Текст книги "Семидесятый меридиан"

Автор книги: Владимир Накаряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Консервативным мусульманским богословам льстило, что Исламабад явится не только центром крупнейшего мусульманского государства, каким был в ту пору Пакистан, но и столицей всего исламского мира.

В феврале 1960 г. М. Айюб-хан был официально избран президентом Пакистана, а 1 августа небольшой город Равалпинди, расположенный в 10 км к югу от Потварского плато, стал временной столицей страны. В октябре план строительства Исламабада был утвержден.

Карачи сопротивлялся. Быстро растущему гиганту не хотелось терять титул столицы. Правда, первые годы ничего не изменили. Почти все министерства, департаменты, иностранные миссии оставались у берегов Аравийского моря.

Появился еще один конкурент – Лахор, уже получивший к тому времени звание столицы Западного Пакистана, но претендовавший на большее. Честолюбивые «отцы города» выдвинули серьезный аргумент: здесь еще в 1940 г. родилась и оформилась идея создания Пакистана как самостоятельного государства.

Спор разгорался. Когда он был окончательно решен в пользу Исламабада, а министерства, ведомства и посольства одно за другим начали переезжать на север, Карачи еще раз продемонстрировал свою обиду. На очередных президентских выборах в январе 1965 г. городские избиратели проголосовали против М. Айюб-хана, отдав предпочтение Фатиме Джинне, сестре «отца нации» Мухаммада Али Джинпы.

И все же знакомый чиновник в своем довольно безапелляционном заявлении на какой-то период был прав. В сравнении с Карачи Равалпинди выглядел деревней, а архитекторы только-только склонились над проектами основных зданий Исламабада.

Место для него было выбрано удачно. Почти идеально ровная площадка, ограниченная горной цепью на севере и голубым зеркалом озера Равал-лэйк на юге, позволяла быстро провести необходимые коммуникации, распланировать площади, обеспечить город питьевой водой. Холм Шакарпариан, господствующий над плато, стал центром естественного парка. В 1968 г. неподалеку от смотровой площадки А. Н. Косыгин посадил дерево дружбы – молодую чинару, которая сейчас подросла и окрепла.

Планировал молодой город греческий архитектор Доксиадис, итальянцы работали над величественным комплексом Государственного секретариата, американцам были заказаны планы президентского дворца и парламента. Многие жилые дома начали проектировать английские архитекторы, а проект одной из вилл создал Корбюзье.

Хотя всем иностранным зодчим, планировщикам и строителям была предоставлена полная свобода для выражения творческой индивидуальности, пакистанцы желали видеть в рождающейся столице свои национальные черты.

В 1961 г. были вынуты первые ковши земли и уложены первые камни в фундаменты будущих зданий города. Раньше всех распахнул двери современный отель «Шахразад», называвшийся тогда «Пакистан хауз». Это была не только удобная гостиница с рестораном, баром и залами для приемов, одновременно здесь разместились учреждения и посольства. Когда в 1972 г. я улетал в Москву, на флагштоках возле «Шахразада» все еще развевались флаги четырех государств.

Второй была закончена главная мечеть. Легкость ее конструкции сочеталась с внутренней роскошью, характерной для эпохи Великих Моголов. Элементы моголь-ской архитектуры появились и в других строениях.

Тем временем вся площадь, отведенная для строительства, была разбита на сектора – прямоугольники будущих микрорайонов. Их границами служили асфальтированные дороги улиц, заранее проложенные по плато. Каждый сектор в свою очередь делился на участки, которые либо отводились под строительство государственных и муниципальных зданий, либо продавались частным лицам. Преимущественным правом приобретения пользовались крупные чиновники и отставные военные.

Мне довелось наблюдать процесс рождения Исламабада, а впоследствии больше года прожить в нем «вдали от шума городского». Весной 1968 г. нам показали первые многоэтажные корпуса Государственного секретариата и макеты будущих кварталов. Через два года они были построены, население Исламабада выросло до 80 тыс., и он приобрел свой стиль, резко отличный от стиля любого пакистанского города.

