Текст книги "Все могло быть иначе. Альтернативы в истории России"

Автор книги: Владимир Шевелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Вместо послесловия
Нулевые годы: без альтернатив?

Не в первый раз, мечтая о свободе, мы строим новую тюрьму.

М. Волошин

Пока ты недоволен жизнью, она проходит.

Китайская пословица

Кто-то из читателей, ознакомившихся с книгой, может остаться неудовлетворенным. Автор вроде бы собирался раскрыть тайны альтернатив российской истории, рассказать, «что было бы, если…», а на самом деле никаких фантазий, никаких интеллектуальных игр. Где обещанная интрига?

Книга, которую вы прочли, – всего лишь попытка систематизировать некоторые факты и предложить ряд суждений по затронутым сюжетам. Тем более что перед вами не специальное, а популярное сочинение. Будем исходить из того, что прошлое раскрывает сущность настоящего и нас самих. Недаром считается, что только культурное общество способно к самоочищению.

Рисуя альтернативные сценарии, автор отталкивался от определенных критериев, выдвинутых в свое время нашим известным социологом И. Бестужевым-Ладой:

– Если подходить к ретроальтернативистике не как к пропагандистской игрушке повышенного эмоционального воздействия, а как к действенному инструменту философии истории, то придется сосредоточить первостепенное внимание на четырех методологических проблемах, решение которых имеет в данном случае приоритетное значение.

1. Критерий реальности виртуальных сценариев, позволяющий провести рубеж между реально возможными и явно фантастическими допущениями.

2. Критерий логичности виртуальных сценариев, позволяющий установить непротиворечивость причинно-следственных связей в их построении.

3. Критерий сопоставимости виртуальных сценариев между собой и с исторической действительностью, позволяющий сравнивать только сравнимое, сопоставлять только сопоставимое.

4. Критерий оптимальности виртуальных сценариев, позволяющий извлекать из них уроки на будущее в той же или исходной области исторического знания[258]258
  Бестужев-Лaдa И.В. Ретроальтернативистика в философии истории // Вопросы философии. – 1997. – № 8. С. 112–122.


[Закрыть].

Но вернемся к прочитанному.

Итак, что же мы видим? А то, что почти любое «разветвление» российской истории рано или поздно вновь сливается с реальным ходом событий. Почему? Видимо, существует некое закономерное русло, которое «притягивает» к себе любое «отклонение» после развилки. Поэтому и поставлен в заглавии книги знак вопроса.

Все могло быть иначе? Далеко не всегда. Отклоняясь на время от заданного «русла», российская история неизбежно сворачивала в прежнюю «историческую колею». Альтернативная историческая судьба России логически не выстраивается.

На российской почве постоянно самовоспроизводилась система авторитаризма, в основе которой – «патерналистская матрица», полувоенное устройство социума и государственной власти, мобилизационная модель развития.

При этом, увы, ценности свободы и человеческого достоинства всегда оставались на втором плане.

Российская государственность сформировалась в пространстве российской цивилизации как устойчивой социокультурной общности, исторически сложившейся на полиэтничной и поликонфессиональной основе. Патерналистские традиции общинности, огромные пространства, наличие десятков этносов, отсутствие стабильных экономических рыночных связей и правовых отношений, недостаточное развитие транспортных сетей, психология удельных правителей и их сепаратизм – все это порождало потребность в сильном централизованном государстве, способном скреплять воедино отличающиеся друг от друга регионы и территории. Именно поэтому государству принадлежала ведущая роль в функционировании российской цивилизации.

Испытывая постоянное «давление» с Запада и Востока, российское государство с самого начала формировалось как «военно-национальное», когда основной движущей силой развития была потребность в обороне и безопасности, неизбежно сопровождавшаяся усилением политики внутренней централизации и внешней экспансии.

