Текст книги "Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)"

Автор книги: Владимир Владко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– А для чего мы имеем в ракете библиотеку из научных книжек и справочников? – ответил вопросом на вопрос Гуро.

– Ну, библиотека, чтоб освежать в памяти разные вещи. Чтоб было, где найти справку, в случае надобности. Тоже, сравнили с пистолетом!

– Сравнил, потому что пистолет мне так же необходим, как вам тот или иной справочник. Настоящий спортсмен-стрелок никогда не пропускает случая потренироваться. Нужно, чтобы рука никогда не отвыкала держать оружие. Я и вас с Николаем Петровичем заставлю тренироваться в стрельбе, – ответил серьезно Гуро. – Но об этом после. А ну-ка, паренек, пойдем. Вот тебе мишень.

Он прикрепил к стене бумажную мишень.

– Стреляй, имеешь десять выстрелов. Вот отсюда, от этой стены. Ровно пять метров. Ну-ка, посмотрим, какой такой ты ворошиловский стрелок!

Василий взял пистолет. Гуро с интересом следил за его движениями. Казалось, юноша не чувствовал ни малейшей неловкости, словно он именно такого приема и ожидал от состава межпланетной экспедиции. Он стал на указанное ему место и еще раз внимательно осмотрел пистолет. Поднял глава на Гуро:

– Вы его пристреливали, товарищ Гуро? Потому что, понимаете, это очень ответственное дело – сдавать экзамен оружием, которого до этого ни разу не держал в руках…

– Стреляй, стреляй, – успокоительно ответил охотник. – Могу тебя заверить, если не попадешь – не пистолет будет виноват. Я его хорошо знаю. Пристрелял.

Рыжко, не торопясь, старательно прицелился. Все внимательно следили за ним: подросток держал последний экзамен.

Бац! – маленькая пулька врезалась в черный кружок мишени. Но в ту же секунду и сам Рыжко резко качнулся и едва удержался на месте, схватившись за деревянные перила.

– Ой! – вскрикнул он. – Какая сильная отдача!.. Ну и толкнуло!

Рындин весело засмеялся:

– Нет, друг мой, не отдача. Или, точнее, отдача, только не обычная, а свойственная нашему невесомому миру. Пуля толкнула и пистолет, и вас с такой же самой силой, с какой она оттолкнулась сама. На Земле вы б не заметили этого, а тут – видите, какой толчок… Это потому, что вы ничего не весите. К счастью, масса вашего тела очень велика по сравнению с массой пули. Иначе вас отбросило бы к самой стене и даже могло бы сильно ударить об нее… Ну, кстати, еще один вопрос: что нужно делать, чтоб в дальнейшем избежать такой неприятности?

Рыжко задумался, опустив пистолет вниз.

– А и правда, что делать? – задумчиво промолвил Гуро. – Вадим, как вы полагаете?

– Гм… сейчас подумаю, – ответил он, поднимая очки на лоб. Но Рыжко уже ответил сам:

– Нужно сильно опереться спиной о стену. И все.

Так он и сделал. И снова поднял дуло пистолета.

Бац!.. Бац!.. Бац!..

Выстрелы следовали один за одним. А вслед за последним, десятым, Гуро поднял вверх простреленную мишень, посмотрел, потом значительно взглянул на Рыжко. Молча пожал ему руку. И лишь тогда сказал, обращаясь к Рындину и Соколу:

– Рад буду, если за время путешествия и вы достигнете таких же успехов. Но для этого вам придется солидно поработать, потренироваться. Такие результаты даются не сразу и не легко, потому что этот паренек…

Он сделал многозначительную паузу:

– Этот паренек всадил все десять пуль, как одну, в самое яблочко. Ни одного промаха. Ни одной пули вне яблочка – как и подобает ворошиловскому стрелку!

НЕБЕСНЫЙ МАРШРУТ

До вечера (собственно, условного вечера, потому что в ракете все время был день) Василий Рыжко окончательно завоевал симпатии путешественников по вселенной. Что касается Гуро, то тут победа Рыжко стала окончательной сразу после удивительных результатов стрельбы. Николай Петрович тоже сдался после еще одной небольшой беседы о ракете и межпланетном путешествии. Даже Сокол, который отнесся к Рыжко с заметным предубеждением, смотрел теперь на юношу с интересом, думая: «Способный парнишка, способный».

