Текст книги "Замогильные записки"
Автор книги: Владимир Печерин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Лондон
1-го мая 1848.
Десять лет назад это число казалось мне так близким, как будто вчерашний день; а теперь оно отодвинулось в такую туманную даль, что уж принадлежит к годам первой юности, (хотя мне тогда было за сорок лет). 1-го января 1875 будет ровно 30 лет с тех пор, как я в первый раз вышел на берег Англии. Страшно и подумать! В это время целое поколение людей успело родиться, вырости и умереть. Хотя мне и грустно было расставаться с Фальмутом, но все ж таки эластическая упругость юной жизни брала свое. Я ехал в Лондон полный веры, надежды и любви, с беспрекословным повиновением, с неограниченным доверием к людям. – Я ехал как солдат, идущий в поход по приказанию начальства… куда? зачем? против кого? за кого? – А мне какое дело? Приказано да и только! Жизнь – копейка, командир – наживное дело! Мною тогда обладал дух, самопожертвования. «Величайшая и достойнейшая жертва, какую человек может принести богу, это – пожертвовать своим разумом и волею». На это можно теперь возразить, что если отнять у человека разумную свободу, то что же останется? – Хорошо дрессированная скотина, лошадь или собака, выкидывающая разные штуки по мановению хозяина. Но к этому именно и стремится вся система иезуитов. По словам св. Игнатия, иезуит в отношении к своему настоятелю должен быть как бездушный труп, как посох в руке старца и пр.
С Паддингтонской станции (Paddington station) я взял извощичью карету (cab) и меня везли каких-нибудь два часа, пока мы наконец достигли отдаленного южного предместья Клапам (Clapham). Лондонские предместья беспрестанно расширяются, открываются новые улицы, дома растут как грибы, те же нумера повторяются с прибавкою капитальных букв. Едва-едва мы отыскали небольшой домик под каким-то № 85 В, где отец де-Гельд остановился у нашего приятеля и благодетеля Фильпа (Philp). Он теперь значительный книгопродавец в Лондоне. Отец де-Гельд принял меня с отверстыми объятиями, выхваляя мое быстрое повиновение (prompte obéissance). Этой быстроте повиновения много содействовал мой почтенней настоятель в Фальмуте, отец де-Бюггеномс. Он нарочно поспешил отправить меня в пятницу для того, чтоб не дать мне случая сказать прощальное слово народу в воскресенье и получить от него знаки сочувствия. Этот человек (т. е. де-Бюггеномс) терпеть не мог ни соперника, ни равного. Он, казалось, беспрестанно повторял себе слово Кесаря: лучше быть первым в деревушке, чем вторым в Риме.
В тот же вечер я имел случай видеть начало нашей деятельности. Полдюжины маленьких девочек, составлявших католическую школу, под надзором г-жи Фильп собрались в маленьком садике, где им раздавали разные премии и потчевали чаем с пирожками. – В доме г. Фильпа не было отдельной комнаты для меня, и так меня отправили на ночлег в другую улицу в дом двух престарелых девиц, составлявших всю католическую аристократию Клапама. Клапам в то время был твердынею самого строгого евангелического протестантизма. Нога католического священника никогда там не бывала. Главное население состояло из богатых купцов, отправлявшихся каждое утро в 9 часов с омнибусом в Сити в их торговые конторы. Кое-где в закоулках и глухих переулках гнездились кочующие семьи бедных ирландских работников – это была наша будущая паства.
