Текст книги "Гравировщик и Рита (СИ)"

Автор книги: Владимир Прудков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

  Она притомилась бегать и опять опустилась на диван.

  – Вижу, живете безбедно. И всё вам, Глеб Константиныч, досталось легко. На блюдечке с голубой каемочкой. Поэтому всё по фигу. Даже, если со временем ваша мебель истлеет и рассыплется, вы не обратите внимания... Знаете, что такое счастье? Когда всё, что душа желает, имеется в наличии. Или, вариант два: когда душе ничего не нужно. Вы счастливый человек по варианту два.

  Шаров промолчал. Ему захотелось крикнуть: "Ты мне нужна!" Она заторопилась домой, вспомнила, что ее ждут с отчетом родители. Он вышел с ней в коридор и хотел проводить до подъезда, но Рита сказала, что не надо: "Вы устали". Из комнаты, словно невзначай, появилась Виктория Павловна, что-то начала перебирать на своей тумбе и перевешивать на своей вешалке... Рита подождала.

  – Ну и вредина, – шепнула она. – Не уходит. Она с вами, что ли, разделяет ваше ложе?

  – Нет, – ошеломленно сказал он. – Она же намного старше.

  – Не убедительно. Сейчас немало состоятельных старух, живущих с молоденькими ребятками. Ладненько, целуйте меня при свидетелях.

  Потянулась к нему. Он прикоснулся к ее лицу губами, попав чуть сбоку от носа. Рита в последний раз улыбнулась: "Что вы меня щекочете?" – и скрылась за дверью.

5. Ехал Грека через реку

    Когда-то мальчик Глеб вел дневник и, если день прошмыгивал незаметно, записывал: «Сегодня ничего существенного не случилось». Так и сейчас дня три кряду мог записывать, что ничего существенного не произошло. Рита не выходила на связь. Оно, конечно, и раньше выдающиеся события в его жизни редко случались, но сейчас он ждал большего. Не решаясь надоедать девушке звонками, спускался во двор, караулил на скамейке. Дворник Моисей однажды подозвал, поглядел вприщурку и протянул спички. «Помоги прикурить». В его зубах торчала нераскуренная сигарета. Шаров послушно зажег спичку, но ее тотчас погасил игривый летний ветерок. И вторая попытка окончилась неуспешно.

  – Ладошки шалашиком сделай, – подсказал дворник.

  Сделал, и Моисей с третьей попытки прикурил.

  – Так-то лучше. Ты делаешь успехи, парень, – он вполне культурно, в сторону, выпустил густую струю дыма.

  Глеб не понял, зачем дворник просил прикурить, мог ведь и сам. Наверно, не хотел расставаться с метлой. И похвалил непонятно за что. "Про какие успехи толковал? – задался вопросом Шаров. – Про те, что я освоил нехитрую науку прикуривания?"

  Как-то вечером зашла Виктория Павловна и взволнованно известила, что приезжает дочь с новым мужем, очень серьезным молодым человеком, экономистом по образованию. Он официально развелся с прежней женой и готов зарегистрироваться с ее дочерью. И она, мать, надеется, что на этот раз все надолго и всерьез. Но вот беда: им негде жить, и пока они остановились в гостинице.

  – Глеб, голубчик, вся надежда на вас, – она вытащила из рукава халата платок и промокнула глаза.

  Шаров наморщил лоб и припомнил дочь Виктории Павловны. С ней он почти не общался. Она то приезжала, то уезжала. По странной случайности ее тоже звали Ритой. "Значит, Рита-два в очередной раз замуж выскочила", – зафиксировал в уме и спросил, не понимая:

  – А чем я могу помочь?

  – Вы можете временно уступить одну комнату, – пояснила соседка. – А уж я вам буду так благодарна! Мы с вами добрые соседи, дружим уже во втором поколении. Я знала вашу мать и вашего отца. Ваши замечательные родители, не задумываясь, пошли бы нам навстречу.

  – Конечно, пусть вселяются, – поддался он. – Только как сделать? У меня же комнаты смежные.

  Виктория Павловна обрадовалась его согласию, спрятала платочек и сказала, что проблема разрешимая, она все обдумала. Пусть он уступит молодоженам спальню. Дверь туда можно закрыть и даже забить, а со стороны ее секции проделать новый вход. Там стенка тонкая, гипсолитовая, она проверяла, и все хлопоты берет на себя.

