Текст книги "Женитьба Кевонгов"

Автор книги: Владимир Санги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава VII

…Степное солнце. Пронзительное. Оно залило степь с ее холмами и оврагами. Даже камни, казалось, расплавились и стали мягче. Такое солнце, наверное, только в Забайкалье. В диких степях Забайкалья.

«По диким степям Забайкалья»…

Чочуна слышал эту песню не раз. Ее любили не только русские мужики, но и якуты. Эту песню пели и портовые рабочие. Песня будила в очерствелых сердцах полузабытые чувства, глаза печально теплели, и тогда мужики жалели друг друга и, похоже, могли отдать все, даже самое последнее, лишь бы каждому из них было хорошо.

 
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах…
 

Вот именно: в горах. Никакая тут не ровная степь. Все, хоть мало-мальски грамотные, знают одно: степи ровные, как стол. Но это где-то… А тут – горы. Надо самому увидеть. А так и не понять это странное сочетание слов: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…»

Золото? Золото… Я ушел из той стороны, где золото. И пришел туда, где золото.

Однако в каких же горах роют золото?..

После долгих блужданий Чочуна появился в Нерчинске. Нерчинск – городок богатых и бедных. Купцов и извозчиков. Золотопромышленников и беспросветной голытьбы.

У железнодорожной станции было предостаточно убогих залатанных вкривь и вкось домиков, похожих на тот, в Якутии, где жил Сапрон. «Наверное, по всей земле дома бедняков одинаковы», – и Чочуна постучался в первый. Ожидание не обмануло: впустили.

Хозяин дома – по лицу, похоже, бурят, но слегка утративший остроскулость, глаза пошире, хотя и с раскосинкой, и бороденка жидкая – лежал на топчане, раскинувшись поверх грязного ватного одеяла. Он долгую минуту рассматривал вошедшего. Потом дернулся, чтобы подняться, но передумал – лишь облокотился.

– Откуда? – спросил хозяин вместо приветствия.

– Якут я, якут. Из дому, – ответил Чочуна.

– «Из дому», – передразнил хозяин. – Из Якутии, что ли?

– Из Якутии, ага, – закивал головой Чочуна.

– Это у вас там стреляют в людей?

Чочуна насторожился. Сказать, что он из той местности, где произошел расстрел, – не известно, что на уме у этого похожего на бурята русского.

– Нет. Стреляли где-то далеко от нас. Я сам слышал от пятого человека, – ответил Чочуна так, чтобы дать понять, что ему безразлично, где и в кого стреляли. А сам подумал: «Быстро бежит слух, меня опередил».

– Ты кто?

– Охотник я, охотник, – отозвался Чочуна.

– А-а-а! – Хозяин свесил с топчана разутые белые ноги. – Молодец, что охотник. – И только теперь перенес взгляд с лица Чочуны на его руки, вернее на завернутое в тряпку ружье. – Молодец, что охотник. А то золото, золото… Все с ума посходили от золота. И у нас тут тоже. Чего уши развесила, не видишь, человек с дороги?! – прикрикнул он на сухую тонконосую женщину.

И лишь за столом – краюха хлеба и кусок какой-то красной рыбы – рассказал немного о себе.

Фамилия его Гурулев. Гуран.

– В жилах гурана – кровь русских, казаков и бурят. Так? – обернулся Гурулев к жене.

– Бог тебя знает, каких ты помесей.

– Думаешь, я не мыл золото? Мыл! По молодости мыл, – громко сказал Гурулев. По тону трудно было определить, рад он тому, что мыл золото, или, наоборот, клянет себя за это.

– Ухватистый, ох и ухватистый был покойный Михаил Дмитриевич. Пятьдесят приисков прибрал к рукам! Свои пароходы имел. По Шилке и Амуру спускался аж до Николаевска и дальше. В Америке побывал!

Гурулев бросил на Чочуну быстрый взгляд:

– Или ты не знаешь, про кого я говорю? Так и скажи. А то я мелю, мелю, а тебе – что барану кукиш.

