Текст книги "Время увядающих лилий (СИ)"

Автор книги: Владимир Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– И на переговорах, если таковые состоятся, ваше присутствие необходимо наряду с моим и герцога Мантуи. Вы Сфорца…

– Ещё противовес Лодовико. Я понимаю. И помолюсь Господу, чтобы он простил всех нас, дав одержать победу в сражении.

Хочет молиться – да на здоровье, мешать и отговаривать не собираюсь. Вообще же, после допросов удалось не только подготовить людей для передачи предложения неаполитанцам – кстати, в бодром темпе надо и бумагой с печатью озаботиться, по всем правилам. Но без какой-либо торжественности, без парадного варианта, то есть незаметным листом, который тот же ди Альбертини вполне может пронести под одеждой, дабы показать друзья, товарищам и прочим. К слову сказать, там будет ещё одна небольшая, но очень интересная приписка. Получится разыграть ещё и эту карту? Просто замечательно. Нет… я ничего не потеряю.

Что ещё удалось? Конечно же, удостовериться в численности противника, в боевом духе всех частей его войска, да и степень усталости я тоже учитывал как весьма важный параметр.

Дальше… Пора из собственно Палестрины за пределы городских стен, к армии. Пусть там и Мигель, и Раталли, но всегда стоит самому пройтись по расположению частей, дополнительный раз проверить, не случилось ли чего. И для боевого духа собранных под знамёнами Борджиа головорезов это тоже лишним не окажется.

* * *

Троянский конь был заслан и даже принят. Это я про отправку в сторону подошедшей к нам французской армии одного из венецианских кондотьеров с небольшим сопровождением. «Посол доброй воли», мать его! Он должен был передать королю Франции или, на крайний случай, одному из его полководцев подписанное мной, Франческо Гонзаго и Катариной Сфорца письмо с предложением предварительных переговоров. А в качестве красивого жеста возвращались захваченные недавно венецианской конницей пленники. ВСЕ пленники, а не только неаполитанцы. Иначе нельзя, могли возникнуть подозрения. Зато так… красивые жесты никто не отменял, как ни крути.

Пока суд да дело, войска были полностью готовы к началу сражения. Авангард, центр, правый и левый фланги, резерв… И должным образом расставленные батареи, то есть на холмах, да к тому же худо-бедно, но составившие «карты стрельб». Примитивные, конечно, по причине крайней архаичности самих орудий, но за неимением лучшего и это заметно повышало эффективность ведения огня.

– Беспокоюсь я, – признался стоящий рядом и только что оторвавшийся от рассматривания противника в подзорную трубу Корелья. – И даже не за успех тех неаполитанцев, которым ты поручил кое-что передать своим… Гонзага!

– А что с ним, то есть с ними не так? Предавать нас и переходить на сторону французов они точно не станут. Я человек очень осторожный и стараюсь как можно меньше оставлять на волю случая. Мои люди внимательно отслеживают происходящее у венецианцев, там всё спокойно.

– Другое беспокоит. Гонзага хороший военачальник, но не любит прислушиватьсяк другим. Исключение – его дядя Ридольфо, но он не большой сторонник слишком новых и необычных ходов. Оба предпочитают действовать как им привычнее, а это способно доставить неудобства. Венецианцев больше, с ними приходится считаться, даже уступать.

– Всё учтено, Мигель, – успокоил я друга. – Даже если герцог Мантуи станет воевать по тем канонам, которым его обучал Ридольфо, он не нанесёт нашим планам особого вреда, разве что увеличит собственные потери, только и всего. Какое самое слабое место противника?

– Обоз с добычей!

Быстрый ответ. Абсолютно правильный ответ.

– Сюда же стоит прибавить малое число орудий, но в целом ты прав. У властителя Мантуи слюнки текут на французскую добычу, а значит он ни за что не откажется от предложения послать часть своей лёгкой кавалерии в обход, чтобы та ударила с тыла, по охране этого самого обоза. Но ведь и французы, и швейцарские наёмники очень не хотят лишиться даже части добычи. За неё они готовы драться жестоко!

