Текст книги "Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)"

Автор книги: Владимир Владко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

ЧТО ТАКОЕ ИНФРАРАДИЙ

Все плыло и качалось перед полуоткрытыми глазами Николая Петровича. Будто бы он в ракете, будто бы возле него Сокол, тревожно поглядывающий на него. И Гуро… но что делает Гуро, зачем он тянет руки Николая Петровича, как-то странно расправляет их?.. А вот и Василий… значит, – он вернулся? Но почему он лежит и тоже так тревожно смотрит?..

– Подождите, – слабым голосом сказал Рындин. – Что это такое? Как я попал сюда? Ведь я же упал там, у скалы… а дальше…

Мысли путались. Однако Рындин опять вспомнил:

– Василий, дружок мой, – воскликнул он взволнованно, стараясь поднять руки и протянуть их к Рыжко. – Вы здесь?.. Значит, все в порядке? Какое счастье, как хорошо!..

Он снова закрыл глаза. Во всем теле чувствовалась такая слабость, такая истома, какие бывают разве что после тяжелой болезни.

Успокаивающий голос Гуро произнес:

– Все, все в порядке, Николай Петрович. Мы с Василием только что возвратились. Встретились в одной пещере, куда он упал.

– А почему ж так долго? – утомленно спросил Рындин. Гуро усмехнулся:

– Там, знаете, были некоторые неприятности. Пришлось немного подраться с одной животинкой. Ну, мы ее одолели и вот вернулись.

Рындин тихо пошевелил концами пальцев. Мягкая усмешка появилась на его утомленном лице.

– И у нас с Вадимом было нечто подобное… и у нас… должно быть, он уже говорил вам об этом пауке…

Василию впервые приходилось видеть старого Николая Петровича в таком состоянии. Юноша забыл про свою боль, забыл про свой бок, который жгло чем дальше, тем сильнее. Он едва одерживал себя, чтобы не броситься к Рындину, так хотелось ему помочь старику, облегчить его положение. Но Василий помнил слова Гуро:

– Как можно меньше разговоров. Николай Петрович очень утомился, такие истории не проходят легко для человека, особенно – такого возраста, как Николай Петрович. Пожалуйста, веди себя с ним так, как будто ничего и не случалось.

Гуро говорил это, старательно растирая тело Рындина, уже начавшее проявлять признаки жизни. До этого охотник сурово молчал, энергично делая Николаю Петровичу искусственное дыхание. Василий, лежавший в гамаке, видел, как дрожали руки Сокола, который подавал Рындину по приказанию Гуро кислород из баллона. Лишь по временам Гуро коротко бросал:

– Больше кислорода! Так. Еще! Да пожалуйста быстрее. Нужно было раньше думать о возможности этого. Разве я не просил вас не выходить из ракеты без оружия?.. Еще кислорода!

Так продолжалось долго. Казалось, что уже не удастся вернуть Николая Петровича к жизни. Василий боялся дышать, видя перед собою безжизненное лицо академика – синее, с закрытыми главами. Про свою боль он забывал. Да и что такое была эта боль, когда перед ним лежал человек, который не дышал, который был почти мертв, его любимый Николай Петрович!..

Он помнил, как ему вдруг пришлось собрать все свои силы, чтобы пересилить конвульсивное дрожание подбородка и не дать хлынуть бурным слезам. А зато после, – как захотелось ему вдруг прыгать, танцовать и петь, когда с лица Николая Петровича постепенно начала исчезать зловещая синева, когда впервые пошевелились его губы, едва заметно приоткрылись глаза… Николай Петрович оживает, он почти воскресает!..

Василий помнил, как Гуро, облегченно вздохнув, сказал:

– Довольно кислорода. Хватит!

Еще несколько минут – и вот Николай Петрович заговорил.

Теперь академик спокойно лежал на одеяле. На лице его играла утомленная, но радостная улыбка. Все, все было хорошо. Все живы, здоровы, все здесь. И главное, Василий.

– А я чуть было не задохнулся, товарищи, – произнес наконец он.

