Текст книги "Босфорская война"

Автор книги: Владимир Королев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

М.С. Грушевский замечает, что казаки «простояли у берегов Босфора три дня, как бы насмехаясь над бессилием падишаха», а Й. фон Хаммер подчеркивает, что участники набега «возвратились назад к своим берегам с добычей и сознанием, что потревожили Османскую империю в ее столице». Если у Иова, как мы думаем, первый и второй босфорские набеги совмещены в одном походе, то к 24 августа (дата письма митрополита) запорожцы вернулись от Босфора в Сечь. Более точное время и обстоятельства возвращения запорожцев и донцов неизвестны [270]270
  Правда, С.А. Холмский пишет: «В 1624 году донские казаки совершили отважный наезд на окрестности самого Константинополя, причем захватили богатую добычу, а возвращаясь на Дон, по пути потопили не мало встречных турецких кораблей». Но в части потопления кораблей это просто выдумка автора.


[Закрыть]. По всей вероятности, оно было вполне благополучным: источники не говорят ни о каких-либо сложностях или казачьих потерях на обратном пути, ни об османских победах. Письма Иова и киевских городских властей свидетельствуют о большой добыче, захваченной запорожцами. В этих условиях сложение О. Голубом своих полномочий по возвращении в Сечь, надо полагать, не было связано с неудачами в походе.

На протяжении месяца с лишним после первого набега босфорское население все еще не отошло от связанных с ним переживаний, и когда во второй половине августа Мурад IV выезжал из Стамбула, это происходило «под вопли жителей правого берега Босфора», опасавшихся нового прихода казаков и знавших о весьма невысоком моральном духе своих моряков и солдат.

С датировкой третьего за 1624 г. появления казаков у Босфора в литературе наблюдается такой же разнобой, как и с датировкой первых двух. Н.И. Костомаров и П.Н. Жукович к третьей экспедиции относят известие Мустафы Наймы о приходе казаков в пролив 7 октября. По Н.И. Костомарову, в сентябре запорожцы на 100 чайках вышли в море; турецкий флот стоял тогда в Кафе, занятый укрощением крымских междоусобий, и казаки дошли до окрестностей Константинополя, 7 октября ограбили и частично сожгли Еникёй, а потом благополучно ушли, избежав погони.

На самом деле все это неверно: османская эскадра к тому времени давно уже ушла из Кафы, а 7 октября, как мы видели, – это ошибочный пересчет Ю. (О.И.) Сенковским 4 шаввала, которым турецкий хронист датировал первый казачий набег.

Мнение о том, что капудан-паша с флотом в сентябре был в Крыму, возможно, возникло из-за неверного сообщения Ф. де ла Круа, который утверждал, что в начале сентября нового стиля (22—26 августа старого) «великий адмирал» Турции отправился в Крым ставить нового хана, а казаки совершили нападение на Босфор. Тот же сентябрь находим у Д. Сагредо и И.Х. фон Энгеля (который исправляет 1626 г. Д. Сагредо на 1624 г. Ф. де ла Круа), а за И.Х. фон Эн-гелем все это повторяет М.А. Алекберли.

7 октября как дату набега видим и у Д.И. Эварницкого, правда, с переносом событий в 1623 г.; историк при этом делает ссылку на В.Д. Смирнова, но тот четко говорит об июле 1624 г. [271]271
  А.Л. Бертье-Делагард ошибочно пишет, что у Д.И. Эварницкого казаки появляются под Константинополем в октябре 1624 г.


[Закрыть]. Согласно Д.И. Эварницкому, 7 октября казаки «опять явились в виду Константинополя… ворвались в самый Босфор, разгромили на берегу его селение Еникёй и после этого благополучно возвратились домой», – получается, что историк описывает события первого набега 1624 г.

Ю.П. Тушин искусственно объединяет сведения Иова о первом набеге казаков с рассказом М.С. Грушевского о третьем их приходе к проливу: в конце августа 102 чайки с боем вышли из Днепровского лимана, часть их, дождавшись благоприятной погоды, в начале октября достигла окрестностей Стамбула и, разгромив его предместья, благополучно ушла с добычей.

