Текст книги "Королевский гамбит"

Автор книги: Владимир Шустов

Соавторы: Иван Новожилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

“НАУЧНАЯ КОМАНДИРОВКА”

Берлинский аэродром вне очереди принял скоростной бомбардировщик из Риги. Самолет еще не подрулил к стоянке, еще вращались пропеллеры, сливаясь в блестящие диски, как от центральных ворот прямо по взлетно-посадочной полосе к нему подкатил закрытый легковой автомобиль. Человек в черном реглане и офицерской фуражке с высокой тульей, не обращая внимания на недовольство летчиков, подошел к открывшемуся люку и прокричал по-русски:

– Николай Петрович!

Соколов спрыгнул на бетонированную полосу, приблизился к офицеру и проговорил:

– Я – двести пятьдесят шестой.

– Прошу в машину!

Автомобиль помчался по городу.

Настороженно и беспокойно жил Берлин. Воздушные тревоги следовали одна за другой. Небо над городом заполнял рокот моторов, вой сирен и грохот разрывов. Как только появлялись бомбардировщики, все живое пряталось в подземелье. Из парков, садов, развалин и с крыш били скорострельные пулеметы, зенитные пушки. Разрывы белыми хлопьями пятнали синеву, а осколки градом сыпались вниз.

Налеты все учащались. Бомбы рушили здания, расплескивали море огня на целые кварталы. Вереницы пожарных машин метались по городу из одного конца в другой, но пламя бушевало, не утихая.

Улицы были загромождены обломками стенных пролетов, усеяны кирпичной крошкой и битым стеклом. Многоэтажные дома с зеленью на балконах словно притаились, испуганно всматриваясь в безоблачное небо темными окнами с крест-накрест бумажными лентами на каждом уцелевшем стекле. Руины вздымали пролеты лестничных клеток. На стенах, местами растрескавшихся и покосившихся, пластами висела отставшая штукатурка. Неподалеку виднелись пробитые бомбами насквозь этажи, вывернутые из земли фундаменты.

Мостовая была разворочена фугасными бомбами. Восстанавливать ее не успевали. Так называемые челночные операции давали возможность методически бомбардировать военные объекты немцев. Советские самолеты, отбомбившись, приземлялись в Англии, забирали там бомбы и сбрасывали их на врага, возвращаясь домой. Так же поступали и англичане.

Вся эта картина сейчас предстала перед Соколовым во всех ее грандиозных масштабах. “Нет, – думал он, – даже это не возмездие за то, что натворили гитлеровцы на моей родной земле”. И вдруг майор почувствовал одиночество.

Взгляд его скользил по землистым и хмурым лицам редких прохожих. Машина на предельной скорости мчалась вперед, крутыми виражами огибая препятствия и воронки.

Где-то нудно завыла сирена. Рев ее подхватила другая, третья… И вот уже, казалось, завыл, застонал весь Берлин.

Офицер поспешно вогнал машину в первый попавшийся полуразрушенный двор.

– Сюда! – показал он Соколову на подвал, возле которого толпились люди. – Переждем налет. В убежище пока спускаться не будем.

Над городом звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей величаво плыли советские бомбардировщики. Отрывисто и гулко захлопали скорострельные зенитные пушки, забесновались пулеметы. Флагманская машина, сделав боевой разворот, начала бомбежку. Вокруг самолетов вспыхивали белые облачка разрывов, тянулись дымные трассы. Вдалеке послышались громовые раскаты.

– В районе “Борзига”, – определил кто-то.

Одна из тяжелых машин, попав в полосу заградительного огня, неуклюже накренилась. Черный дым потянул от ее моторов. “Держись! Держись! – чуть было не закричал Соколов. – Сбей пламя, взмой в поднебесье!”

Но смертельно раненный бомбардировщик уже вошел в пике. Убежище притихло. Даже немцы почувствовали, что на их глазах свершается подвиг, что сейчас эти безрассудные русские парни машиной ударят по цели…

После тревоги, покачиваясь на мягком сиденье автомобиля, майор не смотрел на проносящиеся улицы. Перед глазами его все еще плыли эскадрильи серебристых машин с красными звездами на крыльях. Они словно говорили: “Ты не один здесь, майор Соколов. Видишь, мы поддерживаем тебя!”

В пустынном зале отеля “Кайзерхоф” Соколова ждал оберст Альберт фон Штауберг.

