Текст книги "Королевский гамбит"

Автор книги: Владимир Шустов

Соавторы: Иван Новожилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Оберштурмфюрер Эрих Зеккель, – официально проговорил Соколов. – Вручаю вам лично. Распишитесь, – и вытащил из кармана засургученный пакет.

Зеккель расписался и вскрыл его. К ногам упала миниатюрная картонная коробочка. Подхватив ее с ковра, оберштурмфюрер углубился в письмо. Соколов следил за тем, как по мере чтения смертельная бледность покрывает розовые щеки, перекидывается на лоб Зеккеля. Тяжелый раздвоенный подбородок отвис. На лысине выступила испарина. Глаза замерли, уставившись расширенными зрачками в одну точку.

– Ваш ответ, Эрих Зеккель, – холодно проговорил Соколов.

– Здесь, вероятно… – язык не повиновался оберштурмфюреру. – Только сегодня я получил дополнительный приказ рейхсфюрера о формировании специальных отрядов, – он суетливо подбежал к небольшому настольному сейфу и достал коричневую папку. – Вот планы дислокации отрядов, список командиров, их адреса…

– Эрих Зеккель, меня это не касается. И тем более, что на днях оберст фон Штауберг приказал вам лично немедленно сдать эти документы в управление. От себя могу добавить, что сейчас вы выбалтываете секретные сведения!

– Тогда… тогда я… да… да… я, – отупело бормотал оберштурмфюрер, сжимая коробочку.

Ночью майор впервые за время пребывания в школе заглянул к Левченко. Денщик принял его визит, как дань своему “высокому” положению. Небрежно развалясь на койке, он грыз зубочистку и сыто щурился.

– А раньше недосуг было, – снисходительным тоном выговорил он. – Правда, я тоже недавно освободился…

– Работа, – полушутливо заметил Соколов, – и у меня и у тебя ее по горло.

– Я вот отдыхаю.

– Ну, ну, не стану тогда мешать, – майор повернулся к выходу, но Левченко вскочил с кровати.

– Подожди! Гордый ты, Сарычев. Садись! – и вытащил из тумбочки бутылку не то французского, не то итальянского вина, со стуком поставил ее на стол. – Обмоем назначение?

– Не буду! Отдохнуть и мне надо… Завтра встретимся.

– Не выйдет: с зарей бегать начну. Теперь, если встречаться, так только по ночам… но для тебя выкрою утречком с полчасика. Захвати бутылку. Хотя ладно, пусть остается, завтра сам принесу.

Утром он стукнул несколько раз кулаком в дверь Соколова и, не получив разрешения, вошел в комнату.

– Спишь?

– Как видишь, – ответил майор, кутаясь в одеяло.

Левченко уселся верхом на стул и проговорил горестно:

– Спишь. А вот скоро круглые сутки во все глаза смотреть будешь.

– Почему?

– Чэпэ! Одно за другим, одно за другим… Крафту из управления звонили. Бокшат говорит, что оберштурмфюрер Зеккель отравился! Цианистый калий принял… Никто в толк взять не может, из-за чего!

И в самом деле многие не могли понять причины самоубийства Эриха Зеккеля. А она – эта причина лежала на столе фон Штауберга.

Оберст метался по кабинету. Вызванные офицеры застыли перед ним и, словно заводные куклы, вращали головами вправо и влево, следя за ним глазами.

– Что это? – гремел фон Штауберг. – Злая, неудачная шутка, провокация, нападение? – он схватил письмо и снова начал читать: “Эрих Зеккель. Загадочное убийство оберста Мюллера непосредственно связано с вашей деятельностью в Риге. Надеюсь, долг офицера СС подскажет вам, как спасти честь мундира. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер”. Рейхсфюрер! Рейхсфюрер! – с остервенением скомкав бумагу, фон Штауберг бросил ее в корзину. – Надо быть безмозглым идиотом, чтобы поверить этому! Тупица, не додумался, что рейхсфюрер и понятия не имеет о каком-то оберштурмфюрере! До чего дошло! Мне приходится заниматься делами полиции, СС, СД! Для чего же вы здесь торчите?

Штауберг рухнул в кресло и полузакрыл глаза. Все стояли, боясь шелохнуться. Наконец, устало разомкнув веки, оберст потер ладонью лоб и виски.