Полностью была осуществлена и идея изоляции. В дни забастовок, студенческих волнений и демонстраций властям нужно было только перекрыть два шоссе, ведущих от Равалпинди, где бушевали страсти, и Исламабад становился «островом», полностью изолированным от «толпы».

Однако спор столиц не был окончен. Влиятельные круги Карачи не раз требовали если не возвращения былого положения, то предоставления Карачи статуса свободного порта. Порой рождались известные опасения, что столица и впрямь покинет еще не обжитый Исламабад. Но в его строительство были вложены огромные средства, поглощавшие значительную часть бюджета и иностранной помощи. Молодая столица отвоевала право на жизнь.

План Исламабада чрезвычайно прост. С холма можно без бинокля увидеть любой дом молодого города. Кажется, что какой-то мальчишка разбросал белые кубики на зеленом ковре и забыл о них. Так выглядят отдельные дома на участках, которые еще застраиваются. А на любом перекрестке – целый лес щитов-указателей, помогающих найти дорогу в различные миссии, школы, учреждения.

Но лучше спуститься с холма вниз, к двум шоссе, которые связывают Исламабад и Равалпинди. Они пересекаются на разных уровнях под прямым углом, а место пересечения называется «зироу пойнт» – «нулевая точка». Одно поперечное шоссе продолжает путь к горам по малонаселенным пока местам. Почти у самых гор приютился корреспондентский пункт «Известий». Вторая продольная магистраль прямой стрелой бежит по оживленным местам, минуя несколько официальных зданий, магазины и ресторанчики «Абпара-маркета», и приводит к отелю «Шахразад». На этом пути всего три левых поворота – к министерству иностранных дел, на старую «Улицу посольств» и к ансамблю секретариата. После «Шахразада» прямая дорога ведет к советскому посольству – одному из последних зданий восточной части Исламабада. Дальше, почти у самых гор, строится городок Исламабадского университета.

Параллельно продольному шоссе идут четыре улицы и несколько переулков. На одном из перекрестков – вилла Айюб-хана, который живет здесь как частное лицо. Самая нарядная улица идет вдоль гор. Застроена она только с одной стороны, по другую – долина, поросшая кустарником и отдельными кряжистыми деревьями, за которой поднимается зеленая горная гряда. Почти над каждым коттеджем этой улицы поднят флаг какой-нибудь страны. Это означает, что дома облюбовали торговые миссии, международные организации или послы для своих резиденций.

Молодому городу не удалось избежать очень четкого социального расслоения. Казалось бы, кварталы одинаковы, но рассчитаны они на разное число жителей – от 10 тыс. до 40 тыс. В большинстве из них – свои школы, в некоторых – торговые центры, в каждом – мечети.

Сразу начали планироваться кварталы разных категорий – от особняков министров и просторных квартир в домах для чиновников высших рангов до крошечных каморок в стандартных кирпичных двухэтажных домиках со сквериками площадью с носовой платок.

Даже дорогие коттеджи в центральных секторах имеют крошечные участки. Владелец в погоне за прибылью пытается построить на своей земле не один, а два-три дома.

Плата за дом, как и во многих странах, взимается из расчета спальных комнат. Таковой считается любая, к которой пристроен туалет с ванной или душем. Самая просторная в доме столовая-гостиная, как правило, не берется в расчет. Таким образом, хозяину выгодно даже за счет площади каждой комнаты пристроить к ней ванную и приплюсовать к арендной плате еще 400–500 рупий в месяц.

Предприимчивый молодой брокер Накви, взявшийся подыскать для меня дом, удивился скромности запроса: два бедрума.

– Таких домов в Исламабаде нет! – с вежливой улыбкой заявил он.