– Здравствуйте! – сказал он, впервые улыбнувшись. – Не правда ли, поездка в столицу явилась для вас приятной неожиданностью? И я умею делать сюрпризы, – фон Штауберг умолчал, а Соколов прекрасно понимал сам, что вызвал его фон Штауберг не для знакомства с Берлином, не для приятного времяпрепровождения в ресторане гостиницы “Кайзерхоф”.

Майор, правда, еще не мог сказать точно, куда, на кого нацеливает его оберст, но был уверен, что уже втянут в очень рискованную крупную “игру”.

– Признаться, господин оберст, – ответил он, – я польщен таким доверием.

В полдень фон Штауберг решил представить Соколова какому-то, по всей вероятности, очень важному лицу. Оберст был одет в парадный мундир при орденах. Мясистые волосатые руки его были затянуты в лайковые белые перчатки, которые, казалось, вот-вот лопнут по швам.

В приемной секретарь сообщил фон Штаубергу, что шеф находится в имперской канцелярии, что “он просил господина оберста подождать”.

Соколов присел на жесткий резной диван, а фон Штауберг, встретив среди ожидающих старых знакомых, вполголоса беседовал с ними. Уловив настороженным слухом несколько раз оброненное офицерами: “Адмирал приказал… адмирал рассчитывает… адмирал не одобрил…” Соколов понял, куда попал.

Внезапно, прихрамывая, в приемную стремительно вбежал низенький смуглый седоволосый человек в адмиральском мундире. Все торопливо поднялись, почтительно вытянулись и выбросили руки вперед.

По холодному властному взгляду, которым адмирал за мгновение успел окинуть присутствующих, можно было судить, что он не в духе. Не отвечая на приветствия, он скрылся в кабинете.

И опять зашелестели голоса: “Адмирал был в ставке… с фюрером…”

“С фюрером!” Именно Гитлер и вывел из себя адмирала. “Не доволен разведкой! Какими оскорбительными словами обрисовал фюрер на совещании работу абвера! Он поносил его – Канариса, человека, который в свое время, создавая фонды, добывал средства, всячески способствовал пропаганде фашизма, подталкивая и проталкивая Гитлера к власти. Канарис – не Геббельс! Канарис – не Гиммлер! У меня работа, а не “теоретические” рассуждения! Фюрер ослеп! Он не видит льстецов, окруживших его. А они цепляются лишь за “место под солнцем”. До чего дошло! В третьей империи разведывательной службой стали заниматься все. Гиммлер завел разведывательный аппарат. Собственную разведывательную службу имеют Риббентроп, Геббельс, Розенберг и Кальтенбруннер. Они только путаются под ногами и мешают абверу. А Гитлер спрашивает за все с меня, винит меня во всех промахах и неудачах…”

Адмирал поморщился, вспомнив сцену в кабинете Гитлера. С гневным лицом фюрер бегал из угла в угол и ругался, не стесняясь в выражениях.

– Ваши работники, адмирал, бездельники! Вы проморгали подготовку русских к форсированию Днепра. Вы с генеральным штабом ответственны перед Германией за ее теперешние неудачи на Восточном фронте. Вы ответственны! Вы…

– Мой фюрер!

Но Гитлер не желал слушать оправданий.

– Мой фюрер, – настойчиво повторил адмирал, – я предупреждал ставку о возможном форсировании русскими Днепра с марша. Мне не поверили.

– Какой осел мог так рассуждать! – выкрикнул Гитлер и потребовал стенограмму совещания.

Принесли стенограмму. …Знаете ли, дорогой адмирал, – секретарь читал высказывание самого фюрера, – я не верю, что русские будут вообще наступать. Это всего лишь крупный блеф. Данные вашего абвера неимоверно преувеличены… Я вам советую немедленно отправить в сумасшедший дом автора этих прогнозов… Я твердо убежден, что на востоке ничего не случится…”

Гитлер метнул на Канариса испепеляющий взгляд и приказал прекратить чтение.

С поднятыми кулаками, совершенно утратив самообладание, стоял он напротив адмирала.

– Вам нечего меня поучать! Я командую германскими военными силами. Я накопил практический опыт, какой ни вам, ни господам из генерального штаба никогда не получить. Клаузевиц, Мольтке и Шлиффен были бы на моей стороне! Я не думал раньше, что мои генералы существуют лишь для того, чтобы носить нарядные мундиры! Теперь я в этом уверен!

