Текст книги "За спиной была Москва (СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Тогда о подвиге Валентина Хаметова узнала вся страна. О нем писала «Комсомольская правда»{7}, ему посвятил свой очерк фронтовой журналист, ныне писатель, Алексей Башкиров (Талвир). [45]

Хаметов по национальности был татарин, родом из-под Комсомольска-на-Амуре. Как и все природные охотники, он тоже бил белку только в глаз. В армии стал отличным пулеметчиком. "Фашист – не белка, ему можно и шкуру попортить", – приговаривал он обычно, лежа за пулеметом. Валентин был настолько предан своему оружию, так холил станковый пулемет, что сослуживцы и его самого прозвали Максимом. Когда на фронте я впервые услышал популярную песню о двух Максимах:

Был один пулеметчик толковый -

Познакомьтесь с Максимом моим.

А другой пулемет был станковый,

По прозванию тоже "максим"... – то подумал: не нашего ли Хаметова имел в виду поэт – автор этой песни?

Хаметов служил в 40-м полку, в батальоне Уральского, в пулеметной роте старшего лейтенанта Кочергина. В тот день, 19 ноября, Кочергин сам выбрал позицию для хаметовского пулемета – неподалеку от северной околицы деревни Городище, на стыке с флангом 258-го полка.

Сначала рота эсэсовцев попыталась прорваться к деревне лобовой атакой. Пулемет Хаметова работал короткими очередями, быстро и точно. Рота залегла, автоматчики окружили высотку, где держал оборону наш герой. Раз десять атаковали они высоту, но каждый раз откатывались обратно. Уже в сумерках на помощь пулеметчику подоспела группа саперов во главе с секретарем комсомольского бюро 40-го полка младшим политруком Федором Ферковичем. В штыковой контратаке они отбросили остатки фашистской роты. Перед позицией пулемета Хаметова, на склонах высотки, Феркович насчитал более сотни вражеских трупов. Подвиг Валентина Хаметова был отмечен высокой наградой – орденом Ленина...

...Имена далеко не всех воинов, отличившихся в бою за Слободу, удалось установить. Но мы, ветераны дивизии, всегда их помним, как положено помнить Неизвестного солдата. Помнится, Уральский рассказывал об одном пулеметчике-герое, имя которого осталось неизвестным. А дело было так. Комбат, возглавив резервный взвод, выбивал противника из деревни Слобода, и только тут он обнаружил, что эсэсовцам так и не удалось овладеть всей деревней. На западном ее краю, у насыпи, строчил пулемет «максим». Из-за его щитка навстречу Уральскому поднялся боец с закопченным лицом.

– Молодчина! – крикнул комбат.

– Служу Советскому Союзу! – ответил тот. Потом эсэсовцы опять окружили деревню, пустили вперед танки. Нашему взводу пришлось отходить.

– Я прикрою, – вызвался все тот же пулеметчик.

И он прикрыл. В вечерних сумерках еще долго стучали короткие очереди его "максима".

В этом же бою на глазах у бойцов 5-й роты геройски погиб неизвестный политрук – возможно, из соседнего 258-го полка. Ценой своей жизни он гранатами подорвал немецкий танк – один из двенадцати, потерянных противником на участке батальона..."

Такое было тогда сплошь и рядом. Чьи-то имена становились тогда известными. И звучали на всю страну. Другие имена неизвестны до сих пор. Тогда это было понятно. Не за награды люди дрались.

Только... Хорошо это, что их имена остались неизвестными? Тем, кто утверждает о «мифичности подвига» двадцати восьми панфиловцев, наверное, легче жить оттого, что их тогда так и не узнали? Иначе непонятно, почему тот факт, что хотя бы часть имен неизвестных солдат стала известна благодаря Кривицкому и Гундиловичу, вызывает такую злобу и такое глумление?

Кстати, о Кривицком. Он ведь хотя бы двадцать восемь имён оставил в памяти. Из сотен и тысяч погибших безымянных «серых шинелей». Другие не сделали и этого.

И капитан Гундилович. Он был ближе к переднему краю. Он действительно мог что-то сказать о бое под Дубосековым, о котором полковник Капров «ничего не знает». Полковники далеко от передовой, они не всегда все знают. Это Панфилов старался доискиваться до мелочей, а полковникам – зачем оно надо.