Незадолго до нашего приезда поселилась в Клапаме некая г-жа Гобриан (Goesbriand) из Бретани: она составила какое-то общество светских дам, связанных некоторого рода монастырским уставом и занимающихся разными богоугодными делами. Мы поселились покамест в их доме: нам отвели две комнаты с столовою и мы жили у них на пансионе. Из двух других комнат сделали довольно обширную залу: тут мы поставили алтарь и это была наша первобытная церковь. В воскресенье, бог знает откуда, набралось довольно народа, так что зала была наполнена. Монсиньор Талбот (бывший после папским камергером – chamberlain, а теперь находящийся в доме сумасшедших), в очень лестных выражениях представил иди отрекомендовал народу отца де-Гельда как опытного миссионера, объехавшего Европу и Америку. При вечерней службе я говорил проповедь, от которой все были в восхищении и после этого наша маленькая церковь всегда была битком набита, так что люди задыхались от жару. Меня пригласили проповедывать в самом Лондоне в большой католической церкви св. Георгия, и тут уж были стенографы, записывавшие каждое мое слово. Нас было двое: о. де-Гельд и я, и мы по – возможности строго соблюдали монастырский устав. По утру в половине 5-го я будил моего почтенного настоятеля, и мы вместе преклоняли колена и совершали утреннюю молитву и духовное размышление (méditation), потом следовала обедня и пр. и разные сношения с нашею паствою. О. де-Гельд или фон-Гельд (Held) был очень хорошей австрийской фамилии и монашеская жизнь ни мало не испортила его прямодушно-твердого и благородного характера: он обходился со мною очень деликатно, с какою-то отеческою любовью и вместе с тем с величайшим уважением: у него была поэтическая рыцарская душа и он понимал подобные чувства в других: он умел вполне оценить мои таланты и давал им надлежащее направление. Он был моим Моисеем, я был его Аароном: я доселе храню благодарную память о нем. Когда брат Ф. Печерин прощался со мною в Лондоне в 1851 году, о. де-Гельд сказал ему: «Скажите его родителям, что вот уже, более 6-ти лет как я его знаю, а он ни разу ни на одну минуту не огорчил меня».
В то время Лондон был убежищем всех беглецов от, революции. Меттерних[331]331
Меттерних – канцлер австрийской империи, глава европейской реакции 20–40-х гг., бежал из Вены после революции 1848 г.
[Закрыть] с семейством поселился возле нас. Он как-то захворал – и нашли нужным послать за священником – пригласили о. де-Гельда. Его приняла сама графиня и сказала, что муж ее только слегка нездоров и сейчас к нему выйдет. Тут завязался разговор и слово в слово графиня сказала: «Мой муж очень ревностный католик и правду сказать – он лучше самого папы!» Каково! Как времена изменились! Тогда Пий IX считался опасным либералом, а теперь – успокойся, возрадуйся и ликуй, о тень Меттерниха! Пий IX человек тебе по сердцу и ты скоро с отверстыми объятиями встретишь его на полях Елисейских! Вышел Меттерних в халате или сюртуке не помню – и оказалось, что он просто старый болтун. У него вечно одна и та же песня, т. е. что все зло в мире происходит от измов, напр. либерализм, конституционализм, социализм, коммунизм и пр. Я удивляюсь, что отцу де-Гельду не пришло на мысль заметить ему, что к этому же разряду зловредных измов принадлежат: Catholicisme, ultramontanisme и даже Catéchisme[332]332
Католицизм, ультрамонтанизм (крайний клерикализм) и даже катехизис.
[Закрыть]. Видно, что остроумие Меттерниха далее не простиралось, потому что после, когда известный Велво навестил его в Вене, он сообщил ему второе издание той же диссертации об измах. Канцлер Оксенстирна[333]333
Знаменитый руководитель шведской политики первой половины XVII в.
[Закрыть] посылая сына путешествовать, сказал: «Ступай, мой сын, и собственным опытом узнай, как мало требуется мудрости, чтобы управлять миром (quam minima sapientia gubernatur mundos)».
Лондон
От мая до августа 1848.
Итак мы опять в Лондоне в 1848 г.
О Лондон! милый Лондон!
К тебе душа моя
Стремится беспрестанно,
Но тщетно слезы лью.