Гуро проглотил усмешку. Чуть не задохнулся!.. Это говорит человек, которому почти целый час пришлось делать искусственное дыхание!

– Зато теперь все идет отлично, Николай Петрович, – ответил он и задумался: о чем бы таком нейтральном поговорить со стариком? О таком, что не тревожило бы Николая Петровича, а наоборот, заставило бы его забыть обо всех опасностях и его собственных переживаниях?

Он небрежным движением достал из кармана трубку и зажег. Дым табака на этот раз показался ему необычайно вкусным и приятным. Ничего удивительного: ведь он не курил целые сутки. Сначала не до того было, затем это путешествие под землей, в призрачном свете загадочных голубоватых камней… А, вот она тема для легкого и интересного разговора с Рындиным!

– Николай Петрович, – начал Гуро, с наслаждением попыхивая трубкой и выпуская огромные клубы дыма, – я что-то хочу рассказать вам. Только не утомят ли это вас? А может быть, вам мешает дым?

– Нет, нет, прошу вас. Я охотно послушаю. Мне даже приятно слышать запах вашего табака, он такой ароматичный… – Николай Петрович еще раз улыбнулся: как, в самом деле, приятно вдыхать этот сладковатый дым, слушать голос человека!

– Ну, вот. Когда мы с Василием были в пещере, нас очень удивила одна вещь. Представьте себе, что там, внизу, совсем не темно. Собственно, не везде, а лишь там, где в стене или в почве вкраплены этакие маленькие камешки. Они сияют голубым светом, как вот светляки.

– Флуоресценция, – утомленно произнес Рындин.

– Я тоже так думал. Но Василий обратил мое внимание на одно любопытное явление. Вы знаете, мы время от времени разговаривали друг с другом. И вот, когда кто-нибудь из нас говорил, то камешки во всей пещере, словно отвечая, светились значительно ярче. Мне казалось, что по пещере плывут яркие световые волны. Замолчишь – и волны исчезают. Начнешь говорить – появляются, вся пещера очень хорошо освещается, как будто в стенах ее какой-то искусный электротехник поместил скрытые источники света. Что оно такое – я так и не понимаю, Василий тоже не смог объяснить это явление. А, Василий?

– Факт, – подтвердил Василий и покраснел: как-то оно неудачно вышло. Что за «факт»?

Рындин заинтересованно смотрел на обоих. Не менее заинтересован был и Сокол: что за странное явление?

– Говорите – светилось во время разговоров? Странно, странно, – оживился Николай Петрович. – Это очень своеобразно. Значит… гм…

Он задумался. Камни светились интенсивнее во время разговора. Значит, тогда, когда излучение передатчика на шлеме было наиболее сильным, когда оно было очень активным… Интересно, интересно!

Николай Петрович поглядел на товарищей. Только теперь он обратил внимание на то, что Василий лежит в гамаке. Эта спокойная поза так вообще не соответствовала живому характеру юноши, что Рындин удивился. Да, Василий лежит в гамаке, словно больной.

– Что с вами, Василий? У вас что-нибудь болит?

Гуро беспокойно взглянул на Василия, на Николая Петровича: ну, вот и не вышло нейтрального разговора. Старый академик обязательно разволнуется, узнав о состоянии Рыжко. Нужно немедленно заговорить о чем-нибудь другом. Но он не успел.

– Немного болит бок, Николай Петрович, – ответил Рыжко. – Что-то печет кожу, как огнем… покраснела…

– Это вы ушиблись, падая?

– Нет, Николай Петрович, – отозвался Гуро, – это совсем не от того. Я думаю, что это последствия укуса клеща. Помните, как клещ укусил Василия за ногу? Вероятно, яд распространился и поднялся выше.

Рындин недоверчиво покачал головою:

– Насколько я помню, клещ укусил Василия возле колена. А болит у него не там… Друг мой, идите сюда. Покажите мне это место. Хотя я и не врач, но нам нужно помнить старое морское правило: во время путешествия капитан корабля, в случае надобности, должен быть и врачом, и хирургом. Разве я не капитан нашего корабля? Идите сюда, показывайте.

