Текст книги "За спиной была Москва (СИ)"

Автор книги: Владимир Чунихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Генерал Панфилов, как это и описывал Баурджан Момыш-Улы, должен был действительно успеть испытать высшее счастье творца. Успеть увидеть свое творение, свой замысел, сбывшимися.

18 ноября генерал-майор Панфилов погиб.

23 ноября 8-я гвардейская дивизия за успешные действия в ходе боев под Москвой получила почётное именование «Панфиловская». Лишь две дивизии Красной Армии за всю ее историю были названы по имени своих командиров – Чапаевская и Панфиловская.

И только 27 ноября 1941 года в газете «Красная звезда» появилось самое первое упоминание о бое гвардейцев дивизии Панфилова у разъезда Дубосеково. О том самом бое, который стал впоследствии знаменитым на всю страну.

За известными спорами по поводу двадцати восьми панфиловцев скромно стоит в стороне обычно не замечаемый вопрос. Каким образом соединение, только что созданное, да еще из новобранцев, смогло показать удивительную стойкость, которую не могли показать многие другие, внешне намного более сильные дивизии?

Общеизвестно, что боеспособность любого воинского соединения во многом определяет его опыт. Настолько же очевидно, что для того, чтобы этот опыт обрести, необходимо время.

Заметим, что в начале войны были кадровые дивизии Красной Армии, укомплектованные опытными, не один год прослужившими солдатами и офицерами, которые не могли устоять под ударами немецких войск. И даже при стойкой обороне отдельных подразделений все равно не могли удержать общий фронт, пропуская немцев в тылы соседних соединений, и далее в армейские и фронтовые тылы. Что то и дело обрушивало оборону в целом.

Это не считая и других кадровых дивизий, которые под немецкими ударами разваливались на отдельные группы, многие из которых, говоря опять же откровенно, бежали с поля боя. И не всегда это было вызвано действительно подавляющим преимуществом немцев. Было достаточно случаев, когда паника охватывала целые подразделения и части при одном только намеке на угрозу, часто даже воображаемую.

Это, повторю, речь идет о кадровых соединениях Красной Армии, где имелось достаточно опытных солдат и командиров, служивших в армии не один год. Тех, которые традиционно принято считать наиболее боеспособными.

316-я стрелковая дивизия начала свое формирование в июле 1941 года, то есть за три месяца до своего участия в битве под Моской. И начала с нуля. Формировалась она в Алма-Ате и ее окрестностях. Личный состав призывался в советских республиках Средней Азии, Казахстане и Киргизии.

Эту дивизию многие до сих пор считают ополченческой, но это не так. Личный состав не был добровольческим, все были призваны на военную службу через военкоматы. Дело было в другом. Ко времени решения о создании новой дивизии первая волна всеобщей мобилизации уже прошла. Поэтому для ее формирования были использованы призывники второй очереди. Это были люди разных возрастов, но в подавляющем большинстве никогда ранее в армии не служившие.

Естественно, что любая воинская часть периодически получает пополнение, обычно неопытными людьми. Но попадая в уже сложившиеся воинские коллективы, им намного легче освоить службу, поскольку рядом всегда есть кому показать и подсказать. На кого можно равняться, приобретая свой собственный опыт военной службы. С новым формированием ситуация была принципиально иной. Здесь она действительно походила на ту, с которой приходилось сталкиваться ополченческим соединениям.

Дивизия формировалась вне плана, поэтому личный состав для нее пришлось изыскивать среди местных кадров. И хотя шефство над ней сразу же взял на себя ЦК Компартии Казахской ССР, достать для нее того, чего просто не было, не могло даже самое высокое начальство. Рядовой состав был необучен и незнаком с воинской службой. Командирами взводов и рот пришлось назначать в подавляющем большинстве офицеров запаса.

Впрочем, даже здесь старались изыскать наиболее опытные кадры. Командиром прославленной впоследствии 4-й роты, например, был назначен капитан Павел Михайлович Гундилович, директор виноградно-садового совхоза. Высокое для его должности звание объяснялось тем, что ранее он служил в пограничной охране, комендантом участка Владивостокского погранотряда. Потом был уволен, поскольку попал под следствие. И хотя уголовное дело было прекращено, на службу его не вернули, оставив капитаном запаса. Ему в сорок первом было уже под сорок.