Чочуна засмеялся. Но Гурулев его не понял:

– Что, не веришь?

– Слова понравились. Хорошо сказал.

– Что сказал? – опять не понял гуран.

– «…а тебе – что барану кукиш».

– Тьфу! – в сердцах плюнул хозяин. – Ему о Бутине, а он – «слова».

Только теперь Чочуна осмыслил сказанное гураном.

– Неужто пятьдесят приисков?

– Говорю тебе: пятьдесят!

– И все один?

– Один! Все мы на него работали. Здесь купцов было много, но он – самый сильный. Ох и ухватистый был Михаил Дмитриевич! Пароходы у него. Заводы. Вино гнал! В новом городе его дворцы стоят – сам царь таких не имеет!

– В каком «новом городе»?

– Отсюда несколько верст. Перенесли на высокое место. Чтобы не затопило. А я в Дарасуне мыл. Но бросил.

– Почему бросил? Вымыл?

– Не то. Сволочи, загадили все. По миру пустили.

– Кто?

– Да завистники все. Те же купцы, помельче которые. А их много всегда, завистников-то. Выбрали время, когда дожди кончились и промывка встала, да и все вместе разом потребовали долги. Как ни богат был Бутин, а расплатиться не смог. Вот и отобрали у него прииски. Многие тогда поуходили, потому что новые хозяева дело развалили. И я ушел. Правда, Михаил Дмитриевич потом вернул свои прииски, наладил дело. Но я ушел. В извозчики. Извозчичье дело повыгодней золота оказалось. Купцам чего подвезти, людей – глядишь, и деньжата завелись.

Чочуна разглядывал хозяина.

Ему, пожалуй, уже много лет: голова седая, сутуловат, зубы поисточились.

– Золото, оно любит фартовых. Все промышленники должны кланяться в ноги тунгусу. Тунгус открыл родовую тайну, указал Бутину золотое место в верховьях Дарасуна. А ведь мог показать другому, не Бутину. Мне не пофартило: по молодости хотел свое золотишко найти, да в наемные пошел. Потом и извозчичье дело зачахло: дорога треклятая появилась, железная. Держал восемь коней. Не кони – звери! Лучшие были в Нерчинске. Теперь один остался, да и тот хворый.

Гурулев рассказывал, а сам все подергивал бородку, видно, воспоминания молодости, когда он искал «свое золотишко», тревожат и по сей день.

– Ты ешь, ешь, – спохватился хозяин, хотя есть уже было нечего. – Как рыба – понравилась?

Хотя Чочуна и крепко проголодался, все же уловил сквозь соль вкус неизвестной ему рыбы: она была жирная, сочная.

– Кета. Полно ее на Амуре. Особенно в Николаевске – баржами возят. Рыба купеческая, – похвалился гуран и велел жене: – Дай человеку поесть вдосталь. Земля-то наша богатая. Только фарт надо иметь в жизни, своего тунгуса. Да и ухватистость. Как Михаил Дмитриевич. Ох и богат был. И на редкость человек-то хороший, со светлой головой и сердцем добрый. В неурожаи народ кормил, школ и домов для сирот понастроил. Такому и своего фарта не жалко. Потому как, приди ко мне фарт, миллионы золота – что бы я с ним делал? Как распорядился? Знает бог, кому давать фарт. А ты молодец. Молодец, что охотник. Изюбря подвалить или сохатого. Тоже надо иметь фарт. Сейчас и за золото сохатинки не поешь. Извели. А мы с тобой проскочим, на моей коняшке проскочим. Я знаю, где еще водится сохатинка.

