.

   -Что там, Юрасик? Что случилось? – шепотом спрашивал из-за спины Юрасика Павел Юрьевич. – Убили – односложно ответил Юрасик так же шепотом, словно боясь быть услышанным солдатами

   – Кого убили?-

   -Не знаю. Увезли уже.– Он был один? Нет. Второй ушел. Господи, прости грехи наши,– скороговоркой бормотнул скороговоркой отец Илларион и поднял было руку, собираясь осенить себя святым крестом. Но в этот момент кто-то с улицы, чуть тронул цепочку колокольчика и тот вяло звякнул, предупреждая хозяев, что у двери стоит кто-то посторонний, Оцепенение охватило всех, кто находился в гостиной – Вот оно!– подумал каждый. Прошло несколько томительных минут. – Может, померещилось.? Показалось?– Но звонок над дверью ворохнулся еще раз, и еще. Кто-то стоящий за дверью, теряя терпение, несколько раз дернул за цепочку торопя хозяев. Из коридора донеслись тяжелые шаги Варвары. И совершенно не, кстати, вспомнилось вдруг Юрасику, как мать учила Варвару ходить по тише. Не бить пятками по полу. Но учение в прок не пошло. И отчаявшись изменить что-то Юлия, Петровна махнула на Варвару рукой, к великой радости самой Варвары, решив справедливо, что положительные качества горничной с лихвой перекрывают один единственный недостаток и только морщилась когда из коридора доносился тяжелый топот. Но сейчас звук Варвариных шагов не вызвал ни у кого не удавольствия ни насмешки. Скорее наоборот. К нему прислушивались с затаенной надеждой. В прихожей глухо клацнул засов. До обостренного чувством близкой опасности слуха сидящих за столом людей донесся испуганный вскрик Варвары. Чье-то приглушенное бормотание. Стон. С непомерным грохотом упал на пол стул. Это Юрасик, выхватив из кармана свой браунинг, кинулся из  гостиной , намереваясь до последнего дыхания защищать свою семью. Защитить или погибнуть в бою как и подобает русскому офицеру.