Текст книги "Там, где фальшивые лица"

Автор книги: Владимир Торин

Соавторы: Олег Яковлев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Эй, Гшарг, ты что это делаешь?! – вслед орку крикнул Логнир. «Категорически запрещается входить в какие-либо здания из-за высокой опасности обрушения»…

Здоровяк бросил, не оборачиваясь:

– Если в здании Сената мы не найдем ничего… хе-хе… занимательного, то я буду не я – славный и великий морской вождь Гшарг! – Орк исчез в проходе, его бойцы не отставали ни на шаг.

– Что это ты там хочешь найти занимательного, Бансрот тебя подери? – пробормотал Логнир, кивнул своим людям и, с хрустом ступая по сплошному ковру из осколков витражей, последовал за Гшаргом, глядя вверх и справедливо опасаясь, что еще чуть-чуть, и арки сводов не выдержат, а крыша рухнет им на головы.

Слой пыли в полутьме атрия был такой, что, судя по его толщине, никто не заходил сюда лет эдак двести. На полу во множестве валялись разбитые амфоры и мраморные бюсты тех, кого почитали жители Тириахада, – Логнир не знал их героев. Каждый из расставленных вдоль стен постаментов, на которых они когда-то стояли, был расколот надвое, будто молния прошлась по ним своим изломанным хлыстом. Бледный луч солнечного света, проникавший в помещение через световой колодец крыши, точно струя воды, тек и омывал единственную сохранившуюся в целости нижнюю часть скульптуры – мраморный подол платья Синены. Остальные фрагменты изваяния богини – покровительницы Империи грудой валялись кругом, перемежаясь с осколками витражей, нападавших с разбитой крыши атрия. У основания пьедестала в груде камня и разноцветного стекла виднелись бронзовые кубки-потиры – должно быть, кто-то в свой последний час молил богиню о снисхождении и помиловании, но у него ничего не вышло – из-под обломков проглядывали человеческие кости в обрывках истлевшей тоги. На сведенных предсмертной мукой фалангах руки обвисли золотые перстни.

Жадные до грабежа орки, завидев желтый металл, тут же устремились к нему.

– Стоять! – рявкнул вождь. – Мы не затем сюда пришли, чтобы выуживать блестящие крупицы из отбросов! Заберем после, если не найдем чего поинтереснее…

Зеленокожие моряки остановились, с вожделением поглядывая в сторону погребенного под завалом человека и его последнего богатства. Ослушаться своего Тонгурра они не имели права. Логнир уже был свидетелем того, что случалось на боевой ладье Гшарга с непокорными. Однажды посреди ночи его разбудил страшный рев и многоголосый хор злых голосов. Выбравшись из кубрика, бывший сотник увидел, что у борта собралась едва ли не вся команда. Любопытный гоблин даже вскарабкался по вантам, чтобы лучше видеть происходящее. Внизу, на ладье орков, прячущейся в тени «дракона» на якоре, творилось какое-то действо. Несколько воинов Гшарга опутывали веревкой своего собрата. Тот пытался вырваться, но притеснителей было слишком много, и они крепко его держали. Беднягу замотали в тугой кокон из парусины и бросили у мачты. Так ничего и не поняв, Логнир отправился спать дальше, а наутро всем предстало ужасное зрелище: свешиваясь с реи, на ветру покачивался оголенный скелет непокорного. Кости были привязаны друг к другу тугой нитью, чтобы не распадались, а через ребра повешенного палачи пропустили полосу багровой ткани. Жестоким тираном слыл морской вождь, но по-другому держать в узде таких отчаянных парней, как орки, наверное, нельзя… Вот и сейчас дикие воины из дружины «Гадрата» застыли за спиной своего предводителя, как десяток теней, боясь пошевелиться. Даже крайнее нетерпение, отражавшееся на их искривленных недовольством лицах, не позволяло им ослушаться скорого на расправу вождя.

Гшарг тем временем наклонился и поднял кончиками когтей с пола какой-то истерзанный временем клочок пергамента. Осторожно сдув с бумаги пыль, он впился взглядом в едва видные чернильные строки.

– Что там? – Логнир подошел к орку и заглянул ему через плечо.