– Всем нужно золото… – усмехнулась Бьянка, доселе молчавшая. – Но и нам тоже, да?

– У нас хватает выдержки и понимания, что после победы трофеи никуда не денутся. И что золото – это не самая важная часть. Куда важнее сам Неаполь, раздел которого ещё предстоит сделать наиболее выгодным для нас. И не только Неаполь. Пока же просто ждём… Для нас лучшим исходом будет прибытие кого-то из французов на переговоры. Время, оно работает отнюдь не на наших врагов и не на временных союзников. Но даже если король Франции решит атаковать сразу – мы к этому уже приготовились.

– И снова мы на фланге, – покривился Корелья. – Только теперь левом.

– Главное не где находиться, а как грамотно использовать местоположение, – возразил я. – Вот и постараемся использовать положение на фланге таким образом, чтобы противник резко расхотел нас атаковать. Батареи уже сгруппированы должным образом, осталось лишь напомнить командирам о правильных обороне и атаке. Наши то ладно, а вот вассалы Святого Престола… Эти могут позабыть, поддаться жажде славы, трофеев и понести чрезмерно высокие потери.

– Они – это не совсем мы, – испытующе этак посмотрела на меня Бьянка, ожидая реакции.

– А венецианцы – это совсем не мы. Пусть союзники, но такие, за которыми надо очень внимательно следить, чтобы потом горько не пожалеть. Слишком уж переменчива политика любой республики, особенно торговой. Сочтут, что выгоднее будет поддерживать Рим не так сильно, вот тогда и усложнят нам жизнь. А уж если взбредёт в голову с Османской империей заново договариваться… тогда будет совсем печально для наших планов.

– Планов? Каких именно?

– Позже, Мигель. Сейчас в двух словах сказать не получится, а обрывать разговор на самом интересном месте я сам не хочу. И вообще, лишнее сейчас – забивать разум тем, что даже косвенно не относится к этой войне.

Чувствовалось, что Корелья хочет сказать нечто вроде: «Сам то постоянно думаешь и о сиюминутном и о только начинающем приближаться». Однако молчит и правильно делает. Вот когда сможет одновременно гонять в голове несколько потоков мыслей, не сбиваясь и не теряя эффективности – тогда другое дело. А пока не вывел мышление на более высокий уровень, лучше воздержаться и не гоняться сразу за двумя зайцами со всем известным результатом.

Ждать пришлось недолго. Результат? Как раз тот, что доктор прописал – французы согласились на переговоры, причём даже уговаривать не пришлось. Интересно, однако! Неужто Карл VIII и его приближённые реально надеются, что им удастся договориться о безопасном проходе с учётом имеющегося на сей день расклада? Или просто хотят посредством отправленных на переговоры хоть частично, да получить представление о противостоящей им армии? Не столько о численности – это им и так известно – сколько составить личное впечатление, что часто бывает фактором не из последних. Такого я бы не исключал, учитывая наличие столь опытного и опасного человека как маршал Луи де Ла Тремуйль.

Мда… Собственно, именно он к нам и пожаловал с полагающимся сопровождением и явно снабжённый всеми возможными и невозможными полномочиями. Оставалось лишь пригласить его в спешно раскинутый шатёр чуть в стороне, дабы не любопытствовал сверх меры в глубине нашей армии, особенно касаемо расположения и численного состава батарей.

Самый минимум высокопоставленных персон, дабы не огорчать Франческо Гонзага. Он как командующий венецианской армией, я в качестве командира остальных войск… и Катарина Сфорца, чьё присутствие было важным с политической точки зрения и за ради психологического давления на маршала Франции. Корелья и Раталли были при войсках, дабы не случилось чего-нибудь неожиданного; Бьянка тоже, тяжко вздыхая, смирилась с тем, что тут ей не судьба побывать. Гонзаго, однако! Присутствие девушки, скажем так, не шибко знатного происхождения пусть даже в качестве секретаря, записывающего сказанное, ему явно встала бы поперёк горла. А конфликтовать по даже не второ-, а третьестепенным поводам я лично смысла не видел.