Ужинали все вместе. Рыжко честно выполнял принятые на себя обязанности, стараясь есть как можно меньше. Однако Рындин поставил перед ним большую жестянку с консервами и распорядился:

– Ну, ну, ешьте, паренек. У нас тут, знаете, нужно хорошо питаться, потому что на Венеру мы должны явиться сильными и здоровыми. Ешьте, хватит с меня ваших разговоров про «голодную тренировку».

– Это приказание или пожелание, Николай Петрович? – серьезно спросил Рыжко.

– Приказание. А что?

– Ну, если приказание, то я, разумеется, не имею права возражать. А если б не приказание, то…

Однако, Василий, не закончив, уткнул нос в жестянку, и только ритмичные движения его челюстей показывали, как он «натренировался голодать»… Через пять минут Сокол заглянул в жестянку. Он увидел чистое дно. Рыжко с наслаждением выпил воды и погладил свой живот.

– Теперь могу тренироваться дальше. Факт!

Условная ночь прошла быстро. Утомленные необычными ощущениями путешественники спали крепко: Рындин, Сокол и Гуро на своих гамаках, Рыжко на мягчайшей из перин – на воздухе, привязавшись к стене. Он успел еще спросить:

– В конце концов, для чего эти гамаки? Ведь лучше всего спать так, как я – просто на воздухе…

На что Гуро ответил ему:

– Только вследствие привычки спать на ложе, человеку приятнее проводить ночь не так, как ты, а хотя бы в гамаке, тем более, что они налицо – чего же им висеть даром?

Василий промолчал: он уже спал.

Академик Рындин проснулся первым. Он разложил в навигаторской рубке чертежи и схемы, небесные карты, расставил приборы, чтобы проверить путь ракеты. Спутники его еще спали, Николай Петрович не хотел будить их. Он включил экран телескопа, который позволял с помощью сложной системы зеркал осматривать небосвод, и прежде всего направил телескоп назад, туда, где осталась старая Земля. На четырехугольном экране перед ним светлыми чертами обозначилась своеобразная картина.

Темно-фиолетовое, почти черное небо, высокое и бездонное; на нем – огромный, желтовато-розовый диск, покрытый белыми, неправильными, вычурной формы пятнами. Эти пятна медленно, едва заметно передвигались по диску, то скрывая под собой большую часть его, то, наоборот, освобождая отдельные части. И тогда за ними видны были знакомые очертания материков и океанов… Да, то была старая Земля, от которой ракета непрерывно отдалялась, двигаясь по сложной кривой линии к Венере…

Чудесное, никогда человеком невиданное зрелище!.. Вот извилистые берега Европы, Пиренейский полуостров… Британские острова: они лишь мелькнули и моментально снова скрылись за тучами, за белыми пятнами, которые плыли, закрывая земной шар. Вот Аппенинский полуостров… Но как хочется, как тянет взглянуть на гигантскую советскую страну… Она должна быть вон там, вправо… мешают тучи, они затянули весь материк.

Изображение на экране слегка дрожало, колебалось. Рындин повернул рукоятки, устанавливавшие оптический фокус. Изображение стало яснее, застыло. Веселый голос из-за спины Рындина промолвил:

– Ой, как же красиво, Николай Петрович!.. Прямо чудно… Правда, это Земля?

– Правда, правда, Василий, – ответил Рындин, не оборачиваясь. – Наша старая Земля, покрытая тучами, отходит от нас, или мы от нее – это одно и то же… Узнаете ее?..

– А как же! Это ж получился такой чудесный глобус, какого ни мне, ни кому-либо иному никогда не приходилось видеть. Только вот тучи мешают. Да сколько ж их!.. Должно быть, очень скверная погода сегодня там, на Земле. И солнца совсем не видно…

Рындин слушал и сосредоточенно вычерчивал на небесной карте путь ракеты. Да, вот отсюда он начинается, этот путь, от этой точки земной орбиты… Вот он заворачивает ближе к Солнцу.