Отец де-Гельд не имел дара слова для того, чтобы быть проповедником, да сверх того его ограниченное знание английского языка не позволяло ему входить в близкие сношения с народом: – итак вся обуза пастырского попечения лежала на мне. Я каждый день с утра до вечера рыскал по окрестностям, отыскивая заблудших овец Израиля – и правду сказать, это было очень паршивое стадо. В разных закоулках и лачужках гнездились бедные ирландцы самого низшего» класса, самые дрожжи общества, la lie de la populate. Ирландцы в Ирландии имеют многие любезные качества; но переселившись в Англию, они совершенно перерождаются. Много говорят об уважении и привязанности ирландского народа к их духовенству. Это требует объяснения.
Если ты воображаешь, что ирландец глядит на священника, как на представителя невидимого божества на земле, как на казначея сокровищницы небесной благодати, то ты очень ошибаешься: понятия ирландца не подымаются так высоко. – А вот почему он уважает и любит священника: 1) Все ирландские священники вышли из крестьянского сословия, т.-е. они сыновья фермеров и несмотря на воспитание, получаемое ими в духовной академии в Мейнуфе (Maynooth), они разделяют все невежественные предрассудки и дикие страсти своего класса; они все демагоги и стоят за народ против правительства, следовательно свой своему поневоле брат. Священники прикрывают грехи народа, а народ смотрит сквозь пальцы на проказы священников, – рука руку моет и ворон ворону глаз не выклюет… Из этого образовалось два мифа: целомудрие женщин и целомудрие священников: оба они носят на себе печать самого богатого поэтического вымысла. 2) Ирландец смотрит на священника, как на опасного колдуна, с которым надо ладить, а не то беда будет. Он пожалуй сглазит, нашепчет что-нибудь, наговорит или наведет какую-нибудь лихоманку. Ну, а обмануть колдуна, когда тебе от этого польза, то в этом нет греха. Это объяснится практически впоследствии. 3) Ирландцы буквально и слепо верят в эти евангельские слова: «на недужные руки возложат, и здрави будут». Они действительно верят, что священник может исцелить всякий недуг одним прикосновением, если только захочет. В Ирландии найдется не одна кровоточивая жена, что скажет про себя: «Если только коснуся ризы священника, то наверное исцелюся».
Однажды молодая женщина пришла благодарить меня за то, что я излечил сестру ее от слепоты: «она была слепа, а теперь совершенно видит». Клянусь богом, что я ни видом не видал ни слыхом не слыхал ничего подобного; никакая слепая женщина ко мне не приходила, а все это просто был плод воображения. Это как нельзя лучше объясняет все евангельские чудеса или действительно совершившиеся, или вымышленные (что все одно и то же) в самой невежественной и легковерной среде, в этой римской Ирландии, в Палестине, – в глуши, в бедных деревушках, между дикими горами, на берегу уединенных озер. В этой самой Палестине до сих пор каждый европеец считается чудотворцем, Хакимом т.-е. докторов, излечающим все недуги одним прикосновением. «Вот этак он плюнет на землю, да смешает слюну с песком, да и помажет больное место – и тотчас выздоровеешь». Известный английский путешественник Палгрев проникнул в дотоле недоступную среднюю Аравию под личиной сирийского медика. Хотя он ни аза не смыслил в медицине, но с помощью разных безвредных сиропов и мазей производил чудеса и все от мала до велика – даже самые знатные люди были от него без ума. Здесь в глуши в Западной Ирландии, где еще кое-где говорят ирландским наречием, некоторые священники набивают себе карманы этим чудотворным ремеслом. Даже в предместиях Дублина, у самых городских ворот, в монастыре пассионистов явился однажды чудотворец отец Карл (father Charles). К нему из деревень мешками медные деньги носили за чудотворные лечения. Это возбудило зависть белого духовенства, представили дело кардиналу, и он запретил эти чудодейства и приказал отослать отца Карла в другой монастырь. Очевидно, что в Ирландии средние века еще не прошли.