Длительные поиски, позволившие обстоятельно познакомиться с интерьерами пустующих коттеджей, привели меня на окраину, где строительство только начинается. Там и был снят дом хотя и на «три бедрума», но подешевле. Одна из этих комнат все время пустовала, хотя и носила громкое название «гостевой».

Все население Исламабада четко делится па четыре категории: государственные чиновники всех рангов, дипломаты и другие сотрудники иностранных миссий, частные предприниматели и обслуживающий персонал. Промышленные предприятия, а следовательно, и рабочий класс полностью отсутствуют. Исключение составляют строители, но они – «временные» и живут в строящихся домах.

Климат здесь резко отличается от климата Карачи и других городов: сухая жара летом, когда ртутный столбик термометра нередко поднимается до 47–50 градусов, и приятная вечерняя прохлада зимой. Близость гор и разница температур дня и ночи часто вызывают волнения в атмосфере, и по естественной аэродинамической трубе проносятся мощные воздушные потоки: летом – пыльные бури, зимой – грозы.

Пыльные штормы всегда приходят с северо-запада. Сначала кажется, что грозовые тучи в той части горизонта сливаются с землей. Все закрывается движущейся пеленой. На какой-то момент природа замирает в ожидании, а затем начинается хаос. Плотная масса воздуха обрушивается на город. Скорость потока нередко достигает 100 км/час. Атака продолжается обычно минут 40, затем или начинается дождь, или вновь ослепительно светит солнце. Однажды воздушным потоком снесло два пролета кирпичного забора, которым был обнесен наш участок. У нового здания советского посольства сорвало кусок крыши и буквально выдавило огромное зеркальное стекло в представительском зале. После такого налета почти каждый подсчитывает убытки.

Грозы часто создают феерическое зрелище. Огненные змеи часами вьются по всему горизонту. Звучат громовые залпы. Непрерывно меняется ветер. Загнанные в долину грозовые облака доходят до снежных вершин и возвращаются обратно. Грозы выбирают обычно ночное время и продолжаются долго.

Зато наутро небо чистое, как голубой шелк, воздух прозрачен, на востоке отчетливо видны снежные шапки горной гряды Марри, а каждая складка окрестных вершин просматривается, как под рентгеновскими лучами.

В такие дни только что прилетевшие из других краев гости неизменно говорят:

– У вас здесь Кисловодск!

Так после шумного Карачи началась для меня тихая столичная жизнь.

Распорядок дня выработался быстро. Утром – местные газеты, телеграф, дела в городе, снова газеты, на этот раз доставленные из Карачи, посольство.

От меня до посольства около пяти миль. Как правило, на полпути навстречу мне вырывался сонм велосипедистов. Это значило, что в секретариате закончился присутственный день и мелкие служащие разъезжаются по домам. Одни спешат, другие не торопясь крутят педали и мирно беседуют, заняв всю проезжую часть. Приходилось резко сбрасывать скорость. По появлению потока можно проверять секундомер. Но иногда выпадали дни, когда не встретишь ни души. Что случилось? Ах, да, значит, сегодня какой-то праздник!

По привычке, приближаясь к Государственному секретариату, я ехал не спеша. Медленно приближался белоснежный, словно накрахмаленный, ансамбль зданий, состоящий из восьми шестиэтажных блоков. Они расположены ломаной линией. Узкие окна упрятаны в глубокие ниши, чтобы солнце не отвлекало чиновников от дел. Несмотря на то что все линии и углы прямые, пропорции соблюдены великолепно и весь ансамбль на фоне гор выглядит одновременно простым и величественным, строгим и живописным.

Рядом – строительная площадка, где возводится президентский дворец. В отличие от ультрасовременного секретариата в его проекте использованы черты могольского стиля. Дворец разместится в просторном парке. В центре основного здания – высокая арка, над ней – три ступенчатые надстройки, увенчанные небольшим полукруглым куполом. Это придает необычную легкость массивному зданию.

