Текст книги "Ветер истории (СИ)"

Автор книги: Владимир Шилкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

  Собственно на этом первый день занятий и закончился. Мы кто сам, кто с помощью подтянувшихся к назначенному времени санитаров выползли наружу и не меньше часа еще обсуждали уроки и саму учительницу. Клим признался, что в учении не нуждается, а явился из опытности. В госпитале он лежал не впервые и как это может быть скучно знал не понаслышке. В общем день удался.

  Так мое лечение и продолжалось дальше. Учеба дальше шла довольно интенсивно. Занятия со второго дня стали длительными и занимали все время от обеда до ужина. Впрочем, никто не жаловался. Порой даже офицеры забредали к нам "освежить подзабытые знания". Сидели тихонько сзади, никому не мешая и с умным видом глазели на учительницу. Подтягивались они обычно на уроки литературы, в надежде на очередную декламацию. Других развлечений в госпитале не было.

  Обещанный санитарный поезд действительно прибыл и туда, даже переправили выздоравливающих из тех, кого ранее выпроводили в расположение батальонов. Остальные почему-то оставались на местах да и сам поезд никуда ехать не спешил. Народ лениво судачил об этом, выдвигая разные гипотезы, а я полностью сосредоточился на учебе – переучиваться на новую грамматику оказалось неожиданно трудно. Да и Сашенька не милосердно подкидывала мне "домашку", предварительно вручив учебник из своих запасов. Зачем она притащила их с собой на фронт осталось для меня тайной покрытой мраком. Наверное, сама не успела отойти от учебы и расстаться с учебником ей было просто страшно – вдруг контрольная, а готовиться не по чему.

  Так сражаясь с ятями и фетами, я не сразу заметил нездоровую суету в госпитале. Она началась молча и как-то исподволь. Отправлялись в поезд лишние пациенты, выносился какой-то хлам, профессор прошелся по всем помещениям и надавал кучу указаний. К чему-то явно готовились, но к чему не говорили. Слухи это породило самые разные и обсуждали их горячо и азартно. Я для себя вывод сделал однозначный – готовится посещение госпиталя каким-то важным чином. Возможно командующий фронтом даже будет, а может и набег каких-то сливок общества из элитных гражданских. Как я понял из разговоров и газет это нынче модно. Ездили по госпиталям и весьма высокопоставленные особы и их супруги. Даже какие-то великие княжны наведывались, а уж графини и просто княгини отмечались в светско-патриотической хронике чуть ли не каждый день. До нашего госпиталя, правда, это мода пока никого, кроме местных жертвователей не доводила, но похоже на этот раз посещения аристократии не миновать. Собственно к этой мысли склонялись и другие спорщики, а споры шли о том, кто именно нас посетит. Вычислить это пытались по тонким приметам подготовки мне лично совершенно не ведомым. Да мне в принципе было без разницы кто приедет. Ну разве что поглазеть на настоящую графиню было любопытно.

  Настроения резко изменились, когда в госпитале появился Полковник. Его имя осталось неизвестным, равно как и его должность. Он долго сидел в кабинете профессора, а по слухам посещал и генерала. Потом он ходил по палатам и вел задушевные беседы с некоторыми раненными, причем умудрился вопреки приличиям и уставу ни разу не представиться. Был этот полковник странным. Ходил бесшумно, манеру общения держал задушевно-панибратскую и нервировало это всех до жути. Я лично так и не понял, кого он мне напоминал больше, замполита или особиста. После каждого разговора, выйдя из палаты или, в моем случае свернув за угол, он делал пометки в блокноте. Поскольку все помещения были забиты людьми, каждый раз за этой процедурой наблюдало несколько человек. По госпиталю поползли шепотки. Штабс-капитан Норманов и вовсе заявил, что однажды ему довелось пережить посещение императора, но ничего подобного он не помнит.