Добавим еще, что у Н.А. Марковича запорожцы выходят в море после 1 октября. В этот день, пишет историк, казаки убили гетмана Максима Григорьевича «за то, что он удерживал их от морских экспедиций на турков; потом пустились в ладьях в Черное море, вышли на берег за одну милю от Константинополя, сожгли несколько селений и навели ужас не только на десять галер, но и на столицу Турции». То же встречаем у Н. Марковина: «В 1624 г., убив преданного королю гетмана Григорьевича за то, что он удерживал от морских экспедиций, казаки доезжали морем "почти и до Царяграда", делали великие грабежи у живущих там на берегах, в селах и местечках, и навели ужас на столицу Турции». Не вникая во внутреннюю историю Запорожской Сечи, укажем только, что и в приведенных высказываниях видны факты, относящиеся к первому набегу.

В действительности третий в ходе кампании 1624 г. приход казаков к Босфору состоялся в конце сентября, поскольку о нем сообщается в известиях английского посольства из Стамбула от 1 октября. Очевидно, сентябрь у Ф. де ла Круа появился неслучайно, а был связан с реальными событиями казачьей военно-морской деятельности и ассоциативно совместился с отсутствием капудан-паши в столице и на Босфоре.

Вероятно, третий набег возглавлял запорожский гетман Г. Черный. В письме киевских городских властей от 5 сентября отмечено, что на место О. Голуба был избран «некий Гришко Черный из Черкасс, который, взявши на себя старшинство, пошел на море, имея с собой 130 челнов». О третьем походе запорожцев говорит и Иов в письме от 24 августа. По сведениям митрополита, Войско Запорожское в третий раз в течение года отправило в море 150 челнов, «чего никогда не бывало».

Основываясь на последнем документе и одном письме из «лаврского сборника», датированном 3 октября, М.С. Грушевский пишет, что запорожцы, ободренные предыдущими успехами, 16 (6) августа «собрались в третью экспедицию на Константинополь. Такое количество больших экспедиций в один сезон было вещью неслыханной. На этот раз было также около 150 чаек. Но противные ветры задержали их под Очаковом более месяца; козаки истратили здесь много припасов, и несколько десятков чаек поэтому возвратились обратно, а сто с лишним все-таки двинулись дальше, но никаких подробностей об этом походе не знаем».

Если сведения историка верны, то возобновление похода, таким образом, должно было последовать после 5 сентября. В этом случае киевские власти к указанному числу вряд ли могли узнать количество судов, отправившихся далее в море, и поэтому сведения о 130 челнах, может быть, следует рассматривать как искаженный вариант 150. Однако из депеш Т. Роу видно, что 4 сентября он знал о появлении казачьей флотилии у Варны, и, следовательно, не получается более чем месячная задержка под Очаковом. Тогда и в Киеве могли узнать о 130 чайках, продолживших экспедицию. Флотилия у Варны состояла из 150 судов, и, как мы увидим дальше, по английским данным, к Босфору придут также 150 судов. Если это не преувеличение турецких информаторов, то остается иметь в виду возможность нового присоединения к запорожцам донской флотилии.

Последующий ход набега можно представить в общих чертах. «Капитан-паша, – писал Т. Роу Д. Кэлверту 4 сентября, – пришел в устье канала, вынужденный покинуть море из-за мятежей солдат и потерявший свое оружие и снаряжение… Но из-за нового сообщения из Варны о 150 лодках казаков, которых видели и которые замышляли против этого города, ему (капудан-паше. – В.К.)велели снова выйти (в море. – В.К.),подкрепив его людьми и всем необходимым, не без опасности для его жизни; молодой император (Мурад IV. – В.К.)лично послал к нему курьера в небольшой барке».

И.В. Цинкайзен на основании приведенного сообщения замечает, что казаки «показались… на высоте Варны, но, однако, не предприняли ничего значительного». Возможно, этому помешала эскадра капудан-паши, хотя не исключен и вариант простого отсутствия сведений о казачьих высадках, которые могли затронуть не слишком крупные пункты побережья Румелии.