Тридцатилетний политрук его роты Василий Георгиевич Клочков до мобилизации работал заместителем управляющего трестом столовых и ресторанов города Алма-Ата.

Можно вспомнить командиров батальона Баурджана Момыш-Улы. Одной из рот командовал сорокалетний лейтенант Севрюков. Хозяйственным взводом – «пожилой лейтенант Пономарев, до войны директор не особенно крупного строительства».

А вот тридцатилетний старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы получил под свое командование сразу стрелковый батальон. Был он на тот момент инструктором горвоенкомата Алма-Аты и ранее служил только в артиллерии и никогда в пехоте. Начинал, кстати, свою военную службу рядовым красноармейцем. Потом был направлен на учебу, окончил семимесячные командирские курсы. Несколько лет прослужил в артиллерии. Такое высокое и не по своей воинской специальности назначение получил, видимо, потому, что имел уже боевой опыт: воевал на Хасане, был там командиром артиллерийской батареи. Можно только догадываться о причинах того, каким образом боевой командир оказался к началу войны не в строю, а на скромной должности в военкомате.

Такой вот сырой, с нуля формируемый воинский организм. Целая дивизия новобранцев, не знакомых с воинской службой и с требованиями, которые она предъявляет. По обычным меркам она должна была разбежаться сразу же после нескольких выстрелов. Или от одинокого панического крика «окружают!». Можно себе представить трудности, с которыми пришлось столкнуться ее командирам. То, что в итоге они эти трудности все же преодолели, следует всецело отнести, конечно, к личности командира этой дивизии.

Генерал-майор Иван Васильевич Панфилов был назначен командиром 316-й стрелковой дивизии с должности Военного комиссара Киргизской ССР. То есть фактически тоже не являлся тогда строевым командиром, поскольку возглавлял военкоматы этой республики. А любой военкомат – это советское учреждение, ведающее допризывной подготовкой и учетом военнообязанных.

Почти всю свою военную жизнь он прослужил в Средней Азии, долгое время воевал там с басмачами. Специфика такого рода боевых действий предусматривала, с одной стороны, постоянную готовность к личной опасности, с другой – командование не всегда значительными по численности подразделениями. До своего последнего назначения генерал Панфилов никогда дивизией не командовал, так что и у него такого опыта не было.

На формирование дивизии было отпущено всего три месяца. Но обстановка на фронте не дала выдержать даже такой мизерный срок. Уже 18 августа дивизия была направлена на фронт, под Новгород. Полностью она сосредоточилась здесь к началу сентября. К тому времени обстановка здесь временно стабилизировалась и появилась возможность некоторое время подержать эту дивизию во втором эшелоне.

Но уже через месяц, 5-6 октября 1941 года 316-я стрелковая дивизия была срочно переброшена под Москву, на Волоколамское направление. Сюда тогда спешно собирали все возможные резервы, все, что было под рукой. Все, чем можно было если не остановить, то хотя бы притормозить бросок немцев на Москву.

Москва тогда в один критический момент оказалась вдруг практически без защиты. Начав свое наступление 29 сентября 1941 года, немцы неожиданным ударом прорвали в нескольких местах нашу оборону и окружили к тому времени войска Западного фронта, защищавшие ранее подступы к Москве. За тылами внезапно окруженного фронта никаких других войск не было. В самом скором времени немцы могли беспрепятственно войти в Москву.

Так и получилось, что не просто необстрелянная, не имевшая боевого опыта, но и только что сколоченная из штатских людей дивизия оказалась вдруг на пути немцев к Москве. Она была не одна, конечно. На оборону Москвы спешно стягивалось все, что можно, отдельные бригады, полки и батальоны. Даже военные училища. Все, что было под рукой.

Тогда, кстати, и принято было решение о переброске под Москву дальневосточных дивизий. Но даже скорый поезд в мирное время шел до Москвы девять-десять суток. Десять тысяч километров. Четвертая часть протяженности экватора планеты Земля.

Сейчас же, когда пути по всей стране были переполнены эшелонами, перевозящими миллионы людей и тысячи тонн грузов в обе стороны, это было невообразимо трудно. Генерал Белобородов вспоминал впоследствии, что 36 эшелонов его 78-й стрелковой дивизии, переброске которой был обеспечен зеленый свет, домчались до Москвы за двенадцать суток. Последний эшелон дивизии вышел из-под Владивостока 17 октября, а 28 октября ее передовые части уже выгружались в Подмосковье.

