Текст книги "Босфорская война"

Автор книги: Владимир Королев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Глава IX.
ВОЙНА ЗА БОСФОРОМ

1. Выходы в Средиземное море

Одним из «белых пятен», связанных с морскими набегами казаков, является вопрос об их возможных выходах из Черного моря в Средиземное, или точнее – из Босфора в Мраморное море и Дарданелльский пролив, а из него, может быть, в Эгейское море.

Д.И. Эварницкий в конце XIX в., не ссылаясь на источники, утверждал, что запорожцы во время своих военных экспедиций «выбирались в Белое и Круглое моря, т.е. Архипелаг и Мраморное море… проникали… в Египет ("Белую Аравию")». При этом подразумевалось не вообще пребывание казаков в водах Средиземного моря или на его побережье (далее мы увидим, что плен часто забрасывал туда и запорожцев, и донцов), а выходы сечевиков в названные моря на своих собственных судах. Географический порядок в высказывании Д.И. Эварницкого несколько нарушен, но явно имелось в виду движение казачьих чаек из Босфора через Мраморное море и Дарданеллы в Эгейское море, затем, видимо, между островами Критом и Кипром по собственно Средиземному морю к египетским берегам.

Из предыдущих глав нашей книги вытекает, что казаки во время набегов на Босфор бывали у самого Стамбула и даже врывались в его порт, в залив Золотой Рог, и тем самым нередкое казачье присутствие в южной части Босфора не подлежит сомнению. В те времена и позже считалось, что пролив заканчивается у мыса Сарайбурну (угла или оконечности Сераля), а водное пространство далее к югу уже является акваторией Мраморного моря [466]466
  Сейчас моряки проводят границу Босфора южнее, между Ахыркапы и Кадикёем. В учебниках для мореходов и океанологов можно прочитать, что граница между Черным и Мраморным морями проходит по линии мыс Румели – мыс Анадолу. Понятно, что подобные границы абсолютно условны и целиком зависят от представлений людей. Как указывалось, нынешнее турецкое географо-административное районирование относит к Мраморноморскому, или Стамбульскому, району вообще весь западный черноморский район, расположенный на европейском черноморском побережье Турции и на западной части азиатского, от Босфора до устья реки Сакарьи.


[Закрыть]. С судна, находящегося между Галатой, Ускюдаром и Сарайбурну, перед входом в Золотой Рог, видны силуэты расположенных в этом море Принцевых островов [467]467
  В главе II приводилось соответствующее замечание С.Н. Филиппова.


[Закрыть].

В то же море из Черного направлено очень сильное течение Босфора. Мы помним, что от Сарайбурну оно частью идет в Золотой Рог, а большей частью в Мраморное море, причем скорость течения, ударяющего на Сарайбурну, иногда доходит до шести узлов. В этих условиях вполне вероятно, что казакам случалось переходить ту невидимую грань, что отделяет Босфорский пролив от Мраморного моря, и оказываться уже в его акватории.

Имеются сведения и о целенаправленных выходах казачьих флотилий в Мраморное море. Мы приводили показания ушедшего из неволи шляхтича Е. Вороцкого о том, что в 1621 г. перед нападением на Галату казаки разрушили «вежи», где находился в заключении С. Корецкий, т.е. Едикуле. Чтобы достичь этого замка на северном берегу Мраморного моря, запорожцам, естественно, надо было выйти из Босфора. Но если заявление Е. Вороцкого не проверено, то показания плененного донцами азовского татарина о «повоевании» казаками в следующем, 1622 г. «на Белом море многих мест» подтверждаются тогдашним сообщением Т. Роу о том, что казаки были «в устье Геллеспонта», для чего им, разумеется, пришлось пройти все Мраморное море.

Заметим, что пересечь его и дойти до Дарданелльского пролива казачьим судам, в общем, не составляло особого труда. Это море, самое малое на земном шаре (по площади в 3,25 раза меньше Азовского), имеет наибольшую длину в 152 мили, тогда как донцам и запорожцам, чтобы появиться у Стамбула, приходилось преодолевать путь соответственно в пять и два с лишним раза более длинный, чем от Стамбула до Дарданелл [468]468
  Современный рейс Ростов – Керчь – Новороссийск – Стамбул покрывает расстояние 740 миль, рейс Одесса – Стамбул 342 мили.


[Закрыть].