  Позже он анализировал: "Гм, проверяла... Значит, не сомневалась в моем согласии?" И еще вспомнил, что соседка не могла знать отца, так как поселилась сюда по обмену лет через пять после того, как папа умер. Ну, может, слышала о нем от мамы. Быстро же добилась, чего хотела. Что-то похожее на досаду ощутил он. Не то, что пожалел комнату: пока действительно не нужна. Но как ловко провернула! Как по нотам. И так ли уж ему "не нужна комната"? А вдруг в скором будущем понадобится?.. Правда, Виктория Павловна и не просила надолго. "А на какой срок сняла?" – задал себе вопрос и не смог ответить.

  На другой день, вернувшись домой к вечеру, обнаружил, что в его спальне зияет огромная дыра и в эту дыру видны апартаменты соседки. Она появилась в проеме и со смущенным видом сказала:

  – Мы уже тут начали перестройку в ваше отсутствие. Вы уж извините за оперативность. Рабочие пришли, а вас нет.

  – Да ладно уж...

  – Нам пришлось кое-что передвинуть из вашей мебели. Еще раз извините.

  А следом в проеме появилась маленькая девочка Виолетта со смешными косичками и радостно продекламировала:

  – Ехал Грека через реку!

  – Видит Грека в речке рак, – продолжил Шаров.

  – Сунул Грека в руку реку!

  – Рак за реку груку цап.

  Виолетта засмеялась и захлопала в ладоши, обрадовавшись, что он ошибся.

  Через день реконструкция завершилась. Комнату отгородили, а все вещи и кровать перенесли в гостиную, теперь ставшую также и спальней, а может, складом с мебелью.

  В пятницу, поздно вечером, он услышал долгожданный звонок, и звонкий голос Риты спросил:

  – Алло, алло, Глеб Константиныч, вы куда пропали?

  Шаров на секунду онемел. Это ж она пропала, а не он!

  – Никуда не пропадал.

  – Ну, в общем, я по вас соскучилась и завтра готова встретиться. Запаситесь провиантом, мы весь день проведем на реке. Вы слышите?

  – Да-да, запасусь, – обрадовано заверил он, представляя себя неведомым Греком, которому предстоит переезжать через реку, полную раков.

6. На пути к цели

    И в субботу опять прогулял, не появившись вовсе в «Райских кущах». С утра сходил на рынок, запасся «провиантом», а потом вместе с Ритой отправился к набережной. Жара плавила асфальт, стреноженные автомобили чихали в пробках, и спасение от перегрева и передоза ароматных испарений можно было найти только здесь – на водных просторах.

  Шаров надел на выход светлую рубашку с короткими рукавами и простенькие джинсы. Рита облачилась в тесную майку, похоже, номера на два меньшую, чем подходила для её форм. Голову от настырных солнечных лучей защищало широкополое сомбреро; вместе с темными очками оно делало девушку похожей на иностранную туристку, прибывшую невзначай из Аппенин.

  Поспешая к реке, Рита рассказывала, что туда же должна подойти или подъехать ее лучшая на сегодняшний день подруга – "белокурая бестия", с которой запросто можно привлечь падких на развлечение мужчин, действуя на контрасте.

  – Но вы чего не подумайте, Глеб Константиныч, это я так, о наших девичьих мечтаниях... Хотя, признаюсь, по крайней мере один раз это уже сработало. Маринка должно подгрести не одна.

  Долго стояли в конце городского пляжа и ждали. Никто не появлялся. Рита, поглядывая вверх на набережную, продолжала откровенничать:

  – Вообще-то, Глеб Константиныч, этот мужчинка, которого мы подцепили, сначала на меня глаз положил, но я... короче, уступила, сами догадайтесь почему.

  У него радостно застукало сердце. Сообщение Риты можно трактовать так, что она уступила кого-то подруге, потому что есть он, Глеб Шаров!

  – Что-то их не видно, – продолжала она. – Или они опаздывают, или мы опоздали...

  – Рита! – в настроении предложил он. – Так, давайте, я сам вас покатаю.

  – А вы разве умеете? – Рита удивилась, одарила внимательным взглядом, и Шаров опять порадовался, что всё предусмотрел и разузнал заранее.