– Докладывайте.

– Гер оберст! Служебные собаки следов не обнаружили. Документы и бумаги на месте.

– Коричневая папка?

– В настольном сейфе.

– Зеккеля похороните, – успокоенно приказал Штауберг. – Без лишнего шума похороните.

Как только дверь за последним офицером притворилась, оберст позвонил адъютанту и распорядился:

– Фогель!

Предстоящая беседа с Матильдой Фогель заранее раздражала его. “Начнутся упреки, жалобы, намеки…”

В кабинет, обворожительно улыбаясь, вошла Матильда.

– Я в вашей власти, Альберт, – томно протянула она, бесцеремонно усаживаясь в глубокое мягкое кресло. – Сердце подсказывает мне, что в Берлине, наконец, вспомнили Златокудрую. Так?

– Адмирал помнит о вас, Матильда. Он благодарит вас за успешно выполненное задание, которое вы получали от меня. Адмирал просил передать вам тысячи приветов, – язвительно солгал Штауберг. – Но разговор пойдет не об этом…

– С удовольствием выеду из Риги, – Матильда, щелкнув филигранным запором, открыла сумочку и достала перламутровый портсигар.

– Как вам нравится Россия? – без дипломатии проговорил оберст, награждая собеседницу очаровательной улыбкой. – Когда-то вы признавались, что мечтаете побывать во всех странах мира. Франция, Англия, Америка вам уже знакомы… Теперь адмирал решил показать вам Россию. Вы обоснуетесь в Сибири, в городе Н. Заведете там деловые знакомства и будете ждать указаний.

– Альберт! Но Россия!.. Я мало знаю эту дикую страну!

– Главное – язык. А вы владеете им превосходно. Это – приказ, – жестко заметил Штауберг, чтобы не выслушивать капризов. – Не будем торговаться. Цель, к которой ведет нас фюрер, требует от каждого беспрекословного повиновения. Выполнив задание в России, – обещаю, – вы уедете в Германию!

С деловой стороной было покончено. Штауберг охотно рассказал несколько историй о знакомых Матильде разведчиках, о жизни в Берлине.

– А что будет с моим Сарычевым? – неожиданно поинтересовалась Матильда. – Меня с некоторых пор волнует судьба этого человека. В нем есть что-то сильное…

– Вы правы. Из него выйдет неплохой разведчик. Единственное, что может помешать ему в работе, – шрамы. Лицо разведчика не должно бросаться в глаза.

– Я думаю, что и это он сумеет использовать в своих интересах! Он почувствует, когда необходимо предпринять какой-либо маневр. Знакомясь, я надеялась за неделю обуздать его, но не добилась даже сведений о месте его работы, он ни словом не заикнулся…

– А приглашение в Чернигов?

– Это же “мой город”! – Матильда рассмеялась и легким кивком привычно разметала белокурые локоны. – Он приглашал меня туда после победы. Человек-загадка.

– В Сарычеве я разобрался, – сказал уверенно Штауберг. Такие люди знают цену жизни. При первой же встрече он показал себя не слюнтяем.

Вот почему я принял некоторое участие в его судьбе…

– Мне бы хотелось перед отъездом в Россию встретиться с ним еще раз.

– Попытайтесь. Он теперь довольно часто бывает в Риге.

НЕОЖИДАННЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ

…Костюм из тонкого английского сукна, ослепительной белизны накрахмаленная рубашка, в манжетах которой сверкали золотые запонки, изысканные манеры аристократа – вот чем выделялся среди пестрых посетителей ресторана “ОУК” высокий красивый молодой блондин с усталым лицом. Сидел он за столиком, заставленным винами, фруктами, холодными закусками, и был далек от всего, что происходило вокруг. Иногда большие выразительные глаза его медленно скользили по многоликой тесной толпе танцующих, не задерживаясь ни на расфранченных девицах, беззастенчиво флиртующих с разомлевшими от их близости отпускными офицерами, ни на сытых и самоуверенных буржуйчиках, что преуспевают на черных рынках Прибалтики и спешат спустить “неустойчивую валюту” в ресторанах Риги.