Что касается упомянутых азовцем многих разгромленных мест на Мраморном море, то за отсутствием сведений можем лишь высказать предположение, что если казаки пошли от южного конца Босфора прямо к Дарданеллам, то под их удар могли попасть остров Мармара и поселения, размещавшиеся по обеим сторонам мраморноморского устья Дарданелльского пролива. Если же такого прямого маршрута не было, то казаки могли напасть на близлежащие к столице Бакыркёй и Ешилькёй на «стамбульском» берегу Мраморного моря, Кадикёй, Фенербахче и Картал на «ускюдарском» берегу и вообще на любые поселения северного и южного мраморноморского побережья и даже зайти в Измитский залив.

Весьма интересную для рассматриваемого вопроса информацию дает эпизод, произошедший в 1634 г. с послом Франции маркизом де Маршвилем. Он направлялся на французском же корабле в Стамбул [469]469
  Когда в 1699 г. в османскую столицу на русском корабле «Крепость» прибыл посол Петра I E. Украинцев, посол Франции заявил протест османским властям, указывая, что право присылать послов в Стамбул на своих судах имеет только его страна, а представители других государств должны прибывать туда на турецких судах.


[Закрыть]и отказался приветствовать верховного начальника османского флота: турецкий флагманский корабль требовал от французского спустить флаг. С османской эскадрой посол повстречался у острова Хиоса. Оказалось, что ею командовал, как писал французский историк XVIII в., сам капудан-паша, «очищавший море от разбойников-казаков, которые иногда делали набеги даже и по берегам пролива Дарданелльского».

Этот же эпизод упомянут в русском обзоре истории европейских представительств в Стамбуле, причем здесь фигурирует капудан-паша, «совершавший свои разъезды по морю особенно часто с того времени, как казаки стали в своих набегах доходить до Дарданелл».

Хиос расположен в Эгейском море и довольно далеко от южного входа в Дарданелльский пролив, но неизвестно, означает ли пребывание эскадры капудан-паши у названного острова, что казаки выходили и в это море, или же эскадра оказалась близ Хиоса по каким-то причинам, не имевшим отношения к казачьим набегам. В наших источниках действия казаков ни у берегов Дарданелл, ни тем более в Эгейском море не фиксируются [470]470
  Можно еще сказать, что Э. Шюц, публикатор изданного в 1968 г. английского перевода «Каменецкой хроники» Аксента, видимо, также допускает казачьи плавания за пределами Босфора. Комментируя сообщение хрониста о бегстве в 1620 г. польского посла X. Отвиновского из Стамбула морем в Венецию, историк полагает, что посол при этом мог воспользоваться услугами казаков, однако не приводит никаких фактов или рассуждений.


[Закрыть].

К сожалению, ничего больше о средиземноморских выходах казачьих судов и флотилий мы не знаем.

Имеющиеся же данные, рассмотренные в комплексе, свидетельствуют о том, что донцы и запорожцы бывали на своих судах в той части Босфора, где он переходит в Мраморное море, выходили в него и действовали в его акватории вплоть до Дарданелльского пролива. В этой связи, очевидно, следует сделать вывод, что хотя утверждение Д.И. Эварницкого о выходах казаков даже к Египту, вероятно, грешит преувеличением, мнение историка о том, что запорожцы «выбирались» в Белое море, можно считать доказанным.

Вместе с тем у казаков, как представляется, не было особых военных и экономических причин для систематических и регулярных выходов подобного рода. Против Войска Запорожского и Войска Донского действовали в первую очередь не средиземноморские, а черноморские военно-морские базы, многие города Причерноморья представляли собой крупные торгово-экономические центры, дававшие значительные трофеи, а набеги на Босфор и Стамбул вызывали более чем достаточный политический и иной эффект в Европе и Азии.

Эвлия Челеби дает чрезвычайно интересную информацию о казачьей угрозе побережью Мраморного моря и с другой стороны, не с Босфора. Рассмотрим сведения этого турецкого современника.

Рассказывая в 1646 г. о районе малоазийской реки Сакарьи, Эвлия в полном соответствии с реальной ситуацией говорит, что река впадает в Черное море у касабы (селения с мечетью и караван-сараем, обычно резеденции кади) Урвы в санджаке Коджаэли и что Сакарья течет на расстоянии двух часов пути к востоку от озера Сапанджи, которое в свою очередь близко расположено – «всего около 3 часов» – к Измитскому заливу Мраморного моря, и воды озера «через протоку смешиваются с морем перед Измитской солеварней».