Слухи о возможном появлении казаков продолжали будоражить османскую столицу. «Галерам, – отмечал английский посол в письме Збараскому от 10 сентября, – еще не позволили возвратиться (в Стамбул. – В.К.).Император лично отправился к каналу, чтобы дать приказ об их усилении, из-за слухов, что опять видят казаков в море, где они караулят». «Об этой разновидности войны, – добавлял Т. Роу, – я и не знаю, что сказать, но если ее не предотвратить, то она породит еще большее неудобство… если этот ход (имеются в виду казачьи набеги на Турцию. – В.К.)продолжится, то это государство пойдет на все, лишь бы не переживать тревог по ночам в своем главном городе…»

В довершение к тревогам и слухам произошел бунт солдат, которые должны были охранять черноморский вход в пролив. Об этом мы узнаем из депеши того же Т. Роу принцу Уэльскому, датированной 18 сентября. «Солдаты на галерах в устье Босфора, – говорится в документе, – взбунтовались против своих начальников, забрасывая их камнями и отказываясь снова идти в море…» Властям удалось успокоить бунтовщиков, только согласившись «с условием, что они остаются там, где находятся, и несут стражу до тех пор, пока зимняя погода не прогонит казаков, и в этот день их (солдат. – В.К.)возвращают в город». Очевидно, речь шла о дне Касыма, считавшемся в Турции началом зимы и приходившемся, как мы указывали, на 26 октября [272]272
  Комментируя Эвлию Челеби и говоря о XVII в., А.П. Григорьев и А.Д. Желтяков тем не менее дают пересчет стилей для XX в., в результате чего 26 октября старого стиля оказывается 8 ноября нового стиля, тогда как для XVII в. должно было получиться 5 ноября. У названных тюркологов то же получается и с определением дня Хызырильяса.


[Закрыть].

Но задолго до этого дня казачьи суда снова подошли к проливу. «Казаки, – сообщало английское посольство в "Известиях из Константинополя" от 1 октября, – снова появились поблизости от устья Босфора со 150 фрегатами (на этот раз "фрегатами" – фыркатами названы чайки и, возможно, струги. – В.К.)и взяли много добычи на греческом берегу, настолько, что все берега Черного моря стали безлюдными». Полагаем, что разгрому могли подвергнуться уже перечислявшиеся селения европейского побережья, примыкавшего к Босфору, – Акпынар, Кюмюрчюкёй, Кысыркая, Килиос, а также Мидье, Игнеада и др.

В связи с новым приходом казаков, говорится в тех же известиях, султан приказал капудан-паше «с его галерным флотом вновь выйти и опять идти в море». По словам англичан, «в двадцать четыре часа» было подготовлено к походу около 23 галер, но янычары не подчинились приказу направиться на корабли. Похоже, одним из аргументов нежелания произвести посадку было утверждение, что «море несудоходно для галер в это время года». Солдат пришлось уговаривать, и в конце концов «в результате убеждений их капитанов и их любимого вождя, заместителя аги [273]273
  Заместитель аги носил титул кетхуда-бей.


[Закрыть]в азиатских войнах, они отправились для несения охраны».

Казаки тем временем совершенно спокойно удалились, не предприняв на этот раз попытки войти в Босфор и, без сомнения, посчитав, что сделанного в предыдущих набегах было вполне достаточно.

1624 г. был ужасен для Турции. Именно к этому году относится уже цитированное ранее замечание И.В. Цинкайзена о том, что «казачье бедствие» приняло для Османского государства чрезвычайно опасный характер. Английское посольство в Стамбуле расценивало действия казаков в кампанию 1624 г. как «самый большой, величайший» (greatest) выход в Черное море в сравнении с «обычными, обыкновенными» (usual!) выходами, и это целиком согласуется с впечатлением митрополита Иова о том, что такого большого выхода никогда ранее не бывало.

Результат набегов вполне соответствовал выставленным казаками силам. И дело заключалось отнюдь не только в «технических» приобретениях – богатой добыче и взятых пленниках, но и в морально-политической победе. По справедливому замечанию П. Рикоута, казаки оставили Босфор, «стяжав славу безнаказанного оскорбления столицы могущественной империи оттоманов, грозы вселенной». Первый, самый грозный набег на Босфор, охарактеризованный английским посольством как «дерзкая попытка бросить вызов столь великой империи», сделал «удивительное открытие: как много у этого государства считалось страшной мощи и силы и как они (турки. – В.К.)слабы и неподготовлены!»

В английских и французских донесениях из Стамбула, в высказываниях современников не раз отмечалось кризисное положение в тогдашней Турции, резко усугубленное действиями казаков. В частности, М. Бодье, говоря об угрозах в адрес европейцев в османской столице и о нападениях на их жилища, считал, что это «явно показывает как беспорядок в их (турок. – В.К.)делах, так и слабость их государства».