«Вотчинное государство» в России присвоило неограниченные права по отношению к обществу. В этих условиях работало правило: если сами люди не могут остановить падение уровня и качества жизни, то общество делегирует государству право на проведение радикальных реформ. При этом предполагался и пересмотр если не всей системы культурных ценностей, то, по крайней мере, некоторых фундаментальных ее элементов. Начиная с преобразований Петра I в России складывается особый тип «регулярного, всепоглощающего государства», бюрократически «заботливого» ко всем сторонам не только общественной, но и частной жизни людей.

Действуя в рамках мобилизационного развития, российское государство постоянно испытывало «перегрузки» в силу того, что государственная власть во внутренней и внешней политике ставила такие цели и задачи, которые превосходили потенциальные возможности страны и общества. Решая эти задачи с помощью насилия, государственная власть принуждала население мириться с любыми лишениями. Отсюда проистекали деспотические черты этой власти, опиравшейся в основном на силу и «военные» методы управления.

Для нашего культурного архетипа характерным стал культ власти, преклонение перед ней как воплощением силы и господства. Такая фетишизация государственной власти порождала этатизм, который основывался на том, что российское государство, наделявшееся сверхъестественными свойствами, воспринималось как главный стержень всей общественной жизни, как «демиург» отечественной истории. Это восприятие складывалось на основе воспроизводства патриархальной идеи отношения человека и власти как отношения детей и родителей, подразумевающей «хорошее», «отеческое» и справедливое правление доброго «хозяина-отца».

Наличие сильной эмоциональной доминанты и слабость интеллектуального начала в культуре предопределили, помимо всего прочего, формирование в России специфического типа правовой культуры. Его основной характеристикой является отчетливый приоритет морали и нравственности как социального регулятора по отношению к праву, что означает, в конечном счете, дефицит правосознания, подмену его деформированным моральным сознанием, этикоцентризм как принципиальную черту правового менталитета.

По мере формирования имперской субцивилизации в российском менталитете стала складываться новая система представлений и ценностных ориентаций. На смену религиозной, преимущественно традиционалистской ментальности, основу которой составляло «служение государю», пришли новые светские принципы, и главный среди них – «служение Отечеству».

Идея добровольного «служения Отечеству» легла в основу национально-государственной идеологии петровского и послепетровского времени и в различных модификациях просуществовала до конца XX в. Национальным символом, предметом сакрализации, лежащим в основе всей системы ценностных ориентаций, стало государство. Петровские реформы, при всех издержках, которые накладывали на них характер эпохи и личность царя, решили национальные задачи, создав государственность, обеспечившую России двухсотлетнее существование в ряду главнейших европейских держав. Все преобразования и достижения Петровской эпохи доставались чрезвычайно дорого – через социальное перенапряжение общества, насилие, пот, кровь и саму жизнь русских людей.

Деятельность полицейского государства была направлена, во-первых, на издание многочисленных и подробных законов, регламентов, инструкций, определяющих все стороны жизни подданных, во-вторых, на наблюдение за исполнением этих законов. Такая ситуация не могла быть создана только с помощью насилия со стороны государственной власти, нужна еще и определенная духовная солидарность социума и государства, в возникновении которой большую роль играла как национально– государственная идея, так и российский менталитет. «Европеизация» страны на всем протяжении проходила под знаком имитационного, подражательного начала, а не воспроизводства сущностных институтов Запада: частные предприятия на деле были государственными филиалами, так как государство диктовало и размер капитала, и сорт товара, и объем производства, и сбыт.

Исторический путь России определил сохранение как у масс, так и у элиты осознания себя как части целого, подчиняющегося единому нравственному отношению – отношению патернализма как элемента культуры, представляющего собой специфический исторический опыт, запечатленный в памяти целых социумов и отдельных людей, влияющий на их ориентацию в общественной жизни и, соответственно, на общественную практику. Каждый тип общественных отношений формирует определенный круг социальных ролей, который предъявляется членам данного общества так же принудительно, как родной язык и вся структура социальной семиотики, существовавшей до рождения индивида или предъявленной ему как «условия игры». В одних условиях роль эта фатально предопределена, в других человек имеет свободу выбора в пределах некоторого фиксированного набора. Однако, сделав этот первичный выбор, он оказывается в пределах некоторой социально-фиксированной нормы «правильного поведения».

