Текст книги "В час безумия"

Автор книги: Владимир Новицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

   -Четыре и деньги вперед.-

   -Хорошо – поспешил согласиться Павел Юрьевич. – Только деньги поделим. Два золотых сейчас и два, когда в станицу приедем. – Вынув из кошелька деньги, заметил Павел Юрьевич и понял, что не хватит у мужика сил отказаться от золота. И не хватило. Уже через час с  небольшим тройка сильных, степных коней вынесла на дорогу, легкий, на мягком рессорном ходу экипаж. Кинулись из под копыт коней  испуганно  кудахчущие  куры. Взметнулась золотистым облачком взбитая колесами пыль. И исчезла тройка. Затерялась навсегда в бескрайних степях придонья. Словно и не было её.

   – Детство Свое Малютка помнил смутно. Да и было ли что помнить? Шумные базары, да серый цвет подвальных стен и такие же серые и худосочные лица товарищей беспризорников, освещенные тусклым светом свечного огарка. А вместо колыбельной мышиный писк и возня в темных углах. И еще холод. Промозглый всепроникающий холод. И еще запомнилась Малютке страшная кривая улыбка Каледы. Калёда считался хозяином подвала и вечером, когда вернувшиеся в подвал с улицы беспризорники, поделив добычу, разбредались по своим углам, появлялся в окружении своих дружков с неизменной улыбкой на лице. И каждый ночующий в подвале должен был отдать половину полученной при дележке добычи. На языке беспризорников это называлось платой за спальные места.   Отказывающихся  платить, жестоко избивали каледины дружки и выгоняли из подвала на улицу. Досталось однажды и Малютке. Уж слишком мала была хлебная  горбушка, доставшаяся ему при дележе добычи и исчезла раньше, чем Каледа подошел к нему. – Сожрал ?, – спросил Каледа склоняясь над кучей грязных лохмотьев служивших Малютке и постелью и одеждой. Малютку Каледа бил сам. Знал он, что не способен малыш дать сдачи. Постоять за себя. Но шло время. Из худосочного заморыша превратился Малютка в рослого широкоплечего парня с тяжелыми, не знающими жалости кулаками и жестким взглядом темно – серых глаз навечно поселившейся в них волчьей настороженностью. В не добрый час сошлись их пути– дороги с Каледой. – Помнишь? – Коротко спросил его Малютка, глядя остановившимися глазами в бегающие испуганно заплывшие Каледины глаза, когда, поздно вечером  они с дружками  ввалились  в уютный каледин домик. Выла истошно жена Каледы, когда дружки Малютки, сорвав с неё платье, завалили её на кровать и принялись насиловать по очереди на глазах привязанного к этой же кровати Каледы. Но и этого Малютке было мало. Та боль еще не была отомщена. Еще звучал в ушах его зловещий голос. Еще стояла перед его глазами зловещая каледина физиономия. И тогда  его взгляд остановился на испуганно  выглядывающей  из под  стола  девочке лет семи. Каледа  затравлено хрипел и плевался  кровавой  пеной глядя, как издеваются над  его женой  дружки Малютки. Но когда увидел перед собой качающееся на веревке, дергающееся тельце своей дочери, со страшно запрокинутой на бок светловолосой головкой, вдруг дико захохотал, глядя на своих истязателей безумными глазами. С этой страшной ночи, словно что-то сломалось в душе Малютки. Он уже не мог уйти из ограбленной им квартиры или дома не насладившись  воплями и стонами  застигнутых им в врасплох жертв. Их предсмертные вопли, стоны и хрипы волшебной музыкой звучали в его ушах. А страдания и муки несчастных не утоляли, а только разжигали в его душе не уносимое, дьявольское пламя. Тщетно рыскала по городу полиция, надеясь, напасть на след дерзкой банды. Но Малютке везло. Рыцари ночи бесследно исчезали с места происшествия раньше, чем туда успевала прибыть полиция, не редко оставляя после себя стынущие в лужах крови, обезображенные изуверскими пытками трупы, при виде которых даже у видавших виды полицейских стыла в жилах кровь. Но всему приходит конец. Пришел конец и малюткинскому везению. Двух его сообщников настигли пули полицейских обложивших банду, словно охотники стаю волков. Еще троих Малютка пристрелил сам, когда понял, что влипли они на этот раз крепко и живыми им отсюда не уйти. Расправившись, таким образом, с сообщниками, Малютка с поднятыми руками вышел к полицейским. Эту помощь, равно как и добровольную сдачу в руки полицейских, суд учел и принимая во внимание молодость подсудимого и тронутые горькой историей его детства, вынес щадящий приговор. Через три года Малютка вновь на свободе. Но не долго. Удача покинула его. Приговор суда на этот раз был суров. И пришлось бы ему провести на каторге провести свои лучшие годы. Да грянул семнадцатый год. Не выдержав бешеного напора буйных февральских ветров, рухнул царский трон в России. Вчерашние слуги царя великой страны, прозрев вдруг и признав в помазаннике божием сатрапа и обвинив его во всех грехах, поражениях и несчастиях отреклись от него и нацепив себе на грудь алые банты, вышли на, ставшие вдруг тесными, улицы Петрограда, хмелея от хлынувшего на них нового и упиваясь звучанием новых слов – Свобода! Революция! Республика! – потребовали от него отречения от престола. Одна из таких колонн, обдуваемая пьяным, февральским ветром, вломилась в ворота тюрьмы, где в числе подобных ему, ждал отправки в места отдаленные, вновь осужденный Малютка. Словно мощная штормовая волна хлынула она на тесный, обнесенный высокой, каменной стеной двор тюрьмы, разметав жиденькую цепочку охранников попытавшихся преградить ей, путь и, обычно погруженные в строгую тишину тюремные коридоры, огласились вдруг торжествующими воплями и топотом множества ног. – Братья! Свобода! Равенство! Революция!– С жалобным скрипом распахнулись двери и в камеру ворвались возбужденные, разгоряченные люди.