Впоследствии «Всеобщая история о мореходстве» обобщила такие замечания следующим образом: «Устрашенный (босфорским погромом 1624 г. – В.К.)Константинополь выдержал все сии поражения, не в силах будучи ответить. Амурат (Мурад IV. – В.К.)видел, что гавани его пусты, арсеналы оскудели, а подданные в возмущении, что, с одной стороны, персидский государь (Аббас I. – В.К.)…вооружась, учинился победителем и овладел множеством завоеванных у него турками городов, а с другой стороны, козаки приводили в трепет даже в самых его палатах и притом еще никоим образом не могли быть укрощены в неистовстве» [274]274
  Эти выражения повторяет С. Бобров, добавляя, что казаки приводили султана в «крайний трепет» и что он «с отчаянием духа сокрушался, что ни гордости первого (персидского шаха. – В.К.),ниже (тем более. – В.К.)бурной отважности последних укротить не находил возможности. В таком-то унылом положении брат солнца и луны находился».


[Закрыть].

Сделаем выводы:

1. В Речи Посполитой и Османской империи не верили в действенность польско-турецкого мирного договора 1623 г. Князь К. Збараский предложил план будущей войны с Турцией, отводя ведущую роль, вплоть до взятия Стамбула, запорожским казакам. Однако сейм, желавший продолжения мирных отношений с Османским государством, отверг этот план.

2. Независимо от него Войско Запорожское готовилось к расширению военных действий, и 1624 г. оказался необычным по «босфорской» активности казаков. Решение Мурада IV сместить крымского хана Мухаммед-Гирея III и его соправителя Шахин-Гирея отвлекло турецкий флот, чем умело воспользовались запорожцы.

3. Первый набег на Босфор 1624 г. оказался чрезвычайно мощным по числу казачьих судов и участников (в походе, возможно, участвовали и донцы) и очень успешным по результатам. Стремительному и ошеломительному разгрому подвергся обширный район – почти все селения Босфора от его черноморского устья до замков Румелихисары и Анадолухисары. Вполне вероятно, казаки действовали и в пределах самого Стамбула, в частности в его гавани.

4. Для зашиты от казаков турки были вынуждены впервые после взятия Константинополя применить византийскую цепь, перекрывавшую вход в Золотой Рог. Наспех собранная османская флотилия, формально более сильная, чем казачья, не решилась ее атаковать, в результате чего произошло «стояние» двух флотилий в проливе, которое закончилось моральной победой казаков.

5. Казачья флотилия в усиленном составе через 10 или меньше дней после первого набега возвратилась к Босфору, но ограничила свои действия его устьем – сожгла маяк и ряд селений, прилегавших к этому устью.

6. В ходе третьего казачьего набега 1624 г. нападению подверглись селения европейского побережья, примыкающего к Босфору.

7. 1624 г. явился страшным временем для Турции. Успешные босфорские набеги казаков, совершенные 9 июля, перед 20 июля и в конце сентября и сопровождавшиеся волнами небывалой паники в имперской столице, показали, что Османское государство было не в состоянии справиться с «казачьим бедствием». Эти набеги усугубили кризисное положение Турции.

Глава VI.
БОСФОРСКАЯ «ТЕХНОЛОГИЯ»

1. Оборона и наступление

Казачьи походы к анатолийскому побережью, в первую очередь на Босфор, вызывали чрезвычайную личную обеспокоенность османских султанов XVII в.

«Запорожские казаки, – пишет Ж.-Б. Шерер, – стали столь грозными для турок, что Амурат, их султан, имел обыкновение говорить, что если бы кто-нибудь вел с ним войну, то он не стал бы от этого спать менее спокойно, но что если бы на него напали запорожские казаки, то это бы его разбудило и нарушило все его планы. Поэтому император Осман и он всегда обусловливали в договорах, заключенных с Польшей, как первый пункт наивысшей важности, что казакам запретят плавание по Борисфену и Понту Эвксинскому». В украинской летописи в уста султана оказалась вложенной фраза:

«Когда окрестние панства (государства. – В.К.)на мя восстают, я на обидве уши (на оба уха. – В.К.)сплю, а о козаках мушу (принужден. – В.К.)единым ухом слухати».