– Николай Петрович… – Рыжко взглянул сзади на рисунок. В голосе его зазвучала умоляющая нотка.

– Что такое?

– Николай Петрович… Ох, и попросить же вас о чем-то хочется…

– Да говорите уж!

– Что, если бы вы сейчас думали вслух… чтоб и я слышал… очень интересно бы послушать, факт!

Рындин усмехнулся: у этого парня была очень своеобразная манера просить о чем-нибудь, – просто невозможно было отказать.

– Ну, ладно, можете слушать. Вот отсюда начинается путь нашей ракеты. Видите? Между прочим, что вы вообще можете сказать об этом чертеже?..

Рыжко внимательно посмотрел. Два больших круга, сплошные и пунктирные линии… Ага!

– Посредине, – быстро ответил он, – обозначено буквой «С» – Солнце. Вокруг него, так сказать, внутренний круг – орбита Венеры. Внешний, большой круг – орбита Земли. Шарик внизу, на большом круге, обозначенный буквой «З» – Земля. Шарик на меньшем круге, обозначенный «В» – Венера. Но почему на каждой орбите по два, по три шарика?

Он задумался, но Николай Петрович уже пояснял:

– Нижний шарик, обозначенный «З1», это Земля в тот момент, когда с нее вылетала наша ракета. «В1» – Венера в тот же самый момент. Видите путь ракеты? Он идет пунктирной линией. Он сходится с орбитой Венеры в точке «В2». Вот здесь, наверху. Понятно? Ну, а теперь будет труднее. Слушайте, если хотите. Если поймете – буду рад.

Василий весь ушел во внимание. Но Рындин махнул рукой:

– Нет, все-таки лучше все объяснить вам. Может быть, и вправду поможете когда-нибудь.

Он взял в руки карандаш:

– Бы уже знаете, почему мы выбрали такой долгий, на первый взгляд, путь от Земли до Венеры, почему мы летим не прямой линией, которая соединила бы точки, «З1» и, скажем, «B1», а длинным полуэллипсом, который обозначен пунктиром и соединяет точки «З1» и «В2». Понятно, почему. Избрав такой «короткий путь», мы должны были бы все время затрагивать горючее, производить взрывы, все время направляя наш корабль. А тут – мы пользуемся силой солнца, которая мчит нас этим полуэллипсом, как комету, с каждой секундой приближая к цели. Подчиняясь притяжению солнца, мы летим теперь в космосе, не делая ни одного взрыва. Достаточно было вылететь от Земли в направлении ее движения, и мы получаем величайшую скорость, которая складывается из скорости Земли во время ее движения по орбите и той скорости, с которой вылетела из земной орбиты ракета.

– Да, – отозвался Рыжко. – Это точно так же, как если бы я, скажем, бросил бутылку из окна вагона железной дороги. Если бы я бросил ее вперед, она полетела бы со скоростью, составленной из скорости поезда и той скорости, которую придала бы бутылке добавочно моя рука…

И снова Николай Петрович отметил про себя необычайную сметливость этого парня: пример Рыжко очень просто разъяснял дело.

– Ну, хорошо, – продолжал он. – И вот с того момента, как мы вылетели из земной орбиты, мы превратились в маленькую комету, которая мчится полуэллипсом «З1»-«В2», все время приближаясь к орбите Венеры. Нас «везет» своим притяжением Солнце. Его могучее притяжение, сложенное с нашей скоростью, дает в сумме этот полуэллипс.

– Факт, – подтвердил Рыжко.

– Теперь немножко вычислений. При нашей скорости мы должны пролететь полуэллипс за сто сорок шесть дней, очутившись после этого в орбите Венеры. Но где же будет тогда эта самая Венера? Попадем ли мы на нее?.. Зависит это исключительно вот от чего: где Венера была в момент нашего выстрела, нашего вылета с Земли? Допустим, что она была в точке «В0». Что тогда? Земля двигается по своей орбите вокруг Солнца медленнее, чем Венера. Она оборачивается вокруг Солнца за 365 дней, а Венера за…

– Двести двадцать четыре дня, – закончил. Рыжко.