Рыжко с большим усилием вылез из гамака и захромал к Николаю Петровичу, едва удерживая стон. Боль распространялась шире и шире, словно на боку у юноши лежали горящие угли.

Старый академик внимательно посмотрел на кожу Василия. Она была красной и немного припухла.

– Напоминает следы свежего ожога, – задумчиво сказал он. – Вы твердо помните, друг мой, что вы не ударились этим боком?

– Твердо.

– А где вас укусил клещ?

Василий показал. На этом месте было лишь маленькое темно-красное пятнышко – и больше ничего. Нельзя было и думать о связи странной красной опухоли на боку юноши и этого крошечного пятнышка. Это понял и Гуро.

– Нет, кажется, я ошибся. Догадка про клеща здесь некстати, – сказал он.

Лицо Николая Петровича было очень хмурым: как определить эту неожиданную болезнь, чем объяснить ее? Гуро, который давно уже недовольно наблюдал за Рындиным, решил, что пришло время перевести разговор на другие рельсы. Николай Петрович еще слишком слаб, ему нельзя беспокоиться.

– Я хочу вас успокоить, Николай Петрович, – живо заговорил он. – Все это пустяки. Василий показал себя очень мужественным человеком: он не только хорошо дошел до ракеты, но ему даже и в мысль не пришло избавиться от излишнего груза, который он нес с собою. И все это для того, чтобы порадовать вас новинками.

– Какими? – заинтересовался Рындин.

– Да я все про те же камни. Василий набрал их с собой полную сумку, чтобы показать вам и Вадиму. Он убежден, этот самоуверенный юноша, что сделал какое-то открытие в пещере.

– Вы принесли эти камни? – живо спросил Сокол.

Гуро засмеялся.

– Нашего геолога хлебом не корми, только покажи какие-нибудь камни!..

Охотнику, по-видимому, очень хотелось развлечь Рындина, хотя бы с помощью шуток. Но лицо академика не повеселело. Он встревоженно посмотрел на Гуро, на Василия и неожиданно спросил:

– Вы несли эти камни в сумке, Василий?

– Да. В сумке, – удивленно ответил юноша.

– И сумка была на левом боку?

– На левом.

Рындин тяжело поднялся и сел на одеяле, опираясь на одну руку. Другую он поднял и указал ею на бок юноши:

– Ваша боль, друг мой, является последствием резкого влияния какого-то радиоактивного вещества. Тех самых камешков, которые вы несли в сумке. Это было очень неосторожно…

Гуро тихо свистнул: вот как оборачивается дело! Василий удивленно переводил взгляд со своей красной опухоли на Николая Петровича, на Гуро и обратно: значит, он обжегся радиоактивным веществом?..

Внезапно Сокол подпрыгнул и хлопнул себя руками по бедрам. Это вышло так смешно, что даже Рындин не удержался:

– Ой, Вадим, что случилось? Чего это вы прыгаете?

Но Сокол, забыв обо всем, бросился к Василию и Гуро:

– Свет голубоватый? Камешки небольшие? Вкраплены в почву? Каждый отдельно?

Гуро, делая вид, что он перепугался, отступил на шаг и простер к Соколу руки, словно обороняясь:

– Голубоватое, небольшие, в почву, каждый отдельно. Пожалуйста, не подходите ближе, я человек нервный, могу напугаться. Вы, товарищ геолог, кажется, вновь подпали под влияние космических лучей! Успокойтесь!

Но, не слушая больше ничего, Сокол бросился к скафандру:

– Там, в этой пещере… сейчас, сейчас посмотрю! Это обязательно нужно исследовать, это чрезвычайно важно.

– Да подождите, неужели это так спешно? – попробовал остановить его Гуро, удивленно посматривая на геолога.

– А, вы ничего не понимаете, Борис! Не задерживайте. Мне нужно посмотреть самому эти камни. – Сокол уже влезал в скафандр.

