Текст книги "Как я путешествовал по Алтаю"
Автор книги: Владимир Архангельский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Река Хрустальная, озеро Золотое
На вершине утёса
Дорога была дальняя, в колдобинах, машина старая, шофёр нескладный. Вот мы и тащились по степи весь день через пень колоду.
Час за часом в небе пели жаворонки, а над ними медленно двигалось по широкой дуге яркое и щедрое на тепло июльское солнце.
У обочин большака тянулись цепочки синих цикориев. Поля пшеницы сменялись подсолнечниками, которые стояли, повернув к югу золотистые свои корзинки, похожие на маленькие лучистые солнца. По берегам овражков и балок лепились берёзовые колки. Деревья там были низкорослые и такие корявые, словно их тронул степной пожар или погубил алтайский мороз.
Выбрались мы из глубокого оврага, закипела вода в радиаторе, пар повалил, как из самовара. Вода кипела ещё не один раз. Ни колодца, ни родничка поблизости не было, мы делали остановки и ждали, пока шофёр не подаст команду ехать дальше.
Народу был полный кузов, как видно, у всех были важные дела впереди и все нетерпеливо поглядывали на шофёра.
В нашей пятёрке почти треть скамьи занимал лесник Андрей Силыч, который возвращался домой из Бийска. Он был высокий и очень плотный, похожий на борца, с удивительно маленьким, но широким носом на крупном добродушном лице. И этот маленький нос еле виднелся над пышными русыми усами. На остановках Андрей Силыч легко и ловко выпрыгивал из кузова, ложился навзничь, руки под голову, и, едва сказав свою любимую фразу: «Матрос спит, служба идёт!» – начинал похрапывать.
Его приятель Вася, молодой худощавый парень, тоже возвращался домой. Он был лесорубом и только что отогнал плот с Телецкого озера в город Камень-на-Оби, где строился городок будущей сибирской ГЭС. Васе не хотелось «загорать» в степи, через неделю он снова собирался гнать вниз по Бии кедр и пихту. Он хорошо заработал на первом рейсе, купил себе новые хромовые сапоги и другую обнову и хотел денька два – три погулять дома перед новым рейсом. На остановках он садился рядом с лесником, срывал пучок травы, смахивал пыль с новых сапог и ворчал на шофёра:
– Тоже надумал: из блохи сало топить!
Что это означало, никто не знал; не знал, наверно, и сам Вася.
Торопился домой и старый алтаец с широким скуластым лицом и слезящимися глазами, всё своё хозяйство оставивший на маленькую внучку Санук. Он был молчалив и выделялся среди нас необычной для жаркого лета одеждой: лисий малахай, синий стёганый халат, перехваченный узким ремешком, и мягкие сапоги с меховой оторочкой на голенищах. В пути он часто поправлял малахай, который сваливался ему на глаза, и курил трубку. Звали его Апсилей. Он вылезал из машины медленно, долго нащупывая ногой заднее колесо, мягко ступал на землю и отходил поодаль. Там он садился, поджав ноги калачиком, набивал трубку и чиркал спичкой.
Моим ближайшим соседом по скамье был Антон Иванович, доцент, худой и остроносый, чем-то похожий на молодого Гоголя. Всю дорогу он запахивал серый потёртый плащ без пуговиц и придерживал на ухабах то очки, то старую зелёную шляпу. В горы он ехал впервые, жадно глядел на всё вокруг, беспрерывно задавал вопросы Апсилею, Васе, Андрею Силычу и так ёрзал на скамье, словно сидеть мешал ему острый гвоздь. То он не сводил глаз с Бии: её путь далеко-далеко в степи отмечали крутые берега слева и густые заросли осин и тополей справа; то любовался пустельгой, которая сидела на проводах, раскрыв рот от жары; то начинал разговор о синих горах, показавшихся далеко впереди. А выскочив из машины, он убегал в поля, что-то выискивал там, нюхал, растирал между ладонями, рассовывал по карманам. Потом подбегал к шофёру и давал ему какие-то совсем нелепые советы. Но шофёр с досадой отмахивался от него, как от мухи. Тогда он валился на горячую землю рядом с Апсилеем и восторженно произносил:
– Чуден, чуден край!
