Текст книги "Ветер истории (СИ)"

Автор книги: Владимир Шилкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

   – Ой, извините! – Сашенька отшагнула в сторону, чем водитель кобылы незамедлительно воспользовался. – До свидания, Сергей Алексеевич! Выздоравливайте скорее!

   Сашенька радостно махала рукой и я тоже помахал в ответ.

   Только выехав на улицу, я понял, что приехали мы на Московский Вокзал, а не Варшавский или Балтийский, как я ожидал. Вскоре стало понятно, почему поезд сделал такой крюк – госпиталь располагался на Суворовском проспекте. Правда, сейчас он не был Суворовским и даже не был проспектом, а был Слоновой улицей. Почему Слоновой, я не знал.

   В госпитале усталый врач не глядя на меня, просмотрел по диагонали медкарту, спросил нет ли жалоб и велел нести в двадцать шестую палату. Больше меня в этот день не беспокоили, только ужин принесли.

   Доктор пришел с обходом утром. Осмотрел разбинтованные раны, послушал легкие зачем-то и выписал пирамидон. Сразу за доктором по выходу доктора в палату заехал столик с завтраком. Величественного вида санитар раздал всем обитателям по тарелке пшенной каши, куску хлеба и стакану чая в подстаканнике.

   Так за завтраком я и познакомился с соседями. Один поручик-драгун прибыл вместе со мной на поезде и активно расспрашивал о возможности встречи с женщинами. Его иронично просвещал старожил – прапорщик. Говорил он неторопливо и часто уводил разговор в сторону. Четвертый обитатель палаты тоже был старожилом, но общения избегал. Подпоручик потерял обе ноги и теперь прибывал в депрессии.

   Освоился в госпитале я быстро. Удивила меня практически неприкрытая работа агитаторов среди солдат. Я, конечно, догадывался, что в Питере должен уже начинаться тот бардак, который в итоге закончился революцией, но то, что местные власти его игнорируют, меня поразило. Еще больше меня поразило, что не просто игнорируют. Некоторые врачи еще и сами активно участвовали в политических диспутах. Я в них участвовал в качестве слушателя. Мне было важно разобраться, кто к чему призывал и за что выступал. УЖ очень много было всяческих партий и течений с самыми разными программами, а некоторые ничтоже сумляше бунтовали и вовсе без всяких программ.

   Главным моим достижением стало нахождение пути для самоволок в город. Так что теперь я мог политически образовываться самостоятельно. Это было важно по одной причине – я искал большевиков. Кроме того, драгунский поручик уже порядком заколебал своими эротическими фантазиями вслух и воспоминаниями о прошлых победах и приключениях. Поначалу, я слушал его с интересом. Ведь здесь у меня еще никого не было, а привычные методы знакомства 21-го века могли сработать только с проститутками. Нет, здешние дамы не были монахинями, тем более столичные. Гуляли здесь не хуже чем в наших клубах, но подходы и ключевые фразы были другие. Так что, я старательно перенимал опыт драгуна и местные шаблоны, в надежде использовать их в ближайшее время. Однако, очень скоро все варианты были перебраны и начали повторяться. Так что я при первой возможности, сбежал.

   Вырвавшись на волю, я сперва дисциплинированно прошелся по чайным и трактирам, слушая споры политически активных граждан. Большевиков по-прежнему не нашел. Зато узнал, наконец, что за пистолет я взял с германского пилота. Это был браунинг. Я просто нашел его на витрине оружейной лавки. В них я тоже заглядывал из любопытства. Персонал набрасывался на меня с порога и даже магическая фраза 'я только посмотреть' не помогала. Продавец делал шаг в сторону, но стоило мне задержать взгляд на чем-то, как он сразу начинал бубнить под ухо

   – Сразу видно боевого офицера! Прекрасный выбор!

   Заканчивалась презентация всегда одинаково – мне сообщалось, что данное оружие рекомендовано для армейских офицеров. Кем рекомендовано, я не спрашивал.