– Чушь какая-то… записка кого-то из сенаторов другому сенатору… Нам туда.

Здоровяк выбросил бесполезный обрывок и направился в отдаленный конец атрия, где виднелся проход, судя по всему, ведущий в главное помещение огромного пустующего здания…

– Откуда ты знаешь староимперский? – допытывался Логнир, стараясь не отстать от быстро шагающего морского вождя. – Не знал, что орки умеют читать на чужих, но что еще страннее – забытых языках.

– Ну, староимперский не сильно отличается от нынешнего имперского, если знать, что к чему… – самодовольно ответил Гшарг. – Скажу тебе так. Как говорят в порту Тразгар: если ты не умеешь читать и высчитывать, то, соответственно, ты не умеешь пить с корабельными картами эль. А если ты пьянеешь от первой же карты, то какой ты, к Бансроту, морской вождь? Хе-хе… Гляди-ка, занятное местечко…

Это было весьма приуменьшенное определение. Глазам путников предстало огромное помещение круглой формы с пробитым в нескольких местах, но не выглядевшим оттого менее величественным, куполом. Словно в театре, под стены поднимались ряды кресел, в нескольких местах разделенные мраморными лестницами. Это был главный зал здания Сената. Именно здесь когда-то собирались выборные горожане, «защитники народа», – сенаторы, консулы, преторы и эдилы.

Гшарг остановился лишь на миг, направившись в дальний проход, где за выбитой дверцей располагалось другое помещение: намного меньше атрия и круглого зала. Комната эта, от которой почти ничего не осталось, служила кабинетом проконсула, губернатора и наместника Императора в Северной Столице.

Вошедшим предстала уже привычная пустота помещения и давящая серость небес, проглядывающих в комнату в том месте, где должна была находиться крыша. У северной стены, под огромным круглым окном, от которого остался лишь слепой проем, стоял треснувший посередине мраморный стол, выполненный из некогда цельного куска камня. Разбитые и осыпавшиеся постаменты и бюсты громоздились в углах, пол будто бы специально был выложен черепками амфор. Других проходов, кроме той двери, через которую они вошли, Логнир не видел. Морской вождь в нерешительности остановился перед противоположной от входа стеной. Сплошной камень, кое-где растрескавшийся, был гладок и пуст – ни портьер, что могли бы скрывать потайные ходы, ни намека на само существование этих самых ходов. Морщинистая зеленая ладонь легла на полуобсыпавшуюся облицовку. Орк закрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то.

– Что ты ищешь, Гшарг? – удивился Логнир. – Здесь ведь ничего нет.

– Из кабинета проконсула обычно ведет дверь в секретную казну сената, где спрятаны самые большие сокровища города. И я найду эту крошку… Мою маленькую комнатку… Где ты прячешься от добренького орка?

– Бансрот подери твою жадность! Сейчас не время!

– Самое время.

Орк поудобнее взял топор за рукоять, взмахнул, примеряясь раз-другой… С третьего размаха, самого широкого, он ударил в стену. Кирпичи и осколки камня с грохотом и пылью полетели в стороны. Образовался небольшой пролом. Еще два удара топором – и он увеличился.

– Как в сказке о глупом дровосеке, что рубил камень… – проворчал Логнир. – Оружия не жалко?

– Здесь старая кладка. Едва держится…

Во тьме потайной комнаты мелькнул мимолетный золотой отсвет, и орк, уже почти пробивший брешь, начал махать топором с безумием одержимого, пока не прорубил достаточно широкий проход, чтобы можно было, позабыв об осторожности, ринуться внутрь. Что он и сделал…

– Ко мне, ребята! – донеслось оттуда, и его воины устремились за добычей. – Гарра, огниво! Давай разжигай! Да нет, подери тебя Бансрот, морская ворона, это мои пальцы! Ты гляди, из чего искры высекаешь, дура, чтоб тебя…

Блеснула искра, вторая, через миг заполыхал небольшой масляный светильник. Логнир и его люди тоже вошли в пролом.