   – Революция! Братья! Свобода!-

   К поднявшемуся с нар, растерянному Малютке подлетел какой – то маленький, пухленький господинчик, в распахнутом, дорогом пальто и сверкающими возбужденно, на нежно розовом лице, заплывшими жирком глазками и, облапив возвышавшегося над ним Малютку, возопил ликующе. – Свобода, гражданин! Свобода! Конец проклятому прошлому! Конец царизму! Николашку кровавого долой! Мы уже братья! Ура! Браво!

   Малютка не моргая смотрел на розового господинчика. Еще не понимая происходящегоон понял только одно. Он свободен, И может уйти туда, где его ждет такая желанная и пьянящая свобода. Двери камеры открыты настежь. Из коридора доносится многоголосый шум толпы, в которой легко раствориться исчезнуть спрятаться от внимательных глаз вездесущих сыщиков царской охранки. Осторожно отстранив от себя все еще вопящего что-то восторженное, господинчика, Малютка еще не решительно шагнул в коридор. Какая-то расхристанная дамочка с ликующим воплем кинулась к нему на грудь. Малютка лишь мельком глянул. В мелькнувшие из под откинутой вуальки бирюзовые глаза. И мимо, мимо. И как память о ней, осталась в судорожно сжатой руке белая полоска пухового шарфика. Выйдя из тюрьмы, Малютка настороженным взглядом окинул двор. Буйствуя, разноголоса, вопила толпа, восторженным ревом встречая появление каждого заключенного – Революция граждане! Свобода! Вставай проклятьем...!– Малютку подхватили на руки, и он неуклюже раскорячив руки и ноги, поплыл над толпой. Внизу проплывали, словно явившиеся из небытия, распахнутые в крике рты, налитые безумием глаза. – Виват революция! Виват Керенский! Урра!-

   Передовая с рук на руки Малютку донесли до стены, стискивающей в своих объятиях здание тюрьмы и бросили в снег. Здесь на него налетел огромный, похожий на вставшего из берлоги медведя, мужик в черном, распахнутом кожухе и с налитыми кровью глазами меж которыми красовался сизый, похожий на большую сливу нос, и, схватив беспомощно барахтающегося в снегу Малютку в объятия и сдавив, так что захрустели костипроревел хриплым басом: " Братка!" – Как символично граждане! взвизгнул за спиной задыхающегося в медвежьих объятиях Малютки чей-то голос. – Они братья! Граждане! Они братья! Это символично! Братья встречаются вновь у ворот тюрьмы! Вот она, свобода! Вот она революция! – Из-за плеча мужика полезла в глаза Малютке чья-то вытянутая физиономия с козлиной бородкой и болтающемся на тонком шнурочке пенсне. – Господа, он же замерз! – Вдруг взвыл обладатель козлиной бородки. – Граждане, борец за свободу замерзает! Да неуж мы !....-