   В очередной самоволке я задержался допоздна. На улице мерзкий мельчайший дождик, будто кто-то невидимый преследовал меня с пульверизатором. Кожанка позволяла игнорировать эту пакость и я спокойно шел по Невскому, опираясь на трость и сравнивая его с Невским будущего. Дойдя до Екатерининского канала, я остановился на мосту и оглянулся. Вид на Спаса-на-Крови был неизменен. По крайней мере в темноте отличий было не видно. Хмурое небо и дождь-спрей добавляли антуражности классическому питерскому виду. Меня накрыло ностальгия. Я смотрел на храм и представлял, что не было никакого переноса, не было моего участия в войне, что через несколько часов откроется метро и можно будет спокойно поехать домой.

   – О, какой у вас одухотворенный взгляд. – раздалось откуда-то сбоку – В наше время так трудно встретить молодого человека способного к глубоким чувствам. Тем более офицера!

   Я раздраженно оглянулся. Рядом стоял какой-то хлыщ в цилиндре, пальто с меховым воротником и длинным белым шарфом, конец которого был, перекинут через плечо. Лицо его было подозрительно бледным, а тонкие брови вызывали сомнение в их подлинности.

   Вот сволочь! Все очарование момента испортил.

   – В такую погоду так пугает одиночество и холод – не унимался хлыщ.

   – Отвали – буркнул я и направился к госпиталю.

   – Постойте, я же еще ничего не сказал. Вас пятьдесят рублей устроит?

   Тело развернулось раньше, чем смысл сказанного дошел до моего сознания. Откуда-то из глубин подсознания выскочил правильный пацан с Юго-Запада

   – Чё сказа, сука?!

   – Прос...

   – Н-н-на!

   Ух, как ребро прострелило, а я-то думал, уже совсем зажило. Удара не получилось. Помешали и внезапная боль в ребре и хромая нога. Извращенец плюхнулся на задницу, скорее от неожиданности и сразу сунул руку в карман пальто. Я не стал ждать результата его копания в кармане и со всей силы ударил ногой в челюсть. Ограда моста басовито загудела под головой противника и тот сполз на мостовую. Я же навалившись на чугунную решетку, шипел от боли и клял себя за столь суровое использование больной ноги. С другой стороны, опереться на нее было и вовсе невозможно, а зачем хлыщ полез в карман неизвестно. Хотя уже известно – маленький пистолетик лежал рядом с ним. Я быстро огляделся – никого. Поднял пистолетик, осмотрел. Видно было в темноте плохо, но тот явно был украшен каким-то орнаментом, а накладка на рукоятке матово блестела, отражая свет далекого фонаря.

   Занятная штука, кажется, видел что-то подобное в оружейной лавке, только без декоративных изысков. Так, а патроны в запасе у него есть? Я похлопал по карманам пальто. В левом явно что-то было. Вытащил. Ну ни фига себе! Это был кастет и одновременно произведение ювелирного искусства. Изящные тонкие изгибы металла и в качестве шипов – какие-то камешки. После такой находки, удержаться от более тщательного обыска я уже не мог – любопытство заело. Как-то совершенно автоматически переложил к себе бумажник, нашел запасную обойму к пистолетику и портсигар. Подумал немного и задушив жабу, выкинул его в воду. Часы таки прикарманил. Скоро начнется большой бардак и они могут пригодиться в качестве твердой валюты. Блин, а портсигар тогда зачем выкинул? А ладно, чего уж теперь. Уходить пора, пока никто не увидел. Чай не на фронте и сбор трофеев здесь – обычное ограбление.

   Уже в госпитале, я нашел тихий угол и спокойно рассмотрел трофеи. Пистолетик оказался боярдом. Он был отделан, кажется, платиной и золотом. Белым и обычным желтым. Накладки на рукоятке были перламутровые. В голове возник образ Хрущева, стукнувшего по столу кулаком и буркнувшего: 'У-у-у, пидарасы!'. Кастет тоже был отделан золотом, а камешки были прозрачными. Вряд ли, конечно, бриллианты. Кто же ими будет челюсти крошить, хотя кто этих извращенцев разберет.