Надо сказать, что прибывали действительно отборные дивизии. Та же 78-я стрелковая (ставшей в декабре 9-й гвардейской) была полностью укомплектована по старым еще штатам. Генерал Рокоссовский, знакомясь с командованием этой дивизии, порадовался тогда, что одна она по численности равна половине его армии. В ней имелись два артиллерийских полка вместо одного, автомобильный батальон и даже танки в составе разведывательного батальона.

Но надо было еще задержать немцев на время, пока эти сильные соединения успеют занять под Москвой свои участки обороны. А немцы этого времени, конечно же, давать не собирались. Они тоже прекрасно понимали значимость для себя фактора времени. А потому обрушились на спешно создаваемую редкую оборону советских войск, используя всю свою силу «до самой последней ее унции». Особенно учитывая многократное численное превосходство. А немногочисленным частям Красной Армии для того, чтобы закрыть все пути на Москву, поневоле пришлось занимать опять же предельно растянутую линию обороны, не предусмотренную никакими уставами. Фактически это была ниточка, которую можно было порвать очень легко.

Конечно, значительную часть германской армии сковывали продолжавшие сопротивляться окруженные части советских войск Западного фронта. Однако и высвободившихся для непосредственного удара на Москву соединений у немцев было достаточно, чтобы гарантированно смять все, что заслоняло тогда от них Москву.

И здесь произошло неожиданное. Дивизия генерала Панфилова, оказавшаяся на Волоколамском направлении в полосе главного удара немцев, смогла их остановить. Здесь присутствовало все перечисленное. И многократный, местами до десятикратного, перевес немцев. И впятеро против необходимого растянутая линия обороны. И превосходство в подготовке и опыте. Но пройти здесь немцы не смогли. Вернее смогли дивизию потеснить, взяли даже Волоколамск. Но прорваться дальше не смогли. Зацепившись за восточные пригороды Волоколамска, дивизия Панфилова смогла немцев остановить.

Как это произошло? Почему она смогла то, чего не смогли сделать ранее многие другие, гораздо более подготовленные кадровые дивизии?

Конечно, здесь не было, да и не могло быть того, чтобы войска остановили немцев, потому что, как это писалось тогда в газетах, «все как один стояли насмерть». Это было тогда в таких масштабах просто невозможно. Немцы прорывали линию обороны дивизии неоднократно. Что было вполне закономерно и ожидаемо, учитывая их подавляющее численное превосходство. Но всегда на пути уже прорвавшихся немцев оказывались какие-то подразделения, батальон, рота или даже взвод, которые тормозили продвижение главных сил. Давали основным силам время и возможность отойти на новые позиции и снова сомкнуть там фронт.

Эта черта, эта особенность дивизии не была, естественно, дарована ей некими высшими силами. Никто специально не отбирал в нее каких-то необыкновенных героев. Служили там точно такие же солдаты, какие служили и в других соединениях Красной Армии. Разумеется, это свойство дивизии было рукотворным. То есть люди были подготовлены необыкновенно быстро не вообще, а именно к тому и так, как единственно возможно было остановить тогда немцев.

То есть подготовка эта была предельно предметной и умно построенной. Учитывая же, что времени на нее было отпущено ничтожно мало, велась она постоянно и ежеминутно от начала формирования и до самых первых боев.

То есть качества, необходимые войскам для того, чтобы успешно противостоять немцам, воспитывались генералом Панфиловым с момента создания дивизии. Это, в свою очередь говорит о том, что необходимость такой тактики была осмыслена Панфиловым еще до начала боев. Рискну предположить, что и до его назначения.

Он уже тогда понимал, что его войскам придется обороняться от превосходящих сил немцев. Понимал, что ниточкой оборонительной линии нельзя удержать удар этих сил. И заранее настойчиво искал ответ на вопрос, как устоять в таких условиях. Постоянно искал. Постоянно думал над тем, как можно противопоставить наступающей немецкой машине. Неотступное думание, так определил обычное его состояние Баурджан Момыш-Улы. Все мысли генерала Панфилова были об этом. Все разговоры, даже на самые отдаленные, самые бытовые темы, сводились им сюда. Один из характерных эпизодов повести Александра Бека, где речь заходит о «секрете чистого бритья» – это о том же.