– Так. За сто сорок шесть дней Земля пролетит сколько? Ежедневно она пролетает 360º/365 дней = 0,987º. Итак, за 146 дней – 146 х 0,987 = 144°. А Венера? Ежедневно она пролетает 360º/224 дня = 1,607°. Итак, за 146 дней – 146 х 1,607 = 234,5º. Иначе говоря, если в момент нашего вылета с Земли Венера будет в точке «В0», то мы не найдем ее в точке «В2», долетев до нее. Венера перегонит за это время Землю, она очутится в точке «Вх», перегнав Землю на…

– 234,5° – 144°= 90,5° – ответил Василий.

– И мы не попадем на Венеру, – добавил он после паузы. – Факт! Беда… Ракета будет на «В2», а Венера уже на «Вх»…

Рындин усмехнулся…

– Ничего, есть выход. Чтобы совершить перелет с Земли на Венеру и попасть на нашу соседку, нужно вылететь с Земли именно тогда, когда Венера отстанет по своей орбите на 234,5° – 180º = 54,5°, исчисляя по направлению движения обеих планет. И тогда через 146 дней Венера очутится в точке «В2», куда тем временем примчится и наша ракета, как это указывает пунктирная линия полуэллипса. А Земля тем временем отстанет, она долетит по своей орбите лишь до точки «З2». Понятно?.. Земля отстанет от Венеры на 36°. Верно?..

– Полностью, Николай Петрович. Мы вылетели с Земли в тот день и час, когда Венера отстала от Земли на 54,5º, и чертеж показывает это: во время вылета ракеты Земля была в точке «З1», а Венера в точке «В1». Факт! Все в порядке. Поймаем Венеру за хвост!..

Василий даже в ладони захлопал: такой занятной показалась ему его собственная выдумка про хвост Венеры. Но он тут же добавил:

– Мы летим как комета. Очень хорошо. Плохо только, что у нас нет такого красивого хвоста, как у кометы. Было бы на что посмотреть с Земли!

Но Рындин успокоил его:

– На небе и без того есть на что посмотреть. Вот, разве не прекрасное зрелище? – он показал рукой на экран телескопа. Действительно это была феерическая, захватывающая картина.

Из-за огромного желтовато-розового, закрытого блестящими белыми пятнами облаков диска Земли, который сиял на черном небосводе, медленно выплывал серебристый шарик. Только что был виден лишь край его, и вот он выплыл уже наполовину. Серебристый шарик спешил, словно стараясь оторваться от огромного диска Земли. На шарике были хорошо заметны причудливые узоры, так знакомые каждому человеку.

– Луна!.. – радостно выкрикнул Василий.

– Да, Луна, – взволнованно прошептал и Рындин.

Неизменный спутник Земли, скрытый до этого за желтовато-розовым ее диском, несся в эфире по своей орбите вокруг планеты. Вот он окончательно оторвался от диска Земли и постепенно начал отдаляться от него. Так казалось нашим наблюдателям. Разумеется, это было обычное движение. Луна просто двигалась, как и всегда, вокруг Земли. Но невозможно было отрешиться от впечатления, что Луна решила, наконец, покинуть свой обычный путь и уйти от Земли в безграничные пространства вселенной…

Как зачарованный, следил Василий за этим чудным зрелищем. Ему не хотелось говорить. Его широко открытые глаза не отрывались от экрана. Он вспоминал, как целыми часами он просиживал у телескопа обсерватории, где работала его мать, и наблюдал небесные светила. И тогда он, пожалуй, больше всего любил смотреть на Луну, рассматривать резко очерченные рисунки ее гор и долин, которые прятались в густых, черных тенях. Но никогда раньше, даже в самый большой телескоп обсерватории, ему не приходилось видеть серебряный Месяц таким прекрасным, как сейчас. В телескопе Луна всегда неподвижно и мертво висела среди звезд на синем фоне неба. Иногда, казалось, она вздрагивала. Василий знал: это зависело от колебаний воздуха земной атмосферы. И вполне понятно было утверждение, что Луна и сама мертва, что на ней, на ее серебряных горах и в черных долинах, нет и не может быть жизни. Луна казалась тогда Василию холодным, насквозь промерзшим стеклянным шаром, который даже потрескался от лютого мороза.

