Текст книги "Прощание в Дюнкерке"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

XXI

После встречи с Коленчуком стало ясно – Роберта подставили. И именно те силы, что подставили Роберта, умышленно теперь уводят его, Фрица Доста, с верного пути. Почему венгерский немец Ракоши из Ужгорода уклонился дать рекомендательное письмо Коленчуку? Почему напыщенный поп Волошин даже не пожелал познакомиться с приехавшим из Берлина бароном Крюндером? От людей полковника де ля Рокка тоже было немного проку. Они даже не сумели перехватить этот проклятый фургон «Хлеб из Нанта», разбежались, стоило появиться полицейской машине. Даже Коленчука не смогли найти. Даже письмо от неизвестного доброжелателя – и оно куда-то исчезло! Верно, тут замешан абвер. Коленчука абвер завербовал еще в тридцатом году, у оуновцев в Закарпатье полно агентов Канариса в инструкторах, а уж полковник де ля Рокк – что о нем скажешь, совершенно свой человек…

«Гизевиус с Канарисом вроде ладят, – размышлял Дост, прикидывая, как ему теперь выгоднее поступить, – поэтому жаловаться на происки абвера мне пока не стоит. Да и прямых улик нет. Гизевиус еще и спросите меня, почему не справился, как смел упустить Дорна. Так что нечего время терять. В письмишке было сказано, что Роберту устраивают очную ставку с Дворником. Дворника ни в Париже, ни в Лондоне нет, – уточнить эти обстоятельства Фриц поторопился, едва получил письмо, вот и потерял его, видно, в суматохе. – Значит, Роберта повезли в Прагу. Так это или нет, прояснить невозможно. Коленчук, видимо, тоже уехал из Парижа. И конечно, тоже в Прагу. Вот и мне нужно в Прагу. Но прежде следует заехать в Червоный Градек, да поскорее – уж там, в штабе Генлейна, я – свой человек. Генлейн и Краух мне помогут обязательно. Дадут людей, и как только Дорн появится у Дворника…»

В Червоном Градеке, родовом замке князей Гогенлоэ, Дост узнал, что принц Макс-Эгон с принцессой Марией отбыли в Люксембург. Тем лучше… Значит, Конрад Генлейн здесь сейчас полный хозяин. Он и держаться стал соответственно. Еще недавно это был мечущийся между Лондоном и Берлином подобострастный приживал, раболепно заглядывающий в глаза последнему инструктору из рейха. Сейчас Генлейн принимал Доста, подчеркивая свою значимость каждым словом и движением. Отрывистая речь сменилась вдруг вальяжной манерой тянуть слова, покровительственно интонировать, поглядывая на собеседника хладнокровно и барственно.

Все правильно, впрочем. Пара дней – и Генлейн – премьер. Неважно, что премьер государства-карлика, государства-марионетки. Все равно – «ваше превосходительство».

На Доста опять накатила злоба. Какой-то судетский немец, удачно вписавшийся в ситуацию, станет значимой фигурой. А он, Фриц Дост, столько отдавший движению, никак не получит следующий чин! Что уж говорить о бедняге Роберте! А все вот эти, эта грязь, всплывшая на гребне их борьбы, топит и его самого, и Роберта, чтобы занять их законные места!

– Дело в том, дорогой барон, что обстоятельства вынуждают повременить. Три-четыре дня… Не волнуйтесь, я дам вам людей, мы поможем герру Дорну. Клянусь вам честью. Все кончится хорошо. Нужно только подождать.

– О чем мы говорим! – опять всколыхнулись подозрения Доста, что все тут повязаны одной веревочкой, все крутят-вертят, выслуживаясь перед абвером в его темных делишках, вот и этот норовит подставить ножку. – Вы отказываете мне в помощи, в то время как операция по спасению Дорна поручена мне штабом связи? – жестко в лоб спросил Дост.