Помещение оказалось небольшой комнатушкой, забитой сундуками и мешками. Гшарг пнул один, чтобы удостовериться, что там не клубок ядовитых змей. Зазвенел металл, и орки как с цепи сорвались – начали разбивать замки на ларцах, разрезать кинжалами завязки мешков…

С пыльной крышки одного из сундуков, который распахнул дюжий орк, слетел длинный пергаментный свиток. Зеленокожий, не заметив этого, продолжал выгребать наружу золото и дорогие украшения, любовно ссыпая их в свою котомку.

– Добыча, добыча! – в пьяном исступлении хрипели орки, набивая пустые утробы заготовленных заранее мешков и сум. Они просто не верили своему счастью…

Гарк, почитавший драгоценности не меньше детей Х’анана, самозабвенно нацепил на голову древний золотой обруч; чешуйчатая перевязь с кинжалами, изукрашенными рубинами, заняла положенное ей место – на поясе у гоблина.

Бывший сотник не спешил присоединяться ко всеобщему алчному разгулу, он наклонился и поднял с пола свиток.

– Что это такое? – негромко проговорил он.

Гшарг, бросив через плечо мимолетный взгляд, рявкнул:

– Уж точно не утерянная страница «Летописи Народа Орков»!

Его воины, не отрываясь от сокровищ, разразились диким хохотом. Логнир лишь поморщился и развернул свою находку. Плотный пергамент, почти не тронутый временем, был сплошь исписан непонятными письменами.

– Гшарг, прочти, будь добр. Ты ведь знаешь староимперский…

– Да что же это такое?! – проревел орк. Он очень не любил, когда его отрывали от любимого дела. Сейчас в его глазах явственно читалось желание мигом разорвать человека на месте и вновь вернуться к опустошению сокровищницы. – Да забудь ты о нем! Посмотри, сколько здесь золота! Ты во всем своем жалком Гарбадене [5]5
  Гарбаден– Гортен, столица королевства Ронстрад (перевод с орочьего).


[Закрыть]столько не найдешь!

– Гшарг!

– Ну ладно-ладно. Только быстро. Наверное, опять какая-то глупая сенаторская писулька.

Орк взял в руки свиток и начал скороговоркой читать вслух. Его бойцы и гоблин Гарк не отрывались от золота, перекладывая его из сундуков в мешки. По мере того как вождь переводил слова мертвого языка, его чтение становилось все медленнее, а голос все глуше и глуше. Люди и орки, казалось, вмиг позабыли о несметных сокровищах тириахадского Сената.

И вот что он читал:

«Я пишу это тому, кто не убоится зла. Читающий мое послание смело может вычеркнуть нас из списка живых – мы обречены, нас уже нет. Неизвестно, откуда я это знаю, но предчувствие… предчувствие чего-то ужасного рвет мое сознание на куски. Я пишу это, и руки мои с трудом держат перо. Они дрожат и трясутся, но я должен рассказать все…

Это началось всего три дня назад. В город прибыли двенадцать легионов, готовые отправиться на север, в мятежный Ронстрад. Перед когортами на черном коне ехал сам Темный Император Титус Люциус XIII. Испуганный народ встречал узурпатора, как бога, лепестками роз и звуком десяти тысяч труб. Все полагали, что легионы только пройдут мимо и отправятся на север, но, на удивление горожан и Сената, войска не пошли дальше – они остались в городе. Темный Император разместился во дворце благородного консула Марка Гастиса, самого же советника и всю его семью выгнали из дома. Легионы не творят бесчинств на улицах – стали лагерем за северной стеной, лишь воины первого из них, «Гладиуса», оцепили бывший консульский дворец и под верховодством сиенских магов начали возводить на площади Страсти Синены странное сооружение. Обелиск. Огромный четырехгранный обелиск иссиня-черного мрамора.

С последним ударом молота сердце защемило так, словно это не по камню, а по нему прошелся боек. Все, кого я только ни спрашиваю, говорят, что жизнь начала их угнетать, что все былые радости вдруг померкли. Они твердят, что теряют все присущие людям чувства, словно высыпающиеся из кошеля золотые монеты. Будто все эти чувства из них выпивают. Я уверен, что виной всему обелиск… Обелиск, который не отбрасывает тени.

