Текст книги "Тень воина"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 22

Марк подмигнул славянину, не договаривая, но подразумевая. Тот понял. Не сразу, но понял.

Несколько мгновений Гаврила еще улыбался, а потом под языком стало кисло, и он почувствовал, что спина покрывается потом. Уловив это, крепко сжал волчевку у горла. Несколько томительных мгновений он ждал, что произойдет, но предосторожность с волчевкой спасла его. Марк смотрел на него, даже не стараясь помочь.

– Ты меня не пугай! – просипел Гаврила, ничего не понявшему купцу. – На всех беду накличешь…

– Куда уж больше, беда-то? – удивился купец. – Свободу потеряли…

Содрогнувшись от отвращения, Гаврила пару раз глубоко вздохнул, наполняя грудь вонью и смрадом.

– Жизнь потерять куда как горше.

Он передернул плечами.

– Я ж говорю колдовства во мне – не меряно, – сказал, наконец, Масленников. – Если я пугаюсь – потею.

Купец поморщился.

– Удивил… И что?

Чувствуя какую-то неизъяснимую словами гордость оттого, что именно в нем живет колдовство, а в купце нет его ни капли, Гаврила добавил.

– А если я запах пота почую, то зверею и начинаю вокруг себя людей убивать, не разбирая.

Нижняя губа у Марка поднялась и застыла. То ли сказать что-то хотел, то ли плюнуть. Гаврила подумал, что напугал его, но купец обрел дар речи. Кожа на лбу сморщилась, а глаза забегали по сторонам, словно он вспоминал и быстренько пристраивал одно к другому все странное, что запомнил в Гавриловом поведении. Голова закачалась вверх-вниз.

– Ну да, ну да… А что ж ты тогда… А! Понятно… И давно это у тебя?

– Нет…

– Значит, ежели тебя напугать, то… – закусив губу и прищурившись спросил купец.

– То головы лишишься, – закончил за купца Гаврила. Он не заметил этого прищура. Глаза, слезившиеся от вони сами искали место, где можно было бы перевести дыхание. – И еще чего-нибудь… Если, конечно, подальше не отбежишь и не спрячешься.

– И что, плохо?

– Словами не передать, – честно признался Гаврила. – Иногда хоть в петлю лезь…

Хоть и с горечью это было сказано, с жалостью к себе, но почувствовал в его словах Марк пренебрежение к себе. С улыбкой человека, разрешившего давно мучавшую загадку, он похлопал товарища по плечу.

– Ну ты не расстраивайся. Не один ты такой, колдунами меченный. У меня тоже кое-что есть…Только у тебя внутри, а у меня – снаружи.

Он хлопнул себя по животу, ожидая вопроса, но Гаврила на его слова внимания не обратил, а завертел головой, пытаясь найти, хотя б глоток свежего воздуха.

В дальнем конце застенка, под самым окном, где воздух должен был быть хоть самую малость получше, висел на цепях толстяк в грязной повязке на чреслах. Хотя народу вокруг бродило множество, около него никто не задерживался. Глянут косым взглядом – и дальше. Вокруг него словно бы проведена была невидимая черта, за которую не решался заступить ни один из узников.

Гаврила задержал дыхание. Одного вида окна, из которого к ним вливался свежий воздух, хватило, чтоб он почувствовал себя лучше. От запахов уже драло горло, и Гаврила дернулся к свету, но Марк остановил его.

– Там хоть отдышимся, – сказал Гаврила, но Марк на его слова внимания не обратил.

– Не слышал, что ли, что с иным лучше потерять, чем найти?

Он наклонился к соседу – маленькому человеку с печальным лицом, кивнул в сторону толстяка.

– Кто это? Почему прикован? Почему никого рядом?

Маленький человек повернулся, и печальное лицо в одно мгновение озарилось мстительной радостью.

– Патрикий… Патрикий Самовратский.

Несколько мгновений Марк молчал, ожидая, что услышит еще чего-нибудь об этом человеке, но его собеседник умолк, считая, что сказал достаточно.

Марк посмотрел на прикованного, потом на мужичка, потом снова на прикованного, и снова на мужичка. В глазах забрезжило понимание. Он присвистнул.

– Неужели тот самый?

Человечек кивнул, словно гордился, что сидит рядом с таким человеком.

– Может где, в других местах и есть такой второй, а у нас только один.

Он опять засмеялся – весело, от души.

