Текст книги "Матрешка"

Автор книги: Владимир Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– С'est la vie. Постепенно свыклась. Помнишь, ты говорил о мелодраматизации смерти. Тем более не надо мелодраматизировать проституцию, а то крыша съедет. Кошмар, конечно, жизнь не мила, выть хотелось. Но я себя убеждала, что все это не со мной происходит, о себе стала думать в третьем лице. Только бы не сравнивать, не вспоминать прошлое. Особенно балет, девичьи мечты и прочее. Вот тогда бы не выдержала. А так постепенно привыкла, глядя на себя со стороны, как бы и не на себя. Как мы смотрим в ящик: что бы там на экране не делалось – не про нас. Так я и смотрела на свою жизнь как не на свою – как кино. На автопилоте жила. Вот и привыкла. Работа как работа. Не землю носом пахать. А любую трагедию, которых у нас не меньше и не больше, чем в других местах, можно списать как производственную травму. Что досадно – притупляет сексуальные чувства. Знаешь через сколько мужиков я прошла? Нарасхват была. Баба подержанная, пизда мозолистая. Так у нас говорят, извини. И, представь, никакого при этом женского опыта. Ржавая селедка, которая считает себя фригидкой. К обязанностям относилась добросовестно, опыта поднабралась, стала профи, но ничегошеньки не испытывала, ни разу не вырубилась. Любовь – литературная выдумка, бабе все равно, кто ей вдувает – так и решила раз и навсегда. Что тот мужик что этот – без разницы. Потом, уже в колледже, прочла у доктора Джонсона: позиция смехотворная, удовольствие мимолетное, а расплата суровая. Иногда только тоска заедала, в самое неподходящее время. Какие-то отголоски смутных девичьих мечтаний: "Грусть-тоска меня берет, что не тот меня ебет." Впервые почувствовала себя женщиной с тобой, да и то не сразу. После того, как Танюша родилась.

– А с братом продолжали?

Помолчав:

– Да.

– И он тебе платил деньги?

– Ничего-то ты не сечешь, – сказала Лена, не считая даже нужным отвечать на вопрос. – Он – не злодей.

– Ну да! Ангел во плоти.

– Что ты хочешь! До того, как тебя встретила, единственный родной человек во всем подлунном мире. Последняя опора. Как и я ему. А у него до сих пор больше никого. Да никто другой, кроме меня, ему и не нужен. Мы с ним с детства одни. Знаешь, однокашки, если женятся, никогда не взрослеют. Так и мы с ним. Первый мужчина! Как бы не так! Какой он мужчина! Для меня он мальчик. Несмотря на фанаберию и выверты. Несчастья сближают, а мы с ним здорово припухли. Вот я его и жалела. В свободное от работы время.

– Ты его любишь?

– Люблю. Но не как мужика. И что меж нами было – совсем другое. Как дети. Как брат и сестра. Мы так и не повзрослели в представлении друг друга.

– И потом?

– Что потом?

– Ну, жалела?.. – Этот вопрос мне всего трудней дался. – После того как мы женились?

– Мы еще раньше перестали. Как только с тобой встретились.

– А он подваливал?

– Подваливал.

– Бедный братишка! – вырвалось у меня. Как я его ненавидел!

– Бедный, – согласилась Лена, не заметив иронии. – Думаешь, ты один такой ревнивец? Он с ума сходил, когда я решила выйти за тебя. Хочешь знать, мы с ним думали жениться. Ведь никто не знает, что брат и сестра, фамилии разные. А почему нет? Но потом все изменилось.

– Почему?

– Да из-за тебя! – удивилась Лена на мою непонятливость. – Это было спустя полтора года после того, как нам удалось вырваться. За месяц до нашей женитьбы он исчез, я о нем ничего не слышала все эти годы. Боялась, что достали его. А появился, чтобы предупредить, что меня засекли. Только не "Карамазовы", которые перехватили нас в Ди Эф Кей и увезли в Калифорнию, а "Бог в помощь!" – у них система отслеживания на высоком уровне. За пять лет они восстановили свои штатные ресурсы за счет подкреплений из России и ближнего зарубежья, вернули прежний статус и потеснили "Карамазовых" с девичьего рынка. У них теперь дело поставлено на поток. А как раз ряды "братишек" поредели после сшибки в ресторане "Три сестры" на Брайтон-Бич: они потеряли семь человек убитыми, а "Бог в помощь!" – только двух.