Но это не самое ужасное. Меня всего трясет, когда думаю об этом… Сердце то бьется как бешеное, то замирает, и кажется, что оно вообще исчезло из груди. СОЛНЦЕ НЕ ВЗОШЛО, но, наверное, и сам читающий это патриций видит постоянную ночь, черной пеленой накрывшую город. Утро не настало…

Темный Император в свете тысяч факелов и фонарей собрал весь народ на главной площади перед обелиском и, отобрав две тысячи самых крепких и могучих горожан, создал из них новый легион – Тринадцатый. Даже цыганского князя Маркуса Кована, что был в это время в городе, насильно поставили в строй. Молодые парни не хотели отправляться на войну во имя Титуса Люциуса XIII, но их принудили – сотню самых строптивых прирезали на месте. Но даже это не могло заставить остальных пойти за тираном. Когда же палаческие ножи замахнулись над новой сотней, весь город встал на колени. Люди молили цвет Тириахада пойти на войну, молили мужчин остаться в живых ради их матерей, жен, любимых. Лишь тогда гордые тириахадцы вняли. Каждый по очереди подходил к обелиску, где, по указанию сиенских некромантов, длинным прямым кинжалом вспарывал себе ладонь и швырял несколько капель крови на черную стелу. Странно, но на ней не осталось и следа: камень по-прежнему девственно чист, точнее девственно черен. Все впитал – и страх, и боль, и муку, и кровь… Ужасный ритуал был непонятен ни жрецам Синены, ни даже городским некромантам.

Лишь теперь я осознаю, что это была не жертва, а символ… символ залога Темному Императору. Из рядов «Гладиуса» вышли пять десятков центурионов, десять военных трибунов и самый известный воитель Темной Империи – Первый легат Доминик Валион. Каждый из них подходил к обелиску, каждый брал нож и каждый резал себе ладонь, после чего возвращался в строй.

Новый легион стоял под багровыми сигнами, на которых значилось:

«Leg XIII

Mort a Imperia»

«Смерть во имя Империи» – гордый лозунг, но как бы он не оказался правдивым.

Затем последовала речь Темного Императора, в которой он говорил, что вечная ночь, чума, голод и монстры с болот – это все происки северных магов. Он походил на одержимого демонами и кричал, что скоро всему этому придет конец, а кровь и пепел искупят грехопадение. Богиня Великая, как жутко и больно было все это слышать…

Я пишу, а в руки мои словно ударила молния – они трясутся и дрожат. Я чувствую, что час мой близок. Прощай, мудрый патриций, и помолись Синене за меня, проконсула Креспа Тириахадского. Что будет дальше, я не знаю, но в одном уверен: вырваться из окутавшей нас обреченности есть только один способ. И как страх порождает сомнение, а ужас отбирает веру, мысль лишить себя жизни уже не кажется столь уж безумной…

Не позволяй злу вонзить в себя когти и помни, что тайну Тириахада тебе откроет лишь Черный Обелиск. Ищи его…»

Орки молчали, не в силах что-нибудь сказать, впрочем, как и люди. Как могло все это произойти? Золото и драгоценности их уже не волновали.

– Подумать только, Тринадцатый легион, бесследно утерянный в топях во время войны, был насильно создан из горожан Тириахада! – пораженно прошептал Логнир.

– Так! – Гшарг поспешно бросил свиток на пол, словно это была ядовитая змея. – Выражаю общее мнение: пора побыстрее отсюда убираться. У меня мурашки на спине уже отплясывают шаманские танцы. Упасите нас Тайдерр и Х’анан от таких приключений…

– Ты собираешься меня бросить здесь, Гшарг? – спокойно спросил Логнир, пристально глядя на этого титана, сжавшегося под двумя мешками сразу.

– Да ты что, дружище! Я просто хочу скорее стереть свои следы с этих плит, что и тебе советую. Сдался тебе этот поиск! Возьмешь золотишка… Добыча, Логнир, добыча! Заветные слова… А то, во что ты нас пытаешься втравить, меня не сильно прельщает. Понимаешь, поиск проклятий на свою голову – это не для Гшарга с «Гадрата». Пойдем со мной, вернемся на корабли, отплывем от берега на добрых миль двадцать и там уже спокойно потолкуем. Да и Риф, поди, заждался…

Люди слушали все это, нахмурив брови. Логнир наклонился и поднял свиток. Враз разбогатевшие орки с нетерпением переминались с ноги на ногу, некоторые уже многозначительно косились на двери.