“Фюрер стал заносчив, – зло думал Канарис. – Пожалуй, мне следует как-то активизировать деятельность Герделера, Вагнера, Ольбрихта, фон Трескова и графа Штауфенберга. Они должны поторопиться. Если бы англичане были решительнее, то фюрер давно бы был изолирован. Испания, Италия, Франция… сочувствующих много, а дела… Удача! Убрать Гитлера!.. Убрать и как можно скорее. Не столь важно, что претендент на пост главы государства Бек не та фигура. Он не сможет поднять и поддержать престиж, но все же…

Канарис вызвал секретаря.

– В приемной ждет оберст Штауберг?

– Садитесь, – сказал он вошедшему, не поднимая на него взгляда.

Фон Штауберг осторожно опустился в кресло. В кабинете адмирала было прохладно и пусто. Со стен смотрели портреты его предшественников – бывших начальников немецкой военной разведки. Бросалась в глаза огромная карта мира. На ней ни одной пометки. Но фон Штауберг знал, что из этого кабинета тянутся незримые нити во все государства.

– Рассказывайте, – попросил Канарис. – Итак, затея со стрельбищем провалилась. Мюллер убит. Не убит, а зарезан! Какими еще “добрыми” вестями порадуете вы меня? – адмирал не скрывал иронии.

– Мой адмирал! Я прибыл в Берлин с бывшим майором русской армии Сарычевым по вашему вызову.

– Хочу напомнить, оберст, что ваше чутье потерпело фиаско на Крафте. Вы на него когда-то тоже возлагали большие надежды. Не так ли? Ваша деятельность в Прибалтике тоже не вызывает у меня особого восторга… Сарычев?.. Не будет ли и здесь осечки?

– Использование Сарычева исключает просчеты.

– Интуиция?

– Мой адмирал! В данном случае нет… Я знаю Сарычева. Вернее…

– Вы?

– В девятьсот восемнадцатом году мой отец генерал Штауберг был связан с его отцом на Украине. Позднее Сарычев-старший работал на нашу разведку и был расстрелян в Заволжье чекистами. Кроме того, проведена проверка по всем каналам.

– О! Тогда, пожалуй! Ваш отец, Альберт, был серьезным человеком. Еще раз напоминаю вам об особой ответственности этой операции. От ее исхода зависит, если хотите, судьба Германии.

Выслушав обстоятельный доклад оберста о подготовке операции “Королевский гамбит”, Канарис возвратился к разговору о Сарычеве.

– Для его безопасности и упрочения в тылу русских возникнет необходимость передать Матильду Фогель в руки чекистов. Пусть она станет той самой пешкой в разработанном вами гамбите. Пешка отведет подозрения от нашего короля. Надо сделать так, чтобы к разоблачению Фогель какое-то косвенное отношение имел и Сарычев. Матильда сделала для нас все. А то, что знает она о нашей деятельности, давным-давно известно коммунистам… Жаль, конечно, что пешкой в этой игре мы должны сделать обаятельную женщину. Крайняя необходимость вынуждает иногда и на такие поступки… Для изготовления секретного оружия, о котором так любит упоминать фюрер, нужно время. Я не сомневаюсь, что это колоссальное по силе оружие поставит мир на колени! Но вы, оберст, знаете, что русские ученые проникли в ядро атома. Не сегодня-завтра атом у них будет работать. Есть опасность, что они быстрее нас создадут то самое секретное оружие, на которое мы так надеемся. Вам, оберст, и это понятно. Через месяц—два из Риги вы должны начать разработанную вами операцию. Пусть это станет задачей номер один. Для успеха Сарычева не жалейте ни денег, ни людей. Хоть по трупам наших разведчиков он должен проникнуть в научный центр города Н., должен проявить свои способности, чтобы выполнить задание: либо раздобыть расчеты, а затем ликвидировать физика Крылова, либо захватить физика Крылова и ликвидировать все расчеты… Объявите русскому, что за безупречную службу отца фюрер жалует его немецким подданством, награждает Железным крестом и, учитывая будущие заслуги, присваивает звание майора германской армии. Поздравьте его. Беседовать с ним не буду. Кстати, если станет известно, что, кроме вашей агентуры, Сарычевым занимались другие люди, – не волнуйтесь: я тоже вел тщательную проверку. Для того чтобы он чувствовал себя в городе Н. среди ученых уверенно, направьте его в разведывательную школу в Померании. О режиме для него я договорился. Там ждут.

