Текст книги "Другой Путь (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Часть вторая
Битва за будущее.

Глава 7. Невесты Цесаревича

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. ГОСПОДСКАЯ ПОЧЕВАЛЬНЯ. 1 сентября 1743 года.

Сегодня в России, да и Швеции с Англией календарно началась осень. Неделя прошла как графиня Ягужинская к отчиму в деревню уехала. Но куча дел и Катя не оставляли мне времени о ней вспоминать. Может когда и встретимся. На балу. Или в одной постели. На ночь. Фавориткой и женой моей ей не быть, а остальное… как знать. Времена нынче куртуазные, да они всегда такие.

Катерина Платоновна у меня умница, и по дому поспевает, и меня ублажить, и опыты химические на бумагу у Ломоносова записать. Красивым почерком. Спросил откуда он у неё такой красивый? Гувернантку-то я ей нанял в прошлом месяце. Крепостной! Гувернантку! (Ахринеть, честно говоря). Но та решительно не знает, чему её учить. Прямо как со мной год назад у Штелина было. Но, Катя не попаданка. Я проверял. С пристрастием. Так что пришлось расспросить её внимательнее.

– Так бабушка у меня грамотная была, она деда всех своих потомков и зятьёв научила, – разъяснила моя.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Может не о том я спрашивал раньше? Надо было именно бабкой интересоваться?

– Епифаньевская бабушка? – уточняю, а то вдруг снова в молоко.

– Она, Анна Алексеевна, – подтверждает Катя, – её на селе Епифанихой звали.

Да. Примечательное имя и отчество, не крестьянское. И внучка её Екатерина. Но, это может ни о чем и не говорить.

– Умная у тебя бабушка была, – произношу, вставая.

Катя кивает и тоже начинает собираться. Опыты в «Химлаборатории» сегодня. Без Кати никак. Цильх будет у зятя ассистентом. Да на подхват младший Нартов придет. Зачастил он к нам что-то. Но, он в отца – ему наука интересна.

– И что же, бабушка вас углями писать по псалтырю учила? Или по печке? – спрашиваю, заправляя рубаху.

– Ххха-ха-ха… – заливается смехом Катя, – по учебникам, конечно.

– По каким? – поворачиваюсь к ней и удивляясь.

– Да по «Арифметике» Магницкого, «Букварю» Полоцкого, – начинает перечислять дворовая девица, – ещё «Притчи Эзопа» Копиевского, да «Юности честное Зерцало были».

Я впадаю в ступор. Это же целое состояние. В крестьянском доме!

Катя, глядя на меня смеётся. Считывает по моим глазам следящий вопрос и отвечает.

– «Букварь» бабушкин был, откуда не сказывала, – походя, натягивая подвязку на чулок говорит искусительница, – а остальные книги, как Меньшикова сослали, бабушка с отцом моим из усадьбы и забрали, пока из Дворцовой канцелярии не пришли, а то бы они за полгода сгнили или соседи бы в печах пожгли, духовные наш поп забрал, а эти никому нужны и не были.

Стою. Обтекаю.

– А что же ты раньше не сказывала?

– Так ты ж барин о том не спрашивал, – удивляется Катя, – а меня родители без спроса говорить не учили, да и в «Зерцале» то для девиц предписано.

Ф-ф. Девица.

Вот же старый пень! Головой Катиной удивлялся, а сам ниже смотрел. Может и нет за ней никакого родовитого предка? Просто грамотная правнучка епифаньевского дьячка. Но, нет, не стал бы так Ушаков про неё спрашивать и не присматривалась к ней Елисавета Петровна. Чья-то в ней голубая кровь есть! Если не пурпурная.

Стук в дверь. Фокусирую взгляд на Кате. Она собрана даже в переднике уже. Да и мне только в тапки попасть.

– Входи!

Анучин. Вошел. Вытянулся. Молчит.

– Что стал как штырь? – понукаю его, – говори, что надо.

Он ведёт глаза на Катю.

Девочка она у меня понятливая.

– Барин, так я пойду с полдником потороплю, – находит способ не нарушать нашего с сержантом конфидента, – а то перехватку утрешнюю Вы барин проспали.

Егоза. Я значит. Проспал. Один… Вдруг.

Киваю ей. Уходит. Слышу по каблукам, как она честно удаляется в сторону кухни.

Смотрю прямо в глаза Анучину.

