Текст книги "Время увядающих лилий (СИ)"

Автор книги: Владимир Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2

Герцогство Модена, поле боя близ Реджо-Эмилия, август 1493 года

Перелом в сражении наступает порой незаметно и далеко не тогда, когда это очевидно обеим противоборствующим сторонам. В битве при Реджо-Эмилия он наступил в тот момент, когда терция под командованием Винченцо Раталли добралась таки до французских батарей на их левом фланге.

Атака была проведена грамотно. Сначала раздёргали резервы франко-миланцев, заставив их бросить немалую часть пехоты сначала на выручку попавшим в устроенную западню, а затем на попытку парировать атаку терции Мигеля. Затем опять же на войска под командованием Мигеля Корельи Ла Тремуйль бросил успевшую чуток отдохнуть тяжелую кавалерию, присовокупив к ней и союзную. И вот тогда и только тогда была разыграна весомая козырная карта – не единственная, но очередная. Какая? Та самая атака на батареи, причём проведённая одновременно терцией Раталли и отрядом лёгкой кавалерии. Раздёргать противника, заставить его опасаться удара сразу с двух сторон… и ударить оттуда, откуда менее опасно, меньше риск попасть под залп картечи.

И это сделала конница, смяв немногочисленное охранение, захватив собственно батарею. Ну а на брошенные на выручку части арьергарда они и внимания не обратили, ими должен был заняться Раталли. Сдержать, заставить на время притормозить. На то время, которое потребуется, чтобы впрячь часть коней для перевозки главного трофея – около двух десятков орудий.

Вроде бы сражение становилось совершенно хаотичным, делилось на несколько отдельных схваток, но всё было не так просто, мне пока удавалось не терять управляющие нити.

Центр… Там воплощалась ситуация: «Не загоняйте крысу в угол, откройте для неё опасный, но всё же выход». Расстреливаемой огнём из орудий дали шанс уйти по тому же «коридору», по которому она попала в ловушку. Под обстрелом, теряя бойцов, но уйти. Ведь помощь то того… не пришла в том количестве, на которую можно было рассчитывать. А как только франко-миланские войска были вытолкнуты обратно, центр вновь стал единым, две части соединились. Потери да, были довольно большими, но у врага они оказались по любому больше.

Левый фланг. Флорентийцы неплохо отражали атаки сначала – хотя там они и были так себе, больше для отвлечения внимания – но затем, когда получили приказ активизироваться, бодренько так проявили себя. В классической манере, без каких-либо неожиданных тактических ходов, но сыграло свою роль то, что большую часть войск под знамёнами Медичи составляли собранные по всей Европе наёмники. А их воодушевить достаточно просто – предложить побольше денег, причём без толики лукавства, ну и не ставить под угрозу больших, реально больших потерь.

Здесь и сейчас эти два важных условия были выполнены. Оттого и получилось у Пьеро Медичи нужное время сдерживать противника, а потом изобразить, что и они вслед за правым флангом готовы перейти к активным действиям, готовы атаковать.

– Французские пушки уже тащат сюда, магистр, – выпалил пропылённый гонец, только-только соскочивший с лошади и подбежавший ко мне. Естественно, сопровождаемый пристальными взглядами охраны, ну так то дело житейское.

– А сами французы и миланцы… Та-ак, оттягиваются обратно, атаковать больше не хотят. Ого! И батареи со своего правого фланга начала пытаться утащить вглубь, вдобавок часть пехоты туда перебросили. Опасаются, что сейчас флорентийцы туда ударят. Правильно делают, что опасаются?

– Прикажете отослать гонца к герцогу Флорентийскому?

Асканио Росиенте был неплох как кондотьер, состоялся в качестве наставника для обучаемых и переобучаемых солдат, да и начальником охраны был компетентным. Вот только решать задачи более масштабного уровня… не его это и всё тут, совсем не его. Зато блеск глаз у Бьянки, явно поддавшейся эйфории, следовало пригасить. Ишь, воительница, так и хочется ей если и не сорваться отсюда в самую гущу сражения, то увидеть, как оно продолжится, перейдёт в ещё более горячую фазу.