  На следующий день Полковник пропал, но санитары сообщили, что он опять был у генерала. В госпитале же началась странная суматоха. В тот же день большую часть пациентов отправили в поезд, а из поезда привезли несколько раненых обратно. К вечеру прибыл портной из городка и сообщив, что по просьбе генерала будет строить новые мундиры пострадавшим за Отечество героям снял мерки с этих героев. Правда, не со всех, а только с избранных по списку принесенным портным с собой.

  Само собой, это породило новый взрыв споров и пересудов. Заметил я и новое в солдатских и офицерских спорах – люди совершенно перестали упоминать царя. Интересоваться политикой, вообще-то, было запрещено, но Николаю косточки перемывали каждый в своем кругу регулярно. Недовольны им были все. Офицеры ругали за слабость и потворство казнокрадам и смутьянам. Солдаты за царицу-шпионку и войну вообще. Тут же как отрубило. Напряжение и интрига зрели, пока я по недомыслию не высказал вслух то, о чем все остальные догадывались.

  Слушая очередной спор о новых мундирах, я ляпнул

  – По моему просто готовятся к торжественному награждению отличившихся в последних боях, а судя по масштабу подготовки награждать будет сам император.

  На меня уставились как на дурака. Потом один унтер по секрету объяснил мне, что вслух о награждениях такого уровня лучше не говорить, чтобы не сглазить. Я проникся значимостью предстоящего события и впредь молчал как Герасим.

  Портной проявил чудеса производительности, построив за два дня больше трех десятков мундиров. Хотя, скорее всего, там целая команда работал. Впрочем, какая разница, если мундиры были хороши даже, по мнению самого привередливого из обитателей госпиталя – капитана Швартца. Он был столичным жителем из весьма обеспеченной семьи и только какая-то мутная история помешала ему попасть в гвардию. Другие офицеры его не любили за нелепую снисходительность в общении, но к его мнению о модных тенденциях прислушивались.

  Мне мундир тоже достался, причем уже с погонами подпрапощика. Окружающие тут же начали поздравлять, но от традиционной проставки я отвертелся, сославшись на отсутствие официального приказа. Чтобы не выглядеть нелепо, мундир я решил немного поносить. Так и чувствуешь себя в обжитой одежде увереннее и сидеть она начинает как-то естественнее. Собственно в новой форме красовались почти все удостоившиеся. Мне даже сделали замечание за то, что награды сразу не повесил. Все новомундирники ходили выпятив грудь в ожидании, теперь уж неминуемых наград, а кто не мог ходить пытались выпячивать грудь лежа или сидя. Вечером по дороге к сортиру, я даже заметил одного из молодых офицеров, отрабатывающего строевые приемы в укромном уголке. Сделал вид, что не заметил. Парню всего девятнадцать и смущается он итак регулярно.

  И вот великий день настал! Прибывший генерал в сопровождении профессора, обошел палаты и сообщил о предстоящей великой чести за два часа до появления государя. Большинство сразу бросилось проверять уже давно проверенное и перепроверенное, некоторые демонстративно равнодушно продолжали заниматься своими делами, но все равно было заметно, что тоже ждут.

  Император проявил королевскую вежливость, прибыв строго в назначенное время.

   По коридору пробежала молоденькая сестра милосердия и с восторженным испугом пропищала

   – Идет, идет, государь идет! Сам!

   – а то бы не догадались, что не несут – буркнул я себе под нос и на всякий случай осмотрел идеально сидящий мундир. Вроде придраться не к чему, а то царь-то может и не заметит, а вот свои отцы-командиры в порошок сотрут.

   Все сестрички дружно прилипли к окнам, а офицеры сдували невидимые пылинки и расправляли несуществующие складки. Как к императору не относись, но выглядеть неподобающе недопустимо. Даже намек на недостаточную бравость или того хуже неряшливость ставит под вопрос честь не только самого офицера, но полка.

