Текст книги "Семидесятый меридиан"

Автор книги: Владимир Накаряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Известно несколько достоверных фактов из истории города. В 1555 г. 28 португальских кораблей под командованием Педро Баретта Ролима высадили близ Татты пиратский десант. Пираты захватили и разграбили город. Они покинули Татту с огромной добычей и ушли, освещенные заревом пожара.

В 1542 г. в Синде родился сын и наследник императора Хумаюна – Акбар. Ровно через полвека он присоединил Татту к могольской империи.

Город к тому времени отстроился вновь после пиратского набега, а вскоре его украсили многие архитектурные памятники, в том числе мечеть «Ста куполов», построенная во времена Шах Джахана.

Затем наступают сумерки. Множество легенд повествует о том, почему жители вдруг покинули Татту. В них говорится о страшных эпидемиях, нашествиях, междоусобицах, но все это – версии. Наиболее вероятное объяснение запустения Татты – разрушение экономики края в период общего упадка, наступившего при поздних Моголах, и изменение традиционных торговых путей.

В 1768 г. правитель Синда Гулам-шах из династии Кальхоров построил на левом берегу главного русла Инда крепость Хайдарабад и перенес туда столицу. В 1809 г. английский офицер Поттингер писал о Татте как о «большом разрушающемся городе, в котором осталось не более 20 тыс. жителей».

…В огромном некрополе почти всегда пустынно. Часть города, где теплится жизнь, находится по другую сторону шоссе. Гробницы расположены в беспорядке. Издалека видны одинокие фигуры, бродящие между памятниками. Остатки удивительной мозаики на сводах и колоннах кажутся никчемной роскошью.

Только однажды мы с приятелем вышли случайно к действующей мечети, заполненной народом. Под низкими сводами билась о пол каящаяся молодая женщина. Несколько фанатиков внимательно следили за каждым ее движением. Маленькая жалкая фигурка распласталась на каменных плитах и напоминала полураздавленное насекомое. Мы покинули храм с таким чувством, словно побывали в средневековье…

Из всех пакистанских городов, в которых мне довелось побывать, Хайдарабад производит впечатление наибольшей скученности: беспорядочность застройки, лабиринты узких улочек, отсутствие простора. Старый глинобитный форт в центре города выглядит, как слепленный из песка ребятишками.

Если пересечь Инд по гребню плотины Гулам Мухаммада, наблюдая, как волны цвета кофе с молоком стремятся к океану, вы попадете в Джомшоро – вполне современный пригород, где расположены Синдский университет и один из крупнейших в стране медицинских центров. (В Пакистане всего 8500 врачей, один врач приходится на 6500 жителей.) Госпиталь в Джомшоро – база медицинского колледжа, который ежегодно выпускает более 100 квалифицированных врачей.

Над одним из зданий госпитального городка в 1968 г. появилась вывеска «Атомный медицинский центр». В нем я побывал во время одной из первых поездок по Синду. Все оборудование центра для диагностики и лечения тяжелых заболеваний прислано из Советского Союза, а его руководитель доктор Н. Кизилбаш проходил практику в Москве.

Слава о целительном атоме Джомшоро мгновенно распространилась по всему Пакистану. И если к сентябрю 1968 г. центр медицинской радиологии успел оказать помощь всего 65 пациентам, то через три года их было несколько тысяч.

Мне было особенно приятно услышать слова благодарности в адрес нашей страны не только от доктора Кизилбаша и генерала Гардези, который в ту пору был начальником госпиталя, но и от рабочего-текстильщика Калай-хана, вылечившегося от саркомы.

В университете в то время не было занятий. Поэт Муслим Шамим рассказал мне, какие самоотверженные усилия приложила интеллигенция Синда, чтобы сохранить древний язык синдхов, собрать поэтические и литературные произведения, навеянные песнями и легендами пустыни. Литературный факультет университета поэт назвал «цитаделью синдхи», хранителем традиций замечательного певца Синда – Абдул Латифа, творившего в XVIII столетии. Одновременно поэт с глубоким сожалением говорил о том, что только 40 процентов студентов университета – синдхи, а большинство лекций читается на урду или по-английски.