   -Братка мерзнет! – Проревел мужик, цепляясь одной рукой в бобровый воротник чьего-то пальто. – Братка замерзает! – Сымай!– Ревела в ответ толпа – Сымай! Пальто борцу за свободу! Шапку...!– Когда, наконец помятый и одуревший от объятий любвеобильной толпы Малютка был, вытолкнут за ворота тюрьмы на нем красовалось пальто с богатым, бобровым воротником и такая же шапка.. Удаляясь от тюрьмы, еще не верящий в случившееся Малютка с тревогой оглядывался по сторонам, ожидая, что вот – вот хлестнет в спину тревожная трель свистка городового и забухают торопливо, нагоняя его, тяжелые шаги, Но к его удивлению, никто, на заполненных народом улицах, не обращал на него внимания. Мимо шли колонны солдат и матросов вперемешку с важными и не очень важными господами. Трепал ветер алые банты и транспаранты с начертали на них призывами и лозунгами. Грозно звучала " Марсельеза". А с многочисленных портретов, смотрели в необозримую даль будущего, суровые, бородатые люди. Шли за ними окутанные дымом ладана не большие колонны верующих, неся над собой золоченые хоругви и иконы. Шли на борьбу с дьяволом, спустившимся с холодных небес на грешную землю и замутившим разум людской. Качались в руках, идущих впереди колонн священников, кадила. Звучало церковное пение. А сквозь Легкую пелену дыма смотрели на людей с древних икон, скорбные лики святых. Любовью и скорбью были наполнены их глаза, Словно знали святые, по какой страшной дороге предстояло пройти их любимым чадам.

   –

   Отшумели буйные, февральские ветры. Отзвенели звонкой капелью март и апрель. Сизым ласточкиным крылом мелькнул май. Из Петрограда уходили на юг, к берегам благодатного Крыма переполненные поезда. Подальше от черных матросских бушлатов. От слоняющихся по улицам солдат. От захлебывающихся тревогой и восторгом газетных полос. Где – то далеко еще идет война. Остатки деморализованной, русской армии пытаются противостоять полнокровным немецким дивизиям расплачиваясь кровью верных присяге солдат и офицеров за бездеятельность правительства Керенского и за предательство. Но это далеко. Скорее, скорее к ласковому теплому морю, к щедрому солнцу. Окунуться в голубые волны. Смыть вместе с дорожной пылью растущую тревогу за страну. Увидеть в синей морской дымке хищные силуэты русских, боевых кораблей, и убедиться, что Россия еще сильна и вечна и  нет на земле  силы  способной сломить мощь великой державы. В толпе господ и зажиточных обывателей, терпеливо ожидающих очередной поезд стоял и Малютка. Через несколько недель, после его счастливого освобождения в его душе поселилось странное, лишившего его покоя чувство тоски. Оно появлялось неожиданно в образе женщины со смутным, исчезающим из сознания лицом и яркими, бирюзового цвета глазами. Целыми днями он слонялся по улицам города, заглядывая в прикрытые вуальками глаза идущих на встречу женщин, в надежде найти ту, что бросилась к нему на грудь в тюремном коридоре забитом буйствующей толпой. Когда тоска, острой иглой вонзалась в сердце, лишая сна и покоя он подносил к лицу узкую полоску белого шарфика и с жадностью вдыхал ускользающий аромат её духов. Только работа отвлекала на время его от поисков. Но вламываясь в чужие квартиры или вскакивая на ходу в пролетку и наставляя свой револьвер на тех, кому волей случая предстояло быть ограбленными, он и тогда ловил себя на том, что искал ее. Так прошло лето. Наступила осень. К власти в стране пришли какие-то большевики. На улицах все чаще звучали выстрелы. Работать становилось труднее. Малютке было безразлично, в кого стреляли и чья кровь дымилась на обледенелых мостовых. К политике он был равнодушен. Еще в тюрьме тощий и вечно кашляющий узник пытался приобщить его к борьбе за великое дело революции и вселить в темную душу Малютки нетленный дух борца за счастье народа страдальца