– Был, то есть. Теперь-то все…

Купец понимающе закивал. Гаврила смотрел на это не видя, и разговор слушал, не понимая его.

– Знаешь его? – удивился он. – Тем более пойдем…

Марк кивнул и отмахнулся. Он сел около коротышки так, что Гаврила понял, что это все надолго и уселся рядом.

– За что его?

– Видно, было за что, – уверенно сказал человек. – Просто так, без вины, сюда не попадают.

– Как это не попадают? – возмутился Гаврила. – А мы?

Маленький человек посмотрел укоризненно.

– Глупость человека это и есть его вина перед Аллахом! А вы оба наверняка за глупость попали. Как и я впрочем. Тут все из-за глупости сидят…

– Это как? – удивился слегка Марк. – Как это "за глупость"?

– Да просто, – и видя, что его не понимают, объяснил. – Наверняка по глупости своей оказались в том месте, где находиться не следовало бы. А там стражники или еще кто, с ножом, что оказался подлиннее, чем у тебя…

Он подмигнул Гавриле, и тот отчего-то вспомнил злую ухмылку Митридана, а потом, совсем уж невпопад вспомнил и про замок Ко. Журавлевец поднялся.

– Я пойду…

Марк ухватился за волчевку.

– Зачем он тебе?

– Подышу… – уклонился от прямого ответа Гаврила – Не трудись, – сказал маленький человек. – Я тут давно… Кругом одно и тоже. Что люди, что запах.

Он округлил глаза.

– А вдруг придут за ним, да тебя под горячую руку?

Купец поднялся и с силой надавил на Гавриловы плечи, заставив его сесть на место.

– А почему никого рядом нет? У него, что изо рта пахнет?

Человек тихонько засмеялся.

– Дураков нет раньше времени на плаху… На нем гнев Императора… Пил, пил, гад, нашу кровь, да захлебнулся…

Он тряхнул кулаком.

– Есть и на этого паука погибель!

– Злой ты на него, – подначил его Марк. – Видно, что он у одного тебя пол ведра крови высосал…

Гаврила опять дернулся вперед, но купец и тут его удержал.

– Имя грозное, согласен, только что ж он так на особицу… Или и тут не все равны?

– Не все! – гордо сказал мужичок. – Мы людской закон нарушили, а он – волю Императора, что выше всех законов. Он – по особому счету идет.

Марк не возразил. Сиделец, с какой стороны не смотря на это, был прав. А вот Масленников так не считал и даже и не думал. Он упрямо замотал головой и пошел к Патрикию. Марк догнал его, стал дергать за полу.

– Постой… Зачем он тебе? Он прав. Под горячую руку попадемся – плохо будет.

– А то тебе сейчас хорошо…

Гаврила расталкивал встречных руками, оставляя за собой злое ворчание. Купец нехотя плелся сзади.

– Он, похоже, знающий, вроде человек. Может и знает такой где замок Ко.

Узник висел в цепях, безразличный к окружающему миру.

Гаврила сел рядом, принюхался. Коротышка не обманул. Воздух тут на самом деле был ничуть не чище, чем в любом другом месте, но из-за света, что падал из окна, казалось, что все-таки тут было иначе.

– Смелые? – прохрипело со стены. – Или дурные?

Голос узника казался шершавым, как корабельный канат.

– Тебе-то какое дело? – спросил Марк. – Висишь – и виси себе…

– Ну, значит дураки… – рассмеялся тот. – Сколько вас уже тут рядом присаживалось… Обидел я вас что ли когда и вы поквитаться пришли?

– Подышать… – сказал за всех Гаврила. – Поговорить…

– Поговорить, – передразнил его Патрикий. – Мало вам своего горя, что ли? Хотите, чтоб я своим поделился? Или своих врагов мало?

– У тебя свое горе – у нас свое… – Хмуро сказал Гаврила. – Тут без горя не сидят. Только я не о горе…

Патрикий повернул голову, стараясь рассмотреть гостей. Несколько мгновений смотрел, потом рассмеялся.

– Горе… Не знаю я, какое твое горе, но с моим-то ему не сравниться.

– Да? – обиженно спросил Масленников. – Не сравнится, значит?

Марк жестом попытался остановить спор, примирив спорщиков.

– У всех нас тут одно горе – неволя, и враги одни – те, кто нас сюда засадил.

