Текст книги "Товарищ гвардии король (СИ)"

Автор книги: Владимир Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

        Глава четвёртая

        Прощайте навсегда прыщавые девчонки,        А также дамы в собственном соку.        За вас уже никто не надорвёт печёнку,        И не вонзит копьё на всём скаку.        Сергей Трофимов.

        Место вне времени и пространства.

        Житие от Гавриила.

        Звонок от шефа застал меня в ванной. Старый пень, обязательно нужно позвонить в тот момент, когда я бреюсь или... хм... скажем так, не один. Вот и в этот раз не сказал ничего толком, а потребовал явиться к нему в кабинет прямо с утра. Угу, таки разбежался. Приду, конечно, как не придти. Только утро в моём понимании может начинаться и в три часа. Точно, припрусь ни свет ни заря, попинаю запертую дверь, оставлю у дежурного серафима записку, а сам к Александру Васильевичу умотаю. Давно старик приглашает, нужно уважить. Тем более его гренадёры как раз неплохое пиво сварили. Пиво по-суворовски, скажу вам, штука великолепная.        Да, прошу прощения, забыл представиться. Я Гавриил. Если точнее, то Гавриил-архангел. Но не будем официальны, тем более до недавнего времени вместе со своим напарником Израилом был разжалован в простые ангелы-хранители. Но благие намерения начальства принесли столько беспокойства в высшие сферы, что не прошло и двух лет, как нас реабилитировали и восстановили в должности. Я не возражал, хотя и в хранителях чувствовал себя нормально. Да, не удивляйтесь, грех тщеславия и карьеризма настолько чужд божественному происхождению... Израил же является редким исключением, лишь подтверждающим правило.        Несколько лет назад по вашему времени мы с Изей вляпались в одну восхитительно увлекательную историю. В принципе, она и послужила поводом для разжалования. Лаврентий Павлович Берия, принимавший участие в приключениях, не пострадал. Александр Христофорович Бенкендорф не сдаёт своих подчинённых, в отличие от нашего дорогого шефа. А началось всё с командировки на Северный Полюс.        Что, уже слышали эту историю? Догадываюсь, кто мог проговориться. Есть среди вас один такой... Всё пишет, пишет и пишет. Сколько раз говорил по-родственному: – «Сергей Николаевич, бросай ты это неблагодарное дело. Всё равно никто не поверит, только смеяться будут». Нет, упёртый. Совсем как я. Что? Да, совершенно правильно, мы родственники. Он мне троюродным внучатым племянником приходится, вот и терплю летописца. А вдруг из его писанины что-то толковое и выйдет? Тем более читал как-то черновики – ведь ни одного слова не соврал, шельма. Так, приукрасил, конечно, но без этого литература не может. И не сомневайтесь, ответственно заявляю, все, что вы прочитали ранее – самый правдивый рассказ, который мне приходилось видеть. Честное слово!        А после возвращения из командировки мы имели несколько нелицеприятный разговор с начальством, после которого нас и понизили в звании. Плевать, зато у шефа до сих пор одно ухо в два раза больше другого. А ещё чуть попозже наша троица (как известно, любимое число Господа) убыла в неизвестном для посторонних направлении. И про это читали? Опять опередил. Ладно, что теперь. Но вот следующую историю расскажу только вам. Договорились? И родственнику моему ни слова. Хорошо?