Фон Штауберг привез Соколова в загородный дом.

Богато обставленная гостиная, старинная мебель с фамильными гербами, затемненные окна, какая-то вязкая тишина действовали на майора удручающе. Фон Штауберг вышел, а Соколов, ожидая его возвращения, рассматривал многочисленные фарфоровые безделушки. Внимание привлекла фотография в позолоченной рамке. Кайзеровский офицер стоял рядом со штатским, лицо которого показалось майору знакомым. Он напряг память. “Заволжье… Петр Сарычев. Такую же фотографию чекисты обнаружили в тайнике резидента немецкой разведки Сарычева”.

Соколов круто повернулся на каблуках. Штауберг шагнул к нему, протянув руки.

– Отец! – стараясь вложить в голос побольше теплых “сыновьих” чувств, скорее про себя, чем вслух сказал Соколов.

– Не надо! Мы будем всегда помнить о них.

После легкого завтрака в честь милостей, которыми от имени фюрера Канарис осыпал нового гражданина Великой Германии, в честь его будущей карьеры, фон Штауберг сам увез Соколова в гостиницу. Ночь майор спал спокойно, а утром часов около десяти адъютант оберста пригласил его к шефу.

– Собирайтесь! – с подчеркнутой значительностью произнес фон Штауберг. – Ваш поезд, майор, отходит в тринадцать двадцать. В этой поездке – ваш будущий успех. Рекомендую приложить все свои способности и силы для того, чтобы поездка эта оказалась плодотворной.

…Так вот она какая, Померания. Подстриженные деревья, домики под черепицей, поля и луга, помеченные осенней желтизной, – все на одно лицо. Майор прибыл в Ольденбург ан Крессингзее, где находилась высшая школа гитлеровской разведки, и попал под опеку простоватого с виду инструктора.

За мрачными стенами школы скрывались те, которых Гитлер именовал “своей пятой колонной”. А Соколову полезно было знать лица противников. Фиксируя в памяти случайных собеседников, он мог уже набросать десятка полтора словесных портретов.

Несколько удивило Соколова то, что ему стали вдруг преподносить последние достижения в области ядерной физики. И он понял, что именно в этом направлении абверовцы думают его использовать.

Наступил день, когда майора отозвали в Берлин. Поезд громыхал колесами на стыках. В окне проплывали все те же подстриженные деревья и похожие друг на друга селения.

Адъютант Штауберга встретил “господина майора” на вокзале и сразу же отвез на аэродром.

– Господин майор, вам приказано возвратиться в Ригу.

И вот под крылом уже мелькают поля, города, села.

Первый, с кем Соколов столкнулся во дворе диверсионной школы, куда он прибыл прямо с Рижского аэродрома, был Левченко.

– Сарычев! – выкрикнул он, торопливо пересекая плац. – Долго же тебя не было. Я уже и не мечтал о встрече. Где был? Отойдем в сторону!

Соколов никогда не испытывал к Левченко иных чувств, кроме брезгливости и отвращения. После разговора с ним ему всегда почему-то хотелось вымыть руки. Но эта первая встреча предвещала и долгожданную встречу с друзьями. И Соколов улыбнулся своим мыслям.

– Соскучился. Ну, выкладывай новости.

– Все, как раньше, утешительного мало, – Левченко понизил голос. – Партизаны развернулись вовсю! Склад на воздух подняли, два эшелона вверх тормашками под откос пустили. Крафт до того перетрусил, что скоро в сортир на броневике ездить станет. Вчера самолет советский выбросил листовки. Всех собирать заставили. На брюхе ползал.

– В городе был?

– Скучно и в городе. Тоска. Только с Эдгаром и веселюсь. Моя красотка исчезла. Мария твоя тоже куда-то запропастилась. Я, грешник, хотел было за отсутствием своей за твоей приударить… Еще новость – Горбачев дня три тому назад исчез. Вот арап! Смылся.

– Загулял?

– Такой-то! Ха-ха!

Из канцелярии выскочил Пактус и нырнул в караульное помещение. Все засуетились. Мимо Соколова и Левченко пробежали автоматчики, проверив на бегу оружие, забрались в “черную Берту” и выехали куда-то.