«Реку Сакарью, – утверждает Эвлия Челеби, – можно соединить с этим озером при очень небольших усилиях». Иными словами, имеется в виду, что, повернув течение, можно заставить ее впадать не в Черное море, а в Сапанджу. Более того, согласно Эвлии Челеби, ранее уже предпринимались попытки углубить протоку между названным озером и Измитским заливом, но замысел не был доведен до конца. Как повествует автор, «однажды, чтобы [навсегда] соединить это озеро с Измитским заливом, собрали сотни тысяч землекопов и поденщиков с кирками. Но жители Измита проявили равнодушие, сказав: "Для этого нужна огромная казна и жизнь Нуха (Ноя, который, по Библии, жил 950 лет. – В.К.)",– и помешали осуществлению [этого] дела».

И, наконец, самое важное для нас место в описании Эвлии. «Вот если бы, – пишет он, – река Сакарья впадала в эту протоку, а она – в Измитский залив, то враг никак не смог бы с Черного моря пройти сюда через Сакарью. [И тогда] город Измит стал бы внутренней территорией и область [протяженностью] в пять стоянок вплоть до реки Болу превратилась бы в процветающую местность».

Под черноморским врагом Турции, вне всякого сомнения, понимались казаки. Только они тогда могли оказаться в районе устья Сакарьи. Однако, естественно, возникает вопрос, была ли реальной или мнимой угроза, живописуемая современником. Попытаемся в этом разобраться.

Упоминавшийся выше Измит был и остается крупнейшим городом и портом Мраморного моря. Турки овладели этим населенным пунктом (греческой Никомидией) в 1337 г. Первый османский флотоводец времени Орхан-бея, правившего в 1324—1360 гг., Карамюрсель (Кара Мурсал) получил в области Измитского залива тимар с обязательством охранять тамошнее побережье от нападений врагов, содержать войско и строить галеры. Так на берегу залива неподалеку от Измита, в местечке, которое ныне является городом Карамюрселем, была основана верфь. В.П. Григорьев даже называет ее первой турецкой верфью, хотя таковая возникла в Гелиболу (Галлиполи). Считается, что по имени Карамюрселя получил название и один из типов османских парусно-гребных судов – уже фигурировавший ранее «карамюрсель».

Значение Измитской верфи (морского арсенала) оценивается по-разному. Р. Мантран, отмечая, что главнейшая верфь империи располагалась в Стамбуле, и характеризуя морские арсеналы в Гилеболу, Суэце, Рущуке и Биреджике (на Евфрате) как небольшие верфи, указывает, что арсенал в Измите и соответствующие предприятия в Синопе и Инебаты (в Греции) являлись «скорее ремонтными мастерскими». Л. Подхородецкий полагает, что галеры турецкого военно-морского флота на рубеже 1610-х и 1620-х гг. были построены на верфях Стамбула, Гелиболу и Измита. П. А. Толстой сообщал, что в конце XVII – начале XVIII в. османские корабли строились в Стамбуле или у Синопа и иногда близ Измита. Но как бы то ни было, Измитская верфь входила в систему турецкого кораблестроения рассматриваемого времени и являлась ее заметной и важной составной частью.

Район между Стамбулом и Синопом в XVII в. изобиловал строевым лесом отличных сортов, включая самшит, ель, дуб, ореховое дерево и платан, а бассейн Сакарьи турки вообще окрестили «Морем Деревьев». Строевой лес Сакарьи через Измит поставлялся в Стамбул, в Касымпашу. Измитцы издавна поддерживали торговое судоходство со многими портами Средиземного и Черного морей, в частности с Кафой.

Защищенный с севера укреплениями Босфора и Стамбула, а с юга крепостями Дарданелл, богатый, процветавший и спокойный Измит в принципе должен был быть желанным объектом для нападения казаков, если бы туда можно было «дотянуться», и не мог не рассматриваться запорожцами и донцами как враждебный город: галеры, которые строились или ремонтировались там, и прочие корабли, создававшиеся из измитского леса, действовали против казаков на Черном и Азовском морях. Как уже отмечалось, в 1616 г. паша Измита неудачно сражался с донцами, попав вместе с четырьмя галерами в их руки.

Казаки неоднократно бывали в том районе анатолийского побережья, где расположено устье Сакарьи, и нападали на селения этого района. Река впадает в Черное море в местности между близко расположенным у берега островом Кефкеном и городом Акчашаром, в 20 милях (37 км) восточное мыса Кефкена. К западу от устья Сакарьи располагались населенные пункты Кандыра и Шиле, к востоку – Эрегли.