– Ваше Императорское Высочество, – докладывает он по Уставу, – вам письмо.

Протягивает конверт я беру. Считываю адрес. Сердце начинает колотится.

– От Матушки-Императрица доставили утром, – уже по-свойски сообщает Иван, – велено как проснётесь сразу передать.

Угу. Будто Матушка не знает, как и с кем я просыпаюсь утром.

Киваю.

– Благодарю за службу.

– Рад стараться, Ваш…

– Иди уж! Дай почитать!

Иван улыбается, но разворачиваясь по-строевому открыв дверь шагает и оставляет меня один на один с пахнущим духами конвертом.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. КАБИНЕТ ЦЕССАРЕВИЧА. 1 сентября 1743 года.

Как мне не хотелось вскрыть конверт, но я ещё в прошлой жизни приучил себя, что с документами надо работать только в кабинете. Даже когда появились ноутбуки в постели или даже в спальне, я в них никогда ничего не смотрел. С мессенджерами, конечно, сдался. Они всё одно что телеграммы. Там вскрывать ничего не надо – сразу и видно, с чем поздравляют и о чём просят.

Мне для входа в кабинет не надо выходить в коридор. Могу пройти туда через уборную или комнату отдыха. В последнюю никто даже Катя не заходит. Убираю даже сам. Она маленькая. Кресло, столик, планшет для письма, столик «журнальный», сейф… За картиной с горящим очагом. Шутка. За портретом родителей. Окно поворотное узкое. И ребенок не пролезет. Света же достаточно проходит. Да и лампа там керосиновая есть.

Некоторые письма от Лины я здесь и храню. Те, что по «университетской почте» получаю. Это вот тоже должно было по ней прийти. Мы пишем каждые десять дней. А последние из Страсбурга пришло в середине августа. От обычного графика тогда было два дня задержки. Но, мало ли что. В Европе война. На море шторм, да и на суше непогода. А оно вот значит, как…

Тётка! Не знаю сколько она эти мои письма читает. Но, судя по всему, недавно смогла накрыть мой тайный канал. Узнаю кто из Академии донёс – сгною гада! Обиделись немцы. Из-за Ломоносова. Но, может, и Ушаков на них вышел, и им, как я Брюммеру в мае, на дыбу показали… Разберёмся.

Итак, письмо. Нет. ПИСЬМО!

Сажусь за свой письменный стол. Ломаю сургуч. Раскрываю лист. Читаю:

 
' Mien Herz Lini :
В полях, где ветер леденящ,
Среди снегов, студящих кровь
Тебе я свой последний плащ
Отдать готов, отдать готов;
 
 
Тебя коль скорбь ждет впереди,
И тяжкий труд, и тяжкий труд,
Найдешь ты на моей груди
Свою защиту, свой приют.
 
 
Была б ты со мной в краю,
Где только ночь, где солнца нет,
Я был бы счастлив как в Раю
С тобой мой свет, с тобой мой свет.
 
 
Коли назначил Бог мне лён
Царя земли, всей земли,
Я б разделил с тобой трон,
Моя любовь, моей любви'.
 

Это же моё « IndenFeldern, wo die Bö geheul…»! Точнее Бёрнс. Но его ещё нет. Не родился. Не важно.

ОНА! Она перевела! Даже лучше, чем я бы сам это сделал!

Снизу ещё приписка:

' Мой Петер:

Ich atme dich.

Meine lieber herz.

Ruf an mich.

Rufst, zu dir selbst[2]2
   Мой Петер:
  Я дышу тобой
  Моё любимое сердечко,
  Позови меня.
  Позови меня к себе'.
  В книге используются авторизованные переводы стихотворения ' O , wert thou in the cauld blast ' шотландского поэта Роберта Бёрнса на русский и немецкий выполненные Виталием Сергеевым.


[Закрыть]'.

И больше ничего. Только стихи.

Всё ясно. Чего я жду? Какого ещё знака или ответа?

Надо писать её. Сейчас.

Нет. Надо сначала к Матушке.

Стоп! Императрица уже читала это…

Или нет? Чего гадать!

Успокоится.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Надо подумать.

Для начала выпить чай.

Катя уже его сделала. Катя?

Я не знаю кто она. Я не обижу её. Но, женой моей она не будет. Значит нужно будет её из дома убирать. Не сейчас. Когда Лина приедет. Главное, что б тётка не устроила мне ярмарку невест. Но, Кате на ней всё равно ничего не светит. И всё сделаю что бы Лину отстоять. Господи! Она скоро приедет!