Ответ он нашел такой. Надо, чтобы в момент прорыва на пути главных сил немцев оказались пусть малые, но жестко обороняющиеся силы. Конечно, остановить они немцев не могли по определению. Но могли отнять у них главное. Время. Темп продвижения. И отнимали.

А как этого достичь? Генерал Панфилов нашел. Впрочем, на словах это же могли найти и многие другие командиры, осознававшие реальность. Но надо было это осознание еще и воплотить в жизнь. Многие другие не смогли. Панфилов смог. Заметим, что «смог» – это не только потому, что имел возможность и поле деятельности для этого. Но и потому, что решился сделать то, что противоречило требований уставов и директивных указаний, требовавших «ни шагу назад» в любой точке проведенной на карте линии.

Здесь уже сработал талант командира. И воля. Настойчивость в уяснении подчиненными задачи. И воспитание. Каждодневное воспитание. Воспитание не уговорами и проповедями. А тем, что для каждого у него находилось время и неподдельный интерес к личности. Постоянная нота в общении, со всех сторон, по любой теме сводящаяся все время к уяснению задачи. То есть, стремление к тому, чтобы подчиненные не бездумно исполняли его приказы, а предельно точно понимали их смысл. Это при том, что многое в мыслях генерала было непривычным для подчиненных, противоречило тому, чему их раньше учили. Что естественно, не могло не вызывать некого пассивного сопротивления, выражавшегося в формальности исполнении. А потому приходилось их убеждать. Добиваться того, чтобы они понимали самую суть его замысла. Потому что уже тогда генерал Панфилов предвидел ситуацию, когда фронт его дивизии будет изрублен и искромсан, когда потеряна будет связь со всеми частями и подразделениями. И уже тогда он заботился, чтобы его подчиненные на всех уровнях понимали свою задачу настолько полно, что могли бы действовать самостоятельно. Но так, чтобы это полностью совпадало с его замыслом.

И еще. Зная о том, что главной ударной силой немцев являются танки, Панфилов дерзнул найти противоядие и против них. Найти возможность для пехоты стоять против танков. Создаваемые в дивизии команды истребителей танков не были предусмотрены никакими уставами, их не было в штатной структуре дивизии. Но именно эти команды, расположенные в наиболее уязвимых точках танкоопасных направлений, и выполняли эту роль.

Да, он понимал, что основная роль при этом должна была принадлежать артиллерии. Но артиллерией все танкоопасные направления перекрыть можно не успеть. Тогда противостоять танкам должны были опять-таки пехотные команды, специально этому обученные, насколько возможно обучить чему-то людей за столь короткое время. Конечно, остановить немцев они опять-таки не могли, слишком неравными были силы. Но могли притормозить их, заставить вместо победного быстрого марша в походных колоннах всерьез заниматься этими узелками обороны. А значит, останавливаться и разворачивать силы для атаки. Отнимать у них главное тогда. Время.

Тем самым они давали возможность главным силам отойти, давали возможность приводить в боеспособное состояние разрозненные отступившие войска, снова приводить их в порядок, занимать новые рубежи обороны. Позволяли, немного отойдя, снова сомкнуть фронт.

Здесь уже срабатывал талант полководца. Войскам ведь можно было упереться и на второстепенном участке. Но тогда такая оборона не даст самого главного, не затормозит немцев. Те выделят незначительные силы для сковывания обороняющихся и, не затормозив, продолжат свой победный марш. Надо же было, чтобы эти жесткие узлы и узелки обороны оказались не в стороне, а на направлении главного удара немцев. Тогда у тех не будет времени, чтобы обходить. Тогда им придется таранить. А чтобы таранить, нужно развернуть войска в боевой порядок. Это время. Это снова время, которое одна сторона теряет, а другая сторона выигрывает.

«Не линия важна, важна дорога». Что это было в словах Панфилова? А было это пониманием главного. Он нашел то уязвимое место, где немцы могут иметь наибольшую скорость продвижения. А значит, будут продвигать свои основные силы по этим направлениям. И придумал тормозить их именно там. Сковывать их именно там.

Все это, конечно, сказано предельно упрощенно. Думаю, что профессиональные военные найдут другие слова, более правильные и точные, чтобы объяснить стратегию и тактику оборонительных боев под Москвой.

Нам же, я думаю, достаточно понять главное в причинах успеха дивизии Панфилова. Главным же, на мой взгляд, был неотступный поиск, неустанное напряжение мысли генерала. Постоянное думание. И смелость, чтобы решиться применить задуманное в жизнь. И воля, чтобы его воплотить.