– Ко всем уж тогда. Пусть флорентийцы продолжают показывать, что вот-вот начнут наступление. Гварнери оставаться на месте, укреплять оборону. Корелье – вернуться на исходную позицию, готовясь прикрывать Раталли, если на того попробуют напасть. Кавалерия пусть кружит рядом с терцией Раталли, заодно помогает прикрывать французские пушки, которые тащат сюда, к нам.

– И вы готовы отдать с таким трудом полученное преимущество?

Спросил то меня Росиенте, но отвечал я больше Бьянке, в глазах которой стояла какая-то прямо детская обида. Дескать, конфетку у ребёнка самым циничным образом отобрали, да не простую, а в яркой обёртке.

– Центр едва держится, самая боеспособная часть – венецианские наёмники – к тому же понесла значительные потери. Сочтут угрозу для себя слишком большой – начнут изображать полную усталость и провалят всё, что им поручим. Вы же не один год в кондоттах, сами наверняка так делали. Или ошибаюсь?

– Так и есть.

– Ублюдок Проди, – вспомнила Бьянка бывшего и ныне покойного кондотьера, – мог и просто так кондотту отвести. Но если опасность большая, так сделал бы любой. За золото сражаются, но не умирают. Но тогда они немного отдохнут и снова полезут на нас. Их ещё больше, чем нас.

– Зато они лишились половины артиллерии и части рыцарской конницы, – мигом парировал я, благо гонцы то уже направились по нужным адресам. – А у нас ещё хватит бомб и цепных ядер, чтобы вразумить атакующих. Да вы сами посмотрите… Не хотят наши враги биться головой о каменную стену. Ла Тремуйль умный, не будет рисковать удачным началом, он подождёт.

– Чего?

– Не чего, а кого, Асканио. Своего короля, который уже через пару-тройку дней окажется в Милане с двадцатью тысячами войска и сотней орудий в придачу.

Мои слова подтверждались. Заметив, что наши войска оттягиваются обратно, особенно терции Раталли и Корельи, французы с союзниками даже не попытались их преследовать, явно плюнув на частично потерянную артиллерию. Понимаю, их командиры уже столкнулись с незнакомым пехотным построением и оно не пришлось им по вкусу. Добавить к этому бомбы с цепными ядрами и новые возможности нашей артиллерии – в итоге получается крайне неудобный расклад, который следует ломать или собственными козырными картами или тупо численным превосходством. А учитывая, что свой главный козырь – предательство немалой части неаполитанцев – Ла Тремуйль уже выбросил на стол, то с крайне высокой вероятностью он склонится ко второму варианту. Иными словами, откатится назад и будет ждать прибытия короля с двадцатитысячной, хорошо вооружённой свитой.

Что делать нам? Примерно я уже представлял себе дальнейший расклад, но ему требовалось не то чтобы окончательно оформиться, скорее уж озвучиться в окружении основных командиров союзной армии и дождаться возможной критики. Разумной, стоит отметить, а не дурной… которую вполне мог устроить кто-то вроде покинувшего нас – и скатертью дорожка – Альфонсо, пока ещё короля Неаполя.

– Много тел…

– И много добычи, – подхватил слова Бьянки Росиенте, смотря на случившееся как кондотьер. – Что прикажете делать с добычей магистр? Её немало, отступаем не мы, а они. А ещё пленники.

– Карманы всем пленённым и мёртвым уже вывернули, это естественно. И вообще, с боя взятое – свято. Зато доспехи, оружие, немного лошадей и… пушки – это совсем другое дело.

– Это одобрят все, – кивнул Асканио. – Золото, богатое оружие и прочие ценности солдатам, а остальное идёт их сеньору.

– И дополнительная выплата за храбрость в бою. Вдобавок пленные…Тех, которые могут дать за себя выкуп, стоит опять же использовать. Но не сейчас, а чуть позже. Мало ли как обернутся дела, может придётся на кое-кого из своих обменивать.