Дальше – новый район посольств. Англичане построили свое здание на цоколе, похожем на крепость, контуры канадского и американского посольств к тому времени еще не определились.

Над обширным квадратным участком, обнесенным легкой металлической изгородью, поднят советский флаг. Белоснежное трехэтажное здание посольства выглядит изящным и просторным. В отдалении стоят три жилых блока. Остальное пространство занимают заложенный парк и плавательный бассейн в окружении спортивных площадок.

Наступает вечер, и даже незастроенные улицы вспыхивают пунктирами огней. Тишину нарушает вой шакалов. Их стаи прекрасно освоились на пустырях, почти всякий раз свет автомобильных фар освещает их острые лисьи мордочки. Они исчезают в кустах, чтобы вновь занять место в ужасном хоре. В один из осенних дней я прогуливался с щенком. Вдруг Радж кинулся в кусты догонять шакалиху. Она бежала не торопясь и оглядываясь. С трудом удалось отозвать глупого щенка и спасти от верной гибели. Шакалиха заманивала его в стаю, где он был бы растерзан самцами.

Возле некоторых домов – скопления автомобилей, садики освещены иллюминацией. Через два-три месяца жизни здесь можно безошибочно определить, какое из посольств проводит прием, коктейль или фильм-шоу, по номерам машин легко узнать, кто из знакомых присутствует на приеме. Это в тех случаях, когда не нужно самому надевать темный костюм и отправляться по приглашению.

Молодые дипломаты и чиновники МИДа проводят вечера в Исламабад-клубе, расположенном за холмом Шакарпариан. Его главная достопримечательность – несоразмерно высокие вступительный и членский взносы.

Состоятельные пакистанцы чаще всего бывают в двух-трех ресторанах или отеле «Шахразад», а чиновники невысоких рангов забегают поужинать в кафе «Камран» и другие ресторанчики «Абпара-маркета», где готовят национальные блюда и можно выпить крепкий чай с молоком.

Исламабад засыпает рано, и лишь запоздалые машины с желтыми дипломатическими номерами проносятся время от времени по пустынным улицам.

Жизнь «в пустыне» имеет свою прелесть. В сотне метров от дома разбили свой табор белуджи. У них несколько превосходных лошадей и небольшое стадо буйволов, коров и коз, которые пасутся на пустырях. Каждое утро пожилой бородатый мужчина часами дрессирует молодую белую лошадку. Она скачет по кругу, словно на цирковом манеже. Хозяин исключительно терпелив и ласков с животными. Отношения у них превосходные. Скоро на этой лошадке будут обучать верховой езде детей состоятельных иностранцев.

На дереве с криком расселась стая крупных зеленых попугаев. Неожиданный визит объясняется тем, что в садике почти созрели небольшие декоративные подсолнухи. Птицы поочередно слетают с ветвей и вскоре возвращаются с желтым цветком в клюве. Затем подсолнух оказывается в лапке, и попугай начинает выклевывать мягкие зерна. Издали кажется, что он нюхает цветок. Визиты продолжаются несколько дней до тех пор, пока не истреблен последний подсолнух.

Однажды к нам пожаловала другая гостья – крупная мангуста. Она заглянула в комнату, безбоязненно поднялась на задние лапки, опираясь на оконную сетку, внимательно оглядела все и спокойно уселась умываться, блестя серо-коричневой шкуркой. В комнату с лаем ворвался щенок. Мангуста прекратила туалет, еще раз взглянула и скользнула куда-то в сторону. Несколько дней мы оставляли ей корм под верандой, но приручить Рики-Тикки-Тави (мы назвали ее по Киплингу) не удалось. Мангуста решила, вероятно, что соседство с собакой слишком беспокойно.

С каждым днем Равалпинди все яснее ощущает временность своего столичного статуса. Правда, резиденция президента, несколько ведомств, в том числе главная полиция, департамент прессы, военные власти, газеты и телеграфные агентства еще не сменили штаб-квартиры. В Равалпинди расположены также международный аэропорт Чаклала и самый современный отель «Интерконтинентал».

