Текст книги "Тень воина"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Боги не берут "много" или "мало". Они берут все.

– Вот пусть это "все" и берут. А это "чуть-чуть" возьму я…

Слиток за эту ночь так оттянул ему руку, что ничуть не жалея о том, что с золотом придется расстаться, Гаврила пошел туда, где огни горели ярче всего. Золота жалко не было. Пока оно не стало монетами или украшениями, ценность его в глазах Гаврилы была маленькой. Подумаешь – тяжелая, неудобная чушка, которая не только от стрелы и меча не защитит, но, вдобавок, еще и идти мешает.

Он оглянулся, словно спрашивал верно ли идет, и старик кивнул – верно. Миновав с десяток каменных столбов, украшенных грубой резьбой. И железными державками для факелов он вышел к алтарю.

Святилище оказалось каменной плитой, на которой кто-то, выбил несколько извилистых линий. Разбираться Гаврила не стал – просто кинул на плиту свой дар богам.

Он не знал, что должно произойти, но сразу понял, что дар принят, когда ощутил на себе чужой взгляд. Не человеческий. Во взгляде не было ни злобы, ни любопытства, но он проникал в душу, словно не пустота смотрела на него, а какой-то великан, может быть один из тех, кто сидел при входе.

Масленников не успел додумать мысль до конца, как над головой загудело. Гаврила почувствовал, как сквозь него пронесся ветер и задержался в груди, оставив там легкую дрожь.

– Кто ты, смертный?

Глава 35

Голос шел откуда-то сзади, из темноты.

– Спрашивай! – пророкотал голос. Он был таким сильным, что Масленников подумал, что тот обращается к кому-то другому. К кому-то более сильному, более смелому. На всякий случай Масленников оглянулся, проверить. Говорили явно с ним – никого другого тут не было. Далекий старик продолжал неподвижно стоять, глядя на него.

"Это ж Бог! – подумал Гаврила. – Он ведь знает все!" Мог ли он подумать, что он встанет перед Богом и…

– Тень… – выдавил из себя Гаврила, облизав ставшими сухими губы. – Тень пропала…

– Это не вопрос, – прервал его Голос. Теперь в нем прорезалось что-то человеческое.

– Тень пропала, – повторил Гаврила, словно разбегался перед прыжком со скалы. – Сказали, что найду ее в замке Ко…

– И это не вопрос.

– Укажи дорогу!

Гаврила почувствовал неодолимое желание встать на колени, но сдержался и даже расправил плечи пошире.

– А-а-а-а-а! – Наконец-то сообразил Голос. – Замок Ко! Скверное место для смертного.

Гаврила кашлянул, прерывая его.

– Что делать? Нужда заставляет… Ты скажи, если знаешь…

– Да-а-а-а-а, – протянул Голос, и в груди у Гаврилы сжалась душа. Ему на мгновение показалось, что все это было обманом – и разговор у Гольша, и дорога до Киева.

– Он существует?

– Да.

Голос вернул ему жизнь.

– Если время не стерло его с лица земли, то существует. Язвы зарастают медленно. А эта – из самых больших.

Гаврила почувствовал, как холодный комок, в который после встречи с Митриданом на реке превратилась его душа, дрогнул и начал оттаивать.

– Где, – выдохнул он, и тут же испугавшись пришедшей мысли, переспросил, – Или это тайна?

– Зло не любит тайн. Зло – оно на виду.

Истина лежала рядом. Оставалось только руку протянуть. Гаврила сглотнул.

– Где? – уже твердо спросил он. Бог там был или не Бог, теперь, когда они были один на один, это не имело значения.

– Это не близко, но и не на другом конце света.

В торжественном голосе скользнула насмешка существа неизмеримо более… Нет. Не сильного. Более могущественного! Всесильного! Всемогущего!

Масленников наклонился вперед.

– Выйдешь из святилища и мимо левого храма пойдешь к кипарисовой роще. Там, через полдня пути выйдешь к озеру. К вечеру…

Журавлевец дернулся повернуться, но сдержался. От удивления он даже решился перебить Голос.

– Погоди, погоди… Какая роща? Какое озеро? Тут песок. Пустыня.

– Там роща.