Чочуна понимал: «ни за какой «сохатинкой» гуран не «проскочит» – так, дразнит себя. В молодости гонялся за фартом – не догнал, пошел внаймы. Завел лошадей – железная дорога отобрала заработок. А теперь ему бог охотничка подослал – сохатинки захотелось. И, конечно, раз у человека ружье – к нему сохатый сам прибежит. Тунгуса, видите ли, на него не сыскалось…

«А ты бы нашел свой фарт?» – вдруг жестко спросил себя Чочуна. Даже перехватило дыхание. И сердце дернулось, будто тесно ему в груди. «Нашел бы! Нашел!» – закричало все в Чочуне…

Глава VIII

Рассказ старого гурана о необыкновенном человеке – Бутине – казался выдумкой. Якут никак не мог поверить, что один человек может владеть пятьюдесятью приисками, пароходами, заводами! Конечно, если человек добрый, он сделает людям доброе. Это еще как-то воспринималось якутом. Но чтобы иметь столько денег, чтобы строить школы за здорово живешь! Откуда такие деньги берутся? Золото! Из земли. Значит, здешняя земля настолько богата? Конечно, сотни и сотни людей, подобных Гурулеву, гнут спины на бутиных. Но почему Гурулев не стал Бутиным? Своего тунгуса не дождался… Хе-хе!

Да, рассказу старого гурана о неслыханно богатом человеке Бутине трудно поверить. Но Чочуна был прямо-таки потрясен, когда своими глазами увидел: гуран говорил правду.

На другой день Чочуна оказался в новом городе. Сперва он увидел дом, собранный из толстых сосновых бревен. Внимательно осматривая этот необычно большой дом, Чочуна обнаружил, что он рублен. Топором, без пилы. И удивился: сколько усилий было затрачено на один этот дом! А в обширном дворе ряд к ряду стояли большие амбары, тоже рубленные из соснового долготья. В Нельме дом самого зажиточного якута куда меньше, чем любой из этих амбаров. Значит, очень богат хозяин рубленого дома, коль для хранения его добра потребовалась целая деревня огромных амбаров!

А дальше, за просторной площадью, глазам Чочуны предстали сказочные белые дома. Казалось, сооружены из морской пены – настолько воздушны и легки.

Чочуна и понятия не имел об архитектуре, и, если бы кто-нибудь сейчас сказал, что перед ним образец мавританского стиля, это абсолютно ни о чем не сказало бы. «Какая надобность тратить столько сил лишь на то, чтобы сделать дом невероятно красивым? Ведь от дома и требуется, чтобы был он теплым, укрывал от дождя и ветра, сохранял от морозов…»

Уже догадываясь, кому принадлежит дом, Чочуна все же спросил у прохожего:

– Бутина дом?

Получив утвердительный ответ, Чочуна подумал еще: «Зачем одному такой большой дом?»

Чочуна, недоумевая и восхищаясь, еще долго крутился вокруг бутинского дома. И отошел лишь тогда, когда почувствовал, как под ложечкой тягуче засосало. Чочуна обошел площадь, вышел к белокаменному гостиному ряду. Но и тут, прежде чем оглядеть торговцев, некоторое время стоял перед домами, теперь уже деревянными, любуясь сложной и тонкой резьбой. «Однако, на украшения затратили трудов и времени больше, чем на сам дом», – подумал Чочуна.

Под ложечкой безжалостно сосало. А у Чочуны в кармане не было ни гроша. В гостином же ряду бойко торговали мясом. Голод и вид парного мяса придали ему решительности.

Нашел на вид здорового, похожего на быка, мужика, который часто и тяжело отдувался. «Наверно, сердце», – подумал Чочуна. Подошел кстати: мужик стаскивал с телеги большие, в треть туши, куски мяса, кряхтел, возясь с тяжелой ношей.

– Дай подсоблю, – предложил Чочуна и, не дожидаясь ответа, широко ухватился за самую большую часть. Тяжеленный огузок крупного быка въехал за прилавок. Вслед за ним и другие части быка уместились на деревянных плахах.

Чочуна взялся за топор с широченным плоским лезвием. И не успел торговец еще и подумать, как распорядиться – Чочуна бросил на прилавок несколько аккуратно отрубленных кусков.

– Ты торгуй, торгуй, – сказал Чочуна, так и не дав хозяину опомниться.

Очередь, действительно, собралась. Мясник еще раз оценивающе посмотрел на работу откуда-то взявшегося помощника, удовлетворенно хмыкнул и стал за весы.