– Ну что вы… Я лишь призываю вас подождать. Пока не поставлены точки над i, мы рискуем. Вы ведь хотите ехать не в Карлови Вари – в Прагу! Там я пока не хозяин… Пока…

– За эти три-четыре дня… – Дост хрустнул пальцами, сжал кулаки. – Я не могу ждать. Мне нужны надежные документы, чтобы чехи меня впустили в Прагу, надежные люди, способные выдержать схватку с полицией, и Тюммель.

– Документы будут, – кивнул Генлейн, – но Тюммель… Извините, вашим резидентом я не руковожу. А зачем он вам нужен?

– Мне необходимо встретиться в Праге с профессором Карлова университета Дворником, более того, установить за этим человеком постоянное наблюдение.

– Зачем он вам? – непонимающе скривил губы Генлейн. – Я встречался с ним в Лондоне. Он вне хода событий… И кстати, разве вы не знаете, что из Берлина сегодня должен приехать лейтенант абвера, который давно ведет профессора? Я понял из шифрограммы, вас предупреждали. Он вполне заменит Тюммеля в ваших заботах.

Дост чертыхнулся. Опять абвер перебегает дорогу! И пошел спать в покои дедушки принца Мапля.

XXII

Невысокий коренастый человек в коричневом реглане прохаживался вокруг центральной клумбы скверика, что примыкает к Парижской улице. Вьющиеся темные волосы трепал ветер, и человек то и дело приглаживал шевелюру. Изредка он бросал взгляд на здание синагоги, что возвышалось напротив, и думал, не зря многие проживающие в Праге евреи спешат под любым предлогом покинуть страну – еще один симптом, что президент Бенеш не выдерживает нажима западных стран. Евреи обычно хорошо осведомлены – лобби работает не хуже отделов Генерального штаба. Рядом упал каштан, человек поднял его, повертел в пальцах, не спеша почистил и сунул в карман. Снова начал шагать вокруг клумбы, покрытой пестрым ковром турецких георгинов. Невольно подумал, что в сквере почти не видно молодежи – мобилизация. С сочувствием посмотрел на молодых женщин с колясками – лица встревоженные.

Все ждут войну. В народе упорно говорят, что война начнется в назначенные Гитлером дни – скорее всего, 29-го числа. Человек в коричневом реглане подумал, что объявленная мобилизация, конечно, успокоила людей. И слава богу. Неизвестно, во что бы вылилось людское возмущение пять дней назад, 22 сентября, когда у стен Града стояла толпа возмущенных людей, скандируя: «Позор!», «Измена!» Массивные чугунные ворота Градчан тряслись тогда под напором толпы, как деревенский частокол. Полиция ничего не могла сделать. Мобилизация стала тем открытым клапаном, сквозь который выпускают пар из перегретого котла. Но мобилизация и поставила мир на грань новой войны.

Что сегодня скажет Ворал? Ворал – не настоящее имя человека, которого ждал брюнет в коричневом реглане. Он это знал, но был вынужден во всем остальном верить ему, потому что сведения, которые Ворал продавал по твердой таксе в 10 тысяч крон, всегда оказывались точными и своевременными, даже тогда, когда сильно смахивали на шоковую дезинформацию.

Почему Ворал запаздывает? Уж не связана ли его задержка с чрезвычайным положением? Вдруг ему не удалось проехать в Прагу или вообще – вдруг он арестован? Впрочем, нет – уж об этом брюнет знал бы одним из первых.

За столиком открытого кафе в глубине сквера, у стены старинного дома в стиле ампир, сидели три старушки и обреченно двигали спицами. Брюнет занял столик неподалеку от них.

– Кофе по-венски, – сказал официанту.

Тот смущенно улыбнулся:

– Мы больше не готовим кофе по-венски и изъяли из меню сосиски по-гамбургски. Кофе по-варшавски теперь называется просто кофе с молоком. Что пан прикажет?

– Кофе с молоком и кремовое пирожное, пожалуйста.

Выпил кофе, съел пирожное, расплатился, а Ворал все не шел. И человек в коричневом реглане снова принялся описывать круги вокруг цветочной клумбы. Только через пятьдесят минут от назначенного времени, когда он уже собрался уходить, появился Ворал. Ни тени озабоченности в лице, улыбается. «Хороший кадр сделает Густав, – подумал человек в реглане, – Ворал как раз стоит лицом к синагоге».