Равалпинди построен как колониальный город, типичный для бывшей Британской Индии. Каптопмент вытянулся вдоль «главной улицы Азии», как часто называют трансазиатское шоссе. В центре к нему примыкает несколько торговых кварталов. Ближе к Исламабаду раскинулся сравнительно современный саттелайт-таун, где расположены госпитали и колледжи. Все это занимает процентов 40 городской площади, а живет здесь не более 10 процентов жителей. Основная масса населения ютится в старом городе, состоящем из лабиринтов узких улочек.

Не так давно торговые кварталы Пинди (как часто неофициально называют Равалпинди) имели монополию на кустарные изделия, ковры и антиквариат. До сих пор в лавочках Кашмир-кориера можно найти чеканные из меди и бронзы или вырезанные из дерева вещицы, сделанные с блестящим мастерством и вкусом. Но наиболее богатые купцы уже открыли свои филиалы в Исламабаде и организовали серийное производство вещей, пользующихся широким спросом. Поэтому на них легла печать некоторого стандарта.

В каждой из таких лавочек можно найти медные блюда, кувшины, подсвечники любых размеров и форм, металлические тарелки с эмалью, гонги, изделия из верблюжьей кожи и слоновой кости, звериные шкуры, резные вещи из дерева.

Если вы произвели на вежливого владельца впечатление солидного покупателя, вас приглашают подняться наверх по узкой темной лестнице. Включается свет, и вы оказываетесь в настоящем музее. Здесь истинные любители изделий подлинно народного искусства могут часами рассматривать уникальные вещи. Однако и цены на них соответственные. Меня особенно поражало, что не раз самым дорогим предметом в магазине оказывался старинный русский тульский самовар, невесть какими путями попавший в давние годы в эти края. Он всегда занимал наиболее почетное место и гордо сиял, начищенный до неистового блеска.

Еще одна особенность Равалпинди в том, что здесь категорически запрещено движение рикша-тэкси, этих маленьких шумных чудовищ. Их функции остались за самым благородным видом транспорта – резвыми и нарядными лошадками, впряженными в двухколесные повозки – тонги. На козлах может восседать не слишком опрятный возница, но можете быть уверены, что его четвероногий друг и кормилец будет чистым, ухоженным и накормленным. Не раз мне доводилось видеть даже иноходцев, впряженных в тонги.

В остальном улицы Равалпинди как две капли воды похожи на улицы других городов с пестрой толпой, беспорядочной торговлей и инстинктивной любовью ко всему красочному и яркому.

Два города, живущих рядом, являют собой разные эпохи, разный стиль и даже уклад жизни. И все-таки нельзя говорить о комплексе Равалпинди – Исламабад, не упомянув о третьем его компоненте – горном курорте Марри-хиллз, расположенном в 30 милях от Исламабада. Без Марри рассказ был бы не полон. Дорога, ведущая к небольшому городку, упорно ползет к вершинам. В самую жаркую пору здесь прохладно, чувствуется дыхание близких ледников. Гималайские сосны отбрасывают на дорогу длинные стрельчатые тени, а воздух напоен ароматом хвои.

По обочине медленно шагает за своим хозяином черный гималайский медведь с ослепительно белой манишкой. Обезьянье семейство хладнокровно пересекает дорогу. Только одна маленькая макака с детенышем, вцепившимся в ее спину, опоздала и теперь пережидает приближающуюся машину, свирепо фыркая на нее.

На полпути, где над дорогой нависла скала, обязательная остановка. Здесь пробиваются прозрачные родники. Можно напиться самому, наполнить радиатор автомобиля, обменяться новостями.