        Пива так и не удалось попить. После звонка шефа заявился Израил с кувшином нектара трёхтысячелетней выделки. Да, вы не ослышались, именно выделки, а не выгонки. Божественные напитки гнать нельзя, могут обидеться и уйти. Бывали прецеденты. Хотя, между нами, на вкус этот нектар так себе. С сорокалетним армянским коньяком даже сравнивать не стоит. Но пьём, куда деваться. Тем более вот этот, честно взятый на меч в набеге на территорию олимпийских бесов.        – Гиви, мне Никола звонил, – с порога заявил напарник. И даже не заглянул первым делом в холодильник, что говорило о высшей степени озабоченности. В хорошем смысле, разумеется.        – Да ну его, – я принял кувшин и протянул руку. – Ты бы хоть поздоровался сначала.        – Ой, извини, ave Cesar!        – Чего?        – Здрасти, говорю, – Израил оглянулся по сторонам. – Посторонних нет?        – Только ты.        – Я свой, – напарник опять завладел кувшином и принялся ковырять пробку волнистым малазийским кинжалом, привезённым мной из давней командировки. Но занятые руки не мешали говорить. – Гиви, наш шеф планирует какую-то операцию.        – Почему так думаешь? – а вот это уже серьёзно. Израил издавна славился способностью чувствовать неприятности задолго до их появления.        – Я сегодня был... ну, это неважно. Так вот, нашего начальника вызывали туда, – Изя ткнул пальцем в потолок, – на самый верх.        – Не может быть.        – Точно тебе говорю. Вылетел из транспортного облака как ошпаренный, морда красными пятнами пошла, нимб набекрень. И главное – матерится вполголоса по-русски.        Стоп, а вот это уже серьёзно. Шеф ругался в силу своего происхождения исключительно на греческом языке, и только в особых случаях переходил на русский. И что сие означает? Только одно – завтра наш ждёт большой пистон, так как по мнению руководства только мы с Израилом и виноваты во всех бедах. Часовню, ту самую, тоже на нас вешает.        – А знаешь что? – говорю напарнику после некоторого размышления. – А ну его, а?        Изя тяжело вздохнул и повертел головой в поисках чистых стаканов. И ведь не в первый раз. Ну в кого он такой гурман?        – Нет, Гаврила, ты как хочешь, а я завтра пойду.        – Оно тебе надо?        – Честно? Надо. Надоело хранителем быть. Не в нашем возрасте на побегушках бегать. Хватит, вот уже где всё сидит, – Израил наглядно показал степень надоения. Или надоедания? Без разницы, вот только зря про кинжал забыл. Волнистая отточенная бронза с противным хрустом чиркнула по горлу.        – Осторожнее, – я немного запоздал с предупреждением. – Ну вот, любимый ножик затупил.        Изя бросил на стол испорченное оружие и отхлебнул из горлышка кувшина:        – А ничего бражка. Сладковата, правда, на мой вкус. Ну, так что, тебя завтра ждать? – последовал ещё один долгий глоток. – И найди, наконец, стаканы.        – В шкафчике.        – Слушай, Гиви, а чего крыльями зря махать? Заночую здесь. Так где, говоришь, стаканы?