– День добрый, пан Ворал, – первым шагнул навстречу.

– День добрый, пан Франтишек, – ответил Ворал, высокий широкоплечий блондин с таким бесцветным лицом, что всякий раз, встречаясь с ним, брюнет испытывал желание взять краски и исправить просчет природы.

– Вы слышали, совсем плох Карел Чапек, жаль…

– Я мало интересуюсь литературой, но действительно жаль. Присядем?

– Пройдемся.

Они пошли рядом, без видимого интереса поддерживая какой-то необязательный разговор, – так, во всяком случае, могло показаться со стороны. Брюнет в реглане свернул в аллею, хорошо просматриваемую из окон синагоги, но его спутник не обратил на это никакого внимания.

Мужчины обменивались редкими репликами, за которыми следовали длинные паузы. Пожалуй, так при случайной встрече могут разговаривать некогда знакомые, но давно не встречавшиеся люди: сказать можно много, но время притупило взаимный интерес.

– Я вынужден огорчить вас, пан Франтишек. Осень в этом году странная. То заморозки, то вдруг запахнет весной. Вчера, вы не обратили внимания, дохнуло майским теплом – ближе к вечеру? Сегодня опять дует с северо-запада?

– С запада, хотите вы сказать?

– Переменный ветер. Пан Гендерсон считает, – Ворал имел в виду британского посла в Берлине, – что будет целесообразно в итоге отвергнуть британские предложения о гарантиях Чехословакии в новых границах. Процесс их пересмотра едва начат. Не секрет, фюрер предусматривает ликвидацию остальной части страны в любое удобное для рейха время. Я еще не знаю, когда это произойдет, но произойдет, смею уверить. Германия, вот увидите, продолжит экспансию. Так, предполагается… Обойдемте эту аллею, не слишком удобно идти по гравию… Так, предполагается, что получившая самостоятельность Словакия…

– Вы не оговорились?

– Нет, что вы, я всегда точен. Получившая самостоятельность Словакия, – повторил Ворал, – предпримет ряд военных акций, угрожающих Польше, что исключит ее ответные действия в случае военных осложнений на Западе. А в результате присоединения к рейху Мемеля можно заполучить и Литву, таким образом, твердо стать в Прибалтике.

– Под вывеской помощи Беку?

– Совершенно верно, – кивнул бесцветный блондин. – По мнению Вильгельмштрассе, таким путем будет стабилизирована обстановка на Востоке, что и создаст прочный тыл для столкновения на Западе.

«Это следует немедленно передать союзникам, они сразу изменят свое поведение по отношению к нам», – отметил пан Франтишек, полковник Франтишек Моравец, начальник второго отдела Генерального штаба Чехословакии, то есть начальник военной разведки.

Пожалуй, своим нынешним положением он был целиком обязан пану Воралу, хотя и платил ему всякий раз по 10 тысяч крон за информацию о планах Гитлера относительно судето-немецкого движения, о нацистском влиянии на Генлейна, о многих намерениях фюрера и сроках их осуществления. Пять лет назад, в 1933 году, регистратура Генерального штаба передала во второй отдел письмо, в котором некто, назвавшийся паном Воралом, предлагал весьма важные сведения из области античешской деятельности немецких разведывательных служб, назначал свидание и сумму вознаграждения с оговоркой, что в случае отказа он найдет других людей, готовых платить. Поначалу руководство второго отдела (Моравец в то время был совсем молодым офицером, направленным в разведку прямо из военной академии) отнеслось к письму пана Ворала несерьезно: автор письма явно какой-то авантюрист, желающий сорвать куш. Но Моравец настоял и вызвался сам встретиться с Воралом. Он действовал, скорее, по наитию, горя жаждой настоящего дела, – шпионские страсти никогда не были ему чужды. Пошел на встречу совершенно один. Так оговаривалось в письме, но так не поступил бы ни один опытный разведчик.