Гаврила истово замотал головой.

– Я только что был там.

Он вспомнил жару, сухой, высушенный не одним столетием жары песок.

– Там песок и жара.

– Там зеленый лес и пахнет маслом и смолой.

Гаврила замолчал, почувствовав, что неведомый голос хочет посмеяться над ним. Он молчал, ожидая то ли насмешки, то ли издевательства, но Голос так же молчал.

– Моя голова еще не остыла от жара, что Солнце льет над твоим убежищем. Там, за стенами – сухой ветер, и царапающий кожу песок, – сказал Масленников. Он оглянулся, рассчитывая в темноте разглядеть насмешливую улыбку Бога. Вместо этого он снова услышал голос.

– С твоими глазами твориться что-то странное, смертный. Передо мной зеленый лес, жрецы украшают священный водопад, сотни людей, спешащих к храму, голубое небо и облака, смиряющие жар солнца.

То, о чем говорил Бог, быть не могло. Точнее могло, но только в одном случае – если его путь от входа в пещеру до алтаря занял несколько сотен лет. От этой мысли Гаврилу продрал озноб, но он только сжал кулаки. Такие вещи случаются с Богами и героями, а не с простым журавлевским смердом.

– Ты видишь прошлое, – устало сказал журавлевец, – а я – настоящее.

– Прошлое, настоящее… Это важно только для тебя, смертного. Мне все одно – настоящее или грядущее. Для меня нет разницы.

– Ты, конечно, прав, – отозвался Гаврила. В конце концов замок Ко был и в настоящем и в прошлом. Наверное, он был даже в будущем. Так что, какая разница, где его видел здешний Бог?

– Неважно, что вижу я, важно только то, что видишь ты. Где замок?

– Когда пройдешь через лес и выйдешь к озеру…

Голос замолк, то ли вспоминая, то ли ожидая возражений. Гаврила не стал ерепениться.

– И…?

– Потом будут горы, а за ними – равнина с горячими источниками. Пойдешь на восход солнца, к городу Киру. Там, в самом сердце леса увидишь замок. Это он и будет.

Последнее слово громыхнуло, словно удар кузнеца. Звук несколько раз упруго оттолкнулся от стен, колыхнул пламя факелов и исчез.

– Спасибо, – отозвался Гаврила. Его коснулось странное чувство. Он ощущал, что должен сказать это, одновременно понимая, что никто его уже не слышит и никому его благодарность не нужна. Бог исчез.

В голове его сложилась картина пути. Здешний сумасшедший Бог сказал больше того, что было нужно, но зато теперь он хотя бы знал направление. Теперь в жизни появилась хоть какая-то определенность, и он улыбнулся.

– Доволен?

Гаврилова голова взлетела и опустилась.

– Кажется да.

– Кажется? – старик удивленно поднял брови. – С тобой говори Бог! И не просто говорил. Он отвечал тебе!

Гаврила кивал на каждое стариковское слово.

– Да, конечно. Только странный он у вас. Чудной какой-то.

Старик дернулся, словно его ударили. Лицо вытянулось, став строже. Гаврила понял, что сказал что-то не то, и поспешно добавил:

– Все у него в голове перепуталось и прошлое и настоящее…

Старик стоял, явно не зная, что делать. Спеша объяснить свои слова Гаврила перспросил:

– Ну, где тут кипарисовая роща? Где? А водопады? А сотни паломников?

Он повернулся, разводя руками, готовый обнять хотя бы десяток паломников, если те и впрямь отыщутся, но когда обернулся, не увидел не только их, но даже и старика. Тот пропал, словно Бог еще раз явил свою мощь, сделав жреца невидимкой. Гаврила понял, что что-то уже пошло не так. Рука сама собой потянулась к затылку и потащила меч.

Вт она – несправедливость мира. Ну зачем ему неприятности именно сейчас, когда дорога впереди была почти определена, когда он почти видел конец пути?… Это было несправедливо.

– Я не оскорблял твоего Бога, – громко крикнул он, прикидывая, сколько еще жрецов, тут может прокормиться на той скудной похлебке. Ну, десяток, ну полтора… Большему числу тут не выжить. Он не думал, что ему ответят, но ошибся.