  Знакомый лодочник, который на этот раз почему-то хромал не на левую, а на правую ногу, повел их к причалу и отстегнул "самую наилучшую", как он выразился, лодку. Не скрываясь, с удовольствием обозрел Риту и выдал ей комплимент: "А ты гарная дивчина!" Напоследок сопроводил напутствием:

  – Ракомендую грести уверх по течению. Ежели обессилитесь, река сама принесет вас назад.

  Шаров посадил Риту на нос, толкнул сколько хватило сил лодку и заскочил сам. Вскоре очутились на середине; он приналег на весла, и лодочная станция стала медленно уходить назад. Тяжело грести против течения, и хорошо, что сделал несколько тренировочных вылазок.

  Солнце, наверно, поставило своей целью вскипятить воду в пеке и спалить берега. Рита объявила, что пора "разоблачаться". Стянула с себя джинсы и майку. Шаров сразу заметил, что лифчик и плавки ей тоже маловаты – возможно сохранились с прошлого сезона, а Рита, скорей всего, не сидела на диете. Но он постарался не смотреть на нее – хотя очень тянуло. Даже, стесняясь, опустил голову и еще яростней заработал веслами. Какой-то джигит на моторке пронесся совсем рядом, наверно, тоже хотел поглазеть на Риту. Лодку сильно закачало в поднявшихся волнах.

  – Ой! – воскликнула девушка, цепляясь за борт. – Глеб, а вы плавать-то умеете?

  Он поднял голову и взглянул на берег, до которого, казалось, далеко-далеко. Отвечая, повернулся к ней и опять увидел ее всю, бронзовокожую, в узеньких плавках и в экономном лифчике, чуть прикрывавшем грудь.

  – До берега должен дотянуть. Можно ведь комбинировать способы. – Он спохватился, что беспокоится о себе. – А ты, Рита?

  – А мне без разницы: я по воде, как посуху. – Она засмеялась. – Что же вы не раздеваетесь?

  – Плечи могут сгореть. Я потом, – он стеснялся худого нетренированного тела; правда, учась грести в прежние дни, загорел, но и загар вышел какой-то некрасивый – местами красного, местами рыжего цвета.

  Она вытянулась на носу лодки и прикрыла лицо шляпой: ее длинные загорелые ноги почти доставали до ступней гравировщика. Он греб старательно, сильно и достаточно умело. Иногда, правда, случались сбои: весла то зарывались глубоко в воду, то скользили почти по воздуху, поднимая веер брызг. Дыхание стало учащенным, капельки пота появлялись на лбу и, минуя брови, текли по щекам. Изредка он слизывал их языком. Но как ни трудно, испытывал почти блаженство. Изредка поглядывал на Риту: спит, что ли? Может, провела бессонную ночь и теперь, вполне доверяясь ему, безмятежно отдыхает рядом.

  В последней тренировочной вылазке Шаров достиг пустынного острова, лежавшего посреди реки. Туда он и направлялся сейчас. "Выдержу ли? – спрашивал себя и оптимистично отвечал: – Выдержу!" Передвигались едва ли быстрее медленного бредущего пешехода.

  Город остался позади. Рита вдруг поднялась:

  – Уф, разморило. А ну-ка, Глеб, живо уступите мне весла!

  После недолгого препирательства, он встал, а Рита шагнула навстречу. Лодку сильно качнуло, и он невольно схватил ее за плечи. И тотчас, сконфузившись, отдернул руки. "Обожглись, что ли?" – Рита шутила, Рита смеялась, и это его радовало. А гребла она на удивление ровно и сильно.

  Освободившись от весел, Шаров, наконец, разделся, сначала рубашку снял, а потом, спустя некоторое время, и джинсы. И ничего страшного! Она даже похвалила.

  – Вы как спартанец... Терпеть не могу толстяков!

  – А вот с полмесяца тому назад тебя провожал один такой... упитанный, – вырвалось у него.

  – Все-то вы знаете, – Рита погрозила ему пальцем. – Это был не самый удачный эпизод моей биографии.

  Они поменялись местами еще раз, и опять ему пришлось приобнять ее. Наконец, впереди по курсу появился заветный остров.

  – Мы у цели, – объявил он. – Я тут уже высаживался.

  – Премилое местечко, – оценила Рита.