Вечером Левченко сообщил, что в школе очередное ЧП. Километрах в двух в глухом лесу найден Горбачев. Он был привязан к дереву. На груди висела табличка: “Провокатор и изменник Родины! Смерть гадам!”

СКОРО ГРЯНЕТ БУРЯ

Погода портилась. Небо, с утра солнечное, к полудню затянулось тучами. Подул сырой пронизывающий ветер. В пятидесяти шагах от избушки, выстроенной из плавника рыбаками на случай непогоды, беспокойно ворочалось море. От прибрежной полосы и до горизонта дыбились холодные с зеленоватым отливом волны. Они взлетали ввысь, словно старались лизнуть пенными гребнями низкие разорванные облака. Казалось, тучи вот-вот прикоснутся к взбунтовавшейся, клокочущей пучине. В пляске ветра и волн лишь чайки чувствовали себя привольно. С криками носились они над взволнованным морем.

Заструился по дюнам сухой песок. Деревья без устали отвешивали земные поклоны надвигавшейся буре. Одинокий баркас, постреливая мотором, спешил в гавань.

Неподалеку от избушки рыбаки растягивали на высоких кольях сеть. Рослый латыш в клеенчатой с откинутым капюшоном робе, завидев показавшегося из-за дюн Соколова, призывно махнул ему рукой.

– Здесь, – сказал он, когда майор подошел поближе. – В избушке. Место уединенное.

Прежде чем войти вслед за Соколовым, латыш внимательно оглядел пустынный берег.

Группа была в сборе. Поздоровавшись, Соколов присел на перевернутую вверх дном порожнюю бочку и, с удовольствием закурив, спросил:

– Как живется-можется?

– Живется ничего, а можется по-всякому, – ответил так же шутливо Демьян и протянул майору листовку. – Прочитайте.

– Что это?

– Новая сводка Совинформбюро. Прием обеспечил бывший летчик, ныне наихрабрейший из ваших связных Михаил Токарев. Размножил печатным способом Янис. Расклеил в самых людных местах города Риги… Не совсем удобно говорить о…

– Значит, вы?

– Так точно, товарищ командир! – Демьян рассмеялся. – Эта сводочка стоит даже того, чтобы ее в натуральном виде в кабинете фюрера на стенку наклеить! Пусть бы смотрел, читал да на ус мотал…

Лаконичны сводки Совинформбюро. Соколов пробегал взглядом по скупым строкам, зная, что за ними скрыты подвиги русских чудо-богатырей. “Двадцать первое сентября. Штурмом взят областной центр Украины – город Чернигов. Развивая успешное наступление на ряде направлений, наши войска заняли свыше девятисот населенных пунктов”. Короче не скажешь. Но ведь эти “девятьсот населенных пунктов” брали люди, упорные советские солдаты. Может статься – да так оно и было! – что, наступая на какой-нибудь из “девятисот”, шел в атаку молодой солдат, вроде Михайла Токарева, веснушчатого парня с прищуром зеленоватых глаз и широкой улыбкой. И было у него единственное желание – выбить немцев из деревеньки, спрятавшейся от злых степных ветров в неглубокой ложбине, гнать их без устали до Берлина, победить и вернуться домой. Шел парнишка, а вокруг свистели пули, рвались мины. Над головой с сухим треском раскалывалась шрапнель. “Вот она – вражеская траншея! Еще рывок и – рукопашная”. Вдруг из-под бронированного колпака, замаскированного вениками полыни, по наступающим ударил пулемет. Парнишка видел, как падают товарищи, видел острые языки пламени в черной прорези бронеколпака и грудью закрыл амбразуру.

…“Нашими войсками подбито и уничтожено 48 танков и 33 самолета противника”. А как это было?

“Сорок восемь танков”! В их число входят и…

Прильнув к земле, пехотинец вроде Бориса Великанова, подбившего в бою под Ключами два танка, ползет навстречу бронированной громадине. “Тигр” щерится пулеметным огнем, угрожающе лязгает металлом. Пушка его не умолкает. Но солдат, сжав противотанковую гранату, затаился и ждет момента. Наконец-то! Он приподнялся. Бросок! Взрыв! И танк, распуская по земле гусеницу, беспомощно завертелся на месте.

“Сорок восемь танков”!