– Хозяин продолжит поиск, и Гарк пойдет с ним, – встрял в разговор гоблин. Слуга Логнира упрямо взглянул на Гшарга. – А если у орка колени от страха дрожат и топор выпадает из рук, то это уже заботы трусливого орка.

– Молчи, мелочь! – прикрикнул на него морской вождь, оскалив клыки. – А то как бы тебя не прихлопнуло выпадающим из моей руки топором!

– Мой Тонгурр, он прав, – сказала вдруг Гарра. – Мы должны пойти с Логниром. Людей легко поймать в ловушку, и эти коварные руины сцапают его без нас, словно мышь.

Орки повыпячивали глаза, глядя на бунтарку.

– Что?! – От яростного взгляда Гшарга, наверное, даже могучий дракон забился бы в страхе в свою пещеру. – Против воли вождя идешь? Вы что, все сговорились против меня, крысы переменчивые?!

– Нет, вождь, мы с тобой! Что ты, вождь! Мы хотим на «Гадрат»! Добыча ждет дележки! – наперебой запыхтели орки, сгибаясь под тяжестью мешков. Они начисто вымели весь погреб, не оставив ни единого золотого бесхозным.

– Вот и отлично! А ты, Логнир, – свихнувшийся на божественных промыслах безумец! Не дам тебе затянуть нас с собой на дно, к глубинным демонам! Можешь забирать себе эту мерзавку-предательницу, мне же легче. Не будет слышно вечного скулежа этой морской вороны: делай, мол, то, а этого не делай… Коротышку с носом и остальных дураков можешь вести за собой хоть к Бансроту, если угодно. Мне плевать!

– Плевать, значит? – Логнир недобро глядел на орка. – Ветер в помощь. Убирайся и не оглядывайся, дружище. Чего еще ждать от орка, как не предательства?

– Не смей разевать на меня свою пасть, человечишка! – зарычал Гшарг, его глаза начали наливаться кровью. – Я не служу твоему никчемному трону. Я не давал тебе клятв и не брал духов в свидетели. Я здесь ради золота. И я нашел его. Значит, нужно вынести его отсюда побыстрее, пока есть что выносить и пока есть кому выносить. Слушай меня, белокожий… – морской вождь постепенно успокоился, – мои ребята идут на корабль. Я и Риф, конечно, подождем до второго Часа Тигра, если вдруг Великий Дух вернет вам мозги, если же нет – весла в воду и прочь, прочь, прочь…

– Господин сотник, – влез в разговор предводителей бывший сержант Лэм. – Мы вполне успеем разыскать статую и вернуться на корабль за два дня.

– Лэм правильно говорит, хозяин, – проронил Гарк.

– Не держи за спиной топора на меня, Логнир, – примирительно произнес Гшарг.

Логнир кивнул, но он все равно был зол. Только сейчас бывший сотник понял, что в присутствии вождя орков, который намного опытнее его и лучше разбирается в окружающей обстановке, он чувствовал себя в безопасности. А сейчас его будто раздели донага и собирались швырнуть на арену забитого зрителями цирка.

– Поторопись, человек, и счастливо оставаться. За мной, ребята!

Орк уже начал поворачиваться к выходу из проконсульского кабинета, когда оттуда раздался незнакомый грозный голос:

– Ничего не выйдет! Всем стоять, где стоите!

* * *

В круглой плоскодонной колбе размером с голову ребенка, горлышко которой было заткнуто пробкой, клубился черный дым, мрачный сгусток тени, порой прорезаемый двумя алыми, ненавидящими глазами. Это был старый пленник, вынужденный ежесекундно наблюдать за делами своего тюремщика, ярясь от собственного бессилия и непомерной злобы. Он ни за что бы не выбрался, хоть когда-то и являлся могущественным существом, да таким, с которым не могли совладать сами боги. Люди и по сей день проклинали друг друга, мусоля почем зря его имя, теперь уже ни для кого не опасное. Эссенция чистой боли, впитанная в стенки хрупкой с виду стеклянной тюрьмы, надежно удерживала его внутри.