А пассажиры, особенно женщины, говорили, поглядывая в его сторону:
– Чудной какой-то! Смурной! Учёный, что ли, или просто так – не в себе?
А между тем Антону Ивановичу следовало бы торопиться: на Телецком озере его поджидали студентки, он ехал руководить их практикой в горах и в тайге. Но на каждой вынужденной остановке ему попадалась то интересная травка, то жучок, то бабочка.
Он, как мальчишка, бросался на всякую всячину и оживился ещё больше, как только кончилась степь.
А степь оборвалась как-то сразу. Попетляли мы немного среди холмов, и сразу же начался горный Алтай: страна тайги и бурных прозрачных рек, край медведей и глухарей, тайменей и хариусов.
Дорога потянулась среди синих гор. У обочины замелькали высокие сосны, ели да стройные пихты, которые упирались острыми вершинами в облака. Наконец показались и кряжистые, могучие кедры, густо унизанные ещё незрелыми фиолетовыми шишками.
Солнце скрылось за высокой горой, и сейчас же потянуло прохладой. За поворотом подбежала к самой дороге прозрачная, хрустальная Бия. Она с грохотом билась в серые отвесные скалы, бесновалась на порогах.
В широком, просторном плёсе вода вихрилась воронкой в чёрном омуте и крутила кедровую шишку. Видно, кто-то сорвал её в верховьях, увидел, что семена ещё не созрели, и бросил в воду. Река подхватила её и понесла, закружила и будет нести вниз, пока не выбросит на каменистую отмель.
Совершенно неожиданно грохнул выстрел, и машина остановилась. Шофёр вылез из кабины, ударил носком в спущенную камеру и закричал:
– Не видите, что ли? Авария! А ну – с машины!
Перед нами был высокий утёс-бом, прозванный Большим Иконостасом. Отвесная скала в двадцать этажей высотой вся состояла из тёмных камней, изрезанных вдоль и поперёк узкими трещинами. И эти камни казались потускневшими от времени карагинами или иконами.
Тысячи птиц вились над Иконостасом. Они вырывались из своих нор, падали от скалы к воде, проносились над Бией и возвращались к птенцам то с бабочкой, то с мошкой в клюве. А если хотели напиться, то чёрным свистящим комочком резали воздух над прозрачной струёй, подхватывали на лету каплю воды широким чёрным клювом и снова резвились в воздухе.
Антон Иванович окаменел, увидев столько птиц.
– Андрей Силыч! Окажите услугу: соберите людей, спустите меня на верёвке со скалы. Такой случай, знаете, нельзя упустить, а я никогда не видел, как живёт колючехвостый стриж.
– Колючехвостый? – удивился лесник.
– Да. У этих стрижей восемь перьев хвоста оканчиваются острыми шипами, как у розы. Такие шипы есть и у дятла, и он всегда упирается ими в дерево, когда долбит ствол.
– Я не против, – сказал лесник, – как вот хлопцы? Спустим доцента со скалы? – обратился он к пассажирам, которые сгрудились вокруг Антона Ивановича.
Кто-то хихикнул, оглядывая щуплую фигуру доцента:
– Умора, братцы! Лопнет печёнка либо верёвка! Нетто такой выдюжит?
– Отчего не попробовать? – сказал другой посмеиваясь. – Просто интересно, как у него душа в пятки уйдёт.
Вася шикнул на зубоскалов, Апсилей вынул трубку изо рта и сказал:
– Сами-то не полезете! А человек желает! И не просто, а для науки!
– Вот именно! – оживился Антон Иванович. – Это вовсе не праздное любопытство, уверяю вас.
– Верёвочка есть? – деловито спросил Андрей Силыч.
Шофёр глухо проворчал из-под машины, потом вылез и достал верёвку.
Мы обогнули Иконостас с востока и по пологому склону полезли на вершину.
Там Андрей Силыч морским узлом завязал верёвку под мышками у Антона Ивановича и добродушно сказал:
– Будешь ты как маляр в люльке!
Антон Иванович нервно поправлял галстук и одёргивал пиджачок, руки у него дрожали. Он подошёл к острой кромке скалы, которая отвесно спускалась к воде, как стена высотного дома, и носком ботинка попробовал, крепок ли грунт.