На орудийных стволах пузырилась краска. Уже час, как фашистские “тигры” штурмуют высоту, вроде высоты 127,3, что под Касторной оборонял дивизион майора Сарычева. Вокруг дымятся разбитые машины, а немцы лезут и лезут. Артиллеристы оглохли от канонады. Потные лица покрыла пороховая гарь. Не то чтобы отдохнуть, попить некогда. Тяжелый танк прорвался на огневые позиции. Под широкими гусеницами исчезла гаубица, еще одна… Но расчет третьей развернул свое орудие и, когда грузное днище нависло над стволом, командир дернул шнур. Выстрел! Снаряд, продырявив броню, разорвался внутри танка…

“Тридцать три самолета”! Перед глазами возникли стремительные карусели воздушных боев, когда от рева моторов и треска пулеметов, казалось, посыплются на опаленную войной землю перистые облака; грохот зенитных батарей, что, протянув вверх тонкие стволы, посылают снаряд за снарядом в мечущихся “Юнкерсов”, защищая понтонный мост, по которому резво и гулко катятся двуколки, торопливо шагают солдаты…

Соколов отложил в сторону листовку.

– Отличные известия! Как видите, наступление развернулось по всему фронту. Теперь мы, товарищи, обязаны проводить все наши операции так, чтобы в грязь лицом не ударить. Пусть немцы знают, что бьют их отлично не только на фронте, но и в глубоком тылу… Поручение мое выполнили?

– Да, – ответил Николай.

– Недели две он гитлеровцев изучал, – вставил Демьян. – Со всем здешним начальством перезнакомился, пока выбрал подходящего.

– Звание?

– Кто его разберет? – Демьян пожал плечами. – Галунов и шевронов разных понашито – пропасть! Любой швейцар от зависти лопнет. Но, должно быть, приличное. Крест с дубовыми листьями есть и медаль. На рукаве повязка со свастикой.

– Штурмбанфюрер СС, – уточнил Янис.

– Майор? Тот, что неделю назад пропал без вести?

– Угу. Без вести, – Демьян хитро прищурился и покосился на Михаила. – Можем дать подробную информацию, товарищ командир. Мы всю эту историю, как по нотам, разыграли. Допотопный способ– любовная интрижка. Этот штурмбанфюрер с Галиной амурничать начал. В “Эспланаду” развеяться приезжал. Мерку с его обмундирования мы заранее сняли на глаз. У меня глаза, – что линзы в перископе – на километры нужное различают… Чего, Коля, улыбаешься? Ты, Коля, вечно с ухмылкой к серьезным вещам относишься. А я говорю авторитетно! Один раз – в Ленинграде, до войны это было, – с Невского проспекта без бинокля, простым, невооруженным глазом заметил, что на Васильевском острове у моего корешка, токаря Федьки Селиванова, день рождения справляют и так далее… Не верите? Как хотите… Так, значит, обмозговали мы, как нам костюм для вас, товарищ командир, ладный справить. Некоторые, – он опять метнул взглядом в сторону Николая, – за портных голос подавали. А я своей палатой пораскинул: ни одного подходящего ателье на примете. Пришлось использовать подручные средства. Наметили объект – этого самого штурмбанфюрера, – соткали паутину: план детальный разработали. Приманку выбрали – Галина в ресторан “веселиться” направилась. Ну, а мы в переулке дежурство наладили: такую симпатичную “приманку” без охраны не оставишь. Все изучили до подробностей. От ресторана до квартиры штурмбанфюрера я и сейчас, если надо, в любой час пройду с закрытыми глазами, ни в одну рытвину не угадаю, ни об один камень не споткнусь. В первый день “ухажер” глазами только зыркал. На второй – зубы скалить начал. А на третий – сел за Галин столик. Дальше получилось, как в иностранной кинокартине: автомобиль, темный переулок, пистолеты к бою! Николай принес под мышкой ухажера. Михаил – за руль. Я – как свидетель. “Куда вам угодно? Рижское взморье? Пожалуйста!”

– Вам бы, Демьян, книги писать, – пошутил Соколов. – Ловко вы сочиняете.

– После войны непременно вплотную займусь литературой, – на полном серьезе ответил Демьян. – Я, товарищ командир, чувствую что-то в себе такое, гениальное, – и добродушно улыбнулся. – Правда, писать – дело сложное.