Против подобного возражений не имелось. Я же, наряду с завязавшимся разговором. Не упускал из виду и творящееся на поле боя, которое по сути уже переставало являться таковым. Франко-миланское войско медленно пятилось, стремясь разорвать дистанцию, отойти подальше от Реджо-Эмилии. Наверняка в сторону Пармы, куда ж ещё! Там крепкие стены, там возможность, опираясь на город, дождаться прибытия второй, теперь уже более сильной части войска. Да и раненые нуждались в заботе пусть и откровенно неважных по моим понятиям, но всё-таки врачей.

Кстати о докторах! Те эскулапы, которые имелись уже при нашей армии, уже вовсю работали. Сработали чёткие и однозначные приказы, гласившие, что раненых требуется незамедлительно доставлять к врачам, но при этом не позабыв про оказание первой помощи. Какой именно? При необходимости перевязке чистыми бинтами, которые имелись чуть ли не у каждого. Именно чистыми, что гарантировал запечатанный воском верхний слой. Ну и если дела совсем плохи и у раненого действительно сильная боль, угрожающая потерей сознания – тогда опийная настойка. Хотя она же в любом случае использовалась при проведении мало-мальски серьёзной операции. Обезболивающее средство, стерильный перевязочный материал и такие же хирургические инструменты– они должны были значительно снизить постбоевые потери. Уже проверялось, просто… не столь массово как сейчас.

А вот раненым противника, которые оказались у нас в плену, предстояло подождать. Сначала свои, а потом уже чужие. И вообще, пусть спасибо скажут, что хоть с опозданием, но окажут действительно хорошую помощь, а не нечто подобное французским коновалам, умеющим только кровь пускать и конечности на живую отпиливать! Хотя и итальянские врачи до совсем недавнего времени не так далеко от них ушли. Народ массово мёр во время операции от боли, после от заражения, да ещё и от неправильных диагнозов. Мрак и ужас, по иному и сказать не получится.

Финита… Сражение окончилось, а поле боя осталось за нами, что по законам этого времени означало однозначную победу. Да и с точки зрения понесённых потерь – если выбросить за скобки перебежавших на сторону французов или просто убежавших неаполитанцев – мы тоже были в выигрыше. Относительном, конечно, учитывая тот факт, что для нашей армии и армии франко-миланской потеря сотни или тысячи солдат означали совсем разные вещи. И всё же это была победа, сомневаться не приходилось. Поэтому я, отгородившись от творящегося вокруг хотя бы тканью шатра, быстро разбитого, и писал победную реляцию, чтобы с гонцами отправить её в Рим, Родриго Борджиа. Догадываюсь, как ему сейчас… тревожно.

Станет ли лучше после прочтения? Спорный вопрос. Сражение при Реджо-Эмилии выиграно, тут даже злопыхатели возразить не смогут, но вот фокусы неаполитанцев во главе с Альфонсо напрочь разломали составленный заранее план действий. Приходилось импровизировать, используя кинувшего нас союзника как разменную монету на переговорах, которых при всём желании не избежать. Плюс срочная необходимость наводить мосты не только с Анной Бретонской, но и кое с кем другим. И всё это срочно, и всё в режиме предельной секретности. Скучать «отцу» точно не придётся, да и мне придётся вновь крутиться белкой в колесе, пытаясь объять необъятное. А куда деваться? В конце концов, впереди целая жизнь и я заранее подписался на подобные разборки со всеми, кто попробует мне её изгадить.

Не самое короткое письмецо получилось, чего уж там! Даже рук немного устала от так и не ставших мне привычными местных пишущих средства. Впрочем, пофиг. Капнув толику сургуча и запечатав послание перстнем – не кардинальским, а тем, который с гербом Борджиа – я передал его Антонио, одному из солдат, который уже не раз был задействован в доставке ценной корреспонденции.

– Лично в руки понтифика! Пять солдат вместе с тобой. И торопись.