В России ни реформы, проведенные в XIX в., ни советская власть, ни постсоветские нововведения не сумели отменить закон «исторической колеи». Приверженность народной толщи этому «закону» приводила и приводит к тому, что любые важные изменения «спускаются» сверху. И потому они не могут органично восприниматься, уточняться и вписываться в жизнь.

Кроме того, во второй половине XX в. в СССР не нашлось ни одного лидера, способного осуществить переход от тоталитаризма к демократии, от господства государственной собственности к рынку. Ни одного деятеля, которого можно было даже сравнить с Людвигом Эрхардом в Германии или Дэн Сяопином в Китае. Наши руководители не умели и не желали учиться у других, основывались на собственном опыте, на исключительной роли своей страны среди всего человечества, постольку они не смогли сколько-нибудь успешно опереться на опыт других стран. Возможно, объяснение всему этому находится в самом человеке, в его ментальности. Российский человек не стремится договориться с властью, поставить ее в правовое пространство. В нем самом нет этого правового принципа, нет признания важности и уникальности своей личности.

По мнению многих русских мыслителей, русский человек всегда стремился к абсолютному добру и абсолютному идеалу, что выходит за рамки повседневности и конкретности. Русские всегда искали правду, а не истину. Истина конкретна и рациональна. Правда наполняется глубоким эмоциональным и нравственным смыслом, она отражает отношение человека к действительности, его ощущение и восприятие жизни. Правда несовместима с холодным рассудком, а исходит из горячего сердца. Отсюда чувственно-эмоциональное восприятие самой жизни и социальных институтов. Власть в российском сознании – это неправда, она противоречит жизни, поскольку основана на рассудке, на законах.

«Альтернативные варианты русской истории существуют сейчас! – пишут А. Бушков и А. Буровский. – Каждый вариант прошлого создавал для нас и новый вариант настоящего. Но и каждый вариант настоящего создает другие версии будущего. И один из вариантов будущего делаем мы здесь и сейчас»[259]259
  Бушков А., Буровский А. Россия, которой не было-2. Русская Атлантида. – Красноярск: Бонус; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.


[Закрыть].

Все это так, и вместе с тем не так. Были семидесятые – застойные. Были восьмидесятые – перестроечные. Были девяностые – либеральные. Ныне – нулевые, т. е. никакие.

Действительно, нынешнюю российскую историю – нулевые годы XXI в. – приходится определить как время без альтернатив. Еще двадцать лет назад, в 1988 г., мало кто верил, что наступят времена свободы – однако жизнь, как учит нас история, непредсказуема и может не только оправдать, но и превзойти самые смелые ожидания. Народ обрел, наконец, в 1990-е гг. долгожданную свободу слова, информации, печати. И что же? Люди всегда переоценивают значимость тех благ, которых они лишены. Жизнь в эпоху демократии и рыночной экономики стала другой. Говорить и публиковать теперь можно было все – или практически все. Однако это уже не казалось столь важным, потому что и чтение, и разговоры о прочитанном стали занимать в жизни гораздо меньше времени, чем раньше.

Впрочем, исполнение желаний принесло разочарование не только тем, кто эти желания уже давно перестал испытывать. Многие из трудов закордонных ученых, укрытых за железным занавесом и дверьми спецхрана, к которым, наконец, был получен доступ, не оправдали массовых ожиданий. Да и отечественные научные светила, освобожденные новой демократической властью от бремени догм эпохи тоталитаризма, смогли проявить себя лишь на почве ниспровержения того, о чем писали раньше. Страна слишком долго жила в атмосфере тотальных запретов и поэтому жаждала тотальных разоблачений, которые и предоставили ей в изобилии историки-перестройщики. Но критическая публицистика – жанр недолговечный. За разрушением должно последовать созидание – а здесь возможности «интеллектуальной элиты» оказались весьма скромными[260]260
  Балод А. Восемь ножей в спину науке, которая называется «история» // www.netslova.ru/balod/


[Закрыть].