– Гранит потвёрже чугуна будет, – успокоил Вася.
Ему очень хотелось, чтобы доцент не отступил, спустился на верёвке.
Андрей Силыч подал нам конец верёвки и велел держать.
– Будь покоен, – сказал он доценту, – морскую службу всю прошли. Вира – подымай, значит! Майна – опускай! Ну, с богом!..
Антон Иванович, чуть побледневший, повернулся к нам, стал на корточки, опустил ногу в пропасть, крякнул и тотчас скрылся за уступом скалы. Верёвка змейкой ползла за ним, пока снизу не донёсся далёкий и незнакомый голос:
– Стоп!
Апсилей заволновался, глотнул дыма не в меру и раскашлялся. Он захлестнул конец верёвки за большой валун.
– Как бы он там не перевернулся. Горяч больно, а по горам-то и не хаживал.
Я подполз к самому краю пропасти и глянул вниз.
– Что там? – спросил Андрей Силыч, который держал верёвку, откинувшись грузным телом назад и упираясь ногой в камень. Верёвка резала ему руки.
У меня закружилась голова; далеко внизу бежала Бия.
Антон Иванович, крохотный, болтался где-то над ней, птицы облепили его, как пчёлы, летали вокруг, чуть не задевая крыльями по лицу. Упёршись в скалу, он отмахивался от них, руками шарил в норе. Затем быстро спрятал что-то в карман – кажется, яйцо.
– Может, поднимать пора? – тревожно спросил Андрей Силыч.
Я крикнул вниз, и тотчас из-за скалы послышался далёкий голосок Антона Ивановича:
– Вира!
Мы дружно ухватились за верёвку и потащили. Скоро показались помятая, выпачканная пылью зелёная шляпа, затем кисти рук, следом за ними – сияющая физиономия Антона Ивановича.
Лесник одной рукой легко подхватил доцента за воротник и вытащил из-за скалы, как кутёнка. От радости, что всё обошлось благополучно, он даже шутя перекрестился. Маленькая научная экскурсия была закончена.
Вскоре машина была исправлена, и мы продолжали свой путь. Ничего особенного не случилось за этот час, но настроение у всех почему-то изменилось. Никто больше не ворчал, не торопился, и все наперебой расспрашивали Антона Ивановича о стрижах.
– Чудеса! – удивлялся шофёр. – Сколько раз езжу мимо Иконостаса, а про этих птиц и не подумал.
Что ни поворот, то красивее и красивее становилась дорога. Грозно высились над рекой седые бомы, заросшие лишайниками, накрытые зелёными шапками из кедров. Широкие, тихие плёсы всё чаще и чаще сменялись порогами, где вода кипела и пенилась.
А в машине шёл нескончаемый разговор о стрижах. Эта маленькая колючехвостая птичка почему-то стала главным событием дня…
Первая ночь в тайге
В сумерках мы отдалились от бурной Бии, которая весь долгий вечер шумела справа, обогнули утёс и выехали на плоский берег спокойной, широкой и мутной реки Лебедь.
Отблесков заката не было видно даже на самых высоких вершинах. Наступала ночь, надо было думать о ночлеге, и шофёр торопился с переправой. Да и нам надоело подпрыгивать на узкой и жёсткой скамье, глотать пыль, трясти головой на ухабах и нечаянно прикусывать язык: мы уже сидели в кузове десять часов.
– Эй, перевоз! – гаркнул Андрей Силыч, как только машина остановилась. – Максимыч! Аль заснул?
На том берегу из сторожки возле парома вышла девочка в светлом платье.
– Это вы, Андрей Силыч?
– Я, Настенька!
– Дедушка больной, а я не осилю паром перегнать. Скоро папка придёт, он в мэтээс на работе.
– Не осилит, это верно, – сказал Андрей Силыч шофёру. – У неё, брат, всего одна сила, да и та комариная!
Пассажиры, которые уже привыкли ко всяким оказиям в пути, недовольно побурчали, поохали и стали вылезать из кузова. Андрей Силыч по-хозяйски осмотрелся на полянке.
– Пришвартовались мы на долгий час. Разжигай-ка ты, Вася, костёр, покажем, чего наша тайга стоит: поилица и кормилица. Апсилея попросим нарвать кислицы для чаепития.
