355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Шустов » Королевский гамбит » Текст книги (страница 1)
Королевский гамбит
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:47

Текст книги "Королевский гамбит"


Автор книги: Владимир Шустов


Соавторы: Иван Новожилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Иван Новожилов, Владимир Шустов
КОРОЛЕВСКИЙ ГАМБИТ



Повесть

КАРТА ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА РУТТЕРА

Обер-лейтенант, насвистывая веселую песенку из модной берлинской оперетки, беспечно шагал по песчаной вьющейся вдоль заборов тропинке. Рядом лежала дорога. Бурая пыль ее была взбита колесами военных машин и повозок, а заросшие травой обочины расчерчены ребристыми оттисками танковых гусениц. День стоял на редкость погожий, тихий. В отдалении глухо рокотали орудия: в двадцати—двадцати пяти километрах от станции Ключи проходила линия фронта. Там, где грохочет бой, война, конечно, представляет опасность… И вдруг за ивовым плетнем, в зеленых лопухах мелькнул чей-то глаз. Обер-лейтенант схватился за пистолет. И тут, так показалось ему, небо рухнуло, покачнулась земля, завертелись, закружились белые мазанки, деревья, заборы. Вопль о помощи замер на губах офицера: пахнущая крутым солдатским потом жесткая ткань плотно закупорила рот. Откуда-то хлынул оранжевый поток тумана…

И сразу же над распростертым в бурой пыли телом склонился парень богатырского сложения в широком, темно-зеленом со светло-коричневыми пятнами маскировочном халате. Ловко подхватив обер-лейтенанта под мышки, взвалил на себя, перескочил покосившийся плетень и скрылся среди буйных зарослей заглохшего фруктового сада.

Из крупнолистых лопухов, кустившихся по обе стороны плетня, порскнули куры. Огненно-рыжий петух шумно захлопал крыльями, взлетел на плоскую крышу сарая. Одна из стен этого сарая развалилась, и замшелые доски торчали в разные стороны, словно шпангоуты разбитого бурей парусника. Воинственно оглянувшись, петух вытянул шею со встопорщенными перьями, надулся и закукарекал.

В белой мазанке, что стояла как раз напротив сарая, распахнулось окно. Солнце, отраженное стеклами, золотым дождем брызнуло на цветущий в палисаднике вишенник, расплескалось по испятнанной желтыми огоньками мать-мачехи лужайке. В окне с резными наличниками, как в портретной раме, возникла бледная одутловатая физиономия офицера с большим носом, черными усиками и косой челкой над правой бровью. Невольный свидетель разыгравшейся сцены смотрел на зеленые лопухи, где все еще кудахтали куры, на петуха, голосившего на крыше сарая, на заглохший сад, где скрылся призрачный великан. То, что произошло сейчас здесь, в глубоком тылу, где располагается штаб немецкого корпуса, казалось ему невероятным. Все оттенки боязни, тревога, страх, паническое смятение поочередно побывали на одутловатом и бледном лице гитлеровца. Он не верил собственным глазам. Но дорожная пыль сохранила четкий оттиск обер-лейтенантовой спины, а внушительные следы, оставленные подошвами солдатских сапог с подковками на каблуках и носках, отпечатавшиеся здесь же, исключали сомнения. И офицер заторопился. Захлопнув окно, он, нервничая, принялся застегивать френч, с трудом попадая пуговицами в петли. Но так и не застегнувшись, взвел курок пистолета и бросился в штаб.

Гарнизон был поднят на ноги. Сразу же удалось выяснить, что русскими похищен обер-лейтенант Руттер, командированный с особо секретным поручением в Ключи. Начальник штаба пехотного корпуса оберст Зильберг, у которого всего лишь полчаса назад сидел гость из штарма, негодовал: средь белого дня, почти на глазах гарнизона похитить офицера! На оборонительные участки Зильберг направил экстренное распоряжение. “В наши боевые порядки проникла группа русских разведчиков…” и далее категорически приказывалось “во что бы то ни стало ликвидировать группу”. Оберст потребовал удвоить, утроить… удесятерить бдительность.

Ключи были взяты в кольцо, и по горячему следу похитителей устремились автоматчики, проводники с лучшими сыскными собаками.