Мы уже цитировали замечание Эвлии Челеби о сожжении казаками Акчашара при Ахмеде I и рассказывали об их нападении на Кандыру и окрестные селения в 1622 г. и еще будем говорить о разгроме казаками селений близ «Легра» – по всей вероятности, Эрегли – в 1630 г., об опустошении Шиле в 1651 г., о приступе к Эрегли в 1654 г. и действиях у Кандыры в 1659 г., а также приведем свидетельство Павла Алеппского о казачьих погромах берегов Карамании (западной части черноморского побережья азиатской Турции), в том числе района Эрегли. Так что, полагаем, устье реки казакам было известно.

Могли ли они войти в Сакарыо с моря? Вообще ответ на этот вопрос должен быть положительным. На своих морских судах казаки заходили во многие реки – в Дунай, Кубань, Риони, Камчию, Куру и др. Напомним, что запорожцы иногда возвращались домой, поднимаясь из Азовского моря сложным речным путем до Днепра. В 1670 г. разинцы за восемь суток прошли вверх по Волге 350 верст, продвигаясь, следовательно, со средней скоростью 43,75 версты (47,25 км) в сутки. В эту реку, как и в Яик (Урал), казаки свободно заходили с моря. В конце концов донцы из походов на Азовское и Черное моря возвращались по Дону в Раздорский, Монастырский, Черкасский и другие городки, равно как запорожцы по Днепру – в Сечь.

Возникает и другой вопрос: не имели ли казаки возможности добраться с черноморского побережья до Измита по суше? Известно, что практика продвижения казачьих десантов с моря в глубь вражеской территории в XVII в. была нередкой, и, как выражался польский современник Веспасиан Коховский, запорожцы не только опустошали берега Малой Фракии и Азии, но и приводили в трепет внутренние районы Османской империи.

От черноморского побережья по прямой Измит расположен приблизительно в 40 км, т.е. примерно на таком же расстоянии, как Азов от Ростова. Учитывая отсутствие прямой дороги и условия местности, особенно обилие лесов, «измитское» расстояние, конечно, следует удлинить, скажем, на 10—15 км. Разберемся, реально ли для казаков было пройти такой путь.

Туристы обычно делают по четыре-шесть км в час, перемежая движение отдыхом в 10—20 минут, и опытный турист вполне может преодолеть расстояние в 50 км за один день. Казачьи же марш-броски занимали и гораздо больше времени. «Иногда, – свидетельствовал Э. Дортелли, – они (казаки. – В.К.)идут днем и ночью, углубляясь внутрь страны, чтобы разграбить какое-нибудь богатое место…» При этом темпы их сухопутного передвижения были очень высоки: приходилось использовать ускоренную ходьбу и даже бег.

Как раз в том 1646 г., когда Эвлия Челеби писал об угрозе Измиту, Войско Донское, отказываясь идти в море с непривычным к казачьим походам русским дворянином Ж. Кондыревым, сообщало царю Алексею Михайловичу: «А х которым, государь, пристанем мы… на море преж сево приставывали и на крымские села на удары хаживали, и мы, государь, бежим наспех от пристани до села день и нощь пешие. А ево, государь, Ждана, с такую… службу нужную и пешую не будет».

На какое расстояние от берега можно было отойти при таких темпах? Г. де Боплан утверждал, что казаки иногда заходили «около мили в глубь страны», но это явная ошибка. М.А. Алекберли, поправляя приведенное сообщение, говорит, что они «проникали в глубь Турции более чем на 10 миль». Но насколько более?

Сохранилось довольно много свидетельств казачьих нападений на внутренние области и селения Крыма. В 1631 г., по данным русского посольства в этой стране, казаки пристали к берегу под Саркерманом (древний Херсонес), между Гёзлевом и Балаклавой, и «почали воевать крымские улусы, отходя от моря верст по десяти и по пятнадцати». Запорожцы и донцы доходили до Эски-Крыма (приблизительно в 15 км от моря по прямой), ханской столицы Бахчисарая (примерно 24 км), Карасубазара (около 27 км), Мангупа и иных селений, расположенных вдали от побережья.