Со стены, словно насмехаясь, смотрело изображение Хранна. На этой иконе бог войны был молод – он принял облик двадцатилетнего юноши с золотыми волосами, пронзительным взором и светлым лицом. В его глазах цвета окровавленной стали плясало привычное безумие, смешанное запредельной яростью, а побелевшая кожа являлась отнюдь не личной интерпретацией художника, но чудовищным состоянием исступления, отображенным на божественном лике. Хранн был богом пылающих чувств и безудержного нрава, первым лордом жестокости и убийств, вождем пронзателей и потрошителей, творцом битв и главным наполнителем погостов. И тем не менее именно он являлся богом-покровителем Ронстрада, благодетелем живущих на Срединных равнинах людей и вдохновляющим их на любой праведный поступок святым образом. Века обелили жестокого бога, память людей истерлась, а Святое Писание, составленное, к слову, демоном, а не человеком, отождествляло Хранна со светом, всепоглощающим добром и благодетельностью. Как же забавно бывает об этом думать.

Я-то преотлично знал утерянную в зыбких песках прошлого истину, но отнюдь не собирался переубеждать этих никчемных смертных. Хотят обманываться – их дело, стремятся верить, не задумываясь, – пускай, пока могут, хотят погибать во имя кого-то – их право. Чем больше их сгинет, тем лучше…

Многие, должно быть, удивились бы, узнав, что сама смерть и незримый рок правят из монашеских покоев. Что погибель обретается в обществе неудобной кровати, грубо сколоченного табурета да простого дубового стола. Но, признаться, мне даже забавно представлять себе их удивление, если бы они вдруг узнали правду…

Сколько дел, сколько дел… Претворение в жизнь столь тщательно проработанных планов никогда не было легкой задачей. И пусть я более чем кто-то в этом несносном мире искушен в плетении паутины интриг, даже мне порой бывает непросто держать в уме все нужные ходы и возможные реакции моих, с позволения сказать, оппонентов. Хотя… кто они в сравнении с тем, кто меня сюда послал? Пыль под ногами, не более. Но даже пыль, будучи в неподходящий момент поднята в воздух, способна застелить глаза и помешать. В моих делах мелочей не бывает. Я всегда планирую одновременно множество комбинаций, дабы при случае иметь возможность выбрать наилучший способ достижения цели. Я никогда ничего не забываю, спасибо всемогущему Хаосу, и даже самые, казалось бы, незначительные детали отнюдь не избегают моего взора.

Что там у нас? Ах да, очередной акт поставленного действа близится, события в столице скоро произойдут, нужные фигуры уже расставлены на доске, ненужные – убраны прочь, чтобы не мешали. Устранены почти все, разве что… Да, об этом проходимце тоже надлежит позаботиться. Сеньор королевский шут, господин придворный балбес. Как можно забыть о вас? Маленькая пешка вполне способна сунуться туда, где не пройдет тяжелая фигура. Не стоит недооценивать нашего дурака. Этот вездесущий, вынюхивающий нос, вечно подслушивающие уши и подсматривающие за чужими делами глаза уже настолько приелись, что давно пора было ими заняться. Тем более сейчас…

Я склонился над небольшим узким столиком в своей келье. Перо и бумага – вот и все, что понадобится для того, чтобы отделаться от этого ничтожного кривляки-шута. Никаких мечей, тюрем и плах. Порой несколько нужных слов на пергаменте бывают страшнее самых грозных армий, опаснее яда в бокале или занесенного над головой кинжала. Нужно только знать, что писать. Уж я-то знаю…

Гномий азрал, который остальные народы почитают неудобным и сложным в написании, прекрасно выходил из-под моих рук – даже самый ученый гном не написал бы лучше. Рунические символы следовали один за другим, образуя идеально ровные строки. Я взял пергамент и еще раз перечитал послание:

«Именем Высокого Тинга Ахана, Тэриона и Стуруна, я, лорд Тэроса, призываю вас, милорд Ричард Анекто, на помощь в борьбе с Троном Бездны. Войска демонов стоят под самыми стенами оплота. Мы опасаемся, что Крадущиеся попробуют совершить атаку. Ваша помощь необходима…

Из последнего оставшегося в Тэрионе форта Дор-Тегли Тэрос».

