Текст книги "Там, где фальшивые лица"

Автор книги: Владимир Торин

Соавторы: Олег Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Твое состояние, граф, мне очень знакомо, – сказал Танкред, любуясь языками пламени, танцующими в камине. – Я видел подобное не раз – вы все хватаетесь за любую возможную, самую надуманную и мнимую соломинку, лишь бы не соглашаться с действительностью. Скажи, Ильдиар, когда в последний раз ты говорил со своей невестой? Когда видел ее или получал от нее известие? Письмо, которое тебе вручили три дня назад, где говорится, что она должна прибыть в столицу, написано под мою диктовку. Как и то, что ты получил сегодня. И сам факт того, что я знаю об этих письмах, уже должен доказывать, что мы с Изабеллой де Ванкур не единожды мило побеседовали. Но если вы и этому не верите, дорогой граф… Олаф, покажи ему доказательство, быть может, тогда наш любезный гость наконец признает очевидное.

– Ну что за народ пошел – ничему не верит, – для вида покряхтел младший брат и показал Ильдиару какую-то тряпицу.

Граф подозрительно взглянул на нее. Белоснежный платок. Какие-то узоры, цветы… Глаза Ильдиара де Нота наполнились ужасом – все сомнения развеялись. В уголке были вышиты такие знакомые инициалы: «И. В.», сплетающиеся в большую красивую букву «Д» – Изабелла де Ванкур, графиня Даронская. Ильдиар сжал зубы – он все же надеялся, что Танкред и присные пошли на блеф. Но платок ведь еще не означает, что миледи на самом деле у них – его могли похитить…

– Если будешь сомневаться дальше, придется нам предъявить тебе ее голову, – захихикал Олаф.

– Неужели ты думаешь, граф, что на похищение любой женщины мне потребовалось бы больше усилий, чем на то, чтобы стащить ее платок? – будто прочитал мысли Ильдиара Танкред. – Тем более ты должен признать – я никогда не разменивался по мелочам. Не сомневайся, это ее тряпка, и графиня надежно упрятана, да так, что никому из ищеек Инстрельда Лорана ее не найти. У тебя есть только одна возможность спасти свою женщину, Ильдиар.

– То есть я должен умереть? – глухо спросил гость. – Но при этом не вы меня убиваете, а я – сам себя.

– Ха-ха, – в очередной раз отвратительно рассмеялся Олаф, – да вы, господин граф, изволили ухватить самую суть!

– Да, Ильдиар, ты должен умереть, – подтвердил Танкред. – У тебя есть выбор: жизнь или смерть. Жизнь графини – твоя смерть или твоя жизнь – и ее смерть. – Огненный Змей спокойно расхаживал перед камином. – Поступи, как подобает истинному паладину – соверши подвиг. Как это прекрасно – погибнуть, спасая благородную даму. Да к тому же таким образом доказать ей свою любовь. Ведь вы, помешанные на романтике и куртуазных балладах рыцари, просто обожаете подобную чепуху…

– И какие же гарантии, что вы ее отпустите? – спросил Ильдиар. – Или я должен поверить на слово?

– Именно так, – кивнул Танкред. – Какие могут быть гарантии, если твоя несравненная дама сама является в данных обстоятельствах нашей гарантией. Но ты можешь поверить: роль Изабеллы Даронской – лишь в виде фигуры залога, маленькой ненужной пешки. Пешки, в которую очень сильно влюблен ферзь, и когда этот самый ферзь падет, она нам будет без надобности.

– Мы не убиваем женщин, – хмуро подтвердил Джон.

– Без надобности, – поспешил повторить Змей – треклятое благородство Джона могло спугнуть добычу. – А так ее шейка ничем не отличается от всех прочих – вряд ли она выдержит поцелуй стали. Что скажешь, Ильдиар де Нот?