После этого предисловия обратимся к делу, т. е. reprenons le fil de notre narration[334]334
Возвратимся к нити нашего повествования.
[Закрыть]. Однажды под вечер в сумерки пришли ко мне молодой парень с молодою женщиной и пали на колени, прося благословения. «Сделайте божескую милость, батюшка: обвенчайте нас теперь же: мы завтра рано поутру отправляемся через Ливерпуль в Америку». Что тут делать? Ведь Клапам – это африканская пустыня – настоящая Сахара – тут не к кому обратиться – никаких справок взять нельзя – вот так я и поверил им на слово и обвенчал их: А они в Америку вовсе не поехали, а притаились в каком-то. закоулке в Клапаме и после оказалось, что у этой молодой женщины был уже первый муж в Америке. Подобные проделки нередки между благочестивыми ирландцами. Благо под боком Америка, прибежище всех скорбящих и всех негодяев. Николай называл Париж помойною ямой Европы; а Америка уже целый океан всемирных нечистот. Недавно молодой человек лет 18-ти женился на очень порядочной и скромной девушке, пожил с нею два года, покинул ее и уехал в Америку, где и пошел в солдаты в армии Соед. Штатов и вероятно там найдет другую жену без малейшего зазрения совести. Легкомыслие, любовь к приключениям и бродяжнической жизни и отсутствие всякого чувства долга, т.-е. нравственного чувства вообще (sens moral) – вот главные черты ирландского характера. А из этой басни можно вывесть следующее нравоучение: «Колдуна обмануть не грех, если этак можно от него чем-нибудь поживиться».
Однажды рано поутру, когда я был занят церковною службою, отца де-Гельда вдруг призвали в Ругамптон в монастырь du sacré coeur для духовных упражнений. Не имея времени со мною проститься, он оставил на столе кучку серебра для обыденных расходов. Я, даже не считая этих денег, так просто взял и положил себе в карман. А тут на беду получаю письмо из Лондона от молодого бельгийца, которого я узнал в Фальмуте: он был в крайней нужде и умолял меня навестить его и помочь сколько возможно. Надобно было ехать в Лондон (5 миль) и дать кое-какое пособие этому молодому человеку (хотя, сказать мимоходом, он вовсе его не заслуживал) и вышло, что по возвращении о. де-Гельда через два-три дня у меня из целого им оставленного фунта едва ли осталось 2–3 шиллинга. От этого о. де-Гельд возымел очень дурное, понятие о моих экономических способностях и с тех пор у нашей братии утвердилось поверье, что я к администрации вовсе не способен.
Между тем шли переговоры о покупке дома для обители редемптористов. Странная игра судьбы! Нашелся обширный дом с прекрасным садом, тот самый дом, где учреждено было первое библейское общество, где знаменитый Вильберфорс[335]335
Английский общественный деятель, получивший известность в связи со своей борьбой против рабства негров; он был так же членом «Британского библейского общества», имевшего целью широкое распространение библии на языках, доступных народным массам разных стран.
[Закрыть] собственноручно раздавал библии народу из окна. В саду был старый трехсотлетний дуб елизаветинских времен. Откуда взялись деньги на эту покупку, это для меня доселе осталось тайною, потому что о финансовых распоряжениях мне ничего не сообщили, как человеку в этих делах ничего не смыслящему. Вероятно, тут содействовали богатые английские католики, особенно отец нынешнего герцога Норфольского, да и у самих отцов редемптористов, у этих христовых бедняков (pauvres du Christ) порядочные фонды в запасе, так что они везде строят великолепные дома и церкви. После покупки дома тотчас занялись достройкою церкви. Мы с о. де-Гельдом отправились к архитектору и заключили с ним контракт и запили его шампанским. Я тогда был в самом апогее (apogée) моей славы. В каком-то собрании благотворительного общества меня пригласили сказать речь и она вышла так удачна, что епископ (после кардинал) Вейзман в ответ на нее отозвался обо мне в самых лестных выражениях: все были в восхищении и просили у меня рукописи, чтобы напечатать; но так как я никогда не писал своих речей, а всегда импровизировал под вдохновением минуты, то это оказалось невозможным и они должны были довольствоваться тем, что записали стенографы. Надобно было видеть остервенение народа в Клапаме, когда рабочие начали ломать решетку и вырывать кусты и цветы перед домом для того, чтобы расчистить место для церкви: им едва ли можно было работать от беспрестанных криков и ругательств проходящих. Без сомнения, это было с нашей стороны наглым посягательством на строго протестанскую святыню Клапама.