– Горе одно, да враги разные, – высокомерно прохрипел Патрикий. – Мой… – он замялся, явно хотел сказать враг, но поостерегся. Разные люди тут сидели, разные… – недоброжелатель сам всемилостивейший Император, а у вас кто?

Он сплюнул, даже не став предполагать, каким мелким может быть враг у такого человека как Гаврила.

– А у нас колдун, – значительно сказал Масленников. – Такой колдун, который от твоего Императора, если что, камня на камне не оставит…

Грозное слово нырнуло в вонючую темноту и там кануло беззвучно. Патрикий не сказал ничего, только лицо скривил. То ли заболело что-то то ли просто презрение выказывал.

– А что это ты рожу кривишь? – грозно спросил Гаврила, привставая. – Думаешь, вру?

– С твоей-то мордой добрый колдун тебя к себе и на порог не пустит, а не что во враги запишет… Что ж ты колдуну такого сделал, что он тебя возненавидел? – спросил Патрикий. – Ногу ему что ли отдавил?

Гаврила вернулся на место.

– Это не я ему. Это он мне…

– А-а-а-а! – развеселился Патрикий, – значит не ты ему враг, а он тебе? Это, признай, большая разница. У меня самого таких врагов тысяча или две… Они меня знают, а я их – нет.

– Он меня тоже знает.

Глаза Патрикия стали серьезнее, хотя недоверие во взгляде не исчезло.

– И чем же тебе колдун не угодил?

– А ты вот сюда посмотри, – сказал тогда Гаврила, тыча рукой в пол. Уж очень ему хотелось уесть придворного гордеца. Тот наклонился, разглядывая грязные камни и перетертую в труху солому.

– Да тут и смотреть не на что! – сказал враг Императора, не увидев на полу ничего интересного. Марк засмеялся. Между ним и придворным расстояние на сословной лестнице было немногим меньше, чем между придворным и Гаврилой. Приятно было сознавать, что тот, кто стоит выше, все же глупее тебя и не видит очевидного.

– Раз ты ничего не видишь, то, значит, ты видишь самое главное. У него нет тени… – объяснил купец. -Колдун обманом отнял ее у него.

Гаврила хотел подбочениться, но, вспомнив, что потерял вместе с тенью, заскрипел зубами. Патрикий его понял, но не оценил.

– По сравнению с твоим горем мое – так, тьфу… – чуть-чуть гордясь своей бедой сказал он. – Считай, что и нет ничего… Ты потерял тень и свободу, а я только свободу, богатство, положение, друзей, да и жизнь, пожалуй, тоже.

Он закашлялся и выразительно посмотрел на кувшин. Гаврила пожал плечами и поднес его к губам узника… Тот с урчанием, словно изголодавшийся по сметане кот припал к обожженной глине. Вода потекла на грудь, сплетая курчавые волосы в маленькие косички.

– Хороший набор, – сказал Марк. – Я понимаю. Сам почти столько же потерял…

– Я сыграл с одним из любимцев Императора одну знатную шутку.

Марк оглянулся. Темнота, вонь, грязь…

– И что, шутка того стоила?

– Стоила. Колдун у тебя тень отнял, а я у одного прохвоста – благоволение Императора.

Патрикий откинулся к стене и блаженно закрыл глаза. Он улыбался прошлому, не желая видеть настоящее. Гаврила и Марк молчали. Патрикий тоже молчал. Свет падал на него сверху, тенями прорисовывая изможденное лицо.

– Никакая шутка не стоит свободы, – сказал, наконец, Гаврила. – Или у вас тут по-другому все?

Патрикий дернул головой и потускнел, словно луна, прикрытая облаком.

– Конечно, ты прав… – наконец отозвался он. Только что живой голос теперь наполняла тоска. – Но что остается делать, если не вспоминать, когда ты уже полгода сидишь в подземелье без надежды на милость, и почти свихнулся от огорчения?

Марку показалось, что он ослышался.

– От огорчения? Не от раскаяния?

Почти против воли Патрикий рассмеялся.

– Что ж раскаиваться? Шутка получилась уж больно славная…

Память перенесла его в прошлое, он снова ожил. Рассказать другим о своем успехе, значит заново пережить его. Лицо перекосило в злой улыбке. Гаврила понял, что сейчас что-то услышит, и пододвинулся поближе.