– Откуда ты знаешь? – опять подивился ее осведомленности.

– Володя участвовал в этом переделе. К тому времени он перешел обратно в "Бог в помощь!" и мстил за кореша.

– А как ты попала в "Матрешки"? Неужто твой братец не смог защитить тебя от собственной мафии?

Худший вариант, который я тоже не исключал – что сам навел их на сестру – высказать не решился.

– Во-первых, он там не главный. Во-вторых, я шла в общем потоке, а коли прибыла в Америку как блядь, то значит блядь и есть – живи потом всю жизнь с этой биркой. Но главное даже не это. Ведь "Карамазовы" продолжают существовать. Володя сказал, что они меня тоже выследили и могут посквитаться за то, что сбежала. В назидание другим. А еще у них есть привычка мстить через близких. Представляешь, если с Танюшей что стрясется. "Бог в помощь!" мне теперь крыша – коли я уже задействована в одной организации, другая не посмеет меня тронуть, если только не дойдет до крутой разборки. Да и условия работы у наших лучше. Сам видел... Плюс, конечно, личное покровительство босса. Выхода никакого – не те, так другие. Вот я и вернулась к прежним занятиям – на этот раз по месту жительства. Они эту хату в Саг-Харборе давно приобрели. Их штаб-квартира. Когда сбежала от "Карамазовых", Володя предупредил, чтобы подальше держалась. Ты еще удивлялся, почему я тех мест избегаю. У них такого рода заведений – с полдюжины по атлантическому побережью. В Бостоне, Филадельфии, Майами. Даже в столице.

– В Вашингтоне?

– Вашингтон, округ Колумбия. Стриптизный клуб "Бабушка" и оздоровительный центр "Русский массаж" – помимо массажа, еще и ароматическая парная с сауной-люкс. Со всеми делами, то есть с банными оргиями полторы-две косых. В соответствии с законом, на стенах объявления: "Пожалуйста, не просите о сексуальных услугах". Как и у нас в Калифорнии. От обратного: приглашение на ебалки, но на эзоповой фене. А тот берег по-прежнему закреплен за "Карамазовыми".

У меня голова шла кругом.

– Вижу, ты неплохо разбираешься в мафиозных структурах.

– Покрутишься среди них – станешь докой. Поневоле. Тем более все принадлежит одному человеку.

– Кому? Ты его знаешь?

– Ты его тоже знаешь.

– Так твой Тарзан сутенер?

– Девочки для него не главное, хоть он и мачо.

– Тогда на чем твой мачо делает деньги?

– Для него это не самоцель, хоть он и зашибает большую деньгу. Он человек идеи.

– Идеи? Какие могут быть идеи у содержателя борделей?

– Представь себе! Вендетта. Возмездие составная часть справедливости. Так он считает. А на нынешнем этапе русской истории произошел вывих социальной справедливости, и он лично призван вправить его обратно, но предварительно надо слупить миллионы. В Америке он отмывает деньги, которые зашибает в Москве.

– На чем? – спросил я, больше заинтригованный финансовой деятельностью моего бывшего студента, чем его идеями.

– На притонах, на игорных домах, даже русский журнал анонимно здесь выпускает – редакция на Стейтен-Айленде. Я там была. Шикарный особняк с колонным портиком, а по сторонам мраморные сфинксы. Редактор взятки берет с тех, о ком статьи печатает. Он из тех, кому нельзя верить даже когда они говорят правду. А как-то Тарзан привел в "Матрешки" одного латинос. Тот выбрал меня, но Тарзан ему отсоветовал. Больше никого в тот день не было. Деловая встреча, часа три о чем-то базлали. До меня долетало, когда проходила мимо. О травке – что через Москву и Тбилиси ее легче всего провезти. Точнее – дешевле всего. А оттуда уже – обратно в Америку.