   И что с этим теперь делать? Подумав, решил кастет оставить себе для коллекции – уж больно необычная вещь и даже курьезная. Ну а пистолетик, явно дамский и при случаи подарю даме. Той же Сашеньке, например, а то времена настают смутные и без оружия красивой девушке на улице лучше не появляться.

  Дни шли, нога заживала, а я так и не смог найти большевиков. Вступая в диспуты и задавая вопросы с подковыкой, я провоцировал агитаторов приводить своих учителей. Потихоньку обзавелся контактами с вполне реальными революционерами , но большевиков среди не было. Был забавный момент, когда мне показалось, что нашел нужных людей. Я слушал излияния какого-то странного нервного типа. Был он патлатым блондином, небритым и дерганным. Немного смущала студенческая форма, так как выглядел он лет на тридцать пять, но я уже привык, что здесь люди выглядят старше, так что дал ему не больше тридцати. Агитатор он был так себе, совершенно не мог слушать собеседника. Каждый раз перебивал его уже на втором слове и яростно тряся кулаками перед своей грудью, кричал о безграмотности собеседника. Собеседники – обычные работяги, не спорили, а просто тихо отползали в сторону. Студент-переросток этого не замечал и брызгая слюной продолжал клеймить безграмотность и сообщать всему трактиру о своих жертвах за идею.

   – Я два года в одиночке Шлисербургской тюрьмы за коммунистическую идею сидел!

   Упоминание коммунистической идею и привлекло мое внимание, когда я уже собирался уйти.

   – Так вы, значит, коммунист? – тут же влез я в его спор с уже пустым стулом.

   – Да, я коммунист-анархист. – парень вытер платком рот и огляделся успокаиваясь.

   – Подождите. Так коммунист или анархист? – удивился я.

   – Что за ерунду вы спрашивает?! – опять завелся он – я же ясно сказал – коммунист-анархист!

   – Простите, я просто думал это разные идеологии.

   – Что? – удивленно уставился на меня агитатор – Вы же выглядите образованным человеком, а не знаете таких элементарных вещей. Анархизм – это отказ от государства в управлении обществом и передача его функций общине. Коммуна же и есть община.

  Объяснение показалось мне примитивным, но степенно разложить все по полочкам тот явно был не способен физически. Оно и понятно, два года в одиночке кого угодно неврастеником могут сделать.

   – Так что бывают и другие коммунисты, кроме анархистов?

   – Конечно! – раздраженно кивнул студент и тут же желчно добавил – если, конечно, их можно считать коммунистами.

  За последовавшие полчаса общения ничего полезного я больше вытянуть из него не смог. Ну разве что в очередной раз выяснилось, что мне надо учиться, но на этот раз начинать надо было с букваря.

   Сейчас я бы уже не повелся на знакомое слово. За почти месяц бессистемного политоброзования я навидался агитаторов от партий с самыми замороченными названиями. В итоге, я решил не зацикливаться на неуловимых большевиках, а обрастать контактами со всеми доступными левыми группировками. Группы эти активно контактировали между собой и переход из партии в партию был делом обычным и не считался даже намеком на предательство. Пару раз я даже слышал ссылки на статьи Ленина от эсеров и анархистов. Так что я решил войти в общий поток, а уж к большевикам перейти, как только они проявятся. Кстати, я начал понимать, что перейду не один. Дело в том, что все эти партии и группы были полностью ориентированы на борьбу с самодержавием. Представления о том, что делать после победы над монархией они имели крайне размытые и противоречивые. То есть какие-то идеи 'как нам обустроить Россию' были почти у каждого, но проблема была в том, что именно у каждого и каждого свои. Большевики же, если судить по результатам, имели и четкую организацию и внятную программу. Точно я этого не знал, так как историю КПСС в отличии от отца не проходил и совершенно не интересовался ей. Однако, знакомство с имеющимися левыми силами, все больше убеждало меня, что такие партии революцию устроить не могут, а уж выиграть гражданскую войну тем более. Значит, было в большевиках что-то особенное.

