Текст книги "Остров тайн"

Автор книги: Владимир Акентьев

Соавторы: Юрий Лобачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

РОЖДЕННЫЙ МЕЧТОЙ

Неведомая земля!..

У кого при мысли об этом не возникает образа крошечного судна, затерявшегося в океанских просторах?.. Пассаты и муссоны наполняют паруса. На мостике – непроницаемый капитан. Команда – морские бродяги: один к одному отъявленные сорви – головы. Океан!.. Он то ласков и кроток, как большой и ленивый, давно прирученный зверь, то злобен и дик. То – спокоен. Это – самое страшное. Повисли дряблыми складками паруса, не скрипят стеньги и реи, не шуршат волны вдоль деревянного борта, изъеденного солью и ракушками. Проходят дни, недели… Грозными призраками встают голод и жажда… Даже в самые отважные сердца закрадывается страх: матросам начинает казаться, что плаванию не будет конца, что все происходившее прежде – до того, как они ступили на палубу, – сон и мираж. Что во всей вселенной нет, не было и никогда не будет ничего, кроме утлого суденышка, бескрайнего океана, безграничного неба…

И вот, когда дойдут люди до предела человеческих сил – только тогда, и никак не раньше, – раздастся вожделенный крик: «Земля!»

… Но земля, много лет назад явившаяся капитану Мореходову на неощутимо короткое мгновение в туманной мгле, за тяжелой океанской зыбью, была открыта не так… Ну что же – из песни слова не выкинешь!

С экрана радиолокатора неведомый остров переместился на горизонт цепью остроконечных вершин – плоская фиолетовая декорация, вырастающая из белесого тумана.

С каждым поворотом винтов декорация росла, становилась объемнее, врезалась основанием в горизонт. Вот уже горы отделяются одна от другой. Вершины из темно-синих становятся бурыми, склоны их будто покрыты мхом… Еще немного – и мох превращается в густые леса…

В трех кабельтовых по правому борту круто обрываются черные базальтовые скалы. Волны, разбиваясь, вскипают белым кружевом.

«Бриз» обходит вокруг острова, идет вдоль восточного его берега. Местами гладкие утесы вздымаются на высоту более ста метров; порою из глубоких расщелин с шумом низвергаются стремительные водопады…

Над судном безмолвно парят бело-черные альбатросы, взмывают и скользят на распластанных крыльях чайки.

Кое-где скалы расступаются, образуя тесные бухты, куда не проникают ни ветер, ни волны: тускло и мертво поблескивает в них неподвижная вода. Иногда огромные глыбы, словно накиданные исполинской рукой, беспорядочными ступенями спускаются в море. Волны захлестывают их, желтая пена медленно стекает по красно-бурым камням, обросшим водорослями…

И нигде никаких признаков людей.

Цепь скалистых хребтов, с трех сторон окаймлявших остров, размыкалась только на южной его оконечности– здесь океан прорвал базальтовое кольцо. Просторная, круглая, как блюдце, бухта соединялась с океаном узким проливом, напоминающим скандинавские фиорды.

«Бриз» на самых малых оборотах вошел в пролив, медленно пересек бухту и стал осторожно приближаться к берегу. Эхолот прощупывает каждый сантиметр дна, стрелка прибора тотчас же отмечает глубину, на экране, как в зеркале, отражается его профиль. Грунт – песок. Под килем – двадцать метров… семнадцать… двенадцать…

– Стоп! Отдать якорь!

Движение рукоятки, нажатие кнопки. Мотор заработал вхолостую, коротко громыхнула якорная цепь… И тотчас наступила тишина!

Полукругом желтел неширокий пляж, усеянный гладкими валунами, ракушками, темными пятнами водорослей, вынесенных приливом. Справа и слева – изрезанные диагональными трещинами отвесные скалы. Волны, поднятые винтами «Бриза», веером разбегались по бухте, бежали вдоль крутого берега, шурша, спешили предупредить о прибытии невиданной белой диковины… У западной оконечности пляжа – слегка наклоненный на правый бок, будто оторвавшийся от скалистого хребта, высился серый утес. Стоя наполовину в воде, он напоминал сахарную голову со срезанной верхушкой.