  Однако когда подплыли ближе, за борт лодки вдруг кто-то уцепился, подтянулся и уставился на путешественников круглыми глазами, показавшимися из-за стекол акваланга огромными...

  Рита вскрикнула. И Шаров вслед за ней поддался панике. Почему-то подумал: а не преследует ли девушку тот самый "хирург", с которым он встречался у главпочтамта. Но незнакомец никаких враждебных действий не предпринимал. Рита успокоилась и даже пошутила:

  – Личико покажи...

  Молодой безусый парень на секунду задрал маску, загоготал от избытка чувств и опять ушел под воду.

  Увы, остров оказался обитаемым. С одной стороны уже дымил костер, с другой надрывался магнитофон. Шаров причалил с той стороны, которую от других отдыхающих закрывали заросли тальника.

7. Идея вечного кайфа

Лодка ткнулась носом в песчаный, пологий берег. Дружно вытащили на сушу посудину. Жарились на солнце, купались и потом, сильно проголодавшись на свежем воздухе, сели обедать. Шаров расстелил одеяльце, вытащил из лодки сумку с продуктами, накрыл на «стол». Ели красные помидоры, взятые им с утра пораньше на рынке, вареную курицу, фрукты, запивая их светлым вином. Насытившая Рита, легла животом кверху, прикрыла глаза рукой и попросила:

  – Расскажите что-нибудь о себе, Глеб.

  – Да что рассказывать-то? – он затруднился с ответом.

  – Я почему-то уверена, что вы с детства были прилежным мальчиком и наверняка имели красивый почерк. Не это ли определило ваше нынешнее занятие?

  – Да. Я еще в школе увлекся гравировкой. А после школы устроился на завод. Мы на космос работали, ну и на оборону, конечно. Теперь-то, можно говорить об этом в полный голос. Сейчас там бытовуху гонят. А я оказался не нужен и меня сократили. Хорошо, нашелся знакомый, он и помог мне устроиться в "Райские кущи".

  – Ого, в каких сферах вращаетесь! – воскликнула Рита. – Ваш знакомый – владелец магазина?

  – Да нет, он сосед Романа Федоровича Пулатова, нашего директора, – пояснил Шаров.

  – Ну и как с заказами?

  – Всегда есть. Да и ребята с завода не забывают, заходят. Даже из других районов приезжают.

  – Ну ясно, – усмехнулась Рита. – На халяву-то.

  – Нет, ошибаешься. Рассчитываются сполна. Хотя я и пытаюсь отказаться. Сейчас их завод на ладан дышит, платят мало, а я без работы не сижу. И все же, они обращаются ко мне как раньше. Как бы продолжают шефствовать надо мной.

  – Глеб Константиныч, я припоминаю, вы мне талдычили о любимой работе. А сами пристроились, где не пыльно, и рады.

  – Ну, почему же, Рита. Мне интересно. И не в тягость. Знаешь, всякое бывает. Иногда обращаются даже те, кто и писать толком не умеет. Мне, как минимум, грамотным надо быть.

  – А как максимум?

  – Поэтом, – пояснил гравировщик. – Просят, чтобы я в стихах выразил.

  – Ну, так это просто, при вашей-то библиотеке. Всегда можно что-нить подобрать.

  – Да, случается, подбираю. Заказчики остаются довольны. А иногда вплоть до запятой на своём настаивают. А сами такое загнут, что и Жванецкому не снилось. Один, например, пожелал подруге суицидальной радости. Вообще, я заметил, что многие, желая себя показать, начинают к месту и не к месту лепить иностранные слова. А один клиент целую поэму накатал. Я ему говорю: не войдет поэма на вашу чашку. Тогда он попросил вычислить, какая площадь нужна. Я прикинул: не менее двух тысяч квадратных сантиметров. Он сориентировался и другой подарок купил...

  – И что это было?

  – Мельхиоровый поднос.

  – А поэму запомнили?

  – Тебе, возлюбленный, я песнь пою. Я весь горю, я весь во вкусе, тебя безумно я люблю... Ну, и так далее.

  – Возлюбленный? – удивившись, переспросила Рита. – А клиент, говорите, мужчина?

  – Ну да.

  – Сдается мне, Глеб Константиныч, что вы обслужили гомосека, – сделала она вывод.

  Он привстал, отломал от куста веточку и передал ей.