   . Но наука не пошла в прок. Увидев полное невосприятие Малюткой духовных ценностей борца революционера, политический ушел. Больше Малютка его не видел. Скорее всего, его знакомство с политикой на этом и закончилось бы навсегда. И закончил бы Малютка свой жизненный путь, как и большинство его коллег от случайной пули, выпущенной наугад испуганной жертвой, или в пьяной ссоре от острого ножа. Да только судьбе было угодно приготовить ему другой конец. Однажды под утро, гонимый острым приступом тоски, шел Малютка по продуваемой холодным ветром улице. И вдруг прямо в глаза, острый, как бритва, луч света. Прижался Малютка к темной стене дома, да поздно кажется. Фыркнув двигателем, машина остановилась на противоположной стороне улицы, Несколько не ясных теней мелькнули в призрачном свете притушенных фар и растворились в темноте. – Не заметили,– перевел дух Малютка.

   – Бежать?!– Но страх невидимыми путами сковал мышцы. Малютка узнал машину. Днем она появлялась редко. Но вечером, стоило только сгуститься темноте, как с улицы доносилось её усталое пофыркивание и испуганные обыватели, прячась за плотно зашторенными окнами с тревогой гадали, у какого, же подъезда остановиться эта страшная машина? Чья сегодня очередь? Несколько минут до обостренного страхом слуха Малютки не доносилось ни звука, Но вот в доме напротив послышалась какая-то возня.. Сухо треснуло стекло и осколки с жалобным звоном посыпались на прихваченную морозом мостовую. Чья-то не ясная тень появилась в оконном проеме светлым пятном выделяясь на темном фоне. Но щелкнул выстрел и попытавшийся выскочить из окна человек бесформенным комом рухнул вниз. – Мертвый,– определил Малютка по звуку падения тела. Еще до его слуха донесся жалобный, женский вопль, оборванный на высокой ноте. И вновь все стихло – " Бежать! Бежать! " требовал мозг, чуя леденящую опасность. Бежать по дальше от этой притаившейся у дверей подъезда, страшной машины. От лежащего у стены дома трупа. От смертельной опасности, которой, казалось, был пропитан даже стылый воздух. Но было страшно. Страшно пошевелиться. Страшно сделать первый шаг., Так и стоял Малютка, распятый страхом на холодной стене дома, как жук, приколотый булавкой к листу ватмана безжалостной рукой коллекционера, пока хищный нос маузера не толкнул под ребра и чей – то вкрадчивый голос спросил " Кому стоим милок? Ждем кого?" Качнулся, было, Малютка в сторону, но тут, же в другой бок ткнулся еще один ствол. – Не балуй, – предупредил Малютку хриплый бас. Скосил глаза Малютка. Совсем рядом тускло блестят пуговицы морского бушлата.

   – В машину его, товарищ Чепурной,– приказал вкрадчивый голос с лева. – Слышал?– хрипло выдохнул обладатель баса. – Швартуйся братишка, по-тихому. Точка, А то враз концы обрубим. И кранты. Сем футов под килем. Прямо в царство Божие. К генералу Духонину.– Машина, вихляясь и поскрипывая, двигалась не спеша по середине улицы. Скользил по мрачным стенам домов голубой свет фар. Кроме Малютки в кузове машины сидела, привалившись к борту спиной молодая женщина с непокрытой головой. Рядом с ней пожилой мужчина с пышными, седыми усами.

   -Они убили его, Анатолий Львович! – шёпотом восклицала женщина, обращаясь к усатому господину. – Эти звери убили Сержа! -

   -Успокойся, Сонечка, – отвечал женщине так же шёпотом мужчина, пытаясь успокоить её.– И над ними есть власть.-