– Бога нельзя оскорбить.

– Хорошо, что ты понимаешь это, – облегченно вздохнул Гаврила. Его по-прежнему окружали темнота и камень.

– Но ты все-таки попытался, – прервал его старческий голос. – Такого Бог не прощает.

Темнота вокруг наполнилась угрозой.

– Бог? – переспросил Гаврила, потихоньку двигаясь к выходу. – Бог или его слуги?

– Какая разница виноватому? – ответили ему вопросом на вопрос.

Темнота умолкла. То есть не замолчала, а перестала говорить с ним человеческими голосами. Вместо несправедливых и обидных, но человеческих слов темнота разразилась звериным ревом. Звук вошел в Гавриловы уши, но вместо того, чтоб превратится в тишину, холодком забрался под кожу. В глубине пещеры что-то треснуло, посыпалось мелко… Это походило на поток золотых монет из колдовского сундука, но Гавриле и в голову не пришло, что там происходит что-то похожее. Незачто тут ему золото отвешивать. Незачто.

Вдалеке вспыхнули два тусклых огня. Гаврила покрепче ухватился за меч.

Он подумал, что это глаза, но быстро сообразил, что ошибся. Тварь такой величины не смогла бы войти в пещеру.

Он оказался прав. Уже несколько мгновений огни сошлись, потом снова разошлись. Кто-то шел, а может, спускался со скалы, держа руках по факелу.

"Вряд ли тут больше двух-трех воинов, – подумал Гаврила. – Кому нужен их сумасшедший Бог?" Поняв, что его ждет, он успокоился. Прорваться наружу через двоих-троих не самых лучших стражников – это не страшно. Это не схватится с самим Богом.

Факелы приблизились. Стараясь обойти его, воины разошлись в стороны…

Свет над головой вспыхнул ярче. Там зажгли кучу хвороста или бочку со смолой. Темнота раздвинулась, показав не такие уж и далекие стены. Гаврила поднял голову вверх, улыбаясь ничего не понимавшим в воинском деле жрецам. Непонятно о чем они думали, но сделанное ими пошло ему на пользу. Теперь он мог видеть противников. С той же ухмылкой он опустил глаза и обомлел.

То, что он увидел, было как удар в лоб.

Смертельный удар, от которого не оправиться.

Не было перед ним никаких ни жрецов, ни воинов.

А стоял в десятке шагов зверь-шишига. Не такой, конечно, как в Киеве, раза в три поменьше, но и этого ему должно было хватить с избытком. В каждой руке она держала по факелу. Остолбеневший Гаврила как стоял, так и остался стоять, даже рот не закрыл и улыбку с губ не сбросил. Что-то внутри него уже сопоставило его и шишигу – силу, рост, проворство и услужливо подсказало, чем все это непременно кончится. Неприменно…

– Ты не захотел быть слугой, значит, станешь едой для слуги! – прокричал кто-то сверху.

Шишиге хватило ума понять, для чего ее сюда привели. Он вновь заревел.

Рука с факелом рванулась вперед и пламя, фыркнув, остановилось около самого лица. Щекой Гаврила почувствовал боль, оторопь соскользнула с него, и человек отшатнулся. Он не удержался на ногах, и упал навзничь прямо в песок. В глазах резануло, он рукавом сбросил прилипшие к щекам песчинки и бросился в темноту. Боги хранили его! Но тут шишига хохотнула, и Масленников сообразил, что жив не божьей или колдовской помощью (врядли еще чья-нибудь сила могла проявиться в святилище этого Бога), а только потому, что зверю захотелось поиграть с ним.

Страх рвался из него вешней водой на мельничном жернове, но пот ушел в песок, не дав ему ни гнева, ни силы. Не раздумывая – страх вел его в эти мгновения, а не ум – он бросился бежать.

Он не знал куда бежит, но свет перед ним бросало из стороны в сторону – зверь тоже не остался на месте, а прыжками бросился за ним. Через десяток шагов он остановился – стена.

Гаврила развернулся, и, увидев, что факел, словно булава, взлетел вверх, сделал единственное, что еще мог – загородился щитом.

Факел ударил в него и взорвался искрами.