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ. ЗДАНИЕ ДВЕНАДЦАТИ КОЛЛЕГИЙ. 2 сентября 1743 года.

В Петербург пришло Бабье лето. Потеплело. Распогодилось.

На душе у вице-канцлера тоже стало спокойней. Сумашедше лето снова сломало его планы. Не в первый раз. Но, всё-таки. В августе умер отец. Из-за бабье трёпа уехал в ссылку брат. Отцу было под восемьдесят. А с братом Алексей Петрович по весне чуть не разругался. Зачем было брать старую вдову в жены? Мог бы уже и дочь её взять. Не отказали бы. Послушай, старший брат совета. В опалу сейчас не попал. Хотя как знать как знать.

Сноха то их с братом не сдала. Даже на дыбе. Слышали и вице-канцлер разговоры эти, но значение не предавал. Точнее «не замечал». Так и выжил в прошлые царствования. И возвысился. И в новом тоже. Но тут Лестоку спасибо. Хоть теперь он и против Бестужевых играет. А пару лет назад выручил. Но у Ушакова могла же дура баба и оговорить. Но устояла. А дочка то её и без дыбы к Императрице побежала. Думала, что Наследник привязался к ней и вытянет. Он и вытянул. Но молодой Ягужинской отставку дал. Мог бы при желании и выговорить оставить при себе у Императрице. Но не стал. Нет Насте веры. Слаба девка.

Брат уезжал в имение довольный. Не так как после того, как топор мимо пронесло. Сказывал что понесла его Анна Гавриловна, а ведь в летах баба. Знающие люди шутят что на дыбе ты и сам родишь. Но. Дай им Бог здоровья. А опала? А что опала? Алексей Петрович смотрел на жизнь трезво. Царица его ценит. Он при власти. Ослаб немного, но своё отыграет. А там и брата через год-два в столицу вернёт. В коллегию, или куда посланником. Сейчас только больше спотыкаться не надо. И осторожнее быть с вчерашними друзьями и Наследником. Умен мальчишка. Далеко пойдет.

Второго дня Елисавет Петровна вызывала. Справлялась мнения о невестах для наследника. Марию Саксонскую и Польскую отмела. Католичка мол. Возражать не стал что она за корону русскую хоть в магометанство перейдёт. Не в том обида Государыни. Подставил их Ботта с этим заговором. Да ещё Лопухин с Антарктической экспедицией изволения прошлой Правительнице искать пытался. Чем разозлил Государыню и подставил Цесаревича. То-то его теперь женить торопятся. Что б наследник поскорее был. Законный. Царственный и по матери. Русские кандидатки не тянут до этого статуса.

Англичанок подходящих нет. Незамужние в летах Государыни. Посланник Корф Предложил Луизу Датскую. Она Вену и Лондон устраивает. Иоганна Корфа же Императрица уважает. Может и прислушается. Передал Ей вчера последние из Копенгагена реляции. Луиза немного старше Петра. Но это и хорошо – наследник ему нужен безотлагательно. Впрочем, Цесаревичу вроде постарше и нравятся. С то же Каролиной Гессен-Дармштадской у них частая переписка. В основном об опытах. Но отношения то можно прочитать и между строчек.

Государыня спросила мнения о той Каролине. Не стал её расстраивать. Отозвался лестно. Но сдержано. По депешам, не зная лично что ещё скажешь. Дармштадт воюет за Вену. Против принцессы Дармштадской цессарцы писем не слали. Так что какие могут быть претензии к Бестужеву у Марии Терезии Австрийской? Он не будет конечно Каролину продвигать, но и противиться ей не станет. Ежели у цесаревича там серьёзно, то зачем такого врага наживать? Потому пусть Лесток за французских протеже бодается. А вице-канцлер всегда поддержит против них Петра Фёдоровича.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 8 сентября 1743 года

– Так говоришь смеялся, Отто? – говорю я улыбаясь фон Брюммеры стоящему перед столом.

– Смеялся, мой Герцог, на весь дом, – улыбается барон.

Что придется ему разрешить сеть. Заслужил.

– Что стоишь как не родной? – делаю удивлённое лицо, – садись, «в ногах правды нет».

Говорим на немецком. Этот старый кабанчик не первый год и раз в России, но русского так и не выучил.