        Наутро мы стояли перед шефом. Против обыкновения он был вежлив и, тьфу-тьфу, почти ласков. И даже не обратил внимание на покачивающегося Израила. А может, и заметил, потому что сразу предложил присесть. Я с облегчением опустился в кресло.        – Итак, господа, – начал было Николай, но был прерван в самом начале речи.        – Мы товарищи, – недовольно пробурчал Изя.        От такой наглости шеф побагровел и прошипел сквозь зубы:        – А я сказал – господа!        – Протестую! Господь у нас один, и я не позволю! – что конкретно не позволит, мой напарник не уточнил. Но этого оказалось достаточно.        – Да, действительно, – пошёл на попятную Николай. – Так вот, товарищи архангелы, я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Что за смешки? Нет, ревизора не будет. Вместо него ожидается большой втык. И именно для нашего отдела. Всем понятно?        – Чего сразу мы? Что, плохо работаем? – возмутился Израил.        Шеф посмотрел на него добрым, укоризненным и одновременно всепрощающим взглядом:        – Есть мнение, что излишне хорошо работаем. И виноваты в этом вы оба. И примкнувший Лаврентий Павлович.        Тут уже я не выдержал:        – И кого не устраивает? Рвёмся за одну зарплату, как проклятые, себя не жалеем, недосыпаем, недопиваем, недоедаем... И это вместо благодарности?        – Успокойтесь, товарищ Гавриил, – Николай поправил всё время сползающий на сторону нимб. – Претензии ко всему отделу, и ко мне в том числе.        – А что конкретно?        Господи, как же не люблю вот такие вот подковёрные интриги. Наверняка какая-то сволочь из зависти настучала наверх. А что? Ничего человеческое нам не чуждо.        – Конкретики захотелось? Ладно, присаживайтесь поближе, – и тут неожиданно шеф сделал то, чего меньше всего можно было ожидать. Он вынул из ящика стола пыльную бутылку с истлевшей от времени этикеткой, три пузатых стакана и блюдечко с тонко порезанным лимоном. – Разольёте, товарищ генерал-майор?        От такого обращения у меня даже горло перехватило. Изя, тот вообще сидел в полной прострации. Ещё бы, сколько тысячелетий воюем, но ещё ни разу наши земные звания не были признаны здесь. Хоть трижды генералиссимусом стань, а хоть пополам разорвись, но любой столпник или отшельник, загрызенный клопами насмерть в своей келье, всё равно будет котироваться выше. Двойные стандарты, будь они неладны. И вдруг такое... Даже руки задрожали и бутылка выбивала по краю стаканов замысловатый фокстрот.        – Вы не ослышались, товарищи. Именно та самая командировка, а также последующая за ней, так сказать, спасательная операция, и вызвали недовольство там, наверху. Понимаю, что вы не виноваты в образовании нового мира, но именно непосредственное ваше вмешательство привело к тому, что он окончательно сформировался как самостоятельная реальность. И мало того – стал равноправным с нашим.        – Так не бывает, – Изя, не дожидаясь тостов, опрокинул в себя коньяк. – Мистика, противоречащая божьему промыслу.        – И тем не менее, – шеф сделал несколько мелких глотков и кивнул одобрительно. Но не Израилу, а коньяку. – И сейчас мы имеем два мира, каждый их которых служит точкой отсчёта для своей реальности. Слава Богу, они не пересекаются... Но есть главный момент – на вашу, да, именно вашу, Землю никто кроме вас попасть не может.        – И даже..., – осенило меня.        – Именно, – подтвердил догадку Николай. – Исключительно по вашему приглашению и никак иначе. Ему самому, по большому счёту, на это наплевать, но у некоторых сей факт вызывает немалое раздражение. Мало того что появился полностью неподвластный мир, так ещё работы прибавилось.        – Это как? – не сообразил напарник.        – Да элементарно. При всей независимости, души умерших всё равно попадают сюда. И если с посторонними всё ясно, их просто развоплощают, то с нашими приходится повозиться. Согласитесь, нехорошо будет, если после смерти человек, уверенный в своей неповторимости, столкнётся нос к носу с самим собой.        