С легкой же руки Ж.-Б. Шерера султанское изречение стало «кочевать» по литературе. «Частые походы, и почти всегда удачные, – читаем у М. Лезюра, – сделали их (казаков. – В.К)для оттоманской державы настоящим бичом: так, грозный Амурат II, который угрожал всей Европе, говорил, что казаки мешают ему спать». По С. Дестунису, «султан говаривал, что он спал спокойно, когда воевал с христианскими государями, но что одни казаки мешали ему спать спокойно». У Ф.Н. Глинки эта фраза выглядит так: «Если все мои соседи на меня восстают, я сплю, но когда подымутся казаки – просыпаюсь!»

Ю.А. Мыцык и А.Л. Сокульский полагают, что изречение падишаха находится в связи с казачьими набегами под Стамбул 1615 и 1624 гг., т.е. могло принадлежать либо Ахмеду I, либо Мураду IV. Первый из этих правителей, хотя и вступил на престол мальчиком, в 1615 г. был вполне взрослым, двадцатипятилетним человеком. Однако Ж.-Б. Шерер говорит о Мураде IV, что явно вытекает из упоминания одного из его предшественников Османа II и что, в общем, вполне логично: именно на время My рада, ставшего султаном в 1623 г., приходился апогей Босфорской войны казачества. М. Лезюр, очевидно, также подразумевает Мурада IV, поскольку названный историком Мурад II, занимавший трон перед взятием Константинополя, еще не мог угрожать всей Европе. У С. Дестуниса это хотя и султан «начала XVII столетия», но «Амурат IV».

Однако вряд ли речь может идти о 1624 г.: Мураду IV в этом году было, по разным данным, 12—15 лет, и до начала 1630-х гг. бразды правления находились в руках его матери. Правда, молодой султан в первой половине 1620-х гг. не мог не интересоваться «проклятыми казаками», о которых ходило много разговоров при дворе, но высочайший интерес был своеобразным (вроде разглядывания пленных казаков и снятых казачьих голов), и едва ли этому мальчику могла прийти в голову приведенная выше «умная» фраза.

Впрочем, по мере взросления Мурад, как говорят историки, обостренно впитывал знания и жадно наблюдал за ходом событий, так что впоследствии, уже после босфорского погрома 1624 г., конечно, мог высказать подобное изречение. Уже указывалось, что в 1635 г. А.С. Радзивилл специально отметил в дневнике, что казаки до того беспокоили турок, доходя под самый Стамбул, что и бывший турецкий правитель, и нынешний (Мурад IV) «безопасно в Константинополе сидеть не могли». Преемник Мурада Мехмед IV в 1654 г. поручил крымскому хану заявить русским послам, что донские казаки своими набегами на турецкие владения наносят «такие… ему обиды», каких «ни от которые земли не бывает».

Вообще говоря, знаменитое изречение вполне может иметь литературное происхождение, но даже если оно и приписано султану, то, без сомнения, с точным учетом тогдашних реалий, весьма грозных для османской столицы и падишахского двора.

Казачьи диверсии на Босфоре 1610—1620-х гг. застали Турцию почти совершенно не готовой к эффективной защите пролива, его поселений да и самого имперского города. Ссылаясь на донесения Т. Роу от 27 июня, 1 и 14 июля 1622 г., И.В. Цинкайзен справедливо замечает: «Мы узнаем отсюда, что Константинополь находился тогда в жалком состоянии обороны и едва был в состоянии успешно оказывать сопротивление дерзким нападениям казаков». Крайне невысоко оценивал британский дипломат оборону Босфора и Стамбула и в последующем.

Маяки Румелифенери и Анадолуфенери в XVII в., помимо основной своей задачи обеспечения нормального судоходства, могли выполнять только функции наблюдения и были безоружны: Е. Украинцев в 1699 г. констатировал, что «пушек при них нет». Но даже сооруженные там впоследствии замки из-за большой ширины устья пролива весьма мало соответствовали цели их возведения. Надежда турок была только на крепости Анадолухисары и Румелихисары.

Старейшей крепостью, предназначавшейся для противодействия казакам, которые приходили на Босфор, являлся замок Анадолухисары (Анадолухисар, Анатолихисар), или в переводе «Анатолийская крепость (Анатолийский замок)» [275]275
  Иногда переводят и как «Восточная, или Азиатская крепость».


[Закрыть]. Крепость первоначально называлась Гюзельхисары (Гюзельхисар) – «Прекрасной крепостью»; именовали ее и Гюзельчехисары (Гюзельчехисар) – «Красивенькой крепостью», как полагают, из-за изящества ее архитектуры.