   Кроме политических реалий я попутно познавал и обыденную не формальную жизнь города. Выяснилось, что инцидент с извращенцем я невольно спровоцировал сам. Ну что еще он должен был подумать, увидев меня бесцельно стоящим на традиционном мете знакомств содомитов? Ага, вот именно это он и подумал, а нарвался на мордобой. При советской власти, как я слышал, они собирались в Катькином Садике, а вот в мое время уже повсюду были клубы. Кстати, один из них – 'Монро' располагался как раз на Грибоедова. Можно сказать, вернулись извращенцы к историческим корням.

   Впрочем, до извращенцев мне дела не было, просто принял к сведению в каких местах города лучше не задерживаться без крайней необходимости. Зато изучение политической жизни принесло мне неожиданный бонус. На одном из собраний мое внимание привлекла юная красавица. Политические реалии она, похоже, знала хуже меня, но воспринимала все происходящее крайне эмоционально. Она постоянно подпрыгивала на стуле и пару раз выстреливала какими-то фразами-лозунгами, совершенно не попадая в канву диспута. Остальные участники ее игнорировали, но она этого просто не замечала. Вообще, создавалось впечатление, что она участвует не в дебатах, а мистическом ритуале. Я как обычно пытался загнать участников спора в тупик коварными вопросами, чем привлекал к себе всеобщее внимание и данной особы в том числе. Наверное, поэтому, когда все начали расходиться, она пристала ко мне с бесконечной бессвязной речью то ли о необходимости революции, то ли об ее неизбежности. Единственное, что я понял так это то, что революция должна охватить все сферы жизни человека и отбросить все буржуазные предрассудки.

   – Так вы и институт семьи отрицаете? – спросил я исключительно, чтобы не молчать.

   – Отчего же отрицаю? Вовсе нет! Но она примет новые свободные формы! – обрадовалась она наличию реакции на свое словоизвержение. – Освобожденная от крепостничества официального брака, она будет связана исключительно любовью. Это будет настоящая любовь! Никак не связанная с примитивным половым влечением.

   – Каким образом вы собираетесь отделить половое влечение от любви? – удивился я – Исключить секс из семейной жизни что ли?

   – Что исключить? А, поняла. Нет, конечно! Воздержание ведет только к неврозам и разрушению гармонии как душевной, так и физической. Напротив, чувственную сферу необходимо раскрепостить! Если удовлетворение половых потребностей не будет ограниченно только одним супругом, то семью будет связывать исключительно чистая любовь и духовная близость!

   – Так вы что, половую революцию устроить хотите? – ошарашено спросил я. Как-то не вязалась у меня в голове такая продвинутость с представлениями о строгом воспитании местных девушек.

   – Ну да, конечно! Вы подобрали великолепное определение! Именно революция! Во всех сферах жизни!

  Девушка впала в транс и понесла какую-то ерунду про церковное рабство и кандалы общественной морали. Итог был закономерен. Я проводил ее до дома и даже до постели. Всю ночь она портила мне удовольствие своей проповедью революции, но сбить меня с настроя после трех месяцев воздержания было невозможно.

   Утром она ошарашила меня еще раз.

   – Сергей, вы ведь совсем не обращали внимания на то, что говорила ночью.

   – Ну почему совсем? Просто я больше внимания уделял невербальному общению. – попытался я отмазаться.

   – Это я заметила. – она кивнула на удивление спокойно – У вас давно не было женщины?

   – ну, вообще-то, да. – не стал я отрицать очевидного, мучительно пытаясь вспомнить имя красавицы.

   – Скажите, Сергей, все это время половая неудовлетворенность мешала вам сосредоточиться на делах?

   – Ну-у-у, бывало и такое.