Выше пляжа, над густыми зарослями, гигантскими терракотовыми ступенями поднимались три широкие береговые террасы. Еще выше – небо… И над всем – глубокое, глубокое безмолвие…

Путешественники молча стояли на баке. Не машина ли времени доставила их сюда?.. Не появится ли сейчас– вот здесь, на обрыве террасы, на фоне темно-голубого неба – с детства знакомая фигура, одетая в шкуры, в высокой остроконечной меховой шапке, с длиннущим кремневым ружьем за плечами?.. Или – одноглазый, с черной повязкой, пират на деревяшке, с попугаем на плече?..

Что ж ты, капитан, молчишь?.. Выходит, ты тогда не ошибся… Вот он – остров, поднятый из темных океанских глубин силою человеческой мечты!

– Значит, прибыли! – нарушил молчание Максимыч.

Мореходов кивнул, глубоко вздохнул, улыбнулся:

– Прибыли.

– И-ли! – эхом отозвалась серая чайка…Все засмеялись.

Матросы! Приготовиться к высадке на берег! – весело скомандовал капитан. – Но сперва посмотрим, что сообразил Дима к сегодняшнему столу… Сразу же после обеда отправимся в первую экспедицию.

Федя, давай поможем Диме? Хочешь? Скорее управимся!..

Уже занеся ногу через комингс, Валя обернулась:

А что мы с собой возьмем? Гербарную сетку можно?

Можно. Только этим не увлекайся: систематическими сборами и наблюдениями займемся позднее. Сегодня – рекогносцировка бухты.

*

– Goddam!.. Чтоб чума сожрала тех, кто строил эту галошу гарпун им в глотку! Чтоб трижды издохтот, кто придумал штормы! Чтоб…

Чтобы не скатиться по накренившейся палубе, Клайд Годфри держался за поручни. Он холодно прервал капитана:

Не кажется ли вам, Уэнсли, что лучше бы вам поторопить этих бездельников? Полагаю, что задержка не приведет в восторг шефа.

То hell! И без ваших советов люди делают не возможное!.. Попробуйте установить эту махину…

Промчавшийся шторм оставил тяжелые следы на «Фэймэзе»: в первую же ночь яростный наскок огромной волны сорвал трап, ведущий на мостик, вышиб дверь штурманской рубки, разбил вдребезги стекла боковых иллюминаторов, средней надстройки. Срезав как бритвой кольцевую антенну радиопеленгатора и оттяжки мачты, он налетел на шлюпбалку, смял ее. Крепления не выдержали, лопнули тали. Следующая волна подхватила шлюпку, сорвала, поглотила… Матросы бросились заделывать проемы – потоки воды заливали помещения надстройки. Не выдержав напора, лопнули переборки. С трудом вытащили из-под обломков полуживого радиста. Лишь под утро, после нечеловеческих усилий, под грохот волн, вопль ветра, проклятия капитана, работая по пояс в бурлящей воде, матросы кое-как закрыли дыры. Начали откачивать воду. И только справились с этим – тысячетонным шквальным тараном сорвало крышку носового трюма! Прежде чем измученная команда сумела задраить образовавшееся отверстие, вода заполнила отсек. «Фэймэз» зарылся носом, корма беспомощно поднялась. Вой бешено вращавшегося в воздухе винта на мгновение заглушил даже голос шторма. Сорванный необузданной силой вращения, он исчез в кипящей пучине…

Клайд Годфри вынул из кармана пачечку «Честерфилда».

Можете ли вы хотя бы приблизительно сказать, когда мы сможем следовать дальше?

I'll be damned! Вы же сами когда-то были моряком! Неужели вам не ясно, что с гребного вала сорвало к черту и ступицу винта?! Видите, какие еще волны… Вы вообще представляете себе, что значит при данных условиях сменить винт? Хэпсона уже смыло с беседки!.. У меня осталось всего восемнадцать человек, считая раздавленного радиста и Бэна, у которого сломана рука… И все двое суток не спали! Капитан вновь разразился потоком брани.

Последний взмах весел – и ялик врезался в песок. Первым соскочил на берег капитан, за ним ребята. Подтянули шлюпку, разобрали снаряжение: рюкзаки, карабины, киноаппарат…

– Ясно одно, – пробормотал капитан, оглядываясь по сторонам, – если на острове имеются люди, они этим пляжем не пользуются!