   Для пущего порядка всех раненых героев поделили на лежачих и стоячих, чтобы каждая палата приветствовала Государя Всея Руси единым строем, пусть даже это строй коек. Лежачим вообще проще, строиться не надо, прихорашиваться тоже не надо. Лежи себе да лицо героически-верноподданное делай. Даже награды им вешают не на грудь, а на одеяло. Мы сидели в ожидании своей очереди и прислушивались к дружному реву приветствий, доносящимся через двери. Вот проорали в третий раз, значит следующая палата – наша.

   Встали, отдернули френчи и не спеша выстроились. Могли бы и в халатах встречать, как это и положено традицией, но новенькая форма манила. Вот и решили встречать при полном параде. Ждем. Вот дверь распахивается и входит он – Его Императорское Величество, Хозяин Земли Русской, Царь Всея Руси, Король Польский, Эмир Бухарский и много-много всего еще, что я мог обозначить только словом 'прочая'. Ну не знал я титула ни то что целиком, а вообще никак.

   – Здравствуйте, господа! – проникновенно произнес Николай, оглядев наш куцый строй.

   – Здрав-ав-ав-ав-во! – рявкнули мы в ответ и продолжили строго по уставу есть начальство глазами.

   – Благодарю Вас за верную службу Отечеству, ради которого все мы живота не жалеем!

   – Рады стараться, Ваше Императорское Величество!

   Появившийся из ниоткуда, Полковник по очереди представлял нас государю, а я старался не рассмеяться. А все память проклятая! Очень уж живо представилось как Николай каждому жмет руку и говорит – 'очень приятно, царь! Царь, очень приятно!'. Наконец очередь дошла до меня и тут Полковник удивил.

   – А это живое воплощение жертвенного порыва всего русского народа, поднявшегося на борьбу с темными силами ополчившимися на наше Отечество!

   Далее последовал рассказ о моих подвигах, да так талантливо поданный, что мне захотелось непременно познакомиться с этим героем из эпоса, пожать ему руку и после этого больше никогда уже не мыть свою. Вроде и не соврал полковник ни разу, но я совершенно не мог соотнести эту эпопею с собой. Император слушал и изумленно смотрел на меня круглыми глазами. Я и сам в шоке был от собственного героизма.

   – Я знал, что час великого испытания народ русский не останется в стороне и сплотится в любви к Отечеству! – глаза Николая увлажнились. По вдохновению он толкнул целую речь полную патриотизма, религиозной веры в победу и легким флером мистики. Было видно, что это не позерство, а искренняя убежденность в своих словах. В конце речи повисла тишина. Все были впечатлены! Потом тишина взорвалась словами горячего одобрения свиты и Николай как-то обмяк. Похоже, накал речи его эмоционально истощил.

   Наконец пришло время награждений. Полковник кратко описывал подвиг награждаемого, а Николай лично навешивал награду. В процессе награждения он пришел в себя, взбодрился и даже стал более энергичен, чем в момент своего появления. Похоже, внезапно явленный пример патриотизма его вдохновил и зарядил уверенностью в будущем. Когда настал мой черед, царь не стал слушать, а просто потребовал Георгия и навесив мне его на грудь, заявил

   – Поздравляю Вас, Сергей Алексеевич, чином прапорщика! Служите так же верно и истово как служили Отечеству до сих пор!

   Дальше разговор пошел спокойней. Император расспрашивал о прошедших боях, выразил свое удовольствие и рассказал нам, как много эта блистательная победа значит для Отечества и для него лично. С привязкой к недавно завершившемуся Брусиловскому Прорыву, наша локальная, вообще-то, победа превращалась в его воображении в Коренной Перелом всего хода войны.

   – Верю, что не оскудеет героями Земля Русская! И вы все господа эту мою веру укрепляете своими свершениями!

   С этим он и удалился. Тихо переговариваясь свита наконец преодолела узость двери и покинула палату. Генерал Н уходя, бодро мне подмигнул, а остальные величественно покивали. Все, можно выдохнуть.