Поклон, выхваченное из руки запечатанное послание и… Мда, действительно быстрый на подъем. Так за то и ценю, ведь каждый хорош на своём месте, что постепенно и выясняется.

– Мы победили! – радостно скалящийся Мигель, до этого момента не напоминавший о своём тут появлении, напомнил о том, что и без него было очевидно. – И теперь у нас ещё больше пушек, чем было до битвы.

– А вот тебе неплохо бы к врачу зайти. Я что, слепой, не вижу, что предплечье кое-как перебинтовано? Так что мигом за качественной врачебной помощью, а то волей кардинала и великого магистра пропишу двухнедельный отдых в постели… без присутствия прекрасных юных девушек. Понял?

– Уже у доктора, тут только мой голос и вообще я тебе померещился, – впечатлился Мигель, но тут же добавил. – К тебе герцог Флорентийский. Довольно-обеспокоенный, сам понимаешь по каким причинам. Его сейчас Бьянка вежливо задержала, он с ней разговаривает, впечатлениями о сражении делится. Ты же помнишь, она ему интересна. Проклятье, она многим интересна!

– Только ей мало кто, особенно в известном смысле, – усмехнулся я. – У синьориты де Медельяччи предпочтения с нашими схожи.

– Да, особенно…

– Так тебя же тут уже быть не должно? Или всё же отправить лечиться без девушек?

Вторичное напоминание о реально страшной для Корельи угрозе подействовало. Эх, и всё то ему нипочём, даже рана. Хотя насчёт последнего я догадываюсь. Уудя по малость нездоровому блеску глаз, Мигель явно принял то самое обезболивающее, опийную настойку, вот и находится в состоянии… не совсем полной адекватности. Ничего, это не страшно, ведь полный запрет на применения опиатов иначе как в случае ранений был доведён до всех. Расплата за нарушение – удар по кошельку, а в случае рецидива ещё и публичное избиение кнутом. Ну а для тех, кто продаст опий и производные – петля, в которой торгаш отравой будет болтаться до тех пор пока верёвка не сгниёт.

Жестоко? Без сомнения. Только вот иначе нельзя, я слишком хорошо понимал, что такое любые наркотики, к чему они приводят и как в сжатые сроки разрушают личность человеческую. Впрочем, пока такого рода инцидентов не случилось, за что хвала богам и демонам вместе взятым.

Лёгкое шуршанье отодвигаемой в сторону ткани, закрывающей «вход» в шатёр, было едва слышным. Неудивительно, учитывая шум и гам снаружи, причём со всех сторон. И кто у нас там? Ну да, как и ожидалось, пропустив вперёд Пьеро Медичи, следом зашла Бьянка. Выучка и опыт, как ни крути, потому спину старается никому не подставлять, а вот оказаться у кого-то за спиной – это дело совсем другое. При необходимости сия воительница без сомнений и колебаний воткнёт кинжал в спину тому же Медичи и ни на секунду не усомнится. Муками совести тем паче страдать не станет, не с её своеобразной психикой и не самой простой судьбой.

– Герцог…

– Великий магистр, – улыбнулся с ответ Медичи. – Но тут нет даже охраны, вся она снаружи осталась. Поэтому… Скажи мне, Чезаре, что мы будем делать, одержав эту яркую, но не способную остановить французов победу?

– Согласен, неаполитанцы сделали достижение поставленных целей гораздо более сложным. Но ничего не потеряно, кроме, разве что потерь для самого Альфонсо.

– Альфонсо не важен, – отмахнулся Пьеро, скорчив презрительную гримасу. Затем, поискав глазами что-то, на что можно присесть, с опаской приземлился на раскладной стул. Тот чуток скрипнул, но выдержал, что неудивительно, запас прочности у него был немаленький. – Но он привёл сюда тринадцать тысяч солдат, а ушёл с тремя. Тысяча осталась с нами, видя во французах врага, а остальные… Они или разбежались, либо убиты, либо служат короне Франции. Не знаю, что им пообещали, но это и не важно.