Меч, звякнув, улетел в одну сторону, а он сам – в другую. Бревно тарана, что он видел в лагере у Патрикия, ударило бы не слабее.

Гаврилу отнесло в сторону, вынесло из освещенного круга и тяжко ударило о камни. Он почувствовал, как округлые валуны сжимают его ребра, выдавливая стоны из груди. Перевернувшись через голову, он ударился головой в стену и сполз вниз.

Движение остановилось.

Он попробовал встать и не смог. Не было чувств, не было ощущений, не было ничего. Даже будущего. Ни руки, ни ноги не повиновались ему, и Гаврила понял, что уже умер, или вот-вот умрет.

Он ошибся.

Смерть не пришла, но вместо нее вернулся звук.

Где-то рядом потрескивал огонь, шипела смола, пузырясь от жара. Он не чувствовал тепла, но огонь что-то в нем разморозил.

Ощущение тепла возникло внезапно и больше никуда не пропало. Огонь, что горел где-то рядом, не жег, а просто грел, как грел бы его, гори он в печи. Где-то вдалеке, едва слышная за шумом крови в голове, ревела потерявшая его из виду шишига. По стене метались сполохи света. Зверь размахивал оставшимся факелом и обиженно ревел. Отстранено Гаврила ощутил и понял его обиду – пропала игрушка и еда вдобавок.

Звук начал рывками приближаться к нему, порождая волны света, и вместе со светом к нему приближалась смерть. Собрав все силы, он повернул голову к оброненному шишигой факелу. Дымный свет ударил прямо в глаза, только что ласковое тепло в одно мгновение стало нестерпимым и он почувствовал, как зачесался лоб, как защипало там кожу, ощутил как капля пота, собравшаяся на лбу, набухла, стала прохладнее и скользнула мимо брови вниз, по складке, прямо к крылу носа…

Шишига не поняла, что случилось с человеком, и никто не понял. Только Гаврила, да еще может быть местный Бог, если он и вправду был Всезнающим, поняли, что сейчас произойдет.

Шишига взмахнула рукой, словно Гаврила был мухой, а она захотела его поймать, но он не сдвинулся с места. Спокойно, словно делал это бессчетное число раз, он поднял руку раз в десять тоньше, чем шишигина и остановил удар. Зверь взвыл и тряся отбитой рукой отпрыгнул в сторону. Он еще не сообразил, что случилось. Наверняка ему показалось, что случайно задел за камень. Несколько раз тряхнув рукой, он прорычал ругательство и наклонился вперед, стараясь рассмотреть, что же помешало ему. Гаврила не стал ждать продолжения. Он в три шага подбежал к опасной твари и, ухватив за шерсть, что росла на брюхе, бросил его вперед.

Те, кто наблюдал за всем этим сверху, ничего не заметили – ничего ведь не изменилось, все осталось на своих местах, только зверь-шишига взвыл от боли, а Гаврила раздражено заворчал.

В Гавриловых руках остались два клубка коричневой шерсти, а на груди у шишиги – две проплешины. Человек отряхнул руки и взмахнул подобранным камнем.

Зверь, только что нависавший над человеком замер. Лапы его скользнули по бокам, и он медленно опустился на колени. Несколько мгновений чудовище стояло, словно раздумывая, что теперь стоит сделать и вдруг разом, словно подумав о чем-то страшном, упало под ноги человека.

Свет над поединщиками то угасал, то разгорался с новой силой, и от этого волны света перекатывались по шишигиной шкуре. Жрецы, распаленные тем, что видели, заорали, стали спускаться вниз, чтоб доделать то, что не смог сделать зверь -шишига и Гаврила, собрав остатки сил поднялся и пошел прямо сквозь поверженного зверя…

Глава 36

То, что с ним произошло, его отчего-то не напугало.

Наверное, оттого, что что-то внутри него сидела неколебимая уверенность в том, что раз уж после того, что случилось, он еще видит, слышит и чувствует, то ничего страшнее этого уже не произойдет. Чувство это было таким сильным, что несколько мгновений он просто таращился в небо, соображая, откуда тут могли появиться деревья и листва.