– Да подождите вы, сумасшедший! Во-первых, я еще не успел как следует отдохнуть. Кто же пойдет спасать вас?

Сокол отмахнулся от Гуро, как от назойливой мухи.

– Во-вторых, – продолжал спокойным, насмешливым тоном Гуро, – вы невнимательно слушали то, что я рассказывал. Если вам нужны эти камни, то совсем незачем лезть за ними в пещеру. Кило или два этого добра я могу показать вам и здесь.

Сокол, как обожженный, выскочил из скафандра и подскочил к Гуро:

– Где, где, покажите! – взмолился он. Гуро взял сумку Василия, лежавшую на полу, и подал ее Соколу, низко поклонившись:

– Только успокойтесь, только не волнуйтесь. Вы бесспорно настоящий поэт и лирик, вы не владеете своими чувствами…

Сокол схватил сумку, ничего не слушая. Он достал из нее камешки, взглянул на них и, казалось, совсем сошел с ума. Он подбежал к Рындину:

– Николай Петрович, это должно быть он! Он, смотрите!

На его ладонях лежали небольшие зеленовато-серые камешки неправильной формы, как маленькие картофелинки. Ничего замечательного не было в них по внешнему виду. Единственной особенностью был их сравнительно очень большой вес.

Странно, но Николай Петрович тоже заметно волновался. Он через силу поднялся на одеяле, держа обеими руками один из камешков, взятый у Сокола. Осмотрев его со всех сторон, он отдал камень обратно геологу:

– Проверьте, Вадим. Мне кажется, вы не ошибаетесь. Попробуйте сделать разрез и проанализировать.

Гуро и Василий смотрели друг на друга, ничего не понимая. Что за волнение такое вокруг каких-то камней? Правда, они интересны, потому что светятся ночью. Но столько волнения…

Николай Петрович позвал к себе обоих слабым движением руки:

– Друзья мои, не удивляйтесь, вы и сами еще не понимаете, какое замечательное открытие вы сделали. Василий, вы пострадали, вам, вероятно, очень больно, но… но если бы вы знали, ради чего вы пострадали, то это, ручаюсь, утешило бы вас!

– Да что такое, Николай Петрович? – юноша уже горел от нетерпения, он забыл про свою боль, забыл обо всем. Теперь у него было одно желание. – узнать, что именно он открыл, и почему так волнуются Рындин и Сокол.

– Сейчас, сейчас я вам все скажу. Вот уже и Вадим.

Сокол в самом деле возвращался. Он нес один из камешков, разрезанный пополам. Сразу бросалось в глаза, что внутри этот камешек был совсем иным. Темно-синий срез, казалось, дрожал и переливался. По нему пробегали, возникали и исчезали мелкие золотистые искорки. Срез медленно затягивался такой же зеленовато-серой пленкой, какою был покрыт и весь камень.

Гуро низко наклонился над камешком: ему очень понравились эти золотые искорки. Но моментально он поднял голову и закрыл глаза, потирая их рукой. Василий удивленно взглянул на него.

– Не знаю, что оно такое и с чем его едят, – сказал охотник, отходя в сторону. – Может быть, это и чрезвычайно ценная находка, но влияет она очень неприятно. У меня сразу заболели глаза, словно в них перцу насыпали.

Николай Петрович на этот раз не обратил внимания на слова Гуро.

– Видите? – взволнованно обратился Сокол к академику. – Это безусловно он.

Николай Петрович радостно засмеялся. Так смеется человек, неожиданно найдя потерянную любимую вещь; так смеется человек, встретив любимого друга, которого давно не видал.

– Приветствую вас, друзья мои, – торжественно сказал он наконец. – Приветствую вас, мои товарищи, нашедшие на Венере тот самый загадочный инфрарадий, за которым мы путешествовали сюда!

Инфрарадий?.. Это он? Эти камешки – инфрарадий?.. Василий и Гуро растерянно смотрели то на Рындина, то на Сокола. Инфрарадий? Быть не может, чтобы эти скромные камешки были могучим и неведомым инфрарадием, который кроет в себе неисчерпаемые запасы энергии!