Понятно. Сейчас на нас навьючат что-нибудь эдакое, отчего адские муки покажутся не более чем пикником на обочине. Но оказалось, всё не так уж и плохо. Шеф продолжил:        – Поэтому принято решение – чтобы не раздражать сами понимаете кого, вы оба отправляетесь в почётную ссылку. Куда? В свой мир. Старший – Гавриил. С сегодняшнего дня оклады удваиваются. Доплата за воинское звание и боевые награды дополнительно. Вопросы?        Какие могут быть вопросы? Да я готов шефа в лысину расцеловать за такие слова. Если ко мне по человечески... В смысле, с такой божественной обходительностью. И сразу интересуюсь:        – Аванс будет?        – Да, в бухгалтерию я уже позвонил.        – Когда отправляться?        – Лучше бы прямо сейчас, но принимая во внимание некоторые организационные вопросы... По готовности.        Шеф не перестаёт удивлять – штатский человек, а такое глубокое понимание сути воинской службы! Знает, что без обмытия никак нельзя обойтись. Но это уже без него.        – Наши обязанности там?        Николай неторопливо допил коньяк и ответил:        – Вы не должны допустить... Да чего там, просто сделайте так, чтобы меньше ваших попадало сюда. Вот и всё, в принципе. В остальном вольны поступать, как заблагорассудится. И это, без фанатизма, коллеги. В отделе развоплощения и утилизации тоже живые души работают. Штат я им, конечно, увеличу минимум втрое, но всё равно – не увлекайтесь геноцидом.        – Да я..., – проклятье, от нахлынувшей эйфории даже толком оправдаться не могу, а на расплывшуюся в довольной улыбке физиономию Израила лучше вообще не смотреть.        – И, тем не менее, – шеф улыбнулся и налил ещё по одной.        Мог бы и не говорить. Давненько не случалось у нас таких удачных заданий.        – Только вот о чём хочу попросить, – продолжил Николай. – Дело личного характера. Даже не знаю, как объяснить.        – Тут все свои, не стесняйтесь, – пришёл на выручку напарник. – Что нужно? Храм в Лондоне построить? Или на месте Лондона?        – Понимаете, – начальник оглянулся по сторонам и перешёл на шёпот, – меня бы там похоронить по-человечески.        – В каком смысле?        – В прямом. Сейчас мои мощи в Италии хранятся. Знаете, неприятно чувствовать себя музейным экспонатом.        – Привезти сюда?        – Нет, не надо. Просто похороните на родине.        – Это где, в Турции, что ли?        Николай грустно вздохнул:        – Если она дорога вам как память... Но при жизни я такой страны не знал.        Я посмотрел на Израила. Сидит, уставившись в стакан, а на лице кроме ехидной улыбки ещё напряжённая работа мысли читается. Видимо, тоже рассуждает: потерпит ли товарищ Сталин возрождение Византийского государства, и если да, то кто сможет претендовать на престол. Или должность? Скорее всего так, потому что две империи, пусть одна из них так ещё не называется – перебор. Тогда что, княжество? Нет, не пойдёт. Великое уже есть, а простые опошлены существованием всяческих Монако и прочих Люксембургов. Хотя, если память не изменяет, что-то слышал о предложении организовать на месте Турции Великую Армению. Кто там у меня из знакомых армян есть? Микоян? Нет, уж лучше Каганович. Если в профиль посмотреть, так вылитый армянин. Или не торопиться? Плюс-минус сто лет в нашем случае ничего не меняют. Ладно, там видно будет.        – Сделаем, шеф, – отвечаю Николаю таким же тихим шёпотом. – Вот только втроём быстрее бы справились.        – Имеете в виду Лаврентия Павловича? Да, он тоже может проходить между мирами. Если сумеете договориться с его начальством, ничего против иметь не буду.        – Я поговорю, не думаю, что такая большая проблема.        – Тогда на посошок?        Надо же, совсем обрусел. Я против тоста не возражал, действительно засиделись, поэтому с удовольствием выпил, краем глаза наблюдая, как хозяйственный Израил прячет за пазуху наполовину полную бутылку. Правильно, мало ли чего может приключиться в дороге? Правда, идти совсем ничего, но вдруг в бухгалтерии какие-нибудь неполадки? А заявиться в гости с пустыми руками просто неприлично. Нас хоть и поймут, но не одобрят.        Ну, прощай, товарищ Никола Чудотворец. Не знаю, когда увидимся в следующий раз. Сколько лет пройдёт? Про то только Господь ведает. Интересно, вспомнит ли он о нас? Чай не чужие... Ладно, что теперь, инда побредём...