Экспертиза заключила, что документ, полученный Моравцем от пана Ворала, подлинный. Перепроверка показала, что источник данных Ворала – либо абвер, либо иностранный отдел СД.

Вербовка пана Ворала стала первым настоящим успехом молодого офицера чешской разведки, а сведения, которые он получал от него (не всегда они касались только античешских действий рейха, порой Моравец направлял их коллегам в Великобританию и Францию, те бывали крайне признательны), стали ступеньками карьеры – от руководителя отделения до начальника всего второго отдела Генштаба. Но за все эти годы полковнику Моравцу так и не удалось узнать ни настоящего имени Ворала – кроме денег для продолжения сотрудничества тот требовал строгого соблюдения своего инкогнито, – ни его поста в структуре разведывательных служб рейха. Собственно, для дела это было несущественно, но Франтишек Моравец хотел знать, кто этот человек, так легко и, в общем, дешево продающий нацистские секреты. Он антигитлеровец? Кто он? Сегодня впервые за пять лет Ворал согласился встретиться днем, и Моравец тут же решил этим воспользоваться – посадил у узких окон синагоги двух фотографов. Он молил бога, чтобы затея удалась, снимки оказались четкими. Тогда можно будет сравнить их с фотографиями картотеки и приоткрыть тайну пана Ворала.

Полковник Моравец был готов ко всему – и что его собеседник – адъютант какого-то большого чина СД, и что он может оказаться личным шифровальщиком Канариса, и что он – один из инструкторов Генлейна. но представить себе и сразу поверить, что пан Ворал не кто иной, как Пауль Тюммель, резидент немецкой военной разведки в Чехословакии, – этого полковник Моравец представить себе не мог. Он еще долго будет удивляться этой шокирующей истине. И окончательно поверит в нее лишь после того, как Тюммель будет разоблачен гестапо и казнен. А пока…

– Мой дорогой друг, простите, если задержал. – проговорил Моравец несколько громче обычного, потому что в тот момент, когда он протягивал Воралу конверт с деньгами, из-за поворота аллеи показалась инвалидная коляска с безногим стариком, которую катила немолодая женщина. Имитация инвалидности – это Моравец хорошо знал – отличное конспиративное прикрытие. Ворал тоже проводил глазами инвалида, и только когда коляска скрылась за платанами, ответил:

– Благодарю, но сегодня я не возьму от вас премию. Дело в том, что мне нужна ваша помощь. Вам, пан Франтишек, конечно, знакомо имя профессора Дворника. Не пугайтесь, – спешно добавил он, – мне тоже известно, что это человек близкий к президенту Бенешу. В данном случае меня не интересуют ни секреты президента, ни тайны профессора. Видите ли, не скрою, мы подсылали к Дворнику своего человека.

– Я знаю, – Ворал заметил, Моравец занервничал.

– Поздравляю вас, пан Франтишек. Пан профессор достоин знамени святого Вацлава. Наш работник ничего не смог сделать.

– Так что же вы хотите от меня? – Моравец невольно остановился, они оказались лицом друг к другу.

– Сущий пустяк, но для меня крайне важный. Нам теперь приходится перепроверять, достаточно л и добросовестен в работе с Дворником был наш работник. Не скрою, задание поручено мне. Предстоит очная ставка, обставленная как личная встреча. Чтобы не только профессор, но и наш человек не заподозрил проверки. Поэтому лучше всего провести очную ставку на квартире Дворника. Короче говоря, мне нужно, чтобы диалог профессора и его лондонского знакомца был хорошо слышен моим людям, записан на пленку и, разумеется, чтобы у моих людей было место в том же доме, где они будут слушать и записывать. Ваш конверт с премией я заберу в следующий раз. Таким образом, до встречи. Как всегда, вечером. Сегодня я выигрывал время, дело с Дворником меня торопит. Кстати, ваш инвалид… – Ворал поморщился.

– Инвалид? – искренне удивился Моравец. – А я думал, это ваш инвалид, – и они понимающе улыбнулись друг другу.