  Странность разговора напрягала меня все больше.

   – Вот! Вы ведь явно немало делаете для революции! Я это вижу по необычности вашего подхода к спору и по отношению к вам других революционеров.

  Я пытался понять, к чему она клонит, но пока безуспешно. Даже то, что революционерами она считает обычных спорщиков, я понял не сразу.

   – Понимаете, Сергей, я хочу сделать хоть что-то для приближения революции в России! – девушка, волнуясь, заходила по комнате – Я не умею стрелять, не умею агитировать, но сидеть в стороне и смотреть, как вершиться история мне невыносимо!

  Наконец она остановилась и глядя мне в глаза торжественно заявила

   – Я решила помогать вам в осуществлении революции, избавлением вас от забот о физиологических потребностях.

  – Что?

  Такого поворота я не ожидал.

   – Не волнуйтесь, Сергей! – затараторила она – Это вовсе не накладывает на вас никаких обязательств передо мной, только перед революцией. Это всего лишь физическая близость, без какой-либо пошлой романтики. Я уже взрослый человек и это вполне сознательное решение. Вы каждый день рискуете. Отдаете революции всю свою жизнь, и я как ваш товарищ по борьбе просто обязана дать вам возможность полностью сосредоточиться на ней. Мы все приносим свою жертву на алтарь революции, и это будет моя!

  Так меня еще никогда не унижали. Лучше бы голубчиком обозвала. Скомкано попрощавшись, я вылетел на улицу и с совершенно убитым настроением пошел в госпиталь. Хотелось кого-нибудь прибить, но как назло ни одного назойливого содомита мне так и не попалось.

  Злился я не особо долго. Ходьба меня всегда успокаивала, успокоила и на этот раз. В принципе все не так уж и плохо. Разговорами о жертвах на алтарь революции меня не обманешь. Девочка просто хотела приключений и участия в чем-нибудь величественном и грандиозном, а разговоры о совместной борьбе ей нужны просто, чтобы не чувствовать себя потаскухой. Успокоившись, я сам не заметил, как начал хихикать, вспоминая ее высокопарную речь. Быстро она, однако, произвела себя в революционерки и товарищи по борьбе. Интересно только, с чего она взяла, что я занимаю в этой борьбе хоть сколь-нибудь значимое место.

   В конце концов, я пришел к выводу, что в одном эта 'революционерка' права – половой вопрос требовал решения. Этот внезапно подвернувшийся вариант был не самым плохим. Так что, забегая вперед, скажу, что к ней я еще заглядывал несколько раз. На второй встрече, я наконец, узнал ее имя – Ирина. Потом, правда, у меня появились подозрения, что Ирочка решила усилить свою помощь революции путем освобождения от лишних забот еще парочки, а может и не парочки революционеров, и посещать ее я перестал. Ревность тут была не причем. Просто сифилис тут не лечится и распространен довольно широко.

  В конце ноября мои каверзные вопросы революционерам неожиданно включили меня в революционное движение. Разговор шел о ненужности текущей войны России вообще и рабочему человеку в частности. Какой-то солдат-фронтовик, бывший, как и я из выздоравливающих, зло бубнил под одобрительные кивки собравшихся

   – Что мне с этой победы, если я голову сложу? Кто мою семью кормить будет? Вдовам даже голодную ссуду не дают. Пусть буржуи сами воюют, если им надо, а вот подлечусь еще и домой пойду.

   – А что тебе толку с дома, если следом придут немцы и отберут его у тебя? – влез я – или пока ты жену мять будешь, другие мужики класть головы должны?

  Все присутствующие враждебно уставились на меня.

   – Если уж по домам идти, то и германца надо домой отправлять, а кто с ним договариваться будет?

   – Тут вы, товарищ, правы. – человек в неброском костюме, явно бывший тут главным, решил взять ситуацию под контроль. – Германский пролетариат должен осознать свои интересы и поддержать нашу инициативу. Ведь и им война не нужна.

