Текст книги "Ветер истории (СИ)"

Автор книги: Владимир Шилкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

  Я отправил мужиков в расположение, а сам решил пройтись пешком – надо было перевести дух и подумать.

  – Сергей Алексеевич! Здравствуйте. Поздравляю вас!

  Это была Сашенька. Ее появление стало для такой неожиданностью, что даже не сразу понял о чем она говорит.

  – С чем?

  – Ну как же, вас же георгиевским крестом наградили. Уже вторым и за столь короткий срок.

  – Ах это. Спасибо, Александра Александровна. Вас отец не заругает за то, что ушли и с нижними чинами общаетесь да еще наедине?

  – Нет, что вы, папа знает, что я не люблю бывать в обществе, а с нижними чинами я в госпитале постоянно общаюсь. Сергей Алексеевич, а почему вы не поехали со своим отрядом?

  – Я всю неделю непрерывно езжу, а сегодня так и вовсе накатался всласть. Ну а вы почему пешком?

  – Я только до санитаров пешком, а там с ранеными до госпиталя доеду. Их сейчас немного, но все же есть каждый день.

  – В этом платье? Не жалко? У нас рессорная повозка есть. Хотите, я прикажу ездовому вас доставить?

  – Ну что вы, я уже привыкла к госпитальным двуколкам, а на бричке лучше раненных отвести – им нужнее.

  Хороший она человек все таки, а я обормот даже не удосужился до сих пор узнать, что моя бричка бричкой называется.

  – Как скажете, Александра Александровна. – козырнул я – Кстати, вы не знаете кто это газетчикам про меня рассказал? а то такую чушь настрочили, что перед разведчиками неудобно. В этот раз хоть фотограф был, а то бы опять нарисовали какого-нибудь столичного э-э-э..модника.

  – Извините, Сергей Алексеевич. Это я. – Сашенька смутилась.

  – Вы? Зачем?

  – Ну как же! Ведь вас не наградили за этот подвиг. Охотники уже давно награды получили, а вам задерживали. Это не справедливо, а папа сказал, что это дело полковника Петухова и он вмешиваться не станет.

  – Полковник награждение хотел на сегодня оставить. – автоматически пояснил я – не стоило это делать. Слухи могут пойти. Зачем вам это? Да и мне ни к чему, чтобы все мои успехи знакомством с вами объясняли. И вообще ни к чему мне лишнее внимание начальства.

  – Извините, Сергей Алексеевич, я не подумала об этом.

  Мне стало стыдно. Расстроил девушку, а она как лучше хотела, заботилась обо мне. Стоп. Заботилась. Спокойно, Серега, спокойно. Эта девушка не для тебя. Ты женат, а она генеральская дочка, практически инопланетянка в местных условиях. И вообще на кой такая нужна? Она же ничего о жизни не знает, а уж о сексе тем более и подмышки у нее наверняка мохнатые. Ну вроде уговорил себя, осталось ее уговорить.

  Дальше разговор шел как-то скомкано, оба чувствовали себя неловко. Оживилась Сашенька только когда разговор зашел про госпиталь. Тут она чувствовала себя уверено, а главное можно было легко перевести разговор на другие проблемы. Она рассказывала о нехватки некоторых лекарств и сложностях некоторых типов ранений. Одна тема меня зацепила. Часто при повреждениях костей конечности становились короче, а если сложили неправильно, то и кривые.

  – Знаете, кажется я знаю как эту проблему решить.

  – Как?

  – Ну на словах это объяснить трудно, я лучше нарисую сейчас.

  Как только мы дошли до сарая я набросал на бумажке аппарат Илизарова как я себе его представлял. Знал я только общий принцип, поэтому подробности прорисовывать не стал. Чай технически грамотные люди найдутся, а ничего сложно там нет. Сашенька внимательно следила за карандашом и моими пояснениями, а потом завороженно прошептала

  – Это же гениально! и так просто! Сергей Алексеевич, вам непременно нужно учиться! Вы столько замечательных изобретений можете сделать!

  Ну вот, и эта туда же!

  – Ну скажете тоже. Это так, ничего особенного. К тому же бронеотрядом пока командовать некому.