  – Напиши что-нибудь, Рита. Или распишись.

  Она старательно нарисовала на песке сердечко, а ниже замысловато расписалась. Он взял прутик, пронзил сердце стрелой и, цепко прищурившись, повторил её подпись.

  – Ну, Глебушка! – восхитилась Рита. – И пошто вы в гравировщиках застряли? Имея такой талант, вполне можно стать аферистом!

  – Да какой там талант...

  – Не спорьте. У вас поразительное чутье на размеры и форму. Теперь я, кажется, понимаю, почему вы запали на меня. Клюнули на идеальные пропорции, да? – Рита с легкостью поднялась и раскинула руки. – Ведь идеальные, да?

  – Идеальные, – согласился он, не отводя от неё взгляда. – Как на рисунке Леонардо Да Винчи.

  – Не знаю, о каком вы рисунке, – она закинула руки за голову, поправляя волосы. – Но теперь, когда вы подтвердили, я буду чувствовать себя Мадонной.

  – Мадонну многие художники изображали. Ты, Рита, какую имеешь в виду?

  – Синьору Чиколине. Такая вроде бы у неё настоящая фамилия. Она итальянка по происхождению. Жила в бедности в родной деревне, пока не перебралась в Америку. Прошла через не одни руки, а сейчас – звезда номер один. Представляете, ей уже за пятьдесят, а она не стесняется прилюдно свои телеса выставлять... Ладно, вставайте и вы; пойдемте искупнемся еще раз. Остудим маленько нашу плоть.

  Они барахтались, брызгались, потом опять жарились на песке. Рита подремала, открыла глаза и посмотрела на ясное небо.

  – Вот так бы жить да жить и ничегошеньки больше не надо... Понимаете, о чем я, Глеб Константиныч?

  – Да, – немедленно откликнулся он. – Ты о ценности жизни. Но она дается каждому бесплатно, поэтому как бы не учитывается. Гораздо выше ставятся другие ценности, которые имеют эквивалент в золоте, в рублях...

  – В баксах!

  – ...а они не к каждому прилипают. Мало кому даётся по трудам их и часто приобретается нечестно – воровством, махинациями. Да хоть бы и так: на морду – чулок, в руки – револьвер, и громовым голосом: "Это ограбление!"

  – Сами не пробовали? – засмеялась Рита.

  – Нет.

  – Тут вы правы, Глеб. Одни прозябают в дворцах, а другие кайфуют в бараках.

  – Да. И только смерть уравнивает всех. Благодаря ей напоминается, что жизнь – единственная ценность.

  – Вы думаете, что смерть нужна именно для этого? – Рита удивленно посмотрела на него. – Да вы мне настроение испортили своими рассуждениями! И лично я не думаю, что смерть – окончательный итог нашей жизни. Мы еще поживем и после смерти. И жили до рождения. Вот я всеми фибрами ощущаю, что в прежней жизни обитала в водной стихии. Мама меня часто попрекает: то почему, доча, из ванной подолгу не вылезаешь?

  – Наверно, в прежней жизни ты была русалкой? – пошутил он.

  – Фи! С зеленым хвостом!.. Нет, лучше уж быть стремительной, изящной акулой... Ну, вы поняли, да? Мне по душе идея вечного кайфа, Глеб Константиныч.

  Солнце, описав в небе гигантскую дугу, пряталось в дальней лесопосадке. Решили возвращаться домой. Когда отчалили от острова, метрах в тридцати от них, на полкорпуса выпрыгнув из воды, промчался ярко-оранжевый катер. Впереди, за рулем, сидел плотного сложения сосредоточенный мужчина, а на заднем сиденье полулежала, разнежившись, худощавая девушка в темных очках, с развевающимися по ветру светлыми волосами.

  – Господи, да это ж моя Маринка! – Рита резко, едва не опрокинув лодку, вскочила на ноги. – Ма-ри-на! Ма-ри-на!

  Но девушка в катере ее не слышала – ревели мощные движки. Голос у Риты сорвался, перешел на хрип. Катерок легко обошел лодку и умчался к городу, превратившись в точку. Рита присела, ее лицо омрачилось; она покусала губы и сердито глянула на спутника.

  – А вы почему не помогли мне докричаться?.. – спросила с выражением крайней досады. Надолго примолкла. И только один раз нетерпеливо бросила: – Нельзя ли побыстрей?