Но вот та самая знатность, из-за которой он хоть и косился на Львицу Романии, но вслух своего истинного отношения не высказывал – это заставило меня по иному посмотреть на некоторые намёки Родриго Борджиа относительно Бьянки. Сейчас она всего лишь Бьянка де Медельяччи, странная фаворитка папского сына и великого магистра Ордена Храма. Это немало, но в то же время не много для того уровня, куда я стремлюсь её вывести. Пусть она очень успешно учится, но набрать вес в глазах окружающих может только двумя путями, один из которых ей явно не подходит.

Выходить замуж за знатную, влиятельную и непременно зависимую от Борджиа персону… Учитывая определённые пристрастия моей подруги, подобное даже в теории очень сложно допустить. Даже если заморочиться с чисто фиктивным браком, слишком хлопотно, а это не есть хорошо. Остаётся второй путь, при котором она, как личный вассал семейства Борджиа, получит какое-нибудь герцогство, которое по тем или иным причинам будет не слишком удобным удерживать за собой лично. А потом уже трансформировать связку сюзерен-вассалы таким образом, чтобы последним стало на порядок сложнее проявлять попытки отколоться или играть в местечковый сепаратизм. Опыт веков грядущих тут сыграет на моей стороне.

Потом, всё потом и даже не на близкую перспективу. Сейчас «улыбаемся и машем» мрачному маршалу Франции, который наконец появляется в шатре и окидывает собравшихся тяжёлым таким, недовольным взором. Вот слова наоборот, более чем вежливые. Понимает, как умный человек, что ситуация сейчас для его стороны далеко не самая приятная, учитывая тот факт, что французская армия уже получала от нас по голове, а вот в иную сторону… как-то не случалось в этой войне.

– Вы пропустили нас через свои земли, Ваше Высокопреосвященство, ваш отец, Папа Александр VI, возложил на моего короля корону Неаполя, – вкрадчиво так, с показным недоумением начал де Ла Тремуйль. – Чем же вызвано то, что теперь знамя Борджиа развевается среди прочих над армией, которая преградила нам путь во Францию?

Умные слова, Ваша Светлость, – кивнул я, признавая умение маршала играть словами. – Только у всех трёх людей, сидящих перед вами, есть свои претензии к Франции. И, как я полагаю, правильно будет дать Его Светлости Франческо Гонзага, герцогу Мантуи, сказать о претензиях республики Венеция к Франции.

– Венеция и Мантуя не признают власть французской короны над Неаполем, – сверкнул глазами герцог. – Республика требует, чтобы Трастамара вернули себе власть над королевством, а король Карл VIII перестал примерять на свою голову не принадлежащие ему короны. Мы думали, что Бретань была исключением, но она стала началом.

– Вот видите. Ваша Светлость, Венеция недовольна, – улыбнулся я, разводя руками. – Тут и торговые интересы и опасения излишнего усиления вашего королевства. Уж простите, но пример Модены, Асти, Монферрата. Салуццо и той же Савойи показывает, что если французская армия куда-то вошла, то выпроводить её без очень веских доводов крайне затруднительно. А там как знать… Вдруг ваш король захотел бы прогуляться и по землям Венеции.

Гонзага пробурчал что-то подтверждающее, а маршал только и мог, что скрипнуть зубами и сохранять вежливое выражение лица Знал, хитрая его душа, что Карл VIII не остановился бы, пока не «положил в карман» короны и знаки власти ВСЕХ италийских земель, даже тех, которые изначально сказались нейтральными и даже союзными. И понимал, что я это понимаю, точнее догадываюсь, исходя из знания нутра его сюзерена.

– Его Величество поручил мне спросить, что вы хотите получить в обмен на свободный проход его армии?

Торг? Сомнительно, хотя обещать то французы могут многое, только исполнение обещанного у Карла VIII не в чести. Пример Бретани тому явное доказательство!

– Вы слышали сказанное герцогом. Впрочем, это претензии со стороны Венеции и Мантуи, маршал. У меня они совсем другие, причём совершенно не связанные с неапольскими делами.