Граф с ненавистью глядел на Танкреда Бремера. На скулах его играли желваки, а глаза яростно сузились. Всегда ему было что́ сказать врагам. Тысячи раз верный меч служил прекрасным доводом в споре, а когда и он казался не слишком убедительным, на помощь приходил огонь. Сейчас же от чувства собственного бессилия ему казалось, что все его внутренности тлеют, а от невозможности отыскать выход, найти лазейку, придумать, как выбраться из этого водоворота, темнеет перед глазами. Не может ведь быть такого, чтобы они все просчитали, все продумали… должно быть что-то еще… Король… тайная стража… Тиан… Должен же кто-то помочь! Ничего, он найдет выход! Он освободит Изабеллу, а после призовет к суду Теальских Братьев. Бесчестного Джона, подлого Танкреда и мнящего себя остроумным Олафа.

– Я согласен, Танкред Бремер, – прорычал Ильдиар де Нот, словно зверь, переставший вырываться из капкана. – Я выйду в поединке против Джона в День святого Терентия и паду ради леди Даронской.

– Ты сделал правильный выбор, граф, – сказал Танкред. – И, надеюсь, Изабелла де Ванкур оценит его. Прощай, Ильдиар де Нот.

– Истлей в Бездне. – Граф развернулся и вышел из комнаты.

– Он согласился, Тан! – Олаф, казалось, сейчас пустится в пляс от радости. – Все прошло просто отлично!

– Ты так уверен в этом? – равнодушно спросил Танкред.

– Ну, он же смирился! Понял, что у него нет выбора! Уж на его месте я бы и эту жабу, и еще сотню таких же бросил подыхать и даже не обернулся! Нет, ну болван!

Джон скрипнул зубами и повернулся к младшему брату. Пальцы сами сложились в кулак. Удар, пришедшийся в скулу, был такой силы, что Олаф отлетел в сторону и рухнул на ковер к ногам Танкреда. Огненный Змей презрительно поглядел на распростертого брата.

Джон покосился на дверь, за которой скрылся Ильдиар де Нот.

– Граф не смирился, Тан, – пробормотал он. – От него можно ожидать чего угодно. И я понимаю его, Бансрот подери!

– Я знаю, Джон. Он не принял очевидного, как и никто другой бы не принял. В такой ситуации все выбирают самый болезненный выход. Они дергаются до последнего, готовы пойти буквально на все. Сколько раз я видел подобное. И теперь я готов ждать от нашего друга в лисьем плаще всего, чего угодно – от тайной стражи до, упаси Хранн, вызова какого-нибудь богомерзкого демона. Хотя это вряд ли…

– И что ты будешь делать с этим всем?

– О, я хорошо подготовился. Не впервой ведь.

…Граф оказался во дворе. Холодный ветер был подобен отрезвляющему ведру воды после безумного пира. Пошатываясь, Ильдиар вышел за калитку и медленно побрел в тени аллеи. На миг он остановился у одного окна. Там, в отблесках свеч и ламп, мельтешили какие-то тени. Кто-то быстро передвигался по комнате: похоже, танцевали. Играла заведенная шарманка. Быстрая веселая мелодия просачивалась на улицу.

Граф вдруг со злостью подумал, что сам никогда больше не будет танцевать – в Печальной стране не сильно повыкидываешь коленца. Какая же досада его терзала: великий магистр несокрушимого ордена Священного Пламени, военный министр королевства, не побоявшийся Ахана, повергший множество врагов, теперь беспомощная марионетка, ждущая, когда же кукловод дернет наконец за ниточку. Ниточку, обрывающую жизнь… Дама его сердца в плену у мерзавцев, он сам обречен на гибель…

За окном, похоже, в веселом танце кружили пары, послышался женский голос. Хорошо развлекаются. Праздник. Веселье. Смех… Мог ли граф знать, что на самом деле происходило по ту сторону окна? Конечно же нет. А если бы вдруг узнал, то мгновенно забыл бы о собственных несчастьях…

В это самое мгновение кинжал-даго, тот самый, что во всех походах сопровождал Ильдиара де Нота, вошел в горло маленькой девочки пяти лет. Кровь хлынула на пол, как вино из опрокинутой бутылки. Ребенок хрипнул и упал навзничь. Подле в багряных лужах уже лежали сестры и братья девочки.

А шарманка играла… Мать с отцом, немощный дед и одноглазая бабка дергались в сильных руках убийц, вынуждавших их глядеть на то, как жестоко расправляются с их детьми и внуками. Слезы бессилия текли у них из глаз, а мольбы не удалось бы разобрать из-за кляпов.