– Да я, – мямлит, не веря своему счастью Брюммер.

– Садись и рассказывай, – махаю рукой на стул со спинкой, – а то начнешь смеяться, ещё уронишься, растянешься, лечи тебя потом.

Еле сдерживаю смех. Брюммер тупит. Но потом доходит. Глазёнки его одновременно недоумевают и радуются. Я вроде пошутил. А сразу о всех его грешках напомнил. И о дыбе. Она предмет простой. Как стояла в подвале – так там и стоит.

Отто сел. Но спина прямая. Солдафон не доделанный.

– Сказывай подробней!

– Да чё там сказывать? Иоганн значит мне посетовал что выскочила Ангальт-Цербстская замуж и тут же Йоханну Вильгельмину Ангальт-Кетенскую предложил. Мол справная и по возрасту подходит, – начал Отто.

Ага. По возрасту. По запросам Парижа с Берлинам она походит. Какова же сама – так откуда мне знать. Я и пробывать не буду.

– А я ему значит тот ваш анекдот про сына из семьи карликов что ещё меньшую невесту привел рассказ, – продолжает барон.

– А он?

– После слов «до мышей…» чуть под стол не упал, – довольно завершает Отто.

– А потом? – пытаюсь понять итог визита моего гофмаршала.

– Так спросил чей, анекдот, – вещает Брюммер, – я запираться не стал, сказал, что Ваш

– А архиятор?

– Оценил! – расправил грудь Отто, – согласился что у той Йоханны матушка уж сильно родом худа, хоть и графиня.

– Что ещё сказывал? – продолжаю моего агента пытать.

– Что умны Вы не по годам и у него то возражение против вашей Каролины нет, но вот Париж может и свою принцессу послать тогда он отказать не сможет, – додавив смех показывает свою полезность фон Брюммер.

Ну, Генриетту Анну партия хорошая. Предложат её Матушка не сможет отказать. Франция -первейшая монархия в Европе. Только вот Людовик XV за меня её не отдадут, или с переход в православие не согласует. Зачем ему дочь в «этой варварской России» если для того что б тут власти свергать у него такие как де ла Шеттарди есть. Да и бабушкой мой венценосный дед насмешить Европу постарался. Побрезгуют в общем.

Только вот Лесток уже матушке портреты двух Гессен-Кассельских принцесс приносил. Он же хоть и Иван Иванович, но, по сути, как был, так и остался кальвинистом. Как и принцессы кассельсие. Там варианты помоложе моей Лины есть. Та же Вельгельмина может и глянуться Елизавете Петровне.

– А больше ни о ком не спрашивал?

– Нет. На отвлечённые темы поговорили, – с некоторой досадой завершает Отто.

– Молодец, можешь идти, – завершаю беззаботно я.

Ага. Спроси на кухне пирожок. Там два твой средний. Ты мне пока за Гельсингфорс, сучек, не отпахал. Так что старайся. А там посмотрим. Может тоже тебя того. Женим.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. РЕГУЛЯРНЫЙ ПАРК. 9 сентября 1743 года.

Вчера было Вознесение Пресвятой Богородицы. Отстоял я всю службу в Петропавловском соборе рядышком с Матушкой-Императрицей. Она набожная. Я же… Никогда особо не верил. Крещен в обеих жизнях. Венчан в первой (после сорока лет брака). Даже наверно отпет благополучно по всем канонам. Но, до попадания сюда – ни разу не исповедовался. Всегда душила гордыня – считал, что раз Бог всевидящ и всемогущ, то моё искреннее покаяние Он и так услышит, а в посредниках я не нуждаюсь. В общем, «православный атеист», как и положено русскому профессору теплотехники. Тётка же богомольная. Вроде кроме чревоугодия собой и не грешила сильно. Прежнее отмолила. Даже меня старается с собой таскать. И понимаю я что мне здесь так положено. Но не могу. Вот убейте! Даже после нового шанса на жизнь НЕ ВЕРЮ!

Не видел я того или тех, кто меня переместил. А значит это не воля. А сила. Сила природы. Великая. Неизведанная. Что мы вообще знаем о ней? Даже я теперь понимаю, что ведомы мне только разные мелочи. А уж хроноаборигены… Детский сад если честно в глаза посмотреть. Себе. Учить их ещё и учить. И самому учится.