Да, все правильно. И не забыть поставить печать. Хе-хе. Глупые гномы считают, что их печати так сложно подделать. Может, и сложно, но только не для меня. Шут просто обязан клюнуть на это. Его дружки-гномы в опасности! Ха-ха-ха! Совет Подгорных просит, просто умоляет его о помощи – какое подношение его самолюбию, он должен быть благодарен. Должен оценить…

– Тень! Где ты там?

Серая фигура тут же возникла рядом, словно и не уходила вовсе. Хорошая тень, понятливая. Надо будет как-нибудь сделать еще одну, но тут раз на раз не приходится, хорошие слуги во все времена были редкостью.

– Повелитель… – Тень подняла свои пустые призрачные глаза.

– Возьми это письмо и доставь его в дом королевского шута. Он ни за что не должен догадаться, как это письмо к нему попало, ясно?

Призрак тут же ухватился за лежащий на столе пергамент:

– Будет исполнено, повелитель.

Еще бы. Иначе не проживешь и минуты. Странно, что тени так цепляются за эти жалкие остатки жизни, которыми я их наделяю. Казалось бы – ничего уже от тебя не осталось, одна лишь истонченная серость, ни чувств, ни тела, ан нет, – стараются, служат. Не хотят уходить в полное небытие…

Я взмахнул рукой, убирая со стола бумаги. Они тут же исчезли в небольшом огненном вихре. Тени подождут, сегодня мне еще предстоит поставить последнюю точку в своем маленьком плане.

Следует нанести кое-кому визит. Полезная тварь и могущественная, но слишком уж своевольная. Самая крупная кукла в моей коллекции марионеток. Самая опасная фигура. Рано или поздно общение с этим существом окончательно мне надоест, и я уберу его с доски, но пока пусть служит. Пришло время использовать его еще раз, новый приказ должен стать для него своеобразной проверкой. Пусть только попробует подвести…

Я не стал открывать порталов, переносить свой образ в Бездну или воплощать его присутствие здесь. Разговор с глазу на глаз не входил в мои планы, а страсть к дешевым эффектам я всегда предпочитал оставлять смертным. Это исчадие за тысячи лет существования видело и не такое. Я просто позвал, и он услышал.

– Ктуорн Ганет, Шип Бездны…

– Повелитель? – в келье раздался хрипловатый голос. Витражное окно с изображением святых вздрогнуло и начало сотрясаться со все нарастающим звоном… В глазах на ликах праведников замерцали кровавые слезы – так заклятый волшебством собор реагировал на незримое присутствие демона. Разговор не должен продолжаться долго – скоро начнут бить колокола…

– Узнал, значит… Как продвигаются дела в Бездне?

– Ваша последняя просьба. Я как раз занимаюсь ею.

Ха! Просьба, как же. Нет, этот наглец однажды точно поплатится. Терпеть его выходки становится все труднее, и вскоре чаша моего недовольства окончательно перевесит чашу его полезности. Тогда весы судьбы Теневого лорда качнутся и спадут с оси, чтобы разбиться вдребезги и замереть навсегда.

– Гномы подождут, их погибель – лишь вопрос времени. Хочу поручить тебе еще кое-что.

– Слушаю.

– Я отправил к тебе гостя и не хочу, чтобы он возвратился обратно.

– Кто он?

– Ричард Анекто, твой старый знакомец. Убивал твоих слуг у тебя же под носом, если ты помнишь. Он направляется в Тэрос.

– Едва не уничтоживший род Крадущихся? Я позабочусь о нем.

– Я наслышан о твоем гостеприимстве. Сожри его душу. Я не хочу больше о нем слышать.

– Великий Разрушитель не изволит сомневаться…

Я оборвал разговор, не желая больше выслушивать его пустые заверения в безграничной преданности. Меня не обманешь лестью и лживыми посулами. Преданность – совсем не то, чего я жду от своих кукол. Крепкие нити, цепи и поводки во все времена были надежней, чем бесплотная верность.