   – Земля, понимаешь, не оскудеет... – ворчливо вздохнул я себе под нос. Вот вроде и красиво сказал, но как-то напоминало это известное 'бабы нарожают'. Хотя, наверное, нагнетаю я, просто некоторый эльфизм Николая раздражал, особенно когда знаешь, чем все кончится. Николай явно жалел всех пострадавших в боях, просто не понимал он, похоже, что война эта солдатам обрыдла . Смысла ее они не понимают и защитниками Отечества себя не ощущают. Натуральный инопланетянин! Остальные если и услышали мое ворчание, то виду не подали. Просто подошли и поздравили, по очереди пожимая руку.

   Весь остаток дня я отбивался от восторженных сестер милосердия и любопытных офицеров. Все желали непременно услышать от меня лично, что сказал государь и как он это сказал. Не атаковала меня только Саша, ее вообще было нигде не видно.

   Утром на бричке приехали мои ребята – все кто был более-менее целым. Поздравили, отдали баул с моими вещами и остались ждать. Дело в том, что внезапно в палату влетел санитар и сообщил, что сегодня всех отправляют на санитарном поезде в тыл. Профессор, увидев рессорную бричку, просил задержаться и помочь с доставкой раненых на поезд. Посидели хорошо. Вся палата с удовольствием послушала новости полка. Я расспросил о раненых из нашего отряда. Оказалось все уже в поезде, ждут отправки.

   Отправку задержал звонок со станции. Оказалось, что император по вдохновению решил посетить и поезд. Так что посадка началась только к вечеру. Прошла немного суетно, все хотели устроиться до темноты.

  Мне досталось довольно приличное место почти в центре вагона на верхней койке. Устройство вагона отличалось от привычных плацкартных. Все места были боковушками. Двухъярусные койки стояли вдоль стен, оставляя широкий проход посередине, что было понятно – тут и носилки таскать и санитары, если что, расположатся с комфортом. Довольно большая свободная площадка оставалась и в начале вагона. Там располагался титан и столик.

  С соседями тоже повезло, никто не орал и не стонал сутки напролет, не скрипел зубами, возвращаясь во сне в бой. Кто-то обсуждал недавнее посещение императора, новенькие и старожилы обменивались рассказами о том, как это происходило в госпитале и в поезде. Кто-то был безучастен к окружающей суете, кто-то вслух мечтал о веселье в Питере. Новенькие обустраивались, расспрашивали о качестве готовки в поездной кухне, красоте сестер милосердия и строгости докторов. В общем, все обычно и ожидаемо.

  Договорился со своими, чтобы принесли парашюты. Огурцов был одиноким сиротой, а вот у погибшего пулеметчика была семья. Парашюты решил отправить ей с оказией или почтой. Ребята горячо поддержали идею. Думаю, и остальные поддержат, что важно – это было общеотрядное имущество.

  Последним сюрпризом этого дня стало соседство с поручиком Ивановым. Поездка обещала быть не скучной.

  Хотя я и беспокоился, но мужики не подвели. Утром примчались с парашютами и еще каким-то мешком для в вдовы в довесок. С ними же мне по случаю передали конверт с предписанием по излечению, направиться в авто-пулеметную школу. Все требуемые документы были еще два дня назад переданы начальнику поезда. Так что на фронт этой войны я уже, по всей видимости, вернуться не успею. Ну и не очень-то и хотелось. Раздались крики проводников, требующие от посторонних освободить вагоны. Мужики поспешно простились, но успели сообщить мне, где лежит остальная команда. Вот и славно, не придется бродить по всему поезду в поисках.

  По вагону пробежала пара сестер, загоняя всех излишне активных в койки, раздался гудок и поезд тронулся. Мимо окна проползали станционные постройки, потом ускоряясь, пошли домики местного населения, огороды, поля. Наконец, замелькали леса, безымянные для меня реки, дороги. Обычный русский пейзаж. Сто лет пройдет, а он останется таким же. Появятся, конечно, приметы времени, вроде линий ЛЭП, исчезнут разлетающиеся в вихре поезда облака паровозного дыма, но общее ощущение бескрайности простора и безвременья перестука колес, это похоже, навсегда.