Подошли к «сахарной голове». Метров двадцати пяти в окружности у основания, она поднималась усеченным конусом. На стороне, обращенной к хребту, несколько выступов.

Прикрывая глаза от солнца ладонью, Валя посмотрела на вершину утеса.

Как думаешь: сколько метров? – правая бровь Максимыча поднялась вертикально.

Ну-у… наверно, пять, шесть…

А точнее?

Точнее?.. – Валя взглянула на Максимыча, но на его невозмутимом лице нельзя было прочесть, шутит он или спрашивает всерьез. Посмотрела на капитана: он прятал улыбку. – Не знаю…

Матросы, кто скажет: сколько метров этот камешек?..

Дима и Федя подняли головы, стараясь прикинуть высоту утеса.

Не туда смотришь, команда! Вниз смотреть нужно.

Вниз?

Лицо Максимыча оставалось невозмутимым. Он пальцем указал на карабины:

– А длину этих штук знаете? Три ответа слились в один:

Сто один сантиметр с половиной!

Ну-с, а ежели, значит, на небе солнце?..

Дима расплылся в сияющей улыбке:

– Дошло!.. Сейчас смерим!

Высота утеса оказалась семь метров двадцать сантиметров.

– То-то! – Бровь Максимыча опустилась. Едва заметно подмигнув капитану, он вразвалку направился к шлюпке.

Карабкаясь по скалам, цепляясь за растения, капитан и ребята без особого труда поднимались с одной террасы на другую. Первые две, шириной около тридцати метров каждая, были покрыты низкой травой и мелким кустарником. Когда же путешественники взобрались на третью, – перед ними открылось обширное плато, покрытое высокой травой. Местами возвышались одиночные деревья – приземистые, с суковатыми толстыми стволами и развесистыми, словно бы приплюснутыми кронами. К северу плато постепенно повышалось, переходя в холмы, покрытые лесом. Он ковром устилал склоны остроконечных вершин, которые там, далеко впереди, синея, замыкали горизонт. Быстро проплывающие облака беспрестанно меняли окраску ковра: он то золотился под яркими лучами солнца, то вдруг становился голубым, то темно-зеленым…

Первыми обитателями острова, с которыми познакомились исследователи, были птицы. Их было много – и на крутых обрывах береговых террас, и здесь, в густой, высокой траве, и в зонтиковидных кронах деревьев… Людей они явно не боялись. Скорее даже «наоборот», как определил Дима:

– Нет, в самом деле, у меня такое впечатление, что они от нас чего-то ждут…

Черные дронго, голенастые хохлатые секретари, какие-то проворные пестрые птицы, напоминающие фазанов, с любопытством вытягивали шеи, крутили головами, рассматривая пришельцев. Оживленно переговариваясь между собою, они позволяли подойти вплотную, взлетая лишь в самый последний момент, чтобы тотчас опуститься в двух-трех шагах.

Особенно удивил всех крупный розовый попугай-какаду. Еще издали заметив приближающихся людей, он устремился им навстречу. Повторяя хриплый трехсложный крик, неторопливо описал в воздухе круг и вдруг уселся на Валино плечо! Боясь его вспугнуть, девочка остановилась. Но попугай, очевидно, чувствовал себя уверенно: примостившись поудобнее, он встряхнул большой головой, украшенной высоким кумачовым хохлом, и стал ловить коротким изогнутым клювом прядь волос, выбившуюся из-под полей панамы. Валя засмеялась. Попугай снова издал гортанный крик, раскрыл хохол и, придерживаясь клювом за поля панамы, перебрался на другое плечо. Заглянул черным глазом-пуговицей в лицо девочке, взлетел и не торопясь удалился.

До свиданья, Эрик! – Валя помахала ему рукой.

Почему «Эрик»? – удивился Дима.

А разве ты не слышал? Он так кричит: «Эрик-а! Эрик-а!».

Ну, Валюша, эти кадры мы назовем: восхищенный островитянин встречает отважную путешественницу, – засмеялся капитан.

Ох, Федя снимал?

А ты как думаешь: зачем я таскаю эту штуку? – Федя поднял кинокамеру. – И не простой, а цветной!