        Житие от Израила

        Хорошо Гавриле говорить: «побредём». Сказал и смотался делать закупки для будущей экспедиции, свалив на меня самую тяжёлую работу. Преимущественно она заключалась в том, чтобы не щадя печени серьёзно поговорить со знакомыми из технического отдела и запастись на дорогу некоторыми мелкими безделушками, значительно облегчающими жизнь. Сам он, видите ли, не обладает достаточной степенью наглости для подобных мероприятий. Будто я обладаю.        Вся моя деятельность заключалась в посредничестве. Помните сказку про Иванушку-дурачка и серого волка? Вот, один в один. Чтобы получить три штуки ГБР-30 * в одной лаборатории, пришлось доставать им деревянные вставные челюсти Авраама Линкольна, которые, в свою очередь, сменял на коврик, погрызенный лично Адольфом Алоизычем после получения известий из Сталинграда. И дались технарям эти коврики, специально за ними к потенциальному противнику спускался, ладно для размена хватило случайно завалявшейся в кармане зажигалки. Той самой, с помощью которой разводили костёр под Джордано Бруно.        Не смейтесь, от сердца отрывал. Ковриков за войну много накопилось, только успевали менять, а раритетная зажигалка одна. Да, совершенно правильно, китайцы уже тогда владели секретом изготовления пластмассы. Этикетку, правда, пришлось содрать и выкинуть. А на случай неудачи был ещё в запасе оригинал доноса, написанного на графа Монте-Кристо в бытность его ещё Дантесом. Сам Александр Сергеевич написал по старой дружбе четыре часа назад.        Устал я сегодня, честное слово. Словно не в раю живём, а во глубине сибирских руд три нормы на-гора выдаём. И где Гаврилу носит? Казалось бы, чего проще, поговорить с Бенкендорфом. Так нет же, пропал. Хотя, чего плачусь? Если бы Гиви пришёл вовремя, мне ни за что не удалось бы попасть на склад. Невзрачный такой сарайчик у самых райских врат, куда Пётр складывает отобранное при входе оружие. Раньше и внимания не обращал, а сегодня как будто подтолкнуло. Ну что там можно изъять толкового у безгрешной души, стремящейся в вечное блаженство? Наверняка мелочь: ножи, кастеты, немного огнестрела... Раньше с мечами и саблями в основном попадали, но времена меняются.        И всё равно туда тянуло, даже отмычка подошла с первого раза и петли не скрипнули. Как оказалось, не прогадал. Всё же великая вещь – интуиция. Стеллажи с грудами плохо почищенного колющего, рубящего, ударно-дробящего, метательного и прочего хлама не впечатлили, хоть и высились до потолка. А вот за ними... Я сразу узнал маркировку на скромных зелёных ящиках и застыл в немом изумлении. Сердце радостно трепыхалось и норовило выпрыгнуть из груди. Только въевшиеся в подкорку привычки опытного хомяка и мародёра не позволили эмоциям взять верх над рассудком.        Осторожно щёлкаю замками, откидываю крышку и с трудом сдерживаю вопль восторга. Это они! В ящике лежали новенькие, в заводской ещё смазке автоматы ПБС-45. ** А в соседнем, если не ошибаюсь, подствольники СГ-7.*** Отец наш небесный, вот удача привалила! Так, а что у нас в цинках? Не может быть! Те самые патроны «Фигли 7,62/35» **** со специальной пулей ПВС,***** засекреченные даже от своих. Любовно поглаживаю находку, и оружие благодарно само тыкается в руку. Лепота!        Ещё раз внимательно осматриваюсь. Ничего не забыл? Забыл... Незаслуженно обиженный невниманием ящик всем своим видом выражает укоризну и распахивается при первом же прикосновении. Нет, гражданскому человеку никогда не понять меру и глубину моего счастья. А оно вот, рядом, только руку протяни. И выглядело счастье точь в точь как БОНЖУР-32******.        Одной рукой я лихорадочно снаряжаю магазины, а другой машинально начал чистить автоматы, снимая заводскую смазку. Даже после неполной разборки оружие продолжает восхищать и выглядеть по-прежнему грозно. Шомпол так и просит воткнуть его кому-нибудь в ухо. Хищник!        Интересно, кто это притащил сюда это богатство? Наверняка кто-то из наших. Вариантов немного – либо банально стырили прямо с центрального хранилища и припрятали вылежаться до лучших времён, либо... Да что я себе башку забиваю, какая разница? Главное – мы вооружены, опасны и ужасны. Врагам можно начинать трепетать и разбегаться. Я иду искать!        * ГБР-30 Гнев Божий, ручная модификация, тридцатизарядный.        ** ПБС-45 Автомат противобесовской, со складывающимся прикладом.        *** СГ-7 Подствольный гранатомёт Сила Господня, седьмая модель.        **** Фигли 7,62/35 Патрон фирмы «Фауст и Гёте» летального исхода.        ***** ПВС Пуля «Пипец всему» самонаводящаяся.        ****** БОНЖУР-32 Боеприпас огня небесного, жестокоубивающий, реактивный. Калибр 32 мм.

        Глава пятая

        Война,        Работа спецназа.        На небе рыдает божий клир...        Сергей Трофимов.

        Швейцария. Грозовой сентябрь 36-го.