– Да, это инфрарадий, – продолжал все так же торжественно старый академик. – Друзья мои, я даже мечтать не позволял себе, что мы так быстро найдем его, да еще в таком количестве. Ведь вы говорите, что там, в вашей пещере, немало таких камней? – спросил он у Гуро.

– Сколько хотите, – подтвердил охотник. Его трубка погасла, но он не замечал этого. Василий все еще смотрел растерянно на скромный камешек, срез которого уже затянулся зеленовато-серой пленкой. Исчезли золотистые искорки. Камень опять стал совсем обыкновенным.

Василию было и радостно, и одновременно чего-то жаль. Чего? Разумеется, очень хорошо, что инфрарадий нашелся так быстро и неожиданно. Первая часть задачи, стоявшей перед ними выполнена, но… разве это тот инфрарадий, о котором мечтал Василий? Эти неказистые камешки… Ах, каким чудесным, красивым и даже страшным представлялся Василию этот инфрарадий еще когда-то, на старой Земле… Юноша представлял себе:

…они долго, целые месяцы копают шахту. Они пробивают скалы, они в скафандрах проходят через подземные воды, спускаются в подземные озера. И снова копают почву. Сложные приборы показывают, что искатели на верном пути. Постепенно повышается в шахте температура. Вот уже нельзя работать, – такая жара. Должно быть, они приблизились к центрам подземного огня, – только там можно найти загадочный инфрарадий, только там, в глубине недр Венеры, хоронится он от непоседливых людей. А жара, жара… Кто-то падает без сознания. Его выносят из шахты, а Василий не бросает работы. Он знает, что именно он должен держать первенство и показывать образцы отличной, ударной работы. Он обливается потом, в голове у него непрерывно шумит, глаза закрываются от утомления, но он упорно работает! Еще кто-то потерял сознание, Василий остался один, от него и только от него зависит успех дальнейшей работы. Он знает это – и работает. И вот – раздается что-то похожее на взрыв. Золотая расплавленная жидкость, огненная и блестящая, ослепительная и драгоценная, льется по шахте. Это – инфрарадий, который добыл Василий!

Или еще не так: инфрарадий может быть и не жидкостью. Пусть! Тогда перед глазами юноши возникала другая картина:

…опять работа в шахте. Обязательно в шахте, потому что загадочный инфрарадий должен таиться где-то глубоко в недрах. И опять утомленные товарищи бросают работу, они вынуждены отдохнуть, им не хватает силы, это обязательно: никто не может быть таким упорным и выдержанным, таким крепким и стойким, как он, скромный, но решительный юноша. И разумеется, опять-таки он, Василий, делает последний удар киркой. Открывается большая-большая пещера. И посреди нее, заливай все своим чарующим светом, как гигантский самоцвет, внутри которого буйствуют расплавленное золото и огонь, – играя всеми цветами радуги, лежит яркий и блестящий инфрарадий. К нему нельзя приблизиться, он обжигает все, молниями пролетают во все стороны от него синие, зеленые, красные огни… Вот каким должен быть инфрарадий.

– Чего вы так загрустили, Василий? – обратил на него внимание Рындин. – Не рады, что нашли инфрарадий? В чем дело?

Юноше сделалось неловко. Однако, он не привык скрывать свои мысли – особенно от старого академика, своего любимого старшего товарища и друга. Честно и откровенно он рассказал Николаю Петровичу все, что думал. Рындин усмехнулся:

– Совсем необязательно, чтобы наш инфрарадий был таким красивым, чарующим и огнеметным, каким вы себе его представляли, Василий. Наоборот, это было бы очень плохо: как тогда мы повезли бы его с собой?

– Николай Петрович, все это, разумеется, так, – искренно согласился Василий. – Но как могут такие вот камешки давать, как вы говорили, энергию целому заводу? Где эта энергия? Откуда возьмется она в этой каменючке?