А шарманка играла… Кинжал графа де Нота по рукоять вошел в живот женщины. Она дернулась и упала ничком. По ее бездыханному трупу прошелся сапог одного из убийц. В глазах отца семейства уже не было ничего: ни боли, ни мольбы – он просто потерял разум от горя. Поэтому, когда кинжал проник в его сердце, он не издал даже всхлипа, прежде чем умереть.

Трое убийц будто играли в игру, перебрасывая друг другу свое жуткое орудие. И каждый раз, когда пальцы в черной перчатке вновь ложились на рукоять, из чьего-то безвинного тела выплескивалась кровь, точно разматывающаяся алая лента из-под сюртука клоуна. Они веселились и ни на что не променяли бы ни единого мгновения этой чудовищной забавы.

А шарманка играла…

Ильдиар, убитый собственным горем, равнодушно посмотрел на номер дома. «Аллея Ганновер, 18. Старый город». Набросив на голову капюшон, он на негнущихся ногах направился в сторону прецептории своего ордена.

Тем временем в кабинете, который граф недавно покинул, начинался новый разговор. В одном из кресел, до этого пустовавших, теперь сидел незнакомец. По полу стелились подолы его пурпурной мантии с черными знаками Хранна: цветами, увенчанные шипами стебли которых переходили в клинки мечей. Глубокий капюшон с черной окантовкой был надвинут на лицо так, что виднелся лишь узкий металлический подбородок маски. Этот человек отличался довольно хрупким телосложением – узкие плечи могли принадлежать старцу, но почти осязаемый ореол власти, исходящий от его тщедушной фигуры, пугал даже великана барона.

– Как заметил ваш драгоценный брат, – рука в тонкой атласной перчатке указала на по-прежнему распростертого на полу Олафа, – все прошло просто отлично. – Голос сидящего в кресле походил на бархатную подушечку, внутрь которой вшиты острые иглы – столь же мягок, но при этом колющий и пугающий до глубины души. – Мой дорогой Танкред, вы бесподобный лицедей!

– Обойдемся без похвал. – Старший Бремер был не на шутку разозлен. – Объясните лучше, зачем мы втолковывали ему всю эту чушь?

– Как вы думаете, он ничего не заподозрил? – не отвечая на вопрос, спросил обладатель пурпурной мантии.

– Да он, услышав «Изабелла», тут же обо всем забыл. И зачем понадобился весь этот спектакль? Вы сделали из нас шутов на подмостках! Для чего?!

– Не нужно так кричать, барон Бремер. Вы, мой дорогой друг, должны гордиться собой, поскольку только что выбили последнюю опору из-под престола короля, – проронил незнакомец. – Неужели вы не заметили, что пространство подле трона Лоранов день ото дня пустеет?

– Не пойму, зачем это все понадобилось иерофантам и как с этим связана независимость Теала? – Джон Бремер не видел очевидных вещей, которые творились у него под самым носом. В отличие от Танкреда Огненного Змея. Уж он-то все понял сразу, но что еще важнее – сделал собственное ответвление от общего плана. Даже жаль, что Джон оказался настолько слеп. День святого Терентия действительно изменит его жизнь. Но пока барон продолжал упорствовать в своем невежестве:

– Ильдиар де Нот, граф Аландский пусть и является военным министром Ронстрада, но его уже не раз обходили в вопросах военной политики наши агенты. Он не настолько умен, влиятелен и хитер, чтобы понять это. И теперь такие сложности… Зачем все это? Арбалетный болт с крыши, кинжал… Как вы там еще действуете?..

– Ильдиар де Нот, – протянул иерофант, словно смакуя каждую букву в этом имени. – Что он такое? Что вы осознаете всякий раз, произнося его имя? С чем он у вас ассоциируется?

– Защитник короля. Его опора, как вы сказали.

– Нет. Он – сам король. В глазах народа непогрешимость короля обусловлена в первую очередь непогрешимостью того, кто все время на виду, кто живет среди народа, кто сражается за народ в первых рядах. Никто этого не понимает, но действительность от этого не меняется: Ильдиар де Нот и есть олицетворение нашего праведного батюшки-короля в глазах людей. Обесчестить Ильдиара – значит лишить чести и короля.