А в это время обер-лейтенант Руттер лежал под шелестящим на ветру пологом густых орешников, что заполнили до краев глубокий овраг в полутора километрах от Ключей. Лежал он на спине, раскинув руки по сторонам и задрав к небу острый подбородок. В подернутых мутной белесой пленкой глазах его отражались барашки белых облаков, небесная синь. У изголовья, на траве, сидел, сложив ноги калачиком, старший сержант Николай Полянский и угрюмо созерцал лиловый кровоподтек на виске “языка”.

Ветка лещины мерно раскачивалась, цепляясь за пилотку Николая, будто силилась стянуть ее с головы парня, прикоснуться к его русым кудрям.

Смерть обер-лейтенанта всерьез опечалила Полянского. Ведь он пленил его с целью… Дело в том, что противник внезапным ударом отбросил наши части на восточный берег реки Сож, и группа разведчиков из дивизии генерала Бурова, еще две недели тому назад ушедшая в поиск во вражеский тыл, оказалась в полнейшей изоляции. Они не знали теперь, как и где переходить линию фронта. А бродить по территории, занятой врагом… Рано или поздно разведчики будут обнаружены фашистами и погибнут в неравном бою.

Обер-лейтенант мог, наверное, многое прояснить. Он указал бы на слабые места в своей обороне, точно обозначил бы по карте стыки между частями и подразделениями…

Но удар, силу которого старший сержант не соразмерил в спешке, перемешал все расчеты, свел на нет дерзкую операцию, на свой страх и риск предпринятую Николаем.

Послышалось тонкое повизгивание собак, голоса людей, позвякивание оружия. Вскочив, разведчик торопливо сложил документы и письма, найденные у обер-лейтенанта, в его же полевую сумку, отстегнул и спрятал за пазуху пистолет, взял автомат наизготовку и спустился по глинистому склону в овраг, где протекал мутный ручей. Листва не пропускала сюда солнечных лучей, поэтому воздух здесь был сырой, тяжелый. По ручью Николай добрался до речки, окунулся в воду с головой, смыл запахи и, крадучись, камышами двинулся на восток.

Погоня спешила. Овчарки, щетиня на загривках шерсть, рвались вперед, натягивая ременные поводки. С убыстренного шага проводники давно уже переключились на рысь и все же, едва поспевая за собаками, продолжали подгонять их.

– Искать! Искать! – разносилось по речной долине.

На трясинистом полуостровке, в том месте, где кочковатая поросшая осокой перемычка опоясывает полукольцом устье ручья, собаки заметались, виновато скуля: след исчезал. Чертыхаясь, солдаты разбрелись по жухлым прибрежным камышам, исследуя каждый клочок земли. Злые, перепачканные илом, утомленные ходьбой по зыбким плавням, они затем сгрудились на полянке и начали совещаться. Говорили горячо. Размахивали руками, показывая то на восток, то на запад. Замолкали над картой. И снова галдели. Наконец, пришли к единому решению, разделились на четыре группы. Две, столкнув в воду надувной понтон, очевидно, забытый здесь саперами, переправились на противоположный берег. Замысел немцев был прост: двигаться по обоим берегам реки в западном и восточном направлениях.

Николай, наблюдавший за военным советом врагов, недобро усмехнулся: “Стратеги, ничего не скажешь. Учли все варианты, кроме моего”. Он дождался, когда солдаты разойдутся по маршрутам, и, не торопясь, зашагал на восток.

Густые и высокие, в рост человека, тростники были как джунгли. Местами речные берега сближались, и тогда деревья сплетали ветви над водой. Зеленые туннели эти были так низки, что приходилось пробираться по ним, согнувшись в три погибели. Поясницу ломило. Мошкара живым облаком тянулась за разведчиком, забивалась в рот и нос, лезла в глаза и уши, крапивой жгла шею и лицо. Николай, касаясь грудью воды, не шел, а плыл, загребая руками, как веслами, гнучие камыши. С илистого дна, взбаламученного ногами, на поверхность поднимались и звонко лопались пузыри болотного газа. От него тяжелела голова, поташнивало.