– Важно и весьма! Это показывает, что Неаполь уязвим сильнее, чем многие представляли. Сначала Ферранте, а теперь его сын восстановили против себя слишком многих, так ничего и не поняв. Этим и воспользовался ла Тремуйль… а должны были воспользоваться мы. Не успели, моя вина.

– Вина? В чём она вообще может быть…

Сказал бы я Пьеро, да только не хочется раскрывать карты по полной. Недооценил я глубину ненависти к этой ветви династии Трастамара. Думал, что ещё какое-то время ситуация продержится в неизменном состоянии. Ан нет, другие умные люди воспользовались, после чего оставалось лишь принимать новые правила игры.

– Не о том говорим, Пьеро. Сейчас нужно решить, отходим ли мы до Модены или сразу в пределы Флоренции, опираясь на Пизу и другие крепости. Ну и на мою Болонью с севера, Ла Тремуйль может попробовать пойти той дорогой, хотя это далеко не лучший для него вариант.

– В Пизе и Ливорно неспокойно, – скривился Медичи. – Гарнизоны верны, но если города возьмут в осаду, недовольные могут попробовать открыть ворота. Сторонники Савонаролы, сторонники восстановления Пизанской республики, просто противники моей семьи. Я уверен, что без французского золота и слов тут не обошлось.

– Увы, это неизбежно. Как раз поэтому я хочу избежать слишком скорых сражений. Сперва потянуть время на переговорах, а затем… Отдать им Неаполь, но в то же время ухитрившись не отдать его.

Привычка выносить мозг людям этого времени уже даже не удивляла. Ладно, почти не удивляла, но неизменно вызывала как минимум лёгкую улыбку. Порой злобно-циничную, порой же, как вот сейчас, довольно доброжелательную.

– Бьянка, карту. Малую, но всей Италии.

Девушка быстро сориентировалась, что именно мне потребовалось. Амплуа не только охранницы – за которое цеплялась она сама – но и помощницы в делах – на что её натаскивал уже я сам – сыграло свою роль. Менее минуты потребовалось ей для того, чтобы найти карту, развернуть и разложить перед нами.

– Вот весь наш итальянский «сапог», южную и весьма немалую часть которого занимает Неаполь. Все видят, какое уникальное положение у этого королевства.

– Оно граничит только с Папской областью, – мигом отозвалась Бьянка, понимающая, о чём зашла речь. – Святой Престол владеет ключами к дверям королевства, словно апостол Пётр, сторожащий двери рая.

– И какие возможности это даёт, учитывая де-факто предательство Альфонсо Неаполитанского?

Этот вопрос я задал, внимательно смотря на Пьеро Медичи.

– Торговать пропуском через земли Флоренции и Папской области. Предложить то, что мы ничего не станем делать.

– Верно. И это как раз то «ничего», за которое можно брать щедрую плату. После сегодняшнего сражения, нами выигранного. После того, как часть хвалёной французской артиллерии оказалась захваченной нами. После того как… мы подтвердим военную победу умением разговаривать с противником. Сильных слушают с куда большей охотой, то всем известно.

– Маршрут, – напомнила о важном факторе Бьянка. – неудобный для них, удобный для нас. И не давать им искушения поднять бунт в той же Пизе или попробовать силой захватить что-либо. Лучше всего пропуск их по частям, но на такое Карл Французский никогда не пойдёт.

Однако, факт. Любой бы на его месте побоялся разделять армию на части, опасаясь – и более чем обоснованно, если быть честным – удара в спину. Ведь мы, Борджиа, уже показали, как хорошо умеем разделать врага на части, а потом наносить удары в наиболее уязвимые места, так что увы и ах, подобную роскошь выбить на переговорах точно не удастся. В остальном же вопрос остаётся открытым.

– Им нельзя верить, – поморщился Медичи. – Если будет возможность навредить нам или вам, Борджиа, Карл VIII обязательно это сделает. Особенно нам!