К столику равнодушного блондина, неловко лавируя среди танцующих, и протискался Левченко, а следом за ним два латыша и немец с длинным во все лицо носом. Левченко бесцеремонно уселся на первый подвернувшийся под руку стул и через весь стол потянулся к бутылке с коньяком.

– Не возражаешь? – не спросил, а пригласил он блондина, скорчившего презрительную гримасу, и налил рюмку. – Я, как говорится, хлопну штрафную… За успех!..

Блондин; ничего не ответив на этот возглас, поприветствовал, как старого приятеля, длинноносого немца, пожал руку низкорослому латышу и все внимание сосредоточил на незнакомце.

– Садитесь! – блондин разглядывал дешевую одежду незнакомца – мягкую рубашку с отложным воротничком, выпущенным поверх шерстяного свитера, спортивного покроя брюки с накладными карманами, огрубевшие сильные руки, что держали гнутую спинку стула, словно штурвальное колесо рыбацкой шхуны.

– Эдгар, может быть, представишь спутника? – немного капризным голосом обратился блондин к вертлявому низкорослому латышу, который, глядя на сервированный стол, заранее предвкушал сытный ужин и обильную выпивку. Левченко уже успел опрокинуть еще рюмку и теперь, следя за танцующими парами, с аппетитом сосал прозрачный ломтик лимона.

– Могу! Жан Атауга. Свой парень, – проговорил Эдгар. – Левченко тоже знает его. Жан, пьем за здоровье Освальда Пургайлиса!

– Выпить за все готов, – откликнулся Левченко, наполняя рюмку. – Атаугу я знаю. Атауга, ты грузчиком на военной машине работал? Да? Спасал ты меня однажды… из кювета вытаскивал.

Пургайлис поднял рюмку и сквозь искристое вино продолжал разглядывать сосредоточенно-серьезное лицо Атауги.

– Атауга – калач тертый, – продолжал Эдгар. – Он и браслеты носил и на мир через решетку заглядывал! Будь уверен. Жан – не крыса!

– Где жил раньше?

– В Лиепае.

– Люблю портовые города! – опять зачастил Эдгар. – Порт – подходящее место. Клиенты приплывают и уплывают, а заработок остается! – Он так увлекся собственной речью, что не заметил, как брошенная им в пепельницу сигарета запалила клочок бумаги. Тонкие сизые нити потянулись вверх. Эдгар морщился, отмахивался от едкого дыма, но говорил и говорил.

Несколько раз его пытался перебить Левченко. Какими-то недомолвками, намеками он хотел показать, что знает дела, которыми занимаются люди (он так и говорил “люди”) Освальда Пургайлиса, что разделяет их взгляды и готов не за страх, а за совесть служить им.

Но никто не принимал намеков Левченко всерьез. Все попросту игнорировали его присутствие.

Незадолго до закрытия ресторана Левченко собрался уходить. Он встал, откланялся и, помешкав, снова уселся за столик, чтобы выпить “последнюю”, “посошок”… Присутствие его сковывало собеседников, и они все чаще и чаще в разговоре переходили на немецкий.

Когда спиртное было выпито до капли и Пургайлис оплатил счет, Левченко, перехватив у него взаймы пятьдесят марок, исчез. Освальд облегченно вздохнул.

– Дорогой друг, – сказал он, обращаясь к хозяину ресторана. – Прошу предоставить нам возможность побыть в тишине. Удалите всех. Мне кажется, пришло время закрыть ресторан: комендантский час уже наступил.

Хозяин ресторана был для Освальда Пургайлиса “своим человеком”. Ослушаться его он не смел. И скоро в полутемном залике “ОУКа” остались четверо.

– Господа, можно, наконец, отдохнуть и поговорить откровенно, – сказал Пургайлис и еще заказал вина. – Неприятный субъект этот Левченко.

– Не верю русским, – поддержал немец. – Я имел возможность убедиться в их вероломстве. Они прибегают к нечестным приемам. В кафе “Рим” я видел парней, одетых под матросов. Один – высокий, другой – среднего роста, коренастый, седой. У них есть мундиры эсэсовских офицеров.

Освальд поспешно придвинул немцу рюмку:

– Ганс, догадки – еще не факты. Проверим и выясним, что за матросы облюбовали кафе.