– Граф де Нот давно будто кость у меня в горле, но разве возможно, чтобы его многолетняя слава растворилась, как дым? – удивился Джон.

– На то мы и самая тайная организация королевства, и без ложной скромности могу добавить: самая могущественная. Будьте уверены: на второй день от его славы ничего не останется. Скоро ваша долгожданная независимость сама придет к вам в руки…

– Хотелось бы верить, – глухо прорычал Джон, – ведь мне ради этого пришлось пожертвовать своей честью.

– Верьте, господин барон, верьте, – прошептал иерофант, встал с кресла и, не сказав больше ни слова, вышел за дверь.

* * *

Торговая площадь находилась в самом центре Старого города и напоминала большой колодец, со всех сторон окруженный домами. Чтобы туда попасть с главной улицы, нужно было свернуть в переулок Двух Одиноких, в начале которого стояла статуя сэра Маллека с разбитым сердцем в руках, преодолеть его весь и выйти к невысоким воротам с кованой вывеской: «Рынок». На мощенную камнем площадь со всех сторон выступали двери и окна лавчонок, торгующих всякой всячиной – от домашней утвари до кузнечных инструментов. Были здесь и лавки мясников, и пекарни, даже одна кондитерская, источавшая по округе запах свежеиспеченных пирожных. В центре теснились запутанные лабиринты торговых рядов. Деревянные прилавки кое-где перемежались разноцветными шатрами, а по краям рынка стояли телеги крестьян, привезших на продажу пшеницу, муку, овощи и много чего еще.

– Свежая петрушка! – зазывала дородная немолодая торговка, пытаясь перекричать гул толпы. – Покупай зелень!

– Почем петрушка? – справился толстяк, походящий на большую луковицу. Даже перья на его шляпе торчали, точно зеленые стебли.

– Да три медяка пучок. А с салатом всего лишь четыре!

Толстяк сунул нос в зеленый товар и скривился так, точно ему пришлось понюхать букет увядших цветов.

– Нет, показывай, что у тебя еще есть! – упер руки в бока недовольный покупатель. – А то господин Уиллард учует запах гнили в своем супе с петрушкой! И тогда нам обоим несдобровать, можешь мне поверить! Показывай другой товар!

– Ах, ну если это для самого господина Уилларда… – Зеленщица отвернулась и начала выискивать у себя в корзинах самый свежий и сочный пучок петрушки. А толстяк тем временем стянул три ближайших, ловко засунув их себе за пазуху.

Сегодня Найджел Шнек, личный слуга сеньора старшего городского судьи Себастьяна Уилларда, делал закупки на рынке, выискивая ингредиенты для господского супа и так, чтобы получше, и так, чтобы можно было сэкономить. Пройдоха был весьма хитер, ловок и не обделен наглостью, да настолько, что стоило ему порой скинуть с себя желтый камзол, бурые штаны, накладной живот и глупую шляпу с петушиными перьями, как превращался не в кого иного, как в главного судью господина Себастьяна. И в то же время на самом деле он не являлся ни судьей, ни его слугой. Никто не знал, что весь этот маскарад имел лишь одну цель – скрыть истинный облик опытнейшего тайного агента, работающего на весьма влиятельных персон, которые подчас не могут обойтись без его умения. И сегодня Найджел Шнек покупал для своей другой мнимой личности ингредиенты супа, лишь следуя заготовленной заранее «легенде». Выражаясь другими словами, на рынке он пребывал с иной целью. Сегодня он должен был проследить, чтобы все прошло гладко…

Вонь гнилых фруктов и протухшей на солнце рыбы упрямо лезла в нос. Найджелу казалось, что он тонет в зычных криках зазывал и торгашей, ругани стражников и гомоне толпы. Задание было не из приятных, тем более что по плану ему выпало слишком мало действия, он больше должен был слушать, смотреть и не выделяться. Поэтому за это утомительное утро он уже несколько раз получил чьим-то локтем в живот и успел почти оглохнуть от яростных споров, где за каждый медяк рвали и горло себе, и уши окружающим. Однажды его даже пытались обокрасть. Воришка был так ловок, что Найджел смог заприметить лишь чужую кисть, ползущую по его поясу к мешочку с золотом, а после услышал из толпы крики боли, когда он сломал незадачливому грабителю три пальца.