– Тогда с чем, Ваше Высокопреосвященство? – прозвучала нотка удивления в голосе де Ла Тремуйля. Между Святым Престолом и Францией нет ни земельных споров, ни даже денежных! Вместе с тем мой король готов пойти навстречу пожеланиям Его Святейшества Александра VI.

– Вы правы, только претензии к Франции не у Святого Престола, а со стороны Ордена Храма, великим магистром которого я являюсь. Они же и денежные, и земельные. Вот, ознакомьтесь со всем списком, я же, если вам что-то покажется непонятным, поясню.

Протягивая маршалу лист бумаги, исписанный мелким, но более чем разборчивым почерком, я сохранял внешнее спокойствие… Однако до чего же хотелось даже не ухмыльнуться, а расхохотаться от души, когда маршал Франции Луи де Ла Тремуйль нехило так фалломорфировал у всех на глазах! Ведь он сейчас смотрел насписок отжатых Филиппом Красивым принадлежавших тамплиерам земель на территории нынешнего королевства, а также на суммы, которые корона была должна Ордену Храма, и те, что выгребла из орденских сокровищниц. А они впечатляли при любом раскладе.

Филипп Красивый поживился от души! Двести тысяч полноценных золотых ливров – а турский ливр весил немногим более восьми грамм – было изъято лишь из главной резиденции Ордена Храма во Франции – крепости Тампль. Почти на такую же сумму потянуло имущество из Тампля – что поделать, рыцари знали толк в красоте и ценностях.

Естественно, имущество других французских владений тамплиеров тоже перешло к Филиппу, но вот деньги почуявшие неладное рыцари успели припрятать, да так, что наложить на них лапы загребущие просто не получилось. По обрывочным сведениям они просто ушли за пределы страны… вроде даже к дружественным Ордену Храма Иоаннитам. Так что досталось Филиппу Красивому лишь то, что хоть и было ценным, но не слишком компактным.

Всё? О нет! Король Франции подгрёб под себя векселя, выданные тамплиерами многим знатным персонам, занимавшим у храмовников деньги. Немалые суммы, к слову сказать! И, само собой разумеется, переключил выплаты по ним на себя. Суммы там измерялись тысячами и десятками тысяч ливров в каждом векселе, а в целом счёт шёл на сотни тысяч. Плюс «вишенка на торте» – долги самого Филиппа Красивого и его родственников. Более миллиона ливров золотом! В общем, король был в долгах как в шелках, вот и решил разом избавиться не только от своих финансовых проблем, но и поживиться за счёт чужих – нагло так, по беспределу, даже фиговым листом не прикрывшись. Ведь абсурдность предъявленных тамплиерам обвинений была очевидна всем.

Золото… очень много золота. Двести тысяч золотых турских ливров звонкой монетой из сокровищницы Тампля, почти столько же от продажи ценностей из того же места, сто с чем то тысяч с «периферии», векселей на сумму около шестиста тысяч и миллион с гаком долга короля Филиппа и его семейки. Банальная арифметика и в результате получаем очень приблизительную сумму более трёх миллионов золотых ливров. Ливров, а не дукатов! При переводе в последние стало бы совсем грустно маршалу. Поэтому я и не стал этого делать. Захочет – сам проведёт нехитрые вычисления, чай человек грамотный.

Ну и претензии возрождённого Ордена Храма на все замки и земли, изъятые в результате судебного процесса, с недавних пор объявленного потерявшим силу, юридически ничтожным. Шах и маг, месье, шах и мат! Издевательские требования по сути, но по форме практически безупречны, сложно подкопаться. И это если не считать унизительного такого щелчка по носу у всех на виду, который при предъявлении сего документа получала Франция, король которой считал себя чуть ли не самым могущественным человеком в Европе.

Ага! Противный звук наискось разрываемого листа бумаги, и вот обрывки, уже скомканные, летят на пол. А сам Луи де Ла Тремуйль, пылающий от искренней злобы, цедит сквозь зубы:

– Мой король ни секунды не станет сомневаться, что ответить на… это. Франция готова терпеть то, что Папа Римский решил подарить сыну новую игрушку, назначив его главой уничтоженного ордена, главные из которых сгорели в очищающем пламени с божьего благословения! Или кто-то хочет, чтобы история повторилась заново?