Пауль Тюммель уходил из сквера на Парижской улице вполне довольным. Скоро эти рискованные встречи с Моравцем прекратятся – страна обречена. Это он знал с 1933 года и только поэтому предложил свои услуги чешской разведке – почему бы не заработать на агонии? А очная ставка Дорна с Дворником продемонстрирует берлинскому руководству, что резидент владеет обстановкой даже в жестких условиях чрезвычайного положения. Однако Тюммель никак не мог предположить, что и после оккупации Чехословакии ему придется работать на Моравеца, на эмигрантское чешское правительство, на чешское Сопротивление – уже из опасения быть разоблаченным. Сам он при расследовании в гестапо дал показания, что его связи с чешским Генштабом и чешским Сопротивлением объяснялись задачами контрразведывательных операций…

Вечером того же дня в доме, где жил профессор Дворник, внезапно отключилась электроэнергия. Осмотр проводки начали с квартиры пана Феликса. Ремонт сделали быстро, только старому профессору все время казалось, что рабочие, как нарочно, стучат, вскрывая обшивку стен, прямо над его головой.

XXIII

Правительство Соединенных Штатов Америки предложило своим гражданам, проживающим или временно находящимся в Европе, немедленно вернуться на родину в связи с приближением военной опасности. Отели и музеи Рима, Парижа, Лондона, Будапешта, Праги заметно опустели.

Король Великобритании Георг VI подписал указ о мобилизации. Гайд-парк перекапывался – щели и траншеи перерезали аллеи, вырытый песок загружали в мешки, вывозили на лондонские улицы и укладывали под табличками-памятками о первых противопожарных мерах.

28 сентября в десять утра Карл Фридрих Герделер, генерал СС, юрист и финансист, совладелец концерна «Роберт Бош», лидер оппозиции Гитлеру, понял, что до истечения ультиматума Бенешу остались считанные часы – и начнется новая кровавая драма. Конечно, Карл Герделер был не против присоединить к своему концерну несколько новых предприятий, пока находящихся на территории Чехословакии. Конечно, он не был антифашистом и тем более пацифистом, но он крепко знал одно: Германия пока слаба для гитлеровских авантюр.

Вчера Герделер встречался с Браухичем, и Браухич сказал ему со всей ответственностью военного специалиста, что, если сложить 40 советских развернутых дивизий, минимум 40 французских, 10 английских и 30 чехословацких, не пройдет и трех дней, как 40 дивизий вермахта будут разгромлены наголову. И пресловутая Лига наций сможет куражиться над разбитой Германией как над агрессором. Еще какой-нибудь фарс с международным судом устроят – Литвинов человек напористый, а в Женеве к тому же кое-кто стал ему поддакивать.

– И потом, – заметил генерал, – сотни тысяч наших ветеранов, уже однажды оскорбленных в своей благородной вере в «непобедимую Германию», вторично не простят… Вспомните, дорогой Карл, восемнадцатый год – впрочем, вы были молоды, а я запомнил эти революционные транспаранты очень хорошо. Гамбург был полностью красным. В Берлине тоже требовали передачи власти Советам депутатов, совсем как год назад в Петрограде. А Киль, а Мюнхен… Еще немного – и у нас были бы Советы, а в армии они уже возникали и действовали… Добавлю, что наши ветераны хорошо помнят те тысячи проблем, которые, казалось бы, должна была разрешить война, начатая Вильгельмом, и испытали на собственной шкуре, что эта война лишь усугубила и обострила эти проблемы. Гитлер частично ликвидировал ту же безработицу и инфляцию, но, начни он воевать, он не даст закрепиться собственным же победам – все начнется сначала. Я боюсь этого, Карл.

Они пришли к выводу, что пора выступать. На одиннадцать было назначено экстренное совещание всей верхушки заговора. Ожидался Канарис – об этом неожиданно сообщил Гизевиус. Гизевиус уверял Герделера, что в Лондоне к устранению Гитлера почти готовы, во всяком случае герцог Гамильтон ведет активную подготовительную работу. Посол США Джозеф Кеннеди высказался пока неопределенно, но, скорее всего, Белый дом особенно не станет возражать против такой кандидатуры на внезапно открывшуюся вакансию канцлера Германии, как Рудольф Гесс.