Вася разжёг костёр и приладил над ним медный чайник Апсилея.
– Перед чаем хорошо бы ушицы отведать! – размечтался Андрей Силыч. – Настенька!
– Эй! – отозвалась в темноте девочка за рекой.
– Щучки у вас нету?
– Нет! Поглядите в верше, может, туда чебачки понасадились. Ищите ниже переправы, возле куста.
– Апсилей! – крикнул Андрей Силыч старику, который уже шумел в кустах смородины. – Луку нарви, луку! Да побольше!
Скоро Вася уже хлопотал на берегу: чистил и мыл чебачков. Апсилей притащил целый ворох ветвей смородины и большой пучок зелёных перьев дикого лука.
Мы расположились под кедром и начали угощаться ухой, приправленной горьким луком. А потом Андрей Силыч нарвал пучок пожухших листьев бадана, похожих на лопушки подорожника, мелко нарезал их и бросил в кипящий чайник.
Чай этот был очень тёмный. Он припахивал распаренным листом молодого дуба и связывал дёсны. Пили мы его с кислицей – красной смородиной – и морщились. Но ужин всем понравился, особенно Антону Ивановичу: он восторгался тайгой и её дарами.
А шофёр сидел мрачный.
– Ты что это? – спросил его Андрей Силыч.
– Я вот всё кумекаю, куда нам податься. В Турочак ехать ночью не резон – где людей устроим? Завезу-ка я вас к приятелю, на ферму. Она где-то недалеко тут. На сене отдохнёте, а утром – дальше. Ты как думаешь?
– Давай! – ответил за всех Андрей Силыч. – Пассажиры всё дальние, им где бы ни ночевать. Хоть бы и тут, чем плохо?
– Дружка давно не видал.
– Так бы и сказал! Ну, как знаешь.
Апсилею, видимо, понравилась мысль ночевать на свежем сене. Он что-то придумал, усмехнулся и сказал Андрею Силычу:
– Верно говорят, Андрей, что ты всю морскую службу прошёл?
– Всю как есть! И палубу драил в матросах, и в дудку свистел – боцманом был.
– И плаваешь, как рыба?
– Не хуже!
– Так чего же ты пузо у костра греешь, перевоза ждёшь? Плыви на тот бок Лебеди, гони сюда плот!
– Ну и мудрец ты, Апсилей! Флотские в таких делах не отступают! – Андрей Силыч пошёл к берегу, на ходу снимая бушлат и фуражку.
Через час мы переправились.
Настин дедушка, Максимыч, показался на пороге сторожки и долго объяснял шофёру, как проехать на ферму таёжной дорожкой.
– Сам бы вас проводил, да обратно не дойду. Держись левее, а потом прямо. От нас – вот так. – И он махнул рукой в сторону мрачной тайги.
Короткая торная дорожка скоро кончилась, и от неё потянулись две широкие тропки, по которым никогда не ходила машина.
Шофёр взял влево. Андрей Силыч и Вася стали в кузове, держась за крышу кабинки, но по лицам начали хлестать еловые ветки, и им пришлось сесть рядом с нами.
В свете фар тайга казалась страшной.
Из непролазной травы и кустов всюду возникали какие-то чудовища, раскинув лапы-крылья. А позади машины эти чудовища качались и дрожали. Это были поваленные бурей старые деревья. Они догнивали на земле, раскидав вокруг ветви и вывернутые коренья.
Машина прыгала на колдобинах, кузов скрипел. По бортам – то с мягким шорохом, то с каким-то жалобным визгом – чиркали ветки мохнатыми лапниками. На нас сыпалась труха, пыль, паутина, какие-то жучки и всякая другая таёжная нечисть.
Кончилась и эта тропа. На развилке виднелись три узкие дорожки, но никто не знал, по какой из них нужно ехать.
Шофёр остановился в раздумье. А через минуту он уже спал за баранкой: долгая дорога его умучила.
Где-то в стороне шумела Бия, словно там шёл по тайге проливной дождь. Где-то страшно ухал и смеялся филин. Вокруг нас тонко, назойливо пели комары.
Андрей Силыч разбудил шофёра и заставил его ехать по средней дорожке.