Учитывая сложность пути от черноморского побережья к Измиту, специально отметим, что в Крыму при передвижениях у казаков также были свои трудности. Бахчисарай не имел прямой дороги к морю. Согласно Эвлии Челеби, от долины, где лежит этот город, вели четыре дороги к Эскисалачику, Эскиюрту, Ак-Мечети и Гёзлеву, имелись и другие, но доступные только для пешего человека, который, направляясь ими, был вынужден «подниматься по горам, как серна, потому что там большие кручи». Мангуп же представлял собой замок между Бахчисараем и Балаклавой, по словам Э. Дортелли, последним сдавшийся туркам при покорении Крыма, «сильнейший по неприступному положению на горе, края которой – высокие скалы в виде стен без уступов; на них можно взобраться только с одной стороны по извилистому пути, недоступному телегам». По мнению А.Л. Бертье-Делагарда, в утверждении итальянца содержится преувеличение, и дорога телегами в Мангуп все-таки была. Однако до города в самом деле было трудно добраться.

Тем не менее в 1629 г. казаки взяли Бахчисарай и Мангуп, куда были свезены «царевы животы» (ценное ханское имущество), и тогда же, как выражался Э. Дортелли, в Карасубазаре, «т.е. в самом центре Татарии… разграбили и сожгли множество лавок, убивая всех им попадавшихся».

Известны и конкретные случаи углубления казаков с моря на территорию Румелии. Например, они нападали на Бабадаг и Провадию, расположенные приблизительно в 15 и 40 км от моря по прямой. Наконец, укажем, что порой казаки забирались во вражескую землю и на более значительное расстояние. Рассказывая в 1659 г. в Посольском приказе в Москве о последнем казачьем походе на море, известный донской судостроитель Кирилл Петров отмечал, что донцы «ходили… от стругов на берег в Крым верст с 50», т.е. на 54 км.

Если верить Эвлии Челеби, то казаки однажды рискнули поохотиться в Карахисарских горах в Анатолии («за Трабзоном», в глубь Турции). «В этих обрывистых… горах, – пишет османский современник, – очень много тигров, зайцев, диких баранов, диких ланей, куниц, каменных куниц, гиен, волков, черных волков, лисиц, шакалов. Рассказывают, что однажды тигры и волки разорвали на части казаков, которые, подойдя с Черного моря, словно птицы, слетелись в эти горы; когда проклятые сказали: "Давайте поохотимся", – от хищных зверей никто не мог спастись. Так сказывают». Чтобы добраться с моря до Карахисарских гор, казакам надо было преодолеть примерно 70 км по прямой.

Если летом 1630 г. казаки нападали на болгарский Ямбол (об этом у нас еще будет идти речь), то он расположен по прямой примерно в 75 км от морского побережья.

Таким образом, поставленный вопрос требует положительного ответа: казаки могли попытаться достичь Измита по суше, и это у них могло получиться. Известные на сегодня источники не сохранили сведений о конкретных действиях такого рода, как и о заходах казаков в реку Сакарыо. Однако на эти действия, возможно, намекают приведенные слова Эвлии, которые можно понять и так, что враг не только мог прийти, но уже и приходил в обозначенный район.

Во всяком случае, возможность казачьих нападений на внутренний район Турции, включавший в себя бассейн Сакарьи, Измит и восточное побережье Мраморного моря, была вполне реальной. Она явно держала в напряжении османские власти и нашла отражение в сообщении Эвлии Челеби.

2. Галерные рабы

Независимо от выходов казачьих судов в Средиземное море, для части казаков война продолжалась и за Босфором. Казаки-пленники, обращенные в рабство, находились не только в Стамбуле и на Босфоре, но были разбросаны по всей громадной территории Османской империи, прилегавшей к морям Черному, Белому, Красному, Зеленому (Каспийскому), обоим Синим (Персидскому заливу и Азовскому морю) [471]471
  О средневековом Средиземноморье см.: 577.


[Закрыть]. Запорожцев и донцов можно было встретить в Киликии, Сирии, Египте, Ливии, Тунисе, Алжире, Греции, Хиджазе, Йемене, Месопотамии и иных странах. Среди городов, в которых довелось побывать казакам, называют Мекку и Медину, Иерусалим и Багдад, и многие другие.

Совершенно не случайно, а, напротив, на основе выстраданных и очень широких политико-географических представлений казачества в знаменитом письме сечевиков османского султана называют не только «турецким стряпчим», «каменецким палачом», «подольским ворюгой (злодиюкой)», «московским страшилищем», «татарским (казацким) сагайдаком», «цыганским чучелом», «армянской свиньей» или «лютеранским ремнем лошадиным», но и «македонским бражником (пивоваром, колесником)», «ерусалимским калмыком (броварником)», «вавилонским поваром», «александрийским козолупом», «Великого и Малого Египта свинарем».