Укрепление было возведено султаном Баезидом I Иилдырымом (Молниеносным) для наблюдения за Босфором в 1396 г. при подготовке к первой осаде Константинополя, на развалинах греческого храма Юпитера, и обновлено Мехмедом II в 1452 г. [276]276
  Основание Анадолухисары приписывают также Мехмеду I, Муаду II и Мехмеду II.


[Закрыть]. Замок размещался на азиатском берегу пролива, в устье речки Гёкдере, на прибрежных скалах мыса. Это место Босфора считалось самым узким [277]277
  Многие считают так и в настоящее время. Согласно одному из описаний Босфора XIX в., между Анадолухисары и Румелихисары 402 русских сажени (857,7 м), между Румеликавагы и Анадолукавагы 395 саженей (842,8 м), а самое узкое место между Делитальяном и Юхой – 281 сажень (599,5 м).


[Закрыть], и там, по преданию, переправлялись через пролив армия персидского царя Дария, готы, печенеги, крестоносцы и турецкие войска.

Эвлия Челеби описывал Анадолухисары как очень небольшую крепость, однако имевшую в окружности 1 тыс. шагов, с воротами, открывавшимися к западу, и гарнизоном, состоявшим из 200 тимариотов [278]278
  Тимариоты – владельцы военных ленов (тимаров), служившие со своими джебели («латниками»), воинами ополчения, которые находились на обеспечении владельцев.


[Закрыть]. У крепости имелось пять башен: средняя большая четырехугольная и по бокам четыре малые круглые. Большую называли Каракуле (Черной башней) и использовали для содержания в жестоких условиях военнопленных и политических преступников, многие из которых там и погибали. От этой башни и весь замок иногда именовали «Черным замком». В нем, как сказано в описании Османской империи 1703 г., «было… 9 пушек, ныне прибавлено 13». Они обстреливали пролив и были направлены против того места, где потом соорудили Румелихисары.

Чтобы перекрыть Босфор и тем самым блокировать Константинополь с севера, Мехмед II в 1451 г. принял решение построить вторую крепость – теперь уже на европейском берегу пролива, напротив Анадолухисары, близ местечка Асоматы, где располагались византийские тюрьмы (Башни Лета и Забвения), разрушенные по приказу османского правителя [279]279
  Согласно Джелалу Эссад-бею, там стояла генуэзская крепость.


[Закрыть]. Согнанные с разных концов мастера по строительству крепостных сооружений и 5—6 тыс. работных людей под руководством великого везира Халил-паши и под личным наблюдением султана в апреле 1452 г. начали и через четыре с половиной месяца закончили сооружение крепости [280]280
  У Й. фон Хаммера ошибочно указано, что крепость построена в 1451 г. за три месяца.


[Закрыть]. Византийский император Константин XI, узнав о ее строительстве, предлагал Мехмеду II мир на любых условиях, но тот требовал сдать столицу; послы Константина, протестовавшие против строительства, были обезглавлены.

Первоначально крепость получила характерное название Богазкесен – «Перерезающая пролив», или «Перерезающая горло» [281]281
  Название переводят также как «Разрезающая пролив», «Закрывающая пролив», «Преграждающая пролив»; эти определения даются и в мужском роде, если имеется в виду замок, а не крепость.


[Закрыть]. Впоследствии ее стали называть Румелихисары (Румелихисар), т.е. «Румелийской крепостью (Румелийским замком)» [282]282
  Иногда переводят как «Греческая, или Европейская крепость».


[Закрыть]. Кроме того, укрепление именовали по-гречески Неон-Кастроном и по-турецки Енихисары – «Новой крепостью», какой она являлась в сравнении с расположенной напротив нее [283]283
  К.М. Кортепетер ошибается, считая, что Енихисары – это Анадолухисары и что последнюю крепость построил Мурад II.


[Закрыть].