  Я смотрел в окно и думал о своей странной судьбе. Впереди были революции и войны, светлые подвиги и омерзительные подлости, разруха и великие стройки. И во всем этом мне предстоит жить, бороться и выбирать свой путь. Внезапно, мой взгляд уперся в обручальное кольцо. Я задумчиво покрутил его. Чтож, как бы не были дороги и светлы воспоминания о прошлой жизни, пора начинать жить новой и строить новое будущее. Решительно сняв кольцо, я перекинул его на левую руку. Прошлое уходит, но не забудется, а в моей жизни началась новая глава.

  Иванов подловил меня при возвращении из туалета.

  – Вижу, Сергей Алексеевич, вы сочли свой долг выплаченным?

  – в смысле? – удивился я.

  – Кольцо. Вы ведь пробирались на фронт чтобы поквитаться за смерть своей супруги. Ну и судя по тому, что только теперь надели кольцо как вдовец, счет можно считать закрытым?

  – Возможно. Вы мое прошлое лучше меня знаете, Николай Васильевич. Откровенно говоря, мне странно осознавать себя вдовцов женщины, которую я совершенно не помню. Что до кольца, то дело не счете, про который я так же не помню, а просто пора. Думаю я просто цеплялся за детали неизвестного мне прошлого в надежде вернуть его, но теперь уже надо принять реальность как она есть и жить дальше.

  – Ах, ну да, ну да. – закивал поручик – все время забываю, знаете ли, о вашей амнезии. Вы совершенно правы – раз уж прошлое потеряно, то надо начинать жить по-новой.

  Ага, так я и поверил в вашу забывчивость. Вот ведь неугомонный, все подловить пытается.

  – позвольте не согласиться с вами – раздалось от кучки офицеров возле кровати неходячего капитана – этот рубеж гораздо выгоднее для закрепления.

  Эту игру им подкинул Иванов, когда рассказал, что никаких резервов у немцев на участке недавних боев не оставалось и еще один полк брошенный в прорыв, мог уничтожить остатки дивизии противника. Сказал он это сожалея о уничтоженных трофейных гаубицах. Теперь же офицеры, добыв где-то совершенно гражданского вида карту просчитывали натуральную альтернативную историю. Воронка прорыва затягивала в себя новые полки и дивизии, обрушая германский фронт.

  – Они там еще Берлин не берут? – сменил я тему, оглянувшись на прожектеров.

  – Нет, пока только окружают германские войска на рижском направлении – улыбнулся поручик.

  – Скажите, Николай Васильевич, а почему вы до сих пор поручик? Вы же, если не ошибаюсь, чуть не с первого дня на войне. Да и в поиски ходить вам явно не по чину.

  Иванов усмехнулся и неопределенно поведя в воздухе рукой, ответил

  – Так всем спокойней, знаете ли. Когда я и начальство разделены линией фронта, у каждой из сторон меньше неприятностей.

  Вот ведь туману напустил. Поговорив с поручиком, я решил проведать, наконец, своих. В госпитале не успел, так хоть здесь надо, а то потом может уже и не получится.

  Накинув свою кожанку – на переходах между вагонов можно было легко простудиться, я поковылял по поезду. Похоже, я погорячился. Идти с костылем по качающимся вагонам было трудно. Хорошо еще, что поезд шел не спешно и качало не сильно. В каждом вагоне меня пытались завернуть обратно, но шел упорно как ледокол к северному полюсу, благо силу применить никто не решился.

  Наконец, добрел до нужного вагона. Огляделся и сразу наткнулся на удивленные глаза Клима. Тут же увидел и остальных. Не знаю как им это удалось, но ехали они все вместе.

  – Здравия желаю, ваше благородие! – обрадовались мужики.

  Ишь ты, уже знают, оказывается. Все-таки, новости в армии распространяются быстрее скорости звука.