Вот уже два часа шли путешественники длинными зигзагами вдоль верхней террасы. Когда подходили к обрыву, далеко внизу открывалась бухта. Отсюда, сверху, она напоминала огромную эмалированную кастрюлю. Слева ее стенки, освещенные солнцем, сверкали, справа – тонули в прозрачной тени. Отражение скал, неба окрашивало бухту в три цвета: серебряный, голубой и ультрамариновый. На голубой глади стоял красавец «Бриз». Под ним, опрокинутый, как в зеркале, белел его двойник. Около спущенного трапа привязан ялик. На палубе – Максимыч. В бинокль видно, как он, сидя на брашпиле, улыбается, машет рукой.

По узкому, промытому дождями оврагу спустились на среднюю террасу. В ее отвесном выступе блестели кварцевые прожилки. Их грани, точно линзы, отражали сотни маленьких солнц. Большая изумрудная ящерица, вильнув длинным телом, скрылась в куче камней. Федя и Дима бросились за нею. Но куда там!.. Порывшись немного в камнях, они уже собирались повернуть обратно, как вдруг Федя нагнулся, отбросил в сторону камень и, испустив торжествующий клич, высоко поднял руку. В кулаке он сжимал обрывок веревки:

– Трос!.. Смотрите, трос!

– Подбежал капитан. Валя, выкапывавшая возле склона какой-то цветок, вскочила: веревка, первый человеческий след!..

Но увы: при ближайшем рассмотрении Федина находка оказалась скрученным, высохшим стеблем какого – то растения.

– Фу-ты, – смущенно оправдывался Федя. – Ну чем не канат?

– Ничего, бывает, – сказал капитан. – Я помню… Закончить ему не пришлось – раздался испуганный крик Вали. У ее ног… змеились языки пламени!

В несколько прыжков мальчики подбежали и затоптали огонь.

– Ты не обожглась? Что случилось?!

Не знаю… Загорелась бумага… – Валя изумленно смотрела то на друзей, то на опаленную, затоптанную траву под ногами.

Загорелась? Как?! Что ты делала?

Ничего не делала… Сама загорелась…

Постой, Валюша, – прервал ее капитан. – Ты ведь обожгла руку… Дима!

Но Дима, сбросив рюкзак, уже доставал походную аптечку.

Ожог, к счастью, оказался легкий. Пока капитан смазывал специальной мазью покрасневшие пальцы, Валя рассказывала, что с нею произошло:

Я выкопала цветок – вот он лежит… Хотела вложить его в сетку, взяла бумагу… и увидела другой… Вон тот! – Девочка головой указала вправо. – Он показался мне лучше. Я и пошла к нему… И вдруг у меня в руке вспыхнула бумага!.. Я ее выпустила – загорелась трава…

Но бумага-то почему загорелась?

Не знаю…

А у тебя не было в руках лупы?

Да нет же, Федя, говорю тебе – сама загорелась!

Капитан внимательно осматривал место происшествия: земля, покрытая невысокой луговой растительностью… Трава сухая – отчего сразу вспыхнула. Но… огонь! Откуда же все-таки взялся огонь? Он покачал головой.

– Ну-с, друзья!.. Время не ждет, предлагаю двигаться дальше. Сейчас, сколько бы мы ни гадали, – ответа не найдем. Но, клянусь розой ветров, рано или поздно мы этого «поджигателя» разоблачим!

Дима быстро выкопал цветок, явившийся косвенным виновником таинственного пожара, – тот самый, который показался Вале лучшим, – и широким театральным жестом протянул его девочке:

– Когда ты на склоне лет своих будешь в долгие зимние вечера перебирать свой гербарий, этот цветок напомнит тебе самое удивительное происшествие в твоей жизни…

Подобрав шлейф воображаемого платья, девочка, присев, сделала глубокий реверанс: Благодарю вас, о благородный рыцарь, и принимаю ваш бесценный дар!

Друзья снова поднялись на плато. Когда подошли к подножию скалистого хребта, окаймлявшего восточное побережье острова, солнце уже склонялось к западу.

Дойдем еще до тех деревьев, и на сегодня хватит, – сказал капитан.

Товарищи, одну минутку! – Валя подбежала к куртинке сиреневых цветов с бледными, отливавшими перламутром листьями, усеянными темными, почти черными пятнами. – Вот только это еще возьму…

Валь, постой! – Дима остановил подругу. – Ты что – хочешь, чтобы рука по-настоящему разболелась? Дай, я сделаю… Что тебе выкопать?