  Шаров погреб во всю мочь, и их лодка, подгоняемая течением, через час достигла лодочной станции. Рита по-прежнему оставалась не в духе. Расстались молча. Так неудачно закончилась вылазка на природу. А как хорошо всё начиналось!

8. Хлопоты множатся

    – Алло, алло, Глеб Констатиныч! – кричала в трубку Рита.

  За окном шумела летняя гроза, выстреливая пучками молний и сердясь громом из-за неточных попаданий.

  – Да, да! – перекрикивая громы, кричал в ответ Шаров.

  – Вы знаете, что к нам в город приезжает звезда?

  – А, Чиколине, что ли? Та самая Мадонна?

  – Да, ну! Поедет она к нам. Нет, наша отечественная, Мурада. Будет петь в Концертзале.

  – Понял, – откликнулся Шаров, переждав очередной грохот за окном. – Бегу за билетами.

  – Опоздали, – электронная акустика в точности передала сожаление Риты. – Она в нашем городе дает всего один концерт, а билеты все распроданы.

  Опять он попал впросак. И озабоченно раздумывал, где взять эти чертовы билеты. Рита, впрочем, быстрей сообразила, и в трубке вновь раздался её голос.

  – А у вас в музыкальных сферах, случаем, знакомых нет?

  – Погоди-ка, – припоминая, прикинул он. – Кажется, есть. Да, Максим Ильич Чуковский, директор филармонии. Он приходится родственником моему отцу. Точно! Мама подсказала, когда Максим Ильич выступал по телику.

  – Но он-то вас знает?

  – Не уверен.

  – Ясно. Пример односторонней связи. Он вам родственник, а вы ему нет.

  – Ага, полупроводник, – попытался отшутиться Шаров.

  На самом деле ему было не до шуток. Ляпнул же, не подумав. А вдруг Рита пошлет наводить мосты? Ведь сколько лет уже прошло после того случайного разговора с матерью. В филармонии наверняка теперь другой директор. Да, может, и филармонии уже никакой нет.

  – Алло, алло, Глеб Константиныч, куда вы пропали? – опять беспокойный, будоражащий душу голос. – А вы знаете, не велика беда, что билеты распроданы. Их ведь обычно пере-рас-про-дают... Тьфу и не выговоришь сразу.

  – Понял! – ответил он, обрадовавшись. И не будь дураком, не стал больше расспрашивать, пообещал только, что билеты обязательно достанет.

  Гроза обессилела и теперь изливала свою злобу мелким, редким дождем. Шаров надел плащ, растопырил зонтик и пошел к Концертному залу имени Глинки, предварительно пополнив бумажник купюрами.

  Билеты перепродавали в вестибюле, у касс. Когда-то очень давно Шаров уже обращался к спекулянтам – доставал билет для А. М., пожелавшей сходить на концерт вечно модной Аллы Пугачевой, залетевшей в их город. Ну, все по-старому: спрос рождает предложение. Что ему сейчас предложат, какую цену заломят, то и выложит. Для себя-то он никогда не пользовался услугами этих шустрых, предприимчивых ребят, бытующих, наверно, еще со времен когда Колизея не был разрушен. Всегда обходился тем, что доступно всем. Питался, носил и смотрел то, что употребляют остальные. Хотя, возможно, ошибался. Большая часть людей ведь старалась употреблять как раз то, чего на всех не хватает. И, должно быть, в этом смысле он оставался белой вороной. Что ж, теперь надо перекрасить перья.

  Не успел оглядеться, как к нему подкатил молодой человек приятной наружности с дипломатом в руке.

  – Нужен билетик, да? – шепнул он. – Отойдемте.

  Шаров послушно последовал за ним. Парень открыл кейс. При этом огляделся, а Шаров подумал: "И чего опасается?". Ведь статью за спекуляцию давно отменили. Так с какой стати? Анахронизм? Генетическая боязнь, что "посадют"? Долго, однако, нашим людям придется еще выкорчевывать старое сознание. По капле из себя выдавливать раба. Привыкать, что это – бизнес.

  За два билета выложил десять раз по номиналу, и вышел, немного озадаченный и возмущенный. Ну, да пусть! Главное, задание Риты выполнил. Теперь, шагая с билетами в кармане, чувствовал себя счастливым обладателем пера жар-птицы. Можно и потревожить девушку.