Марри – небольшой городок, состоящий из пансионов, дач и военного госпиталя. Начало ему было положено немногим более столетия назад, когда группа колониальных офицеров решила основать на вершине горную станцию для отдыха и восстановления сил после длительного пребывания в знойных долинах. Постепенно участки на склонах раскупили предприимчивые англичане, и они обросли небольшими отелями и коттеджами. После переезда в Исламабад иностранных посольств Марри пережил бум. Каждое из них стремилось приобрести или арендовать дачу для летнего отдыха. Сюда переносится в жаркие месяцы значительная часть дипломатической деятельности, доверительные переговоры и встречи послов. Зимой жизнь Марри замирает. Путь сюда надолго перекрывают снежные заносы. И все же в Пакистане частенько говорят, что Марри расположен на полпути к раю.

Восходящее солнце освещает могучие горные хребты Каракорума, поднявшиеся на севере. Летом к этим пикам устремляются экспедиции альпинистов из многих стран, чтобы отправиться на рискованный штурм вершин. В каждую из таких групп непременно включается пакистанский офицер.

К сожалению, посещение горного царства – Гилгита и Хунзы – осталось для меня пока несбывшейся мечтой.

ЗАДУМЧИВЫЕ УЛЫБКИ ТАКСИЛЫ

Монумент Маргалла не представляет собой архитектурной ценности, но место для него выбрано очень удачно. Бетонный обелиск, установленный на вершине холма, словно врезается в небо. Если ехать с запада или юга, он виден за много миль, и редкий путник минует это место без остановки.

Мраморные плиты, врезанные в каменное тело скалы у подножья холма, повествуют о двух событиях. Одна из них гласит, что обелиск установлен в конце прошлого века в память о британском бригадном генерале Джоне Нпкольсоне, вторая напоминает, что этот генерал был казнен народным мстителем Калех-ханом в 1857 г., когда в покоренной англичанами Индии вспыхнуло народное восстание, называемое иногда «восстание сипаев».

Долгие годы вокруг серого обелиска велись споры. Некоторые предлагали взорвать его. Их оппоненты утверждали, что монумент утратил значение памятника колонизатору и превратился в символ, напоминающий о борьбе против британского владычества. (Тогда-то и была установлена доска с именем Калех-хана.) Разрушение многотонной громадины было трудной задачей и в техническом плане: движение по одной из самых оживленных транспортных артерий страны остановилось бы на много дней. Поэтому решили просто переименовать обелиск. С недавнего времени он стал называться «Маргалла» – по имени холма, на вершине которого установлен.

Но для многих серый обелиск приобрел значение, ничем не связанное с именем Никольсона. Он высится у выемки в скалах, которая ведет в долину Таксилы, замечательному историческому памятнику. В высеченных из камня или лепных скульптурах Гандхары – в древности страны на севере субконтинента – самым неожиданным образом сплетаются эллинизм, традиционное индийское искусство и буддизм. Этот сплав нередко называют школой «задумчивых улыбок».

На участке радиусом в несколько километров разбросаны монастыри, часовни, отдельные ступы, городские площади и кварталы, остатки крепостных стен. Все это было создано в течение тысячелетия.

«История Таксилы началась, когда мир был юным», – писал один из историков. В самом деле, она упоминается в первых буддийских источниках. По индийскому преданию, город основан Такшей, сыном Бхараты. Древнее название города – Таккасила, или Такшашила, что означает предположительно «скала Такши».

Современное имя город приобрел во времена Александра Македонского. О Таксиле говорилось не только в эпосе «Махабхарата», отрывочные сведения о ней можно почерпнуть у Страбона, Плутарха, Филострата.

Таксила была одним из крупных центров Гандхары, где издревле пересекались важные торговые пути. В древние времена город славился как крупный центр науки и образования. Правители, представители знати и высших каст посылали в «университетский город» своих детей для завершения образования. Хотя рукописей не найдено, изобилие медных, каменных и особенно глиняных чернильниц, обнаруженных при раскопках, указывает на широкое распространение грамотности. Писали тогда на очень непрочном материале – бересте шрифтом «кхароштхи» арамейского происхождения. Медицинская школа Таксилы была известна далеко за ее пределами. Окончить ее стремились будущие лекари, приезжавшие из многих стран. Здесь изучались также математика, астрономия, богословие и искусство.