«В конце концов, – думал Герделер, – Гесс слишком много знает, чтобы так просто от него отделаться. С другой стороны, слишком многие в Германии, в партии верят, что Гесс не покладая рук работает для страны. Но Гесс работает на масонов, и сам он масон, может быть лишь более низкого посвящения, чем герцог Гамильтон. Не зря же они в каких-то эдаких «отношениях»… Но… Нужно думать и о том, что лидерство Гесса снимет сомнения в существовании НСДАП как политической силы. Я бы не сказал, что уничтожение национал-социализма необходимо Германии».

Ольбрихт, Браухич, Бек, Гизевиус, Витцлебен, Небе и Остер прибыли вовремя. Решили начать без Канариса. Он успеет поставить свою подпись и внести коррективы в списки нового кабинета – едва ли он сам будет добиваться министерского портфеля.

– Зачем тянуть? – ворчал Браухич. – У нас есть толковый исполнитель?

– Я против покушений, и господин Герделер вполне со мной согласен, Гитлер должен быть только арестован, а потом судим военным трибуналом и казнен – расстрелян. Приказ на столе. Я уже поставил свою подпись, – жестко проговорил Витцлебен.

Браухич вытянул шею, чтобы с места лучше рассмотреть стандартный лист канцелярской бумаги, сказал:

– Мы, конечно, подумали о многом. Но реакция народа… Еще вчера – «обожаемый фюрер». Ну право же, так нельзя. Еще на памяти официальные разговоры о мерзавце Брюннинге, о негодяе Штреземане и так далее – вплоть до пересудов о старческом слабоумии Гинденбурга. Арест, гм, расстрел, если угодно, – я бы рассматривал все это как внутренний момент. Народ может подумать, что им правят сплошные мерзавцы! Надо решить по-тихому. У Гитлера случился приступ грудной жабы… А в качестве главы переходного режима вполне уместен был бы Геринг. Он официальный преемник. Геринга народ знает, он производит по-человечески приятное впечатление, он активен – люди не станут задавать лишних вопросов…

– Почему мы должны оглядываться на пропагандистские выверты болвана Геббельса? – вскричал генерал Ольбрихт. – Почему мы должны поддерживать его политику попрания прежних правительств? Это низость!

– Возможно, я притерпелся к ней… – вздохнул Браухич.

– Геринг и Гиммлер должны быть устранены одновременно с Гитлером, – сказал Витцлебен. – Здесь нет иного варианта, иначе мы получим «гитлера» номер два.

– Недавно я слышал разговор, – вдруг сказал долго молчавший Небе, – якобы фамилия Гитлер – еврейская. Будто все дело в том, что отец фюрера Алоис Шикльгрубер первым браком был женат на дочери некоего бухарестского кельнера Гитлера, который собирался оставить зятю наследство, но с условием, что тот возьмет его фамилию. А потом умерла не то дочь кельнера, не то сам кельнер, а может быть, оба, только матерью фюрера стала другая фрау. Еврейская же фамилия осталась.

– Неужели ваше ведомство так плохо работает, – усмехнулся Герделер, – что позволяет ходить подобным разговорам?

– Этот разговор я слышал в Брюсселе, – отпарировал гестаповец Небе и перевел взгляд на Витцлебена. Небе знал, что генерал считает необходимым упразднить тайную полицию и ее функции передать военным юристам.

– Гизевиус, – сказал Герделер, – в таком случае заготовьте приказ об аресте Геринга и Гиммлера.

– Я внесу в этот список и Гейдриха. Все трое – очень опасные и жестокие люди, особенно Гейдрих, который страшен импульсивностью и темпераментом садиста. Ни один переворот не проходит в одну минуту. Но важно, чтобы эти трое были обезврежены одновременно с Гитлером.

– Вы, Гизевиус, возглавите новое министерство внутренних дел, вам и карты в руки, вам искоренять наших противников, и чем быстрее, тем лучше, так что… Руководите арестом Гейдриха и Гиммлера, как считаете нужным.