И совсем не так было теперь. На экране перископа Луна не казалась уже мертвой. Возможно, такое впечатление зависело от того, что она была близко от Земли, она не висела одиноко в небесном пространстве. Однако, если бы теперь кто-нибудь стал уверять Василия в наличии жизни на Луне, – юноша готов был бы не то что поверить такому человеку, но все же обсудить этот вопрос. А это свидетельствовало уже о решительном сдвиге мыслей Рыжко.

И вот Луна словно застыла. Ее движения замедлились. Это заканчивался своеобразный эффект выхода серебряного спутника Земли из-за ее громадного диска…

Рындин что-то записывал в книге наблюдений. Ученый не терял ни одной минуты, ни одного наблюдения не оставлял не записанным в дневник путешествия. Однако, на этот раз было бы что записать даже и обыкновенному наблюдателю: впервые в истории человечества работник науки видел не с Земли, а из вселенной, как всходит Луна!..

Василий Рыжко смотрел, как на чистой до этого странице книги одна за одной появлялись строчки записей. Он думал: какой интересный и ценный материал представит собою эта книга после путешествия, когда ее будут изучать на Земле! И как обидно, что ученые не смогут собственными глазами увидеть то, что они с Николаем Петровичем только что видели на экране. Академик Рындин словно угадал его мысли, оторвался от записей и сказал:

– Кстати, нужно переменить кассету с пленкой. Василий, смотрите, как я буду это делать. Вам нужно выучиться самостоятельно менять кассеты, это войдет в ваши обязанности.

– Мои обязанности? – удивленно повторил Рыжко.

– Конечно. У каждого из нас есть свои обязанности, своя работа в нашем ракетном корабле.

– Николай Петрович, я… – Василий не находил слов – ведь венцом его мечтаний было принять участие в работах экспедиции.

Николай Петрович заметил радость юноши.

– Ладно, ладно! Вот перед тем, как решать, что именно вы будете делать вообще, я думаю поручить вам обслуживание некоторых аппаратов. Прежде всего автоматов, которые фотографируют небо.

В нескольких словах Рындин объяснил Рыжко, как менять кассеты с пленкой, которые вкладывались в аппарат. Василий старался запомнить каждое слово.

– Николай Петрович, выходит, что автомат фотографировал тот замечательный выход Луны из-за Земли? – спросил он, когда Рындин закончил свои объяснения.

– Конечно. Мы смотрели, а автомат тем временем делал свое дело. И тут, в этой жестянке, результаты его работы: двадцать пять метров заснятой пленки. Это будет неплохая часть большого фильма о космическом путешествии, который мы покажем нашим друзьям, возвратившись на Землю… Кстати, друг мой, как отнесется ваша семья к вашему исчезновению?

Вопрос Николая Петровича, был совсем неожиданным. Василий заметно смутился: он все время старался не вспоминать об этом. А тут нужно так прямо отвечать!

– Видите ли, друг мой, – продолжал Рындин, – я представляю себе, как я сам беспокоился бы, если бы внезапно исчез мой сын. Неужели ваша семья так-таки ничего не знает о ваших намерениях, о ваших замыслах?

– Нет, Николай Петрович, – Василий решился рассказать все полностью, искренно и откровенно. – Если мать до сих пор ничего не знала, то теперь она уже все знает. Я оставил дома письмо, в котором объяснил все. Кроме того, моя сестра… вот та, с которой мы были на берегу озера, когда ракетный корабль выводили на воду, – она знает. Я говорил ей. Она все время боялась, советовала мне… оставить эту затею. Ну, теперь она наверняка все уже рассказала матери. А мать у меня хорошая, она все поймет… Она всегда понимала меня.

Николай Петрович смотрел на Рыжко своим спокойным, теплым взглядом: да, да, должно быть у этого юноши, действительно, неплохие взаимоотношения с семьей… Только едва ли мать его так спокойно отнесется к известию о том, что ее сын отправился тайком в межпланетное путешествие…

– Что ж, – сказал он наконец, – будем надеяться, что ваша мать и на этот раз поймет вас. А теперь вот что. Идите, друг мой, в каюту. Если Гуро и Сокол еще не проснулись, разбудите их, пускай приведут себя в порядок. Пора начинать работу. Поедим – и за дело. Хотите есть?.. Или, может быть, будете тренироваться дальше?