– Облюбовали! Я и хотел сказать облюбовали. Я склонен к предположениям, что многие диверсии совершены не без участия этих людей. Быть может, они действуют от имени подпольщиков-большевиков, которых мы должны нащупать и изолировать.

– Поручите это дело нам, – вызвался Эдгар. – Мы с Жаном завтра выясним настроение матросов из кафе. Не привыкать к таким заданиям. Пойдешь со мной, Жан?

– Почему бы и не сходить, – ответил Атауга. – Но мундиры меня смущают. Не работают ли они, эти матросы, в “СС”. С организацией “СС” я хочу жить в мире.

– Могу ручаться, что они не эсэсовцы, – заверил немец. – Скорее всего – это агенты русских.

– Повтори, Ганс, приметы.

Так по заданию Соколова Янис Витолс—Жан Атауга познакомился сначала с Левченко и Эдгаром, а через них уже и с Освальдом Пургайлисом, значившимся в списке оберштурмфюрера Зеккеля одним из первых.

Вскоре Янис уже считался у националистов своим человеком.

“Выполняя” их поручения, он глубоко проник в разветвленную сеть этой организации, подтвердив Соколову и явки, и количественный состав, и фамилии главарей, что были добыты майором во время “визита к Зеккелю”.

Штаб-арсенал банды Пургайлиса размещался в подвале полуразрушенного бомбардировкой дома с выбитыми окнами. Здесь националисты и решали свои дела, намечали и разрабатывали планы одиночных и массированных налетов.

Пургайлис произносил громкие речи об освобождении Прибалтики от гитлеровцев, но Янис знал, что всеми действиями атамана управляет хищно нацеленная на патриотов Латвии жестокая рука гестапо. Большеносый немчик из “ОУКа”, по твердому убеждению Яниса, и являлся связующим звеном, через которое Пургайлису поступали задания и точная информация о прогрессивно настроенных рижанах.

Разведав окрестности, подвал, все его входы и выходы, Янис попросил Николая устроить ему встречу с майором и, когда она состоялась, изложил план ликвидации банды.

– Мне известно, – говорил Янис, озабоченно морща лоб, – что Пургайлис нащупал нашу группу. На подозрении – Полянский и Федотов. Заметил их в кафе “Рим” гестаповский агент Сластин. Он исполняет там эстрадные песни. Немец говорил об этом Пургайлису. Говорил он еще и о том, что мы имеем эсэсовскую одежду.

– Немчик этот – не большеносый? – спросил Демьян.

– Да. Пожалуй, второго подобного носа не встретишь.

– Это, товарищ командир, фельдъегерь, тот, что вез приказ о стрельбище. Вот ведь паскуда. Не через своих, так через банду решил нас ликвидировать.

– Через своих это делать не в его интересах.

– Да, не дурак фельдъегерь, – невесело обронил Николай. – Я тебя, Дема, предупреждал…

Группа оказалась в трудном положении. Николай и Демьян не могли теперь появляться в городе. Не исключено, что Михаил и Сазонова тоже были взяты под наблюдение. Если это так, то не сегодня-завтра Пургайлис постарается расправиться с группой или оборвать связь ее с отрядом Лузина.

– Надо уничтожить Пургайлиса, – предложил Янис.

– Портативные мины у нас есть, – поддержал Михаил.

– Судя по твоему рассказу, Янис, – проговорил Демьян. – Не подвал у них, а одесские катакомбы! Мин не хватит. Надо банду собрать в одну кучу и поднять на воздух разом. Лучше противотанковых гранат для этого благородного дела не найти. Давайте? А с тем длинноносым лейтенантом тоже поквитаться надо. Настрочим Штаубергу подробное письмишко с рассказом о “подвиге” фельдъегеря.

– Ситуация не из приятных, – заговорил Соколов. – Мы должны сделать все, чтобы группа выполнила задание. Сейчас, когда нащупаны нити, связывающие Штауберга с агентами по ту сторону фронта, нужно спешить, а если потребуется, рисковать ради дела. Янису придется взять на себя банду Пургайлиса… Если по счастливой случайности поблизости окажется и фельдъегерь, то следует, пожалуй, прихватить и его. Вы сказали, что Пургайлис перенес штаб-арсенал без ведома немцев?

– В разговоре со своим помощником Эдгаром Виртманисом он упомянул про шефа, которому необходимо передать новые координаты.