Енджей Тарановский, коморник польского короля, ездивший в Стамбул в 1569 г., называл крепость Карауссаром (Карахисаром) – «Черным замком», т.е. использовал то же название, что применялось к Анадолухисары, и замечал, что в этом замке находились в заключении видные христианские пленники. О Румелихисары как тюрьме говорят и другие источники, например «Книга путешествия» Эвлии Челеби. В эту Крепость бросали и там казнили мятежных янычар, и там же в 1638 г. задушили, а затем сбросили в море патриарха Кирилла Лукариса [284]284
  Вообще все четыре крепости Босфора – Анадолухисары, Румелихисары и позднее Анадолукавагы и Румеликавагы – использовались в качестве мест заточения. «Эти укрепления, – отмечал в 1672 г. Ж. Шарлей, – служат тюрьмами для военнопленных и для знатных людей, которых хотят принудить к каким-либо услугам».


[Закрыть].

«Это была, – пишет Джелал Эссад-бей, – одна из самых грозных крепостей своего времени». Она располагалась на мысу, на высоких скалах (по словам П.А. Толстого, «на двух горах»), имела форму неправильного пятиугольника, окружность, согласно Эвлии Челеби, в 6 тыс. шагов, в XVII в. внутри 180 домов, прилепившихся к скалам «подобно ласточкиным гнездам», и изначально крепчайшие стены толщиной почти в 10 м и высотой в 40 локтей [285]285
  Локоть (зира) в Стамбуле равнялся 68,6 см.


[Закрыть], снабженные бойницами. Ворот было трое: северные (верхние), нижние, открывавшиеся к Стамбулу, и третьи, всегда закрытые, с окованным железом окном.

Стены увенчивались тремя огромными высокими круглыми башнями, которые, по Эвлии, имели в высоту 80 локтей. Всего же башен вместе с малыми насчитывалось 60. На сооружение башен и стен пошел камень из окрестных христианских церквей и монастырей, которые приказал разрушить Мехмед II. Ближайшая к проливу башня получила название «Башни Халил-паши», и на нее водрузили пушки очень большого калибра, способные стрелять каменными ядрами весом в 600 фунтов. П.А. Толстой отмечал, что в его время в крепости «было 10 пушек, ныне прибавлено 8». А вообще, как писал русский пленник второй половины XVII в., в Румелихисары и Анадолухисары имелось орудий «великих и малых зело многа». Эвлия указывал, что на стенах румелийского замка стояло 105 пушек, не считая больших орудий. «Диздар (комендант. – В.К.)и триста человек гарнизона, – свидетельствовал этот современник, – несут стражу днем и ночью» [286]286
  Подробнее о Румелихисары см.: 202; 591.


[Закрыть].

С завершением строительства Румелихисары обе босфорские крепости, которые в Турции, а затем и за рубежом стали называть «Башнями Черного моря», перекрыли пролив и, совершенно прекратив подвоз с названного моря хлеба и другого продовольствия в Константинополь, блокировали великий город. Это и явилось одной из главных предпосылок его падения в 1453 г.

В Османском государстве долго считали, что две крепости надежно защищают Стамбул от вторжения любого гипотетического неприятеля с Черного моря и прочно закрывают выход в Средиземное море. Так же полагали и в Западной Европе, о чем говорит приводившееся нами утверждение Л. де Курменена, что не будь этих замков, казаки дошли бы до константинопольского порта. Однако печальный для османского командования опыт показал, что Румелихисары и Анадолухисары не имели возможности удержать казаков, которые приходили и в Золотой Рог.

Оба замка, «грозные когда-то… командовавшие Босфором и метавшие… каменные ядра целым дождем», страшные для кораблей XV в. и, может быть, для крупных судов даже и XVII в., оказались гораздо менее опасны для меньших по размерам, быстроходных и увертливых казачьих чаек и стругов. Замки имели и еще один кардинальный недостаток с точки зрения обороны Босфора: расположенные даже не в его центре, если иметь в виду длину пролива, а ближе к столице, они, естественно, оставляли абсолютно беззащитными всю северную и вообще наибольшую часть этой водной артерии и соответствующие поселения на ее берегах.

Что же касается прохождения казачьих судов мимо крепостей, то причина заключалась в состоянии и возможностях артиллерии того времени. Хотя Эвлия Челеби уверял, что каждая пушка сооруженного позже замка Анадолукавагы стреляла на 10 миль, это совершенно не отвечало действительности. Дальность стрельбы из корабельных орудий большого калибра, бывшая в XVI в. очень небольшой и не превышавшей 150 или даже 120 м, к середине XVII в. увеличилась до 300 м, а из пушек береговых батарей – и несколько больше. Но при этом эффективная дальность была меньше общей приблизительно на треть, а подчас и на две трети. Кроме того, крайне малой была и меткость пушечной стрельбы: попадания в цель на пределе дальности являлись редкими или вовсе случайными.