Ведь осмысленной была даже и сама гибель генерала.

Из повести Александра Бека «Волоколамское шоссе»:

«– И тут у меня жидко, и тут страшновато, – говорил Панфилов, показывая на карте. – А сижу здесь и штаб держу, товарищ Момыш-Улы, здесь. Надо бы немного отодвинуть штаб, но тогда, глядишь, и штабы полков чуть отодвинутся. А там и командир батальона стронется, подыщет для себя резиденцию поудобнее. И все будет законно, все по правилам, а... А в окопах поползет шепоток: „Штабы уходят“. И глядишь, солдат потерял спокойствие, стойкость».

Он и погиб, как солдат, при минометном обстреле штаба дивизии. Не потому, что не ожидал прорыва сюда немцев. А потому что каждую минуту заботился о солдатской душе, о ее стойкости. Все им было брошено на то, чтобы устоять. Все у него было к этому направлено, все его мысли и сама его жизнь.

Мысль. Решимость. Воля. Все это, приложенное не просто умным, но безусловно талантливым человеком, и помогло генералу Панфилову создать свою дивизию и совершить вместе с ней великий подвиг.

***

Согласитесь, что на фоне всего этого история одного боя одной из рот этой дивизии кажется не такой уж существенной. Но нет. Вспомним еще раз слова Сергея Шаргунова о том, что отечественная история – это ее герои. Да, все правильно. История без имен – это история ни о чем.

Так как они появляются, эти имена?

Думаю, что у людей, убежденных в том, что все в этом мире устроено справедливо, вызовет протест утверждение о том, что это на самом деле не так. Мир, окружающий нас не совершенен. А потому ждать от него полной и всеобъемлющей справедливости не стоит. Можно стремиться к тому, чтобы справедливости стало больше, это так. Но абсолютной справедливости нет и не будет.

В применении к войне это выражается обычно в том, что и награды, и наказания на ней во многом лишь дело случая.

Все это в полной мере относится и к истории, которая называется «Подвиг двадцати восьми панфиловцев». Конечно, не случайно, что военные корреспонденты искали примеры героизма именно в этой дивизии. Она тогда была на слуху, она только что стала гвардейской и краснознаменной, где еще искать материал, если не там?

Случайностью было другое. То, что выбрать его нужно было из мешанины правды, слухов и предположений. Политотдел имел о тех боях только те немногие обрывки сведений, которые возможно было увидеть и узнать в урагане той свирепой битвы. И только из этого немного можно было найти что-то для газеты. Все остальное было следствием этого.

Конечно, весьма вероятно, что генерал Панфилов, со свойственным ему неистощимым любопытством к деталям, впоследствии постарался бы выяснить подробности того, какие именно горстки людей в разных точках обороны заставили немцев затормозить и не прорваться в глубину обороны его дивизии. А может, и не узнал бы. Потому что и дальше были жестокие бои и во множестве ежедневно появлялись новые эпизоды, новые обстоятельства, новые точки кристаллизации обороны.

Хотя именно 16 ноября решалось многое. И самый первый удар немцев был наиболее сильным. Решал он саму судьбу обороны, поскольку известно много примеров того, что многие другие дивизии в начале войны не выдерживали как раз этого самого первого, сильного и нерастраченного удара.

Но генерал Панфилов погиб. И доискиваться до подробностей того, кто именно остановил немцев, стало некому. Новый командир дивизии оказался сразу же в тяжелой обстановке и входил в курс дела прямо на поле боя. К тому же, судя по некоторым отзывам, относился он к славе своего предшественника ревниво. И, соответственно, не очень большое внимание уделял боевым традициям этого уникального воинского коллектива.

Поэтому, когда впоследствии в прокурорской справке в качестве одного из доказательств было указано, что о бое у разъезда Дубосеково в дивизии ничего не знали, и подвиг этот не пропагандировался, объяснение этому было до банальности простое. Новый командир дивизии хотел, чтобы ее история начиналась именно с него.

Именно поэтому восстанавливать ход событий начали только тогда, когда в дело вмешались работники газеты. Как они это сделали, правильно или неправильно, это вопрос другой. Но без их усилий подвиг дивизии вообще мог оказаться безвестным. Что же касается претензий к качеству их работы, то они не совсем справедливы. Материал надо было давать как можно скорее и в условиях острого недостатка информации. Это тогда. А сегодня той спешки нет, и знаем мы намного больше. Но посмотрите на убогость качества некоторых современных толкований того же материала.