Под вечер, в покрытом листьями кувшинок затончике, где будто разом вытряхнутые из мешка громоздились в беспорядке причудливые коряжины, Николай устало присел на корень полузатонувшего дерева. Все сроки явки на пункт сбора миновали, а идти в глухую балку сейчас никак нельзя: если гитлеровцы возьмут след, то обнаружат группу. “А не лучше ли будет двинуть напрямик? Обойду пункт сбора и переплыву Сож возле мельницы?” Это показалось ему вначале заманчивым. Но, поразмыслив, он отверг свои планы начисто. Разведчики, конечно, ждали бы его, а потом принялись за розыски. Оставалось одно – запутать следы, сбить погоню.

Николай тяжело поднялся с коряги. В сапогах, как бы жалуясь на тесноту, всхлипывала вода. Мокрые портянки скомкались. Жесткие складки шершаво лизали ступни, жгли кожу. Цепляясь за корни, старший сержант взобрался на обрывистый берег, вылил из кирзачей бурую жижу, сполоснул портянки в протоке, выжал их досуха, переобулся и прибрежными кустами двинулся дальше.

Два немецких солдата-автоматчика и рослый проводник служебной собаки остолбенели, когда из частого ольховника на поляну вдруг вышел русский разведчик. На его широкой груди автомат казался игрушкой. С пятнистого порванного маскхалата капала вода. Овчарка рванулась вперед, но, сдерживаемая поводком, осела на задние лапы и забилась у ног проводника, выбрасывая из оскаленной пасти хлопья пены.

На мгновение Полянский тоже растерялся. Почти инстинктивно выпустил из автомата длинную очередь и отпрянул в кусты. Собака метнулась за ним. Проводник замешкался, не успел высвободить руку из ременной петли поводка, захлестнутого на запястье, покачнулся и упал. Солдаты восприняли это как команду и залегли рядом. Завязалась перестрелка.

Николаю поляна видна была вдоль и поперек. Даже буйная трава, усеянная, словно горящими угольками, бутонами тюльпанов, не маскировала врагов. Пилотки торчали из разноцветья, как замшелые пни. Вот они зашевелились, задвигались. Одна пилотка осталась в центре, а две другие стали удаляться, направляясь к флангам. “Охват”… Николай поддел на мушку левого солдата и выстрелил Всплеснув руками, тот неловко завалился на спину. Второго автоматчика он настиг меткой очередью у самой опушки. Оставался проводник. В ложбине, среди зеленых стеблей, смутно угадывалась его голова. Чтобы стрелять наверняка, Николай положил ствол автомата в развилку крепкой ветки и скользнул взглядом по прицельной планке. “Правее, еще чуток правее…” Толчок в плечо опрокинул его. Перед ним возникла ощеренная пасть собаки. Николай, изловчившись, ударил кулаком по оскаленной морде и попытался вскочить на ноги. Но пес не давал подняться. Клыки его с треском рвали одежду. Из маскхалата выпали офицерская сумка и пистолет. Оберегая их, Николай норовил ударить собаку ногой. И ему это удалось – овчарка с визгом откатилась прочь. Николай потянулся было к застрявшему в развилке ольхи автомату и отпрянул. На пути стоял проводник. Темный зрачок пистолетного дула смотрел на разведчика в упор.

– Лежать! – возглас прозвучал, как выстрел.

Немец безучастно разглядывал безоружного и теперь, казалось ему, нестрашного врага. Он уже слышал скрипучий голос оберста Зильберга, который от имени фюрера… “Или-или, – мелькнуло в голове Николая, – золотой середины быть не может”. Старший сержант, резко оттолкнувшись от земли, бросился на проводника. Сцепившись, они покатились по земле, подминая кусты. Нельзя было определить, кто из них держит верх.

Очнулась оглушенная ударом овчарка. Она молча вцепилась в Николая. Холодные костлявые пальцы проводника стиснули сержанту горло. Рука разведчика нащупала черенок охотничьего кинжала. Короткий взмах, и собака забилась в агонии.

Еще взмах – и немец расслабил пальцы.

– Рудольф! Рудольф! – прокричал кто-то на противоположном берегу.

Николай подобрал сумку, пистолет и, припадая на левую покусанную овчаркой ногу, скрылся в камышах.

Уже в сумерках вышел он к глухой балке. Друзья – Федотов, Семухин и Рыбаков – встретили прихрамывающего, покрытого с ног до головы болотной тиной и грязью товарища тревожными вопросами.