Несмотря на многолюдство, вонь и шум, от толстяка Шнека, слуги господина городского судьи, мало что ускользало. В углу огромной клетки, что была выставлена на всеобщее обозрение в самом центре рынка, сжалась всем известная орчиха – исхудавшая, точно скелет, с выдранными волосами и вся покрытая грязью и кровью, она уже не представляла собой какую бы то ни было угрозу, да и вся забава от ее присутствия сошла на нет – людям стало скучно, они к ней привыкли. Найджел был равнодушен к диким зверям в клетках, поэтому просто прошел мимо, углубляясь в торговые ряды. Меж прилавков ходили горожане и слуги богатых вельмож. Бродили без дела бездомные менестрели, в грязи играли дети, а о валяющихся прямо на проходе собак все спотыкались. Некоторые из местных бардов сидели на перевернутых бочках и развлекали толпу, весело перебирая струны своих арф и лютен. Порой они изливали в народ баллады, и далеко не всегда эти их песни были ладными и приятными слуху, чаще – грубыми и злободневными.

Рынок кишел множеством нищих, что выпрашивали милостыню у проходящих людей, уличные воришки сноровисто и без спешки зарабатывали своим нелегким «трудом» на хлеб, сетуя от бессилия – ведь половина добытых денег позже перейдет в жадные руки начальника стражи, учитывая тайную договоренность.

Подчас Найджелу Шнеку попадались гномы Нор-Тегли – куда же без них! Низкорослые купцы из Торгового Общества Свободных пытались продать свой товар. На их тележках чего только не было: прекрасной работы предметы домашнего обихода, дорогие приспособления и механизмы, привычные для гномов и кажущиеся волшебными для жителей королевства. Удивительные подзорные трубы, которые, если верить табличке, могли показать тебе друга, живущего в соседнем городе; бутылки с глухими пробками, которые никак не открутишь, пока не произнесешь нужного слова; «безопасные» кошелечки, куда искусной рукой мастера был встроен небольшой капкан, кусающий мелкими острыми зубчиками за пальцы любого, кто покусится на чужое добро.

В общем, торговая площадь жила своей привычной, обыденной жизнью, когда примерно в девять часов утра в рыночные ворота влетел маленький чумазый оборванец в затасканных лохмотьях и начал что есть мочи кричать:

– Слушайте все!!! Убийство в Старом городе! Убийство!

Вокруг бродяжки уже начала собираться толпа, а он все продолжал изливаться воплями. Найджел улыбнулся – он дождался.

– Что? Какое убийство? – недоумевали люди. Гортен хоть и столица, но на его улицах почти не происходило серьезных преступлений: хорошо работала тайная стража сеньора Прево, да и городские блюстители порядка не давали спуску негодяям.

– Можешь рассказать подробнее? – схватил за плечо мальчишку торговец горшками, сунув тому в руку медный тенрий.

– На аллее Ганновер произошло ночью зверское смертоубийство, – скороговоркой отвечал паренек. – Семья Уэрнеров вырезана вся! Убиты девять человек: старик и его жена, сын с супругой, два маленьких внука и три внучки! Дом сожжен дотла!

– Уэрнеров? – громко поинтересовался Шнек. – Это не тот ли Томас Уэрнер, разжалованный королевский министр?

– Убили министра? – Люди были поражены.

– Помилуйте, люди! Девять человек-то! Кто же это сделал? – недоумевали горожане. – Это люди Ночного Короля?

Так уж повелось, что различные мыслимые и немыслимые преступления простой народ приписывал Ночному Королю Сар-Итиада. И хоть большинство из них он, конечно же, не совершал, жители Гортена продолжали свято верить, что все это проделки его бесчестных рук.

– Утром там была тайная стража, – прошептал мальчишка, явно опасаясь собственных слов. – Они провели в доме несколько часов и выяснили, что…

Толпа уже собралась, казалось, со всех окружающих площадь кварталов. Здесь были и торговцы, и простые горожане, и стражники, не менее любопытные, чем остальные, даже гномы.

– Ну, что же они выяснили? – в нетерпении подгоняли люди. – Говори! Не бойся! Ну же!