– Был у меня враг при Императорском дворе… Перетрий Митрофади. Все силой своей гордился, мужественностью. Бороду не брил, не мылся, не завивался. Все вопросы хотел мечом, силой решить…

Узник засмеялся, и звон цепей причудливо переплелся со злым смехом.

– Не понимал, чурбан дубовый, что чтоб при Императорском дворе удержаться мало прямоты, силы и мужества. Ум еще нужен, коварство и осмотрительность…

Враг Императора прикрыл глаза, вспоминая мгновения непонятной Гавриле радости. Лицо осветилось внутренним светом.

– Пришлось показать Императору, что неправильный это путь, что ошибся его любимчик.

Он засмеялся легко и весело, словно чудом каким-то перенесся в то самое время.

– Мои люди поймали Перетрия и три месяца мыли, выщипывали волосы, умащивали благовониями.

Он наклонился к Гавриле и по-заговорщицки прошептал:

– Оказывается, что горячая вода, мыло и благовония обладают волшебной силой менять внешность человека!

Марк сунул голову поближе и услышал.

– Император искал его по всей стране, и когда я три месяца спустя, объявил, что нашел пропажу, то он примчался в мой загородный дом, где я и держал Перетрия.

Лицо Патрикия задергалось от сдерживаемого смеха.

– Я нарядил своего врага в женскую одежду и Император при всей его проницательности не смог узнать Перетрия среди моих танцовщиц, прыгавших вокруг него и кричавших "Я Перетрий! Я Перетрий!"… Ему пришлось раздеться, чтоб показать Императору…

Не в силах удержаться он расхохотался, и в этом смехе не было ни капли злобы. Только радость. Когда он отсмеялся, Гаврила спросил:

– А потом, что было?

Узник вздохнул, обвел взглядом темницу.

– А потом было это…

Глава 23

Про замок Ко Патрикий не знал. Слышал, вроде, что-то, но так чтоб твердой рукой дорогу указать – нет.

Он честно хмурил брови, копаясь в памяти, но так ничего там и не выкопал. Попытался он, было рассказать о замке волшебника, имя которого Гаврила тут же забыл, осталось от него только ощущение чего-то разбивающегося вдребезги, но Масленников мрачно поблагодарил его, и чтоб не испытывать судьбу отошел подальше.

– Говорил я тебе, – начал Марк.

– Ничего, не треснул, – оборвал его Гаврила. – Когда еще с таким человеком посидеть придется… А не спросишь – так и не узнаешь ничего. Мне теперь своим умом жить…

– Ну даже если б и сказал бы он тебе про твой замок… Дальше-то что? Все равно нужно сперва отсюда выбраться. Знаешь как?

– А ты?

– Пока ты его сказки слушал – я думал. Да и есть у меня кое-что в запасе.

Он пальцем поманил Гаврилу к себе, но тот не наклонился. Тогда купец сам припал к его уху и зашептал.

– Есть у нас путь на волю! Есть! Имеется у меня корешок один волшебный. Чуть пожуешь его, да проглотишь – так силы вдесятеро прибавляется.

Он потер руки, улыбнулся. Гаврила только плечами пожал.

– Я его тебе дам, – продолжил купец, заглядывая в Гавриловы глаза, – а ты всю стражу перебьешь, нас освободишь. Потом из города или к морю…

До Митриданова обмана не спросил бы ничего Гаврила, просто поверил бы, а тут…

– А сам что? – остановил его Масленников. – Сам бы и перебил…

Он пальцем оттянул губу у купца, разглядывая крепкие зубы.

– Или зубов нет, корешок разжевать?

– Боюсь… – откровенно сказал Марк. – Я слабый. Меня такая сила надвое разорвет…

Он снизу ткнул Гаврилу пальцем в живот и тот, ойкнув, отдернул руку от купеческого лица.

– А ты вон какой здоровый… – продолжил Марк, как ни в чем не бывало тем же просительным тоном.

Гаврил не согласился, но и не отказался. Он отвернулся к стене.

– До утра подумаю, а там видно будет.

– Утором ты только цепь увидишь, – грустно сказал купец в Гаврилову спину. – И вообще… С корешками своими я и от нового хозяина убегу, а ты… Смотри…

Купец оказался прав. Утро началось с цепного звона.

Пленников будили хлыстами и тут же, на походных жаровнях, заковывали в ручные кандалы. К вони, пропитавший воздух, добавились новые запахи – пахло горелым волосом, паленой кожей. Патрикий Самовратский смотрел на эту суету со спокойствием человека, хорошо понимавшего, что это его не касается и что в их положении всякая перемена – это перемена к лучшему. Изменение давало этим людям надежду, которой у него уже не было.