Мы перескочили через топкий ручей, залезли на крутую сопку и наконец забрели в такие дебри, где не было даже узкой, как половица, звериной тропы.
В машине поднялся крик: одни предлагали повернуть к переправе, другие требовали пробиваться к Турочаку.
– Идите вы все к лешему! – заорал шофёр. – Митингуете? Хоть бы вас комары заели! Я и сам бы рад в Турочак попасть, да где он?
Антон Иванович дремал, припав к моему плечу. Но когда с досады закричал шофёр, он решил, что нужно действовать.
– Апсилей! – обратился он к старику. – Вы человек таёжный и, конечно, догадываетесь, где Турочак. Надо же успокоить людей!
Старик, молчавший от самой переправы, встал, поправил малахай и поглядел в небо. Смотрел он долго и что-то шептал.
– Турочак потеряли? Однако, он в той стороне. – Апсилей махнул рукой круто влево. – Алтын-Казык на месте стоит, – показал он на Полярную звезду, еле заметную в густом сплетении ветвей. – И Турочак на месте стоит. Только звезда сбоку, а должна быть сзади. Вернись, шофёр, и поезжай вправо. Апсилей точно говорит!
Старик даже устал от такой речи, сел и принялся разжигать трубку.
Шофёр стал разворачиваться и, по привычке, подал сигнал. И вдруг в той стороне, куда указывал Апсилей, прогремел выстрел. Грохнул, заставил всех замолчать и замер.
Но тишина длилась недолго.
Где-то зарокотало позади нас в горах, покатилось дальше и дальше, затихая и снова бухая: тяжело, мягко. Звук словно рассыпался среди гор. Но сейчас же грохнуло слева, и опять послышался рокот грома, но уже более слабый. Ухнуло где-то очень далеко, подрожало, погудело, и всё стихло, словно утонуло в чёрной ночной тайге.
– Какое эхо! – с восторгом сказал Антон Иванович. – Никакой музыки не надо! – И тихо добавил: – Апсилей прав, нужно ехать на выстрел.
Шофёр включил газ, развернулся, ломая кусты, перемахнул через ручей и вырулил вправо.
Через двадцать минут мы уже были на большаке, невдалеке от переправы через Лебедь.
Домой возвращался отец Настеньки. Он понял, что мы заблудились, и выстрелил. Мы не дождались его у переправы, зато он выручил нас в тайге.
Ночёвкой возле сторожки, вповалку у костра, мы и закончили свою первую ночь в тайге.
Телецкое озеро
На третий день пути в деревушке Кебезень распалась вся наша дорожная компания.
Андрей Силыч и Вася ранним утром ушли на Телецкое озеро: налегке они могли попасть туда за шесть часов. Апсилей где-то пропадал полдня, потом явился верхом на старой гнедой кобыле, пригласил нас к себе в гости и распрощался.
А мы с Антоном Ивановичем просидели до позднего вечера в чайной: всё ждали попутной машины. Чаю выпили ведра два и впервые отведали котлет из жёсткого и тёмного на вид, но довольно вкусного мяса дикого оленя – марала.
– Может, пешком дойдём? – в какой уже раз спрашивал Антон Иванович.
Я молча отмахивался. Да и сам он хорошо знал, что с нашим тяжёлым грузом мы далеко не уйдём, в крайнем случае – не дальше лесопилки. А она стояла на окраине деревни, и там весь день надсадно и звонко визжала круглая пила.
Мы так стремились к Телецкому озеру и оно было почти рядом, а вот поди! Я отмахал от Москвы пять тысяч километров, пока добирался к нему. Осталось не больше тридцати. И никакой надежды увидеть его сегодня!
Чайную закрыли, и мы отправились на ночлег. И удивительно крепко спали на полу в школе, на голых досках. За окном монотонно шумела Бия. А потом повалил дождь – самый что ни на есть косохлёст, с хорошим свежим ветром.
Наступил день четвёртый – хмурый, но без дождя и прохладный. Мы пошли на Бию умываться. Река помутнела за ночь и стала страшной. Выше деревни, у лесопилки, она пенилась на пороге. Хлопья желтоватой пены большими шапками мчались по реке, прибивались к берегу и мешали нам умыться. В чайной подошёл к нам алтаец, шофёр. Он подсел к столу, оглянулся, не слышит ли буфетчица, и сказал, что может перекинуть нас на озеро.