Жестом останавливаю явно что-то пожелавшую сказать Львицу Романии. Знаю её острый язык, но вряд ли она осмелится сказать то, о чём принято молчать. Совсем молчать в присутствии кого-либо из сначала Капетингов, а затем сменивших их на троне Валуа, тоже самых что ни на есть родственников.

– Зачем повторять то, что ещё не закончилось? Ведь ваш Карл VIII Валуа такой же «проклятый король» как и Филипп Красивый Капетинг, что не пережил и на год великого магистра Жака де Моле. И трое его сыновей, смерти которых на протяжении чуть более десятка лет никто не назвал бы естественными, как и кончину их грешного отца.

Отшатнувшийся де Ла Тремуйль, полнейшая тишина… Побледневший Франческо Гонзага, серьёзная Катарина Сфорца. Я же, криво усмехаясь, продолжаю говорить то, что многие, слишком многие пытались забыть, вычеркнуть из памяти и не вспоминать, несмотря даже на происходящее.

– Беда Валуа в том, что они очень уж родственны Капетингам. Уж не потому ли при первом же из новой династии разразилась война, которую позже назовут Столетней? Страшная война, принесшая с собой неисчислимые бедствия всей Франции, не говоря уж о тех, кто ей правил в те времена. Не потому ли сменивший Филиппа VI, первого Валуа на французском троне, Иоанн Добрый проиграл самую важную для себя и Франции битву, после чего умер в плену? Карлу V не то повезло, не то мудрость позволила избежать беды… А вот следующий, Карл VI, тот и вовсе сошёл с ума. Да, именно безумие его настигло, скрывать это было невозможно, не так ли, маршал?

– Прекратите!

– Неужто? Нет уж, прекратить должны были те, кто носил корону! Только один из них, кому сильно помогла Орлеанская Дева, не то позабыл, не то посчитал лишним передать потомкам, что проклятье не умерло, а всего лишь задремало. Что оно ждёт, когда на троне окажется монарх… схожий с теми, которые навлекли на себя гнев за уничтожение Ордена Храма. Кажется, отец вашего короля кое о чём догадался в последние годы своей жизни. Интересно, предупредил ли он своего сына? Если и да, то «в одно ухо влетело, а в другое вылетело». А сейчас… Уговорили, я прекращаю. Зато проклятие так просто не уговорить. Идите, маршал, и передайте это своему королю. А лучше и другим, кто захочет слушать и будет иметь достаточно ума для того, чтобы услышать. Жак де Моле передаёт привет из могилы устами сменившего его великого магистра.

Нокаутирующий удар. Луи де Ла Тремуйль, сопровождаемый парочкой уже знакомых мне советников вышел из шатра, даже забыв про правила приличия. Хорошо хоть его сопровождающие оказались не столь впечатлены прозвучавшими словами… Но «не столь» и «не впечатлены» – это всё ж большая разница. Просто выдержки побольше оказалось, как я полагаю. Выдавили из себя подобающие слова и тихонько так удалились, потупив глазки. А вот де Ла Тремуйля пробрало до печёнок. Никак вспомнил о том, что канцлер Гийом де Ногаре, верный пёс короля, умер не самой лёгкой смертью во время процесса, а Папа Климент V спустя месяц с небольшим после сожжения Жака де Моле помер во время охоты по неизвестной причины. Более того, в церковь, где находилось уже мёртвое тело понтифика, ударила молния, вызвав такой пожар, что и хоронить нечего было.

Хм, уж не примерил ли на себя вернейший сторонник короля Карла VIII участь Ги де Ногаре? Возможно, ой как возможно! Про это я, каюсь, как-то даже не подумал. Более того, почему то в голову пришла мысль о том, что и сам Карл VIII умер донельзя дурацкой смертью – ударился головой о дверной косяк в одном из своих замков. Вроде даже в том самом Амбуазе, где сейчас находится ненавидящая его жена, Анна Бретонская. Мля-я… Тут и сам начнёшь верить в проклятье тамплиеров, особенно учитывая то, что в существовании высших сил мне так точно сомневаться не получится.