– Тут можно было бы и поспорить, но я не стану. И в любом случае, переговоры обещают быть долгими и сложными. Оттого и вопрос по поводу того, где именно будет находиться наша армия, на какие крепости опираться. Модена? Чужая земля, её не жалко. Отвести дальше, к примеру, сделав опорой Пизу? Тогда мы показываем свою неготовность сражаться вне подготовленных заранее мест. Для переговоров это не лучший выбор.

– Значит Модена?

– С возможностью быстро отступить, потому что видел я этот город – не лучшее место для сражений. Стены слишком уязвимы для вражеской артиллерии, а свою разместить хоть и можно, но и сложно, и не особенно нужно.

Герцог призадумался, я же, воспользовавшись паузой, поинтересовался у Бьянки:

– Наши потери и потери противника уже подсчитаны?

– С неаполитанцами или без них?

– Без. Они с недавних пор и по выбору их короля уже не часть союзной армии.

Больше уточнений не требовалось, воительница успела получить нужные мне сведения и сейчас из излагала. Что тут можно было сказать, помимо того, что сражение было кровопролитным, но сильнее пострадали франко-миланцы… Минус три с лишним тысячи убитыми и тяжелоранеными у нас. Хорошо ещё, что личные войска Борджиа пострадали несильно, сыграла свою роль правильная организация боя и использование терций. Зато противнику досталось куда сильнее – семь с лишним тысяч трупов, более полутысячи пленных и я даже не знаю, сколько раненых у франко-миланцев покинут сей мир в ближайшие дни, учитывая огромные проблемы в качественной медицинской помощью. И ещё наши войска усилились на более чем два десятка орудий, по большей части кулеврин.

Немного огорчало одно – из почти восьми тысяч «минуса» французской части там было значительно меньше половины, скорее даже я бы назвал это четвертью. Ла Тремуйль грамотно использовал на опасных направлениях союзников, сберегая ядро войска. Действительно серьёзными потерями для маршала были только потрёпанная тяжёлая конница и захваченные нами орудия. В остальном же войска под украшенными лилиями знаменем готовы были продолжать бой, особенно учитывая идущее подкрепление.

Сведения о потерях с обеих сторон впечатлили и Медичи. Хорошо так впечатлили, дали в полной мере почувствовать вкус первой для него победы. Победы в сражении, потому как с политической точки зрения он уже выигрывал… Флоренцию, точнее её корону.

– Нужно обдумать, когда и кого пошлём договариваться о переговорах, – герцог был не совсем доволен самим фактом, но принял как должное, что без этого после случившегося просто не обойтись. – Важнее тут не «кого», а «когда», то есть до соединения армий Карла VIII и Ла Тремуйля или после.

– А разве мы не можем послать кого-то до и потянуть время, пока король Франции не прибудет?

Вот он, женский взгляд на проблему! И ведь в простоте предложенного есть немалый резон.

– Это может быть верным решением, Бьянка. А кого… У Раталли уже есть опыт переговоров, пусть и с турками. Да и его нынешнее положение позволяет считать Винченцо весьма значимой персоной, пусть и не по происхождению. Пьеро, вы ничего не имеете против такого посланника?

– Ничего. Он показал себя на поле боя, его запомнили, а значит отнесутся как подобает.

– Вот и отлично. Пока же… я просто хочу пройтись, ещё раз посмотреть на армию. Победившую и осознающую это.

Разумеется, пройтись и пройтись в одиночестве – вещи абсолютно разные, второе в данной ситуации мне в принципе не доступно. Охрана, она бдит и постоянно рядом. Грешно жаловаться, так оно и нужно, сам такую систему поставил. Причины? Слишком хорошо помню как исторические примеры ликвидации неугодных персон, так и уже состоявшиеся покушения на меня лично. Провалившиеся, конечно, но ведь именно из-за того, что имелась грамотная охрана.