Только что, мгновение назад, под его ковром простиралась пустыня и замковый двор и вдруг – на тебе. Ни пустыни, ни ковра и почему-то твердое ощущение того, что увяз в болоте. С этим, кстати, следовало разобраться как можно быстрее. Пропадать в болоте – дело скверное…

Стараясь не особенно шевелиться, он приподнял голову.

Пустыни вокруг действительно не было, как, впрочем, и болота, а вот ручей был. Он бежал через полянку, сквозь заросли ярко-синих цветов, мимо огромной коряги и скрывался за кустами с другой стороны. Оказалось, что сам Игнациус лежит поперек русла, и вода промочила его от горла до пояса.

"Это пустяки, хорошо еще, что его волшебная сила…" – замедленно подумал он и тут холод воды ворвался прямо в душу.

На мгновение он почувствовал себя воином без меча и щита или, что гораздо точнее, – устрицей без привычной раковины.

Игнациус вскочил, расплескав воду, и проверяя себя, сделал самое простое, самое первое, что еще в детстве перенял от своего наставника. Протянул руку вперед, растопырил пальцы… Руку закололо, словно кровь заледенела, превратившись в ледяные иголки, а потом вдруг стала теплой, горячей. Ладонь обожгло, из нее выскользнул алый луч и ударил в корягу, что без дела лежала на берегу.

Маг облегченно вздохнул. Унизительного бессилия, которое наступило для него после схватки с Митриданом, не было! Сила осталась при нем!

Дерево хрустнуло, словно червяки, что сидели внутри разом вытянулись, упираясь головами и хвостами в стенки прогрызенных нор, из нее повалил пар, и полезли языки пламени.

Кроме него самого, ручья и деревьев на поляне никого не оказалось. Место это выглядело достаточно диким, чтоб не опасаться тут людей, а зверей чего бояться?

Перешагнув через текучую воду, Игнациус подошел к огню и подставил под струившийся жар мокрую спину, не боясь прокоптиться и пропахнуть дымом. Теперь следовало все хорошенько обдумать.

Все случилось не просто так. То, что произошло, требовало осмысления. Конечно не то, отчего он тут очутился – это-то было самое простое, тут и гадать не нужно. Раз сила осталась при нем, то объяснение этому могло быть только одно – Зеркало Пихонги. Оно отбрасывало магическое воздействие и, заодно самого мага, слава Богу, оставляя ему Силу… Так что ничем другим это быть не могло.

Этим, похоже, и обошлось на этот раз. Разобраться-то требовалось в другом…

Все, что творилось вокруг него, подталкивало мага к единственной мысли, объяснявшей все несуразности разом. Вокруг шла какая-то игра.

Это уже стало правилом – каждый раз, как только он оказывался на расстоянии вытянутой руки от талисмана, каждый раз случалось что-то, что отбрасывало его назад. Кто играл с ним? Зачем? Вот это были вопросы, достойные самого острого ума.

Запахло гарью, подпаленной тряпкой, и он повернулся к огню грудью.

Странностей в том, что происходило, имелось уже множество – удивительный итог его схватки с Митриданом в Киеве, удивительное заточение и еще более удивительное освобождение из кувшина, да и то, что только что произошло, тоже не слишком обнадеживало. Хочешь – не хочешь, а лезла в голову мысль, что талисман охраняли какие-то силы, бережно относившиеся к хранителю и без особого почтения к тем, кто хотел прибрать его к рукам.

Он посмотрел на огонь, на исходящий паром халат…

Киев, кувшин, Пихонга… Все подходило одно к другому, как кирпич к кирпичу, или, что уместнее – бревно к бревну.

Может быть, кому-то еще требовались намеки, но он все схватывал налету. Кто-то сильный и мудрый намекал ему, чтоб он изменился. И как можно быстрее!

"Я пробовал взять талисман силой, – подумал он. – И что со мной стало?" Он мог бы ответить себе сам, но не стал, ибо ответ был очевиден.

Вопрос, заданный самому себе вытащил наружу еще один не менее интересный вопрос – что станет с ним чуть позже, если он упрямо пойдет тем же путем?