– Левченко осведомлен о подвале?

– Вероятно.

– А о знакомствах Марии Ворониной, товарищ командир, ничего разузнать не удалось. Не выехала ли она из Риги?

– Возможно… – Соколов помолчал. – Ну, друзья, будем действовать. Хорошо бы сосредоточить в подвале побольше бандитов. Собрать в определенный день и час. Лучше ночью. Постарайтесь, чтобы Левченко обязательно узнал о сборе.

Левченко разыскал Соколова в тире. Майор стоял на белой черте – линии огня – и, заложив левую руку за спину, стрелял поочередно в черные квадраты, нарисованные прямо на доске. Между выстрелами Левченко попытался завести с ним разговор, но Соколов невозмутимо всаживал в цель пулю за пулей.

– Постой, Сарычев! – взмолился Левченко. – Хватит: третью обойму в одно место вгоняешь.

– Выполняю приказ, – Соколов выпустил последний патрон и обернулся. – На! Посмотрю, на что ты способен.

– Катись со своей стрельбой. Мне поговорить с тобой надо.

– Выкладывай.

– Не здесь же!

– Тир – самое подходящее помещение для секретного разговора. Говори. У тебя ведь секрет? Так, что ли? – майор вставил в пистолет новую обойму и, переложив его в левую руку, прицелился.

– Бунт назревает. Сарычев, порохом пахнет, – промямлил Левченко. – Уж день и час назначены. Они начнут, а за ними и город поднимется.

– Кто начнет? – Соколов прицелился и выстрелил.

– Помнишь о заговорщиках? В ресторане “ОУК” с Эдгаром я поначалу водку пил, а потом и с руководителем познакомился. Зря ты знакомством с ними пренебрегал. Вместе бы теперь и славу разделили… Народу в подполье – видимо-невидимо. Есть у них все: от гранат до пулемета. Стреляют не хуже твоего. Мне один верный парень – Жан Атауга – выложил все их замыслы. Он и о месте сбора мне рассказал: собираются они ежедневно в подвале старого разрушенного дома. Срок вооруженного выступления – сегодня в полночь. Просил этот Атауга сообщить, когда немцы с облавой нагрянут, чтобы ему смыться вовремя. Ну, да шут с ним, с Жаном, лишь бы мне отличиться. Стоит громить подпольщиков, а? Только вооружение. Ведь бой будет.

– Тогда! – Соколов выстрелил несколько раз подряд по черному квадрату. – Взять их до выступления.

– Во-о! Я и хотел мнение твое узнать. Сообщу Штаубергу!

– Штаубергу?

– У Крафта и так ордена есть. Ему хватит. А мне… – Левченко рукавом потер лацкан френча.

– Ну, ну! Я бы все-таки доложил Крафту. Дело серьезное, важное. И потом он ведь об Эдгаре знает. Ты сам ему доложил. Кроме того, как думаешь, Левченко? Поблагодарит тебя твой начальник, когда ему станет известно, что ты через его голову Штаубергу ценные сведения сообщил? Задание-то тебе не Штауберг, а Крафт давал.

– Верно говоришь, верно, – с этими словами Левченко и покинул тир.

РАСПЛАТА

Утром Сазонова появилась в рыбацкой избушке. Вид у нее был виноватый: заставила товарищей поволноваться. Но что она могла поделать? Опасное положение, в котором оказались разведчики, взятые под наблюдение “людьми Пургайлиса”, вынудило Галину переждать сутки в семье знакомого рабочего-латыша. Лишь убедившись, что слежки за ней нет, связная пришла на явку.

Друзья встретили ее холодно. Конечно, каждый из четверых радовался возвращению Гали, но церемониал встречи, разработанный Демьяном, выдерживали до конца.-

Окинув быстрым взглядом хмурые лица, девушка принялась рассказывать о причине непредвиденной задержки. Слушали молча.

– Чего вы молчите?! – наконец не выдержала Галя. – Я же объясняю вам, как все было! Не выспались вы, что ли?

– Нет, спали, как сурки, – ворчливо ответил Демьян. – Знали, что продлишь удовольствие и прогуляешься по окрестным деревням.