В любом случае, удалось даже больше того, на что я рассчитывал. Выигранный час времени для того, чтобы моё предложение неаполитанской части вражеской армии дошло до как можно большего числа адресатов – это само собой. Приятный же бонус заключался в том, что лучший военачальник короля пребывает сейчас в таком шоке и душевном раздрае, что руководить сражением, выкладываясь на все сто… не факт, что в состоянии. Мне же предстоит объясняться, пусть и по-быстрому, с Гонзаго и Сфорца. В основном, конечно, с герцогом Мантуи. Пофиг, прорвёмся! С учётом моего положения кардинала, сына понтифика и великого магистра Ордена Храма есть варианты. В конце то концов, не одному же Савонароле корчить из себя Глас Господень!

Интерлюдия

Папская область, Палестрина, расположение французской армии, февраль 1494 года

Карл VIII давно, очень давно не видел маршала де Ла Тремуйля в таком удручающем состоянии. По одному виду полководца становилось понятно – переговоры прошли не просто плохо, а отвратительно. Но что именно привело его в такой вид? Король хотел было спросить своего верного сподвижника, но тут сам де Ла Тремуйль открыл наконец рот, изрекая слова, которые король хотел…. А может и не хотел из-за дурного предчувствия услышать.

– Нашу армию не пропустят, да, Луи?

– Хуже, Ваше Величество, – выдохнул маршал, с трудом удерживающий себя в подобии обычного состояния. – Борджиа предъявил требования не как кардинал и «рука Святого Престола», а как великий магистр тамплиеров. Он претендует на ВСЁ, что было имуществом Ордена Храма. И он…

– Сошёл с ума, – рыкнул король. – Придётся напомнить ему, как завершился путь этого ордена! Заодно… Что-то не так, маршал?

– Простите, мой король, я сказал почти то же самое и… получил ответ, который мне хочется забыть.

Эти слова заставили Карла VIII внимательно так посмотреть на одного из самых верных своих людей. Он знал, что Луи де Ла Тремуйля сложно смутить, но ещё сложнее напугать. А именно страх сейчас витал в воздухе, стремясь добраться даже до него. Поэтому король повёл рукой, разрешая, а точнее приказывая маршалу продолжить.

– Чезаре Борджиа, как новый магистр Ордена Храма потребовал от меня сказать Вашему Величеству, что: «Жак де Моле передаёт привет из могилы устами сменившего его великого магистра». И подробно напомнил о «проклятии тамплиеров», которое висит дамокловым мечом над королями Франции.

– Ублюдок! – прошипел король Франции, сжав руку в кулак и с трудом удержавшись от желания ударить этим самым кулаком по чему-нибудь… или кому-нибудь. – Ядовитая ехидна знает, в какое место ударить… и ужалить. Про «проклятие» он сказал не только тебе, но и другим. Неаполитанцы, среди них волнения. Вместе с отпущенными пленниками он «подарил» им слова и письмо.

– И в нём…

– Самого письма нет, его не удалось найти. И даже повесить тех, кто его доставил, нельзя.

– Это помогло бы внушить страх неаполитанцам, Ваше Величество.

– Помолчите, Бернар, – отмахнулся от командира гвардии Карл VIII. – Повесим хотя бы одного, ещё сильнее убедим остальных в том, что надо бежать. Они уже привыкли это делать. Послушайте, маршал, что придумал этот Борджиа!