Великолепные мосты и плотины, весь облик Джомшоро мгновенно тускнеет, если въехать в черту «старого» города, хотя этот эпитет можно употребить только условно: Хайдарабаду немногим более 200 лет, он – один из самых молодых городов Пакистана.

Неподалеку от вокзала раскинулся пустырь Кичара-пар, застроенный редкими хижинами. Используется он как свалка для ржавых скелетов отслуживших свой век автомобилей. На первый взгляд место кажется необитаемым. Только женщина в лохмотьях сидит у порога одной из хижин, время от времени оглядывая все вокруг. Оказывается, Кичара-пар – крупнейший центр нелегальной торговли наркотиками и местным самогоном «катчи-шараб». С утра до поздней ночи сюда тайком пробираются сотни наркоманов. Единственная обязанность опустившейся женщины – поднимать тревогу, если в округе появится кто-либо, похожий на переодетого полицейского, или просто незнакомец. Окончив дежурство, она бесплатно получит инъекцию наркотика и немного еды.

О судьбе этой женщины рассказал как-то репортер газеты «Сан». Всего за год до этого она потеряла мужа, но у нее остался дом и немного денег. Виной всему оказался морфий. Деньги кончились, дом был заложен. Тогда женщина перешла на более дешевый наркотий – «ракету», а вскоре очутилась на Кичара-пар.

Наркотики и самогон – самые процветающие из незаконных видов бизнеса. Производство «катчи-шараб» обходится всего в пять рупий за маунд (37,3 кг), а продается он по пять рупий бутылка. В окрестностях Хайдарабада действует более 20 тайных винокуренных заводиков, множество складов и агентов. Имена их владельцев, как утверждала газета, хорошо известны полиции, но она ничего не предпринимает. Аналогичное положение и с «ракетными» капсулами, опиумом и марихуаной. Уничтожить преступные логова невозможно без активного участия самых широких кругов общественности.

После Хайдарабада оба шоссе сливаются в одно: дорога бежит вдоль Инда к пальмовым рощам Суккура, рисовым полям Ларканы и памятникам Мохенджо-Даро.

Идет уборка осеннего урожая – «харифа». Повсюду над метелками созревшего риса склонились фигурки людей, не покидающих поле даже в часы полуденного зноя. Все делается вручную. Не менее примитивно ведутся обмолот и вспашка.

На этот раз мы сворачиваем в небольшой городок Тандо-Джам. Я попросил знакомого профсоюзного деятеля Шамима Васти представить меня живому помещику. (По статистике газеты «Бизнес рикордер», в стране 63 348 помещиков). Итак, впервые в жизни я разговариваю с помещиком. Мир Расул Вахш Тальпур – представитель одной из старейших фамилий Синда. Беседа проходит на веранде возле скотного двора. Рослый человек лет пятидесяти в ослепительно белой рубашке сразу после неожиданного для него знакомства (Шамим привел меня неожиданно) переходит в атаку:

– Я не помещик, я рабочий, помогающий стране развивать сельское хозяйство. Мой прадед Джамхан, поселившийся здесь, бесплатно раздавал землю, – говорит он. – Таких, как я, не так уж много. Больше тех, что лежат в своих городских домах под кондиционерами и стригут купоны.

– Какое у вас хозяйство?

– Орошаемой земли 155 акров, 100 из них под хлопком. Фруктовый сад также 100 акров. Он не культивированный. Растут плоды – и ладно. Главное для меня – молочная ферма: около 100 коров, бычков и телят ценной местной породы. Дойные коровы дают 12 литров молока в день.

– Вести дела трудно, – продолжает Тальпур. – Мало воды, нет налаженного сбыта продукции. Всю коммерцию приходится вести через посредников-брокеров, которые бессовестно наживаются. Цены на хлопок диктуют владельцы текстильных фабрик, создавшие свой пул. Тракторы и другие машины я арендую на государственной прокатной станции, плата – 22 рупии за час. Машина арендуется вместе с трактористом, которому я обязан предоставлять ночлег и кормить.

– Сколько человек работает в вашем имении? Какой, если не секрет, оно приносит доход?

– Нас ведь целая семья – сыновья, дочери, – уклоняется собеседник от прямого ответа. – Это, если хотите, коллективная ферма. На всех мы имеем 500 акров земли. Живем, как средняя интеллигентная семья. В саду и на ферме я держу 25 наемных рабочих. Каждый получает 80 рупий в месяц (около 15 рублей). Всего в хозяйстве работают 65–70 человек.

– Кто же остальные?

Вопрос остается без ответа, но скорее всего они – издольщики, задолжавшие хозяину. Заминдар предупредил, что «его люди» не говорят на урду, а тем более по-английски, исключив тем самым всякую возможность разговора. Вскоре заминдар с чувством облегчения проводил нас до машины.

– Меня самого эксплуатируют посредники, – заявил он на прощание. – Я считаю, что государство должно больше помогать тем, кто веками трудится на этой земле, даже заминдарам.

Мир Расул Вахш Тальпур возглавлял муниципалитет городка Тандо-Джам, в котором 12 тыс. жителей, и был председателем местного отделения Партии пакистанского народа.

Между прочим, говоря о посредниках, Тальпур был прав. Многотысячная прослойка мидлмэнов паразитирует как за счет производителя-земледельца, так и за счет городского покупателя. Крестьянин, вырастивший овощи, получает, как правило, от посредников чуть больше трети их стоимости на рынке. Остальная сумма, за исключением стоимости перевозки и дохода розничного торговца, составляющих не более 15–20 процентов, оказывается в кармане посредника.

Не раз в прессе поднимался вопрос о создании на месте закупочных пунктов, чтобы уничтожить посредника и платить производителю более справедливую компенсацию за труд, а какую-то часть, изъятую у посредника, передать городскому покупателю за счет снижения розничных цен. Но сделать это в социальных условиях Пакистана практически невозможно.

Неподалеку от Суккура высится старинный форт Кот-Диджи. Он опирается своими бастионами на два холма. Седловина между ними перекрыта зубчатыми крепостными стенами. Когда-то форт считался одним из крупнейших фортификационных сооружений Азии. Всякий раз, минуя его мощные стены, я невольно вспоминал историю колонизации Синда и яркие страницы борьбы его народа с незваными гостями в пробковых шлемах. Ведущую роль в сопротивлении англичанам сыграло движение хуров^[4]. Поэтому Кот-Диджи всегда казался мне символом этого движения.

В 1831 г. колониальный деятель А. Бернс поднялся по Инду и Рави до Лахора. Один из местных мудрецов сказал по этому поводу: «Раз англичане увидели реку, мы потеряли Синд». Слова оказались пророческими. Англичане уже давно подбирались к этой территории. Еще в 1809 г. эмиры Хайдарабада, Хайрпура и Мир-пура заключили с ними договор, направленный против французов. Впоследствии в него была включена туманная статья о необходимости ликвидации «разбойничьих банд», нарушающих мир на границе.

В 1843 г. во время первой Афганской войны по приказу лорда Элленборо колонизаторы под командованием Чарльза Непира начали оккупацию.

– Мы не имели права на захват Синда, но все же сделали это, – заявил через три года новоявленный правитель страны.

За столетие сменилось не одно поколение колонизаторов, но никто из них не мог заявить, что народ Синда покорился. Этот район был самым беспокойным на субконтиненте.

Еще до захвата Синда англичанами в обширных районах под Суккуром сложилась религиозно-реформаторская секта хуров. После колонизации ее деятельность приняла ярко выраженный антианглийский характер.

Местечко Пирджо Годхо, расположенное в 20 км от Кот-Диджи, где жил вождь и идеолог хуров Пир Пагаро, стало центром движения, охватившего широкие слои населения, особенно крестьянства. Опорой Пира Пагаро стала тайная организация «Фирка», объединившая десятки тысяч до конца преданных делу хуров единомышленников. Имя и титул Пир Пагаро стали наследственными и передавались от отца к старшему сыну.

Первое вооруженное восстание хуров против колонизаторов началось в 1896 г. Подавить его англичанам удалось только через 12 лет, опустошив районы восстания.

С этого времени вплоть до ухода колонизаторов почти 40 лет здесь сохранялся военно-полицейский режим, а в годы второй мировой войны в провинции находились тысячи солдат, артиллерия, бронемашины и авиация.

Восстания хуров под лозунгом «Синд для синдхов» вспыхивали еще дважды – в 1928 и 1941 гг. Последнее было подавлено с особой жестокостью. Пир Пагаро (третий) был схвачен и повешен, а его сыновья отправлены в Англию. Однако «Фирка», в которой числилось уже 200 тыс. хуров, продолжала борьбу.

Возвратившийся после освобождения Пакистана на родину старший сын Пира Пагаро фактически управляет в наши дни из Пирджо Годхо обширной областью, ставшей «государством в государстве».

…Словно в зеркало смотрится Суккур в спокойные воды Инда. Река кажется здесь широким озером, к самому берегу которого ступенями сошли здания и минареты. На холме высится овеянный легендами замок «Семи сестер», построенный в доисламские времена.

С левобережным пригородом Рохри Суккур связан старым горбатым мостом и плотиной, сооруженной в 1932 г. До создания энергетических гигантов на реках Советского Союза она считалась самой большой в мире. Здесь начинается крупнейшая в мире ирригационная система. У плотины берут начало семь магистральных оросительных каналов общей протяженностью 10 тыс. км. После завоевания независимости оросительная система распространилась на нижний Синд, где в 1955 г. в пригороде Хайдарабада – Котри выросла плотина Гулама Мухаммада. Она позволила довести обрабатываемые площади почти до 14 млн. акров (более 40 процентов всей территории Синда). Борьба с природой продолжается и сегодня. Трудностей много: засолонение и заболачивание почв, недостаток машин, химических удобрений и сортовых семян. Главная же проблема – социальная пропасть, разделяющая арендаторов-издольщиков и заминдаров, стремящихся удержать доходы и привилегии. Она ждет радикального решения, так как стала тормозом в развитии сельского хозяйства края.

Колонизаторы построили в Суккуре не только плотину, но и «самую большую тюрьму в Азии». Оросительная система была нужна колонизаторам, чтобы выращивать в долине хлопок и отправлять его на фабрики Манчестера, а огромная тюрьма в самой горячей точке субконтинента – чтобы держать за прочными запорами тысячи борцов за землю и свободу.

Тюрьма существует и сегодня. Это огромное белое здание, окруженное деревьями. У входа – статуя полицейского, держащего на цепях двух зубастых мифических чудовищ. Начинается тюрьма, как это ни странно, с магазина, открытого для всех. В нем продаются ковры, ткани ручной выделки и керамика. Все это также сделано узниками. Наш гид, местный адвокат и поэт Хасан Хамиди, предложил пройти внутрь, но мы вежливо отказались.

От Суккура мы избрали обходную дорогу по правому берегу, через «город охотников» Шикарпур, в окрестностях которого еще сохранились островки джунглей, через тихую Ларкану, где некоторые дома украшены затейливой деревянной резьбой, не подозревая, что в пути пас ожидало приключение.

ЛИЦО,

МЕЛЬКНУВШЕЕ В ТУМАНЕ

При выезде из небольшого синдского городка Даду я затормозил возле группы мужчин – рослых и бородатых. Солнце уже пригрело, но все они были задрапированы в одеяла из верблюжьей шерсти. От этого группа из пяти или шести человек выглядела таинственно и живописно.

Нужно было спросить дорогу в Севан-Шариф, где в эту неделю, на пороге рамазана – месяца поста и молитв – раскинулась традиционная ярмарка. Каждый год она напоминает о мусульманском святом, похороненном здесь лет 800 назад. Звали святого Лал Шахбаз Калан-дар.

До многоцветных ярмарочных шатров и лент оставалось еще миль 30, а мы, как назло, забыли на месте ночлега последнюю, хотя и плохонькую, дорожную карту из тех, что можно получить иногда на заправочной колонке в качестве рекламного презента. Мы ехали втроем и очень спешили в Карачи, чтобы встретить московский самолет. Поэтому приходилось считать минуты.

– Пожалуйста, я покажу вам дорогу, – сказал один из ожидающих.

Обычная на Востоке услуга. Я открыл дверку, и высокий стройный человек средних лет опустился на сидение. Вслед за ним в машину полез было еще один малый довольно устрашающего вида, но две женщины, сидящие сзади, крикнули в один голос:

– Только один!

Люди перекинулись несколькими словами на синдхи, один из них остался, кинув недобрый взгляд, дверь захлопнулась, и машина помчалась дальше.

Слева, за квадратами рисовых полей, поднимались остатки джунглей. Когда-то они были непроходимы, да и теперь, кто знает, что скрывается за зеленой пушистой каймой, протянувшейся вдоль берегов Инда. Справа медленно и лениво разворачивалась цепь холмов, изредка мелькали селения или старинные одинокие мечети, похожие на театральные декорации.

Стада буйволов отдыхали в небольших водоемах. На поверхности оставались только ноздри и черные, лоснящиеся крупы. На многих чудовищах с белесыми глазами сидели изящные белоснежные цапли. Они деловито и невозмутимо отыскивали в толстых буйволиных шкурах свой завтрак.

Дорога отнимала почти все внимание. Она была узковата, а навстречу один за другим мчались автобусы, тяжелые грузовики и цистерны. Со случайным попутчиком мы обменялись всего несколькими банальными фразами. Он спокойно глядел на дорогу черными с синью глазами, похожими на переспевший терновник, и дважды взглянул на ручные часы – дорогие и современные. Я, помнится, спросил, чем он занимается.

– По лесной части, – ответил сосед с улыбкой.

Минут через 40 у Севана он попросил остановить машину возле подобия лесного склада. Во всяком случае, у ворот стояли упряжки волов, притянувших откуда-то мощные кряжи. От костра, возле которого маячили две-три фигуры, поднимался голубоватый дымок.

С неожиданной галантностью попутчик предложил нам сойти и выпить по чашке чая. «У нас хороший чай!» – подчеркнул он. Мы вежливо поблагодарили, сказав, что очень торопимся.

Добровольный гид слегка поклонился. Именно в эти секунды он поразил меня и изрядно напугал женщин. Когда распахнулась накидка, оказалось, что на бедрах его висят два внушительных пистолета, а грудь перекрестили патронные ленты, которых, вероятно, хватило бы для серьезного боя.

Быстрыми упругими шагами он направился к костру. Люди, сидевшие на корточках, поднялись и, как мне показалось, приветствовали прибывшего довольно подобострастно. Бывший наш спутник обернулся, помахал рукой. Облачко дыма наплыло в этот момент на его лицо. Таким оно и врезалось в память – исчезающим в тумане.

Мы двинулись дальше. Какое-то время мои спутницы были не на шутку встревожены. Уж слишком сильное впечатление произвел на них арсенал незнакомца.

Стало ясно, что они вспомнили бесчисленные сообщения о похищениях женщин и детей.

– Да оставьте, – вяло возражал я. – Ведь сами слышали, что он лесник. Наверно, охраняет делянки или склады где-то на севере. А там – все с оружием.

На этом разговор прервался. Нас захватил и увлек фейерверк сельской ярмарки. Она бурлила ярким цветником, начиная от мечети Лал Шахбаза, украшенной флажками. Горы мандаринов горели, как игрушечные закатные солнца, сверкали золотистые созвездия маленьких планет-лимонов, а между ними рубиновыми огнями мерцали стаканы, наполненные гранатовым соком. За фруктовым рынком – лавки-навесы, где продавались ткани, радугой развевались шелковые ленты. Их палитра еще богаче. На Востоке любят контрастное противоборство красок.

В многоголосом гуле ярмарки звучала целая симфония звуков. Донесся издалека отрывок грустной мелодии. Ей ответили бубенцы верблюжьего каравана. Плотные, насыщенные ритмы барабанов сплетаются с резкими позывными флейты, мяуканьем прирученной пантеры, фанфарным призывом слонов.

Шумит, волнуется сельская ярмарка. В обеденный час она слегка притихает, но едва спадет полуденный зной, вновь раздадутся крики зазывал у балаганов, лавок и ресторанчиков. Ярмарка будет шуметь до глубокой ночи, пока в небе не вспыхнут крупные звезды, а у столиков и харчевен – фонари, гирлянды разноцветных лампочек и колеблющиеся огоньки свечей.

Когда разлился закат, мы были уже далеко и мчались по современной автостраде. Остановка была только одна: в месте, где такси, столкнувшись с грузовиком, превратилось в подобие двух изуродованных мотоциклов.

Наутро в газетах под заголовком «Трагедия суперхайвея» было подробно описано столкновение. Оказалось, что компания сильно подвыпивших лиц с уголовным прошлым решила прокатиться в Севан-Шариф, а инициатор ночной прогулки Салахуддин занял место шофера. При столкновении на полной скорости пять человек погибли, а водитель грузовика скрылся «в направлении пустыни». Подробности и имена удалось узнать, когда один из трех тяжелораненых пришел в сознание.

Прошло месяца два. Однажды, когда я почти машинально перелистывал маленький журнальчик – приложение к газете «Сан», с одной из страниц на меня бросил взгляд человек, исчезнувший в тумане.

Подпись под расплывчатой фотографией гласила:

«Это единственный снимок Мабина Дахри, которым располагает полиция. Он действует в сговоре с местными помещиками. Его главный источник дохода – лесные подрядчики». Статья называлась «Король бандитов Синда». Одному из корреспондентов, Наджмалу Хасану, удалось довольно коротко познакомиться с Мабином Дахри.

Начинался репортаж так: «Мабин Дахри, наводящий ужас на округ Хайдарабада, признан некоронованным правителем бандитов Синда. Причиной тому ловкость, с которой он вот уже пять лет проходит сквозь сети, расставленные полицией. Главарь шайки из девяти головорезов живет с риском, смело переносит неудобства, доставляемые погодой и джунглями, полными змей, ядовитых насекомых и постоянной опасностью полицейских рейдов».

Мне сразу вспомнился попутчик, его ответ относительно «лесной части», тип, пытавшийся влезть в машину, пистолеты.

Дальше я попытаюсь изложить историю Дахри. Итак, его объект – лесные подрядчики, они же бизнесмены, скупающие концессии на вырубки делянок. Называют их коротко: «контракторы». Шайка облагает их данью, составляющей, как правило, десятую часть общей суммы контракта. Мабин неплохо поставил собственную «службу безопасности». Он превосходно осведомлен как о коммерческих сделках, так и о передвижениях полицейских отрядов.

…В лесу появляется новый контрактор с артелью нанятых лесорубов. Вскоре к нему прибывают гости, которых он совсем не ждет. Возглавляет делегацию обычно сам Мабин и его вспыльчивый помощник Обахио Мирбахар. Он – грубый человек. (Как хорошо, что я не пустил его в машину!) Мирбахар кричит, размахивает пистолетом, угрожает убить контрактора или похитить его детей.

Мабин успокаивает его:

– Перестань, Обо! Должны же мы в конце концов дать человеку возможность получить прибыль. А за то, что он тебя так огорчает и расстраивает, при следующем контракте мы не сделаем ему никаких уступок.

Так устанавливается рента. После уплаты денег контрактор получает от бандитов расписку с подписью Дахри или Мирбахара. Она служит гарантией, что никто более не имеет права требовать денег. Если договоренность не будет достигнута, контрактора могут избить, а на следующий день ни один из лесорубов не выйдет на работу…

Инспектор, возглавляющий отдел по борьбе с бандитизмом, вызвал в полицейское управление 20 помещиков. Им предъявлено обвинение в пособничестве шайке Дахри. Полиции известно, что местные заминдары обеспечивают ее продуктами и патронами, предоставляют приют и информацию.

Все напряженно молчат, вытирая потные лбы. Лишь изредка раздаются хриплые реплики: «Что мы можем поделать!», «Только здесь, в полиции, мы в безопасности! А что будет завтра?», «Горе тому, кто попытается обмануть Дахри!».

Опытный инспектор, обезвредивший в своей жизни не одну банду, знает об этом не хуже заминдаров. Он тоже нередко получает сведения о местах пребывания или ночлега шайки, но его люди веянии раз опаздывают. Совсем недавно в окрестностях Даду был убит в перестрелке с бандитами один из констеблей. Инспектор помнил и тот случай, когда Мабин перехитрил «лучшего следопыта на субконтиненте», пройдя около мили по грудь в воде, чтобы непревзойденная служебная собака Пэгги окончательно потеряла след.

А заминдар из деревни Куча-Ханат думает о другом. Знакомый ему подрядчик потерял почти все свое состояние – 400 тыс. рупий. Он попытался не уплатить Мабину обещанные 10 тыс., а наутро весь заготовленный лес был сожжен. У другого упрямого контрактора бандиты похитили племянника. Вернули его почти через месяц, после уплаты суммы гораздо более внушительной, чем та, которую требовали до пленения заложника.

Что может предпринять заминдар, у которого куча детей, против Мабина? В джунглях действует закон джунглей, а заминдару вовсе не хочется терять семью и имущество. К тому же никто не может поручиться, что Мабин не узнает каждого произнесенного здесь, в полиции, слова.

В это время на поляне, окруженной густыми зарослями, пылает костер. Мабин Дахри, развалившись на паласе, ждет, когда его пригласят к обеду. Готовит его один из членов шайки, бывший повар. Подрумянивается над огнем молодая баранина, булькает в котелке острый соус карри. Мабин размышляет. Ему скоро сорок, а жизнь, которую он ведет, началась в 22 года, когда он, поссорившись с помещиком, примкнул к шайке Шуджи Бамбро, промышлявшей обычными мелкими грабежами. Он помнит, как вскрикнул Шуджи, смертельно раненый в перестрелке. Лет семь назад вместе с Разой, братом Шуджи, он убил заклятого врага – заминдара. Вскоре и Мабину довелось познакомиться с полицией. Всесильный Пир Пагаро передал ему приказ сдаться. Дахри наивно рассчитывал, что скоро получит свободу, но вдруг почувствовал, что над ним нависла реальная угроза петли. Когда его перевозили в более надежную тюрьму, он на ходу спрыгнул с поезда.

С тех пор продолжается жизнь начеку, среди таких же отверженных и опасных. О чем думает сейчас Мирбахар? Кажется, что он дремлет, но так ли это? Впрочем, если Обахио и превосходит его, Мабина, в дерзости и жестокости, то далеко уступает ему в коварстве, опыте и умении избегать расставленных ловушек. Пока его можно не опасаться, как Салеха, которого пришлось пристрелить. Уж слишком ретиво и нахально пробивался он к его атаманскому месту.

Обед готов, и вся шайка рассаживается у костра. Потом все долго пьют ароматный чай «желтая этикетка» – единственный сорт, который признает Дахри.

– С севера пожаловал свежий контрактор Вазир-хан, – говорит Мирбахар. – Теперь он в Севане. Неплохо бы повидаться…

– Какая сумма контракта? – коротко спрашивает Мабин.

– Тысяч 100–120.

– Возьмем на первый раз 10. Завтра поедем в Севап-Шариф. Там нынче ярмарка и полиции не до нас. Доберемся попутными машинами по одному или по двое.

Еще и еще раз Мабин Дахри продумывает план. Так не хватает ему сейчас Сабу Хасхели, убитого совсем недавно полицейскими. Их осталось только девять.

Инспектор в Хайдарабаде тоже думает о Дахри. О нем известно многое, вплоть до мелких привычек. Он, например, любит хорошо одеваться. Его обычный костюм – широкие шальвары, шелковый тюрбан, рубашки из дорогой ткани. Однако главное хобби Мабина – ручные часы.

– Только Аллах ведает, что он делает с таким количеством часов, – жаловался один из пострадавших контракторов. – Еще хорошо, что он требует «Кэми», считая, что это лучшая марка в мире. А что будет, если он захочет «Ролекс»?

«Быть может, послать ему в подарок часики с «начинкой» и покончить на этом, – думает инспектор. – Нет, это не годится, нет гарантий. Пора уже иметь в отделе специальные средства связи, хороший транспорт для холмистой местности, наладить специальную тренировку людей. А начальство только требует и выражает недовольство».

Инспектор вызвал джип и поехал в Даду. Я не уверен, что ему не встретился на пути «форд», с переднего сидения которого настороженно глядит человек средних лет, с глазами цвета переспевшего терновника, закутанный в одеяло из верблюжьей шерсти.

Примерно через год после описанной встречи имя Дахри вновь замелькало на газетных страницах. Власти обратились к Пиру Пагаро с просьбой помочь обезвредить неуловимого «короля бандитов», которого не удалось поймать даже специально сформированному полицейскому отряду. Не помогла и награда в 15 тыс. рупий, обещанная за поимку Дахри и членов его шайки. К тому времени их было только пятеро: убит Гахело, Валло Лунд и Обахио Мирбахар сдались в плен, Джам Чачар схвачен рейдерами.

Дахри обратился с письмом к властям, выражая готовность капитулировать, если ему и сообщникам будет гарантировано помилование. В ответ полицейское начальство заявило, что о прощении не может быть и речи. Слишком много преступлений совершил Дахри. Он будет схвачен при любых обстоятельствах. Таким образом, история эта еще не окончена, хотя, судя по всему, близка к финалу.

«ЛОДКА» И «САБЛЯ»

Ноябрь 1970 – январь 1971

Предвыборная кампания как бы застыла в ожидании перед финишем. В крупных городах Синда и Панджаба преобладали флаги Партии пакистанского народа из красного, черного и зеленого полотнищ. На одном из них изображена сабля – символ партии. В некоторых районах Карачи на фонарных столбах раскачиваются весы, демонстрируя, что здесь сильны позиции джамаатовцев. Их профсоюз, объединяющий персонал аэродрома, взял верх на очередных выборах в авиакомпании PIA. Об этом напомнила трагедия, происшедшая 1 ноября в аэропорту.

В Карачи встречали польскую правительственную делегацию, прибывшую из Исламабада. Глава делегации и сопровождающие лица обходили шеренгу встречающих. Я прошел вперед, где стояли друзья из польской колонии, и перекинулся несколькими словами с Ежи Вайтковским из торговой миссии. В моей камере была цветная пленка, и я поднял аппарат, чтобы взглянуть на будущий кадр. В этот момент сзади налетела какая-то тень и в метре от меня мелькнул грузовик. Через секунду он врезался в колонну встречающих. Раздался крик и скрежет машины. Она остановилась перед самым зданием аэровокзала. Это был аэродромный «вэн» – машина, развозящая бортпитание. Под ее кузовом смонтировано гидравлическое подъемное устройство.

Наступило минутное смятение. Водитель-убийца был немедленно арестован и изолирован. В момент трагедии на несколько шагов впереди прибывших оказался заместитель министра иностранных дел ПНР Зигфрид Вольняк. Он стал первой жертвой. Под машиной погибли пакистанцы – два ведущих фоторепортера и офицер службы безопасности. 12 человек получили ранения и травмы, среди них посол ПНР в Пакистане Алоизий Бартошек и другие сотрудники миссии, главный редактор газеты «Доон» Джамиль Ансард, мотоциклисты эскорта. Этот день стал днем траура.