– А ему за это отстегивают проценты?

Вот я уже и феню по-ихнему. Поднабрался.

– Не только. Насколько знаю, там у них более тесные отношения. Часть дурмана идет через Россию транзитом, другую – русские покупают сами, а расплачиваются с наркобаронами современным оружием, а то в российской армии стало бесхозным после распада империи. Россия – новый рынок для сбыта травки, объем потребления за десять лет возрос в тысячу раз. Сто тонн в год. Вот колумбийцы в срочном порядке и осваивают. С помощью русских.

– А как вы ушли от "Братьев Карамазовых"? – вернулся я от общих дел к ее личной судьбе.

– Ушли... Сделала ноги! На попутке. Я одна. Володя, хоть и работал на "Братьев", но жил к тому времени в большой зоне, появлялся когда хотел, исчезал, сам себе хозяин. Никто не знал, что мы в родстве. А девочки все на привязи, под колпаком. Пусть и невмоготу иногда бывало, но бежать не собиралась – куда от них сбежишь? все равно достанут. А вот представился случай – импульс сработал. Как-то везли меня к клиенту, пописать отпросилась. Выпустили из машины, я в кусты, а оттуда вижу соседнее шоссе. Ну и побежала, сообразив, что им меня не догнать на машине – соединительный съезд с одного шоссе на другое через несколько миль. На мое счастье меня тут же подобрал какой-то старичок. Спрашивает – куда? Я говорю – все равно. У него в машине сотовый телефон: дозвонилась до Володи – достал денег, посадил на самолет. Мы просчитали все варианты и решили, что лучше всего слинять на другой берег и закопаться среди миллиона русских в Нью-Йорке.

– Закопаться? – переспросил я.

– Ну да. Зарыться в землю. Лечь на дно. Затаиться. Затеряться среди других русских. Как видишь, оказалась права – шесть лет не беспокоили. Не до меня – меж собой разбирались.

– А что теперь?

– Теперь? – переспросила она, словно удивляясь, что сам не догадываюсь. – Если бы ты вчера не вмешался, то можно было еще потянуть. В конце концов, я уже не девочка, да и клиентура – не педофилы. Обычные мужики из новых русских, без видимых сексуальных отклонений, более-менее постоянная клиентура, редко когда сторонний гость вроде тебя. Хуже нет, когда одноразовые клиенты. А так работа непыльная.

– А если все-таки обратиться в полицию?

– Безнадега. Равносильно самоубийству. Вот тогда мне крышка. Пуля в черепушку. Или перо под ребра. Тем или иным способом, но гробанут непременно. Думаешь, охота расчлененкой в подъезде валяться в назидание другим? Ребята крутые.

– Не преувеличиваешь?

– Знаю. Выбор у меня теперь – умереть или исчезнуть? Умереть взаправду или понарошку?

В одном ее расчет оказался верным: она пошла не по тропе, а сквозь лес, как всегда ходила в тайге – в детстве. Но именно это и непредставимо для североамериканца. За исключением разве что индейцев, но их в в поисковых бригадах на наше счастье не оказалось.

Под утро, как ни странно, мы заснули, и я снова не знал, во сне или наяву она рассказала, а если во сне, то кто кому снился – я ей или она мне? Чей это сон? Как с тем метафизическим сном, в котором китайцу приснилось, что он мотылек, а проснувшись, он уже не знал – то ли он человек, которому приснилось, что он мотылек, то ли он мотылек, которому все еще снится, что он человек. Вот и я запутался – окончательно и бесповоротно. Единственный, кто точно знал, наяву или во сне – Танюша. А мы-то были уверены, что она спит.

На следующий день, когда я возвратился после безрезультатных поисков исчезнувшей Лены и забрал Танюшу у флоридских старичков, она так мне прямо и выложила:

– Я все про маму знаю – она блядь.

Таня произнесла это слово по-русски – не уверен, что она понимала его значение.

Хотя кто знает.

10.

Вот мы и покончили с прошлым, которое слилось, наконец, с настоящим займемся им без ретроотступлений, учитывая накат событий.