В общем, вчера день для «делов» моих праведных пропал. Но, в храме было благостно. Народ степенный. Убранство красивое. Пели хорошо… Только ноги затекли. А так, я не жалею, что туда пошел. Да и матушка довольна. А мне с ней надо о Лине сговорится.

Вот потому сегодня мы и в Царском Селе. Гуляем к Зверинцу. В июне я до него не дошел. Да и не очень стремился. Теперь же… Вокруг закат Бабьего лета. Последние погожие дни. Я много таких видел за свою жизнь в Екатеринбурге и в экспедициях. Грех их не на природе провести. Впервые за прошедший год чувствую, что и Иринушка моя где-то здесь кружит спокойной сизокрылой птицей.

– Матушка, я давно хотел поговорить, – начинаю острожно.

– О женитьбе? – улыбаясь отвечает Императрица, – так я затем тебя сюда и позвала.

Неделю назад я, обдумав всё приехать к Ней не решился. Лине открытой почтой письмо послал. Об успехах моих с насосом. И статистику Блюментростов по снижению случаев родовой горячке при соблюдении асептики в моей сельской и Московской городской больницах. Поблагодарил за перевод. Каролина поймет. Поняла и русская Царица.

– Ответил ли ты на переданное тебе письмо? – играет со мной Елисавета.

– Ответил, и следующее получил в срок, – отвечаю фактическим вопросом.

– Не читают их боле, шли беспрепятственно через Киль, – усмехается тетушка.

– Почто так?

– Да всё ясно с тобой, – отвечает она взохнув, – то чьи были стихи?

– Мои.

– На русском? – удивляется тётка.

– Это перевод Лины, – отвечаю, глядя на падающие листья, – я же писал на немецком.

– Ты у меня поэт, Петруша – удовлетворённо произносит Царица, – ты влюбился?

Умеет она вот так поймать вопросом. И что ответить. Не врать же. Хотя бы себе.

– Кажется да, Матушка, – отвечаю в тон её похвале, – правда я её никогда не видел.

– Ну то поправимо, – легко снимает мои опасения Елисавета Петровна, – я прямо завтра её родителям письмо пошлю, приглашу до зимы приехать с дочкой.

– Правда, Матушка? – радуюсь я удивлённо.

– Правда, Петенька, – отвечает она, – только не вся.

Я аж останавливаюсь. Что она ещё удумала?

– Свадьба твоя дело государственное, – повернувшись ко мне вещает тётка, – там много резонов надо учесть и не тянуть.

Киваю задумчиво. Молчу. Пусть продолжает.

– Потому я со знающими людьми посоветовалась, и приглашу ещё Луизу Датскую и Бернардину Саксен-Веймар-Эйзенахскую.

Подбираюсь. Первой я предполагал. Знаю как её если что отвести. А вот вторая…

– Д’Алион ещё вчера о трёх сказывал, – продолжает тётка, – но те так быстро не приедут, да и я его о Генриетте Анне Французской прознать просила.

Смурнею.

– Не отдадут её, Елисавета Петровна, – отвечаю напряженно, – не признают они нашего имперства.

– Не признают, а вдруг признают, – говорит тётка задорно, – да ты Петруша не напрягайся!

Она смеётся.

– Тётушка зачем так много звать? – пытаюсь сократить список претенденток.

– Так ты сам говорил, на нашей с Алёшенькой свадьбе, что величайшее счастье жениться по любви, – ровно и заботливо говорит Елисавета.

– Я и сейчас так считаю.

– Вот, а Лину свою ты даже не видел, – продолжает тётка, – вот приедет она, не глянитесь вы друг другу, что мне каждый месяц тебе новую невесту привозить?

Резон в её словах есть. «Огласите весь список пожалуйста». Но, надо его сократить.

– Бернардину Саксен-Веймар-Эйзенахскую не зови, – прошу ровно.

– Отчего же не звать? – удивляется тётка.

– Стара она, – выкладываю единственный аргумент.

– Всего на год старше твоей Каролины, – парирует Царицы.

– И стоит ли этот год счастья! – в сердцах говорю я.

Хочется плакать. Пацан во мне бунтует. Точнее я в нём пытаюсь его удержать.

Тётка смотрит на меня внимательно. Я старюсь не заплакать.

Молчим. Начинается дождь. Редкий.

Тетка поднимает парасоль и раскрывает над его над нами.

– Хорошо, не позову, – говорит она спокойно, – но Кристину Шарлоту Гессен-Кассельскую даже не отговаривай меня пригласить.