Именно казакам в первую очередь грозила опасность попасть на турецкие галеры в качестве рабов-гребцов («пайзенов»). Для их работы требовались физическая сила и выносливость, а у османов, как и во всем Средиземноморье, сложилась своеобразная градация нужных качеств в отношении представителей различных народов – от «лучших» мавров до «худших» чернокожих африканцев. Казаки же воспринимались турецкими властями как строптивые «проклятые гяуры», но одновременно и как очень сильные, крепкие и физически выносливые люди, закаленные в походах и к тому же имевшие навыки гребли на своих собственных судах. Возможно, какую-то роль играл и психологический момент, выражавшийся в желании заставить обслуживать флот империи ее непримиримых врагов.

Один из знаменитых донских войсковых атаманов XVII в. носил прозвище Каторжный (Иван Дмитриевич Каторжный), и из предложенного С.З. Щелкуновым двоякого объяснения этого прозвания: «…казаки под его руководством взяли не один десяток громоздких турецких каторг [472]472
  И.Ф. Быкадоров предполагает, что И. Каторжный возглавлял казаков в победоносном сражении с турецкой эскадрой из 10 галер у Керчи в 1616 г. и «после этой блестящей победы над 3-мя турецкими пашами получил прозвище Катаржного».


[Закрыть], а может быть… самому ему пришлось томиться на одной из них», – предпочтение следует отдать второму предположению. Атаманам все же реже доводилось пребывать в рабстве на галере, чем участвовать в захвате турецких судов [473]473
  В подтверждение сказанному добавим, что современник и «однофамилец» донского атамана белгородский казачий атаман Иван Федорович Каторжный, в свое время схваченный татарами на Северском Донце и проданный в Стамбул, долго состоял гребцом на османской галере, но сумел вернуться на родину. Д.И. Багалей правомерно связывает прозвище этого человека, который, вероятно, не участвовал в морских набегах, с его пребыванием на каторге. Ниже мы увидим, что украинский казачий деятель Роман Катиржный получит свое прозвище за активное участие в восстании галерных рабов. Вряд ли верно мнение В.М. Пудавова, что прозвище Каторжный появилось у донского атамана потому, что он именно на каторгах «отличался… в морских казачьих поисках». Утверждалось, что И. Каторжный «в своих морских поисках доходил до самого Константинополя», и это вполне могло быть, однако является лишь предположением.


[Закрыть].

«На всех военных кораблях турок, – писал в 1660-х гг. Ю. Крижанич, – не видно почти никаких других гребцов, кроме людей русского происхождения». Турецкий информатор 1670-х гг. также утверждал, что в Стамбуле «на каторгах все неволники руские и малоросийских городов жители». По словам П.А. Толстого, относящимся к самому началу XVIII в., «болшая половина во всей армаде (в имперском флоте. – В.К.)было преж сего наполнено гребцами русскими и казаками» [474]474
  В сражении при Лепанто в руки победителей попало 15,5 тыс. гребцов с турецких кораблей, в том числе 12 тыс. христиан, или 77%. Надо полагать, многие из них являлись славянами. Впрочем, казаков среди этих рабов по условиям времени не должно было быть много.


[Закрыть]. Первых, конечно, насчитывалось там гораздо больше, но и вторые встречались нередко.

Жизнь галерных рабов характеризуется всеми современниками как ужасная, причем не на одном только османском флоте, но и на всех европейских. Прежде всего таких рабов ожидал тяжелейший и изнурительнейший труд. Ни один свободный человек, писал бывший галерный раб, не выдержал бы и часа пытки греблей, а «галерники-невольники продолжают эту работу иногда 10—12 часов без отдыха». Чешский дворянин Вацлав Вратислав, побывавший гребцом на турецкой галере, восклицал: «Невозможно представить себе и поверить нельзя, чтобы могла живая душа человеческая вынесть и вытерпеть такую ужасную страду…»

При этом османское военно-морское командование руководствовалось террористической системой управления и наказания, почему жесточайшее отношение к гребцам было нормой. В турецком морском уставе говорилось, что поскольку «невольники всегда хотят избежати от работы», следует «принуждати их к работе не токмо словом, но и жезлом, которым их страхом лутче может дело их у правлено быть».

Гребцы группами по несколько человек сковывались между собой и за ноги приковывались к банкам или кольцам в палубе. Часто кандалы сковывали и руки, но так, чтобы не мешать гребле. Не покидая банок, рабы тянули паруса и по сменам ели и спали. Вовсе не преувеличением было описание страданий казаков-галерников в украинских думах: «Кайданы-зализо ногы поврывало, / Билэ тило козацькэ молодэцькэ коло жовтой кости пошмугляло» или «Кайданы рукы-ногы позьидалы, / Сырая сырыця до жовтой кости / Тило козацькэе пройидала» (ноги и руки проедены до костей железными кандалами или сыромятным ремнем).