  Теперь смутился я. Приписывать себе чужое изобретение не хотелось, а сказать, что не мое не могу. К счастью тут явился ездовой и сообщил, что бричка готова и я принялся прощаться и деликатно выпроваживать Сашеньку.

  – Сергей Алексеевич, я сегодня же покажу это профессору! – Сашенька размахивала бумажкой – Он сразу поймет, как это важно и сделает все возможное для скорейшего применения вашего приспособления, я уверена!

  Ее восторженное мировоззрение меня каждый раз удивляло еще в госпитале. Столько энтузиазма и веры в людей я раньше не встречал. Как она революцию переживет, а гражданскую? Предупредить бы, а как? Сказать, что знаю будущее? Нереально. Ладно, подожду пока, а после февраля уже можно будет прямо говорить об опасностях.

  Наконец Сашенька укатила. Со всех сторон на меня с любопытством глазели солдаты.

  – Чего уставились? Просто о нуждах госпиталя говорили! Понятно? И чтобы не трепались! Мне тут слухи всякие не нужны.

  Солдаты честно забормотали про "да мы не вжись, мы ничего такого и не думали" и резко занялись делами, кроме Огурцова. Этот рохля себе занятия быстро придумать не смог, а сделать вид как остальные, не догадался. Снял неловкость момента Сыпченко. Этот мудрый, повидавший жизнь мужик переключил внимание общественности на другую трепетную тему.

  – Господин фельдфебель – нарочито официально обратился он ко мне – а вино когда можно будет употребить? Или его тоже только после боя?

  – За ужином. Только не светить. Хоть оно и от начальства, но императорский приказ никто не отменял. Так что по-тихому.

  Замерший на секунду народ бодро зашевелился вновь, в Клим дернул Огурцова за рукав и пристроил к делу. Ну вот, теперь порядок.

  Вечером прибыл ездовой и вручил мне бутылку коньяка от профессора и записку с благодарностью и обещанием непременно приложить все силы. Я строго глянул на народ и убрал бутылку в свой ящик под замок.

  – Для особого случая пусть полежит.

  И случай не заставил себя ждать.

  На следующий день нас посетил Петухов с Симоненко и вручил кресты остальным участникам великой битвы с самолетом. Сыпченко и Огурцову достались премии в 10 рублей, похвала и похлопывание по плечу. К ужину коньяк пришлось достать и поздравлять свежих кавалеров.

  Утром поехал в госпиталь. Не хотел, но швы пора было снимать еще вчера. Впрочем, выехав за пределы села, я изменил отношение к поездке. Впервые за неделю я ехал спокойно. Ни тряски, ни тарахтения двигателя, ни вони, только копыта глухо топают по земле, упряжь поскрипывает и птички поют вокруг. Благодать. Я уже и забыл как это бывает. Сидел, и тихо млел, пока не нагнали телегу с парой раненых. Посадил их к себе и поехал дальше блаженно жмурясь на солнце. Правда, не долго, уж очень интересный спор вели солдаты. Шел он явно уже давно, а я был в кожанке и не видя погон, солдаты приняли меня за ровню. А за кого меня еще принимать, если я вместо приказа сказал ездовому "Саня, давай раненых возьмем, а то растрясет их", а Саня согласился, назвав меня по имени отчеству. Спорили, собственно о войне. Кто затеял, да за что воюем. Дело обычное, в общем-то, я даже не слушал по началу, наши после Осетии тоже спорили, а до нее спорили про чеченские войны, но один из солдат упомянул листовки. Как выяснилось они тут ходят в товарных количествах. С ними боролись. Одни офицеры яростно, другие чисто формально, а некоторые и сами почитывали, особенно младшие. Листовки были разные. Одни призывали дезертировать, другие убивать офицеров, а третьи создавать солдатские комитеты и бастовать. Были и вовсе нелепые. Похоже забрасывали солдат агитацией разные партии, а может и немцы участвовали. Однако, все листовки утверждали, что война идет ради наживы богатых. Вот солдаты и спорили. Даже ездовые в спор втянулись. Мой Саня-то еще ладно, так, кинет фразу иногда через плечо, а санитарный ехал рядом и убежденно доказывал, что хотя война и не нужна, но идет она не по злому умыслу фабрикантов и банкиров, а по глупости. Даже аргументы приводил, мол если бы они войну устроили, то и товар к ней подготовили, а то в 15-м году ни за какие деньги снарядов не найти было и вообще они такие дела не решают, а решает царь. Раненые на это отвечали, что Николашка дурачок и слушает министров, а министры все давно с потрохами продались. Наконец, один из разошедшихся спорщиков толкнул меня и спросил

  – Слышь, браток, а ты как думаешь? Кто войну устроил?