– Что стряслось?

– Ранен?

– Гнались?

– Где лейтенант, ребята? – Николай бросил автомат на охапку полыни и упал рядом. – Где лейтенант, спрашиваю? Чего смотрите? – говорил он, окая по-сибирски. – Извозился? Это я болото изучал. Не вернулся, значит, лейтенант? Да-а-а. Как бы в беду не попасть. Взбудоражил я фашистское логово.

– В Ключах был?

– Угу… Придется место сменить: немцы сюда могут нагрянуть. А с лейтенантом… Встретить бы его, предупредить, а нельзя. Патрули немецкие речушку с обеих сторон обложили.

Сухощавый Рыбаков, парень с молодцеватой выправкой, которую он сохранял при всех случаях изменчивой фронтовой жизни, вытащил финский нож, нарезал дерна, выложил на лужайке круг, а в центр бросил несколько охапок травы. Со стороны любому показалось бы, что пастухи готовились разжечь костер и во избежание пожара обезопасили огневище. На самом же деле это был условный знак. Он говорил, что группе грозит опасность, что все ушли в другое место.

– Вы, ребята, шагайте, – распорядился Николай, – а я лейтенанта здесь дождусь.

– Нет, дело так не пойдет, – возразил Федотов. – Сигнал выписан четко. Взводный разберется в обстановке. Веди! Не поведешь – все останемся…

Пробирались по ручью гуськом. Километрах в трех от старой стоянки поднялись из оврага на крутизну, пересекли заросшую бурьяном пустошь и замаскировались в овражке. Только тогда Николай рассказал о происшедшем.

– Залегли мы с лейтенантом в лебеде, возле дороги, что на западной окраине Ключей. Наблюдательный пункт оборудовали, – сумерки были еще не густы, и разведчики видели, как нахмурились у старшего сержанта брови, а на скулах вздулись желваки. – Станцию, ребята, фрицы в проклятое место превратили. Что ни дерево, то удавленный на нем. А фрицы гуляют по улицам, хозяевами себя чувствуют. Ну, я лейтенанту и предложил языка прихватить, чтобы, значит, обстановку выяснить. Тот ни в какую. “Идите, Полянский, на базу, говорит, и ждите моего возвращения”.

– Первое дело – осторожность, – одобрил Федотов.

– Подожди, – недовольно одернул его Николай, – стал я просить его, чтобы он меня при себе оставил. Не вышло: приказал немедленно возвращаться. По дороге не утерпел я, решил взглянуть на домишко, где мы до отступления квартировали. “Может, думаю, старика встречу”. Пробрался в сад, у плетня скрадок смастерил, затаился. Улочка – ни души живой. Понаблюдал малость, собрался было преспокойно двинуться восвояси – и тут откуда-то на тропке обер-лейтенант появился. Идет, посвистывает, вроде бы и войны для него нет. Не тронул бы я его, ребята, честное слово, не тронул. Увидел он меня, за пистолет схватился. Пришлось… Короче, вот сумка с документами. Вот пистолет…

– Неважнецки у тебя получилось. – после глубокого молчания заметил Демьян Федотов. – А уж если брать, то живого…

– Живого и хотел… В Забайкалье у нас парни пошутить сойдутся и то крепче бьют. Я и не думал, что…

– Твоими кулаками, Коля, железо ковать можно. Сколько раз воспитывал я тебя: рассчитывать удар надо. Которого “языка” губишь. Эх, ты-ы-ы, забайкальский медведь! – роясь в сумке обер-лейтенанта, Демьян беззлобно ворчал на друга. Ему попалась пачка бумаг. Выбрав одну из них, он развернул ее, вгляделся и, вскочив на колени, раскинул перед товарищами.

– Карта! Братцы! Схема обороны нашей дивизии! Да, да! Вот расположение полков! А это – артиллерийские батареи, минометные роты… Глядите-ка, на ней все до последнего пулемета обозначено!

Разведчики сгрудились над картой. В это время зашелестел орешник. По склону овражка, шурша, покатились комья сухой глины. Николай вполголоса подал команду, приготовить оружие!

Ветви заколыхались, из кустов на лужайку вышел лейтенант Киреев. Откинув капюшон маскхалата, он огляделся и, заметив притаившихся в орешнике разведчиков, спросил:

– Почему сменили базу?