   – Ну это как раз спорно. Ведь Германия хочет отнять у нас землю и многие солдаты рассчитывают на свою долю.

   – Да кто простому солдату землю даст, все достанется богатым.

  Спор о методах открывания глаз германским солдатам шел долго и на очередном его повороте я выдал свое мнение о запланированном британцами взаимоуничтожении России и Германии. Это идея главного заинтересовала.

   – Так вы полагаете, что вся эта бойня устроена кучкой банкиров ради устранения конкурентов?

   – И для этого тоже. И не только ими. Тут много интересов и иллюзий сплелось, но реально рулят ситуацией англичане.

   Руководитель чуть поморщился и я опять прикусил язык. Вечно как заведусь, так сленг будущего начинает вылетать. Мы еще долго обсуждали кто, кроме британских банкиров хотел войны и почему. Собеседник явно увлекся и не замечал, что большинство слушателей нас уже перестали понимать. Особенно его заинтересовало мое утверждение о запланированном предательстве России ее союзниками в конце войны.

   – а знаете, товарищ Волков, вы не хотите изложить это все в виде статьи? Если даже офицеры поймут, что умирают и убивают не за Россию, а ради чужих прибылей, то сопротивление царизма будет сломлено его же защитниками.

   Волковым он меня назвал не случайно. На таких собраниях я представлялся своей настоящей фамилией. Так я одним выстрелом убивал двух зайцев. Во-первых соблюдал конспирацию, а во-вторых я планировал после революции избавиться от дурацкой фамилии Пациент, ведь многие революционеры вошли в историю под своими партийными кличками.

   – Для статьи нужны цифры и имена, а для сбора этого материала нужно время, которого у меня практически нет. Я ведь госпиталь незаконно покидаю. Если поможете с этим, то постараюсь написать.

   – Ну с этим-то помочь не трудно.

  Мы вышли из чайной и через пятнадцать минут блуждания дворами пришли к двери в какой-то подворотне.

   – Это рабочая библиотека – сказал провожатый, толкнув дверь.

  Я с интересом огляделся. Библиотека была скорее читальным залом. Четверо пролетариев, что-то старательно штудирующих за столами, глянув на нас, тут же вернулись к своим книгам. Стеллажи располагались вдоль стен, еще один стол стоял у входа. За ним сидела строго вида девушка в синем жакете. К ней мы и направились.

   – Здравствуйте, Елена Владимировна. Помогите товарищу Волкову с подбором материалов для его статьи, пожалуйста. Эта статья может оказаться очень важной для нас. – сказал провожатый в полголоса.

   – Здравствуйте, Вениамин Петрович. Конечно, какие материалы вам нужны? – повернулась она ко мне.

  В библиотеке я провел четыре дня. Тематика материалов стремительно расширялась. Кроме сопоставления военных операций, я вплел и золотые кредиты и политику Европы во время русско-японской войны и много чего еще. В итоге собрав уйму фактов и набросав основные тезисы, я решил взять небольшую паузу, чтобы мысли в голове улеглись и начать статью уже на свежую голову.

   Я устало плелся по Суворовскому к госпиталю и не обращал внимания на окружающих.

   – Здравствуйте, Сергей Алексеевич! Вам уже разрешили выходить на улицу?

   Я дернувшись от неожиданности, удивленно уставился на Сашеньку. Вид у нее был жизнерадостный как никогда.

   – Здравствуй, Александра Александровна. Нет, не разрешали, я сбежал.

   – Я совсем не удивлена! – вопреки моим ожиданиям, Сашенька не стала ругаться как обычно, а развеселилась – вы всегда были непослушным пациентом.

  – Каюсь, виновен. – улыбнулся я – Ну а вас каким ветром сюда занесло? Неужели меня решили навестить?

   – Я здесь учусь. – Она немного смутилась – Учеба отнимает много времени. Конечно, это не оправдание, давно надо было навестить вас и других раненных нашего полка. Я обязательно сделаю это на неделе! Честное слово!