Торговля шла бойко – на парное мясо был большой спрос. Очередь все росла и росла. Через каких-то полтора часа была распродана вся задняя часть. Мясник клал деньги в карман, а когда карман наполнялся, сгребал их крупной ладонью, совал в мешок, который лежал у ног.

Вот распродана и передняя часть. Чочуна накидал на прилавок горку нарубленного мяса, выпрямил натруженную спину, бросил рядом с горкой кусок грудины и сказал:

– Это мне за работу. Я отойду на минуту, покурю.

– Иди, иди, друг, – добродушно сказал мясник, кивая головой в знак согласия.

Чочуна постоял секунду-другую за спиной мясника, вытирая руки о мешковину…

Мясник видел, как тает горка нарубленного мяса, ощущал, как набухает правый боковой карман и, раза два пройдя глазами по небольшому куску грудины, удовлетворенно думал: «Я ждал, что попросит куда больше. А он – всего лишь кусок».

Карман оттопырился, и мясник схватил кучу денег, нагнулся и, не глядя под ноги, привычно пошарил свободной рукой. Рука прошла по доскам пола, коснулась носка сапога, дальше опять ощутила голый пол. Глянул вниз – мешка не было. Обернулся вокруг – мешка с деньгами не было. От неожиданности разжал руку, деньги посыпались на пол. Тяжело дыша, пробежал мимо других торговцев. Над рядами пронесся панический крик: «А-а-а! А-а-а! Огра-били!»

Глава IX

Никогда Чочуна не имел столько денег. Он приоделся в городское и выглядел щеголем. Уже не первый вечер Чочуна проводил в прокуренном грязном кабаке, где вдоволь было водки, китайского листового табака, жареного мяса, малосоленого омуля и крепкосоленого мата. Мат и табак – они поначалу заставляли юношу из якутской тайги воротить нос. Но вскоре Чочуна перестал отворачиваться, хотя и не пристрастился ни к куреву, ни к мату. Водку пил с заметным удовольствием. И заедал мясом. А мясо – какой же якут без мяса!

Чочуна подходил к хозяину кабака и небрежно кивал: «Грудинку! В долгу не останусь». «В долгу не останусь» – эти слова он слышал здесь же в кабаке от кого-то. Слова понравились – они имели магическую силу. И, действительно, на столе у якута появлялась дымящаяся хрящеватая, сочная грудинка. Якут поедал ее, запивал водкой, на глазах добрел и кидал на стол деньги, не считая.

Как-то вечером в кабак вошли двое русских, по одежде скорее из деревни: рубахи навыпуск, перепоясаны, на ногах у одного яловые сапоги, у другого стоптанные башмаки. Тот, что в сапогах, был постарше и держался независимо. Сели они за соседний стол.

И Чочуна заметил вдруг: глядят в его сторону, переговариваются, произносят незнакомое слово:

– Хунхузик! Хунхузик!

Чочуна насторожился. Кто они? О чем говорят? Двое их, но не крепкие. В случае чего, справится.

Вошедшие заказали водку. Тот, что помоложе, настойчиво разглядывал якута и приговаривал: «Хунхузик, хунхузик». А Чочуна мысленно решил: «Только подойди. Я покажу тебе «хунхузик»!»

Парень встал из-за стола, слегка пошатываясь, подошел к Чочуне, уперся обеими руками в стол и, покачиваясь вперед-назад, сказал:

– Ты хунхуз?

По тому, как он держался, Чочуна понял: нет у него злых намерений. Скорее любопытство.

– Что? – не понял якут.

– Ты хунхуз?

– Не понимаю.

Парень помолчал. Потом снова задал вопрос:

– Ты китаец?

– Нет, не китаец. Якут.

Старший, услышав это, заинтересовался, обернулся, всмотрелся внимательно в лицо Чочуны и, словно узнав знакомого, вскинулся:

– Якут? Откуда? – Подошел быстрым шагом, положил руку на плечо. – Я был в Якутии. На заработки ходил. Сплавлял лес на Лене.