  – разбудили-таки ироды – буркнул я – Англичане ее устроили.

  – Э, постой! Как это англичане, если начали австрияки с германцами?! Не знаешь ты ничего, так молчи!

  – Ну молчи, так молчи. – проворчал я и опять отвернулся, но солдат уже передумал и опять стал меня тормошить

  – Нет, ты скажи, при чем тут англичанка.

  Поняв, что отмахнуться не выйдет, я сел прямо и выдал политинформацию

  – Англичане давно войну готовили. Подкупали нужных людей чтобы на чужие правительства влиять и другие уловки использовали. Нужно им это потому что Германия и Россия быстро силу набирать начали, заводы строить. Германия вообще английских купцов подвинула в мире своей заводской продукцией. Вот англичанам и нужно, чтобы Россия и Германия взаимоубились и в долги влезли. Тогда банкиры британские обе страны досуха высосут. Германия тоже планы строила нашей землей разжиться. Им в своей Германии уже тесно. – я старался подбирать слова попроще и из за этого сбивался с мысли, так что получалось как-то коряво – а нам эта война уже ни к чему. Вначале не дали германцам сходу французов снести и завязывать надо было. Пусть сами там толкались бы.

  – Ишь ты, хитро закрутил. Ну чего же наши министры думают тогда, почему войну не прекращают, раз она России уже не нужна? Чай не дурней тебя там люди сидят.

  – Не дурней, но не нужно России не значит еще не нужно министрам. Да и министры наверное не все войны хотят. Решает-то царь, а на него союзники давят, да и долгами страна обросла. Не просто так все, там много разных интересов перепутано. Кому война, а кому мать родна.

  – Так может пусть министры с банкирами и воюют, раз им война нужна, а мы по домам пойдем.

  -Тише ты, думай, что говоришь! – осадил пацифиста второй солдат – за такое под трибунал отдать могут, если узнают.

  – а-а! – отмахнулся тот – я такого навидался, что трибуналом не напугаешь. Надоело все, домой хочу.

  – Не нужна-то война не нужна, да только куда ты от нее теперь денешься, когда германец на нашей земле и сам уходить не собирается? – вернул я его в реальность.

  – Это да, землю по доброй воле никто не отдаст. – согласился тот и задумался.

  Остальные тоже приумолкли.

  – а вот скажи мне, браток, раз грамотный, долго еще война идти будет?

  – не знаю, как идти будет.

  – а вот умные люди говорят, что надо с солдатами германскими мириться и царя скидывать надо идти и по справедливости жизнь строить, а германцы пусть кайзера своего гонят. И будет всем мир и благодать.

  Солдат явно нервничал и даже пару раз оглянулся, хотя кроме нас на дороге никого не было. Я задумался. С одной стороны, я знал, что победят большевики и получить авторитет агитатора-революционера заранее полезно, с другой гораздо вероятнее получить смертный приговор.

  – Я тебе так скажу. Царя многие скинуть хотят. Много не довольных. Одни хотят царя по-сильнее, чтобы гайки закрутил, другие вообще без царя хотят, чтобы воли взять. Только воля у каждого своя. Тем же буржуям воля нужна чтобы из народа еще больше соков давить. Но дело даже не в этом, а в том, что скинуть-то даже не пол-дела. Пока есть царь, вроде как все недовольны, но ворчат тихо, а как не станет его, то каждый за власть драться будет и никто вторым-третьим быть не согласится. Война будет по всей России и крови прольется в разы больше чем до сих пор пролилось на этой войне.

  – Так что же, значит, не скидывать?