   – Буду ждать с нетерпением! Ну а у вас как дела идут?

   – Замечательно! Мне очень нравится учиться! – Сашенька мечтательно подняла глаза в небо – Медицина, определенно, мое призвание! Валерий Петрович говорит, что у меня дарование!

   Сашенька еще долго изливала на меня радость и хвасталась успехами в учебе. Она была счастлива и немного не в себе, как бывает с влюбленными. Я даже позавидовал ей – живет спокойно, радуется жизни, не зная какой ужас нас всех ждет вскорости.

   В госпиталь я попал только через полчаса и сразу завалился в кровать. Надо было переварить впечатления и упорядочить мысли.

   Утром я начал работу над статьей, но после обеда был вынужден сбежать, уж больно любопытными были измученные скукой соседи. Я отделался от них парой выдуманных историй о своих похождениях в городе и отработанно просочившись через черный ход, пошел в библиотеку. Точнее сказать, пошел я к трамвайной остановке на Невском.

   Спокойно сесть не вышло. Пока ждал трамвая, из ресторана вывалилась шумная компания во главе с пьяным в хлам господином в распахнутой шубе. Окруженный какими-то прихлебателями и девицами не самого тяжелого поведения, одной рукой прижимал к себе одну из этих девиц, а другой сосредоточено пытался попасть в карман. Я отвернулся. Это непрекращающееся гульба во всех ресторанах вызывала отвращение и раздражала всех, включая меня.

   – Вот вам всем на чай! Знайте мою щедрость! – раздалось за спиной.

  Некоторые из стоявших на остановке, оглянулись. Я не стал. До выпендрежа пьяного ворья мне дела не было. Тем более трамвай уже показался. В том, что гуляка пропивает наворованное, я не сомневался. На войне наживались все, кто мог дотянуться до кормушки. Цены накручивали в несколько раз, поставляли откровенное гнилье, а то и просто воровали предоплаты полученные на фирмы-однодневки. . Чем-то это напоминало рассказы о девяностых. Сам я их не помнил, но образ нового русского сорящего деньгами и клинически тупого бандита, сильно напоминал местных воротил. Нет, они не носили малиновые пиджаки и не возили автоматы в багажники, но презрение к окружающим и остервенелое желание прогулять наворованное как можно быстрее было такое же.

   Неожиданно, мне в плечо вцепилась рука

   – Эй, герой, распотешь меня рассказом про свои подвиги – красненькую дам! – пьяный урод заржал. Его визгливо поддержали девки.

   Я резко развернулся и молча врезал ему тростью по красной роже. Гуляка упал на мостовую, а его прихлебалы как-то скромно начали прятаться за девиц. Офицеров побаивались. Они и раньше могли под настроение пристрелить за неосторожное замечание, а сейчас еще и контуженных развелось. Так что нарваться можно было легко. Да мне и хотелось пристрелить урода, но не стал. Скоро их итак к стрелять начнут, а у меня других дел хватает, чтобы из-за этой мрази садиться. Так что я сел в подошедший трамвай и уехал.

   В трамвае я сразу попал в центр всеобщего внимания. Кто-то просто одобрил мордобой, пара гимназистов бурно выразили восторг, кондуктор отказался брать деньги за проезд, чем снискал свою долю популярности, а какой-то студент убеждал меня всю дорогу в необходимости всеобщих равных выборов.

   Наконец, я добрался до библиотеки и усевшись за стол, перевел дух. Посидел минут пять сосредотачиваясь и начал писать. Статья вышла объемная и провозился я до вечера. В конце статьи я изобразил из себя Вангу и предсказал, что подлые британские банкиры скоро попытаются, свергнув царя, поставить во главе страны местные прозападные буржуйские силы. Цель переворота была в полном развале страны и армии, чтобы вывести Россию из числа победителей и присвоить ее богатства. Особо я напирал на то, что капиталисты активно разворовывающие казенные деньги сейчас, получив власть, разграбят ее окончательно и сбегут. Ведь это аристократия намертво привязана к стране статусом, который в карман не положишь и поэтому вынуждена хоть как-то думать о сохранении государства, чтобы не потерять кормушку, а капиталы вполне себе вывозятся. Ну да, происшествие у ресторана повлияло на статью. Ну не умею я быть беспристрастным.