Год рождения Таксилы определен довольно точно: 518 до н. э., а год гибели – 460 н. э. Некоторые исследователи полагают, что город был основан персами. Гандхара входила в состав империи Ахеменидов и считалась одной из самых дальних ее сатрапий. К этой эпохе относятся и первые археологические памятники. Последние строения датируются V в. н. э. В 460 г. н. э. «белые гунны» (эфталиты) разрушили Таксилу. Буддист-паломник Сун Юнь, побывавший в Гандхаре в 520 г. н. э., писал об опустошенной стране, даже не упоминая Таксилы. Через столетие, в 630 г. н. э., еще один пилигрим, Сюань Цзань, появившийся в Таксиле, снова говорит о запустении монастырей и междоусобной войне, терзающей страну. С этого момента история Таксилы надолго теряется в сумерках.

В течение этого периода произошло немало знаменательных событий. Одни из них описаны в литературных источниках, другие прочитаны учеными по каменной летописи раскопок, которые велись здесь в общей сложности более ста лет. Порой оба источника подтверждают друг друга, и тогда факт занимает прочное место в фолиантах истории. Но бывает и так, что данные вступают в противоречие, взаимно опровергаются, и ученым приходится ограничиваться гипотезами и ждать дальнейших исследований, которые принесут более точные данные.

Александр Македонский, завоевав Персеполь – столицу Ахеменидов, двинулся на Восток. Со своим экспедиционным войском в 326 г. до н. э. он перешел Инд, использовав для переправы мосты из лодок в том месте, где позднее будет построен форт Атток. Через несколько переходов его войско заняло цветущую Таксилу.

Правитель Таксилы решил не встречаться с пришельцами на поле битвы и обратился к Александру с мирным предложением. Правители обменялись ценными подарками, причем Александр принял только слонов и скот, но решительно отказался от серебра. После захвата Таксилы ее правитель выделил в помощь завоевателю пятитысячное войско для участия в следующем походе.

Александр дал своим воинам время для отдыха, а затем напал из Таксилы на короля Пора, или Пуру, чьи земли лежали в междуречье Джелама и Ченаба. Пор был соперником правителя Таксилы, и последнего устраивал союз с Александром, который, кстати, с восторгом отозвался о панджабских воинах, заявив, что в военном искусстве они превзошли все народы, которые он встретил в Азии. Затем его путь лежал к Мултану – где при первой атаке на город Александр был серьезно ранен – и южнее, к берегам Аравийского моря.

В III–II вв. до н. э. здесь был один из центров Греко-Бактрийской империи. Пору наиболее пышного расцвета Таксила переживала в период Кушанского царства, особенно в годы правления Канишки. Столица Канишки и его наследников была в Пурушапуре (нынешний Пешавар).

Империя кушанов возникла на обломках Греко-Бактрийского царства, распавшегося на рубеже новой эры. Во II в. н. э. в ее состав входила значительная часть Средней Азии, Афганистана, Пакистана, Северо-Западной Индии и, как полагают, северо-восточная граница империи проходила где-то в Синьцзяне. Однако Кушанское царство ждала судьба его предшественников: в IV в. н. э. оно раскололось на отдельные княжества. Пакистанские историки считают, что Таксила пришла в полный упадок во время нашествия с севера «белых гуннов».

«Остерегайтесь подделок! На территории Таксилы вам будут в изобилии предлагать старинные скульптуры, терракоту, монеты. Это – фальсификация!»

Такой плакат, обращенный к туристам, встречает вас у въезда на территорию раскопок. Несколько деревень превратили изготовление имитаций гандхарского искусства в доходный промысел. Головы Будды, статуэтки, сделанные из цемента или глины, стертые и позеленевшие «от времени» монеты, которые совсем недавно были горячими, порой трудно отличить от настоящих.