  – Алло, Рита! Это я! Билеты купил!

  Вечером они сидели в просторном, шикарно отделанном зале, в третьем ряду, и вместе с другой публикой дожидались выхода на сцену Мурады – еще одной мадонны отечественного розлива. Вокруг располагалась в основном молодежь, но присутствовали также граждане среднего и почтенного возраста. На ряд вперед сидела древняя, с пергаментной кожей старушка. Она оглядывалась, отыскивая кого-то взглядом, и Шаров ясно видел ее линялые глаза с синими подкрашенными веками и черными наведенными бровями. Он думал, удивляясь: "Ничего себе... ажиотаж какой!"

  На сцене появились музыканты в ярких, переливающихся костюмах и заиграли веселое, бодрое. Выбежала и сама Мурада. Разлетающиеся волосы, разлетающаяся одежда, под которыми крепкая молодая стать. Во всю мощь грянули ударные. Шаров вжался в кресло, втянул голову в плечи. Слишком шумно, слишком много децибел. И уже кажется, что ударные молотят не вовне, а забрался барабанщик со всеми причиндалами прямо во внутрь черепушки и наяривает там во всю ивановскую...

  Рита в такт мелодии колотила ладошками по рукояткам сиденья. Зал безумствовал. Шаров оглянулся вокруг, рассматривая соседние и дальние лица, подкрашенную старушку, и поразился. Подумал: подведи Мурада всех поклонников к обрыву, скажи им: "Прыгайте, и вы спасетесь", – и все стадо дружно и послушно прыгнет в пропасть. Еще чуть-чуть и он сам, обезоруженный и плененный, захочет добровольно бежать к обрыву. Последний вопль саксофона. В толпе разгоряченных людей выбрались из зала, и Рита в возбуждении сообщила:

  – Она сейчас выйдет через служебный вход. Пойдёмте!

  Но не только им двоим захотелось посмотреть на Мураду. У служебного входа, не взирая на непогоду, сосредоточилась целая толпа. Пробираясь вслед за Ритой, гравировщик чуть не придавил пергаментную старушку. Она тоже силилась пробиться поближе. С ее век и бровей стекала краска. Идолопоклонство, туземцы на острове Пасхи! Шаров, заражаясь нетерпением других, припомнил, что где-то на Западе поклонники в буквальном смысле разорвали своего кумира. Автор репортажа так объяснил мотивы убийства: пока идол живой, он принадлежит себе, и только мертвым достается фанатам.

  Появилась Мурада. Но наши люди оказались не столь агрессивными, как зарубежные фанаты. Певица, слава богу, осталась жива и невредима. Да и кроме фанатов-поклонников здесь собралось много заурядных зевак. Так показалось Шарову. Да и сам он – такой же зевака. Довелось и ему, с близкого расстояния, разглядеть Мураду. Обыкновенное лицо, чуточку скуластое, милое. Она приветливо помахала рукой, одарила всех улыбкой и шустро забралась в поджидавший лимузин.

  Нет, Рита не сравнима. А кстати – где же она сама?.. Гравировщик всего на полминутки забыл про девушку, а она, вон уже где: выбралась из толпы и пошла по аллее прочь. Он догнал ее, распустил над ней зонтик и, желая узнать, какое Рита получила впечатление, заглянул в лицо. И вздрогнул. Мокрое лицо Риты исказили боль и гнев.

  – Рита, что случилось?

  – Боже ж мой! – сказала она. – Ну, согласна: сильный у неё голос. Да, признаю, лучше развиты голосовые связки. И за это ей всё? Все мыслимые и немыслимые радости жизни? А мне – кукиш без масла?

  Он вначале растерялся и слова не мог вымолвить. Однако молчать никак нельзя. Надо спасать Риту.

  – А мне не показалось, что у неё сильный голос. Наверно, наложение...

  – Какое еще "наложение"? – нервно выкрикнула Рита.

  – Ну, когда включают старые записи, а исполняющие только имитируют пение.

  – Ой, как вы длинно выражаетесь! Так бы и сказали: фанеру гонят. Тем более! По какой причине ей – всё, а мне – ничего? Чем я отличаюсь? Нет, все-таки Татьяна Львовна была права...