– Меня, товарищ лейтенант, немцы обнаружили, – ответил Николай виновато.

– Где?

– В Ключах.

– Та-а-ак… При каких обстоятельствах?

– Приказ я ваш нарушил… Из колхозного сада я…

– Ладно! Детали потом! Погоня была?

– След от них спрятал. До вечера по камышам ползал.

Киреев заметно повеселел.

– Легко, Николай, отделался. Могло быть и хуже! – проговорил он и подсел к нему. – Не вешай носа. Все будет хорошо. – И к остальным: – Ну, орелики! Животы от растительной пищи не вспухли еще? (Разведчики давно израсходовали НЗ – неприкосновенный запас – и питались щавелем да сухарями). Держаться! К утру будем дома. Ночью дубовым перелеском прошмыгнем до мельницы, а там – через Сож вплавь. На той стороне – наша дивизия. Сведения взяты у надежного человека, хозяина старой квартиры. Вы что?

Все молчали. Николай смотрел под ноги и сопел угрюмо.

– Случилось еще что-нибудь? – в голосе лейтенанта звучало недоумение.

– Выходит, что мы в одном месте побывали, – объяснил Николай. – Я к старикову домику со стороны сада подбирался.

– Ну?

– Офицера там и… взял…

Отправляя Полянского, Киреев строго-настрого приказал ему ни в коем случае не обнаруживать себя, не соблазняться никакими трофеями. “Главное – разведать дорогу к своим, – говорил он. – Задача – нащупать слабое место в обороне противника и выбраться отсюда. Гитлеровцы пока и не подозревают, что у них в тылу блуждает наша группа… Разведаем дорогу, тогда и за “языком” пожалуем”.

– Вы, старший сержант, нарушили боевой приказ и поставили под угрозу всю группу, – посерьезнел Киреев. – У старика я взял сведения о силах противника и договорился с ним о дальнейшей разведке, которую ему легче проводить, чем нам. Теперь старика, конечно, немцы заподозрят и, может быть, расстреляют. Вот что вы наделали! По возвращении в дивизию я буду ходатайствовать о самом строгом для вас взыскании. Поняли?

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Вещи у офицера взяли? Какие?

– Полевую сумку с документами, несколько писем… пистолет…

– Дайте сюда!

– Карту с подробной схемой нашей обороны у фашиста в сумке обнаружили, – поспешно сообщил Демьян Федотов, надеясь успокоить командира и хоть немного умалить вину товарища.

Было темно, и Киреев склонился над картой, почти уткнулся в нее, чтобы получше разглядеть карандашные пометки, условные обозначения.

– Да, здесь есть над чем поломать голову.

– Узнать бы, товарищ лейтенант, как фашисты заполучили сведения. Схема – точнее не найдешь! – опять вставил Демьян.

– В дивизии разберутся! – лейтенант сложил и спрятал карту в полевую сумку. – Надо немедленно уходить. Осмотрите, все ли в порядке.

Густые сумерки окутали землю. Повеяло прохладой. С полей ветерок донес пряные запахи цветов и трав. В орешнике робко щелкнул, а затем рассыпал звучные трели соловей. В такие ночи не по вражеским тылам плутать, а под голосистую гармошку тревожить задушевными песнями сердца девчат или водить за околицей сонного села хороводы.

Миновали молодой дубнячок. Слева и справа слышались приглушенные голоса бодрствующих в окопах немцев.

Разведчики шли друг за другом, след в след. В руках – автоматы. Нервы напряжены до предела: легкий шорох под ногой – и пятерка цепенела. “Тик-так, тик-так, тик-так”. Это часы на руке лейтенанта отсчитывали томительные секунды.

В темное небо гигантской занозой взвилась ракета и осветила передний край противника, реку и темный берег той, родной стороны. Разведчики припали к земле, срослись с нею. Ракета погасла. Вперед! Сердца колотились отчаянно.

У реки – пустая траншея, две линии “спирали Бруно”. Дальше – камыши. Наконец-то!

– Полянский, – шепотом позвал лейтенант, приспосабливая поверх пилотки полевую сумку – единственный трофей затянувшегося поиска. – Вы плывете за мной. Замыкающим – Федотов.