Те, кто говорит о том, что там полегла почти вся рота, правы. Но они же говорят и о том, что раз дралась вся рота, то подвига этих двадцати восьми не было. А был подвиг ста. Только непонятно, каким образом подвиг ста отменяет подвиг двадцати восьми. Просто имена части из них стали известны на всю страну, а имена остальных остались безвестными.

Но ведь так всегда и бывает. Обычно награждают и, соответственно, прославляют лишь некоторых из всех. Как бы героически не сражались все. Однако в наградные списки из всех, хорошо, если попадают лишь несколько. Обычно одно или два имени на сто или тысячу. А здесь вдруг целых двадцать восемь имен. Случай уникальный, особенно для того времени.

Но сегодня это кого-то почему-то возмущает. Возмущает, что не наградили сто или двести. А раз не наградили, значит... Наверное, надо было, чтобы и имена двадцати восьми остались точно также неизвестны. Тогда было бы справедливо. Тогда возмутившиеся успокоились бы.

Конечно, то, насколько громко и настойчиво славился на всю страну подвиг двадцати восьми, остальным панфиловцам иногда могло казаться не совсем справедливым. Поскольку многие из них знали о других подвигах, о которых не писалось на всю страну. Во всяком случае, так настойчиво. Но это не означает вовсе, что другие подвиги замалчивались. Их, других, награждали, не всегда, конечно. Но кто мог похвастаться тогда, что все, сделанное им, отмечено? И не только в панфиловской дивизии. Тогда ведь вообще награждали крайне скупо.

Вспомним, кстати, здесь же о посмертной Звезде Героя для Баурджана Момыш-Улы.

С другой стороны. О каком замалчивании можно говорить, если упомянутая здесь книга Александра Бека «Волоколамское шоссе» описывала подвиги других панфиловцев. Напомню, что первоначально она была издана в 1943 году. В ней нигде не упомянуты те самые двадцать восемь . Книга рассказывает о других людях, другого полка. И события там обрываются на моменте, когда о двадцати восьми не могло еще быть известно.

Обратим внимание на выбор писателя, не поддавшегося соблазну описывать громко известный подвиг. А взявшегося показать и объяснить историю подвигов других людей. Более того. Взявшегося показать процесс формирования среды, где рождались эти подвиги. И здесь, конечно, нельзя не заметить роль генерала Панфилова, являвшегося по существу вторым главным героем книги. Ведь речь в ней идет не о технологии того, как подбивать танки. А о том, что можно устоять там, где устоять, казалось бы, невозможно.

Если говорить о подвиге двадцати восьми панфиловцев, то разве он состоит в том, что они подбили 14 или 15 танков? И что, если бы они подбили, скажем, семь, это уже был бы не подвиг? Разве в количестве здесь дело? Ведь прославлялись они не за число. Прославлялись за мужество и стойкость. За то, что дрались до последнего. Именно за это они прославлялись тогда. А сегодня развенчание их подвига отталкивается от того, сколько танков они подбили. Какие же мы все-таки разные. Страна героев. И страна бухгалтеров.

Исторический факт. Бой под Дубосековым был. Дрались там панфиловцы. Они тоже были. Это тоже исторический факт. Сколько их было в действительности, точно не знали тогда. Не знаем мы этого точно и сейчас. Но вам станет намного легче жить, если вы точно узнаете, что их было не двадцать восемь, а двадцать пять? Или пятьдесят два? Главное, что бой был. А значит и подвиг был.

Сколько они при этом подбили танков? Этого тоже не знали точно тогда. Но этого не знаем мы точно и сейчас. Так что, их подвиг станет меньше, если подбили они не двенадцать, а десять или пять? Они отдали жизнь за Родину, этого вам мало?

А генерал Карбышев? Он не подбил ни одного танка. По какой шкале будем мерить его подвиг? А Зоя Космодемьянская? Она вообще не успела убить ни одного немца. Ее подвиг, что, уже не подвиг?