        Война всегда начинается с неразберихи и бестолковой суеты. Особенно когда она начинается без объявления, когда коварный и вероломный противник нападает на две недели раньше установленного планом отражения агрессии дня. Кто бы мог подумать, что вместо утверждённого баварским генштабом первого сентября войска Австрии и примкнувшей к ней Италии откроют шквальный ружейно-пулемётный огонь по пограничным укреплениям уже восемнадцатого августа? Днём позже к ним присоединилась Швейцария.        И главное – без малейшего повода. Разве не смешно принимать за casus belli напечатанные в мюнхенской газете указы о назначении миланского и венского генерал-губернаторов, а также военного коменданта Берна? Они вообще случайно в прессу попали. Главный редактор уже сознался в глупой шутке и понёс заслуженное наказание – направлен с понижением руководить райисполкомом в Зальцбург. И это не понравилось? Всего сто двадцать лет прошло, как на венском конгрессе прикарманили городок, и уже своим считают. Жулики.        Как бы то ни было, начало войны складывалось не в пользу Баварского королевства. Хотя везде нападавшие были отброшены от границы, а дивизии добровольцев из Чехословакии и Галицийского каганата совместными усилиями штурмовали Вену, на основных фронтах дела шли из рук вон плохо. Наступление на Женеву наткнулось на грамотно спланированную оборону, прорвать которую можно было только при помощи танков. А они, как назло, застряли в Тюрингии, куда их в ожидании внезапного нападения послали ловить летучие банды Гудериана. Командующий группировкой майор Роман Григорьевич Карасс поставленную задачу с блеском выполнил и вёз в подарок своему королю фуражку быстроногого Гейнца, но техника безнадёжно запаздывала.        Эммануил Людвиг фон Такс был отец солдатам, потому собрал всё более-менее бронированное и способное передвигаться самостоятельно, чтобы помочь застрявшей у Женевского озера пехоте. А спустя три часа с размаху стукнул кулаком по броне догорающего МС-1 и взвыл, размахивая обожжённой рукой:        – Ну и чем я теперь буду ломать эту проклятую баррикаду?        Танковое сражение застопорилось ввиду полного отсутствия танков. Их и было не так много, да ещё половина тупо сдохла в горах... Остальные сгорели на подходах к городу банкиров, часов, сыра и шоколада. Последнюю машину сожгли бутылками с горючей смесью прямо у баррикады, преграждающей дорогу к хранилищу банка UBS.        – Таки что-то надо делать, товагищ коголь! – взмолился чудом спасшийся механик-водитель Абрам Рубинштейн. Покидая горящий танк, он получил по голове падающей крышкой люка и сильно прикусил язык, отчего начал говорить с забавным, но никого не удивившим акцентом. – Пока мы тут стоим, эти поцы делают свой гешефт и гадуются! Эх, мне хотя бы тгактог.        – Да, – согласился фон Такс. – Трактор сейчас совсем не помешает. Соломон Борухович просто не поймёт и будет смеяться, если я позволю увести у себя из-под носа практически народное достояние. Ну что, Абрам, пойдём в атаку?        – Пешком? – механик-водитель непонимающе смотрел на командира.        – У тебя есть другие предложения? – король грустно улыбнулся и повернулся к баюкающему раненую руку радисту: – Ганс, передайте... А, чёрт, протрубите общий сбор.        – Чем, ваше величество? Наш горн сгорел в танке вместе с рацией и гармонью товарища Рубинштейна.        – Хоть на губной гармошке играйте, приказ должен быть выполнен.        – Яволь, мой король!        – То-то же. Абрам, а где моя фляга?        Рубинштейн трагически закатил глаза, но молча отдал требуемую ёмкость, проигранную накануне в шашки. Постепенно, маскируясь в складках местности, подтянулись бойцы, ориентируясь на знакомый сигнал в странном исполнении. Идти в атаку без танка никому не хотелось – три ряда проволочных заграждений, сложенные за ними мешки с песком и гнусно хрюкающий древний, с той войны ещё, «льюис» не оставляли никаких шансов. Ладно ещё мин не было – в цивилизованной Европе не принято портить уложенную сто лет назад брусчатку. Только легче от этого не становилось – верная смерть.        – Есть такое слово – надо! – хлебнув из фляги и занюхав рукавом, фон Такс отметил, что Рубинштейн тоже предпочитает национальные напитки. Русского человека сразу заметно. Потом пустил водку по кругу, откашлялся и начал свою вполне возможно и последнюю речь: – Товарищи зольдатен унд официрен, в то время как наши братья...        И тут раздался крик, от которого враги обычно в панике выпрыгивают в окна, а друзья расправляют плечи и смотрят на жизнь гордо. Кричал оставшийся в боевом охранении рядовой Иоганн Шмульке:        – Русские идут!        Его величество замолчал, облегчённо вздохнул и украдкой смахнул пот со лба. Пришло не просто подкрепление. Это – спасение. Это – победа! Как минимум.