В это же время с помощью лорда Арунделя нам удалось попасть в парламент. Это было еще в старом очень простом и невзрачном здании. Тут я видел Веллингтона[336]336
Веллингтон (1769–1852) – герцог, английский военачальник и государственный деятель, консерватор, один из виднейших руководителей английской армии во время борьбы с Наполеоном, победитель при Ватерлоо. В дальнейшем Веллингтон неоднократно входил в английское правительство, неизменно представляя в нем самое крайнее консервативное крыло земельной аристократии.
[Закрыть] и лорда Абердин[337]337
Абердин (1784–1860) – английский политический деятель, неоднократно занимал должность министра иностранных дел.
[Закрыть], тогдашнего первого министра и большого приятеля нашего Николая. Всего более поразила меня благородная простота этих прений: тут не было ни тени напыщенного красноречия, ни театральных жестов: это было просто собрание деловых людей, серьезно рассуждающих о важных делах без малейшего желания выказать себя. Во Франции, напротив, члены парламента думают не столько о благе народа, сколько о том, как себя показать, как размашисто взлететь на кафедру, произнесть напыщенную речь в роде проповеди с самыми бешеными театральными жестами. Французы вечно останутся риторами и они ни к чему другому не способны, и когда Францию постигнет участь Польши, то они везде (особенно в России) будут славиться как отличные риторики: они будут учить русских мальчиков произносить с особенною эмфазою и с невозможными жестами lé recit de Théramène:
A peine nous sortions des portes de Trézène,
Il était dans son char…[338]338
«Едва мы вышли из ворот Трезены, он был уж на своей колеснице»… Первые строки знаменитого «рассказа Терамена» о гибели Ипполита, героя трагедии Расина «Федра». Этот монолог, как образец классического французского стиля, входил необходимым элементом «французского» воспитания молодого поколения господствующих классов XVIII и XIX в в. во всей Европе и, в частности, в России.
[Закрыть]
Когда я читаю Шекспира, я чувствую, что я у себя дома, так сказать в халате, могу разлечься на диване или на траве под кустом – я у себя дома, так сказать в объятиях матери-природы;– но для того, чтоб читать Расина, надобно непременно встать, принарядиться, напудрить голову, надеть придворный кафтан и, взяв, шляпу под руку, стать в третью танцевальную позицию. De deux nations connais la différence![339]339
Познай различие двух наций.
[Закрыть]
Лишь только мы обзавелись домом, как вдруг нахлынула на нас целая эмиграция редемптористов, выгнанных из Вены [340]340
Результаты революции 1848 г.
[Закрыть]. Что тут делать? Куда их девать? Немногих из них мы кое-как приютили у себя, а остальных отправили на подножный корм в провинцию к кое-каким католическим помещикам, нуждавшимся в домашних капланах. Но и там над этими святыми отцами исподтишка смеялись за их странные и неуклюжие приемы. Уровень их образования был довольно низок, по крайней мере в сравнении с здешними священниками. Английский, особенно лондонский священник – хочет он, не хочет – должен быть образован, он живет в атмосфере, насыщенной культурою, читает газеты, журналы, обозрения и все произведения современной литературы; следит за парламентскими прениями и имеет свои более или менее либеральные политические мнения – а тут вдруг нагрянула полудикая орда с стародавними славяно-германскими, австрийско-меттерниховскими преданиями, с открытою ненавистью ко всякого; рода свободе и с подлейшим обожанием деспотизма.