– Дорога, однако, совсем плохая, опасно, но довезу. Только пускай народ соберётся.
– А сколько тебе людей нужно? – спросил Антон Иванович.
– Ну, человек десять – пятнадцать. По пятёрке с каждого, вот и дело будет.
– Понимаешь, терпенья нет сидеть тут. Я тебе дам пятьдесят рублей, и поехали. Войдёте в долю? – спросил Антон Иванович у меня.
– Конечно!
– Вот и по рукам!
– Не могу, однако, – ответил шофёр. – Это, может, в городе бывает, а у нас так нельзя. Сельсовет говорит: возить вози, но только по пятёрке с брата. Закон не велит, вот и всё!
– А если люди не соберутся?
– Не поедем. Вас двое, за десять рублей по такой дороге не повезу.
Как мы ни уговаривали шофёра, он стоял на своём.
– Видали такого? – раскипятился Антон Иванович. – Знал бы ты, как осточертело нам пить вот этот чай! Чего сидишь, давай машину!
– Да не кричи ты, однако! – шикнул шофёр. – Я к тебе по-хорошему, а ты на всю чайную горланишь. Знал бы, не стал и разговаривать с тобой, крикун! Ищите людей, – сказал он мне, – я к обеду зайду.
Антон Иванович пил чай и всё поглядывал в окно: в каждом человеке, что проходил по улице, ему хотелось видеть пассажира до Телецкого озера. Но через час нашим спутником смог стать только один старичок, да и тот сказал, что ещё подумает.
– Старуха чего-то барахлит. Говорит, поясница по погоде ломит. Ну и не пускает, – сказал старичок, выпил водки у буфетной стойки и ушёл.
Мы вышли на крыльцо покурить. На душе было сумрачно, как на сером пепельном небе, по которому проносились седые облака. Не веселил и пейзаж. Слева стояла мокрая, скучная лысая гора: на ней недавно свели лес. Справа бежала грязная Бия. На лесопилке всё так же надсадно визжала пила. Редкие прохожие глазели на нас без интереса: мы уже второй день торчали у них на глазах.
Антон Иванович вдруг оживился: позади чайной, на улице, послышался разноголосый шум большой толпы ребят. И скоро к чайной подвалил потрёпанный в пути отряд туристов-школьников.
– Провалиться мне на этом крыльце, – шепнул мне Антон Иванович, – если я не найду тут пассажиров! Не теряйте времени попусту: идите в школу, выносите вещи на дорогу и ждите! Всё остальное я беру на себя!
Я направился сквозь шумную толпу ребят и, уходя, слышал, как Антон Иванович обратился к девочке:
– А скажи-ка, маленькая, как зовут вашу руководительницу?
– Раиса Николаевна…
Минут через двадцать я сидел в кузове на рюкзаках, окружённый туристами из отряда Раисы Николаевны и ехал к Телецкому озеру. А Антон Иванович сидел в кабинке и громко разговаривал с шофёром.
Погода разгулялась, в разрывах облаков стало появляться солнце, освещая влажную дорогу, горы, заросшие кедрами, бурную, мутную Бию.
Дорога, которую лишь прокладывали среди гор в тайге, была на диво красивая, но и опасная. Местами она шла прямо над кромкой берега реки. Правые колёса грузовика иной раз еле цеплялись за щебень, ещё не закреплённый грунтом, и, казалось, вот-вот повиснут над речной бездной.
Мальчики смеялись и подбадривали себя криками, девочки просто вопили. Антон Иванович высовывал голову из кабинки и говорил:
– Выше голову, дети! Мы прокладываем путь вашему отряду!
– И как это вы зацепили их своим неводом? – спросил я у него, когда шофёр попросил всех выйти из машины: так опасен был кусочек пути под нависшей седой скалой.