Выглядев в толпе новых знакомых, он поднял руку, чтоб помахать, но построенные в ряд пленники тронулись вперед и звон его цепей затерялся в общем звуке…Ветер гнал пыль, но после застенка воздух, хоть пыльный, но пахнущий морем, показался Гавриле лакомством. Он застыл в дверях, но тут же получил кулаком по спине. Тем, кто шел следом, вонь подвала тоже надоела. Незлобно выругавшись, бывший свободный подданный Журавлевского князя сделал еще один шаг вперед. Цепи на руках празднично звякнули, в такт звону, что висел в воздухе.

Узники выходили если не на свободу, то, по крайней мере, наружу. Солнце ударило по глазам до рези, до слез. Веки смежились, не давая разглядеть, что ждет впереди.

– Вот уж правда в темнице сидели, – сказал Гаврила, ногой нащупывая ступень впереди. – Ничего не вижу…

– Иди, иди, – пробурчал из-за спины Марк. – Заблудиться не дадут… Сейчас за рога и в стойло… Опомниться не успеем.

Звеня кандалами, они прошли несколько шагов. Нога нащупала еще ступеньку, и кто-то зрячий сильно толкнул его наверх. Щелкнул кнут, но никто не заорал от боли.

– По ступенькам вверх! – прокричал надсмотрщик. – До самого верха.

Нащупывая ногой ступени, Гаврила поднялся до самого верха. Там не высоко было – всего-то три ступени. Резь в глазах ослабла, и сквозь слезы он разглядел широкий помост под ногами, фигуры с копьями по краям и море голов вокруг.

– Рынок, – сказал сзади Марк. Купеческие глаза каким-то чудом видели все.

– Чем торгуют?

Гаврила, так толком ничего и, не разглядев, глубоко вздохнул. Запах воды, наполненный чем-то едким, бодрящим бил в нос, да и голод заставлял думать о еде.

– Рыбой что ли?

– Скотом, – мрачно сказал купец. – Двуногим…

Гаврила не понял, только еще раз вздохнул поглубже, стараясь уловить знакомые запахи.

Марк услышал вздох, не сдержался и добавил.

– Рабами тут торгуют. Обычное дело…

Дело шло своим чередом: каждый из тех, кто командовал или стоял с кнутом, знал, что нужно делать – ведь те, кого продавали на этом помосте, были тут далеко не первыми.

Скованных по пятеро пленников выводили на помост, и толпа тут же взрывалась криками. Темнокожие людишки бегали вокруг, то ругались, то били друг друга по рукам, заключая сделки. Соленый ветер толкал их, рвал просторные одежды.

– Ну, будешь? – спросил Марк. – Самое время… А то продадут вон тому, щербатому.

Он выразительно пожевал. Гаврила сообразил, что тот опять про корешки.

– Отстань.

– Верное дело, – прошипел купец. – Цепи порвем, смуту устроим, рабов освободим и в порт… Корабль захватим…

Гаврила молчал.

– А то, может, и в гарем продадут…

Гаврила вздрогнул, вспомнив вчерашнюю историю, посмотрел по сторонам.

– Да ладно тебе… Обойдется.

Он передернул плечами и опять ухватил волчевку у горла.

– Ну, смотри, – отчего-то весело сказал Марк. – Не прогадай…

На краю помоста стояло сооружение, которое Гаврила принял за длинную лавку. Половинка бревна, шагов двадцать длинной, местами окованная железом, стояла на нескольких невысоких столбиках.

Освободив от кандалов, три десятка не самых видных пленников подвели к нему и заставили сунуть руки в поперечные пропилы. Едва они сделали это, как сверху положили другую половинку бревна. Кто-то заорал – руку что ли ему придавило, но его быстро успокоили палками. Потом стража прошла, снимая цепи с зажатых в бревне рук. Теперь пленники сидели на помосте и каждый, кто хотел, мог подойти и пощупать выставленные на продажу тела, посмотреть зубы.

Вокруг рабов сразу закружился рой покупателей.

Гаврила тоскливо смотрел, как деньги переходят из рук в руки. Марк больше смотревший по сторонам, чем на помост, прошептал Гавриле.