– Тебе нравится мадемуазель Юго? – спросила меня Танюша накануне приезда Жаклин.

– Ничего.

– Она красивее мамы.

– Ты думаешь? – удивился я не столько самому сравнению, сколько предательству Танюши, которая в отсутствие Лены занялась сватовством.

Или это с моей молчаливой подсказки, а интуиция у детей, известно, как у зверей – вот она и подслушала в моей подсознанке то, что я сам слышать не желаю. И дело вовсе не в том, кто красивей, по мне "красота" – понятие относительное, никчемное и мало влияет на наше либидо, а под ним я подразумеваю нечто более сложное и разветвленное, чем дедушка психоанализа. На месте Танюши я бы не сравнивал – так несхожи Жаклин и Лена. Помимо индивидуальных – родовое отличие: одна – насквозь француженка, а другая – с ног до головы русская. И хотя я патологически как-то связан с инфернальницей Леной, культурно и духовно мне ближе разбитная Жаклин: мы с ней – из одного мира, в то время как Лена – из twilight zone. Род любовного наваждения. С ней я испытал всю тяжесть, всю тягость любви, а с Жаклин – пока что легкость дружбы и взаимной приязни.

Странно, что до сих пор не замужем. Такие, как она, должны, наверно, перебеситься на воле перед тем, как связать себя узами брака. Были, наверно, в ее жизни и страсти и разочарования, она не из тех, кто долго простаивает. Французский темперамент. Или это литературный миф? Вспомнил свой сорбонский роман тысячу лет назад: то, что француженки, не в пример американкам, знают толк в любви – несомненно. Судя по опросам, из них получаются более надежные жены, чем американки, но до женитьбы они свое не упустят. А что если американки, выйдя замуж, добирают то, что не получили в девичестве? Имею в виду, понятно матримониальное, а не физическое девичество.

Есть ли кто у Жаклин на данный момент? Какое мне дело! Не привык долго обходиться без женщины, мысленно уже изменяю Лене, хоть и стыжусь этого. Как легко было бы все свалить на дружка: это не я, а Он! Только это я, а не Он. Не похоть, скорее желание тепла и доверия. Иначе зябко и одиноко на ветру. А каково сейчас Лене? "Там, далеко, на севере, в Париже..." – какой однако надо иметь культурно-географический инстинкт, чтобы, будучи петербуржцем, почувствовать, что севильцу Дон Жуану Париж покажется далеким севером. Что говорить, великий поэт – не знаю равных Пушкину ни в русской, ни в английской литературе. Но это так, к слову. А сейчас мне стыдно перед Леной, перед собой, даже перед Жаклин за грешные мои мысли. Помню как принял сексуально многопытную Лену за девственницу. Но в ней и вправду было что-то от девушки – скверна не пристала к ней. Ни к душе, ни к телу. Ни тем, ни другим не участвовала в разврате, к которому принуждена обстоятельствами.

Я женился на девственнице, которая оказалась проституткой, но проститутка оказалась девственницей. Это трудно понять, а объяснить и вовсе невозможно. Разве что Жаклин – она из тех, кто с полуслова.

Вот ей и начал рассказывать. Не все, конечно – на все я не решаюсь даже в этой исповеди. В устном рассказе лакуны были еще более обширные, но основной сюжет – проституточья карьера Лены, вплоть до бегства – был мною изложен без утайки. О ее возобновлении на шестой год замужества в "Матрешках" в Саг-Харборе – умолчал. Уложился часа в два – крупно поспорив перед тем с Танюшей, которая наотрез отказывалась в кровать, возбужденная присутствием гостьи. Уломала ее в конце концов Жаклин, которая обладала даром убеждения таких вот малолеток. Танюша выканючила у нее обещание придти завтра. Я предложил ей просто переночевать у нас, тем более альтернативой была подруга в Бруклине. Жаклин сразу же согласилась, Танюша захлопала в ладоши. Потом у нас вышел небольшой спор, кому спать в танюшиной комнате. Танюша предложила Жаклин устроиться со мной в нашей с Леной двуспальной кровати, которую я хотел целиком уступить ей, а сам бы устроился на раскладном диване в комнате с Танюшей. В конце концов был выбран третий вариант – раскладушка досталась Жаклин. Истратив все силы на убеждение взрослых, Танюша мгновенно заснула.