– За тобой, гений, присмотр особый нужен, – тепло заметил Николай. – Взыграешь ты, Дема, талантом, а нам придется расхлебывать…

– Полянский прав, – поддержал Соколов. – Немцы насторожены. Стрельбище, Мюллер, Горбачев да еще этот эсэсовский майор…

– Мы, товарищ командир, тоже не лыком шиты, – Демьян переглянулся с Янисом. – Вчера на городскую явку пожаловал филер… Поэтому базу переменили, учли.

– Шпиков хватает, – подтвердил Янис. – Националисты из кожи лезут вон, чтобы выслужиться перед гитлеровцами. Свои грязные щупальцы они по всей Латвии протянули. Их агенты даже в деревнях есть, – Янис говорил медленно, тщательно подбирая слова: – Неделю назад я был в партизанском отряде. Лузин готовился как раз к налету на железнодорожную станцию. В разведку, о которой я вам докладывал, конечно, меня Лузин не посылал. Он противился, как мог. Но, сами понимаете, лучше меня, пожалуй, никто бы не выполнил задания. Самое главное мое преимущество перед другими партизанскими разведчиками то, что я латыш.

…Николай передал Янису приказ Соколова – проверить надежность связи с отрядом Лузина, то есть пройти оба маршрута, которыми Галина Сазонова доставляла в отряд получаемую Соколовым информацию и секретные сведения. Первый маршрут был безопасен. А второй…

В одной из деревень, на самой границе Белоруссии с Латвией, Янис попал в облаву. Немцы заприметили высокого белокурого латыша с объемистым рюкзаком за плечами. Как ни старался Янис пробиться сквозь плотное кольцо облавы, ничего поделать не мог: постепенно сужаясь, оно (кольцо) привело его с сотнями перепуганных женщин, подростков и мужчин на небольшую площадь, к зданию комендатуры. Перед народом держал речь представитель германского командования штатский немец с солидным брюшком и большой лысиной. Впечатление было такое, словно кто-то приклеил к черной шевелюре немца обильно смазанный сметаной блин.

После выступления, в котором через каждое слово упоминалась великая миссия Германии, сражающейся с большевизмом, немец уселся за вынесенный из комендатуры столик и стал регистрировать все местное население в возрасте от четырнадцати и до шестидесяти лет.

Когда очередь дошла до Яниса, немец, услышав его фамилию, вскинул на него усталые глаза и спросил:

– Латыш?

– Да, – ответил по-немецки Янис.

– Как вы оказались в этом селе?

– В Риге трудно с продуктами, – ответил невозмутимо Янис. – Обменять решил я барахлишко и побрякушки на сало и масло. Если господин офицер желает…

Немец предостерегающим жестом поднес палец к губам, о чем-то пошептался с писарем, встал и кивком головы предложил Янису следовать за ним. В одной из комнат комендатуры между ними состоялась сделка.

– Что вы имеется предложить нам за свою свободу? – спросил немец.

– Золото, – так же прямо ответил Янис и, развязав рюкзак, высыпал на стол перед немцем золотой кулон, два браслета и несколько золотых монет царской чеканки.

– О-о-о! – немец поспешно сгреб все в ящик стола. – Я вам дам за это сколько-нибудь масла и сала, – сказал он. – И буду надеяться, что вы чаще станете навещать меня в этой деревеньке.

Янис оказался на свободе. А Соколов получил возможность “купить” немца. Вариант пути номер два теперь использовался группой как самый надежный. Золото стало охранной грамотой для Яниса и для Галины Сазоновой, которая от имени латыша и передавала немцу драгоценности, а тот оберегал ее от слишком ретивых националистов, полицаев и немцев.

– Итак, решено! – Соколов поднялся. – Вы тотчас же доставите Лузину шифровку. Идут двое. Разными дорогами. Янис, вы обеспечиваете надежность второго связного. Если шифровка почему-либо задержится, Сазонова сообщит на словах, что нить, которая ведет в хозяйство Бурова, находится в руках агента под кличкой Кабан. За операцию под Ключами Кабан получил Рыцарский крест. Пусть передаст, чтобы Лузин прислал портативные мины… Ключи готовы? Ловко! Как настоящие. Спасибо, Демьян. Теперь я смогу заглянуть в самое сердце Крафта. И еще… – Соколов помешкал немного, как бы смутившись. – У меня к вам, Янис, одна просьба. Вы помните женщину, с которой я бывал несколько раз в кафе “Рим” до поездки в Берлин?

– Мария Воронина?

– Да. Она… В общем, при случае поинтересуйтесь ее знакомствами… До встречи, товарищи!