Рындин опять улыбнулся:

– В этом неказистом камешке скрываются неисчислимые запасы энергии. Некоторые проявления этой энергии вы уже почувствовали на себе, мой друг. Ваш болезненный ожог– результат огромной активности инфрарадия. К счастью, вы не особенно долго были под его влиянием, и этот ожог легко будет вылечить. Вы смажете его маслом и будете лежать в гамаке по крайней мере сутки-двое…

– Ой! – воскликнул недовольно Василий. – Даже двое суток?

– Я говорю, – по крайней мере. Возможно, придется полежать и больше, потому что ожог от радия – очень небезопасная вещь, – продолжал Рындин, как бы не замечая неудовольствия Василия. – И счастье ваше, друг мой, что вы были в скафандре, когда несли эти камешки. Металлическая сетка, покрывающая его прорезиненную ткань, несколько нейтрализовала влияние инфрарадия… Собственно, даже не инфрарадия, а какой-то его соли, то есть значительно менее активного вещества. Потому что эти камешки бесспорно не есть чистый инфрарадий, а лишь его химическое соединение.

– Только соединение?

– Этого нам вполне достаточно. Соединения инфрарадия для нас даже безопаснее, потому что они, повторяю, менее радиоактивны. Я не знаю, каким способом могли бы мы нейтрализовать чистый инфрарадий.

Он умолк, словно обдумывая эту возможность. Но вспомнив про вопрос Василия, продолжал:

– Что касается энергии, то в этих неказистых камешках столько ее, что вы, Василий, просто не можете себе представить. Да зачем, однако, я буду говорить обо всем этом? Лучше показать вам кое-что. Вадим, – обратился он к Соколу, – принесите, пожалуйста, из химического шкафа пробирку со следами радия. Да, да, ту самую, которой мы пользовались во время изучения космических лучей. Давайте ее сюда.

Старый академик с усилием поднялся, опираясь на Гуро. Он взял один из камешков, отделил от него маленькую, едва заметную глазу, крошку и положил ее на мраморную доску.

– Сейчас я, друзья мои, активизирую это химическое соединение инфрарадия при помощи следов обыкновенного радия. Мы поставим их в непосредственную близость. Только… как бы это найти способ моментально разъединить их, если понадобится? Ага, вот что! Борис, вы можете пожертвовать для нашего исследования одним из ваших шомполов? Скажем, вот этим?

Рындин показал на тонкий медный прут.

– Прошу вас, разумеется, Николай Петрович, – с готовностью отозвался Гуро.

– Отлично. Тут, в этой пробирке, даже слишком много остатков радия для нашей цели. Нам хватит и вот чего…

Под заинтересованными взглядами товарищей Рындин погрузил конец медного прута в пробирку со следами радия и сразу же вытащил его обратно.

– Это все. Будьте любезны, Вадим, положите пробирку на место. Не следует оставлять ее тут, в небезопасном соседстве с солями инфрарадия. А мы подождем вас.

Когда Сокол вернулся, Николай Петрович стал как можно дальше от мраморной доски, держа в руке длинный медный прут.

– Внимание, товарищи. Прошу отойти всех подальше.

Подчиняясь ему, все отошли, с любопытством поглядывая на стол, где на мраморной доске лежала загадочная крошечка. Голос Рындина приобрел обычную властность.

– Внимание!

Рындин протянул прут к мраморной доске и приложил конец его к крошке, лежавшей на ней.

Вдруг словно солнце заполыхало на столе. Сверкающее сияние, как от самой мощной вольтовой дуги, ослепило глаза Василия. Невольно он закрыл лицо руками. Сухой жар, как от расплавленного чугуна, обжег его руки. В воздухе запахло горелым.

– Достаточно, Николай Петрович! – крикнул Гуро. – Смотрите, стол загорается!

Послышался громкий треск: то лопнула мраморная доска, не выдержав жара. От стола поднималась синяя струйка дыма: дерево начало тлеть.