Тут король вкратце изложил ситуацию, которая заметно изменилась за то недолгое время, пока шли переговоры с участием де Ла Тремуйля. И услышанное маршалу сильно не понравилось. Оказалось, Чезаре Борджиа предлагал неаполитанской части войска даже не перейти на его сторону, а просто отойти и «постоять в сторонке», обещая за это позабыть про случившееся ранее и никоим образом не наказывать впоследствии. Не награждать, но и не карать. Учитывая же известность младшего Борджиа как человека, который старается исполнять данные им обещания… Одно это могло сильно воздействовать на неаполитанцев. А вдобавок и напоминание про «проклятье тамплиеров», которое поражает всех французских королей, отступающих от «праведной жизни». В послании неаполитанцам Чезаре Борджиа припомнил Карлу VIII и коварно захваченную Бретань, и нарушение священного таинства уже заключённого Анной Бретонской брака, и вторжение в италийские земли. А как начало действия «проклятия» припомнил весьма символическое и чувствительное поражение в первой же битве этой войны. Заодно напоминал, что проклятью не прикажешь, оно порой не особенно разбирает, кто виноват больше, кто меньше. И лучший способ избежать его действия – отойти в сторону от того, кто является его главной целью.

– Напиши это кто-нибудь другой – его бы не стали и слушать, – бушевал Карл Валуа. – Но он же не просто «великий магистр» вынырнувшего из зловонного болота «ордена тамплиеров», а кардинал, причём уже известный своими достижениями. Лекарство от оспы, оно действует! Вот и относятся к его словам гораздо внимательнее, чем они того заслуживают. Хорошо ещё, что этот Борджиа не уподобился Савонароле и не утверждает, что и с ним Господь говорит!

– И что с неаполитанцами, Ваше Величество?

Карл VIII, прервавшись, лишь махнул рукой в сторону д’Обиньи, приказывая говорить капитану гвардии. Тот, не скрывая своего недовольства происходящим, проворчал:

– Неапольские войска ненадёжны, они боятся Борджиа больше, чем нас. Как только почувствуют слабость – воспользуются его предложением, сохраняя жизнь и надеясь, что мы не сможем их наказать. И легенды о тамплиерах, они очень мешают. Опасно!

– То есть у нас семь тысяч, больше трети армии, может покинуть поле битвы в любое мгновение, да?

– К сожалению, мне нечем вас утешить, Луи, – покривился командир гвардии от печальных перспектив. – Разве что не обязательно все, кто-то может и остаться. Но кто… этого я не знаю. Неаполитанцы!

– И как тогда мы можем надеяться выиграть битву при меньшей численности, слабой в сравнении с противником артиллерии да ещё со сковывающим движение громоздким обозом?

Де Ла Тремуйль задал этот вопрос, только вот к кому он был обращён, маршал и сам толком не понимал. Слишком уж недавние события выбили его из привычного спокойного, сосредоточенного состояния. Полученный же ответ заставил его глаза округлиться, чуть ли не вылезти из орбит, особенно учитывая то, что ответ был получен от самого Карла VIII.

– У нас мало шансов выиграть сражение, Луи. И нам нельзя отступать в Неаполь, ожидая подкреплений. Тогда нас раздавят с двух сторон, испанцы уже высадились на юге и движутся к северу, занимая одну крепость за другой.

– Вы хотите прорываться сквозь вражескую армию, мой король? Под огнём артиллерии Борджиа, отягощёнными даже не пехотой, а обозом? Прорвутся немногие, если вообще прорвутся. Неаполитанцы… останься они верны, не опасайся мы их измены в любой момент…

– Я это понимаю! Потому заранее говорю, что нам вряд ли удастся прорваться всем, тем более со всем, что везём в обозе. Луи, Бернар, слушайте внимательно, от этого многое будет зависеть!

Оба приближённых короля Франции слушали и с каждым новым королевским словом становились всё мрачнее. По сути им предстояло придумать, как не выиграть сражение, а проиграть его с меньшими для себя потерями. Как ни странно, но второй после ненадежности неаполитанцев проблемой стала наёмная швейцарская пехота. О нет, они не собирались даже думать о сдаче или бегстве, получив столь большую по любым меркам добычу. Только в этом, в объёме и ценности добычи, и была проблема. Наёмников почти невозможно было заставить бросить тот самый обоз! На такое «псы войны» не пойдут, прежде чем не встанет вопрос о выживании.