  – Да ладно вам, ребята. Давайте уж как раньше по именам называться.

  С мужиками просидел долго. Втихоря помянули припасенным спиртом павших, загородившись от медперсонала спинами. Те делали вид, что не замечают. Спросил не будет ли неприятностей у них из за этого. Мужики улыбнувшись шепнули, что спирта от броневиков припасли много и как-нибудь разберутся. Не пил только Сыпченко – ему после контузии было нельзя. Голова у механика уже почти не болела, но заикой, похоже останется навсегда.

  – Хороший человек был Терентий. С понятием. Хоть и был к спирту слаб, а проникся и не лез.

  – О чем это ты. – удивился я.

  – А ты, Сергей Алексеич, что думал. Раз сказал: 'спирт не трогать' и все? – ехидно глянул на меня Клим. – пришлось внушение сделать по-первости. Ну да народ у нас подобрался правильный, сами потом разобрались что к чему и не лезли уже.

  – А не доложил почему?

  – а зачем? У тебя итак забот хватало. Мы же видели, что ты о нас заботишься, для сохранности нашей стараешься. Чего мелкими заботами голову забивать хорошему человеку.

  Обсудили возможности передать вдове пулеметчика посылку. Мужики сообщили, что уже нашли в чистую списанного по потере ноги земляка, которому можно доверить ценный груз. Правда, надо было и ему помощь оказать, а то, мол, не по-людски. Спорить не стал, им виднее как надежней и правильнее.

  Добраться до своего места Клим подрядил мне в помощь санитара. Его тут, похоже, уважали и шли на встречу. Не знаю, из уважения или запасы спирта влияли. Хотя спирта-то у медиков своего должно хватать. Впрочем, это меня уже не касается.

   Шел поезд медленно. Часто надолго вставали на каких-то захолустных станциях и ждали то паровоза, то пока пути освободятся. Я старался времени зря не терять. Занимался по сашиным учебникам, часто уходил к солдатам и слушал истории из жизни. Это было даже важнее учебы. Мне в этом мире жить и надо понимать здешние реалии и узкие места.

   По мере складывания у меня цельной и все более подробной картины жизни империи, революция пугала все меньше. Да, гражданская война, белый и красный террор – жуть страшная, но если оставить все как есть, то катастрофа случится чуть позже и будет еще страшнее. Проблем было бесконечное количество и все они были переплетены в одну глобальную систему упадка и гниения. Про сельское хозяйство даже думать было страшно, особенно если имеешь некоторые представления о том каким оно должно быть. Я такие представления получил в армии.

   Когда я проходил срочку, у нас в рембригаде был один интересный парень. Технику чинил любую. Он был фермерским сыном и во всяких тракторах-комбайнах копался чуть не с пеленок, а техника у его отца была в основном древняя, особенно по началу. В итоге попав в армию этот пейзанин уже мог творить технические чудеса не хуже большинства святых. Тут тебе и воскрешение БТР наложением рук и краткого магического заклинания и превращения мусора в отсутствующие на складе детали. Так что парень имел авторитет, подкрепленный к тому же немалой физической силой и регулярными продуктовыми посылками от отца. Не то чтобы нас плохо кормили, но домашние сало и колбаска со столовкой едой сравнивать смешно и даже кощунственно.

  И вот однажды этот гений ремонта хвастал успешностью своего хозяйства, а ребята его подкололи

  – Если у вас все так здорово получалось, то что же от армии не отмазался?

  В ответ были названы три причины:

   1. Он сам хотел в служить. Потому как и ферма и райцентр уже обрыдли и мир посмотреть захотелось.

  На это все дружно разоржались и даже порекомендовали пару мест откуда окружающий военный городок мир был виден наиболее далеко.

   2. Перед призывом он был отчислен из сельскохозяйственной академии с первого курса и отец рассвирепел.

   3. Денег для отмазывания не оказалось, так как незадолго до того, отец уверенный, что сын успешно учится, прикупил по случаю новый комбайн. По дешевке, практически даром, за пять миллионов.