– Хорошо… Наши все тут. И Мусил… Решайся!

Тот не ответил. Он с завистью смотрел на широкие полотна, растянутые над покупателями побогаче. Жара мешала всем, но торговля шла бойко. Проданному ставили на лоб клеймо, по которому новый хозяин мог найти его по окончании торгов и забрать, но освобождать рабов пока никого не спешили. Гаврила посмотрел на щербатого, которого купец прочил ему в хозяева.

– Пока всех не продадут – никого оттуда не освободят, – сказал Марк со знанием дела. – Открывать эту штуку, закрывать… Только время тратить.

Он переглянулся с Мусилом и вздохнул безо всякой зависти.

– Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь окажусь по эту сторону…

Не успели распродать первую партию, как послышались крики и щелканье кнута. Не доезжая шагов двадцати до помоста, прямо напротив Гаврилы, остановилась повозка. Из нее, не спеша, вылез высокий, худой человек. По тому, как он посмотрел вокруг, сразу стало ясно, что он другой, не такой, как все вокруг. Гаврила понял, что этот и пахнет-то как-то иначе… Блестя гладкой, как шар головой он, расталкивая других с таким видом, словно имел на это все права, пошел вперед, к помосту. Гаврила ткнул Марка в бок.

– А вон твой хозяин идет…

Марк повернулся, и на Гавриловых глазах лишился лица. Он дернулся, привстал, но тут же получив древком копья вдоль хребта, сел.

– Что там? – спросил Гаврила. Марк тер спину и оглядывался. Спокойствие с лица пропало, как и не было. Глаза беспокойно бегали кругами по лицам и каждый раз возвращаясь к подходившему все ближе незнакомцу.

– Плохо наше дело, – сказал купец в полголоса. – Врагов прибавляется…

Сановитый гость подошел к самому краю помоста. Гаврила вытянул голову, чтоб рассмотреть его получше, но не успел ничего разглядеть, кроме высокомерной решительности на его лице. Голос Марка ударил журавлевца в самое ухо.

– Это он! Он! Он! Я его узнал! Это оберегатель Императорского гарема! Сейчас тебя в гарем поведут! Отрежут все нужное!

Голос ворвался в Гаврилу, словно разбойник в беззащитный дом. Он тут же забыл о незнакомце и на мгновение в самом деле ощутил себя таким домом, почувствовал безысходность и муку открытого для грабежа убежища. Ужас словно окунул его в прорубь, холод взорвался в животе и иглами полез наружу.

Гаврила качнулся вперед, к Марку, но тот, все поняв, отскочил в сторону успев спустить с него волчевку так, что она съехала на спину…

Ближний страж копьем попробовал отодвинуть купца на место, но Гаврилу это испугало еще больше. Уже не соображая ничего, он развел руки в стороны и железо, державшее в ловушке его руки лопнуло. Страж не поверил глазам и вместо того, что отпрыгнуть назад, наклонился вперед. Эта ошибка стоила ему жизни. Гаврила, вроде даже не заметив его, махнул рукой, и голова отлетела к покупателям. Вокруг шумел базар, покупатели по прежнему щупали мускулы и пробовали зубы на прочность, и никто из них не понял, что настало время колдовства.

Марк, единственный кроме Гаврилы, понимавший, что тут происходит, бесстрашно шагнул к нему, протягивая руки.

– Мне рви! – скомандовал он.

Тьма не захлестнула Гаврилу, как прошлые разы. Разум в нем все же остался. Словно тонкая масляная пленка на воде, успокаивающая волны, он плавал на поверхности колдовского безумия. Пожалев купеческие руки, он сжал одно из звеньев пальцами. Металл хрустнул, превращаясь под пальцами в крошку.

Стража уже сообразила, что к чему и бросилась к смутьяну, но Марк выхватил у обезглавленного тела меч и встал перед Гаврилой. Выйдет сейчас что или нет, решали мгновения.

– Теперь бревно.

Гаврила послушался и ногой ударил по одному столбу, выворачивая бревно с помоста. Рабы заорали, когда их потащило за ними, но Масленников остановился, уже увидев в нем оружие. Он разорвал скрепы, освобождая товарище по несчастью, и размахнулся верхней половиной.