– Они выяснили, что после убийства семьи Уэрнеров весь дом сожгли колдовским пламенем, – сказал бродяжка, осеняя себя знамением Хранна: «Убереги от заговора».

– Что? – провизжала торговка картофелем, повторяя суеверный жест. – К убийству причастны маги?

– Не совсем… – напустил на себя важный и таинственный вид «свидетель». – Командор тайной стражи сэр Тимос Блант считает, что это не обычное колдовское пламя.

– Что же тогда? – раздалось со всех сторон.

– Это Священный Белый Огонь.

Над торговой площадью на миг зависло тяжелое молчание, даже псы перестали лаять и, казалось, стали прислушиваться к разговору.

– Не может быть!!! – В какой-то миг рынок буквально взорвался сотнями криков, превращаясь в бушующее штормовое море. – Святые паладины не могли…

– Это не святые братья… – ответил бродяжка, видимо, довольный произведенным эффектом. – Там нашли кинжал. Весьма известный кинжал, – умело подогревая интерес, уточнил он напоследок.

– Чей? – спросила, затаив дыхание, какая-то женщина; рядом с ней располагался прилавок, заставленный пирамидами глиняных кувшинов. – Кому он принадлежит?

– Вы не поверите…

– Ну же!!! – потребовал ответа какой-то стражник.

– Его светлости графу Ильдиару де Ноту, – тихо-тихо прошептал мальчишка, но его слова услышали все.

Рынок вновь погрузился в молчание.

– Как?! Великий магистр?! – вскричал молодой человек в синем камзоле и таком же плаще, пробираясь в центр толпы; из-под его шаперона выбивались длинные серые волосы. Парень явно был рыцарем: перевязь с мечом и кинжалом на поясе и загнутые кверху золоченые шпоры свидетельствовали об этом. Он был строен, высок и довольно красив. Рыцарь нахмурил тонкие брови и недоверчиво сузил глаза, его лицо полыхало яростью. – Этого быть не может! Это клевета!!!

– А я слышал, что министра Уэрнера разжаловали именно по обвинению графа де Нота! – вставил Найджел Шнек. – Там было что-то о том, что старый министр, мол, выжил из ума!

– Все было совсем не так! – упрямо настаивал рыцарь в синем плаще. – Люди, не верьте! Это обман!

– Старый министр обвинял, помнится, нашего светлого графа в том, что тот его подсидел и оклеветал, чтобы занять его место. – Найджел выкинул очередной козырь. Толпа поддержала – многие помнили о том случае. Точнее, им так казалось…

– Тем более что самого графа де Нота видели там ночью… – вставил мальчишка, – рядом с тем домом.

– Какой дом? – потребовал ответа молодой рыцарь, единственный, кто не верил обвинениям.

– Да какая разница-то? – воскликнула торговка зеленью. – Убивец на свободе!

– Ну, еще бы, он же любимчик короля! – Найджел усмехнулся, пристально глядя на молодого рыцаря: что еще он сможет сказать в защиту своего магистра? А то, что этот молодой человек состоит в ордене Священного Пламени, мнимый слуга судьи понял сразу же по броши на его плаще в виде двух скрещенных мечей, сливающихся в клуб огня.

– Какой дом? – сурово повторил паладин, крепко схватив мальчишку за плечо – спорить он больше не собирался, тем более что толпа уже изливалась криками и обвинениями. Все вокруг поддерживали этого мерзкого толстяка, походящего на большую луковицу.

– Я точно не помню, господин… – пролепетал бродяжка. – Но вроде бы Ганновер, восемнадцать.

Больше ничего не сказав, молодой человек бросился прочь с площади, преследуемый подозрительными взглядами. Люди продолжали расспрашивать мальчишку, а Найджел Шнек подливал масла в огонь, подкидывая недалеким горожанам и темным крестьянам все больше придуманных фактов, свидетельств и заявлений, в меру разбавляя их настоящими. Вскоре на рыночной площади уже никто не сомневался в виновности Ильдиара де Нота…

Паладин Священного Пламени несся по переулку, словно молния, синий плащ вился за спиной, а подкованные сапоги стучали по мостовой. Воздух уже начинал резать легкие, и казалось, что рыцарь сейчас упадет, так и не добежав. Но вот уже и главная улица…

– Милорд! – закричал молодой человек, еще издали завидев как раз выходившего из здания прецептории их ордена великого магистра. Граф де Нот обернулся на крик, во всем его виде читались боль и усталость.