  Вот тут мы в осадок и выпали. Мысль о том, что простой крестьянин, ну ладно не простой, а продвинутый, имеет заначку ценой в трехкомнатную квартиру, нас сразила наповал. Мы еще долго выпытывали у парня подробности фермерской жизни. Я долго размышлял не стать ли и мне фермером, но наслушавшись о проблемах и подводных камнях этого дела и особенно о тяжелейшем начальном периоде, не решился. Тем более, что как оказалось большинство фермеров успешно разоряются и влезают в долги. Тем не менее какое-то представление о сельском хозяйстве я получить успел.

   Теперь же я слушал рассказы о том, как российские крестьяне пытаются прокормиться с лоскутка, а точнее с нескольких микролоскутков земли и приходил в ужас. Дело было не только в ничтожных размерах участков и их разделенности. Там и земля истощена была до предела и методы обработки из каменного века. Так что выживали люди по большей части отхожим промыслом и лебедой. Отхожий промысел это просто шабашка в городе, а лебеду ели, когда хлеб кончался. Я-то по городскому невежеству думал, что она ядовита, а оказалось ядовитая это белена. Правда я все равно не знал как выглядит ни та, ни другая, так что это открытие было для меня бесполезно.

   С пролетариатом дело было запутаннее. Житье у рабочих было разным. Квалифицированные рабочие получали очень даже не плохо. Правда из квалифицированных я только Сыпченко встречал, так как они почти все имели бронь и в армии не встречались. Другое дело рабочие попроще, а то и вовсе чернорабочие. Эти жили хуже наших гостарбайтеров. Обитали в бараках, жили в долг, прав почти не имели. Еще больше все запутывалось из за разницы условий работы на разных заводах и фабриках. Однако и обеспеченные квалифицированные рабочие и нищие чернорабочие были недовольны. Возмущались и мелким жульничеством фабрикантов и собственным несправедливо низким социальным статусом. Даже на самого крутого мастера любой заштатный чиновник, зарабатывающий в пять раз меньше него, смотрел как на пыль у своих ног. И все это усугублялось коррупцией. Не просто коррупцией, а какой-то безудержной, беззастенчивой вакханалией. Прямо-таки легендарные 90-е протяженностью в пару веков.

   Пожалуй, больше всего народ бесило именно это бесстыдство ворья. Даже офицеры со злостью плевались вспоминая переполненные рестораны и порой дикие в своей пошлости загулы нажившихся на войне спекулянтов.

   Так что для себя я сделал две первых зарубки в памяти. Нужны колхозы и борьба с коррупцией. Причем с этого новой власти надо начинать. Осталось только придумать как эти идеи донести до большевиков. Почему до них? Так, а до кого еще? Царь уже безнадежен и, главное, недоступен для меня. Временные все сплошь интеллигенты и, вроде бы, коммерсанты, а значит, любят поучать и категорически не собираются слушать мнение человека не своего круга. Самое же главное, я точно знал, что именно большевики в итоге победят и победят в нелегкой борьбе, что исключает случайность их победы. Так что тратить время и нервы на прочих нелепых персонажей было просто глупо.

  Еще одно открытие я сделал на очередной станции зависания, когда выбрался из вагона в надежде добыть свежую прессу. После героического спуска с лестницы, я привалился к вагону, чтобы перевести дыхание и осмотреться. С первым же поворотом головы я уперся взглядом в знакомое лицо.

  – Добрый день, Сергей Алексеевич. Как ваши занятия? Надеюсь не забросили?

  – Здравствуйте, Александра Александровна. Конечно, нет! Каждый день по вашим учебникам упражняюсь. А я и не знал, что вы тоже в Петербург едете.

  – Ох, Сергей Алексеевич, это папа настоял. Все из за этого несчастного германца, который забрел к нашему госпиталю.