Василий замялся. Он действительно решил продолжать свою голодную тренировку, но сейчас чувствовал, что ему страшно хочется есть. Печально опустил он голову.

– Ничего, ничего, – усмехнулся Рындин. – Больше не буду напоминать. Идите. Когда все будет готово, позовите меня. Я тоже хочу есть.

А когда Василий исчез за дверями рубки, Николай Петрович растроганно посмотрел ему вслед и тихо сказал:

– Хороший парень!..

И он снова углубился в книгу наблюдений.

НЕБОЛЬШОЙ БРОНТО3АВРИК

С самого утра в ракетном корабле закипела работа. И Сокол, и Гуро очень сконфузились, увидав, что старый академик проснулся раньше, чем они, и раньше начал работать. Ведь и у них было достаточно работы.

Каждый из участников экспедиции имел свои серьезные, заблаговременно обдуманные и распределенные задания. Все астрономические наблюдения должен был проводить Николай Петрович, как командир корабля. Он следил за курсом ракеты, проверял, не изменяет ли она своего направления под влиянием каких-нибудь космических сил. Это была очень сложная работа, и она занимала почти все время Рындина. Он отрывался только за тем, чтобы поесть, да и то лишь после того, как Василий напоминал ему несколько раз. После обеда он соглашался затратить на разговоры, на отдых лишь полчаса. Дисциплина прежде всего! – таков был лозунг старого ученого.

Сокол вел исследования интенсивности космического излучения. Загадочные лучи, которые пронизывали все насквозь, лучи, которые несутся из бесконечных глубин космоса, до сих пор оставались неизученными наукой. Многочисленные экспедиции под землю, под воду, в воздух, в стратосферу, исследования в шахтах и пещерах, на подводных лодках, в батисферах, которые погружались на сотни и даже на тысячи метров в океан, на стратостатах, которые дали человеку возможность покорить высоты до сорока тысяч метров над поверхностью Земли; наконец, последние сверхвысотные полеты на советских стратопланах – чудесных самолетах, которые на границе атмосферы и стратосферы двигались с помощью обыкновенных моторов и пропеллеров, а, поднимаясь на высоту от двадцати до пятидесяти тысяч метров, летели уже как ракетные корабли, – все это не дало науке последних и окончательных выводов о природе космического излучения. Известно стало лишь, что космическое излучение становится тем интенсивнее, чем выше над уровнем моря, в высотах далекой стратосферы, проводятся его исследование.

Ученые всего мира возлагали надежды на то, что ракетный корабль академика Рындина поможет, наконец, выяснить окончательно природу этого загадочного излучения. Правда, некоторые из ученых высказали даже опасения, что влияние космического излучения в межпланетном пространстве может вредно отразиться не только на аппаратах экспедиции, но и на ее участниках. Но это были лишь опасения. Кроме того, ракетный корабль имел у себя запасы листового свинца. Это был необходимый материал для упаковки инфрарадия, который Рындин с Соколом должны были найти на Венере и привезти на Землю. Как известно, излучение радия (а, следовательно, и инфрарадия) задерживается свинцом. Космическое излучение тоже в значительной мере задерживается свинцом. И академик Рындин имел в виду защитить аппараты и людей, в случае надобности, этими свинцовыми листами.

Так или иначе, до сих пор никто из участников экспедиции не чувствовал никаких перемен, никакого влияния космических лучей на свой организм, хотя корабль уже сутки летел в межпланетном пространстве. Сокол внимательно вел свои исследования, измеряя интенсивность и направление потока космических лучей.

Он работал со сложными приборами, часть которых была размещена снаружи, на поверхности ракеты. Василий внимательно посматривал на циферблаты, где дрожали чуткие стрелки, отмечавшие интенсивность излучения, пронизывавшего ракету; другие приборы позволяли устанавливать направление, в котором лучи летели по космосу. Дело в том, что известная часть ученых вообще отвергла предложение о каком-либо преимущественном направлении потоков лучей. И исследования Сокола ежеминутно приносили науке новые сведения, проливали свет на происхождение таинственного явления.