Сказать им прямо? О, вот тогда возможно всякое, но неизменно печальное для Франции. Поставленные перед печальным выбором наёмники могли склониться к тому варианту, при котором обратят оружие против нанимателя, предварительно договорившись с изначальным противником. И ведь Борджиа вполне мог пойти на такую сделку. Что Карл VIII, что его маршал и командир гвардии успели в должной мере изучить своего, пожалуй, главного врага в этой неудачно складывающейся войне.

Поэтому то король и предложил де Ла Тремуйлю начать основную стадию сражения атакой швейцарской пехоты той части войска Борджиа, которая покажется более уязвимой. И уж точно не атаковать собственно войска этого «великого магистра», учитывая грустный опыт противостояния его новому пехотному построению с большим числом аркебузиров и массовой поддержкой артиллерии.

Втянуть врага в битву, заставить его сосредоточить немалую часть сил на швейцарцах и возможно неаполитанцах – если те сразу не увильнут от боя, чего все трое совещающихся не исключали – после чего… Атаковать кавалерией? О нет, как Карл VIII, так и его маршал помнили, что такое венецианские конные арбалетчики и как они опасны что для пехоты, что для конницы. Зато подставить как выгодную цель слабо охраняемый обоз и, с не менее глубокой печалью, артиллерию – вот это могло подействовать.

– Венецианским кондотьерам и самому Франческо Гонзага прежде всего нужны деньги и ценности из обоза, – невесело усмехаясь, выдавливал из себя Карл Валуа. – Чезаре Борджиа не обманется этим и будет призывать преследовать нас, только…

– У Борджиа мало кавалерии, – понятливо откликнулся де Ла Тремуйль. – А оторвать венецианцев от разграбления обоза у него не хватит сил. И ещё швейцарцы.

– Всё вместе, маршал. И прорвавшись, уходить через Сиену, охваченный мятежом против Медичи Ливорно, возможно даже Пизу… В Лукке уже наши войска.

– А затем Милан?

В ответ на этот вопрос командира своей гвардии король невесело так ухмыльнулся, заявив:

– После того как Катарина Сфорца стала союзницей Борджиа, я не знаю, куда метнётся Мавр! Лучше из Лукки, соединившись с отрядами Жильбера де Бурбон-Монпансье мы через Геную отступим в Савойю. Там же, приведя войско в порядок и дождавшись подкрепления из Франции, продолжим. Нельзя дать нашим врагам достаточно времени, чтобы они лишили нас большей части завоёванного.

Может Луи де Ла Тремуйль и хотел возразить по отдельным моментам, но сейчас предпочёл промолчать, выждать. Тут и напоминание о «проклятии тамплиеров» и понимание, что вот-вот начнётся сражение… И вообще неуверенность, что в этой войне хоть что-то может пойти по заранее разработанным и продуманным планам. Вырваться из ловушки, пусть даже потеряв обоз, артиллерию, даже наёмников – вот то, что заботило маршала, в этом он был полностью солидарен с королём. Остальное… подождёт.

* * *

Франция, Амбуаз, февраль 1494 года

Голубиная почта – вот то средство, которым пользовался как Диего де Фуэнтес, так и все люди, нуждающиеся в получении сведений как можно быстрее и при этом имевшие достаточно средств для подобного. Ведь хорошие почтовые голуби стоили немалых денег. Более того, их отправляли сразу двух-трёх, дабы исключить утерю послания от неизбежных печальных случайностей.

Фуэнтес располагал должными средствами. Не своими, конечно, а предоставленными ему Родриго Борджиа, Папой Римским. Хотя служил он не понтифику, а именно Борджиа и были на то сразу несколько причин. Во-первых, Диего родился и вырос в Каталонии, примерно в тех местах, откуда были родом и Борджиа. И как многие другие, когда их земляк возвысился в Риме – даже в бытность не Папой, а «всего лишь» вице-канцлером – представители многих семей сочли хорошей мыслью отправить кое-кого из своих туда, в Папскую область. Не прогадали, ведь Родриго де Борха стал хозяином Святого Престола, обойдя всех соперников.