Хочу напомнить одну явную, но обычно забываемую сторону этого вопроса. При его обсуждении обычно помнится только тот факт, что шестеро из двадцати восьми остались в живых и дожили до конца войны. С разной последующей судьбой и разной громкости ее обсуждения.

Обычно самые споры идут почему-то только о них. Как будто их это была вина, что они тогда не погибли. Хотя они дрались до конца. Не сдались. Не побежали. Никого из них не нашли в тылу, все остались на поле боя, раненые и контуженные. А кости им уже перемыли, как будто их это была вина. Так что оставим их хотя бы на время от нашего досужего любопытства.

Давайте все же вспомним не о выживших. Скажем несколько слов о тех из двадцати восьми, кого обычно обходят молчанием. О тех, кто погиб под разъездом Дубосеково. Их ведь там осталось двадцать два, в той земле. Как-то за спорами о них обычно не вспоминают.

Как же так, не было боя под Дубосеково? А эти погибшие? Они-то как погибли? И что, отдать жизнь за свою Родину, это уже не героизм?

Что касается всего остального. Немцы через них действительно прошли. Но прошли через мёртвых. Модные сегодня разговоры о том, что они остались в живых, это обычная повседневная подлость сегодняшнего дня. В живых остались шесть человек, раненых и контуженых. Четверо из них попали в плен, двоих подобрали разведчики.

Там действительно полегла почти вся рота. Сто человек из ста сорока. То, что поимённо были названы только двадцать восемь из них, не умаляет их подвига. Но не умаляет и подвига этих двадцати восьми, которые были названы поимённо. Двадцать два из них легли в одну землю, и им уже всё равно, кого из них наградили, а кого нет.

Кто-то сокрушается по поводу того, что выбрали тогда не тех героев для того, чтобы возвеличить их как символы стойкости. Вспоминают другие подвиги, совершенные тогда под Москвой другими воинами. Да той же Панфиловской дивизии.

16 ноября пятнадцать бойцов во главе с политруком 6-й роты 1075-го стрелкового полка П. Б. Вихревым у деревни Петелино уничтожили пять танков противника. Все эти воины погибли.

17 ноября сто двадцать бойцов 1-й стрелковой роты лейтенанта Е. Е. Филимонова в районе станции Матрёнино отразили атаку немецкого батальона пехоты при поддержке шести танков. Затем панфиловцы оставили Матрёнино, продемонстрировав бегство; а после того как немцы заняли посёлок, перешли в контратаку и выбили противника, уничтожив около 300 человек.

17 ноября восемьдесят бойцов 2-й стрелковой роты под командованием лейтенанта С. И. Краева и политрука Ахтана Хасанова, которые были окружены в районе отметки 231,5 силами противника до 400 человек пехоты при поддержке 8 танков. Без противотанковых средств советские бойцы перешли в контратаку и прорвали кольцо окружения. При этом уничтожили по советским данным 200 солдат и офицеров, подбили 3 танка, захватили 3 станковых пулемёта и одну легковую машину.

16 ноября группа из 20 стрелков во главе с младшим лейтенантом М. Исламкуловым и лейтенантом Огуреевым отразили атаку батальона немецких автоматчиков в районе деревни Ядрово, прорвавшихся через линию обороны 1075-го полка и вышедших в тыл 2-го батальона соседнего 1073-го стрелкового полка.

17 ноября семнадцать бойцов 1073-го стрелкового полка под командованием лейтенанта В. Г. Угрюмова и младшего политрука А. Н. Георгиева встречали с гранатами 25 немецких танков в районе деревни Мыканино. Из семнадцати человек уцелело только двое; потери противника, по советским данным, составили 8 танков подбитыми.

18 ноября одиннадцать сапёров из 1077-го стрелкового полка во главе с младшим лейтенантом П. И. Фирстовым и младшим политруком А. М. Павловым в районе села Строково, обеспечивая отход полка, несколько часов сдерживали атаки батальона немецкой пехоты при поддержке танков. Все сапёры были посмертно награждены орденом Ленина.