– Пригнись, – заорал Марк. Он кричал Мусилу, но стража тоже слышала его голос, и не его вина, что Мусил прислушался к нему, а стражники – нет. Эти тут считали себя самыми сильными, и что им был какой-то раб? Они не послушались, за что и пострадали. Восемь человек, со всех сторон бросившихся в Гавриле попали под один удар. Бревно легко и быстро, словно безумная колесная спица, описало вокруг Гаврилы круг и поочередно, одного за другим, смело набегавших стражников с помоста. Масленников задержал движение бревна, перехватил его, ожидая нападения из-под помоста, но тут же туда бросился Мусил и мгновение спустя выскочил из-за помоста со связкой ключей в одной руке, и охапкой мечей в другой.

Покупатели – кто поумнее – с криком побежали прочь, а стража приготовилась отрабатывать деньги.

Первую волну Гаврила уложил все тем же бревном. Он махал им, разбивая головы, ломая руки, и кровь плескалась вокруг него красными волнами. Бревно уже не сталкивало врагов вниз, оно плющило, ломало, разбивало…

По обе стороны от одержимого, стараясь не попасть под удар, резались люди из охраны Марка, а сам купец стоял позади и одну за другой размыкал цепи.

Он единственный тут знал, что все это ненадолго. По случаю в Экзампае он помнил, что одержимость Гаврилы не могла быть вечной, но слава Богам, он и так уже сделал все, что нужно. Даже корешков не понадобилось.

Гаврила качнулся. Марк тут же сунул ключи в чьи-то руки и в два прыжка оказался рядом. Глаза Гаврилы уже закатывались. Пора было уходить отсюда.

Уже теряя силы, герой и спаситель стоял, опираясь на искрошенное бревно. Со стороны могло показаться, что богатырь сейчас вздохнет пару раз и снова поднимет свое оружие, но Марк-то знал, что этого не будет. Был Гаврила, был – да весь вышел… Купец подхватил стоявший рядом кувшин с маслом и широким веером выплеснул его на подбегавших стражников и воз с сеном, что стоял неподалеку.

Прозрачной радужной пленкой масло расстелилось в воздухе и Мусил, уловив момент, ногой поддел жаровню с углями. Огненными пчелами угли обрушились сверху вместе с загоревшимся маслом. На стражников упал огненный дождь. Люди корчились на земле, пытаясь сбить пламя, но Марку уже было не до них.

Повозка с сеном вспыхнула, и жар рыжими пальцами растолкал людей в стороны.

Наступило мгновение замешательства. Рабы уже видели смерть своих врагов, но еще не поверили, что вместе с этой суматохой они смогут добыть свободу. Но там где трусы видели только смерть, смельчаки видели шанс на спасение.

Нужен был вождь. Марк сообразил это быстрее других.

– Это могучий богатырь Гаврила Масленников, – заорал он, забросив себе на шею безвольную от слабости руку товарища. – Любимец Богов и Киевского князя! Он выведет нас отсюда! За ним! Без страха!

Сам бы Гаврила до этого не додумался. Он все еще стоял, глядя на окровавленные руки, не в силах сообразить от навалившейся слабости, что делать дальше.

– Тащи его! – крикнул Марк Мусилу. – За мной!

Он ухватился за торчавшую из телеги оглоблю и, поднатужившись, сдвинул этот гигантский костер на колесах с места. Горящее сено полетело в стороны, разгоняя людей лучше всякого крика.

Рабы хватали оружие, лошадей. Кто-то бежал, кто-то прятался… Но в дыму уже звучали слова команды.

Самые смелые и отчаянные, кому терять было нечего, увязались за Гаврилой.

Разрезая разбегающуюся толпу, словно горячий нож масло они добежали до повозки.

– Куда? – спросил кто-то.

– В порт, – ответил за Гаврилу Мусил. – Корабль возьмем…

Никто не возразил, и он, хлестнув лошадей, направил повозку сквозь людской поток.

Почувствовав над собой кнут, лошади рванулась вперед, мимо загородок со скотиной, мимо опрокинутых лотков, мимо раздавленных фруктов, наполнивших воздух кисло-сладким запахом. Гаврила, опрокинутый навзничь, лежал на спине и хватал раскрытым ртом воздух, а Мусил, повиснув на самом краю повозки, сбивал на ходу запоры с загородок.

– Всем воля! – заорал он. – Даром! Всем и каждому!

Кто-то, одобряя его, завыл волком, и скотина смешалась с разбегающимися людьми, добавляя сумятицы.

Позади, отставая, бежала опомнившаяся стража.