Неслышно плещется вода. Камыши кончились. Тишина. Но кто поручится, что именно в эту минуту десятки глаз не следят за разведчиками, что какой-нибудь вражеский офицер не поднял ракетницу над головой, чтобы дать сигнал к нападению. Лунная дорожка пролегла по речной глади до противоположного берега. Дно выскользнуло из-под ног. Стремительная струя подхватила смельчаков и вынесла к песчаной косе. В небе повисла новая ракета.

Позади запоздало забился неистовой дрожью крупнокалиберный пулемет. Тотчас ему ответил веселый баритон “Максима”: “Та-та-та-та-та…”

Киреев первым выбрался на травянистый берег и, когда подтянулась группа, ползком двинулся к смутно выступающим из темноты кустарникам.

– Ханде хох! – акающий голос раздался где-то совсем рядом. Клацнул затвор винтовки. Но и в грубом окрике, и в грозном щелчке металла было столько родного, бесконечно близкого и радостного, что Демьян Федотов не сдержал шутки:

– Здорово, Пенза! Эх ты, “Ханде хох!”

– Неужто свои?

– Разведчики! – отозвался Киреев.

– Пароль?

– Не так давно был “Днепр”, а сейчас…

– Стой, – последовало короткое, но властное распоряжение невидимого часового. – Ни с места! А не то дырок в теле напровертываю… Эй, отделенный! Тут какие-то через речку переправились. Слышь, отделенный?

– Мы дивизионная разведка! – негромко сказал Киреев. – Я командир взвода. Это чей полк? Не Бухарцева?

– У тещи своей спроси! Лежите – и чтоб ни пальцем! Стрельбу подниму, всех поснимаю. Эй, отделенный! – и после непродолжительной паузы: – Это вы, товарищ командир роты? Разрешите доложить! Я тут в травке неизвестных прижал. С той стороны до нас вплавь перебрались. Пароля не знают, а по разговорам будто свои. Я за ними давненько приглядываю…

– Кто такие? – спросил командир.

– Дивизионная разведка! Фомичев, ты что ли? Здорово!

– Киреев! Привет, чертушка! А мы-то, признаться, не ждали… Правда, дивизия предупреждала, что не исключена возможность… В общем, похоронили вас всех.

– Рано, выходит.

– Рано? Тут, брат, свистопляска была под Ключами такая, что… Ну, да в штабе лучше меня расскажут. Давайте сюда!

Мокрые, перепачканные песком и глиной разведчики проворно скатились в траншею. Николай обнял низкорослого бородатого пехотинца и от избытка чувств так стиснул его, что тот взмолился:

– Пусти, леший. Слышь, пусти! – он болтал ногами, которые путались в длинных полах шинели. – Пусти, говорю! Раздавишь ведь!

– Твой “Ханде хох”, – смеясь, выговаривал солдату Федотов, – для нас, как пасхальный благовест был. Не знаю, поймут ли тебя немцы, а я сразу понял… угощай-ка, братец, табаком!

Поглаживая ноющие от объятий бока, пехотинец пустил в Николая смешком:

– Должно, девчата тебя сторонкой обходят.

– Что так? – не улавливая подвоха, поинтересовался Полянский.

– Разыграются страсти, прижмешь и… душа в рай! Так-то. А насчет диалекту, – добавил он, полуобернувшись к Федотову, – у нас международные понятия имеются. “Ханде хох!” – это вроде присказки, приголубки. Дале я бы разъяснил, – и бородач ввернул такое словцо, что все охнули.

– Силен, силен! – одобрил Демьян.

Пехотинец с достоинством вытащил из кармана замысловатую табакерку с каким-то рыцарским гербом на крышке и тряпичный кисет.

– Выбирай, что любо.

– Предпочитаю сорт “самкраше”, – оживился Демьян, протягивая руку за кисетом, – фабрика Вятка, от бани третья грядка. Не ошибся?

– Угадал.

Закурили. Сторожко замигали в траншее огоньки цигарок. Запахло крепкой махоркой. Николай смотрел, как, зажав самокрутки в ладонях, жадно затягивались друзья, прислушивался к сонному плеску реки, к шелесту погруженных в ночь деревьев, и тревожно думал: “Киреев настоит, чтобы меня наказали по всей строгости. Может, из разведки даже отчислят. Командир кругом прав. И стоило мне связываться с этим обер-лейтенантом… Куда я пойду от своих товарищей?”