Резким движением Рындин отстранил медный прут. Сияние сразу погасло. Казалось, в каюте вдруг стало темно. Только светился добела раскаленный конец медного прута, с которого стекали расплавленные тяжелые капли, да горячим жаром дышала лопнувшая мраморная доска. Гуро взглянул на термометр. За несколько секунд температура поднялась в каюте на несколько градусов. Охотник удивленно свистнул:

– Вот тебе и шуточки! Вот тебе и крошечка! На девять градусов подняла температуру, а мы не успели и с места сойти… И надолго ее хватит, Николай Петрович, если она будет вот этак полыхать, этакая крошечка?

Рындин задумчиво ответил:

– Она не горит. Это совсем другая механика. Я не сказал бы даже, что сам инфрарадий разогревается. Возможно, он остается холодным и нагревается лишь механически от вещей, которые раскаляются вокруг него.

– Остается холодным? А эта жара, это сияние?

– Результат освобождения энергии. Под влиянием следов радия инфрарадий начинает разлагаться бурнее, чем обычно. Следы радия активизируют его. И мы видим, как освобождается его внутриатомная энергия. А так как мы приблизили к нему лишь крохотные следы радия, то в данном случае получили лишь скромный световой и тепловой эффект. Если бы мы приблизили большее количество остатков радия, – я не говорю уже про ужасную возможность приблизить чистый радий, то… то возможно, наша ракета не выдержала бы бурного процесса разложения инфрарадия. Ведь чем теснее будет контакт между инфрарадием и радием, этими двумя радиоактивными элементами, тем активнее инфрарадий будет разлагаться. Что касается вашего вопроса, Борис, то я думаю, что в условиях контактирования с этими ничтожными следами радия, наша крошка инфрарадия сияла бы вот так лет сто.

Василий не удержал возгласа удивления.

– Да, да, это очень длительный процесс, – спокойно продолжал Рындин. – Ну, довольно экспериментов. Друзья мои, я хочу сказать вам кое-что. Сядем, больше я не буду активизировать ни одной крошечки инфрарадия. Кстати, Вадим, будьте любезны, сейчас же все-таки соберите все эти «каменючки», как их непочтительно называет Василий, и положите их в какой-нибудь из наших свинцовых шкафов. Я вовсе не хочу, чтоб кто-нибудь из вас последовал примеру Василия и был вынужден лечить ожоги.

Все собралась вокруг стола. Василий посмотрел на почерневшую мраморную доску. Ну и сила!..

– Первая часть нашей задачи выполнена, – сказал Рындин. – Инфрарадий нам удалось найти. Приключения, которые пережил Василий, дали неожиданно счастливые результаты. Дело теперь в том, чтобы набрать необходимое нам количество инфрарадия и сложить его в шкафы ракеты. Не хочу скрывать от вас, что все это довольно опасно. Приносить инфрарадий придется в свинцовых ящиках, чтобы нейтрализовать его вредное влияние на человеческий организм. Вполне понятно, что тяжесть свинцовых ящиков значительно усложнит работу. Но иного способа я не вижу. Стеклянные окна в шлемах наших скафандров сделаны из свинцового стекла. Это тоже поможет нам. На работу придется надевать добавочные свинцовые перчатки…

– Н-да, не совсем удобно, – заметил Гуро, пыхнув трубкой.

– Ничего не поделаешь. Все это касается собирания инфрарадия. Но не менее опасно и его хранение. Вспомните о том, как интенсивно светились камни во время ваших разговоров в пещере. Это влияли на инфрарадий радиоколебания маленьких передатчиков. Нам придется использовать все способы, чтобы как можно лучше изолировать наши запасы инфрарадия. В противном случае могут иметь место разные неприятные неожиданности. Впрочем, мы преодолеем это. Еще раз поздравляю вас, друзья мои, инфрарадий у нас есть! Быстро ли посчастливится нам найти ультразолото? Не знаю, но уверен, что мы его найдем. Итак, за работу, товарищи. И вот еще одно мое пожелание: давайте в дальнейшем будем более осторожными, чтобы не приключались с нами такие случаи, как вот с Василием… Хорошо?

– Есть, – решительно ответил за всех Гуро. – Есть быть осторожнее, есть за работу!..