Вот этот… Нет, нет, вон тот, рядом. Только умоляю, Димочка, осторожнее – у него, наверное, клубни!

Буду осторожно… Не беспокойся.

Обернувшись, Дима взглянул на девочку, но не увидел ее лица. Присев на кочку, Валя опустила ладони на колени, наклонила голову – каштановые пряди упали на лоб.

Подошел Федя.

Объясни, пожалуйста: никак не пойму, по какому принципу твоя ботаническая голова выбирает растения?.. Ну что ты нашла, например, в этих? Невзрачные, некрасивые….

Некрасивые? Вот уж нет!.. Незаметные – да. Но они красивые… Только дело не в этом. Ты слышал что– нибудь о семействе орхидных?

Орхидные? Орхидея, значит… Хм! Я читал, что какой-то взбесившийся миллионер уплатил за орхидею чуть ли не целое состояние…

– Этого я не слышала, – засмеялась Валя. – Орхидные – очень многочисленное семейство… Их около двадцати тысяч видов. И почти все – в тропиках и субтропиках. А у нас они совсем не такие, как тропические… Наши – скромные…

Девочка аккуратно раскладывала цветок на листе бумаги.

Вот этот и напомнил мне наш ятрышник. Только у нашего пятнышки по всему листу и не сливаются, а у этого, смотри, – Валя показала листок. – Они сбежались к средней жилке и столкнулись…

Ятрышник?.. Ну и название!

Не нравится? У него есть и другое: кукушкины слезки.

Вот это уже лучше.

Согласен с предыдущим оратором. – Дима, сидя на корточках, рассматривал цветы. – А почему кукушкины?

Потому что кукушке жалко своих детей, которых она никогда не увидит. Подбросит яйцо в чужое гнездо и улетает… А потом где-нибудь в лесу садится на ветку и горько-горько плачет. И такие горючие у кукушки слезы, что, когда они падают на листья ятрышника, остаются темные пятнышки…

Дима сорвал листик.

– Валь, а хочешь знать, как зовут это растение? – Он выпрямился, протянул только что сорванный лист. – На, читай!

Девочка удивленно подняла брови.

Не видишь? – Дима сложил листок по средней жилке. – А теперь?

Вижу! – закричала девочка. Вижу!.. Ой, Дима, что же это такое?!

Солнце скрылось за береговым хребтом, подул свежий ветерок. Чтобы сократить путь, направились прямо через плато. Впереди темнела густая акациевая роща. Издали она походила на огромный гриб. До ступенек террасы оставалось километра полтора. Шли бодро, широким шагом. Валя запела:

А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер!..

Все дружно подхватили:

Веселый ветер, веселый ветер!

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете…

Песня мгновенно оборвалась. Путешественники остановились как вкопанные – перед ними, пересекая путь, вилась тропинка… Самая настоящая тропинка! Справа она выходила из акациевой рощи, слева – скрывалась в зарослях колючих кустарников.

Тропинка… Бродя по хоженому – перехоженому лесу, в котором нет места, куда не доносились бы деловито-суетливые шумы шоссе, обращаем ли мы внимание на тропинки? Они там бесчисленны, как бесчисленны и проложившие их люди… Ну а там, где никто не ходит – могут там быть тропинки?!

Лиловые тени все больше сгущались, на востоке зажглись первые звезды…

Внезапно тишину вечера прорезал пронзительный крик. За ним второй, третий… И вот уже воздух наполнился громким шумом многих голосов. Резкие, гортанные звуки угрожающе звенели, выделялись отдельные короткие слова.

Капитан сорвал с плеча карабин.

– Ложись!

– Щелкнули затворы…

И вдруг все стихло. В наступившей тишине отчетливо слышался топот множества ног. Быстрыми, мелкими шагами они приближались со стороны западного хребта, подходили к роще…

Капитан чуть приподнял голову. Прошло несколько мгновений… и он беззвучно расхохотался:

– Смотрите! Только не вспугните… Переваливаясь с боку на бок, по тропинке быстро двигалась… стая зеленых, в бурых и желтых пятнах, птиц! С широкими, светлыми бакенбардами, надутые и важные, они напоминали персонажей гоголевского «Ревизора». Не обращая никакого внимания на наших друзей, птицы проследовали мимо и скрылись за поворотом.