Хочется выть. Погода тому приятствует.

Киваю. Делать нечего.

– Пошли уже, Петруша, в дом, – говорит, взяв меня за руку тетку.

– А и пошли, – говорю обреченно.

Звери что для охот назначены подождут. Мне же скоро надо будет другой зверинец изводить. Время есть. Прорвёмся.

Глава 8
Дебют трех Принцесс

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ПОРТ. 4 ноября 1743 года.

Я сидел в карете. Грустно сейчас на улице. Почти зима. Пронизывающий ветер с Балтики. Море покрыто крошевом льда. Лёд ещё не встал и судоходство ещё работало, но осталось совсем недолго до момента, когда Финский залив замёрзнет.

Греюсь чаем из термоса. Изобрести термос профессору-теплотехнику не велика задача. Простейший сосуд Дьюара. Нужен мастер-стеклодув, сама технология откачки воздуха между стеклянными стенками, прокладки из каучука на горловину, пробка из (о, удивительно!) пробкового дерева, деревянный выточенный корпус и деревянная же крышка-чашка. Ага, и где половину хотя-бы этого взять?

Про сок гевей местным европейцам ещё только предстоит узнать. А герметичность деревянного кожуха как обеспечить? Да и то же пробковое дерево не хочет в нашем климате произрастать… Две одинаковые колбы получить тоже проблема. Да и бьется здешнее стекло. Ломается от вакуума.

Всё гениальное как известно просто. К тому же меня учили именно с учётом имеющихся материалов и станочного парка изделия изобретать. Потому мой термос – это берестяной туяс. В него вставлено литая бутылка из серебряной бронзы, точнее из меди с микропримесью серебра. Цинк для «серебряной бронзы» Ломоносову только в будущем году по моему плану работ предстоит открыть. Между туясом и бутылём уложен войлок. Герметичность у горловины дает льняная обмотка, пропитанная березовым дегтем и живицей. Сразу вам и дезинфекция, и парфюм. Нос не оторвать! Пробка всё же пробковая. Дорогая. А сверху закручиваемый на бронзовую горловину стакан-крышка. Все технологично и просто. По мере поставок коры пробкового дуба можно хоть миллионами выпускать.

Для двадцатого века выглядело достаточно убого, но, работало. В общем, я измыслил «Товарищество на паях 'Термос» и Матушка-Императрица с Сенатом учредила сие государственное общество. Если бы частным порядком пошел – так даже я бы решения Мануфактур-коллегии и Сената ждал год. Тут же дело государственное, надо всё взвесить, согласовать… Да и куда торопиться? Но, не в этот раз, как говорится.

Императрица, кстати, хорошо вложилась, выкупив половину акций, а на вторую половину дала мне беспроцентный бессрочный кредит. Так что, хоть частное общество, хоть государственное с таким составом пайщиков нам всё равно. Но, и в этом случае мой секретарь над регистрационным пакетом бумаг «Компании русских изделий и машин» уже месяц как трудится.

В общем, работаем. Даже землю просим у Государыни за моим участком дворца под заводы. За садом у меня как раз Лиговский канал с бассейном. А за ней дорога к мастерским Нартова и Охтинскому заводу. По нынешним временам – самое то, что надо.

Под первоначальное производство я перепрофилировал одну из мастерских при Итальянском дворце и уже набрал персонал и толкового управляющего Акима Петровича Северянина, которому и поручил производство. Создал при предприятии коммерческую службу в составе отделов рекламы и продаж. Пока всего персонала, включая рабочих, всего два десятка человек и работаем мы пока на склад, не отправляя ничего в продажу и даже держим в строгом секрете само производство и технологии, хотя, разумеется, я уже оформил Императорскую Привилегию и на название, и на саму технологию производства. Шило в мешке не утаишь и скоро их производить будут все, кому только ни лень. Но, я хочу иметь свой гешефт с каждого проданного в России термоса. Мне деньги позарез нужны, да и Матушка заинтересована в личных деньгах, которые не зависят от казны и Сената. У Разумовского вот тоже есть пару интересных идей и он ко мне приезжал посоветоваться. Оглядел наше секретное производство, кивнул, сказал, что поможет чем сможет. В том числе и мастерами.