  – Так я тебе говорю: скидывателей и без тебя толпа. Усидит он поживем, а скинут, так хочешь, не хочешь, а впрягаться придется. Так что я лично хочу, чтобы без усобицы обошлось, войну закончить побыстрее и нормальную жизнь налаживать. С землей вопрос решить и законы справедливые.

  – Ага, дождешься от них законов справедливых! – зло прошипел солдат.

  – Это да – грустно согласился я – главное, если скинут, то буржуев к власти не пустить. Они еще хуже царей с дворянами.

  – Куда уж хуже-то? – пожал боец плечами – все на нашей шеи сидят ноги свесив.

  – Ну не скажи... аристократ свое имеет от положения, а положение к стране привязано. У буржуев все на деньги завязано, а их можно с собой за границу увести, а страну выпотрошенную оставить. Так что, если аристократы доят без жалости, то эти резать на мясо будут.

  – Подъезжаем.

  Все сразу замолкли и задумались. Я задумался сильнее всех. Вот какой черт меня за язык тянул? Расслабился блин, на солнышке, разомлел. Разболтался как на форуме интернетовском, а здесь не интернет, здесь не на яух пошлют, а на виселицу. Вот кто этих солдат знает. Ну Саня, допустим, свой человек, спорщик сам смутьян и сдавать не побежит, а остальные двое? Да уж, дурак дураком, подставился по полной. И что теперь делать? А похоже ничего не сделать. Услышанного не расслышать и остается только надеяться, что никто не сдаст. Мда, дела-а-а.

  В госпитале нашел профессора, уж очень интересно было узнать как он аппарат Илизарова воспринял. Профессор нашелся у себя. На фронте было относительное затишье и раненых было мало.

  – А-а-а, Сергей Алексеевич, если не ошибаюсь. Швы прибыли снимать? Садитесь.

  Я уселся на указанное место и профессор достав из шкафа металлический контейнер с инструментами, принялся снимать швы. Мог бы конечно и кому по-проще поручить, но время свободное было, а он видимо хотел поговорить.

  – Показала мне Александра Александровна ваше изобретение. Недурно, скажу я вас. Интересное решение. Только вы не будучи медиком упустили из виду некоторые важные нюансы, знаете ли. Боюсь, что использование его будет чревато заражением с крайне опасными последствиями. При самой-то операции мы стерильность обеспечим, а вот после... Вы сами представьте – лежит пациент в палате несколько недель, а в конечности у него открытые раны. Ну не совсем открытые, конечно, спицы их отчасти закрывают, но микробам ведь любой щелки достаточно, а это, знаете ли, молодой человек, гангрена! Так что попытка вытянуть пострадавшую конечность в ее нормальную длину может привести к полной потери оной. Так-то вот. Но само по себе мысль великолепна! Честное слово, жаль, что невозможно ее использовать! У вас, определенно, есть технический талант!

  Профессор еще немного похвалили меня, видимо, чтобы утешить. Странно, ведь у нас люди с этими аппаратами спокойно ходили. Профессору если такое сказать, так у него шок будет, наверное. Сомнительно, чтобы гигиена будущего чем-то отличалась от нынешней. Чистота, она и есть чистота. Ну да ладно, раз уж профессор решил, что не возможно, то другие, наверняка тоже самое скажут. Может в будущем проблема антибиотиками решалась? Трудно вспомнить, чего не знаешь. Сам такое чудо не носил. Может про пенициллин ему сказать? а что сказать? Что из какой-то плесени можно делать лекарство классное? Да это курам на смех. Никто и слушать не станет и не потому, что плесень, а потому, что сам ничего не знаю, а всяких чудо-средств во все времена предлагали сотнями. Что еще можно полезного вспомнить? Капельниц я тут не видел. Но тут своя засада. Сама-то идея понятна, а вот из чего делать? Пластика тут нет, по крайне мере такого из которого можно трубочки делать. Или их из силикона делают? Один хрен нету. Мда, похоже медицине я ничем помочь не могу. Обидно, досадно, но ладно, ладно, ладно. Значит не судьба.

  Профессор закончил дергать нитки из моей головы и смочил ее спиртом.

  – Вот и все, милейший. Теперь вы совершенно здоровы. Ну то есть физически здоровы. Память ваша не восстановилась?

  – Нет, профессор, увы.