Маг раздумывал, покачивая головой, соглашаясь с невидимым собеседником. Возможно, что на том пути, которым он шел, еще имелось место для нескольких шагов, но никто уже не мог сказать, где и чем этот путь закончится и что поджидает упрямого путника в той темноте, которой занавешено его окончание.

Сила, охраняющая талисман, могла повернуться к нему так, что его забавы с превращением Митридана в грибы и впрямь могли оказаться детскими забавами. Все могло кончиться гораздо печальнее.

Теперь, оглядываясь назад, он даже не был уверен, что в Киеве схватился с Митриданом. Возможно, что и там в их схватку вмешалась та же сила, что охраняла талисман.

Он покачал головой. Как бы там ни было на самом деле, ясно было одно. Путь Силы исчерпал себя. Следовало придумать что-то иное. Может быть, даже Светлое и Доброе. Но при этом – обязательно Хитрое.

Мысли текли одна за другой, торя новую дорогу, на которой не было место ни Силе, ни Коварству, но имелось место для Ума с небольшой толикой Хитрости… Ход вообще-то был на виду. Этот Гаврила не знал, чем обладает. Случай дал ему в руки чудо, но другой случай вполне может его отобрать… Он простой человек. Как палец простой! Таких Гаврил в тех местах двенадцать на дюжину. А у такого все можно купить, поменяться…

Маг хлопнул себя по лбу.

Именно! Он же недавно сам ему на жизнь жаловался! Тень свою, дурак, найти не может! Предложить ему в обмен помощь в поисках тени, в конце концов! И все!

Спине стало жарко, и он повернулся к огню грудью. Пламя перед глазами плело огненные кружева, в которых застревали огненные же звери и птицы. Они сливались друг с другом, превращались одно в другое. На его глазах огненный лев вдруг опал, съежился и превратился в кошку. Ласковую домашнюю кошечку, не страшную и не опасную. Знак был таков, что спорить с ним маг не решился.

– Не получилось львом – получится ласковой кошечкой. Этот дурень заплатит мне за помощь талисманом!

Халат подсох. Снова проверяя свою силу, Игнациус сунул руку в огонь, и горящая коряга осыпалась пеплом, став похожим на черный сугроб. Сила по-прежнему оставалась с ним, и в это мгновение ничего важнее этого не было – только Сила давала возможность найти беглеца.

Оглянувшись, маг отломил ветку с ближайшего дерева. Не счищая ни листьев, ни ягод свернул ее в кольцо. Для этого колдовства нужна была вода, много воды. Более всего подошло бы неглубокое озеро, но Игнациус надеялся, что в этот раз его забросило не так далеко от талисмана и, возможно, для колдовства хватит и той малости, что текла прямо под ногами.

Пахнущее древесным соком кольцо погрузилось в воду, и течение понесло его прочь, к другому концу поляны. Вокруг сразу завертелась рыбья мелочь, надеявшаяся поживиться от непонятно откуда свалившейся ветки, не понимая, что и сами могли оказаться чьей-то добычей, но на их счастье Игнациус не обратил на них внимания – не до них было.

Маг шел рядом, бормоча заклинания. Он не успел произнести и десятка слов, как кольцо распрямилось, разбрызгав воду и вытянувшись стрелой, застыло в текущей воде, показывая в сторону.

– Есть! – прошептал Игнациус, опасаясь громким голосом спугнуть удачу. – Есть!!!!

Как и беда, удача тоже любит ходить стаей.

Ему повезло не только с Силой, но и со всем остальным. Душа наполнилась благодарным спокойствием, которое скрыло под собой острые камни отчаяния.

Воды хватило! Колдовство настигло беглеца! Он ухмыльнулся и посмотрел туда, куда указывала ветка. Над кронами деревьев торчали снежные вершины не таких уж и далеких гор.

Распрямившийся прут указывал именно на них.

Гаврила очнулся оттого, что раскаленный солнцем камень ткнулся ему в щеку, словно напомнил, что сейчас как раз самое время выбираться из уютного беспамятства. Ощущение только что пережитой опасности заставило человека сдвинуться с места. Он перекатился на бок, снова обжегся о камень, выругался слабым голосом и только после этого поднялся на четвереньки. Мир вокруг колыхался, словно он смотрел на него сквозь текучую воду. Камни двигались, переползая с места на место, но Масленников не побеспокоился, ибо точно знал, что все это ему только кажется.