Тогда же в районе деревни Горюны массовый героизм проявили девяносто бойцов роты под командованием лейтенанта Танкова.

То есть, подвиг двадцати восьми был не единичным. Как вспоминал потом комиссар П. В. Логвиненко: «В дивизии не было подразделения, которые бы чем-то отличалось по своему мужеству и стойкости» от них.

То есть героизм был действительно массовым. И ведь об этих подвигах не молчали. Эти герои были названы поименно, некоторые из них были награждены высокими наградами. Другое дело, что особо говорилось на всю страну только о двадцати восьми. Они особо поднимались на щит, именно они стали символами мужества и стойкости. Но это уже работала машина пропаганды, к ней и следует адресовать все вопросы. Надо при этом только помнить одну простую вещь. Удачно или неудачно использует пропаганда подвиг, это не имеет никакого отношения к тому, что подвиг был.

Но и то сказать, людям нужны символы. А таких символов не может быть много, они не запоминаются. Подвиг, совершенный Александром Матросовым, совершили еще сотни людей. Их имена были известны, многие из них были посмертно удостоены звания Героя. Но какой человек способен запомнить такое множество имен? Потому и упоминают обычно одного только Матросова. Как символ подвига. Виктор Талалихин таранил немецкий самолет не в единственном числе и даже далеко не первым. Но то, что наиболее известным в стране летчиком, совершившим этот подвиг, был именно он, не отменяет самого факта его подвига. Так что в конечном итоге речь может пойти только лишь о технологии такого ремесла, как пропаганда.

Только разве пропаганда означает, что этих подвигов не было? Разве позднейшие рассказы о подвиге могут отменить сам этот подвиг? И разве вполне понятные неточности и преувеличения этой пропагандистской машины означают, что не было подвига двадцати восьми?

Но по-прежнему, снова и снова настойчиво повторяется, что нельзя было символом мужества признавать именно этот подвиг. Что были другие, не менее значительные подвиги, которые следовало прославить на всю страну. И не только в дивизии генерала Панфилова. Кто-то вспомнит подвиги кавалеристов Доватора. Или танкистов Катукова. Или кремлевскмх курсантов.

Но если остановиться на каком-то одном подвиге, сделав уже его символом мужества вместо подвига двадцати восьми, то что получится? Ведь всегда можно возразить. И сказать, что нельзя все сводить к кремлевским курсантам. Что были и другие... Потом назвать этих других... А вам возразят, что вы говорите о других, но совсем молчите о третьих...

Был массовый героизм. Но нужны были и символы этого героизма. Думающие люди всегда это понимали. Что были не только двадцать восемь, были и другие. Самое великое множество других подвигов. Но о ВСЕХ других сказать невозможно как раз в силу их неисчислимости.

Популярные обвинения журналиста Кривицкого в том, что он подменил подвиг всей четвертой роты неким мифическим подвигом двадцати восьми ее солдат, весьма, кстати, симптоматичны.

Ведь всегда можно развить эту мысль и дальше. Если мы остановимся на том, что это был подвиг одной роты, то логично вспомнить о том, что и другие роты дрались рядом с четвертой ротой. И точно так же понесли они тяжелейшие потери. И тоже внесли какой-то свой вклад в этом бою. Значит, кто-то посчитает себя вправе заявить, что мы сегодня, говоря о подвиге четвертой роты подменяем им подвиг второго батальона. А значит, подвиг четвертой роты является мифом. В свою очередь, утверждающий это таким образом подменяет этим подвигом подвиг всего 1075 полка, понесшего тогда тяжелейшие потери. Но если мы остановимся на мысли о подвиге 1075 полка, тогда логично возразить, что этим якобы подвигом, мы подменяем подвиг всей Панфиловской дивизии. Между тем, говоря о ее подвиге, мы подменяем подвиг воинов 16-й армии, в состав которой она входила. В ней воевали и танкисты Катукова. И кавалеристы Доватора. И пехотинцы Белобородова. Они, что, менее героичны? Что, их подвиг чем-то ниже?