  Шаров не улавливал ход ее мысли. Татьяна Львовна, кто такая? Ах, да! Кажется, учительница истории, которая рассказывала Рите о прогрессивных французах прошлых веков... Он поднатужился и попытался возразить.

  – Но, Рита, так рассуждать тоже нельзя. А чем отличался Пушкин от нас с тобой? Нет, мы не должны опускаться до атомарного анализа. Так что давай оставим исключительных людей в покое. У них свои проблемы. Вспомни, о чем мы с тобой беседовали на острове...

  – Опять за своё? – она остановилась и, повернувшись к нему, ткнула пальцем в грудь. – Лучше скажите: вы сможете возобновить знакомство?

  – С кем?

  – Ну, с этим вашим родственником из филармонии.

  – Не-ет. И я не уверен, что он там по-прежнему работает. А в чем дело? Еще какая-то звезда к нам приезжает?

  – Звезда рядом с вами. Устройте для меня прослушивание. Я ведь тоже с детства пою. Даже, одно время, в школьном хоре запевалой ставили. И потом мне всего девятнадцать лет. Меня еще можно раскрутить!

  – Так... конечно.

  – И когда вы к нему отправитесь?

  – К кому?

  – Ну, к этому, вашему полупроводнику.

  – Хорошо. Схожу, – выдавил он.

  Сильно напрягла. Не представлял, что теперь делать. Разыскать Чуковского, добиться встречи с ним и сказать: "Здравствуйте, Максим Ильич! Я ваш родственник". Так, что ли? Не хватит наглости...

  Проблема решилась сама собой. В эти дождливые и пасмурные дни Шаров по вечерам сидел дома и чаще включал телевизор. И однажды по местному каналу передали о безвременной кончине заслуженного деятеля искусств, бессменного директора филармонии М. И. Чуковского.

  "Ну, слава богу", – подумал гравировщик. И тут же ужаснулся. Господи, до чего дошел! Рад смерти человека... Риту он все-таки известил об этом печальном факте.

  – Рита, такое дело. Максим Ильич скончался.

  – Ну, помер Максим и фиг с ним... А вы про кого?

  – Про директора филармонии. Ты же просила меня устроить встречу с ним.

  Но от той Риты, которая гневалась, уже ничего не осталось. Она посмотрела на Шарова с беззаботным изумлением.

  – Зачем?

  – Ну, организовать прослушивание.

  – А, это я так... загнула. Не в духе находилась, – ответила она. – Ну, подумаешь, в детском хоре пела. Все мы когда-то пели! Что было, то сплыло.

  Он облегченно вздохнул. Однако не прошло и минуты, как она нагрузила его другим воспоминанием.

  – Вообще-то наибольших успехов я достигла в танцах. В балетную студию одно время ходила. И сейчас еще иногда на дискотеках зажигаю. Даже, знаете, все вокруг бросают танцевать и пялятся на меня.

  – Да, ты удивительно пластична, – поддакнул он.

  – А-а, значит, тоже приметили!.. Так, если устроить для меня просмотр, то лучше по танцам. Глеб Константиныч, может, у вас имеется родственник в нашем опереточном театре? Или в ансамбле песни и пляски?

  – Нету, Максим Ильич единственный был, – ответил он и, опять же, попытался её утешить. – Но ты не унывай, Рита. Не всем же балеринами быть. У нас свои радости. Погода опять налаживается, с утра солнышко. А давай-ка еще раз махнем на наш остров?

  – И будем опять рисовать на песке?

  – И бултыхаться в твоей любимой стихии! – поддал он.

  – Плечи до сих пор от гребли болят, – пожаловалась она.

  – Да я сам! Ты будешь отдыхать весь день!

  – А вы опять наляжете на весла?

  – Ну, конечно, Рита.

  – И нас опять уделает Маринка? – с прежней раздраженностью вдруг выкрикнула она.

  Вон к чему подвела. Что-то неладное с ней творится. Да и сам он теперь не в духе. Похоже, начался проклевываться комплекс вины. Ведь из-за того, что появился на горизонте, Рита отказалась от внимания к ней мужчины, так ловко управляющего стремительным оранжевым катером...

9. Затмение

    Шаров переживал за девушку. Он, конечно, мог возразить: «Рита, да брось расстраиваться! Было б из-за чего!» Но не сказал ни слова, побоялся усугубить ее депрессию.