А «Царские Термосы» будут стоить, я вам скажу, очень дорого. Примерно, как крепостная девка на выданье. Вещь статусная и, как я надеюсь, станет очень модной в высшем свете. Эти за деньгами и понтами не постоят, лишь бы прийти на какую-нибудь Ассамблею с термосом, и с гордым видом налить себе горяченького чаю под завистливые вздохи всех присутствующих. Или холодненькой водички практически с ледника летом. Особенно, если использовать дорогие материалы, всяческие инкрустации и прочие каменья с позолотой.

Конечно, главными рекламоносителями будем мы с Матушкой. У нас будут самые совершенные технологически и самые дорогие внешне термосы. Мы же и станем законодателями мод. До изобретения привычного нам вакуумного термоса с стеклянной колбой лет сто-сто пятьдесят. Но, думаю, что у нас всё пойдет намного быстрее. Так всегда бывает, когда возникает спрос и потребность. Когда в науку и технологии начинают вкладывать деньги не по принципу «на, отвяжись». Та же жесть и уплотнители востребованы будут. А для этой технологии чуть ли не с добычи сырья всё нужно менять. Потому мой термос так и ценен. Он не только удобство. Он точка технологического роста. Спрос на него будет всю промышленность поднимать. Немного, но неуклонно. И таких точек, пока готовлю кадры и веду разработки, я намерен много насоздавать.

Мастерская нас пока не спасает, но… Товар штучный, объемы производства у нас мизерные, это даже не цех, а просто некий технологический павильон, где изготавливают единичные образцы для презентаций. Работники учатся, но можно уже и неизвестный здесь конвейер организовать чуть позже. Нам же нужно реальное производство, с рекой, с перепадами высот для силы воды, цех, по здешним меркам, полноценный, оборудование, печи, станки, паровые машины, возможно, даже, электричество. Мастера и рабочие. Техническая школа.

И, конечно, отлаженная удобная дешёвая логистика.

Возможно, рядом разместить и другие производства. Ведь это был не единственный мой проект, который помимо науки, я планировал обратить в ручьи и реки звонкой монеты. Конечно, Матушка будет иметь свой интерес в каждом деле, но лучшей «крыши» чем Государыня Императрица в проектах Государя Цесаревича-Наследника и представить трудно. Высший свет будет покупать всё, лишь бы продемонстрировать свою лояльность Дому. А заодно и прогресс ускорим.

Мы с Матушкой благосклонно кивнём и объявим покровительственно, что прогиб засчитан. Пусть раскошеливаются для нашей и Отечества пользы.

В общем, четыре термоштофа ждут моих принцесс. С разными сортами и купажами. Как говорится, на любой вкус и под любое настроение. Горячий чай при такой погоде – это самое то.

Ну, как ждут… Меня тут в порту вообще нет. Не я их встречаю. Я тут чисто на всякий случай и для собственного успокоения. А то сидел бы в своём дворце и мучился бы в ожидании вестей. Нет, встречал не я. Официально встречал Светлейший Князь Волконский. Без помпы. Просто встретит и отвезёт в Зимний дворец. Умыться, помыться, отдохнуть в отведённых им покоях. Как говорил в фильме «Бриллиантовая рука» Андрей Миронов: «Я так не могу. Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе…»

В общем, принцесс с дороги в порту я не мог и не должен был видеть в принципе. Товар нужно показывать Цесаревичу лицом и во всей красе, а не зеленовато-бледных уставших и растрёпанных тяжелым морским переходом девиц. Тем более принцесс. Тем более, что одна из них может стать в будущем Невестой Наследника-Цесаревича.

Короче говоря, я стоял со своей каретой и офицерами охраны метрах в трёхстах от места событий, не привлекая к себе внимания. Но, готовый «случайно проезжать мимо» вдруг что не так пойдёт.

Сидеть надоело. Вышел, прошёлся вдоль набережной порта.

Холодно и противно. И карета без климат-контроля. Сплошное гадство.

– Елизар! Не потерял термосы-то?

Это я так шучу. Упомянутый Елизар отпил ароматный чай из своей термокружки и буркнул:

– Обижаете, Государь. Всё готово.

Елизар – это мой дворецкий. Ну, как мой. Матушкин. Но, грань постепенно стирается. И я доволен этим.

– Елизар, дай-ка резервный термоштоф и четыре кружки.

Термокружки у меня тоже в планах производства, но, пока не запустили. Запустим.

Дворецкий подает мне берестяной тубус и четыре керамические кружки.