Сокол никому, кроме Рындина, ничего не говорил о результатах своих наблюдений. Лишь старый академик имел право свободно подходить к инженеру во время его работы, заглядывать через его плечо на вычисления и записи. Однажды Василий услышал такой разговор:

– Вы уверены, что главный поток идет именно со стороны Геркулеса?

Это спросил слегка взволнованным голосом Николай Петрович. Сокол ответил:

– Пока что все данные говорят за это, Николай Петрович. Но час тому назад приборы показали изменение направления на 6 градусов. Может быть, это было влияние перемены направления ракеты? Вы не заметили?

– Придется немедленно проверить.

И Рындин исчез в навигаторской рубке. А Сокол с головой зарылся в сложные расчеты.

Больше всего Василию нравилось помогать Гуро, который следил за приборами, автоматически возобновлявшими запасы кислорода в воздухе и поглощавшими лишний углерод и вредные газы – остатки человеческого дыхания. Василий за короткое время так хорошо ознакомился с главными приборами, что мог с полной ответственностью заменять Гуро. Он сказал как-то об этом Николаю Петровичу. Но старый академик предупредил его:

– Друг мой, вы берете на себя слишком много. Автоматы работают сами. Гуро должен лишь наблюдать за их работой. В случае надобности, он выполняет мои приказания по части налаживания. А вы, если хотите, присматривайтесь, как Гуро делает это. Ваши обязанности и без того достаточно интересны и ответственны. Я поручил вам уже автоматы для фотографирования; вскоре дам еще кое-какую работу. Хотел было поручить это Борису, но он не в очень хороших отношениях с механикой… если не принимать во внимание его любви к оружию.

И он весело засмеялся, видя, как поморщилось лицо охотника, обиженного таким неуважительным представлением о его способностях механика. Это было за обедом. Сокол не слышал ничего, увлеченный едой и своими собственными мыслями. Иначе он обязательно добавил бы от себя по адресу Гуро что-нибудь язвительное. Такая уж была привычка у этих двух старых и испытанных друзей – не оставлять неиспользованной ни одной возможности уколоть друг друга.

Вместо очередной остроты Сокол с увлечением сказал, словно делая окончательный вывод из того, над чем он так долго думал:

– Археоптерикс должен быть. Непременно должен быть!

Этого никто не оспаривал. Только Гуро усмехнулся и язвительно заметил:

– А один мой хороший знакомый… Еще вчера уверял меня, что мы не встретим археоптерикса. Дескать, развитие фауны на Венере не дошло еще…

– Неправда, я этого не говорил! – вспыхнул Сокол.

– Да я не о вас говорю, я об одном моем знакомом…

– Хватит острот, уважаемый товарищ Гуро, если можно ваши неуклюжие выпады назвать остротами. Да, вчера я еще не решил окончательно. Для вас, видите ли, вопрос об археоптериксе ничего не значит. Ну, что вам этот археоптерикс?.. Лишняя пуля из вашего ружья, вот и все,

– Не возражаю. Может быть, археоптерикс даже менее интересный объект для выстрела, чем какое-нибудь другое животное, – покорно согласился Гуро.

– А для геолога этот вопрос имеет чрезвычайно большое значение. Что такое, в конце концов, археоптерикс? Ну, скажите!

Гуро, который не слишком хорошо разбирался в палеонтологии, тонко усмехнулся:

– Хм… ну, такая птица… из этих ваших чудовищ какой-то там мезозойской или плезозойской эры…

– Ха-ха-ха!.. – захохотал геолог. – Как вы говорите? Плезозойской эры? Ой, не могу! Ха-ха-ха! Милый Борис… Ой, не могу, не могу, ха-ха-ха!.. Дорогой Борис, вы думаете, от названия животного – плезиозавр – можно производить название эры? Плезозойская?.. Нет, вы немножко ошибаетесь… Ой, насмешил!..

Теперь рассердился Гуро.