Суть их подвига не в подбитых танках, сколько бы их ни было. Всё дело намного проще. Они не побежали. Они дрались. Они держались, сколько могли. И сделали, сколько могли. Они погибли. За Родину свою погибли. Это, что, разве не подвиг? И сам Панфилов погиб через три дня. А через его дивизию немцы так и не прошли.

Так какой ещё подвиг требуется нам от них? Они погибли за то, чтобы мы сытно ели, сладко пили. Какой подвиг они для нас ещё не совершили? Что кому-то ещё от них требуется, что глумится над их памятью ввиду недостаточности их подвига, что не подбили они столько танков, сколько бы кому-то хотелось?

Даже та самая прокурорская справка вопреки замыслу ее создателей подтверждает, что бой у разъезда Дубосеково был. Это означает, что и подвиг был. Но как часто это происходило во время войны, особенно в той сложной обстановке, ход боя был неизвестен. А, значит, обстоятельства его, раз была поставлена такая задача, должны были быть реконструированы. Кстати, множество других подвигов тогда не восстанавливались, имена героев не разыскивались. Не до того было. Сегодня один подвиг, а завтра снова тяжелые бои и снова отход, подвиги, потери. Все это тоже реконструировать? Где на все это взять людей, а главное, времени? И людей, и времени тогда остро не хватало для главного. Для боя. Для того, чтобы остановить бешено рвущегося к Москве многократно сильнейшего врага.

Вспоминается описание боев под Москвой из мемуаров генерала Белобородова. «Всегда в бою».

"...Героев – не счесть. Расскажу сначала о тех, кто сражался на правом фланге, на рубеже Мары, Слобода, – в самом уязвимом месте нашей обороны, на участке 2-го батальона 40-го полка. Утром капитан Уральский доложил:

– Батальон отбил атаку. Сожгли три танка. Гаубицы майора Гарагана подавили минометную батарею.

Часа два спустя:

– Сильный огонь. Противник опять атакует – до двух батальонов пехоты с танками.

Потом связь с Уральским прервалась, попытки ее восстановить успехом не увенчались. Связные либо не возвращались, либо возвращались с сообщениями, что деревня Слобода занята противником (значит, прорван левый фланг батальона Уральского), [44] что сильный бой идет у совхоза «Бороденки» (значит, фашисты вышли к огневым позициям 1-й батареи 159-го артполка).

Лишь к вечеру с большим трудом мы локализовали вражеский прорыв. Уральский доложил обстановку, назвал и героев этого боя. Особо отметил артиллеристов из приданного ему дивизиона майора Гарагана.

– Первая батарея стояла насмерть, – сказал он. – Расчеты орудий погибли в рукопашной, при защите огневых позиций. В строю батареи осталось семь человек из шестидесяти.

Подвиг батарейцев зримо предстал перед нами лишь месяц спустя, когда 78-я стрелковая дивизия, уже наступая, вернулась к Озерне. Здесь, близ совхоза «Бороденки», артиллеристы отыскали огневые позиции 1-й батареи. Пушки стояли занесенные снегом. Разгребли сугробы, нашли тела павших товарищей. Все они встретили свой последний час, как положено русскому солдату: лицом к врагу.

Наводчик первого орудия заместитель политрука Лебедев был убит автоматной очередью в грудь. В кулаке он сжимал спусковой шнур орудийного затвора. Пушка оказалась заряженной. Лебедев не успел произвести выстрел. У второго орудия со снарядом лежал сержант Осинцев. Красноармейца Окунцова нашли в ровике. Он и мертвый прижимал к уху телефонную трубку. Почти все погибшие имели бинтовые повязки. Значит, получив ранения, не ушли в тыл, дрались до последнего вздоха.

Все свидетельствовало о жестокой рукопашной схватке, завершившей бой. С ломом в руках погиб лейтенант Никитин, с киркой-мотыгой – санинструктор Иванов... А поблизости, на опушке рощи, стояли, тоже занесенные снегом, десятки деревянных крестов, и на каждом – стальная каска с эсэсовским значком. Дорогой ценой заплатили фашисты за прорыв к батарее!

Мы достойно похоронили героев 1-й батареи, представили их к посмертному награждению. Подвиг бойцов и командиров батареи сорвал попытку командира моторизованной дивизии СС "Рейх" обойти с тыла батальон Уральского.

Одна из групп эсэсовцев, прорвавшись у Слободы, свернула на юг, к деревне Городище, но тоже встретила крепкий отпор. Героем этой схватки стал сержант Хаметов.