– Всё приходит с годами. Поглядел я на них возле чайной – бедные дети! Они уже прошли двести километров: трое набили пятки, кто-то стёр кожу на пальцах, кто-то растянул мышцы. В отряде их сорок, и уже двенадцать записаны в инвалиды. Вот я и накинулся на Раису Николаевну: кто вам позволил калечить детей! Почему дали им такую нагрузку? У них ноги позавязаны, а у одного флюс, да такой! Как яблоко! Скажу откровенно: я даже чирей приплёл: должен же быть у кого-нибудь из ребят злостный прыщ, раз они вторую неделю в пути? Это была вдохновенная речь! И, знаете, Раиса Николаевна так обрадовалась, когда я взял у неё деньги и посадил этих несчастных малышей в кузов!
– Да, но вы испортили ребятам поход. Им важно было дойти до озера, именно дойти! В этом романтика путешествия, а вы их везёте!
– Всё учтено, дорогой. Я их просто подбрасываю. А до озера они дойдут.
– Как это?
– Я их высажу невдалеке от озера. Они отдохнут, и тем временем к ним подтянется отряд. И отдохнувшие больные пойдут со всеми дальше. А сейчас у них… ну, как бы сказать… большая перемена!
– А всё-таки это не дело.
– Ну, знаете ли, с вами нельзя говорить серьёзно!.. Дети, в машину! – крикнул он.
И ребята с весёлым улюлюканьем, толкая и подсаживая друг друга, полезли в кузов.
Километрах в двух от озера мы расстались с ними. И они долго и сердечно провожали доброго дяденьку в очках, который придумал такую умную, ловкую штуку.
– И зарубите себе на носу: это самый яркий момент в их трудном туристском походе. Они многое позабудут, но об этой проделке – никогда! Мы ведь пришли им на помощь, когда у них болели ноги, ныл флюс и чесался чирей! И сделали это тайно. А тайна вечно живёт в детском сердце!
Я не стал спорить. Мне уже тоже казалось, что в этом походе школьников не всё ладно: то ли велик маршрут для таких вот шестиклассников, то ли пустили их в дальний поход по горным дорогам без всякой тренировки.
Да и спорить было некогда: за синими кедрами уже сверкнула широкая полоса воды, ярко освещенная солнцем, будто в глаза нам навели мощный прожектор.
Так вот оно, долгожданное Телецкое озеро! Вот и порог Карлагач, и на нём беснуется Бия, едва вырвавшись из озера. Другие-то реки начинаются маленькими ручейками и долго набирают силу, пока не станут полноводным потоком. А эта вытекает из голубой чаши озера широкой, мощной рекой, катит среди горных утёсов, плавно течёт по степи. А потом сливается с Катунью, и из двух рек образуется одна – многоводная великая Обь.
Я попросил остановить машину и сказал:
– Антон Иванович! Смотрите! Всё голубое: и небо, и вода, и деревья на вершинах гор!
Антон Иванович словно только и ждал этого, чтобы сейчас же вступить в спор.
– Да что вы? – удивился он. – Напротив, всё совершенно синее! И воздух! Кстати, какой он прозрачный и душистый! И вода! А синева вон тех долин? А мягкая синева вот этих зелёных, словно колючих, стен тайги? Синее, и только синее!
– Ну пассажиры! – весело сказал шофёр. – Об чём спор-то? Каждый гляди, и каждому своё, как на душу ляжет. Кругом всё зелёное, а один кричит – синее, другой – голубое! Ну и ну! Ехать будем или как?
– Погоди! – попросил Антон Иванович.
В озере лежали синие опрокинутые горы, сплошь закрытые кедрами, соснами и пихтами. А когда показывалось невесомое белое облачко и бросало тень, краски менялись прямо на глазах. Вода в озере делалась бледно-голубой, тени гор в воде казались совсем чёрными, дальние горы словно светлели. И только в узких крутых ущельях по-прежнему держался мрак.
Мы стояли и любовались, но шофёр не выдержал и сказал:
– Однако, мне ехать надо!
Впереди виднелась деревушка Артыбаш, где Антона Ивановича давно дожидались студентки, а за ней – красивый деревянный дом туристской базы.
Торной дороги туда не было. Среди валунов, в беспорядке разбросанных между кедрами, вилась лишь узкая тропа, будто поясок на пёстром ковре. И всюду цветы, цветы, а над ними – стаи ярких порхающих бабочек.
– Поехали, – сказал Антон Иванович шофёру. А мне протянул руку: – Поспорить мы ещё успеем, а сейчас поздравляю вас! Мы, кажется, наконец приехали…