– Вот кто протоптал тропинку! – вынимая из ствола патрон, сказал капитан. – Совиные попугаи… Летать они почти разучились, вот и бегают по земле. Они, вероятно, гнездятся где-нибудь здесь поблизости и пошли на промысел…

Когда подошли к обрыву верхней террасы, было уже почти совсем темно. Светлым пятном лежал на песке ялик. Мигнул огонек: тире, точка, точка, тире, тире, точка…

Федя ответил:

А через час все сидели в кают-компании, рассказывали Максимычу о впечатлениях первого похода.

Нет, старина, не только что следов, но и признаков людей мы не обнаружили… А казалось бы, где же им и быть, как не в этой части острова?

Да-а! Людям без моря – никак нельзя!

Над «Бризом» спустилась ночь. Первая ночь на неведомом острове…

КУДА ВЕДЕТ ДОРОГА?

Занялось утро. Туман всколыхнулся, заклубился, тая, в первых лучах безоблачного дня.

Мореходов прошелся по палубе, вынул из кармана кисет, не торопясь, плотно прижимая табак большим пальцем, набил трубку. Взглянул на солнце, прищурился. Щелкнул зажигалкой – лишь по едва заметному колебанию воздуха над фитилем было видно, что она зажглась… Капитан несколько секунд смотрел на невидимое пламя, потом заслонил его от солнца ладонью – появился голубой язычок… Отстранил ладонь – пламя снова исчезло…

Он сунул трубку в карман, сбежал по трапу, постучал в Валину каюту.

Валя уже встала. Загорелая, с коротко остриженными волосами. В полосатой тельняшке и защитного цвета комбинезоне, заправленном в парусиновые гетры, она казалась мальчишкой.

Здравствуйте, товарищ капитан! А я подумала – ребята.

Здравствуй, Валюша. Как рука?

Рука?.. Да я уж и забыла! – девочка взглянула на пальцы. – Все прошло!

Ну и отлично…

Капитан присел к столу. На полочке над койкой весело прыгают солнечные зайчики. Яркий блик танцует на темно-желтом пузырьке, рикошетом отражаясь в зеркальце на столе…

Капитан встал, взял пузырек: «Эфир медицинский». Повертел в руках.

Берешь с собой?

Нет… Это я вчера его вынула. А когда вы сказали, что систематическими сборами займемся позже, – оставила.

Значит, вчера ты его с собой не брала?.. Правильно, с этим успеется. Пока собирай растения, а как осмотримся, можно будет заняться и насекомыми…

Капитан поставил пузырек на место, вернулся к столу.

Капитан, вы подумали, что вчера у меня был с собою эфир и он загорелся?

Нет. Но я кое-что вспомнил… Ты, Валюша, слышала что-нибудь о растениях-эфироносах?

Это те, в которых много эфирных масел?.. Они очень сильно пахнут – мята, герань, анис…

Вот-вот, много эфирных масел. – Капитан побарабанил пальцами по столу. – А сколько эфирных масел могут содержать растения, знаешь?

Валя покачала головой.

– Очень много, до двадцати с лишним процентов… Представляешь себе?.. Настоящие канистры! Эфир и эфирное масло, конечно, вещи разные, однако кое-что у них есть и общее – превосходно горят…

И растения-эфироносы тоже… хорошо горят?

Да. Если в сухую погоду возле такого растения чиркнуть спичку, оно может загореться, хотя пламя спички его и не коснется. Впрочем, спичка даже не обязательна – в Индии, например, случались лесные пожары от самовоспламенения эфироносов.

Я читала об этом… Но вчера-то ведь загорелась бумага?

А как ты ее несла?

В опущенной руке… Но… – Валя смутилась, почувствовав себя словно виноватой в чем-то. – Если бы там что-нибудь горело, разве я не заметила бы?

Я вот сейчас на палубе чиркнул зажигалкой и подумал, что она не зажглась, а оказывается, просто не видно было пламени на солнце… Скажи, бабочек ты когда-нибудь ловила?

А как же!.. Прошлым летом в Сиверской за махаоном два месяца охотилась… У него на крыльях длинные выросты, и в сачке они обязательно отрываются. Но я все-таки достала совсем хороший экземпляр: нашла гусеницу, и у меня вывелся махаон – новенький, с иголочки!