– Какова судьба моего непосредственного руководителя? – Гизевиус задал вопрос с затаенным страхом. Неужели им не нужен Гесс?

– Думаю, это определит поведение самого Гесса во время событий, – уклончиво заметил Бек. – Насколько мне известно, «старина Руди» не во всем согласен с «обожаемым». Этот момент, безусловно, пойдет нам на пользу, когда придется избавляться от ошибок прежнего руководства и восстанавливать, скажем так, добрососедские отношения с Францией и Великобританией, преследуя нашу главную цель – приобретение восточных территорий путем захвата их у русских.

– Нам прежде всего нужно подготовить армию – вот чем должны заниматься специалисты Генштаба. – оборвал Бека Витцлебен. – Тогда и поговорим о расширении территории.

– Пост канцлера я предлагаю вам, граф, как старшему среди нас, – торжественно проговорил Герделер.

Витцлебен улыбнулся:

– Или как наиболее последовательному? Я предпочел бы роль военного руководителя, это больше соответствует моим наклонностям и умению. Что касается главы правительства, я полагаю, генерал Бек наиболее достоин. И если этот вопрос решен, позвольте перейти к изложению наиболее серьезных аспектов нашего предприятия. Тактические задачи определяются захватом здания рейхсканцелярии и министерства пропаганды. Устранение Гитлера должно служить началом определенной демократизации страны.

– Не слишком ли далеко заходят ваши планы? – язвительно спросил фон Витцлебена Бек. – Я бы осторожнее поступал с политическим режимом, который внес в нашу жизнь немало полезного.

– Этот политический режим убивает многовековую германскую культуру! – запальчиво начал Гизевиус, но тут же осекся под взглядом Герделера. Действительно, понял, не время говорить о запрещенных Гейне или Мендельсоне, понял, не сейчас поднимать тему об эмигрантах Фейхтвангере и Манне.

– Я начинаю выступление в тринадцать часов, то есть за час до истечения ультиматума Бенешу. Войска ждут моего приказа. Офицеры вполне надежны.

Ручка двери кабинета трижды тихо повернулась – это условный знак, который подавал камердинер, когда к дому подъезжала машина с номером, значащимся в секретном списке хозяина.

Дверь широко распахнулась минуты через четыре. Камердинер остался невидимым, и в кабинет вошел улыбающийся адмирал Канарис. Маленький, щуплый, верткий, он танцующей походкой подошел к столу, пробежал глазами приказ об аресте и казни Гитлера, Геринга, Гиммлера и Гейдриха. Усмехнулся. Прочитывая подписи, зорко оглядывал тех, кто их поставил. Взял в руки самопишущее перо, поднес его к листу бумаги и вдруг перевернул в пальцах, надел золотистый колпачок и сунул в карман кителя.

– Господа! Только что решено немедленно созвать конференцию заинтересованных держав – Германии, Великобритании, Франции и Италии.

– Без Чехословакии и СССР?

– А при чем тут Муссолини?

– Поясняю. Позиция Бенеша и Сталина очевидна. Что же касается дуче, он вызвался стать посредником между Чемберленом, Даладье и фюрером. Таким образом, господа, до войны дело в ближайшее время не дойдет, – Канарис опять широко улыбнулся.

– Это многое меняет, – в замешательстве проговорил Герделер.

– Что меняет? – возбужденно спросил за его спиной Витцлебен. Преждевременная война отступила, но…

– А для вас, дорогой Эрвин, у меня есть новость особого рода, – Канарис присел рядом с Витцлебеном. – Когда завтра главы европейских правительств прибудут в Мюнхен, помимо чешской проблемы будет решаться еще одна. Уже по инициативе Чемберлена. Вильсон передал его предложение о заключении англо-германского соглашения на антисоветской основе.

– Если они действительно достигнут такого соглашения, – медленно проговорил фон Витцлебен, – то, разумеется, сейчас я не смогу начать путч. Он будет преждевременным. Не так ли?

Канарис молча пожал ему руку