В 2007 г. ВЦИОМ провел большое социологическое исследование на тему, как в России относятся к таким важным ценностям, как «справедливость», «порядок», «свобода». Выяснилось, что за последний год ценность понятия «справедливость», которое по традиции относят к левым убеждениям, в нашем обществе стала более значима. Приверженность ей увеличилась до 42 %. А вот «свобода» в настоящее время привлекательна для чуть более 10 % населения.

То есть люди действительно не понимают, что их накормила именно свобода, предоставившая человеку колоссальные возможности во всех сферах жизни. Нужен, видимо, базовый уровень благополучия, удовлетворенной потребности в безопасности, чтобы люди начали чуть– чуть думать о чем-то еще. А пока что у нас свобода – своего рода загул, нарушение нравственных табу. Поэтому многие люди и не понимают ее смысла.

Они думают, что свободы достаточно: политическая свобода им вообще не нужна, а свобода потребительского выбора или свобода передвижения – это уже есть. И поэтому им кажется, что теперь важен порядок, которого, действительно, недостает. Однако люди не сознают, что без политической свободы невозможно решить те проблемы, которые люди имеют в виду под словом «порядок».

Нет порядка ни в обществе, ни в умах. И вот начинается тяга к мрачной фигуре Сталина.

Обозреватель «New York Post» Ральф Питерс, анализируя итоги президентских выборов 2008 г., утверждает, что российская паранойя безмерна, эта страна смотрит на всех со злобой и ни к кому не проявляет милосердия. Самым удивительным в этих липовых выборах стало не то, что они были грубо подтасованы, а то, что Путин, Медведев и компания ничуть не устыдились такой вопиющей фальсификации. Выборы эти стали путешествием во времени назад – в эпоху расцвета Советского Союза. Единственный положительный момент в этом голосовании без реального выбора состоит в том, что нынешняя кремлевская шайка ограничилась 70 % подобострастных голосов за Медведева, не решившись на показатели в 95 с лишним %, как того требовали раньше старцы из советского Политбюро. Граждане России согласны на то, что их гонят как баранов. Между тем страна не диверсифицирует свою промышленную базу, не проводит капитальный ремонт разваливающейся системы образования, не создает человеческий потенциал и материальную инфраструктуру, гарантирующую будущее страны вне зависимости от ее энергоресурсов. Россия остается крайне слаборазвитой страной. Все основополагающие человеческие и гражданские свободы тихо и постепенно сворачиваются под лозунгами идеологии обиженных, которая гласит, что все стремятся нанести России вред, все являются ее скрытыми врагами. Возрождается знакомая с коммунистических времен система формальной демократии и однопартийного правления. Огромное богатство нации переходит в руки власть имущих и их друзей[261]261
  Ральф Питерс. Россия выбирает оковы. По пути банановой республики // «New York Post», 6 марта 2008.


[Закрыть].

Оценка жесткая, но, похоже, во многом справедливая.

Не пора ли обратить внимание на следующее обстоятельство: весь мировой опыт XX в., все многочисленные исследования того, что позволило различным странам добиться экономического роста, говорят о том, что подъем экономики в значительной степени определяется неэкономическими факторами. Крупнейшие западные ученые убедительно доказывают, что экономический рост в первую очередь зависит не от экономических факторов, а от коллективно разделяемых правил и ценностей, которые царят в обществе, от утвердившихся в нем моделей социального взаимодействия. Речь идет о неких глубинных вещах – «установках», «коллективной идентичности» и т. п., – создающих те загадочные энергетические поля, в которых предопределяется в конечном итоге успех или неуспех конкретного общества.