        Матерясь и потея русские, тащили два огромных железнодорожных контейнера. Из-под самодельных деревянных полозьев валил густой дым, а внутри что-то громко и мощно билось в металлические стенки.        – Капитан Небейвнос, десятый парашютно-десантный ударный батальон. Армия обороны Галицийского каганата, – молодцевато откозырял здоровенный офицер с выбивающимся из-под берета оследенцем, щёлкнув каблуками высоких шнурованных ботинок. – Увидели вас с горы, пришли на помощь. Вот. Хлопци, развертайти клетки до баррикади!        Солдаты в пятнистых комбинезонах, но с сине-белыми клетчатыми шевронами Баварского королевства с громким пыхтением развернули контейнеры в нужную сторону. Пулемёт противника снова открыл огонь, но пробить толстую сталь с такого расстояния было проблематично.        – Какие это, пгостите, гусские, – мрачно пробормотал под нос Абрам Рубинштейн, пряча под комбинезон командирскую флягу. – Где один этот гусский пгойдёт, там таких, как я, тгоих уже надо...        – Значит, так, – начал капитан, не обращая внимания на причитания механика-водителя, – группируемся за контейнерами и не высовываемся. Кто поймает пулю в лоб – лично придушу мерзавца. Да, трохи толкаем, подходим поближе, потом прорываем заграждения и всё. По вашей команде, конечно. Вы же у нас старший по званию, товарищ король.        В фон Таксе от неожиданности – ещё бы, совсем недавно помирать собирался – вдруг проснулось прошлое:        – О, я-я, натюрлихь, ихь бин официр. Но как есть быть мы прорыфайт провольока?        – Да це усё ерунда, прорвём. Я с ихнего зоопарку... Мы же как раз тудой и десантировались...        – Вы фсять там панцер? – удивился король, попутно раздавая указания своему поредевшему батальону, в котором даже и до неудачного штурма укреплений была всего одна рота.        – Танк, танк, панцер-ху... хм, простите, херанцер... А ну, навались, толкаем, мужики!        Прячась за контейнерами, они шли по неровной брусчатке. То и дело чья-нибудь нога проскальзывала на политых потом камнях, и весь путь сопровождался отборнейшими ругательствами на трёх языках. Это Абрам, неудачно приложившись носом о выступающие сзади полозья, вспомнил слова, слышанные только в самом раннем детстве. Видимо, это физические нагрузки благотворно повлияли на память Рубинштейна.        До баррикады оставалось метров тридцать, и Небейвнос повернулся к фон Таксу:        – Командуйте, товарищ король.        – Чем?        – Нами.        – А... Тогда приступить к операции.        – Есть! – капитан опять козырнул. – Петро, Гриня, открывайте. Стой, куда под пулемёты? Не лезьте, так обойдёмся, там спереди засовы совсем хлипкие. Сзади окошки открывай.        А потом скомандовал двум стоящим наготове бойцам с примкнутыми к трёхлинейкам штыками:        – Иван, Мустафа, колите!        После оглушительного визга, отдалённо напоминавшего поросячий, только многократно усиленный, передние двери контейнера будто взорвались изнутри. Засовы выдержали, но вот петли попросту вырвало вместе с куском стенки. Два огромных разъярённых носорога – недавнее приобретение Женевского зоопарка – вырвались на свободу. Не замечая колючей проволоки, очередей в упор и близких гранатных разрывов, они смели баррикаду вместе с пулемётчиками и ещё минут десять гонялись за уцелевшими защитниками. Всех затоптать не получилось – многочисленные пулевые и осколочные ранения сделали своё. Две гигантских туши упали, но в прорыв уже бросились баварские и галицийские солдаты.        – Пленных нихт! – завопил его величество, первым ворвавшийся в здание банка UBS.        После недолгой зачистки помещений Эммануил Людвиг выбрался на свежий, пропахший пороховым дымом воздух и подошёл к умирающему носорогу.        – Ты есть герой! Ты сделать подвиг, храбрый жифотный! – провозгласил он.        Голова зверя дёрнулась в агонии, ударив рогом в королевское бедро. И последнее, что успел крикнуть фон Такс, было:        – Ты есть гнида! Ихь штребе!