– Из вас бы вышел хороший бэби-ситтер.

– У меня уже есть профессия.

– Ну тогда мать, – пошел я на компромисс.

– Не пришлось.

– Пока что, – зачем-то добавил я и приступил к исповеди (см. выше).

Потом была сессия вопросов-ответов.

Точнее допрос.

– Да, отфаксовал Борису Павловичу снимок – Лена оказалась Леной, чужих имен не присваивала. Хоть в этом меня не наколола.

– По ее словам, снятые со счета семь тысяч ушли на откуп – пусть временный, но это была та передышка, в которую Лена полагала, прихватив Танюшу, бежать в Европу. Так выходило, по крайней мере, с ее слов. В последний момент передумала, решив, что негоже отнимать у меня дочь. Да, это она мелькнула в Ди Эф Кей, где я ее выслеживал, но утверждает, что пришла попрощаться с Володей, а решение не уезжать приняла раньше.

– Не так прямо, как у вас выходит, но по сути – да: балетный реванш с помощью дочери, перенос личной мечты, которая кончилась крахом, в следующее поколение. Скорее, однако, на неосознанном уровне.

– Точно ничего не знаю, но полагаю, засекли нас еще в Нью-Йорке – те самые два филера, которых повстречал в Фанди, когда рыскал по заповеднику в поисках мнимоисчезнувшей Лены, а Танюша заметила в машине у балетной школы. По-видимому, Лене удалось оторваться от погони в Фанди, а вот ушла ли она от них в Нью-Йорке – то, что я хотел бы сам знать. Если Танюша не опозналась и в самом деле видела Лену. А вот для чего они устроили засаду у школы, не знаю. Судя по тому, что Лена явилась таки к школе, о чем у нас уговора не было, вычислили ее они верно: Лена – безумная мать. Но могли и к Танюше присматриваться – тогда появление Лены было для них неожиданным подарком.

– Скорее последнее, – сказала Жаклин.

Одно, когда сам так думаешь, а другое – когда слышишь от другого. Сердце у меня так и сжалось от тревоги за Танюшу. Жаклин поняла мое состояние и дотронулась до моей руки:

– Но теперь, когда засекли Лену, их планы должны измениться.

– Да, – сказал я.

И тут у меня мелькнуло: что если Лена попалась не на материнских чувствах, но сознательно отвела охоту, предложив в качестве дичи себя? Потом я себя часто спрашивал: будь на то мой выбор, согласился бы я на эту подмену? А Жаклин, в ответ на ее утешение, так и сказал, что не готов потерять Лену даже ради Танюши. Вкратце объяснил ей про двух дочерей, а заодно вспомнил ряд незначительных эпизодов из нашей семейной жизни.

Скажем, как однажды выгнал из палатки енота-бэби, а когда явились мои дочки, младшая расплакалась, что не застала енотика, а старшая попрекнула, что я оказался не на высоте положения: "Чем он тебе мешал?" Уточнил про брата – что ревновал к нему не только физически:

– У них было общее прошлое, куда мне вход заказан. Да я и не очень стремился. К примеру, они боготворили свою мать, которая их покинула в раннем возрасте, да и при жизни обращала немного внимания, а Лену так даже потеряла в тайге.

– Что если за любовь они принимали детское, неосознанное чувство вины, когда их мать погибла? – предложила Жаклин свою версию этой странной зацикленности.

Мог бы ей, конечно, ответить, что мы здесь в Нью-Йорке давно уже переболели психоанализом, тогда как у них в провинции... Но Жаклин так близко к сердцу принимала нашу семейную драму, и я промолчал.