   – Это замечательно, что вам удалось увязать предательство и заговор против России с классовыми интересами буржуазии. – возбужденно сказал Вениамин Петрович, читая статью. – Только вот изложение не очень стройное и терминов не понятных простому человеку многовато. Вы не против, если я отредактирую вашу статью?

   – Буду признателен, только покажите мне результат прежде чем пускать в печать.

   – Да-да, конечно. Я понимаю. Завтра в это время вы сможете подойти?

   – Да, вполне.

   Мы распрощались. Вениамин Петрович снял пенсне и активно его протирая, склонился к моим бумажкам, практически водя по ним носом. Похоже, он уже погрузился в работу. Я попрощался с Еленой Владимировной, которая в последнее время стала смотреть на меня с уважением, нахлобучил фуражку и пошел в госпиталь. Кстати, фамилия Вениамина Петровича, как выяснилось, была Кромков.

   Статью после редактирования я не узнал. Практически она была написано заново, но Кромкова это не смущало и записаться в соавторы он отказался. Вместо этого он спросил, под каким псевдонимом статью печатать. Узнав, что Волков и есть псевдоним, кивнул каким-то своим мыслям и засобирался. Уходя, он наклонился к библиотекарше и чуть слышно сказал

   – Елена Владимировна, передайте товарищу Максиму, что нам нужно больше чернил и желатина.

   Похоже, своего печатного органа они не имели. Вышли мы вместе.

   – Скажите, а к какой партии вы относитесь? – спросил я

   – РСДРП, слышали про такую?

   – Краем уха – честно ответил я – а как это расшифровывается?

   – Российская социал-демократическая рабочая партия.

  Я кивнул и попрощавшись пошел в госпиталь. Опять мимо, на этот раз даже упоминания коммунизма не было, хотя название партии казалось знакомым и как-то связанным с Лениным. Как все-таки плохо не знать историю.

  Сашенька сдержала слово. Она действительно навестила солдат и офицеров нашего полка. Причем пришла не одна, а с целой делегацией будущих фельдшериц. Пока сама Сашенька обходила однополчан, они группками разбежались по палатам и устроили вакханалию заботы и веселья. По всему госпиталю восторженные и патриотично настроенные девушки дарили раненым какие-то рукоделья, читали стихи и пели романсы.

   Добралась Сашенька и до меня, чем я и воспользовался, презентовав ей баярд.

   – Ой, какая прелесть! – Сашенька изумленно крутила пистолетик в руках – но ведь это страшно дорого! Я не могу принять такой подарок.

   – Не волнуйтесь, Александра Александровна, мне он достался бесплатно – отмахнулся я – а оружие вам необходимо. Времена наступают смутные и ходить по улице становится небезопасно.

  Соседи по палате проявили мужскую солидарность и активно поддержали меня. Даже пару жутковатых историй из Петербуржских желтых газетенок привели в пример. Наконец, Сашенька сдалась и позволила себя уговорить.

   – Главное не показывайте его никому – негромко скал я ей.

   – Почему?

   – Ну, во-первых он сам по себе может привлечь нехороших людей, а во-вторых оружие вообще без дела доставать не стоит. Вы, кстати, умеете стрелять?

   – Нет. Я просила папу научить, но он сказал, что девушке не пристало.

   – Вы уж изыщите возможность пострелять, а то незнакомое оружие больше для хозяина опасно, чем для противника.

   – Хорошо. – озадачено ответила Сашенька.

   На этом мы и расстались. Вовремя она нас навестила. На следующий день, первого декабря я с предписанием в руках явился в Военную Автомобильную Школу на Загородном проспекте.