Одна за другой меркли звезды. На востоке расплывалась бледно-розовая полоса зари. Ночь будто выцвела разом. Ветер обдувал мокрую одежду. Стало холодно. Щедрый пехотинец, проникнувшийся за время короткой беседы глубочайшим уважением к разведчикам и почему-то именовавший Николая “землячком”, принес еще одну “жертву”. Глядя из-под косматых бровей на посиневшие от холода лица, со вздохом достал из вещевого мешка плоскую алюминиевую флягу и взболтнул ее над ухом.

– Для сугрева, – сказал он, звучно глотая вдруг набежавшую слюну. – Налью вам по махонькой. Держи кто кружку!

Выпили. Свернули еще по цигарке. Согрелись и заговорили.

От командира роты возвратился Киреев. Он был возбужден, радостен. Разведчики поднялись, притушили самокрутки.

– Федотов!

Демьян подошел к лейтенанту. Киреев был ничуть не ниже Федотова, но широкие плечи скрадывали его рост. Лицо, не по возрасту юное, уже носило на себе отпечаток суровой профессии разведчика. Рот с едва пробивающимся пушком на верхней губе очерчивали две глубокие складки. Едва различимая на темной от загара коже сетка морщинок приютилась у глаз. На туго обтянутых скулах обозначились твердые бугорки мышц.

Не глядя на Демьяна, Киреев приказал:

– Едем в штаб! Обезоружьте Полянского: он арестован.

Николай вручил Федотову автомат, отцепил и передал гранатные сумки.

– А кинжала нет, – с грустью объяснил он, поглаживая пустые ножны. – Оставил за рекой, в проводнике той проклятущей собаки, – и, не дожидаясь приглашения, первым легко выпрыгнул из окопа.

Бородатый пехотинец, обескураженный непонятным и внезапным арестом землячка, недоуменно махнул ему рукой и, как бы устыдившись своей робости, приподнялся над бруствером, крикнул вдогонку:

– До встречи, земляк! И вы, братки, в гости захаживайте! Приведется быть в нашей роте, спрашивайте Коробова!


Шофер генерала Бурова, заметив разведчиков, тормознул так лихо, что юркий “виллис” метров семь скользил “юзом” с намертво застопоренными колесами.

– Велено домчать! – сообщил он Кирееву. – Прошу!

Зарычал мотор. Заохали дорожные выбоины и ухабы под рубчатыми шинами. “Виллис” влетел на изрытый снарядными воронками холм. В низине открылось небольшое село. Оно было мирным – это село. Белые мазанки, сады, колодезные журавли, редкие сизые дымки над крышами… Неужели война прогромыхала где-то рядом? Нет, она побывала и здесь, оставив груды обугленных бревен, выжженные, исковерканные металлом сады, голые печные трубы.

Возле околицы группу встретил командир дивизионной разведки капитан Мигунов. Отмахнувшись от рапорта, он по-дружески обнял каждого.

– Воскресли, а? Воскресли! – скуластое, узкоглазое лицо его излучало радость. На темных ресницах поблескивала подозрительная влага, но Мигунов не смущался. – Знал ведь я, черт вас дери, что воскреснете! Семененко! Куда ты делся, Семененко!

Из-за спины Мигунова вынырнул долговязый Семененко, его ординарец. Молодцевато вытянулся, щелкнул каблуками.

– Слушай, Семененко! Проводишь героев ко мне в дом и скажешь старшине, чтоб угостил их как подобает! Уяснил?

– Так точно, товарищ капитан! Чую!

– “Чую, чую”. Двигайтесь, хлопцы! А нам с тобой, Киреев, к генералу идти. Приказал сразу. Поделись, что за карту ты там раздобыл?

Лейтенант протянул Мигунову трофейную полевую сумку и доложил:

– Вот сумка с документами! Захватил ее у гитлеровского офицера старший сержант Полянский. Товарищ капитан, прошу взять Полянского под арест, – голос Киреева был глухим. Глаза колюче смотрели на внезапно помрачневшее лицо ротного командира. – Старший сержант должен понести наказание за самовольство!