   -Кто он ей?– Мучительно думал Малютка с не понятным волнением прислушиваясь к, доносившемуся до него шёпоту. – Кто? Отец? Муж? Брат?– Почему-то в эту, полную смертельной опасности минуту ему очень захотелось найти ответ на этот вопрос. Очень захотелось заглянуть ей в лицо. Увидеть её глаза. Быть может они похожи на те, что искал он долгие месяцы своей свободы. Быть может это она? Быть может.... Но рядом, презрительно сопит матрос Чепурной. Одно не осторожное движение и... Машину на повороте занесло и сильно тряхнуло. И тут же ощутил Малютка, как отвисает карман пальто, а рукоятка пистолета, о котором он совсем забыл, жестко ткнулась в грудь. Горячая волна на несколько минут затопила разум. Мысленно он уже представил себе, как не ожиданно вскакивает на ноги. Выхватывает из кармана пистолет. И стреляет. Стреляет. Одну, нет, лучше две пули в сопящего рядом презрительно матроса Чепурного. Еще две – тем двоим, сидящим молча у кабины, вероятно тоже матросам. Дальше прыжок через борт и пулю тому, с вкрадчивым голосом и водителю. Самому сесть за руль и гнать куда-нибудь подальше, в спасительную темноту ночи. В эти несколько минут горячечного забытья Малютке и в голову не пришло, что и машину он водить не умеет. Да и стрелять, естественно будет не только он. Стрелять будут и в него! Но рядом была женщина. Её, едва слышный шепот вызывал лихорадочную дрожь в душе Малютки. Ему вдруг показалось, что. Это именно та самая женщина, с бирюзовыми глазами бросившаяся ему на грудь в тюремном коридоре. Та самая, чей образ, возникающий неожиданно перед глазами, лишал его покоя и сна. Он уже явственно видел, как ее ласковые руки гладят, лаская его лицо, а теплые, податливые губы шепчут слова благодарности, адресованные ему за спасение Опьяненный этим видением и близостью женщины Малютка совсем забыл о настороженно сопящем рядом Чепурном. А зоркие глаза матроса уже заметили потянувшуюся к внутреннему карману пальто руку бандита. Тяжелый, матросский кулак, со страшной силой обрушившийся на малюткинскую голову вышиб сознание..

   -Ах ты паскуда!-Рычал ,захлебываясь яростью матрос Чепурной размахивая револьвером над поверженным На дно кузова Малюткой. -Притух контра и ждал значит, как кнехт ржавый !– Очнулся Малютка от острой боли в боку. Машина стояла во дворе какого-то дома. – Вставай, гнида!– прохрипел матрос Чепурной подкрепляя сказанное еще одним пинком.– Вставай! приехали!– Сдерживая рвущийся из груди стон, Малютка с трудом перевалился через борт машины. Женщина и её пышноусый спутник стояли уже в низу. Их завели в освещенный тусклым светом одинокой лампы, длинный коридор, заканчивающийся лестницей ведущей на второй этаж. По этой лестнице увели женщину и её спутника. В коридоре Малютка остался один, если не считать скучающего у входной двери охранника Ему было очень плохо и страшно. Нудной болью ломило бок. В голове шумело от удара пудового, матросского кулака. Но и сквозь этот шум улавливал Малютка доносившиеся из-за закрытых дверей, звуки. В соседнем кабинете кого-то били и после каждого удара избиваемый жалобно вскрикивал. Где– то наверху выла женщина. Тоскливо выла, страшно. Из-за каждых дверей доносились, до обостренного страхом слуха Малютки, стоны, плач, проклятия, вопли, сливаясь в жуткую какофонию. И казалось ему, что весь этот дом наполнен был человеческой болью. Человеческими страданиями. Он вдруг понял, что скоро и его заведут в одну из этих страшных комнат и тоже будут истязать. Страшные картины рисовал его воспаленный разум. От безысходности ныло под ложечкой. Подкатывала к горлу тошнота. Отчаянный налетчик, Безо всяких угрызений льющий кровь своих жертв шагающий по трупам людей Малютка, сам панически боялся смерти. Своей собственной смерти.Равнодушно,не обращая внимания на доносившиеся из-за дверей звуки ,курил у дверей часовой Лениво щуря глаза от дыма. И от этого равнодушия забила Малютку нервная дрожь, сотрясая, как в ознобе, оплывшее холодным, липким потом тело. В большом кабинете, куда втолкнули Малютку двое крепких парней в кожаных куртках, было холодно и не уютно. Пахло дымом. У окна печка-буржуйка с черной и кривой, выходящей в, забитую куском ржавой жести Форточку, трубой. Рядом с печкой куча, поблескивающих лаком обломков, бывших вероятно, еще совсем недавно, стульями, шкафами, столами и еще Бог знает чем, но очень нужным бывшим хозяевам и превратившимся в не нужный, годный только на дрова хлам у хозяев новых. За столом сидел молодой парень в матросском, полосатом тельнике и накинутой на плечи черной, хромовой куртке. У печки застыла не подвижно, молчаливо загадочная фигура Чепурного. За спиной, сидящего за столом молодого матроса тот самый незнакомец с вкрадчивым голосом. На нем новый офицерский китель, без погон перетянутый крест на крест тугими ремнями. При виде Малютки он наклонился к уху матроса. – По делу Голубовского. На стреме стоял гад. У поручика этого. Убег бы подлюка, если б я промахнулся.-

   -Не знал я, ваше благородие. Привычно рыданул Малютка. – Мимо шел.-

   -Не бреши!– Коротко прервал его матрос.– Мы тебя еще послухаем, контра. Продолжай, товарищ Коллюжный – А и чего тут продолжать, – громыхнул басом от печки Чепурной. – Контра он махровая. По всему видно. Видишь вон и благородию вспомнил-

   -Мимо шел я..– Мимо говоришь!?– Рявкнул вновь от печки Чепурной шагнув к отшатнувшемуся от него Малютке. – А это что!? Тоже мимо!? – Вороненый ствол пистолета жестко ткнулся в губы. – Только чуть прикрыл глаза, как эта сука уже лапой в карман шасть.-Обяснил он матросу повернувшись к столу. ну тут я его по нашему, по балтийски,значит и угостил разок. Залез в карман то к нему, а там пистоль офицерский. С ними он, факт. И думать тут не чего. К стенке и все дела!-

   -Ну что, ваше благородие?– Глянул с низу в верх на Малютку матрос. Сурово глянул. Словно на мушку посадил его. Колкие мурашки испуганной стайкой шмыгнули по потной спине Малютки. В карих глазах матроса прочитал Малютка свой смертный приговор. Черная, холодная пустота окружила его. А оттуда, из неведомой, бездонной глубины тянула к нему свои костистые руки пустоглазая смерть. Уже у самого сердца ощутил Малютка её сухие, льдистые пальцы.– Сомлел офицерик то совсем,– с презрительной ухмылкой заметил Чепурной – Того и гляди в штаны напустит, контрик.-

   -Да, квелый паразит попался, – согласился матрос. И подняв взгляд на Малютку сказал. – Ты, ваше благородие, если жить хочешь, выкладай все на чистоту.– Его острые как спицы, глаза сошлись на Малюткинской переносице.– Говори, гнида!– Рявкнул за спиной Чепурной.– Говори! Не то мозги вышибу! – И вышиб бы, наверное. Да неожиданно хлопнула дверь. Вошедший, не глядя на Малютку, подошел к столу и повернувшись в пол оборота, начал что то объяснять матросу. Что-то знакомое почудилось Малютке в резком, почти каркающем выговоре вошедшего. Еще не веря, в то– что судьба свела его еще раз с человеком , которого он с полным правом мог назвать своим учителем. Он еще и еще вглядывался в знакомое, с изуродованной рваным шрамом щекой лицо, боясь ошибиться. А перед глазами, появляется вдруг темный и узкий, словно ущелье переулок и из него, словно из черной норы, выглядывает он, Малютка. Бешено колотится в груди сердце. Во влажной от пота ладони скользкая рукоять револьвера. Вот в начале сверкающей огнями улицы появляется пролетка. Первая в его жизни пролетка, в которую он должен прыгнуть на ходу и наставив револьвер на прячущихся под поднятым тентом пассажиров заставить их расстаться со своими кошельками, так как это бы сделал настоящий рыцарь ночи. Пролетка рядом. – Давай!– Хрипит рядом голос Чижа, человека, под чьим началом и начинал Малютка свою жизнь в преступном мире. Словно рысь, подкараулившая свою добычу, кинулся Малютка, целясь ногой на подножку экипажа. Но толи замешкался он слегка. Толи пассажир был настороже, только не повезло начинающему грабителю. Тяжелый удар в грудь начищенного до зеркального блеска сапога отбросил Малютку на дорогу. В дюйме от его головы пронеслось бешено вращающееся колесо пролетки. Тогда Чиж дотянул его, почти теряющего сознание до какого – то подвала. Больше они с ним не встречались. И вот сейчас встретившись с ним глазами рванулся, было, Малютка к своему учителю но, наткнувшись на предупреждающий взгляд, остановился. Замер.– Кто это?– Спросил Чиж отрывисто, вновь поворачиваясь к матросу и небрежным кивком голова, показывая на Малютку. – Да по делу Голубовского... не хотя пояснил матрос.– У окна караулил гад. Вот и зацепили его.-

   -По делу Голубовского говоришь? с сомнением тянет Чиж, с иронической улыбкой глядя на Малютку. – А ну выдь в коридор, говорит он ему. – Выдь,выдь, Мне тут с товарищем Алексеем поговорить надо кой о чем.– С трудом переставляя, ставшие вдруг не послушными, ноги. Малютка вышел в коридор, сопровождаемый недоуменными взглядами Коллюжного, Чепурного и товарища Алексея. А когда вернулся то всем своим существом душой и телом только что побывавшем на краю холодной бездны ощутил происшедшие за время его отсутствия перемены в настроении, еще не давно готовых пустить его в расход, людях, чего ж ты сразу то ничего нам не сказал!?– воскликнул товарищ Алексей глядя подобревшими глазами на едва переступившего порог Малютку. – Сразу – то почему молчал? Так, мол, и так. Не контра я, какая, а самая что ни на есть пролетария. Ошибочка, мол, у вас товарищи вышла.-

   -Так не поверили, бы, скромно потупил глаза Малютка.. – Эх ты, море ясное! Да наш ты! Понимаешь? Наш! Ты же пролетарий. Факт. Ну, воровал. Ну и что? Может ты, этим, своим действием протест выражал. Против мировой буржуазии боролся? А каково? Верно, я говорю, товарищи? – Товарищ Алексей торжествующим взглядом обвел присутствующих. Чижа, молча стоящего у стола и с легкой усмешкой смотрящего на застывшего в нелепой позе посреди кабинета Малютку. – Свой. Чего тут тянуть, – охотно согласился Коллюжный. – Хлебанул горя мальчишечка вот и кидануло в сторону.-

   -Эх, на корабль бы тебе, братишка,– мечтательно выдохнув, сказал товарищ Алексей. – Вот уж школу-то, где ты бы прошел Шторма воет!. Брызги в лицо! А ты прешь носом на волну и сам черт тебе не страшен, потому как матрос ты! Так я говорю, товарищ Чепурной?– -Знамо так, откликнулся от печки Чепурной – Матрос это сила! Матрос, это революция! А это что? Тюкнул разок по голове, по нашему, по балтийский значит, так он и клешни раскинул как кнехт ржавый -. -. Ну это ничего, – товарищ Алексей ободряюще улыбнулся встревожившемуся было вновь Малютке.. – Злости пролетарской тебе, конечно, не достает. Но борца за правое дело мы из тебя сделаем. Будешь контриков давить не хуже революционного матроса. – И прав был товарищ Алексей предрекая Малютке судьбу революционного борца. Уже два месяца отслужил Малютка в особом отряде под командованием товарища Чижа и безжалостно давил контрреволюционеров всех мастей. Правда, в первое время было не легко. Явно не хватало пролетарской ответственности и революционной злости. Но товарищ Чиж умел воспитывать вновь прибывших в свой отряд.. Умел накачивать в их души революционную злость и нетерпимость к представителям проклятого, свергнутого волной народного гнева, прошлого. Делал он это просто. Заметив, так презираемую им гримасу к жалости к жертве на лице революционного бойца, он брал у него винтовку из рук и стрелял сам, стараясь только ранить жертву. Затем он возвращал бойцу его оружие и приказывал добить несчастного, предварительно вынув из магазина патроны. Так как штыков на винтовках не было, до добивали просто прикладами, Чиж, стоя рядом с воспитуемыми, втолковывал не решительному бойцу как должен вести он себя в данном случае. – Ты врага бьешь! Понимаешь? Врага! А ты его гладишь, словно брата родного! После двух – трех таких приемов и спирта, который выдавали расстрельной команде в неограниченных количествах, вопли и стоны раненых действовали на революционно настроенных бойцов не больше чем предсмертный визг поросенка на мясника. Прошел эту школу ненависти и Малютка. Так – как на работу он вышел с возвращенным ему Чепурным револьвером то добивать раненного контри-ка, пришлось рукояткой пистолета. Раненный не кричал, не молил о пощаде, а закусив губу, задерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы стон взглядом торопил его и покорно закрыл глаза увидев над собой занесенную для удара руку с зажатым в ней тяжелым револьвером. А Малютка, ударив раз, уже не мог остановиться. Он бил и бил по превратившейся в кровавую массу, голове не замечая, что руки и лицо его забрызганы теплой, человеческой кровью. Дьявольский огонь пылал вновь в его душе. Когда работы не было, Чиж брал машину и, выбрав из особо доверенных трех-четырех человек, уезжал с ними в город, поразвлечься. Малютка, после проведенной Чижом проверки на верность революционным законам, как правило, попадал в это число избранных. И вновь шли они по городу, как и в былое время. А где-то, за многочисленными, слепо глядящими на мир, окнами, покорно ждали своего часа их жертвы, приговоренные к унижению и уничтожению самой историей. Служба Малютки в отряде Че Ка прервалась самым неожиданным образом. В конце апреля вызвал его к себе товарищ Алексей.