Зато прогулка откровенно удалась. Меня не просто узнавали, а были искренне рады. Чему? Одержанной победе, богатой добыче, да и тому, что я не собирался отгораживаться от войска, понимая их нужды, желания, стремления. Выполнять всё, само собой, не собираюсь, но в разумных пределах – вполне и без проблем. Но сейчас… пора отсюда потихоньку убираться. Не мгновенно, конечно, но всё же и не медлить. Оставалось лишь сформировать заново обоз, немалая часть которого пока была внутри стен Реджо-Эмилии, включить туда повозки с ранеными, перетасовать лошадей из-за необходимости везти новые орудия… ну и для трофеев место оставить, ведь оружие и броня сами себя не увезут. А их, если что, очень много, причём не абы какой хлам, достойные образчики мастерства оружейников. Нам, Борджиа, любой ресурс сгодится, завсегда сумеем к своей выгоде использовать.

* * *

Четырьмя днями позже, Реджо-Эмилия

Король Франции давно не испытывал столь… неоднозначных чувств. Первая вспышка гнева случилась двумя днями раньше, когда в расположение остановившейся на ночлег армии прибыл гонец от маршала де Ла Тремуйля с известиями о случившейся при Реджо-Эмилии битве. Признаться, Карл VIII ожидал если и не полной победы, то хотя бы отступления соединённых войск Рима, Флоренции и Неаполя. Но его словно все собрались удивить. Ла Тремуйль – удавшейся интригой с переманиванием на свою сторону большей части неаполитанцев. И проклятый Борджиа – талантами военачальника и тем, что нанёс поражение пусть не ему лично, но его самому доверенному и талантливому полководцу, Ла Тремуйлю.

Лист бумаги… не пережил вспышки ярости, оказавшись разорванным, скомканным и отброшенным в сторону. Но прежде чем дать волю чувствам, король дочитал послание до последней сроки, а значит оказался полностью осведомлён о случившемся. Двух же последующих дней хватило на то, чтобы в значительной мере успокоиться и встретиться со своим маршалом уже в ином состоянии, пригодном для принятия взвешенных решений.

Увиденное ему не слишком понравилось. Дело было не в потерях, пусть и немалых. В конце концов, маршал сумел сберечь большую часть своих войск, жертвуя союзниками. И не в потере части артиллерии, хотя двух десятков орудий было жалко. Боевой дух… Он заметно упал, очень мало напоминая тот, что был до того, как армия выступила в поход. Причины казалось бы лежали на поверхности, искать их не требовалось, но Карл был достаточно умудрён жизнью, чтобы понимать различие видимости и реальности. Оттого и отложил составление окончательного мнения до того как побеседует с действительно способными рассказать всё людьми. Особенно с самим маршалом и герцогом Миланским.

Сам Реджо-Эмилия, этот небольшой городок, королю Франции не понравился. Слишком мал, слишком плохо укреплён, слишком… неприятен для его королевского взора. И к тому же войска того же Ла Тремуйля успели основательно порезвиться в окрестностях, разграбив и спалив всё, до чего дотянулись. Карл VIII не питал никаких иллюзий относительно своих солдат, как правило оставляющих позади себя разорённые земли и дымящиеся развалины. Ну и множество обесчещенных девиц и дочиста ограбленных домов. В этом же случае раздосадованные поражением войска вымещали свою злость от души. Отсюда и то, на что то и дело падал королевский взор.

Торжественная встреча несколько сгладила печальные первые впечатления. Дорогого стоило не столько выражение покорности от Лодовико Сферца, сколько вид многих бывших вассалов короля Неаполя Альфонсо, которые совершенно осознанного перешли на его сторону. Вот здесь маршал де Ла Тремуйль оказался на высоте! Получить более четырёх тысяч новых солдат – пусть часть из них и погибла в жаркой битве – захватить немало пленных и заставить Альфонсо Неаполитанского с остатками войск в страхе бежать с поля боя… Это было великолепным ходом в разыгранной маршалом партии. Жаль, что довести её до победы так и не удалось. Только и поражением это не назвать. Карл осознавал, что его враги получили столь нужную им отсрочку, которой непременно воспользуются, но одной этой отсрочки им всё равно не хватит. Численность армии с подходом его двадцати с лишним тысяч, в составе которых восемь – это закалённые в боях и известные своим непревзойдённым мастерством швейцарские наёмники… Результат предопределён! И никакие оружейные новинки и полководческие таланты Борджиа уже не смогут помешать армии под его знаменем добраться до Неаполя. Точно не после того, как удалось почти полностью снять с доски фигуры, относящиеся к неаполитанской части армии врага.