– Так не виновата же я, Дема! Немец меня задержал на обратном пути, – и, взглянув на изменившееся лицо Демьяна, продолжала: – Не волнуйся, пожалуйста. Он меня ни в чем не заподозрил…

– Провокатор! – ревниво проговорил Демьян. – Усыпил он тебя песнями своими, а ты и рада, и забыла, что теперь за каждым нашим шагом следят. Они запросто могут из Риги сообщить во все уездные полицейские управления и приметы наши, и…

– Знаю! – вспыхнула Галина. – Знаю и всегда об этом помню! Попал бы ты, Дема, в подобную историю…

Немец встретил Сазонову на окраине села. На вопрос немца, “куда и зачем идет симпатичная русская девушка?”, Галина ответила, что возвращается в город, что ходила менять кое-какие вещи на продукты. Офицер, желая узнать подробности, стал задавать вопросы. Галина сначала терпеливо отвечала на них, но в конце концов, не выдержав, сказала, что “господин офицер может проверить ее благонадежность в соседнем селе у коменданта лейтенанта Гюнше”.

– Гюнше, Гюнше, – повторил офицер и показал ровные белые зубы. – Да, да… Я очень знаком с лейтенантом. Но это не меняет дела. Прошу следовать за мной.

– У меня – душа в пятки! Иду за немцем и жалею, что пистолета нет… Привел немец меня в дом, отпустил денщика, накрыл стол, разлил по рюмкам вино и завел беседу.

– И вино, значит, было, – все так же ревниво заметил Демьян.

– Еще какое! На этикетке… медалей, медалей…

– Пила, значит, с немцем? – еще мрачнее спросил Демьян.

– Нет, Дема. Пить я с ним не стала. Да ты ведь и сам знаешь, что я вовсе не пью. Разговор был интересный.

Немец говорил по-русски почти без акцента, лишь иногда неправильно строя фразы:

– Вам, дорогая девушка, часто приходится бывать в селениях, среди множества людей. Я не собираюсь ни задерживать вас, ни сопровождать всюду. Пожалуйста, добывайте для вас пищу. Я даже могу оказать кое-какое содействие. Но в этом мире ничего не делается бесплатно. Я не прошу слишком большой цены! Вы хотите, чтобы поскорее закончилась война? Хотите, чтобы народ вздохнул свободно? Поэтому-то вы нам помочь должны. Не будь лесных бандитов, мы выиграли бы давно войну, а вы жили тогда спокойно бы и счастливо… Согласны?

Галине предложение это давало многое. Она получала возможность следить за действиями немцев, за передвижением их карательных отрядов. Подумав, Галина дала согласие. “Что ей! Она не желает жить голодом! Наплевать на все. Пусть господин офицер позволит ей бывать в глухих деревнях! Там есть и сало и масло. Только пусть господин офицер никому не говорит о беседе и этой встрече: Галина тоже боится партизан, которые могут расправиться с ней”.

Подвыпивший офицер разоткровенничался и, между прочим, проговорился, что через день в уезд прибудет рота карателей и крупный отряд айзсаргов. Их задача – прочесать близлежащие села и хутора. “Хорошенькой фрейлейн лучше несколько дней переждать в городе, а уж после операции карателей пойти по деревням”.

Друзья заметно повеселели, приободрились, слушая Галю. Демьян так и сиял, победоносно посматривая на товарищей. “Вот она у меня какая, – говорил этот взгляд. – Видели? Самая лучшая на свете!”

Когда Галина сказала, что хорошо бы что-либо съесть сейчас и выпить кружку горячего чаю, Демьян поспешно достал с полки копченую рыбу и каравай хлеба, разрезал и то и другое, положил на днище перевернутой бочки. Янис вытащил из-за ящика, что служил постелью, объемистый термос и разлил по эмалированным кружкам чай.

– И мы с тобой, Галина, пообедаем за компанию, – сказал Демьян. – Давайте, братцы, ведь скоро полдень… Не заметили, как за рассказом и время пролетело.

Обедали с аппетитом. Рассуждали о том, правильно ли поступила Галина, приняв предложение немца. Единодушно решили, что правильно. Но надо было согласовать все с командиром, как он к этому отнесется.