С одним из них я очень подружился. Он был мне родич – чех, отец Петрак (Pietrak) – человек с большим талантом и сильным воображением. Когда его арестовали в Вене – целая ватага молодых чиновников революции окружили его: «Скажите пожалуйста, так это вы тот самый фантастический проповедник (phantastischer Prediger), о котором вся Вена говорила?» С этим Петраком можно было говорить о политике и литературе и даже цитировать Шиллера, – что в Риме считалось бы предосудительным.
Когда меня в этом Риме представили кардиналу Рейзаку (бывшему архиепископу Мюнхенскому), на вопрос его, как мне нравится Рим, я отвечал стихами Шиллера:
«Вот видите ли», сказал он с улыбкою, обращаясь к сопровождавшему меня патеру: «видно он читал все эти дурные книги!» Шиллер – дурная книга! О, Dio immortale[342]342
О, бессмертный бог.
[Закрыть].
У Петрака было нечто прямодушное, откровенное, славянски-любезное. Был там и другой чех – о. Гаклик, но этот уж был совершенный невежда, ужасный добряк и простак, и далее часослова мысли его не простирались. Он в старые годы был женат, т.-е. прежде чем пошел в духовное звание, и у него была дочь монашенка в каком-то бельгийском монастыре. К этому же времени прибыло к нам два новообращенных американца, из коих один о. Гекер теперь известен всему католическому миру, как даровитый издатель журнала «Catholic World»[343]343
«Католический мир».
[Закрыть], в Нью-Йорке. Он заставил папу расплакаться, изображая перед ним восторженным языком распространение католической веры в Америке. Этот Гекер просто дитя, живущее одним воображением, – он только видоизменение старых фанатических американских пуританов. Ну что? забавно? ты чай зевнул?
(На этом рукопись обрывается).
Указатель имен
Абердин
Августин
Аксаков
Акулина (крепостная Печериных)
Александр Македонский
Александр I
Александр II
Александра Федоровна (Романова
Алексеев М. П.
Алкивиад
Альтон
Альфонс см. Лигвори.
Амвросий
Анфантен
Аполлоний Ф(Т)ианский
Аракчеев
Аристарх
Аристофан
Артер
Арундель
Аткинсон
Баадер
Бабеф
Бажанов
Бааен
Байрон
Баламберг – см. Розенкамф
Бальзак
Банделье
Бербье
Баур
Бельджиойозо
Беранже
Берг фон, граф
Бернар свящ.
Бернацкий
Берсе
Бертран
Бисмарк
Блан Луи
Блор
Бороздин
Боссюэт
Булгарин Ф. В.
Буонаротти Ф.
Бурбоны
Бучер
Бьянки
Бюггеномс де
Бюрэ
Бюхнер
Вайзман
Вальтер Скотт
Ванбоммель
Вашингтон
Велво
Веллингтон
Вильберфорс
Виргилий
Вольтер
Востоков А. X.
Габерцеттель
Гагарин И. С.
Гаклик
Галль
Ганс, проф.
Гарибальди
Гегель
Гейлиг
Геккер
Геллерт
Герцен А. И.
Гершензон М. О.
Гете
Гиасинт
Гибнер
Главер
Глинка А.
Глинка Ф.
Глюксберг
Гобриан
Гоголь
Годунов
Г ольдсмит
Гомер
Гораций
Гофмейстер
Гофмейстер Е. М.
Гралленцони
Грановский
Грефе, проф.
Греч Н. И.
Грибоедов А. С.
Григорий VII
Григорий XVI
Гримм А.
Гумбольд А.
Гюго В.