Авторы этих поделок, вернее, их посланцы с утра до вечера, словно ястребы, располагаются группами на вершинах окрестных холмов и зорко следят за автомобилями. В какую бы сторону ни направилась машина, они непременно изловят гостей.

– Это подлинный антик, сэр! – таинственным шепотом объявит первый из подбежавших «антикваров», протягивая скульптуру. – Всего шестьсот рупий.

– Пять! – спокойно парирует опытный покупатель, который здесь не впервые.

– Шестьдесят, сааб. Только для вас, – меняет тон продавец.

– Пять! – слышится в ответ.

– Тридцать, – почти умоляет продавец.

Хлопает дверца. Машина трогается.

– Будь по-вашему, сэр, берите, – несется вдогонку.

Подобные диалоги мне приходилось слышать десятки раз. Следует отметить при этом, что лишь в исключительных случаях туристы уезжали без покупок.

Однажды нам с корреспондентом ТАСС Сергеем Соловьевым удалось покороче познакомиться с одним из изготовителей «древностей». Он проникся к нам доверием и пригласил в свой дом.

Узкая, извилистая улочка привела нас в чистенький дворик, в центре которого была привязана цепью огромная буйволица. Старуха, сидевшая рядом на корточках, сортировала стручки красного перца. На наш поклон она не обратила ни малейшего внимания.

– Это так, мелкий бизнес, – указал хозяин на головы будд-близнецов, разложенные для просушки. – Взгляните-ка сюда.

Он распахнул дверь сарайчика, и перед нашими глазами предстал горельеф из пяти человеческих фигур, с великолепным мастерством высеченных из серо-голубого сланца. Это был фрагмент из традиционной группы, которая обычно окружала статую Будды. По-видимому, эта скульптура была подлинной. Подтверждала это и цена, равная стоимости небольшого автомобиля.

Мы с интересом осмотрели скульптуру и, поставив хозяина в известность о том, что ничего общего не имеем с богатыми американцами, приобрели по две недорогих монеты, поинтересовавшись, на этой ли неделе они изготовлены и не может ли владелец указать адрес кузницы, где они сделаны. Хозяин улыбнулся и дал нам визитную карточку. Мы расстались друзьями.

В руинах Таксилы найдено около 15 тыс. различных монет, в том числе клад из 1167 монет, извлеченный из глиняного сосуда в Бхир-Маунде. Монеты местной и иноземной чеканки свидетельствуют как о смене правителей, так и о широких торговых связях Гандхары с Ираном, Средней Азией, Китаем и даже Сибирью.

На шестикилометровом участке раскопаны остатки трех районов Таксилы, свидетелей разных эпох. Бхир-Маунд был построен в IV в. до н. э., Сиркап – двумя столетиями позже и, наконец, Сирсукх – ровесник Канишки. Эта часть была обнесена мощными крепостными стенами.

Неподалеку привлекают внимание развалины ступы Кунала. Когда-то она поднималась ввысь тремя террасами. Сохранившиеся фрагменты ступы говорят о смешении эллинистического и буддийского стилей. Это особенно видно в сравнении с соседним монастырем, построенным в традиционном стиле.

Со ступой Кунала связана легенда, записанная буддийским пилигримом Стань Цзанем и найденная в тибетской хронике «Таранакха». В ней рассказывается, что храм был построен императором Ашокой в честь его сына Кунала – наместника Таксилы – в том месте, где он потерял зрение. Мачеха Кунала влюбилась в него, но любовь внезапно сменилась ненавистью. Коварная и жестокая женщина подделала императорский указ, повелевающий выколоть Куналу глаза. Министры, усомнившись в подлинности указа, уклонились от его выполнения. Но Кунала, покорный отцовской воле, ослепил себя и в одежде нищего отправился в столицу царства – Пурушапуру, сопровождаемый своей женой.