После обеда разговаривали обо всем и ни о чем: каждый либо вспоминал яркие эпизоды из довоенной и фронтовой жизни, либо уносился в мечтах далеко вперед, в то хорошее время, когда не будет войны, когда соберутся вместе все боевые товарищи…

Уже смеркалось. Правда, неопытный человек не заметил бы наступления вечера. Но Янис, взглянув на море, поднялся: с востока наползала темная полоса; она еще сливалась с водой, еще была едва различима, – и стал собираться в город.

– Мне пора, – сказал он. – Передайте командиру… Впрочем, он знает. Только Левченко не подвел бы.

– Такой прыщ не подведет, – презрительно сплюнул Демьян. – Лопнет, но отличится. А тебе, Янис, может, повременить малость? Корешок мой, Федька Селиванов, когда на серьезные рекорды уходил, всегда хронометром пользовался. Была у него на сей предмет дедовская серебряная луковица. Однажды с теперешней супругой своей он о свидании договорился. Сидим мы с Федькой в сосисочной на Невском. Пивко потягиваем, сосисками закусываем…

– Перестань, Дема, – Николай строго посмотрел на сразу притихшего друга. – Не до шуток.

– Почему не до шуток? – улыбнулся Янис. – Очень даже до шуток. Ты мне, Демьян, эту историю завтра доскажешь. Ладно?

– Хорошо! Я тебе не одну расскажу! – подхватил Демьян. – Только помни – двадцать четыре ноль ноль!

– Помню.

– В час тридцать постарайся быть здесь.

– Хорошо. – Янис, а за ним Николай вышли на улицу. На берегу ни души, только над головами плыли и плыли облака.

– Демьян правильно говорит, – заметил Николай. – Ты, Янис, долго там не задерживайся. Как почувствуешь, что все на мази, уходи. Не рискуй зря.

– Думаю, все пройдет удачно, – сказал Янис. – Если появится командир, передайте ему, что подпольщики, на которых замышляет налет Пургайлис, предупреждены. Так и доложи командиру, Николай, что я их сам предупредил.

В этот день Соколову не удалось вырваться на взморье: он задержался у фон Штауберга. Оберст подвел беседу к особому заданию, которое должен был выполнить Соколов в одном из городов России. Задание не из легких – похитить человека. В разговоре фон Штауберг мельком упомянул, что ради успеха этого, конечно, рискованного предприятия немецкая разведка готова принести и принесет в жертву опытного агента, а если потребуется, то и нескольких. Этот акт отведет “от господина Сарычева все подозрения, упрочит его положение в тамошнем обществе”. Имени человека, которого надлежало похитить, и имени агента, которого предполагалось принести в жертву, оберст пока не назвал.

Разговор прояснил многое. Майор знал теперь, почему так придирчиво инструктор школы в Померании проверял, как овладел он приемами джиу-джитсу. Похитить человека! Значит, этот человек очень нужен, просто необходим гитлеровцам. Иначе они не стали бы жертвовать агентом, не стали бы подчинять работу агентурной сети обеспечению задуманной операции. Но какого человека имеет в виду Штауберг? Какой город?..

– Герр оберст! – в кабинет вошел адъютант. – Гауптман Крафт просит принять его по неотложному делу.

– Пусть войдет. А вы сидите, – сказал Штауберг поднявшемуся было Соколову. – Отложим пока наш разговор.

Вскинув руку в традиционном приветствии, Крафт вытянулся перед Штаубергом и с торжественными нотками в голосе отрапортовал:

– Герр оберст! Мне удалось обнаружить подпольный штаб большевиков, – он покосился на майора. – Сегодня у них сбор. Место известно. Вооруженное выступление ими назначено на двадцать четыре часа.

– Превосходно!.. Как хорошо, что об этом узнали первыми мы, а не гестаповцы. Пусть в Берлине лишний раз задумаются над тем, что не зря существует абвер. Опять тайная полиция оказалась не на высоте. Отлично! – Штауберг просиял. Самодовольно потирая руки, он смотрел то на Крафта, то на Соколова, то на часы: двадцать два тридцать. Все еще улыбаясь, он схватился за телефон, вызвал усиленный наряд и предложил Соколову:

– Едемте, Сарычев. Я думаю, вы с гауптманом сегодня отличитесь.

– Их около двадцати!.. – вставил Крафт.