Галерный пристав и его помощники ударами ременных кнутов по рукам и плечам рабов «управляли» их работой. Бич же служил «единственным средством против болезни», а падавших от изнурения выбрасывали за борт.

После осмотра в 1640 г. у Стамбула кораблей турецкой эскадры, направлявшейся против донских казаков под Азов, польский посол В. Мясковский написал: «…сердце наше очень щемило, когда мы видели братью нашу, подданных е[го] к[оролевской] м[илости], столь многих, на галерах и лодках прикованных к веслам и тяжко и нагишом работающих».

Позже московскому паломнику И. Лукьянову, выходившему на галерах из османской столицы «на Белое море и на Черное», удастся побеседовать с некоторыми соотечественниками-рабами, и его охватит ужас от их рассказов: «…как есть во аде сидят… Иной скажет: я де на катарге сорок лет, иной тридцать, иной двадцать… Уже на свете такой нужды нельзя больше быть!» А другой паломник, тоже поглядев на гребцов «наших русских и из других земель», запишет: «О, коль на тех каторгах многу нужду претерпевают, ее же описати не вем…» [475]475
  Подробнее о положении рабов на галерах см.: 594; 625; 324, с.257—263; 68, с. 221—222; 587, с. 20—29; 571, с. 57—58; 611; 629 и др.; вообще о положении рабов в Османской империи: 551, с. 147—149, 157; 571, с. 48—61. О рисунке XVI в., изображающем украинского раба-галерника, см.: 505.


[Закрыть]

Нет ничего удивительного в том, что пребывание на турецкой галере, по выражению публикатора документов об одном из возмущений галерных рабов, доводило их «до крайнего предела возможных человеческих страданий, из которых не предвиделось никакого выхода до смерти», и стало «в представлении южнорусского народа… синонимом беспредельной скорби и безнадежного бедствия, хуже которого ничего не могло создать даже пылкое воображение». Более того, нечеловеческие условия существования галерников, жесточайшие наказания, страшное переутомление при гребле, отвратительная еда, жара и холод, худая одежда, паразиты – все это привело к тому, что само название османской галеры «каторга» (по-турецки «кадырга», от греческого «катергон»), употреблявшееся у казаков, вошло в восточнославянские языки уже в другом значении, не имеющем никакого отношения к флоту, – в качестве синонима отбывания наказания в особо суровых условиях.

«Свободны они или подневольны, – писал о казаках М. Бодье, – они не перестают… беспокоить турок». Действительно, казаки и другие галерные рабы, даже крепко скованные, непрестанно находились под подозрением. Опасаясь отчаянных невольничьих бунтов, командование имперского флота и капитаны галер предпринимали особые меры безопасности.

Гребцы круглосуточно находились под неусыпной охраной, распорядок которой определял морской устав. Капитаны, говорилось в нем, «должны смотрит, чтоб сторожа всегда была во дни и в ночи крепка, и ружья бы сторожа из рук не выпускали и стояли б с великим опасением, а в нужное время ставит сторожу вдвое и втрое или как належит по их рассмотрению». Ночью особо требовалось смотреть, «чтоб сторожа была добрая на корме». Капитаны обязывались иметь песочные часы прежде всего для того, «чтоб по них познават, когда переменять сторожу». «…И где порох стоит, чтоб там отнюд не ходил нихто». «Когда увидится флота неприятельская, тогда должно невольников-християн крепчее приковат…»

На галерах внимательно следили за состоянием кандалов и цепей у рабов, сурово наказывали их за отклонение от допустимого маршрута передвижения, в особенности за появление у мест содержания оружия и, разумеется, за невыполнение или медленное выполнение распоряжений, попытку оказать сопротивление и тем более попытку побега – били по пяткам, отрезали уши и носы и просто убивали. На случай общего возмущения устанавливались упоминавшиеся «органы», стрелявшие вдоль корабля.