Это удачно… Очень удачно. С гусеницей тоже, наверное, хлопот хватало: нужно выяснить, что она ест, следить, чтобы не убежала… Они ведь в любую щель выскользнут!

У меня так было с ивовым древоточцем… У него такая большая темно-красная гусеница…

Валюша, – перебил капитан, – когда ловишь бабочек, ты обращаешь внимание, где находится солнце?

Обязательно. Если бабочка осторожная, к ней нужно подбираться против солнца, чтобы не испугать ее своей тенью.

Ну, а вчера?.. Ты не помнишь, где было солнце, когда загорелась бумага?

Прямо передо мной… Когда я направилась к другому цветку, который мне больше понравился, я даже зажмурилась от солнца.

Капитан встал.

– Вот мы и договорились… Мой тебе совет, Валюша: – когда будешь собирать здесь, на острове, в такую погоду незнакомые растения, подходи к ним со стороны солнца, чтобы твоя тень упала на них, прежде чем ты до них дотронешься… Они ведь не бабочки, – улыбнулся капитан, – не улетят… Понимаешь? А будет время, посмотри в сорок девятом томе энциклопедии о растении ясенец. – Капитан взглянул на часы. – Предупреди матросов: ровно через час отправляемся в двухдневный поход.

Через иллюминатор проскочил в каюту сноп солнечных лучей, лег на пол белым овалом. В нем весело плясали золотые пылинки.

Уже знакомым путем поднялись на плато. Остановились у кромки обрыва, помахали на прощанье Максимычу. Стоя у ялика, он просигналил:

Сложив ладони рупором, друзья хором ответили:

– До-сви-да-ни-я!

Прилетел Эрик. Он, как и вчера, описав в воздухе круг, сел Вале на плечо. Девочка дала ему кусок сахара. Эрик правым глазом посмотрел на сахар, левым – в лицо девочки, будто спрашивая, съедобен ли этот белый камешек, и осторожно взял его… Удовлетворенный, потерся клювом о поля панамы и, скороговоркой повторив несколько раз свое «эрик-а», улетел в сторону леса.

Путешественники направились туда же.

Трава, напоенная росой, местами скрывала их с головой, одежда быстро намокла и курилась паром под лучами круто поднимавшегося солнца… Справа, из-за восточного хребта доносились глухие раскаты океанского прибоя, впереди темнел уже близкий лес.

Он встал перед путниками колоннадой исполинских стволов под непроницаемым сводом крон, переплетавшихся так высоко, что посмотреть гуда можно было, лишь запрокинув голову. Несколько минут путешественники молча всматривались в зеленый сумрак между стволами, вдыхая душный, до предела насыщенный влагой воздух. Ароматы неведомых цветов, прелый терпкий запах гниения и распада доносились оттуда – из капища грозного и злого бога, куда они сейчас войдут…

– Гилея, – сказал капитан. – Типичная южноамериканская сельва… На вертолете ее сюда доставили, что ли?.. Боюсь, придется отступить…

Но ребята запротестовали так горячо и энергично, что он, пожав плечами, уступил.

Между стволами-великанами царила жизнь – буйная, всепоглощающая жизнь, беспощадная, как сама смерть. Здесь шла непрестанная, ни на мгновенье не прекращающаяся борьба за место и пространство. Борьба, в которой победитель был так же обречен, как и его жертва, потому что его живое тело становилось ареной новых бесчисленных сражений: цепкие лианы обвивали стволы, высасывая из них соки, но и на их теле распускались смертоносные цветы, вырастали диковинно-безобразные грибы, фантастические лишайники…

Почвы здесь не было: ни дюйма земли, ни пучка травы. Нога всюду ступала на упругое переплетение стеблей и листьев, то эластично сжимавшихся, то ломавшихся с хрустом, так что брызгал сок, покрывая обувь и одежду густыми белыми каплями.

Достаточно было четверти часа, чтобы убедиться, насколько беспомощен и беззащитен человек в этом первозданном хаосе, порожденном необузданной жизненной силой тропической гилей. При первых же шагах он подвергался нападению полчищ летающих, прыгающих и ползающих врагов: свирепые муравьи, устрашающе пестрые жуки и лесные клопы, отвратительные гусеницы многоножки, прицепившись к одежде, тотчас устремлялись к обнаженной коже рук и лица, и нужно было не мешкая освобождаться от этого нашествия.