– Около двадцати!.. – Штауберг иронически посмотрел на встревоженное лицо гауптмана. – Дорогой Курт, не думаете ли вы, что они будут отбиваться от нас, используя тяжелую артиллерию, танки и авиацию?

– Герр оберст, – резонно возразил Крафт. – Я знаю одно: подпольщики живыми не сдадутся… Я видел развалины, где засели эти бандиты. Очень трудно оцепить их.

– Где развалины? – спросил фон Штауберг, склонившись над планом города.

– В квадрате пятнадцать! – четко ответил Крафт. Штауберг опять потянулся к телефону.

– Краус, – проговорил он в трубку густым чуть хрипловатым басом. – Что делается у нас в пятнадцатом квадрате? Ага, район чист?.. Хочу обрадовать, штурмбанфюрер, что ваши прославленные шерлоки холмсы ни черта не видят дальше собственного носа! В пятнадцатом квадрате – штаб подпольщиков… Да, да! Забирайте немедленно молодцов всех до единого и вместе с Трайбхольцем милости прошу ко мне в управление. Не забудьте прихватить пулеметы! Жду полчаса. Все!

Представитель гестапо передал Пургайлису приказ накрыть в одном из рабочих районов города явку коммунистов. Нападение произвести ночью, внезапно. Инсценировать грабеж. Освальда никто не считал стратегом, но предстоящий налет он разработал во всех деталях.

Сын богатого торговца, Освальд Пургайлис был ярым сторонником режима Ульманиса. Немцы, которым служил он сейчас и указания которых выполнял, были для него очередным этапом на пути к заветной цели – восстановлению в Латвии старых порядков. Освальд не был глупцом. Положение на советско-германском фронте показывало, что дни гитлеровской Германии сочтены. И вот, зная это, Освальд хотел упрочить свое влияние среди националистов, а при благоприятном исходе широко задуманного и поощряемого империалистами переворота урвать высокий, быть может, даже министерский пост. Таким образом, ослабление сил большевистского подполья в Латвии и Риге в любом случае входило в планы Пургайлиса. Итак, разбив банду на группы, Освальд терпеливо втолковывал старшим задачи:

– Огнестрельное оружие применять в крайности. Действуйте ножами… – Янис украдкой следил, как стрелки часов неумолимо сходились на двенадцати. “Двадцать три сорок… двадцать три пятьдесят… Сейчас Левченко приведет немцев… Двадцать три пятьдесят шесть… Надо уходить”. Он поднялся, но Пургайлис недовольно нахмурил брови и прикрикнул:

– Атауга, слушай внимательно… – голос заглушила длинная автоматная очередь.

– Свет! – выкрикнул кто-то в панике.

Со звоном разлетелась лампа. Темнота заполнила подвал. Перекрывая суматоху, Пургайлис заорал:

– Заткнуть отдушины! Кончай давку!.. Оружие!..

– Сопротивление бессмысленно! – громко по-немецки прокричал кто-то снаружи. – Выходите по одному!

По каменным ступенькам затанцевали тонкие до боли в глазах яркие лучи электрических фонарей.

– Ошибка! Наши! Сейчас ликвидируем конфликт! – пробравшись к выходу, большеносый немец громко сказал: – Эй! Кто там? Произошло недоразумение, – выстрелы смолкли. – Я Ганс Бауер, офицер связи…

– Гранаты к бою! – заглушая немца, выкрикнул Янис.

В свете, электрических фонарей было видно, как исказилось лицо Освальда Пургайлиса, Подняв руки, он повернулся спиной к выходу. В это время из подвальных отдушин на мостовую полетели гранаты. Ответив шквальным огнем, гитлеровцы блокировали развалины дома.

Штауберг решил взорвать подземелье. Но его опередили. Яркая вспышка озарила изнутри своды подвала. В ночи над головами со свистом проносились куски кирпичей. Из дымящегося провала выскочил Пургайлис. Соколов, прикрыв собой оберста, вскинул пистолет и выстрелил в расширенные глаза бандита.

– Огонь! – хрипло скомандовал Штауберг.

Подземелье превратилось в ад: рвались гранаты. Осколки и пули, отскакивая от потолка и стен, пронизывали во всех направлениях наполненную дымом и кирпичной пылью темноту.