– Я не хуже, чем вы, разбираюсь в названиях всяких там эр, – сухо заметил он. – Только сейчас они меня мало интересуют. Мое дело – стрелять без промаху, если мне или вам встретится чудовище любой эры. А какой именно эры будет это чудовище, – это уж ваше дело. На то вы и геолог.

Николай Петрович увидел, что ему пора вмешаться в разговор, который приобретал нежелательную остроту. Он примиряюще заметил:

– На вашем месте, Вадим, я не обращал бы внимания на случайную ошибку. Вполне ясно, что Борис лишь ошибся. Понятно, что он хотел сказать не «плезозойская» эра, а «палеозойская». Правда, Борис?

– Мгм… – немного неуверенно согласился Гуро, не глядя в сторону своего геологического врага – Сокола.

Николай Петрович спрятал усмешку и закончил:

– А вам, Вадим, кроме того, не мешало бы сознаться, что вы и до сих пор не начали упражняться в стрельбе. Делаю вам замечание. Вы должны научиться за время нашего путешествия стрелять не хуже нашего юноши. Это необходимо.

– Я научусь, Николай Петрович, – сконфуженно ответил Сокол, отворачиваясь от Гуро, который сразу повеселел.

– Да… И еще, я думаю, Вадим, много приятнее было бы, если бы вы рассказали нам о ваших мыслях насчет археоптерикса. Забудьте на минутку все споры и разъясните. Это будет полезно всем нам, а в особенности нашему юному товарищу. – И он взглянул в сторону Василия.

– Наш юный товарищ, – ответил Сокол, протирая очки, – знает многое не хуже, чем старшие. Мы с ним разговаривали уже и, если вы хотите доказательств, Николай Петрович, то разрешите первое слово дать именно ему. Он справится с этим заданием, смею вас уверить. И даже без… без «плезозойской» эры, – не сдержался он.

Гуро пренебрежительно смолчал. Рындин заметно заинтересовался:

– Вы так думаете, Вадим? Ну, прошу, Василий, мы слушаем.

Рыжко замялся. Почему-то это напоминало ему экзамены. Именно так, с такими словами обратился к нему как-то раз преподаватель на экзаменах, когда он оканчивал школу: «Прошу, прошу, мы слушаем!» Ну, что ж, если слушаете, то слушайте! Василий Рыжко за словом в карман не полезет. Сейчас он покажет!

– Это, значит, про геологическое время? – спросил он на всякий случай Сокола. И, получив подтверждение, заговорил:

– Историю нашей Земли делят на два времени: догеологическое, т. е. – неимоверно длительный период космического развития нашей планеты, и геологическое. Это последнее подразделяется на эры, эры подразделяются на периоды, периоды на эпохи. Самые древние эры – архейская и эозойская. Они не оставили нам почти никаких признаков существования животных или растений. Наши сведения о развитии жизни на Земле начинаются лишь с палеозойской эры, с самого первого ее периода – кембрийского. За ним шли – девонский, каменноугольный и пермский периоды той же самой палеозойской эры. После этого началась мезозойская эра с ее периодами: триасовым, юрским и меловым. Далее – кайнозойская эра. Это уже наша эра. Ее периоды – третичный и четвертичный. Все.

Он остановился, запыхавшись, как после быстрого бега. Сокол весело захлопал в ладоши:

– Ну, что я вам говорил, Николай Петрович? Разве плохо рассказал? Сжато, конкретно и без ошибок. А теперь могу кое-что добавить и я. Между прочим, это в особенности будет интересно для Бориса…

Гуро пыхнул трубкой.

– Нет, нет, я не о том, – примирительно пояснил Сокол, – я про свое. Вы уже знаете, что Венера настолько моложе Земли, что там должно теперь быть, по нашим расчетам, нечто подобное земной мезозойской эре. Почему именно так – вполне ясно. Все наблюдения, которые производили с целью изучить атмосферу Венеры, доказали, что наша соседка всегда укутана в сплошную пелену туч – от полюса до полюса. Это указывает на бурное испарение на ее поверхности. Далее, последние исследования относительно состава ее атмосферы показали очень своеобразную картину. Я кое-что напомню вам об этом. Помните, Николай Петрович, нашу беседу с этим американцем, Артуром Аделем?