– Э, нет. Кружки сам неси. У меня не сто рук. Пошли.

Направляемся к четырём конным кирасирам, которые обеспечивают нам охрану. Не дозволяет Матушка Наследнику самому кататься даже по столице. И правильно делает.

– Господа, прошу угощаться горячим чаем.

Кирасиры спешились и с удивлением смотрят, как я открываю тубус и разливаю по чашкам горячий чай.

– Прошу, господа. Плюшек нет, извините, сладостей тоже, но хоть горяченького.

Они с благодарностью принимают чашки и греют о них озябшие ладони.

– Спасибо, Государь! А как так, что он горячий? У вас в карете печка?

Смеюсь.

– Нет-нет, господа, печки, к сожалению, у меня в карете нет. Это просто аппарат такой, чтобы удерживать тепло или холод.

Ротмистр усмехнулся.

– Ну, холод, Государь, сейчас точно не нужно удерживать.

Парирую:

– А летом?

Тот подумав, кивает:

– Летом – да. Хороший у вас аппарат, Государь. Нам бы такие на караул или на фронт.

– Пока это только первый опыт, но мысль здравая. Я подумаю, как это сделать.

Кирасиры одобрительно загомонили, а я уже считал в голове, сколько нужно простейших термосов на армию. Хотя бы офицерам. Хотя бы на фронт. А это, скажу я вам, сумма. Весьма и весьма сумма. Даже если только генералам и высшим офицерам. Это сразу казённый заказ. А учитывая, что пайщики – это я и Матушка, то конверсия денег из казны в частные владения будет весьма хорошей. И, главное, что мы с Императрицей не потратим их на пустые гулянки.

Дав указание Елизару изъять у господ офицеров термоштоф по окончанию сугрева, пошёл на пирс.

Ветер. Тяжёлые чёрные волны с грязно серыми льдинками и крошевом. Одинокая чайка жалобно крикнула и «ускакала» по своим птичьим делам.

Парусов ещё не видно на горизонте.

Нет, корабли есть, но, нужных мне пока не видно.

Сложный переход. Близится зима и сезон штормов. Потом Финский залив встанет окончательно. Да и плыть от Любека до Санкт-Петербурга не близко. А до Любека тоже путь посуху в объезд войны – через Марбург, Кассель, Ганновер в Любек. Моя дорога из Киля тоже не была сахарной, но ведь едут две принцессы. Барышни. Там своя специфика и жажда комфорта.

Конечно, в нынешние времена, комфорт своеобразный, особенно в походе. Но, всё же.

Всё же…

– Государь, кажись, два паруса⁈

Поднимаю подзорную трубу. Да, похоже, что они.

– Да, Елизар. У тебя всё готово?

– Да, Государь, не извольте беспокоиться.

– Термоштоф забрал у господ офицеров?

– Да, Государь. Всё в порядке.

Как встречать Михаил Никитовичу Волконскому принцесс здесь нет никакого формального протокола. Хоть скоморохами и оркестром. Но, мне кажется, что в такую собачью погоду, да ещё и с дороги, им точно будет не до скоморохов.

Корабли приближались.

Да, теперь однозначно, это нужный мне корабль-пакетбот «Меркуриус». И боевой фрегат Русского Флота при нём. Я было хотел отправить чуть ли не целый отряд кораблей, но адмиралы меня убедили, что и фрегата достаточно. Россия со Швецией замирилась, а больше тут шляться и некому – всё заняты войной.

Так-то оно так, но Фриц, он же Фридрих Великий, с крайней грустью смотрит на наши «смотрины невест». Мало ли что. У него свои кандидатуры. Впрочем, 26 пушек фрегата и 14 «Меркуриуса» вполне себе аргумент, против «случайных» провокаций.

В прошедшую войну многие капитаны отличились не только подвигами, но и неудачным судовождением. Теперь «под Шпилем» бумажные адмиралы с боевыми разбирались. Да, и после разгрома «Бабьего бунта» на Флоте начались чистки. Немало офицеров находились под следствием. В общем, у нас тут свой 1937 год. Чистки. Чистки. Чистки. Матушка очень озаботилась возможным участием офицеров, отобранных для Антарктической экспедиции в заговоре и попытке вернуть Трон малолетнему Ивану. Все, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу, находились если не под следствием, то, как минимум, под подозрением. Плыть за Южный полярный круг далеко, и этот сезон мы точно упустили.