Жаклин оказалась не только хорошей бэби-ситтершей, но и первоклассной утешительницей. Никто не виноват, что утешение сродни нежности, а нежность мне всегда казалась более сексуальной, чем страсть – не знаю, понятно ли выражаюсь. В том смысле, что эрекция на почве нежности более длительна – это во-первых, а во-вторых, не заканчивается с оргазмом, а возникает снова и снова. Имею в виду оба пола. Не только женские слезы возбуждают мужика, но и наши – женщину. Русская бабья поговорка "Я его пожалела" – вместо "Я ему дала". Короче, я сам не заметил, как наш с Жаклин платонический роман обрел неожиданно более традиционные формы.

Перед тем как уже под утро улечься на раскладушку, Жаклин испробовала вместе со мной все прелести двуспальной супружеской постели. Удивила меня, однако, не ее уступчивость, которую я отнес было за счет легкости французских любовных нравов – и оказался еще как не прав. За исключением первой жены, всю жизнь мне доставались ошметки, огрызки, обмылки – я был классическим вторым мужчиной, пока не встретил Лену, у которой был, наверно, двухсотым. И вот, под занавес моей сексуальной жизни, мне досталась самая что ни на есть девственница, со всеми вытекающими отсюда физическими, психологическими и моральными последствиями. Чтобы к вызывающе красивой Жаклин никто до меня не подваливал и она осталась невостребованной вообразить невозможно! Одно из двух: либо ей надоело хранить свое девство, либо она приняла меня за принца, не дождавшись настоящего. Да и водятся ли у них в Нью-Брунсвике принцы? А у нас в Нью-Йорке? Не перевелись ли они по всей земле? Разве что в каком-нибудь африканском племени. Вообще, классические любовные эмоции потеснены, если вовсе не вытеснены под конец этого столетия из нашей цивилизации. Если где и вспыхивают, то в более затерянных, примитивных обществах. Кормовая база для тамошних шекспиров и пушкиных.

Короче, вослед Танюше и с ее прямой подсказки, я также совершил акт предательства по отношению к Лене, будто весь ее сюжет, имевший ко мне личное касательство, был исчерпан. Или все-таки я был первым, пусть и мысленно, дав телепатическую шпаргалку Танюше? Старый вопрос – по деянию или по умыслу будем судимы? Да и негоже сваливать на ребенка. Меня самого смущало, как быстро удалялась Лена из моей жизни, переходя в разряд воспоминаний, будто уже мертва. А если и в самом деле мертва? Мысль эта протекла сквозь меня, не затронув эмоций, что можно объяснить и ее гипотетичностью. Чистая, наивная, прямодушная, никем до меня не тронутая, истосковавшаяся по любви, а потому такая отзывчивая, Жаклин мешала мне эмоционально сосредоточиться на моей утрате. Я не был в нее влюблен – как и она в меня, думаю – но предаваясь с ней ласкам на нашей с Леной двуспальной супружеской кровати, я постепенно излечивался от любви-болезни, которая лихорадила меня все последние годы.

Доверие за доверие. Под утро, в благодарность, досказал Жаклин свою историю, признавшись во всем как на духу.

Ничего не утаив.

Вроде бы.

О чем невозможно говорить, о том следует помалкивать, говорил Витгенштейн, перефразируя Гамлета.

Я освободился от любовной болезни, но боль воспоминаний затаилась где-то на самом дне и мучила, как в ампутированной конечности.

11.

Утром, оставив Танюшу с Джессикой, отправились с Жаклин на Федерал Плаза, 26, в штаб-квартиру ФБР. У нашего дома дежурила полицейская машина, а днем слесарь должен был поставить полицейский замок без замочной скважины снаружи.

Конечно, я бы предпочел иметь дело с одной Жаклин, не подключая американские органы – бюрократическая прямолинейность методов и мышления их сотрудников общеизвестны, но Жаклин верно рассудила, что никто больше не сможет обеспечить Танюше надежную защиту. Хорошо хоть взяла на себя ознакомить ньюйоркскую полицию с сутью дела (как она ее сама понимает и не вдаваясь в подробности, которые ей самой до сегодняшней ночи были неизвестны), избавив меня от тавтологии да еще с экскурсами и пояснениями, в которых не нуждались ни Жаклин, ни Борис Павлович. Последний прибыл в тот же день, что и Жаклин, и удивил уже в аэропорту, когда я предложил остановиться у меня, а он отказался:

– Мне заказана гостиница в Манхэттене.