Ну, хорошо. Мы остановились на том, что никакого подвига двадцати восьми не было, как не было и подвига 4-й роты. А был подвиг 16-й армии. Но сразу же кто-то будет вправе заметить, что одна эта армия остановить немцев под Москвой в одиночестве никак не могла. Что остановить немцев под Москвой смогли только общие усилия всего Западного фронта. Значит уместно говорить о подвиге всех его воинов. Что нельзя сводить подвиг воинов Западного фронта к якобы подвигу всего лишь одной только 16-й армии. Только остановиться при этом все равно не получится. Потому что и воины одного фронта остановить немцев не смогли бы. Остановила немцев вся Красная Армия. Но и армия не смогла бы остановить немцев, не получая поддержки тыла. Иными словами, нужно говорить о подвиге всего советского народа. Все правильно?

А теперь посмотрим, что получается в итоге. Если подвиг двадцати восьми подменил у нас подвиг роты, а значит, был мифом, то и подвиг роты, подменив подвиг батальона, тоже был мифом. И подвиг батальона, полка и дивизии, подменив собой другие подвиги, тоже были мифами. Значит мифом был и героизм Красной Армии. Победила страна. Так что, только ей одной, честь и слава. А подвиги... Так ведь их не было. Это были мифы. Подменявшие собой другие подвиги. И то, что подвиг совершила вся страна, их отменяет.

Но, если не было этих подвигов, то какой такой подвиг могла совершить вся эта безымянная страна? Страна состоит из людей. И если их подвиги подменяют собой подвиги других людей, то никаких подвигов они, люди этой страны, как раз и не совершали. Подвигов не было. Была коммунистическая пропаганда.

Отдадим должное создателям изящной смысловой конструкции о том, что подвиг двадцати восьми подменил собой подвиг 4-й роты, а потому является мифом. Это логически красиво подводит нас к мысли о мифичности подвигов советских людей вообще. Сюда же, в эту конструкцию очень удачно ложатся давно уже и терпеливо внушаемые «истины» о том, что сражались тогда люди от безысходности, от ужаса перед беспощадностью советской карательной машины, только под пулеметами заградительных отрядов, под шеренгами расстреливавших их особистов. Мысль о подмене одного подвига другим и о конечной мифичности самих этих подвигов, является логическим завершением уже всего этого построения. Пропагандистской, конечно же, конструкции.

То есть, получается, что история по факту давно уже используется в политических целях. Еще раз предлагаю отрешиться на минуту от существа этих споров. От того, какая сторона права, а какая – нет. Зафиксируем этот факт сам по себе. Используется.

А использование чего-то в политических целях и является, в сущности, политической пропагандой.

И когда кто-то говорит о том, что ему не нравится тот факт, что подвиг двадцати восьми панфиловцев использовался и используется в целях пропаганды, ему полезно было бы понять совсем простую вещь. Разоблачение и развенчание этого подвига тоже являются средством пропагандистской кампании, но уже другой стороны. Что все усилия по этому поводу лежат в русле продвижения этой новой пропаганды. И что сам он, не видя этого, тоже является и орудием, и жертвой пропаганды. Но уже пропаганды против своей Родины. Такие вот сегодня играются игры вокруг нее. Получается, что и вокруг каждого из нас.

***

История – это люди. Их свершения. Поэтому золотой канон русской словесности, о котором говорил Сергей Шаргунов, неизбежно должен лежать на основании золотого канона русской истории. Его наличие, как уже отмечалось, далеко не всем нравится. По этой причине, естественно, попытки его разрушения продолжаются и будут обязательно продолжаться.

Сегодня можно услышать сокрушенности по поводу того, что слишком много внимания уделяем мы прошлому. О том, что больше надо думать не о прошлом, а о настоящем. Только получается так, что сегодня за Россию воюет не только современность, но в не меньшей степени и наше прошлое.

Генерал-майору Ивану Васильевичу Панфилову и его солдатам выпала редкая честь. Погибнуть в бою, защищая свою Родину, да еще и победив при этом многократно сильнейшего врага, одно это уже достойно вечной памяти и вечного признания. Но защищать свою Родину и после своей смерти, снова встать на пути ее врагов через поколения своих потомков, это... Это бессмертие. В том самом золотом каноне нашей истории, который не даст России сгинуть. Во все времена.