Казаки-галерники, как и прочие рабы, но с еще большей страстью мечтали о свободе и, согласно украинской думе, «Господа милосердого прохалы та благалы (умоляли. – В.К.)…: IВызволь, Господы, всих бидных нэвольныкив / 3 тяжкой нэволи турэцькой, / 3 каторгы бусурманськой…», – и просили, чтобы буря сорвала эти галеры с якорей. В донской песне казак-невольник «Богу молится, низко кланяется: / „Создай нам, Боже, буйного ветра, / Вынеси наш корабличек из синя моря!“». В некоторых вариантах известной донской песни казаки-пленники мечтают об освобождении, находясь на османских кораблях в водах Эгейского моря («Как по морю-морюшку, / Морю Эгейскому / Плыли-восплывали / Три корабличка… / Все турецкие») [476]476
  Донские песни с мечтой казаков-невольников об освобождении с галер см.: 150, с. 128; 96, с. 480-481, 484.


[Закрыть].

На Черном море, пишет П.А. Кулиш, «могли ежеминутно показаться козацкие чайки», что и являлось «самой поэтической надеждой на освобождение», но на Средиземном море казачьих судов не было. Оставалось надеяться на неудачное сражение кораблей Турции с ее тамошними неприятелями и на их победу.

Немецкий ландскнехт на московской службе Конрад Буссов сообщал, что руководитель восстания 1606—1607 гг. казак И. Болотников в Диком Поле «был захвачен… татарами… и продан в Турцию, где он был прикован на галерах и несколько лет был принужден выполнять тяжелую и грубую работу, пока, наконец, его не освободили немецкие корабли, одолевшие турок на море, и не отвезли в Венецию, откуда он направился через Германию в Польшу (и затем в Россию. – В.К.)…»

В 1617 г. вице-король Королевства Обеих Сицилии герцог д'Оссуна передал представителю Речи Посполитой Т. Замойскому рабов-галерников, освобожденных неаполитанской флотилией у берегов Греции. Упоминавшийся выше казак И. Бакулин, состоявший гребцом на галере Исуп-паши, в 1681 г., во время похода турецкого флота на Флоренцию, в Тирренском или Лигурийском море был отбит флорентийцами в числе 250 других полонянников. «Грандука князь Флоренской» (великий герцог Тосканский) отпустил казака в «Цесарскую землю» (Австрию), откуда он через Польшу добрался до Москвы.

На освобождение можно было надеяться, попав в руки венецианцев, испанцев или ускоков – южнославянских корсаров Адриатики, которые, однако, потерпели разгром в 1616 г. [477]477
  Ускоки имели некоторые общие черты с казаками. О близости этих сообществ друг к другу писали М. Вельский, венецианский дипломат Пьетро Дуодо и другие современники. Об ускоках см.: 292.


[Закрыть], но обычно отбитые рабы становились собственностью «освободителей». Мальтийцы, воевавшие с турками, таких рабов превращали в собственных невольников. Во второй половине XVII в. бывшие турецкие рабы, попадая во Францию, в большинстве случаев также не могли рассчитывать на свободу. В правление Людовика XIV на французских галерах находилось большое число русских невольников. Жан-Батист Кольбер, увеличивая морские силы, приобретал множество рабов у Турции. «Неудачные набеги татар на Россию, – замечает в этой связи А.В. Фрейганг, – каждый раз отзывались крайне невыгодно для французского гребного флота». Заметим, что торговля рабами-славянами процветала в Марселе, Генуе, Венеции, Барселоне и иных центрах Средиземноморья. Таким образом, венецианцы и испанцы, предоставляя свободу вырвавшимся из турецких рук невольникам, как бы делали исключение из правил для героев.

Галерника еще могло спасти чудо вроде того, что произошло с костромитянином Василием Полозовым. «А на каторге, – рассказывал он, – был я… девять лет, руки и ноги были скованы… И божиею милостью каторгу разбило, и наши братья, невольники, и бусурманские люди все потонули, и я… [к] которому бревну был прикован, и на том бревне меня… и другова моего брата-товарища, обоих прибило волной к берегу. И оттоле я… пошел в Иерусалим» [478]478
  Обет сходить к Гробу Господню В. Полозов дал еще на галере, к Иерусалиму шел «чрез многая грады турския» в турецком платье, «что[б] негде… не задерживали», и после долгих странствий в конце концов су мел вернуться на родину.


[Закрыть]. Однако надежды на такое счастье было ничтожно мало.

Чудовищной формой так называемого пассивного сопротивления каторжному рабству являлись самоубийства рабов. М. Нечаев писал, что многие невольники «от горести плачут и вопиют: "Лучше бы нам не родиться!"», и что «многие себя в море сами бы пометнути готовы, но того они (турки. – В.К.)стерегут крепко: невольников приковывают». Если же самоубийство на галере все-таки случалось, то жестоко карали товарищей ушедшего из жизни.