Незнакомцы оказались из какой-то деревни в тридцати верстах от Нерчинска. Старшего звали Нилом, того, что помоложе, – Гришей.

Допоздна сидели тогда они втроем, пили водку и оживленно беседовали.

Чочуна с легкостью согласился принять участие в деле. Если решение ограбить мясника пришло нежданно-негаданно, то сейчас он знал, на что идет.

На днях в гиблом таежном месте группа хунхузов напала на обоз с золотом, который шел из Иркутска в Нерчинск. Хунхузы выскочили из кустов с обеих сторон дороги. Зарезали стрелка и возницу, разграбили средний воз, унесли на плечах драгоценный груз. Охранка забеспокоилась, когда кусты уже сомкнулись за спинами грабителей.

– Такая у нас, у здешних, исстари ведется забава: хунхузы грабят обозы, а мы охотимся за хунхузами. Голого хунхуза бить – что толку? А вот, когда он с золотом… – и Нил потирает темные потрескавшиеся руки. – Я уже ходил. И не раз. Но мне все не фартит.

Нил и Гриша приехали в Нерчинск за оружием. И, если бы не встретили Чочуну, не известно, как бы дальше пошли события: купить ружье оказалось делом не легким.

По расчетам Нила, хунхузы, рассыпавшиеся после ограбления по тайге и пробирающиеся к югу, со дня на день должны переходить степь. Нил почти наверняка знал, что они предпочтут идти пешком и в основном ночью.

Нил привел Гришу и Чочуну к невысокой холмистой гряде с небольшими островками рощиц.

– Здесь будем ждать.

Первые сутки оказались безрезультатными. Чочуна уже стал терять терпение. Но утром, когда степные птицы, еще полусонные, только-только начинали лениво перекликаться, зоркие глаза охотника засекли на фоне знойно-оранжевого небосвода две далекие, до пояса скрытые в темной траве, фигуры. Чочуна растолкал своих спутников.

Решено было обойти стороной, выйти вперед и поджидать в одном из березовых колков.

В том, что это хунхузы, сомнений не было, никакая нужда не заставит местных выйти ночью в степь, где так часто пошаливает бродячий люд. К тому же они обычно едут на лошадях.

Трое затаились в густой траве на краю колка. Чочуна чуть впереди с берданкой, Нил и Гриша с ножами наготове.

Солнце еще не поднялось, но даль уже хорошо просматривалась. Из жиденькой рощицы вышли двое и направились точно туда, где поджидала засада. Чочуна подумал: «Словно волки, прячутся. От куста к кусту, от холмика к холмику, где удастся – оврагами. Так можно далеко уйти. А Нил знал, где ждать. Молодец».

– Слушай, Чочуна, – жарко прошептал Нил. – Ты фартовый. Вышел – и сразу! А я сколько хожу и вот первый раз…

Чочуна пожал плечами:

– А может, это не хунхузы…

– Кто же, как не хунхузы! – Нил не сомневался.

У обоих в руках палки – так удобнее в долгом пути. За спинами – котомки. У заднего через плечо перекинуто ружье.

Уже можно разглядеть и лица. Первый с обычной для маньчжур редкой бороденкой, сухой и поджарый. Второй совсем молодой. Оба заметно утомлены. Идут не скоро, молча.

Нил толкнул Чочуну. Тот весь сжался. Пусть подойдут ближе – они ведь спят на ходу. Пусть подойдут. Нужно прыгнуть, связать им руки и осмотреть котомки. Вдруг убьешь – а в котомках ничего. Зачем зря убивать человека?

Нил еще раз толкнул Чочуну и прошипел:

– Стреляй!

Чочуна не стрелял. Он прижался к земле, слился с нею. Хунхузы прошли совсем близко, ничего не подозревая. «В спину будет стрелять», – решил Нил. Но Чочуна не стрелял. Он неслышно поднялся. Трех прыжков ему хватило, чтобы догнать старшего, вырвать болтавшийся на правом боку нож. Чочуна повалил жертву, быстро отобрал ружье.