После того, как какой-то скользкий комок, свалившись сверху на Федино плечо, скользнул по руке, оставив на кисти жгучий воспаленный след, капитан решительно повернул на северо-запад… Теперь уж никто не протестовал..

Расчет капитана был верен: в зеленом шатре над головой вскоре появились просветы, деревья-исполины попадались все реже и наконец исчезли совсем, сменившись зарослями колючих кустарников, бамбука, дикого винограда… Шли гуськом, часто останавливаясь, чтобы прорубить проход. Капитан, Федя и Дима поочередно возглавляли маленькую группу.

Рельеф местности менялся: холмы чередовались с оврагами, склоны становились все круче. Лес начал редеть.

На взгорке, откуда открывался широкий обзор, остановились. Капитан вынул было планшет, но вдруг застыл с карандашом в руке: на северо-западе над каменистой грядой взвилась струя дыма. Не образуя клубов, дым тотчас же растворялся в воздухе.

Сигналят! – убежденно констатировал Федя. – Определенно, сигналят… Интересно, что это они жгут?..

Что жгу-ут? – протянул Дима, всматриваясь из– под ладони в дрожащую от зноя даль. – Я предпочел бы сначала узнать, кто жжет!

Валя сдержанно засмеялась. Заулыбался и капитан:

– Что ж, попробуем выяснить и то и другое… Засеки-ка, Дима, азимут.

Дым исчез так же неожиданно, как и появился – вдали снова синело чистое небо…

Чтобы достигнуть каменной гряды, за которой скрывался источник таинственного сигнала, предстояло пройти километра два сильно пересеченной, поросшей кустарником местности. Прибавили шагу.

Внезапно Дима, шедший впереди, отпрянул назад:

– Шалаш!

В просветах между кустами виднелась продолговатая поляна. Вечнозеленый дуб, широко раскинув могучие узловатые ветви, защищал ее от палящего солнца. У приземистого, необъятной толщины ствола стоял… шалаш!

Итак – на острове были люди.

Сейчас произойдет встреча – стоит лишь сделать несколько шагов и выйти на поляну… Но кто они – эти люди? Туземцы?.. Как отнесутся они к пришельцам? Хорошо, если наши герои – первые цивилизованные люди, посетившие остров. А если нет?.. Если здесь в свое время побывали алчные и жестокие искатели наживы, и память о них до сих пор живет в сердцах островитян, передаваясь от поколения к поколению мрачной легендой, заветом беспощадной борьбы и мести, что тогда?..

Шалаш был невелик. Он напоминал сооружения, которые делают охотники для засады на зверя или дичь.

Почему он такой низкий?

Может, здесь живут пигмеи? – выдохнула Валя. Нельзя сказать, чтоб эта мысль была ободряющей:

смелые обитатели джунглей отлично владеют своим страшным оружием, а у них-то есть все основания ненавидеть чужеземцев-завоевателей… Может быть, охотник уже заметил пришельцев и следит за ними, притаившись там, в шалаше?..

Кругом – ни звука. Проходят десять секунд, пятнадцать… Сколько можно простоять вот так – затаив дыхание, окаменев в неподвижности, вслушиваясь в звенящую тишину?

А что же это делает капитан?.. Снимает с плеча карабин?! Да. И вот карабин уже висит на суку, а рядом с ним пояс с пистолетом и ножом… И лицо у капитана такое, что сразу становится понятно: сейчас он пойдет туда… Капитан уже шагнул, но там – на дубе – едва заметно качнулась ветка, крупная фиолетовая птица опустилась на поляну.

Птица беззаботно прыгает в траве!.. Охотника нет в шалаше? Или… или стрела предназначена не ей?.. Но вот, прокричав что-то на непонятном своем языке, птица юркнула в шалаш и, как ни в чем не бывало, снова выскочила на поляну.

Капитан шагнул назад, надел пояс, взял карабин:

– Пойдемте поближе, посмотрим это жилище. Недоумевая, ребята последовали за Мореходовым. Шалаш был искусно сплетен из хвороста и травы, украшен пестрыми камешками, раковинами, яркими перьями. Площадка перед входом устлана мхом и тоже украшена цветами и ягодами.