Гюйо
Дамри
Данте
Дебро
Де-Гельд
Дегуров
Демантье
Дешам
Диккенс
Диоген.
Достоевский
Дюгур – см. Дегуров
Дюдеван – см. Занд Ж.
Ежевский
Екатерина II
Ермолов М. С.
Етс
Жанлис
Жоарис
Жуковский В. А.
Залесской
Занд Жорж
Занд К.
Зоммер
Зябловский
Игнатий (Лойола)
Ильин
Иоанн Златоуст
Камбель
Кант
Капеллари – см. Григорий XVI
Карамзин
Каченовский М. Т. .
Кессман
Киселев П. Д., гр.
Колли
Консейль
Костюшко
Коцебу А.
Кранихфельд
Крассе
Краузе
Кремер
Крылов И. А.
Ксенофонт
Кузен – см. Консейль
Курочкин В. С.
Лайма (Lima)
Лакордер
Ламеннэ
Лафонтен А.
Лекуант
Лелёвель
Лемфрид
Леру П.
Лессаж
Ливен, кн.
Лигвори Альфонс де
Лизистрат
Литтре
Ло
Ломоносов
Лувни
Лудовиг, свящ.
Луи Наполеон – см. Наполеон III
Луи Филипп
Лукиан
Лукс
Лукул
Любомирская, кн.
Людовик XIV
Лютер
Люцерн (кардинал)
Магомет
Макналли
Максимович
Манвисс
Мансуров-Мануэль
Марин Антуанета
Маркс К.
Маццини
Мейер
Мейербер
Ментенон
Местр де
Метлин
Меттерних
Мин Д.
Мишлэ
Мольер
Мола
Мольтрах
Монморанси
Монтолон
Мопертюи
Мориц
Наполеон I
Наполеон
Наталья Петровна (тетка Печерина)
Нельсон
Николай I
Норфолькский, герц.
Овербек
Овидий
Огарев Н. П.
Озеров В. А.
Оксенстирна
Орелли
Отмач
Павел I
Палгрев
Пассера
Педро I
Пестель
Петрах
Печерин С. – отец В. С. Печерина
Печерин С. Ф. – племянник В. С. Печерина
Печерин Ф. – двоюродный брат В. С. Печерина
Печерина П. П. – мать В. С. Печерина
Печерина П. С. (ур. Симоновская)
Пий IX
Пилат (свящ.)
Пилат
Пирогов
Пифагор
Платон
Погодин М. П.
Поуп
Потоцкий
Пушкин А. С.
Пьяцца
Радклиф А.
Расин
Рафаэль
Редькин П. Г.
Рейлак
Ришелье
Розенкампф
Романов М.
Ромарино
Ротшильд
Руджиери
Руссо Ж. Ж.
Санд Ж. – см. Занд Ж.
Сверчевский
Свечина
Сен-Симон
Сервантес
Симоновская
Симоновский (дядя В. С. Печерина)
Симоновский (дед В. С. Печерина)
Сократ
Спенсер
Сперанский
Стерн
Строганов С. Г.
Струве Г.
Тальбот
Талейран
Тассо
Терара
Терезия св.
Тиндаль
Толстой Д. А.
Тургенев И. С.
Тургенев Н. И.
Тьер
Тютчев Ф. И.
Уваров С. С.
Угони
Файот
Фейербах
Феликс
Фелисьен
Филарет
Фильп
Фокс
Фома Кемпийский
Франциск из Асиз.
Фурдрен
Фурье
Фуссгэнгер (псевдоним В. С. Печерина).
Цезарь
Цицерон
Чаадаев П. Я.
Чижов В. Ф.
Шатобриан
Шаховской А. А.
Шевырев
Шекспир
Шербюлье
Шиллер
Шишков
Шрамченко.
Штраус Д.
Штраус И.
Щедрин
Эдгар
Эдгар А.
Эдгар К.
Энгельс
Эпиктет
Эпикур
Языков