– Кем?

– ФБР. Речь как никак о русской мафии на территории Штатов.

Теперь, задним числом, мне оставалось только поблагодарить ФБР за заботу о моем питерском приятеле: Жаклин в качестве гостя во всех отношениях предпочтительней.

В ньюйоркском офисе ФБР на 28-ом этаже я служил также толмачом: Борис Павлович не говорил по-английски, Жаклин – по-русски. В отличие от последней, наш хозяин, высокий лощеный негр, будучи специалистом по мафиям, знал итальянский и русский и попутно обменивался с Борисом Павловичем репликами. Между ними сразу установился контакт – мы с мадемуазель Юго составляли другую пару этого странного квартета.

Наша беседа свелась к допросу – скорее Бориса Павловича, чем меня.

– Вам приходилось иметь дело с русскими поставщиками девочек? – с ходу спросил по-русски Стив (так звали негра, который представился агентом по особым поручениям), из чего я заключил, что ФБР уже в курсе злоключений моей будущей жены в Америке. Я исправно перевел Жаклин вопрос, а потом и ответ Бориса Павловича, чтобы она не чувствовала себя в нашем обществе одиноко.

– Девочки – это мелочевка для наших мафий, которые я бы не рискнул назвать русскими: нацменов в общей сумме там больше, чем чистокровных русских – это во-первых, а во-вторых, они работают в тесном контакте с итальянцами, греками и колумбийцами, образуя международные картели со смешанным бизнесом.

– Чем именно они занимаются?

– Вывоз нефти, природного газа, сибирской пушнины, алмазов, золота и аллюминия по экспортным лицензиям, латиноамериканская и среднеазиатская дурь, отмыв грязных денег с помощью оффшорных фирм и совместных предприятий, заказные убийства, контрабанда оружия, вплоть до баллистических ракет, а в перспективе – портативных ядерных бомб.

– В Америке такие тоже имеются, называются "рюкзачными", не отличить от обычной клади. У нас, однако, нет пока сведений, что миниядерные устройства советского производства поступили на черный рынок, а он под нашим контролем.

– Не уверен, что черный рынок можно держать под полным контролем – кому бы то ни было. Неуправляем и неподконтролен. В обмен на дурь-наркоту наша "братва" поставляет самое современное оружие – от автоматов АК-47 и гранатометов ракетного действия до армейских вертолетов Ми-8 и ракетных установок класса "земля-воздух"? Почему не атомные бомбочки? Вполне возможно, до рынка они еще не дошли, но в наших арсеналах их недосчитывается больше ста штук. Есть товар и есть покупатель, рано или поздно они должны встретиться. Если уже не встретились. Мы знаем далеко не о всех сделках на международном черном рынке, а тем более таких: строжайшая тайна тут главное условие. Где гарантия, что мы успеем предотвратить атомный шантаж, от кого бы он ни исходил – арабских террористов или колумбийских наркодельцев?

– У нас тоже есть сведения, что Москва становится перевалочным пунктом в наркоторговле, – сказал Стив, а я вспомнил того латинос, которого Лена видела в "Матрешках". – Благодаря либеральным попущениям и всеобщей коррупции на ваших таможнях. Меняются маршруты наркотрафика. Куда дальше, если даже к нам в Америку колумбийское зелье попадает теперь через бывшие республики бывшего СССР.

– Несколько лет назад мы захватили тонну героина на финской границе. На сто миллионов долларов. Все чин чином – дурь в пластике, а пластик, чтоб отбить нюх у розыскных собак, обработан уксусом, и все добро запаяно в консервные банки с надписью по-русски: "Мясо с картошкой".

– И куда делся этот героин? – усмехнулся Стив.