Иными словами, принципиальное значение для экономического развития имеют вещи, весьма далекие от экономики. Скажем, является ли в обществе ценностью право собственности или гораздо более важными кажутся гарантии бесплатных социальных благ? Готовы ли люди кооперироваться или радуются, если у удачливого соседа сгорел дом? Воспринимают они друг друга как постоянных союзников или как вечных врагов? В конечном итоге именно разделяемые обществом ценности определяют важнейшие типы экономического поведения.

Они же, эти ценности, закреплены и за ключевыми формами социального взаимодействия, среди которых противостоят друг другу сотрудничество, дающее не максимальные, но долгосрочные выгоды каждому, и забота лишь о своей индивидуальной выгоде, позволяющая максимально увеличивать прибыль, но не позволяющая выигрывать в долгосрочном плане. В России, увы, доминирующими по-прежнему остаются непродуктивные формы поведения и взаимодействия. Именно поэтому наша удивительно богатая страна является такой удивительно бедной.

Важно понять, что национальная модернизация не может быть проведена как чисто экономический проект. Для того чтобы сегодня обеспечить реальное развитие страны и ее экономики, требуется модернизация общества как такового, необходимо изменение системы ценностей. Только тогда удастся выбраться из нашей вечной «исторической колеи», выстроить «альтернативную судьбу».

Парадоксально, но и сегодня Россия – все еще крестьянская страна. По-прежнему в общественном сознании господствуют традиционные крестьянские ценности и нормы поведения. Назовем главные из них.

Во-первых, очень узкий круг взаимного доверия. Доверяют, как правило, только родственникам или близким людям, а это черта крестьянская. В то же время в урбанистическом обществе круг доверия несравнимо шире. Во-вторых, низкий уровень самоидентификации, т. е. осознания человеком собственной роли в обществе и принадлежности к своей культуре. В-третьих, у нас нет строгого этического кода: любой закон можно нарушить, а власть рассматривается как «лицензия» на накопление богатства. Данная особенность мировосприятия также присуща крестьянскому сознанию.

У нас ничего не получится, замечает Мариэтта Чудакова, если мы будем говорить, что не надо ворошить прошлое. Ничего не выйдет. Угли и головешки надо ворошить, чтоб они прогорели. Нужно все назвать своими именами. Особенно смешно вспоминать разговоры десяти-пятнадцатилетней давности: должно пройти несколько поколений, и тогда демократия упрочится у нас сама собой… Смешно! Кто воспитывает сегодняшних школьников? Они становятся хуже, чем были старшие. Потому главным образом, что родители им – или при них друг другу, что дает еще больший «воспитательный» эффект, – объясняют, что «пойми, все – воры, от нас ничего не зависит. В Советском Союзе мы жили хорошо, нам сделали плохо». О чем говорить? Если мы не проделаем очень серьезных вещей по поводу истории России XX в., если мы внятно не подведем ее итоги и это знание не передадим в школы, в образовательную программу, то наше будущее весьма печально[262]262
  Чудакова М. XX съезд и XX век // www.polit.ru/ lectures/2006/06/08/chudakova.html


[Закрыть].

Россия сегодня, в 2005–2008 гг., относительно стабильна, но эта стабильность носит ситуативный характер – сравнительно высокие цены на нефть, усталость народа от потрясений 1990-х гг., жесткая «вертикаль власти» и политическое господство новой номенклатуры, отсутствие политической альтернативы.

Как это ни парадоксально, но подобная стабильность свидетельствует, что Россия идет в будущее, где ее вновь поджидает «прошлое».

Россия прошла процесс «деархаизации», проделала процедуру последовательного «отключения» механизмов воспроизводства традиционного социума и в этом смысле – «осовременилась». Но все это не устоялось. «Институциональные измерения «Современности» здесь еще почти в зачаточном состоянии». Как и в прежние времена, общество выращивает не гражданина, а подданного.