Мигунов поморщился. На расспросы и раздумье не было времени: офицеров ждал комдив.

– Передай приказ старшине, – кивнул капитан ординарцу. До разбора дела взять старшего сержанта под стражу. Только пусть покормят сначала.

Разведчики, сопровождаемые разговорчивым Семененко, направились в расположение роты, а офицеры сели в машину и покатили к штабу дивизии.

На крыльце единственного в селе каменного дома под черепичной крышей Киреев еще издали увидел среди офицеров штаба высокую, чуть сутуловатую фигуру генерала в накинутой на плечи шинели. Буров приветливо улыбался.

– Говорил, что тебя как командарма ждут! – Мигунов толкнул Киреева в спину: – Все начальство в сборе.

“Виллис” на полном ходу замер у крыльца, будто вмерз в землю. Буров сбежал по ступеням, распахнул дверцу машины и пробасил добродушно:

– Чего же это ты, разведчик? Жду тебя целый час… Чай на столе остынет. Пойдем, пойдем. Допрашивать стану с пристрастием. Готов?

Беседовали по-домашнему. Киреев, мелкими глотками отхлебывая из стакана крепко заваренный горячий чай, рассказывал подробности вынужденного рейда от начала поиска и до встречи с Фомичевым. Буров слушал внимательно. Чай его давным-давно остыл, но он и не прикоснулся к нему. Начальник штаба дивизии, тучный полковник Локтионов на свободном конце широкого стола разложил карту и, прижимая ее, водил самодельной указкой по пунктам, которые перечислял разведчик. Генерал, поигрывая чайной ложкой, следил за тем, как острие указки легко перескакивает речки, ручьи, болота, овраги. Когда Киреев закончил сообщение, он заметил:

– Плохо, лейтенант, очень плохо! Ты упустил возможность разведать ближние тылы и расположение сил противника. Надо было до конца использовать этот исключительный случай, проявить инициативу. А теперь через день—два придется снова идти в разведку. Дорогу-то запомнил?

– На всю жизнь, товарищ генерал… Мой помощник, старший сержант Полянский, нарушил приказ и обнаружил себя. Это едва не кончилось трагически для группы.

– “Едва” и “чуть” на войне в счет не принимаются. Если бы ваш помощник не отважился напасть на обер-лейтенанта, – возразил полковник Локтионов, посматривая на генерала, – вы, Киреев, пришли бы с пустыми руками. Отсюда – выводы…

– Не торопитесь с выводами, – Буров отодвинул подальше стакан с нетронутым чаем и закурил папиросу. – Полянский – хороший разведчик.

– Лучший в роте! – подтвердил капитан Мигунов.

– Вот-вот! Но дисциплину нарушать, анархию разводить в боевом подразделении не дозволяется никому…

– Извините, товарищ генерал!.. Я решительно настаиваю на самом суровом наказании Полянского! Тем более, что захватил он обер-лейтенанта у домика старика, который информировал меня о расположении в Ключах гитлеровцев и должен собрать новые сведения.

– И ты, лейтенант, в крайность ударяешься. Нашему старику никто не угрожает. Гнались-то за Полянским. Знаешь, как в народе-то говорят? Мудрено голову приставить, не мудрено ее срубить, – Буров скрипнул стулом, расстегнул крючки стоячего воротника и повернулся к Локтионову. – Дай-ка сюда трофеи. – Он вытряхнул содержимое сумки на стол и взял первую попавшуюся на глаза книжечку в коричневых корках. – Ага! Удостоверение! “Обер-лейтенант Отто Руттер, работник секретного отдела разведки девятой армии…” Птица важнецкая! Этот дрозд, пожалуй, стоил риска! Бумаги… Письма… Карта! – Генерал развернул сложенную гармошкой километровку и склонился над ней. – Сергей Петрович! А ну-ка взгляни! Здесь же нанесена система нашей обороны под Ключами! Ну да, она самая!

Полковник Локтионов долго всматривался в карту, потом растерянно обернулся к комдиву. На лице его с крупным широким носом и множеством синих пороховых точек, засевших под смуглой кожей еще в гражданскую, выступила испарина.

– Поразительно точная схема, – наконец проговорил он. – Можно подумать, что ее скопировали в нашем штабе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю