Текст книги "Точка Возврата (СИ)"

Автор книги: Владимир Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

  От этих приятных дум его оторвал телефонный звонок. Вздрогнув от неожиданности и придя в себя, капитан Онищенко поднял трубку. В трубке раздался звучный бас полковника Фомина,

  Семен, зайди ко мне, – скомандовал начальник отдела и положил трубку.

  Семен встал, вышел из своего кабинета и прошел в другой конец коридора, где и располагался кабинет начальника отдела.

  Разрешите войти? – открывая дверь кабинета, спросил он, и бросил вопросительный взгляд на своего шефа.

  Входи Семен, присаживайся – указал тот на стул, возле своего стола.

  Подождав, когда Семен сядет, он продолжил,

  Сейчас возьмешь с собой свою группу и направишься в 25-е отделение Московского района.

  Он сделал небольшую паузу в разговоре, и Семену показалось, что начальник подбирает слова, не зная, как продолжить,

  Случай у них, какой-то, непонятный. Я так думаю, что, может быть, ничего там и не произошло, просто допились до чертиков и службу совсем забыли, а, может быть, в самом деле, что-то случилось? Одним словом, ты на месте в этом и разберись, и, если что, то не давай им никакого спуску. Всё, давай, капитан, по возвращении, ко мне на доклад.

  Полковник встал, показывая, что разговор закончен. Онищенко тоже сразу поднялся, вытянулся по стойке смирно, но честь не отдавал, так как он, как и все следователи, был в гражданском костюме, затем повернулся и вышел из кабинета.

  Поскольку, из этого разговора никаких выводов сделать было нельзя, он быстро прошел в комнату, где располагались все ребята их отдела и отдал приказ своей группе, готовиться на выезд.

  Через пять минут их жигуленок уже весело мчался по улицам Ленинграда, пробираясь из центра к Московскому району.

  Вот и отделение милиции, расположенное возле Московских ворот. Желтый жигуленок остановился недалеко от входа, и группа Онищенко вылезла из машины, разминая слегка затекшие ноги. Затем они дружно отправились в отделение. Предъявив дежурному на КП свои удостоверения, они поднялись на второй этаж, к командиру отделения, полковнику Синицину. Он их уже ждал, и, судя по его слегка растерянному виду, волновался.

  Оставшись в кабинете, наедине с работниками прокуратуры, он им поведал историю, которую, ей богу, неудобно было слышать от заслуженного и не молодого уже человека. Из его слов выходило, что три его сотрудника: сержанты Загорулько, Криволапов и Подопригора, три дня назад пропали. Причем, по словам дежурного по отделению, старшего лейтенанта Скворцова, из отделения они не выходили. Тем не менее, в отделении их не было. В «приемнике», на столе, нашли их табельное оружие. И это было все, что смог сообщить им начальник отделения.

  Сначала этому факту не придали должного внимания, но на второй день в отделении стали раздаваться звонки от родственников пропавших, с вопросами, где они, эти самые пропавшие?

  Выслушав показания полковника Синицина, капитан Онищенко начал задавать вопросы.

  Вы говорите, что исчезновение ваших сотрудников произошло три дня назад, то есть 25-го августа. Почему же, в таком случае, вы сразу не сообщили об этом факте своему руководству?

  Полковник покраснел, как школьник, не выучивший урок. Понятно, что он не привык оправдываться перед капитанами, но тут был не тот случай, чтобы давать волю своим чувствам, поэтому он был вынужден спрятать свои эмоции и ответить этому мальчишке из прокуратуры,

  Мы полагали, что имеет место простое недоразумение, и они скоро найдутся.

  Иными словами, – развил его мысль Онищенко, – Вы посчитали, что они просто ушли со службы и загуляли где-то на стороне. Поскольку их табельное оружие было на месте, то на преступление этот проступок не тянул, и вы решили не выносить сор из избы. Я правильно понял вашу мысль?

  Пожалуй, что и правильно, – еще раз покраснев, ответил полковник.

  Он полез в карман, вынул из него носовой платок, к удивлению Семена, чистый, и вытер пот, обильно выступивший на его лысой голове.

  Ну, что ж, понятно, – подытожил разговор Онищенко. – Теперь, с вашего разрешения, мы хотели бы поговорить с личным составом, осмотреть кабинет, в котором их видели последний раз, и где было обнаружено их табельное оружие.

  Полковник Синицын тут же позвонил своему заместителю и приказал ему сопровождать группу розыска, отвечать на все их вопросы, все им показать, и, вообще, обеспечить им все условия для успешного расследования.

  Его заместитель, подполковник Беляев, был высокий, худой человек, с желчным лицом и каким-то больным видом. Он проводил следователей в «приемник». Это помещение сверкало стерильной чистотой и свежевымытыми полами.

  Когда здесь, в последний раз, была уборка? – поинтересовался криминалист Юрка Корнилов, уныло осматривая помещение.

  Сегодня утром, а перед этим, позавчера, – ответил подполковник, – Расписание уборки мы соблюдаем строго.

  Онищенко заиграл желваками и вынужден был сделать паузу, во время которой сосчитал, про себя, до десяти, перед тем, как продолжить расспросы.

  Вы знали, что в этой комнате были обнаружены пистолеты пропавших сотрудников?

  Конечно, знал, – пожал плечами подполковник Беляев.

  Хорошо, – попробовал зайти с другой стороны Семен, – Вы провели свое расследование, осмотрели эту комнату, сняли отпечатки с оружия?

  Нет, – снова пожал плечами подполковник, – Мы, как-то, не придали этому большого значения, думали, что они скоро вернутся.

  И поэтому, когда они не явились на третий день, вы приказали вымыть это помещение?

  Почему приказал? – недоуменно посмотрел на него зам. начальника отделения, – Уборка проводится согласно установленного графика.

  Все ясно, – прервал его Семин, – Теперь, я хотел бы побеседовать, в отдельном кабинете, с тем, кто первым обнаружил это табельное оружие, а после, с офицером, который дежурил по отделению 25-го числа.

  Побеседовав со своей группой, он решил, что его ребята, для очистки совести, проведут все положенные мероприятия в «приемнике», а он, начнет опрос свидетелей. Семен был уверен, что его ребята – умницы. Если имело место преступление, и остались хоть какие-то следы, они эти следы обнаружат. И пока ребята, буквально на коленях, осматривали все помещение, он удалился в кабинет зам начальника отделения, где и провел опрос свидетелей.

  Первым был вызван сержант Кутейкин, который рассказал, что 25-го числа, в 15-00 заглянул в «приемник», в котором, как он думал, находились сотрудники группы Загорулько, но никого из них там не застал. Только на столе лежало их табельное оружие. Он этому очень удивился, потому, что никто не оставит свое оружие на столе, да еще в незакрытой комнате. Тогда он стал расспрашивать всех в отделение, где группа Загорулько? Но все только пожимали плечами. На всякий случай, он спросил у дежурного, не уходили ли ребята Загорулько из отделения, на что получил ответ, что они должны быть в «приемнике». Окончательно сбитый с толку, Кутейкин вернулся в свой кабинет. Когда, через час, он снова заглянул в «приемник», то там, по-прежнему, никого не было, а оружие, все так же, лежало на столе. Тогда-то он и почувствовал беспокойство и обратился с докладом к дежурному по отделению. Дежурный велел, пока, никому об этом не докладывать, и забрал пистолеты в оружейную комнату.

  И что было дальше? – подтолкнул сержанта вопросом Семен, видя, что тот закончил свой рассказ.

  Да, вроде и все, – пожал плечами тот, – На этом все и закончилось.

  Любой непрофессионал, записал бы эти показания свидетеля, дал бы их ему подписать, и отпустил бы его на все четыре стороны, но Онищенко был, как раз, профессионалом. Там, где для обычного человека все было ясно и правдиво, его ум улавливал фальш и нестыковки в рассказе свидетеля, поэтому он сидел и молча изучал лицо этого сержанта. Прошло каких-нибудь три минуты такого молчания, и вот, на безмятежной физиономии сержанта появились явные признаки беспокойства. Губы его пересохли, и он то и дело облизывал их языком, глазки его предательски забегали, а лоб покрылся мелкими каплями пота.

  Итак, – глядя на левое ухо собеседника (говорят, что такой взгляд больше всего нервирует допрашиваемого человека, во всяком случае, их так учили), продолжил допрос капитан, причем голос его уже звучал не дружественно, а подчеркнуто строго,

  Начнешь сначала, и теперь будешь говорить только правду, или мы перенесем наш разговор в другое место, из которого ты уже не скоро выйдешь?

  Кутейкин еще попытался сделать честные глаза и бить себя в грудь, доказывая, что все сказанное им – чистая правда, но следователь прервал его изъяснения.

  Хорошо, чтобы ты не думал, что я просто беру тебя на «пушку». По твоим показаниям, в 15-00 ты заглянул в помещение «приемника», так как думал, что там находятся сотрудники группы Загорулько. Отсюда у меня возникает вопрос: «Почему ты думал, что они именно в „приемнике“? Ведь, насколько я понимаю, там они могли быть только в том случае, если вернулись с дежурства и доставили с собой нарушителя»? Итак, получается, если ты не видел, как они вернулись с дежурства с нарушителем, или не слышал этого от кого-то из сотрудников, то ты не мог ожидать их там увидеть. Это логика, а логика – это наука. Значит, будем считать доказанным, что ты не просто так заглянул в этот «приемник». Теперь у меня к тебе возникает сразу три вопроса: 1-й – почему ты заглянул к ним в «приемник», 2-й – почему тебе было так важно их найти и 3-й – почему ты мне соврал, давая первые показания. Теперь, учти, что я взял только первую твою фразу, и она вызвала у меня сразу три вопроса. Если я возьму еще несколько твоих фраз, они у меня вызовут не меньше вопросов, на которые ты должен будешь дать исчерпывающие показания. Для того, чтобы ты не посчитал себя очень умным, а меня дураком, сразу предупреждаю, что за пять, десять минут, или даже два часа тебе не удастся придумать стройную версию, которая могла бы ответить на все вопросы. Полностью на все вопросы может ответить только правда. Если же я увижу, хоть малейшую нестыковку в твоих ответах, это закончится тем, что ты со мной отсюда уедешь в КПЗ и будешь ночевать в одиночной камере. Теперь, когда ты мною предупрежден, мы сделаем вид, что только что начали наш разговор. Итак, сержант Кутейкин, что вы мне можете сказать об исчезновении трех сержантов патрульной группы?

  По мере того, как Онищенко вел свой монолог, выражение лица сержанта все менялось, и теперь перед следователем сидел не уверенный в себе представитель органов внутренних дел, а испуганный, задерганный человек с бегающими глазами и трясущимися губами. Наконец, еще раз оглянувшись на закрытую дверь кабинета, словно боялся, что их подслушают, и, понизив голос, чуть ли не до шепота, Кутейкин ответил,

  Да не могли они никуда уйти.

  Вот как? – тоже понизив голос, переспросил Онищенко, – А почему шепотом?

  Кутейкин взял себя в руки, и продолжил рассказ уже нормальным голосом.

  Понимаете? Незадолго до их исчезновения, я заходил к ним, в «приемник». Просто так, заглянул, можно сказать, случайно. Там, в тот момент, находились Петр и Сева.

  Кто это? – переспросил Семен.

  Сержанты Криволапов и Подопригора, – поправился Кутейкин.

  Понял, продолжайте, – кивнул Семен.

  Они сидели за столом и о чем-то спорили. Как только дверь открылась, они тут же вскочили со стульев и повернулись к ней лицом, при этом вид у них был испуганный, и они старательно прятали что-то за спинами. Увидев, что это я, они, тут же, поспешили вытолкнуть меня из «приемника», говоря, что у них там секретные «вещдоки», которые я не имею права видеть.

  Вот как? – удивился Онищенко, – Что же это за «вещдоки» такие, которые вы, работник отделения, не имеете права видеть?

  Сержант посмотрел на него, каким-то странным взглядом. Казалось, что он все еще колеблется, говорить ли дальше, но потом все-таки решил, что, сказав "а", надо говорить и "б". Поэтому он махнул рукой, как отрезал, и произнес, понизив голос,

  Какие там, «вещдоки», товарищ капитан? На столе, за ними, лежала целая гора денег.

  Онищенко, после этих слов, весь подтянулся. Ведь, это сразу меняло все дело. Раз в этом деле появились большие деньги, значит, сразу появился и мотив для преступления, а значит, никакое это не разгильдяйство и не прогул, а что-то значительно более плохое и серьезное.

  Что за деньги? – переспросил он, – Вы не успели разглядеть цвет купюр?

  Отчего же? – усмехнулся сержант, у которого глаз на деньги, должно быть, был наметанный, – Разглядел, как это ни покажется вам странным. Это были доллары. Весь стол был засыпан долларами, и я готов поклясться, что это были стодолларовые купюры.

  При одном воспоминании об этих событиях, сержант почувствовал, как пересохли его губы. Он облизнул их сухим, шершавым языком, и продолжил,

  Когда меня выставили за дверь, и за моей спиной щелкнул замок, я, ошеломленный, некоторое время постоял возле «приемника», соображая, откуда у них столько денег, и, наконец, до меня дошло. За четверть часа, до этого, они доставили в «приемник» нарушителя. Но, поскольку того в помещении не оказалось, значит, они обобрали его и отпустили на волю, чтобы не заводить на него уголовного дела, а денежки его теперь делят между собой.

  И что, у вас часто так делают? – поинтересовался Онищенко.

  Брось, капитан, – усмехнулся свидетель, – Сам, что ли, не в «органах» служишь? Или будешь утверждать, что живешь на один оклад?

  Не обо мне сейчас речь, – прервал его Онищенко.

  Вот я и говорю, – по-своему понял его Кутейкин, – А тут, такие деньги! Нет, – думаю я, – Не выйдет! Придется вам, ребята, и со мной поделиться. Я сел в своем кабинете, (а он, надо вам сказать, расположен рядом с "приемником), двери слегка открыл, чтобы они мимо меня не проскочили, сижу, жду, что будет дальше? Только слышу, за стеной шум драки. Ну, я подумал, что эти друзья деньги не поделили и стали бить друг друга. Но шум быстро стих. Тут мимо моего кабинета проскочил сам Загорулько и, буквально, бегом кинулся к «приемнику». Я выглянул в коридор, ему вслед и успел заметить, как он подбежал к двери, открыл ее (она, к моему удивлению, оказалась не запертой) и скрылся за нею. Я бросился к стене, отделяющей наши комнаты, прижал к ней ухо, но, к своему величайшему огорчению, ничего не услышал. То есть, я слышал какие-то голоса за стеной, но не смог разобрать ни слова. Понятно, что я с нетерпением ждал, когда они выйдут оттуда, чтобы предъявить им свои условия, но никто из этого помещения не выходил. Тогда, я набрался наглости и сам пошел к ним. Каково же было мое удивление, когда, открыв дверь, я увидел, что комната пуста, а на столе лежит табельное оружие всего расчета? Я просто отказывался верить своим глазам. Единственная дорога из этого кабинета к выходу из здания лежала мимо моей двери. Конечно, они могли спрыгнуть с окна второго этажа, но тогда бы окно не было заперто изнутри. Я, на всякий случай, спросил в КП, не выходили ли они из здания? Мне ответили, что нет. Тогда я посчитал, что лучше, обо всем этом молчать.

  После этих слов, он, в самом деле, замолчал. Молчал и Онищенко, обдумывая показания сержанта. Поворачивая в уме их так и эдак, наш капитан пришел к нескольким выводам: первый – это то, что сержант, безусловно, еще тот жулик. У следователя еще не было доказательств, но он почему-то думал, что сержант задумал убить своих коллег, с целью овладения их добычей, для чего и следил за ними;

  второй – это то, что воспитательной работы в отделении не ведется никакой, и как следствие, отсюда напрашивался третий вывод, о том, что все работники этого отделения, потенциальные преступники. Продолжая цепь логических заключений, можно было сказать, что если остальные работники этого отделения узнали о том, что в его стенах появились действительно огромные деньги, добытые, к тому же, преступным путем, то любой из сотрудников этого отделения готов был пойти на преступление, для того, чтобы овладеть ими. Мог иметь место и сговор ряда сотрудников, а в таком случае, рассказам в стиле Агаты Кристи, когда из закрытого помещения исчезают люди и ценности, а при этом, все запоры остаются на месте, не стоило придавать особого значения.

  Хорошо, можешь идти, – следователь отпустил сержанта Кутейкина, и, заметив, какое облегчение промелькнуло на его лице, тут же добавил,

  Но вам запрещается покидать город до окончания следствия.

  Сержант вздрогнул, бросил на него быстрый испытующий взгляд, потом постарался принять равнодушный вид и вышел из кабинета.

  Сам же Семен еще несколько минут сидел неподвижно в кресле, обдумывая показания Кутейкина. Странным во всем этом было то, что, скрывая истинное происшествие, сержант выдумал такой фантастический рассказ. Хотя, если разобраться, что в нем фантастического? Если выкинуть самый конец рассказа, то все звучит очень правдоподобно. Вполне можно допустить, что все так и было. Остается только определить, в каком именно месте своего рассказа сержант опять начал врать. Еще одно было для Онищенко очевидно – это то, что сам Кутейкин, чего-то, или кого-то очень сильно боится. Но, вот чего?

  Семен встал и пошел к своей группе, которая, по-прежнему, работала в «приемнике».

  Вот, что, ребята, – обратился он к своим сотрудникам, заходя в их помещение.

  У меня к вам будет приказ. Николай, расскажи ребятам анекдот, когда я выйду из этой комнаты.

  Он повернулся, вышел из помещения «приемника», зашел в соседний кабинет, который был пуст, и приложил ухо к стене. До него донесся веселый хохот работников прокуратуры, и голос следователя Зиночки, входящей в их группу,

  Да ну тебя, Юрка, без пошлости, никак не можешь.

  Да, причем здесь я? – оправдывался Корнилов, – Ты же сама слышала приказ шефа. Так что все вопросы к нему.

  Мог бы выбрать что-нибудь поскромнее.

  Кстати, насчет поскромнее, – подхватил мысль Корнилов, – Приходит как то раз Петька к Василию Ивановичу...

  Онищенко не стал дослушивать этот анекдот. Он оторвался от стенки, молча покачал головой и вышел из кабинета.

  Глава 5

  Мы как-то уже пытались дать краткую характеристику Брусилову Владимиру, одному из четверки наших «мушкетеров», но должны признаться, что нарисовали его портрет слишком скупыми мазками, отметив только то, что он был пьяницей. Исправляя эту неточность, мы должны признать, что Брусилов имел еще несколько отличительных черт характера, а именно: когда дело доходило до ситуаций, в которых требовалось проявить мужской характер, он был, как бы это помягче сказать, слишком осторожен. Кроме того, к нужным ему людям он мог втереться в доверие, или, как говорится в народе, без мыла влезть куда угодно, и, наконец, он был бабник. Вот теперь, будем считать, что вы получили почти полный портрет этого действующего лица нашего рассказа. Пожалуй, последняя черта в его характере была самой главной. Можно сказать, что когда Владимир не гонялся за преступниками, то он был занят погоней за очередной красавицей. Автор чуть было не взял слово «красавицей» в кавычки, но потом передумал это делать, так как в коллекции Брусилова странным образом сочетались и настоящие красавицы и такие дамы, что его друзья только диву давались, пытаясь понять, что он в них нашел? Но Лешка Гуляков все же сумел объяснить такой разброс во вкусах своего товарища, припомнив, на этот раз, русскую поговорку: «Нет некрасивых женщин – есть мало водки». Из чего становилось ясно, что некоторые знакомства Брусилова с женщинами происходили как раз в тот момент, когда водки было очень много. Как бы то ни было, а погоня за новыми подругами составляла одно из главных жизненных занятий этого нашего героя.

  Этот день, начался для Брусилова с того, что его неожиданно вызвал к себе начальник отдела, полковник Пухов и сообщил, что с сегодняшнего дня и на неопределенный срок, старший лейтенант Брусилов отправляется в распоряжение генерала Брусилова. Это было, в высшей степени, удивительно, потому что отец специально держал сына в отдалении, чтобы его не могли заподозрить в слишком явном протекционизме своему чаду. Поэтому, первым делом Владимир позвонил своему отцу, чтобы узнать, для чего он ему понадобился? В ответ же он услышал довольно резкие слова, которые в вольном изложении можно привести, как,

  Вам сказано, прибыть в мое распоряжение, так потрудитесь немедленно выполнять этот приказ.

  Причем тон, которым эти слова были сказаны не вызвал у сына никакого желания продолжать этот разговор. Он ответил, – Есть, – положил на рычаг телефонную трубку и поспешил к своему отцу, в районное управление. Входя к отцу в кабинет, Владимир заранее настроился на любые неожиданности, поэтому официальный тон, которым встретил его отец, генерал Брусилов, его уже не смутил. Впрочем, тон этот, отчасти, объяснялся тем, что в кабинете у генерала присутствовало еще одно лицо – невысокий сухощавый капитан, с цепкими, внимательными глазами, годами, лет на пять старше Владимира.

  Знакомьтесь, – генерал представил молодых людей друг другу, – Это капитан Грумов, угрозыск, капитан Брусилов из пятого отделения. Будете работать в паре. Старшим назначаю капитана Грумова.

  Молодые люди смерили друг друга изучающими взглядами и, пожав друг другу руки, снова повернулись к своему начальнику, который продолжил отдавать приказ,

  Вам поручается дело особой важности. – Генерал сделал небольшую паузу, подбирая слова, и продолжил, – И деликатности. Специфика вашего расследования в том, что оно будет проходить параллельно с расследованием, ведущимся органами прокуратуры. При этом эти самые органы, ничего не должны знать о самом факте этого расследования.

  Как ни хорошо молодые люди владели своими эмоциями, но, должно быть, какое-то замешательство промелькнуло в их лицах, потому что, генерал Брусилов нахмурился и повторил жестким голосом,

  Именно так – ничего не должны знать. Если хотите, мы проводим свое внутреннее расследование.

  Он поиграл желваками. Владимиру показалось, что отец его несколько растерян и не решается высказать то, что мучает его. Вообще, в таком виде видеть своего отца Брусилову младшему еще не доводилось. Наконец генерал видимо справился со своими чувствами и стал говорить просто и жестко.

  В 25-м отделении милиции пропали три милиционера. По словам сотрудников, пропали прямо из здания отделения милиции. Делом занялась прокуратура, и до меня дошли слухи, что она там кое-что раскопала. Судя по тому, что мне ничего не удается узнать от них, раскопала что-то весьма серьезное и неприглядное. Поскольку, я являюсь непосредственным начальником этого и других отделений милиции этого района, то хочу во всем сам разобраться, и если надо, сам навести там порядок. Для этого я создаю следственную группу, в которую ввожу тех людей, на которых, в самом деле, могу положиться. Вы можете привлекать любые силы, которые вам понадобятся, но мне нужны будут результаты, и за них я с вас спрошу строго. С этого момента приказываю приступить к работе. Ступайте.

  Молодые люди вышли из кабинета начальника, и обменялись взглядами.

  Ну, что? Для начала туда? – предложил Грумов, – Кстати, как тебя по имени?

  Владимир, – протянул руку Брусилов.

  А меня, Антон.

  Они взяли милицейскую машину, и уже через десять минут подъезжали к 25-му отделению милиции.

  Первым делом они прошли в кабинет начальника отделения. Полковник Синицын встретил их в своем кабинете. Выглядел начальник отделения, прямо скажем, неважно. Черные круги под бегающими глазами, и серые губы, говорили о том, что эта история не прошла для него даром. Предупрежденный генералом Брусиловым, он постарался быть предупредительным и максимально исполнительным. Для начала, полковник выделил им отдельный кабинет, и сразу вызвал к ним сержанта Кутейкина. Тот прибыл к ним на допрос, проклиная про себя тот день, когда влез в эту историю, и рассказал им ту же версию, что и в последний раз следователю прокуратуры. Может быть, Кутейкину просто не повезло, но, скорее всего, сама его версия была не до конца продуманная, только вновь прибывшим сотрудникам милиции, она, почему-то не понравилась. Они долго молча сидели, один за столом кабинета, а второй на подоконнике, и смотрели на сержанта. Потом тот второй, что сидел на подоконнике, подал голос,

  Послушай, Антон, мне кажется, что мы здесь напрасно теряем время. Предлагаю отвезти этого супчика на Каляева. Там он сразу все расскажет.

  Сидевший за столом, Антон, в ответ на это предложение согласно кивнул головой и обратился к Кутейкину с вопросом,

  Ты, сержант, хотя бы представляешь, что с тобой там сделают? Ведь там ребята не будут с тобой играть в хороших полицейских, как мы с коллегой. У тех ребят заговорит и немой и мертвый. Так что, даю тебе последний шанс.

  Антон встал из-за стола, подошел к Кутейкину и, вдруг, влепил ему пощечину. Банальный прием, хороший, вежливый следователь, вдруг, становится плохим. Скажем прямо, на сильную натуру такой прием оказывает самое негативное влияние, и только слабые натуры способны от него сломаться, но Антон был хорошим психологом, и сразу понял, кто перед ним.

  Кутейкин испуганно схватился одной рукой за щеку, и заголосил, выставляя вперед другую руку,

  Не надо! Я вам все расскажу.

  Вот и правильно, – подбодрил его с подоконника Брусилов, – Ты нам все и расскажи, облегчи свою душу, а мы тебя за это больше бить не будем. Итак, давай все по порядку.

   И Кутейкин, размазывая по щекам слезы, и испуганно глядя на Антона, в который уже раз, принялся рассказывать следователям эту историю. Только теперь он уже рассказывал правду. Рассказал, как группа Загорулько привезла какого-то задержанного типа. Как, зайдя в «обезьянник», он увидал там гору долларов на столе. Не утаил от следствия, что решил получить свою долю. Наконец, рассказал, как, увидев, что Загорулько зашел в кабинет, сам бросился к стенке, разделяющей их помещения и подслушал разговор, происшедший в «обезьяннике» между сержантом и, неизвестно откуда там взявшимися людьми. Как, потом, вдруг, там за стеной, все смолкло. Когда он, наконец, смог набраться храбрости и заглянуть в тот кабинет, то увидел, что никого там нет, а на столе лежит все оружие группы. При этом, во время рассказа, сержант все время всхлипывал и старался заглянуть в глаза Антона, чтобы убедиться, что тот ему верит. Словом, сам допрашиваемый представлял из себя жалкое зрелище, а его рассказ навевал мысль о «психушке». Не знаем, как Антон, а Владимир именно так и думал, до тех пор, как не услышал имя одного из неизвестных участников этого рассказа.

  Как ты сказал, он его назвал? – переспросил Вовка, выходя из сонного состояния.

  Лешка, – сразу повторил Кутейкин поворачиваясь к следователю, расположившемуся на подоконнике, – Он сказал: «Лешка, развяжи им руки».

  Ну, а еще чего сказал этот второй неизвестный?

  Еще он сказал, что государство поставило милиционеров охранять покой граждан и порядок, так что же вы, сволочи, их грабите? – попробовал Кутейкин процитировать слова незнакомца.

  Правильно, в общем-то, сказал, – одобрительно произнес Антон. Только это не объясняет, куда они все делись, и что вы их так боитесь?

  Сержант нервно заерзал на табурете, оглянулся испуганно по сторонам, и отчего-то понизив голос, почти шепотом произнес, – Потому, что я думаю, а ну как это вовсе не люди были?

  При этих словах подозреваемого, Грумов почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине. Он внимательно посмотрел на Кутейкина и поинтересовался,

  Вы что, собственно, имеете в виду?

  Я так думаю, не сам ли нечистый их забрал? – проговорил сержант совсем уже тихим голосом, и при этом испуганно посмотрел по сторонам.

  «Эге»! – вдруг подумал Антон, заглядывая в бегающие мутные глазки сержанта, – «Да ведь он, кажется, уже того».

  Положение было щекотливое. Они с товарищем уже час допрашивают сержанта отделение, а он просто сумасшедший. Эдак, он им здесь такого наплетет, что потом и их самих заберут в психушку.

  Хорошо, товарищ Кутейкин, – Антон вернулся к столу и попытался придать себе уверенный вид, – Я рад, что вы, наконец-то, стали с нами сотрудничать. Однако, должен вас предупредить, что этот наш разговор не должен выйти из стен этого кабинета. Могу я рассчитывать на ваше молчание?

  Так точно! – радостно вскочил с табурета сержант.

  Теперь можете идти, – отпустил он Кутейкина, – Но помните, никому ни слова.

   Когда дверь кабинета закрылась за отпущенным сержантом,

   Антон только устало посмотрел на своего напарника, и развел

   руками.

  Ну и что прикажешь теперь делать?

  Давай на сегодня прервемся, – предложил Брусилов, – слезая с подоконника, на котором он провел весь допрос, – Давай денек подумаем, осмотримся, а к понедельнику, может быть, что-нибудь и придумаем.

  Расставшись с Грумовым, Вовка сделал вид, что направился домой, но, убедившись, что его напарник уехал, снова вернулся в отделение и обратился к дежурному, дежурившему в тот день, когда пропали милиционеры, с просьбой составить фоторобот задержанного, доставленного в тот день группой Загорулько. Вовку все время мучили смутные подозрения, которые появились у него, после того, как он услышал имя одного из неизвестных, и укрепились, когда Кутейкин поведал о лекции, которую провел второй неизвестный для коррумпированных милиционеров.

   Когда же, после долгих мучений, фоторобот был составлен, подозрения эти превратились в полную уверенность. Судите сами, с фотопортрета на Володьку смотрело лицо его приятеля Лешки Гулякова. Не важно, что выглядел он на этом портрете угрюмым преступником, из разряда «их ищет милиция», но это был, несомненно, Лешка.

  «Слава богу», – подумал Вовка, – «Что никто не связал тебя с этим делом. Ведь все видели, как ты покинул отделение милиции в сопровождении Загорулько, после чего, он снова вернулся в отделение. Но, если такая мысль пришла мне в голову, то до нее может дойти и кто-нибудь другой. Мне же теперь остается только валять дурака и делать вид, что я продолжаю искать пропавших».

  После того, как он увидал портрет Гулякова, ему сейчас хотелось только одного – убраться отсюда подальше, договориться с Лешкой о встрече, и там уже подробно обо всем его расспросить. Поэтому, нет ничего удивительного, что как только ему удалось вырваться, он позвонил Алексею из первого же телефонного автомата. Договорившись, встретиться с приятелем в баре в восемь часов вечера, он подъехал туда в половине восьмого, чтобы иметь время оглядеться, расслабиться и выпить немного вина, до начала разговора. Признаться, вся эта суета в отделении его порядком утомила. Поднявшись в бар и протолкнувшись к дверям мимо толпившейся у входа очереди, он постучал в стекло, привлекая внимание швейцара. Увидав знакомую физиономию, швейцар, Серега, тут же поспешил открыть дверь. Он и раньше всегда пропускал Брусилова, зная, что тот милиционер, и кто у него папа, но, в последнее время, делал это с, гораздо, большим удовольствием, так как стал получать от него чаевые.