Таким образом, учитывая расстояния между Румелихисары и Анадолухисары в 857,7 м и между позднейшими Румеликавагы и Анадолукавагы в 842,8 м, мы заключаем, что орудия этих крепостей едва перекрывали всю ширину пролива со слабой результативностью выстрелов по судам, которые проходили его серединой. Босфор стал перекрываться выстрелами по всей его длине только в XIX в., после устройства многих современных береговых батарей.

К тому же крепостные пушки рассматриваемого времени очень медленно заряжались (порох засыпался в дуло совками) и так же медленно стреляли. В XVI в. скорострельность крупных орудий составляла всего два выстрела в час, небольших – 4 выстрела; в следующем столетии из крупных и средних пушек делали один выстрел за 5—10 минут, а в середине века – за пять минут. Наконец, крепостные орудия не могли поворачиваться и «следовать» за проходившим судном.

Сами турецкие пушки, по свидетельству П. Рикоута, были «так велики, хороши и добре вылиты», что могли сравниться «с лучшими на свете», но «в фортециях, которые построены в гирле черноморском», стреляли устаревшими каменными ядрами. Главная же беда османской артиллерии, согласно цитируемому современнику, заключалась в другом: немногие из ее пушкарей были «искусны в своем ремесле» и знали «секреты артилерийские», почему и приходилось всячески привечать и «обрабатывать» пушкарей-христиан, которые попадали в плен. Ручное огнестрельное оружие, имевшее, как и орудия, недостаточные дальность и скорострельность, тем более было не в состоянии помешать прохождению по Босфору неприятельских судов.

Пользуясь всеми этими обстоятельствами, а также быстроходностью чаек и стругов, внезапностью нападения, растерянностью и паникой врага, казаки и «проскакивали» мимо босфорских крепостей.

Поэтому важнейшую роль в предотвращении казачьих нападений и разгроме вошедших в пролив казаков должен был играть османский военно-морской флот, тем более что его главнокомандующий одновременно состоял и начальником прибосфорских замков, поселений и земель. Во время обострения ситуации соединения галер, иногда весьма значительные, часто охраняли вход в пролив, а в нем самом было достаточно мест, удобных для стоянок эскадр и отрядов кораблей, которые можно было бы использовать в качестве «сил быстрого реагирования».

Однако специальные учения по борьбе с возможными прорывами казаков на Босфор флот не проводил, ограничиваясь «триумфальным» приведением в Золотой Рог захваченных казачьих судов или игровыми зрелищами «боя» с «казаками» для султана и двора. Корабли в «засадах» отсутствовали, поскольку их остро не хватало на проведение других операций и для защиты чрезвычайно протяженного средиземноморского и азово-черноморского побережья Османской империи: длина береговой линии только одного Черного моря составляет 2171—2214 мили, или 4020—4100 км.

Военно-морские силы были вынуждены делиться на флоты Средиземного и Черного морей, причем последний из-за непрерывных внезапных нападений казаков на различные приморские пункты Крыма, Анатолии, Румелии, Кавказа и азовского побережья должен был все их прикрывать, а также защищать морскую торговлю. Разумеется, эффективно это сделать было невозможно, но флот тем не менее разбрасывался в виде отдельных больших и малых отрядов по всей акватории моря, теряя при этом свою грозную мощь и военно-технические преимущества и резко ослабляя оборону Босфора и самой столицы. Как выражался Т. Роу, «народ казаков» разъединял и раздроблял «морское войско» турок.

Порой дело доходило до полного отсутствия в проливе и Касымпаше снаряженных и готовых к бою галер, и тогда в случае казачьего нападения приходилось спешно мобилизовывать подвернувшиеся под руку мелкие гражданские суда и лодки, которые, даже имея очень большую численность, совершенно не могли противостоять вторгшимся казакам – как отмечалось, им вообще осмеливались давать отпор даже не все корабли военного флота, а только самые сильные.

Османское военно-морское командование пыталось применять различные способы защиты Босфора, не останавливавшие, впрочем, казаков: выносило охрану его устья на дальние подступы (в частности, держало отряд кораблей в Мидье), старалось перехватить и разгромить казачьи флотилии еще в Черном море, использовало цепи для перекрытия водного пространства и др.