– Вы уже знаете, милорд? – хриплым после долгого бега голосом спросил парень. Он согнулся вдвое, пытаясь привести в порядок дыхание и обуздать бешено колотящееся сердце.

– О чем знаю, Джеймс? – Фигура графа, обычно полная силы и энергии, как-то вся поникла, и обычно волевой взгляд померк. Вид Ильдиара де Нота был, как и всегда, безупречен: длинные каштановые волосы расчесаны и собраны в хвост, короткая бородка аккуратно подстрижена, одеяние вычищено, а золотые детали натерты до блеска. Но знавший этого человека всю свою жизнь сэр Джеймс Доусон сразу же заметил, что графа что-то тяготит настолько, что он стал походить на старую, местами стершуюся от времени гравюру.

– Милорд, вас обвиняют в убийстве! – выдавил из себя носитель синего плаща.

– Неужели? – равнодушно поднял бровь граф де Нот. Казалось, что ему все равно.

– Люди кричат на улицах, что вы виновны в смертоубийстве на улице Ганновер.

– Что? – Тут уж недоумение смогло пробиться сквозь пелену безразличия. – Аллея Ганновер? Ганновер, двадцать пять?

– Нет, – удивленно ответил Джеймс. – Старый министр Уэрнер убит, как и вся его семья. Они жили по адресу Ганновер, восемнадцать.

– Томас Уэрнер?! Восемнадцать? – Казалось, сэр Ильдиар де Нот вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. – Бансрот подери!!! Только не это! Но ведь там был праздник… танец… шарманка… Эта Бансротова шарманка…

– Милорд, я знаю, что все обвинения ложны, – поспешил заверить графа рыцарь. – Это клевета!!!

– Благодарю, паладин, это действительно гнусная ложь… – Магистр окунулся в какие-то свои мысли.

– За дело взялась тайная стража.

– Значит, и Орденский Трибунал. Джеймс, отдай от моего имени распоряжение святым братьям не покидать здание прецептории ордена и не оказывать сопротивления…

– Но почему, милорд? – удивился молодой человек. – Почему бы не отдать приказ о быстром сборе? Я уверен…

– Потому что, мой друг, сопротивлением мы лишь упрочим их мнение в моей виновности. – К предводителю мгновенно вернулись спокойствие и рассудительность – именно те качества, за которые его уважали орденские братья и которых ему так недоставало, чтобы забыть хотя бы на пару мгновений о похищении леди Изабеллы. – Предупреди всех и быстро уходи. К полудню тебя не должно быть рядом с прецепторией Священного Пламени.

– Но…

– Мне понадобится в городе человек, которому можно доверять, – разъяснил великий магистр, – если за дело взялся Высокий Орденский Трибунал, то здание будет оцеплено… Под арестом ты не сильно мне сможешь помочь.

– Что вы будете делать, милорд?

– Пойду к королю, – ответил граф де Нот, застегнул плащ с оторочкой из лисьего меха и направился в сторону дворца.

* * *

Наступил полдень. Главные ворота Гортена были уже давно открыты, и по тракту к ним громыхало расшатанными колесами множество телег, везущих различные товары к предстоящему ярмарочному дню.

По широкой разъезженной дороге, ведущей к городу с востока, быстро приближался всадник. Гнедой конь был пущен в галоп и летел так, словно на его спине сидел вовсе не человек, а кошмарный демон из бездны. Стальные подковы мощными ударами выбивали дорожную пыль, в стороны летели камни и грязь – всадник ничуть не заботился о том, чтобы придержать своего скакуна. Даже если на его пути оказывались препятствия в виде зазевавшихся пеших путников, те едва успевали увернуться из-под копыт. Ругаясь, сыпля проклятиями и неизменно поминая Бансрота, те, кому посчастливилось вовремя отскочить на обочину, грозили вслед спешащему всаднику кулаками и кляли королевскую службу Крестов. Эх, не так, совсем не так полагалось вести себя срочному посланнику, везущему письмо с «тремя крестами» [9]9
  «Три креста» на письме означают, что гонец должен доставить послание в самые кратчайшие сроки. Существуют также «два креста», позволяющие вестнику направлять коня рысью, и «один крест» – соответственно, шагом. В те времена все письма помечали подобным образом, поэтому легкое на подъем братство тех, кто их доставляет, так и называли – служба Крестов.