– В том-то и дело. Криминоген на всех уровнях, сверху донизу, по горизонтали и по вертикали, по всем осям. Все на продажу. Сами таможенники участвуют в сделках наркота-оружие. Наши пытались даже толкнуть дизельную подлодку из Кронштадта за пять с половиной миллионов, с доставкой в портовый город Турбо с экипажем в шестьдесят два человека с капитаном в придачу отставным контр-адмиралом. Но колумбийцы подумали и от субмарины отказались. А вот чемоданчик с ядерной начинкой наркокартелям, думаю, не помешал бы. Или даже несколько. Чего мелочиться: каждому картелю – по атомному заряду. На этом деятельность вашего Управления по борьбе с наркотиками можно считать законченной.

– Вы не преувеличиваете? – спросил Стив. – Это не очередная русская страшилка? У вас апокалиптическое сознание. Вот уже целое столетие Россия готовит человечество к концу света.

– Все намного проще и реальнее, чем вы думаете. Речь идет о маломощной килотонной бомбе, закамуфлированной под чемоданчик. 60 на 40 и на 20: провезти – без проблем. А привести в действие – и того проще: один человек в полчаса. Идеальное оружие для ядерного терроризма. Взрывной потенциал – до ста тысяч жертв. Не говоря об экологическом ущербе – на много десятилетий вперед.

– Ваши генералы отрицают само существование ядерных чемоданчиков на вооружение российской армии.

– Откуда армейским генералам о них знать! По линии министерства обороны они не числятся. Техническая разработка и производство велись в строжайшем секрете по заказу и под эгидой КГБ. А в верхах тем временем дебатировался вопрос об ограниченном использовании ядерных зарядов диверсионного назначения террористическими группами на Ближнем Востоке.

– Когда это было?

– Четверть века назад, в самый разгар детанта. Сколько с тех пор воды утекло. Советский Союз приказал долго жить, перестал существовать КГБ, исчезла прежняя иерахия и преемственность. Короче, распалась цепь времен. Кремль уже не обладает прежней властью даже над тем, что осталось от страны. Россия все еще слишком велика для управления ею. Стоит ли удивляться, что часть ядерного арсенала стала бесхозной, а непосредственные владельцы занялись его сбытом налево. У нас сейчас все на продажу. Почему не ядерные боеприпасы?

– А откуда вам известно?

Борис Павлович усмехнулся:

– Больше двадцати лет я проработал в ведомстве, которое руководило производством ручных бомб с ядерной начинкой.

Довольно скоро я понял, что, пользуясь знанием русского, Стив оседлал Бориса Павловича, вытягивая из него информацию мощным насосом профессионального любопытства – я едва поспевал переводить для Жаклин, которая хлопала своими длинными ресницами, выпав из контекста беседы. На какое-то время они словно забыли о причине, что свела нас вместе, а обо мне вспоминали исключительно как о толмаче. Да я и сам увлекся слушая и переводя Бориса Павловича. Картина, которую он рисовал, становилась все зловещей: в России не осталось структур, не задействованных мафией – от министра до бомжа.

– А Кремль?

– Что Кремль! Там люди из иного теста? Рыба гниет с головы.

Здесь мне пришлось разъяснить смысл этой поговорки – обоим, не только Жаклин – так далеко русские познания Стива не простирались.

– Вот почему трудно вычленить одно мафиозное предприятие от другого все переплетено, тесная связь, одна крыша. По-вашему, мафия – группа бандитов, да? На самом деле, социальный институт. Если хотите, буфер между государством и обществом. Отсюда такой отработанный механизм взаимодействия мафиозных и государственных структур.

– Но президент вне подозрений, – уверенно высказал Стив точку зрения американского правительства, которое сделало ставку на нынешнего хозяина Кремля.

Борис Павлович расхохотался.

– У президента две дочери, два зятя, несколько внуков, а сам он одержим писательским честолюбием – строчит мемуар за мемуаром. Не сам, конечно, а под его диктовку.

– Не вижу связи, – сказал Стив.

– Зятья, вроде бы – хорошие ребята, но не очень приспособленные к новым временам. Вдобавок избалованные. Вот и приходится им помогать по принципу "тяни-толкай" (опять потребовалась помощь переводчика). Один из простого летчика становится шефом "Аэрофлота", а другому и вовсе требуется регулярная подпитка, чтоб не накрыться. Тем временем президент-графоман кичится скромной зарплатой, а живет главным образом на литературные гонорары.