   -Ну как освоился?– спросил он Малютку едва он вошел в кабинет. Слышал я как о тебе товарищ Чиж отзывается. Слышал. А мы ему верим. Молодец! Через час с не большим Малютка узнал от товарища Алексея, что в донских степях слаживается не легкая обстановка. Казаки, любимчики царские, советскую власть сковырнуть решили. – Говорил ему товарищ Алексей, горячечно поблескивая глазами. – Вот наши контрики всех мастей в их сторону рыльца воротить начинают. Наша задача дорожку на Дон всей этой контрреволюционной сволочи, перекрыть. Усек? Бойцов тебе в отряд надежных подберем. Комиссара назначим. Мандат выдадим. Сил у тебя хватит. Ненависти к врагам революции тоже. Так что....– Напутствуя Малютку, не знал товарищ Алексей, что нерушимая вера его в правое дело революции скоро поколеблется и жизнь его прервется в одном из подвалов ЧеКа, ибо поддавшийся сомнениям в правоту и мощь революции становится её врагом. А враг должен быть уничтожен. Таков закон революции. Такова её железная воля.

   На следующий день, Комиссар Малютка, в кожаной куртке и всесильным, подписанным самим Дзержинским мандатом ЧеКа в кармане в сопровождении двух десятков верных идеям революции бойцов выехал к месту новой работы..

   –

   В этот ранний, утренний час степь казалась пустынной. Пологие, удивительно похожие друг на друга холмы, словно гигантские, зеленые волны величественно выплывали из-за горизонта и медленно катились на встречу мчавшейся по вьющейся меж холмов дороге, тройке. И эта их схожесть утомляла взоры уставших путешественников, и они, сломленные выпавшими на их долю испытаниями и монотонностью дороги, безропотно отдались во власть сна.. Звенели бубенчики и колокольцы разгоняя дремотную тишину да насвистывал что-то сидящий на козлах Коськин, лениво помахивая хлыстом над, потемневшими от пота спинами коней. Да еще боролся с наваливающимся сном Юрасик, бережно поддерживая безвольно обмякшее тело спящей Оленьки А дорога убаюкивала И ему с большим трудом стоило удержать свои , налитые свинцовой тяжестью , веки. -Уж скорей бы приехать на этот таинственный Дон,– тоскливо думал Юрасик. Перед его усталыми глазами предстало вдруг виденная им еще в детстве картина " Перед боем " В тесном строю застыли казаки. Их руки сжимают эфесы сабель. Грозные, с острыми жалами пики направлены вперед. Мужественные лица спокойны и величественны. В торжественной тишине ждут казаки приказа двинуться в атаку. И почудилось Юрасику, что меж суровых, казачьих лиц видит он и свое, собственное лицо и еще лицо отца и Страшинского и Сергея и Оленьки. Вот на белом аргамаке проскакал перед строем генерал. Полы белой бурки, словно крылья