Опершись на меч он прислонился спиной к камню, прекращая вращение в голове, и с большим трудом выпрямился. Точнее разогнулся.

В шаге от него лежала нечеловечески огромная рука, укутанная в темно-коричневую шерсть. Страх возник и тут же угас, словно ветер сорвал огонек с лучины.

Это была рука врага, но врага побежденного – из шерсти торчали обломки костей и, хотя пальцы еще шевелились, зазывая его в глубину пещеры, опасности в их движении не было. Здесь все уже было кончено. Жизнь, растворяясь в смерти, шевелила пальцами.

Вместо черного от темноты проема, совсем недавно манившего зайти в пещеру и поискать там прохладу и отдохновение, теперь виднелась разбитая голова зверя-шишиги и смотрел неживой, остекленевший уже глаз. Гаврила удивился, но потом сообразил, что уже в беспамятстве затащил туда тушу, чтоб разобиженные служители древнего Бога не добрались до него.

– Все, – объявил он хрипло. – Хорошего понемногу! Ухожу!

Щит прикрыл спину, меч влетел в ножны, и уж совсем было, собрался уйти Гаврила, как сталь в ножнах словно бы его за язык дернула. Полуобернувшись к святилищу, журавлевец крикнул:

– Эй, вы там!

Ему не ответили, но он-то знал, что его слушают.

– Пока своего слугу сами не съедите, то и на волю не выйдите… А вот Богу вашему беспамятному – отдельное спасибо!

– Ты не спрячешься… – прокричал кто-то из-за шерстяной завесы.

– Да я и не собирался, – ответил Гаврила, пожимая плечами… – Не отощайте там на мясном-то…

Он сделал несколько шагов, но вернулся.

– Да! И костями смотрите, не подавитесь.

…Древний Бог, конечно ошибся.

Никакой кипарисовой рощи рядом со святилищем Гаврила не нашел. Правда, попадались ему несколько раз под ноги, занесенные песком длинные камни, удивительно похожие на окаменевшие древесные стволы, о которые само Время обломало свои зубы, но то – дерево, а то – камень. Какое же колдовство нужно, чтоб превратить одно в другое? Поменять местами Живое и Мертвое?

Сквозь дрожащий горячий воздух не было видно ни озера, ни зеленых трав, о которых говорил Бог, зато обещанные горы обнаружились в целости и сохранности. Гаврила подумал, было, что для Бога они, наверное выше и острее, чем для него, но вслух не высказался – мало ли вдруг Бог подслушает да обидится.

Едва горы появились на виднокрае, как пустыня начала постепенно, постепенно прорастать сперва мелкими кустиками, потом кривыми деревцами, превращаясь в степь. К вечеру на него пахнуло влажной прохладой, и Гаврила почувствовал, что где-то рядом объявилась река. Не такая, конечно, громадина как Днепр, но для этих обожженных солнцем мест вполне приличная. Когда непривычно большие звезды уже усеяли небо, он вышел на берег.

Река как река. Все в ней было, как и в обычной реке, единственно только вместо родного камыша торчала на мелководье невиданной величины суставчатая трава, листья которой напоминали то ли лезвия заостренных мечей, то ли огромные копейные наконечники.

Ночь пришлось провести на песке, у костра, а утром, по покрытой молочным туманом воде, шишигобоец переправился на другой берег и направился к горам. Шел спокойно, изредка взбегая на холмы и оглядываясь назад, но позади было пусто.

Впервые с того дня, как он повстречался с Митриданом, он сам отвечал за себя. Не было посредников, стоявших между ним и жизнью, не было колдунов, охраняющих его жизнь, не было ничего кроме дороги и удачи, ожидающей его где-то впереди.

Один на один с жизнью.

Как недавно пустыня уступала место степи, так степь постепенно стала превращаться в предгорья.

Ровная поверхность вздыбливалась валунами, с каждой сотней шагов становившиеся все больше и больше похожими на отдельные скалы.