[Закрыть]. Согласно Почтовому кодексу, гонец, следующий галопом по населенной местности или оживленному тракту, обязан был предупреждать путников о своем приближении звучным выкриком: «Дорогу! Дорогу!» и сигналом рожка. И только буде те добровольно не уберутся в стороны, ему разрешалось силой пробивать себе путь, не считаясь с травмами и разбитыми черепами несчастных, попавших под лошадиные копыта.

Но этот посланник скакал молча, не обращая внимания на прохожих, будто ему отрезали язык и выкололи глаза, что, конечно же, было не так. Человек кутался в длинный темно-синий плащ с изображением желтой лилии на спине – символа служения трону. На его голову был надет капюшон, скрепленный прочными тесемками, чтобы не спадал на плечи при быстрой езде, отчего казалось, что не столько холодный ветер вынуждает его скрывать лицо, сколько возможность быть узнанным. Шею коня украшали две закрепленные на уздечке ленты белого цвета с тремя косыми крестами – знак первостепенной срочности. Большой дорожный мешок был приторочен на крупе животного, упряжь и седло были самыми обычными – армейского типа, и только одна небольшая деталь во всем облике всадника вызывала недоумение: странно, но на высоких кожаных сапогах человека отсутствовали шпоры, а конь при этом все равно несся вперед, будто за ним гналась стая голодных волков. Никто и не думал препятствовать бешено летящему по дороге всаднику, который быстро оставлял за спиной грязные бедняцкие предместья и постепенно приближался к видимым на много миль окрест величественным стенам столицы Ронстрада.

– Куда ж вы несетесь, сударь? – хрипло пробормотал бредущий по обочине бледного вида молодой человек в цветастых одеждах, тяжело хромающий на обе ноги. – Неужели в этом пропащем королевстве еще остались такие вести, чтобы топтать из-за них простых путников и загонять лошадей?..

Двигаясь в компании товарищей-циркачей, он то и дело ощупывал себя, словно не в силах поверить, что его руки-ноги хоть и едва срослись после переломов, но все же до сих пор с ним, а не остались лежать далеко на юге, в разбитых останках черной кареты на теальском тракте. Да, слава Хранну, пальцы на руках и ногах тоже никуда не делись, вот только идти было все еще тяжело, а голова кружилась так, словно по ней то и дело со всего размаху били тяжелым обухом. Человек сделал очередной шаг, споткнулся о камень и беспомощно растянулся на земле.

– Мэтр Гораций! Мэтр Гораций! Он опять потерял сознание!

– Положите его в мой фургон! – раздалось откуда-то сзади. – И, в конце концов, успокойте лошадей и постройте повозки в колонну! Этот безумец из «Крестов» нам всех верховых распугал!

Циркачи, отправив последнюю порцию проклятий вслед всаднику, принялись наводить порядок – знаменитый цирк мэтра Горация Головешки сегодня держал путь в столицу, впрочем, как и многие другие любители развлекать народ. Паяцы, клоуны, странствующие барды, акробаты и трубадуры – все они пестрой рекой стекались в Гортен ко Дню святого Терентия. Как и всегда, в этот праздничный день в столице намечалось большое веселье: сперва – турнир для рыцарей, после – забавы и игрища для простого люда, а уж затем и вечерний карнавал…

Стражники в надраенных до блеска кирасах, стоявшие по обе стороны городских врат, торопливо расступились, пропуская гонца, – не было никаких въездных пошлин или проверки личности, ничего из того, что могло задержать важного вестника. Но уж если бы им все же довелось сверить лицо посланца с висящими тут же плакатами о розыске преступников, убийц и беглых каторжников, сокрытый под капюшоном облик непременно вызвал бы не только вполне резонные подозрения, но и искреннее недоумение. И дело здесь было не в возможной схожести гонца с одной из темных личностей на плакатах, суть была в самом лице того, кто только что приехал в Гортен.