        Через два часа на озеро приводнился небольшой гидросамолёт и, негромко ворча мотором, подрулил к берегу. Вот он чихнул пару раз, плюнул сгустком чёрного дыма, винт остановился, и на поплавок вылез лётчик.        – Ну, чего вытаращились? Давайте сюда вашего короля!        – Земляк? – Абрам Рубинштейн встрепенулся, услышав знакомое волжское оканье.        Пилот смерил его оценивающим взглядом:        – Возможно. Ты как раз в профиль на стерлядку похож. Знаешь что, землячок, лезь сюда, будешь сопровождающим.        – Я?        – Ну не я же! Да не бойся, долетим, и не таких возили.        Тут Абрам окончательно опознал лётчика, чьё лицо сразу показалось очень знакомым. Точно, видел в газетах.        – Простите, Валерий Павлович, может, мне лучше своим ходом?        – Не умничай, сержант.        Чкалов был недоволен. Мало того что его не отпустили добровольцем в действующую армию, так ещё по распоряжению товарища Сталина борт номер один задействовали в эвакуации раненых. Самолёт совершал регулярные рейсы между Мюнхеном и Брестом, где располагался ближайший приличный госпиталь, но истребители сопровождения не позволяли сделать чего-нибудь героического. Поэтому, когда по радио сообщили о ранении баварского короля, Валерий Павлович ухватился даже за такой призрачный шанс. Но и тут не повезло. В смысле, наоборот, никаких происшествий не случилось. А жаль...        Баварцы совместно с десантниками (причём последние, как самые закалённые, стояли в воде) осторожно погрузили носилки с фон Таксом, так и не пришедшим в себя, в пассажирский отсек. Следом чуть не силой запихнули Рубинштейна, мотивируя это тем, что такая фамилия гораздо ближе к медицине, чем Небейвнос или Шмульке. Тем более капитан без парашюта в хлипкий самолётик залезать категорически отказывался. Суеверный, наверное. И как таких в десантные войска берут?        После взлёта Абрам почувствовал себя очень плохо. Нет, не физически, тут как раз было всё в порядке, а морально. Сидеть на откидном стульчике и ощущать под задницей пару километров пустоты было как-то не совсем уютно. То ли дело танк, когда кругом броня и всё по фигу. И если поймаешь бортом снаряд, это всяко милосерднее, чем падать с такой высоты. Результат, в принципе, один и тот же, зато не стыдно на том свете за испачканные подштанники. Хотя здесь немного комфортнее, вот чего не отнять. Даже окошки есть. Интересно, они открываются? Раненому командиру не помешал бы свежий воздух.        Заботливый механик-водитель поправил шинель, укрывающую короля, и, не вставая с сиденья, потянулся к иллюминатору. Нет, закрыто намертво. А там что за хреновина? Может, это и есть защёлка? Рубинштейн поднялся, чтобы заняться вопросом вплотную. Нет такой техники, которая не сдаётся советским танкистам! Но тут его взгляд зацепился за что-то, чего вообще не должно было быть. Во всяком случае, здесь.        – Товарищ Чкалов, там... там... там...        – Чего кричишь? – обернулся Валерий Павлович.        – Там это, – Абрам ткнул пальцем в сторону иллюминатора. – Баба.        – Голая и на крыле сидит?        – Да, а вы откуда знаете?        – Не обращай внимания. Обыкновенная валькирия.        – Кто? – глаза у Рубинштейна округлились до полной невозможности.        – Не приходилось слышать? Счастливчик, а мне надоели как собаки. И чего вьются вокруг женатого человека? Примета, правда, хорошая. Если рыжая, то к медали, а блондинка – бери выше, к ордену, – Чкалов скосился на иконостас на своей груди и уточнил: – А это хоть какая?        Абрам заглянул в иллюминатор ещё раз:        – Старая, с титьками до колен и седая. На голове тоже седая. Такие к чему попадаются, не к посмертному награждению?        Валерий Павлович, суеверный как все лётчики, не успел обругать не в меру болтливого пассажира. Прямо по курсу вдруг что-то вспыхнуло ослепительно со страшным грохотом, всё вокруг завертелось, расплылось, а потом пропало в ещё одной вспышке...