  – Ну его можно понять. Я бы тоже перепугался, если бы узнал, что рядом с моей дочерью стрельба шла.

  – Ну какая там стрельба, скажете тоже. Это просто случайность и не было никаких причин думать, что это повторится.

  – Причин думать, что не повторится, тоже нет.

  – Ну вот, и вы туда же! Мне совершенно ничего не угрожало! Уж вы-то это знаете.

  – Я-то знаю, а толку-то от моего знания? Ваш отец моего мнения не спрашивал, а если бы и спросил, я бы с ним согласился.

  – Это еще почему?! – возмутилась Саша – я такая же дочь России, как и миллионы мужчин сражающиеся сейчас за нее и у меня такое же право служить Отечеству, как и у них.

  Наверное, она бы еще долго читала эту проповедь, если бы я не догадался подкинуть ей новую идею.

  – Александра Александровна, помните, вы постоянно мне говорили, что я должен учиться и стать офицером?

  – Да – удивилась она смене темы.

  – Так вот сейчас я хочу вам сказать тоже самое. Работа сестры милосердия не для вас. Вы способны на большое и у вас явно есть стремление помогать людям. Поэтому я считаю, что вы должны учиться на врача.

   Саша изумленно смотрела на меня, проникаясь этой новой мыслью. Тут прибежал какой-то железнодорожник и велел полезать в вагон, так как паровоз уже заправился и скоро тронемся. Я вежливо расшаркался перед Сашей, все еще пребывающей в глубокой задумчивости и с помощью железнодорожника забрался обратно в вагон. Ну вот, сходил за газетами.

  Вечером, засыпая, я вспомнил, как Саша назвала 'миллионы сражающихся мужчин' дочерьми России и долго смеялся, отмахиваясь от расспросов любопытных соседей, которым тоже хотелось посмеяться. Однако, не привередлив я стал в юморе. Раньше бы я над этим даже не улыбнулся. Информационный голод так действует, что ли.

   Ничего особо примечательного в поездке больше не произошло. Разве, что мужики представили мне одноногого посыльного, которого Клим сагитировал доставить семье Терентия помощь от отряда. Сашеньку я больше не видел, видимо ехала в вагоне персонала.

   Наконец, поезд прибыл в Питер. Из окна вагона было видно только какие-то хозяйственные постройки, переплетения путей и суетящихся людей. Выгрузка заняла весь день. До нашего вагона очередь дошла часам к четырем. Два крепких мужика-санитара поставили возле койки носилки и отработанным движением закинули меня на них. Мое заявление, что я могу и сам дойти до телеги , были проигнорировано. Санитары, так же молча и безразлично, накрыли меня двумя одеялами и вынесли в тамбур. Там они спустили носилки на руки таким же мужикам на земле и взяв новые носилки, ушли обратно в вагон.

   Новые носильщики, решительно пресекли мою попытку встать и отволокли меня на телегу. Вскоре рядом бухнулся здоровенный баул с моими вещами. Хм, а много вещей у меня накопилось, однако. Хотя там одних кожанок две и шинель ни разу не одетая. Да еще и сапог две пары: те что на складе выдали и трофейные, которые я снял с офицера при захвате Минерв. Так что объем баула впечатлял. Рядом усадили еще одного раненного и телега тронулась.

   – Сергей Алексеевич!

   Я обернулся на крик и увидел запыхавшуюся Сашеньку.

   – Ой, чуть не опоздала! Сергей Алексеевич, я подумала и решила, что вы правы! Я пойду учиться в училище фельдшериц! И доктор Курбатов эту идею одобряет!

   – Здравствуйте, Александра Александровна. – прервал я поток слов – а кто такой доктор Курбатов?

   – Ой, здравствуйте! Это начальник поезда. Он прекрасный врач и замечательный человек. – Сашенька выдернула из сумочки книжку – он даже подарил мне учебник по оказанию первой медицинской помощи!

   – Барышня, звиняйте. Нам трогаться надо пока раненые не простудились. – влез в разговор возница.