Нил опередил Гришу, первым достал молодого хунхуза, поймал за котомку. Тот, не оборачиваясь, занес руку назад-вверх. Нил вдруг странно согнулся, покачался какое-то время и молча повалился на бок. Гриша стоял в нерешительности. Молодой хунхуз стремглав кинулся в сторону, к деревьям. Чочуна крикнул:

– Догоняй!

Но Гриша не сдвинулся с места. Чочуна бросил ему берданку. Тот поймал ружье на лету, побежал.

…Эх, Нил, Нил! Неудачник ты. Как же так оплошать? Ведь знал, что это золото так просто не отдадут. Неудачник ты.

…Не-у-дач-ник… не-у-дач-ник… не-у-дач-ник, – стучали колеса поезда. Чочуна думал о смерти Нила. Но жалости не было. Наоборот, радость переполняла его, вырывалась наружу.

– Чтой-то ты такой радостный? К невесте, что ли, едешь? – спросила сидевшая напротив старушка в черном платке.

– Да, да… к невесте, – не задумываясь, соврал Чочуна.

– То-то и видать.

…Нил сам виноват. Жадность ослепила тебя, Нил. Себя вини. А Гриша… Как он сейчас?

…Гриша бежал недолго. Выстрелил. Не попал, конечно. А в ружье-то был всего один патрон. Хунхузик запетлял между деревьями. Гриша не рискнул бежать дальше. Струсил, что ли? А может быть, подумал, что золота хватит на всех.

Чочуна перерыл котомку. На самом дне лежал круглый и узкий, как колбаса, мешочек из серой прочной материи. Чочуна торопливо вспорол ножом уголок – в траву высыпались мелкие кусочки золота. Золотые зернышки были тяжелые, а поверхность их на ощупь казалась текучей и мягкой – то ли руки запотели, то ли в самом деле золото на ощупь мягкое.

Чочуна оторвал тесемку – перетянул надрезанный уголок. И тут почувствовал на себе взгляд. Вскинул голову – Гриша смотрел в упор, ожидающе.

– Это твое, – сказал Чочуна, указав в траву, где поблескивала маленькая горка металла.

– Еще давай, – потребовал Гриша. – Мне и Нилу.

Чочуна перехватил мешочек посредине и стал мелко трясти. Золото стекало струйкой.

Чочуна глянул на Нила – тот лежал скорчившись и тихо стонал. Чочуна отсыпал треть мешочка, быстро перевязал, бросил в котомку.

– Хватит тебе на всю жизнь. Вот тебе ружье, – он протянул ружье хунхуза, но тут же одумался. Винчестер. Чочуна понимал толк в ружьях. Американские ружья пользовались самым большим спросом у охотников. Не отдавать же! Чочуна еще раз окинул оценивающим взглядом винчестер, положил на траву, придавил коленом. – Возьмешь берданку. Тоже хорошо бьет.

Чочуна полез в карман, нащупал патроны. Гриша молча наблюдал за ним. И, угадав в этом взгляде что-то, Чочуна спрятал патроны. Поспешно закинул котомку за спину, схватил винчестер, рывком поднялся и шагнул в степь.

– Патроны! – Гриша подался было вслед за Чочуной, но наткнулся на дуло винчестера.

Он отшатнулся и заплакал. Наклонился над Нилом, попытался было раздеть его, но подкосились ноги, и, упав на плечо своего старшего товарища, он заголосил горько и безысходно. Чочуна, кажется, впервые ощутил в сердце щемящую жалость. Он постоял в нерешительности. И тут увидел, как старик хунхуз, воспользовавшись тем, что его забыли, перекатился по траве, сумел подняться и рванул в открытую степь. Старик бежал странно и смешно: руки связаны за спиной, ноги высоко вскидываются и при этом колени углом выпирают далеко вперед. Чочуна усмехнулся…

Не-у-дач-ник… Не-у-дач-ник… Поезд, оказывается, бежит быстро. И, главное, не устает…