Модернизация, в которой так остро нуждались страна и нация в конце XX столетия, чтобы осуществить главное – переход от индустриальной к постиндустриальной стадии исторического развития в национально обусловленных формах существования, в полной мере вновь не состоялась. Не состоялся прорыв к новым высоким технологиям и экономически эффективным практикам, к новым политически стабильным и социально справедливым формам жизни, к более развитой духовности и на основе этого – к новому человеку с новым, гуманистически более искренним самосознанием и чувством собственного достоинства.

Человек оказался еще менее защищенным базовыми экономическими и социальными условиями жизни для проявления своей истинной индивидуальности, еще менее свободным для того, чтобы оставаться просто человеком. Страна не получила новых источников исторической динамики для прорыва в новое измерение истории.

Мы плохо и выборочно усваиваем исторические уроки, но сказать, что история нас вообще ничему не научила, это все равно, что признать органическую неполноценность нашего национального сознания. И хотя некоторые достаточно серьезные авторы говорят об отсутствии у русских потребности в свободе, с этим трудно согласиться.

История России научила граждан опасаться своего государства, со времен Ивана III и Ивана Грозного наш человек знает, что от государства ничего хорошего ждать не стоит. И люди выбирали свободу – уходили в Сибирь, бежали на Дон, откуда «выдачи нет», эмигрировали.

Сегодня человек имеет свободу выбора в каждой точке своей жизни и свободу преодолевать инерцию истории, в том числе навязанную прошлым опытом. В конце концов, история не злонамеренна, но она безжалостна к тем, кто не совершенствует свои смыслы, свои культурные программы в соответствии с изменяющимися условиями. И опыт показывает, что главная опасность не всегда исходит от внешнего мира. Она может корениться в самом субъекте. За всю нашу долгую историю мы не заметили собственного распада, нравственной деградации, приведшей нас к самой главной форме бедности – бедности наших решений. Мы недостаточно способны искать и находить пути преодоления все более сложных проблем во все усложняющемся мире.

В 1939 г. Уинстон Черчилль, любитель красного словца, определил Советский Союз, как «секрет, завернутый в тайну, скрывающую в себе загадку». Подобная характеристика во многом применима и к нынешней России.

Еще одна проблема нынешней российской модернизации – отсутствие ее субъектов – пассионарных личностей масштаба Петра Великого, Витте или Столыпина, Дэн Сяопина, Ли Куан Ю или Ататюрка. Только великая личность способна осознать гармонию/дисгармонию мироздания, понять и реализовать потребности времени и эпохи. Движимые жаждой познания, энергией творчества и стремлением к самоутверждению, эти люди открывают новые миры в пространстве и времени.

Как и в советское время, сегодня новая номенклатура, сосредоточив в своих руках всю полноту политической и экономической власти, мало заинтересована в реальных переменах. Политика, которая сегодня реализуется, не соответствует стратегическим интересам общества. Она может быть достаточно популярной и находить поддержку в обществе. Но в эпоху «номенклатурной стабильности» проедаются ресурсы и бесцельно растрачивается «историческое время», тогда как другие страны проводят необходимые преобразования, наращивают свою конкурентоспособность, успешно проводят модернизацию.

Судя по всему, история продвигается по каким-то лишь ей известным законам и тропам. Исторический опыт модернизации в России и мире свидетельствует, что человеческая история – это непрерывный процесс разрешения одних проблем и создания новых. Мир усложняется – усложняются и проблемы. Мир глобализируется – глобализируются и феномены, ранее носившие локальный характер. Люди постоянно ищут способы их разрешения, но при этом создают новые проблемы.

Очередная альтернатива в который раз сорвалась. Вот она, инерция «исторической колеи» России. И все же, с каждым историческим циклом некоторый объем качественных перемен «входит» в общество. Ни один из «витков» модернизации не проходит впустую.

И когда-нибудь альтернатива все же будет полностью реализована.