  – Ну ничего, не расстраивайтесь! Она может вернуться в любой момент и в полном объеме.

  Профессор как неуверенно помялся и решившись спросил

  – Сергей Алексеевич, вы позволите задать вам личный вопрос? – дождавшись кивка, он еще помявшись спросил, наконец – У вас с Александрой Александровной...

  -Простите, профессор, но никаких НАС с Александрой Александровной нет. Я просто предоставил раненным по ее просьбе бричку на рессорах.

  – Вот и славно – облегченно засуетился врач – Вот и замечательно, а то, знаете ли, не хотелось бы каких-то слухов. да и вообще...

  – Знаю, профессор. Вы совершенно правы и мне это тоже ни к чему. И я и Александра Александровна взрослые разумные люди и не собираемся делать никаких глупостей или давать поводов для сплетен. да и мыслимое ли это дело. Кто она и кто я.

  – Да, да. – закивал профессор – извините, что спросил. Сами понимаете мое положение. Ведь я в некотором роде несу ответственность за девушку.

  На этом мы и расстались. Сашеньку я не встретил. И слава богу, ибо и правда не фиг. Хватит на сегодня косяков.

  На обратном пути сделал Сане внушение, чтобы не трепался о разговоре с ранеными. Тот, выпучив для убедительности глаза, заверил меня, что могила и вообще. Судя по задумчивым взглядам, которые последующие пару дней бросал на меня бывший бунтарь Сыпченко, Саня таки проболтался. Впредь будет мне наука – на его молчание полагаться нельзя.

  Тема с листовками меня зацепила. Я-то думал, что пропаганда в армии началась позже, кода временные вожжи отпустили. Оказалось, что ничего подобного. Клим, когда я его при случаи расспросил, рассказал, что да, и листовки по рукам ходят и газеты даже иногда появляются и агитаторы есть. Правда агитаторы из своих, из солдат. Пополнения прибывают постоянно, а народ в тылу совсем с ума посходил с этой политикой. Правда большой проблемы в политике Клим не видел. Многие "сицилисты" были отличными солдатами и числились у командиров на хорошем счету. Другое дело – дезертиры. Война уже всем порядком надоела, тем более, что за что она идет никто толком не понимал, а речи толкаемые иногда начальством и призывы в казенных газетах солдаты уже давно пропускали мимо ушей и глаз. Уж больно мудрено и вычурно изъяснялись образованные господа и прямо сказать ничего не могли. Все больше про верность царю и прочие высокие материи рассуждали. Вот солдаты и бежали, особенно перед большими боями. Дезертиров, конечно, ловили, но те называли другие полки и пока разбирались кто да откуда, бои стихали. Почему дезертира нужно возвращать обязательно в свой полк и почему даже судить его надо было непременно там, я так и не понял. В общем трусы нашли беспроигрышную лазейку, тем более, что даже тем кого отдавали под трибунал грозила не смерть, а каторга. Некоторые вполне сознательно шли в бега, предпочитая сидеть, а не лежать в безымянной могиле. Дела-а-а...

  Я дал мужикам отдохнуть денек после смотра. Все таки всю неделю трудились не покладая рук и ног. Долго, правда, отдыхать тоже нельзя – германское наступление на носу. Так что после выходного, начали подготовку. Катались по дороге, посещали места предстоящих боев и бегая по передовым траншеям высматривали наиболее выгодные маршруты для набегов на врага. Понятно, что после артподготовки ландшафт изменится, но хотя бы позиции для стрельбы надо высмотреть. Мысль об артподготовке родила еще одну. Дорога вдоль реки шла довольно близко к позициям обороны и наверняка будут попадания и в нее. Воронки от гаубичных фугасов я уже видел и оптимизма они не внушали. В итоге решил обзавестись подкладными досками. Объяснил идею Климу и велел озадачить кого-нибудь из наших. Через пару дней подкладки были изготовлены и привешены к бортам. С каждой стороны была одна длинная и одна короткая, чтобы помещалась между задним и передним колесом, толстые дубовые доски со скосами на концах и насечками на пласти. Закреплены они были на брусках с уступами и простыми барашками, фиксирующими доски сверху. Я было придрался, что отставленные примерно на 4 см от борта доски увеличивают валкость машины, но Клим и Сыпченко привели свой довод – так хватать удобней, а значит и быстрее. Ну и ладно, не так уж сильно и центр тяжести сместился. Авось не завалимся, а быстрота и правда будет важна. Так в трудах и заботах прошло шесть дней. Водилы практиковались, пулеметчики научились трогаться с места и ехать по прямой на всякий случай и все, включая ездовых держаться за пулемет. Это, конечно, не настоящие пулеметчики и даже не "уверенные пользователи", но пострелять из заряженного пулемета в сторону врага смогут. Не попадут, так хоть напугают и отгонят от машины. На седьмой день началось наступление. Точнее наступление началось на восьмой, а весь седьмой день шла артподготовка. Мы слушали канонаду и думали, осталось ли от пехоты хоть что-нибудь. Забежавший проверить нашу готовность Симаненко успокоил – полковник давно велел скрытно подготовить укрытия в ближайшем тылу передовой и сейчас немцы перепахивали пустые окопы. Как можно было устроить блиндажи и ходы сообщения скрытно я представлял слабо, но приставать с вопросами не стал – не дорос еще. Приедем – поглядим, а пока сидим, ждем и стараемся не мандражировать слишком откровенно.

  Первый выезд случился к обеду. Второй батальон понес сильные потери и упустил момент прорыва штурмовых групп и теперь пытался выбить их из своих окопов. Беда для батальона пришла откуда не ждали. За его позициями была единственная на этом участке рощица, где и были оборудованы блиндажи, уж очень удобно была расположена. Беда в том, что противник узрел в рощице идеальное место для сосредоточения резервов и припасов и на всякий случай обработал гаубицами и ее. Пробить блиндажи немцы не смогли – наступление не было стратегическим и по настоящему тяжелой артиллерии не притащили. Зато один снаряд рванул прямо перед входом и вывел из строя всех кто был внутри. Да и разбитые ходы сообщения заваленные сверху поваленными деревьями оперативности не добавили. Так что теперь нужно было лететь туда на перегонки с основной массой наступающих, благо располагались не так далеко. Успели мы во время. В окопах шли бои со штурмовиками, а цепи германской пехоты были уже метрах в ста от окопов. Огонь открыли как только увидели, а так хотелось выехать на заранее присмотренные позиции и перекрестным огнем, строго по науке... эх! Ну да ладно итак не плохо вышло. Выскочив на позиции мы встали и обрушили на цепи огонь всех наших пулеметов. Первые ряды правого фланга просто смело, а остальные пехотинцы, не ожидавшие нашего появление залегли. Зря они это, надо было к окопам бежать, может и успели бы, а так у нас появилось время, чтобы рвануть вперед. Мы выехали за первую линию. Спарка работала по залегшим пехотинцам, а мадсен поддерживал огнем солдат второго батальона, все еще дерущихся с штурмовиками. Второй броневик Клим повел на наш правый фланг между первой и второй линией окопов. По пути он тормознулся в центре и закидал гранатами возникший там очаг обороны штурмовиков. Наши лихо рванули вперед и перебили всех найденных немцев. В общем атака захлебнулась. Встать под огнем пулеметов немцы уже не могли, а лежать в ожидании, пришествия броневика тоже было глупо. Наш броневик неспешно переваливаясь с боку на бок полз объезжая воронки. С высоты кузова вид на лежащих был прекрасный и Ваня этим пользовался во всю да так, что немцы вжимаясь в землю даже не пытались отвечать. По крыше водительского отделения звонко брякнула граната и улетела дальше. Бахнула где за бортом осыпав его осколками. Вроде все целы. Расслабился, блин, засмотрелся. С третей попытки я вырвал маузер из кобуры и принялся оглядываться в поисках гранатометчика. Хрен тут что высмотришь. Кругом тела, некоторые еще шевелятся и стонут. Так до конца боя и вертел головой, оберегая экипаж, даже подстрелил двух отважно-упорных германцев.

  Тем временем второй батальон очистил свои окопы и выставив пулеметы присоединился к поливанию залегших немцев свинцом. Даже гранатами покидались. Я было удивился такой физической подготовке солдат, уж больно далеко кидали, но на третьем броске заметил мелькание в окопе какой-то доски. Похоже наши соорудили какую-то гранатокидалку. Надо будет посмотреть, когда закончим здесь.

  Наконец германцы не выдержали и побежали, рядами валясь от пулеметного огня в спину. Пора и нам валить. Как только отсюда уйдут немцы, наверняка ударят артиллерия. Сунулся под козырек и проорал водиле команду. Тот кивнул и начал разворот, но тут же уткнулся в отвал воронки и завяз. Пришлось выскакивать с лопатой, отгребать землю, толкать броневик руками и нервничать, но обошлось – немцы отходили не оглядываясь, да и Иван прикрывал огнем вполне надежно. Ушли в целом спокойно, только азартно смеясь, обсуждали мастерство водилы, ну да это понятно – отходняк. Ну вроде первый бой отработали достойно, а гранатометалку в другой раз поглядим, а то немцы бомбить начали.

  Больше в тот день нас не дергали. Все остальные успешно отбились сами, а вот дальше стало весело. Немцы похоже поняли, что есть скрытые укрытия в тылу и долбили позиции на полкилометра вглубь. Потери росли, на позиции выскакивали с опозданием и нам приходилось метаться с места на место сбивая немцам пыл атаки.

  Вечером видели воздушный бой. Германцы пытался бомбить позиции третьего батальона, который держал брод, а наши прилетели прикрывать. Минут двадцать тройка немцев и наша пара крутились в небе. Иногда с земли постреливали пулеметы пехоты, если свалка приближалась достаточно близко, чтобы бить прицельно и не боятся задеть своих. В итоге одного немца таки сбили, хотя я так и не понял кто именно летчики или окопники. В любом случаи, биплан кувыркаясь, грохнулся об землю хвостом и сложился внутрь себя. Судя по неуправляемому падению, пилот был мертв. После этого германцы вышли из боя и улетели к себе. Наши сделали круг над позициями, повернули назад, заметив нас на дороге, один из пилотов помахал рукой и улетел к себе. Гадом буду – это подполковник пытался мне сказать, что он таки справляется со своей работой вопреки моим гнусным инсинуациям.

  На следующий день мы понесли первые потери. Шрапнель поставленная на удар попала во второй броневик. К счастью, попала она в подвешенную к борту доску. Толстая доска и те самые 4 см, вызвавшие мое ворчание спасли от пробития брони. Машина упала на бок. Весь экипаж получил контузии разной силы тяжести, одному из пулеметчиков картечина попала в шею, а водила сломал руку. Людей пехота выволокла, а броневик надо было вытаскивать ночью. Пока же надо мотаться и стрелять за двоих.

  Как только начало смеркаться, вернулись к броневику Клима. Тот, к моей радости, отделался легко, даже в госпиталь отправлять не стали. Просто оставили отлеживаться в блиндаже. Пока не стемнело окончательно пошел в первую линию смотреть что к чему. С собой захватил запасной экипаж. Водила был послабей выбывшего и надо было ему все показать пальцем и подробно расписать действия. На месте времени на это не будет. Пока разглядывал лежащую на боку Минерву, подошли местный унтер и Клим. Вместе разработали план эвакуации. Тут и стемнело наконец, пора.

  Вместе с солдатами батальона подкрались к броневику. Мой экипаж сидел в заведенной машине и ждал сигнала на случай, если надо будет брать подстреленного на буксир. Практически на ощупь осмотрел подвеску и колеса(из траншеи их было не видно) вроде все в порядке.

  – Ну давайте, мужики, навались! – скомандовал я вполголоса. Глупо, конечно, немцы далеко и все равно не услышали бы.

  Солдаты дружно упершись подняли Минерву на колеса и сразу же, согласно плану, ушли в окопы. Броневик еще покачивался, а мы уже принялись его заводить и, о чудо! он завелся. Пришлось бегать вокруг командуя действиями водителя, сам бы он в темноте точно в воронку завалился, а потом еще и впереди идти высматривая дорогу. Стремно, однако, ну да ничего, выбрались. Немцы среагировали, когда мы уже подъезжали к дороге. Кинули несколько снарядов на позиции, где мы возились, и успокоились.

  Утром хмурый и не выспавшийся опять гонял германскую пехоту. Германское командование, видимо, решило нейтрализовать нашу мобильность, предприняв массированные атаки сразу на трех направлениях. Я рванул к броду, вторая машина с орущим после контузии Климом на помощь второму батальону, а третий неожиданно отказался от помощи. Сообщил, что германцы под огнем форсируют речку и копятся в овраге, но с такими потерями копиться для полноценного удара им еще долго. Так что мы можем работать на других участках, а к нему вдвигаться, когда освободимся. Намекал комбат так же и на какой-то сюрприз, приготовленный для врага. Ну и славно, нам же проще.

  В эпической битве за брод я, наконец, увидел Первую Мировую во всей красе. Пьяные в дым немцы перли волнами. Пулеметы и шрапнель выкашивали их цепь за цепью, а они все перли и перли. Даже три пушки пытались подкатить пока русские и германские гаубицы старались подавить друг друга. Ну да у наших тоже трехдюймовки нашлись. Как только немцы подкатили свои орудия поближе и начали их приводить в готовность, их накрыла шрапнель. Ну и слава богу, а то они меня серьезно нервировали. После первого боя у второго броневика обнаружились две дырки от пуль в борту, что меня крайне озадачило. Как-то не ожидал я, что сделанная от пуль броня этими пулями пробивается. Так что было решено ближе двухсот метров или трехсот шагов по-местному к врагу не приближаться и за линию окопов не лезть, а то проходимость у Минерв была аховая. К этому мне тоже привыкнуть было трудно. Все таки боевая машина и вдруг паркетник. На всякий случай плотно обстреляли пушки в надежде пробить щиты и достать тех, кто мог за ними укрыться. В последствии и мы и артиллеристы постоянно держали пушки под присмотром. Куча трупов вокруг них росла, но немцы все же пытались время от времени к ним пробраться. Окончательно они выдохлись только через час, после нашего прибытия. Новые волны атакующих прекратились, а выжившие полежав еще некоторое время и дважды попытавшись прорваться к траншеям, начали отходить. Сразу же из окопов выскочило десятка два солдат и бросились к пушкам. Мы прикрыли их огнем, благо германская пехота еще не далеко ушла и артиллерия по нам работать не могла. Солдаты с радостным гиканьем и уханьем укатили пушки к себе. Уже когда мы готовились к отбытию, набивая ленты и доливая спирт в баки их грустный командир подошел к нам и пожаловался на жизнь.

  – а пушки-то не те оказались.

  – В каком смысле не те? – удивился я.

  – не трехдюймовки. Я-то думал это переделка из наших, а они вишь, свою сделали. Калибр у них чуть больше нашего. Слышал я про такую новинку, но думал еще не скоро по всему фронту распространится.

  -Но стрелять-то можно?

  – Можно, пока снаряды не кончатся.

  Разочарованный унтер пошел к своим, а мы поехали к третьему батальону. Как выяснилось, там справились без нас. Сюрприз для немцев и правда оказался сильным. Командир таки исхитрился спрятать одну трехдюймовку на продольной оси оврага. Ее частично врыли в землю, накрыли тюками соломы и плетеными матами и все это замаскировали сверху травой, благо она везде была жухлой и разница в глаза не бросалась. Когда немцы решили, что их скопилось достаточно для атаки и офицеры задули в свистки, пушка открыла огонь. От неожиданности высунувшиеся было немцы среагировали инстинктивно и совершенно не правильно – попытались спрятаться в овраге. Поставленная на картечь шрапнель сметала их слоями на сколько хватало пробивной мощи картечин в сплошной массе тел. Тех кто пытался выскочить сметали пулеметы. За десять минут пушка расстреляла все бывшие при ней снаряды и попыталась уйти, но не успела. Сразу целая батарея накрыла ее позицию. Весь расчет погиб, а от самой пушки остался только ствол точащий из земли. Но немецкую пехоту это не спасло и даже не утешило потому, что рота русских пехотинцев провела атаку по дну оврага и мстя за погибших только что товарищей, пленных не брала. Форсировать реку в обратном направлении тоже никто не сумел.