Река позади уже казалась змеей, ползущей прочь от холодных гор и воздух, подтверждая это, свежел, донося сюда запах снега и оледенелого камня. Становилось уже не просто прохладно – становилось холодно. Гаврила запахнул волчовку, посмотрел в небо. Каменные зубы скалились в небо, над ними неслись облака, а между камнями и небом лежал снег.

Человек поднимался вверх вместе с солнцем. Оно вкатывалось к полудню по остриям скал и он, поднимался следом, лез по камням, стараясь не сорваться вниз, к уже ставшей далекой земле.

Ходить по горам оказалось не так-то просто. До сих пор под его сапогами побывали лесные поляны, степь, пустыня да палуба корабля. С горами все оказалось сложнее. Прямой дороги тут не существовало. Чтоб сделать шаг вверх и вперед иногда приходилось спускаться вниз и отступать. Огромные камни, промороженные до ледяного звона, и восходившие к небу отвесные стены заставляли искать обходные пути, терять время. Слава Богам он не боялся высоты! Но "не бояться" не значило проявлять глупость или безрассудство, тем более, что к камням и осыпям вскоре добавились еще два препятствия – ветер и снег.

Они соединились недалеко от вершины, чтоб остановить его и вернуть туда, откуда пришел. Вернуть из зимы в лето.

– Ух ты! – выдохнул Гаврила. Пар выскользнул из горла и стал метелью. Каменная щель перед ним уходила вниз и терялась в круговерти сухих снежинок, летевших туда, словно стремящиеся к смерти бабочки.

Края пропасти расходились не так далеко, чтоб не допрыгнуть, но рисковать Гаврила не хотел. Мертвая вода – мертвой водой, но при всей необычности происходящего летать он еще не научился. Падать, положим, было не страшно, но ведь еще и возвращаться придется…

По колено проваливаясь в снег, Маслеников пошел вдоль скалы, внимательно глядя под ноги.

За выступом, словно лезвие ножа резавшим где-то в вышине облака на части он наткнулся на снежный мост, соединявший края трещины. Ветер вихрил над ним потоки снежинок, но лежавший тут, верно, с сотворения мира снег обрел прочность льда или камня, что тут было одинаково прочным.

По крайней мере, Гаврила очень на это надеялся.

Собираясь с силами, он остановился у начала ледяного моста. Ноги, натруженные подъемом, ныли, прося об отдыхе, но ветер выдувал тепло из-под волчовки и Гаврила не стал задерживаться. За мостом должен был быть еще один, последний подъем, а за ним…

Масленников прикрыл глаза, представив, что должно случиться после.

Внизу его ждала долина, в которой по уверениям Бога были озера с теплыми источниками. Может быть, не ошибившись с горами, он не ошибся и с горячими источниками? Человек представил себе булькающее кипятком озеро, зеленые берега, горячий пар, сквозь замерзшее мясо добирающийся до самых костей, ощущение тихой радости, когда то, что ты имеешь, и ты сам и все вокруг считают твоей заслуженной наградой, которую по всем Божеским и человеческим законам никто у тебя отобрать не может. И влажный жар, проникающий сквозь тебя до самых костей, и…

– Эй!

Гаврила поднял голову. Над ним, шагах в тридцати, если б, конечно, эти шаги можно было сделать вверх по скале, виднелась человеческая голова. Друзей в округе у Масленникова не было, и он потянулся к мечу, но, так и не положил руку на рукоять. Долго копаться в памяти не пришлось. В синем от холода человеке, до бровей запорошенном снегом, он узнал жреца, встретившего его у святилища.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. На лице жреца примерзла то ли улыбка, то ли оскал. Гаврила не сумел распознать что именно, а просто встал, радуясь тому, что нашелся повод остановиться. Ветер трепал волчевку, стараясь сдуть вниз, и он, ухватившись за промороженный камень, прокричал сквозь него.

– А ты откуда тут? Чего тебе дома не сиделось?

Жрец не ответил. По синей от холода коже пробежала волна движения, и Гаврила словно услышал, как со скрипом натянулась смерзшаяся кожа, щелкнув, повернулись кости. Преодолевая холод, жрец с трудом сделал шаг, другой и скрылся за камнем. Звал он его куда-то что ли? Или наоборот заманивал?