Особенной роскоши в Реджо-Эмилии ожидать не стоило, но всё лучше, чем за её пределами, с этим Карл VIII соглашался. К тому же он прежде всего хотел вдумчиво побеседовать с Ла Тремуйлем и Лодовико Сфорца, а для этого было достаточно имеющегося.

Уже стемнело, но в зале от множества свеч было почти так же светло, как и при свете дня. Король Франции не собирался всматриваться в лица своих вассалов, пытаясь в полумраке отличить реальное от причудливой игры теней. По сути, помимо него – если не считать королевских гвардейцев у входа и снующих слуг из числа привезённых с собой при обозе – в зале находились лишь прибывшие с ним д’Обиньи и Бурбон-Монпансье, а также маршал Ла Тремуйль и герцог Лодовико Сфорца. Последний чувствовал себя особенно неуютно, даже сильнее, чем Ла Тремуйль, хоть немного, да опасавшийся королевского недовольства по поводу не столь успешного начала войны, как представлялось изначально. Что до причин беспокойного состояния Сфорца, то для Карла VIII они не являлись секретом – понесённые герцогом Миланским в битве при Реджо-Эмилии потери были довольно велики и восстановить их в разумные сроки не представлялось возможным. Слабая армия – слабая защита трона, вот Мавр и начинал опасаться чуть ни не каждого постороннего шороха. Совсем недавно узурпировав трон в обход действительно законных наследников, он начинал чувствовать, что престол уже начинает ощутимо поскрипывать. Пусть вассалы его и поддерживают, но… это до тех пор, пока не несут серьёзные потери и не боятся, что при Лодовико Сфорца жизнь станет гораздо хуже, чем до него.

Король Франции понимал это, а потому не собирался упускать склонного к коварству Мавра из виду. Вот как сейчас.

– Мне казалось, что оказавшись в землях Италии, я встречу победоносную армию, – пытаясь поудобнее устроиться пусть и в хоть как-то подобающем его монаршему достоинству, но далеко не самом удобном кресле, вымолвил король, взирая больше на маршала, но не упуская из виду и Лодовико Сфорца. – Оказалось, что вас разбили… Борджиа и Медичи, Рим и Флоренция. Объяснитесь, Ла Тремуйль, как так могло случиться? Особенно после того, как вы столь блестяще сумели убрать угрозу более чем десятитысячной части войск врага… неаполитанцев.

– Новое оружие, новая тактика и таланты военачальника, Ваше Величество, – встав и поклонившись Карлу VIII, заговорил Ла Тремуйль. – Если бы отсутствовало хотя бы одно из трёх перечисленных преимуществ, мы бы смогли сделать то, что должны. Только господь во всезнании своём мог ожидать… такого! Тем более после того, как заранее проникшие в Неаполь люди шевалье д’Ортеса нашли самых недовольных королём Неаполя вассалов. Альфонсо не знал и не мог знать, но его армия была почти наполовину не его, когда он только выдвинулся из своей столицы на встречу с союзниками.

– Я впечатлён, Луи, – недовольства в голосе короля заметно поубавилась. Он хоть и слышал о том, что его маршал собирается нанести королю Неаполя удар с неожиданной стороны, но не ожидал, что всё будет настолько серьёзно. – Но почему тогда вы не использовали недовольство вассалов прямо на территории королевства? А затем наш флот мог бы… сами понимаете.

– Борджиа успели бы вмешаться, выступить на стороне Альфонсо и верных ему вассалов. Слишком велик риск неудачи. А сейчас часть неаполитанцев перешла к нам, другие просто разбежались и лишь немногие сохранили верность и ушли со своим королём обратно. Но это ещё не конец той партии, которая была начала.