Текст книги "Другой Путь (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Мысли текли сквозь мою голову, но не задерживались там. Мне было не того. На ступеньках дворца Насте стало дурно.

Кричу какому-то лакею:

– Эй, карету мою к подъезду! Быстро!

Голос у меня доламывается, но ещё тенор-альтино, потому разносится звонко. Лакей оглянулся и увидев меня сразу исполнять убежал.

Лекаря кликать не стал. Зачем он мне? Сам такой. Обморок «лечить» не сложно.

Пока буквально дотащил девушку до выхода, карету уже подали.

– Настенька, осторожно… Вот так… Молодец…

Она слабо говорит:

– Не уходи… Не оставляй…

– Тихо-тихо. Я здесь. Мы едем ко мне во дворец. Там успокоишься и отдохнёшь. Выпьешь моих капель. Там у меня хорошо и спокойно. Верь мне.

Кивок.

– Верю. Не уходи.

– Настенька, мы едем КО МНЕ. Зачем мне уходить? Успокойся. Твои позже подъедут. Всё будет хорошо.

Она вновь кивнула.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ. ДВОРЕЦ ПРОСКОВЬИ ФЁДОРОВНЫ. 26 мая 1743 года.

– Это ваш «огненный газ», Михель? – профессор Крафт внимательно смотрел на своего адъюнкта.

– Кислород, Оксиген, господин Георг Вольфганг, – уточнил Ломоносов.

– Говорящее название, – протянул академик, разглядывая содержимое висевшей над прокаливаемой индийской селитрой колбы, – он что-то окисляет?

– Да, ваше высокородие, – с долей гордости проговорил экспериментатор, – этот газ является основой многих кислот, мы уже с Рихманом проверяли.

– Что ж, поздравляю молодой человек, – Крафт выпрямился и выглядел воодушевлённым, – конечно я ещё сам перепроверю, но открытие нового вещества в нашей Академии событие величайшее!

Ломоносов был похвалой доволен. Открытие нового газа открывало ему и дорогу к званию академика. Да и сам газ мог иметь большую для наук и ремесла пользу.

– Должен отметить, Мишель, что вы провидец и быстро получили заявленное в опыте, – продолжил хвалить адъюнкта Георг.

– Быстрому успеху беседы с Цесаревичем Петром Федоровичем способствовали, – пояснил Михайло, и, видя, удивлённый взгляд наставника, продолжил, – он вспомнил, что читал в Кильской библиотеке о том, что голландец Корнелиус Дреббель при нагревании селитры получил приятный при вдыхании газ, я же сам ещё пару этих селитр, кроме этой, до получения оксигена и перепробовал.

– Похвально, похвально, Михель, – академик говорил явно с гордостью, – везение в науке важно, а уж если у нас такой прозорливый и просвещённый Кронпринц, то большая будет польза Академии от этого.

– Извините, господа, – прервал научную беседу, появившийся в дверях тучный профессор фон Винсгейм, – Михайло Васильевич, не могли бы вы закончить демонстрацию эксперимента, Вас там из Тайной канцелярии спрашивают.

Крафт и Ломоносов переглянулись.

– Идите, Мишель, – отозвался Георг, – я послежу что б всё прибрали, а как вернётесь мы ваши записи посмотрим.

Ломоносов снял, маску, перчатки, фартук, и зло глянул на Вистгайма. Стоявший за тем в дверях сержант удержал порыв Михаило высказать «наглому пруссаку» всё за прерванный опыт.

Глаза, приведшего конвой, тоже светились. Русский выскочка наконец нарвался. Может он и гений, но и гениям за свои слова отвечать надо. Особенно когда их граф Ушаков к себе просит.

Михаил навис над толстяком.

– Не по-твоему ли навету это беспокойство?

– Нет Михель Басилич, я только их проводил, – отстранился Вистгейм, – дело у них Государево.

– Ведите, служивые, – зыркнув на приведшего солдат немца отрубил Ломоносов по-русски.

Шагнув за дверь, он мысленно продолжил:

«Господи! Ну почему сегодня?»

Глава 3
Мир и тайные экзерциции

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. САД. 10 июня 1743 года.

Блеск стали и звон металла клинков.

Сколько длится поединок на самом деле? Ну, чтоб не для кино? В зависимости от мастерства фехтовальщиков. Можно и в пару секунд уложиться. Или в десять. В зависимости от выбранной тактики. Одна из итальянских школ, например, допускает намеренную уступку инициативы противнику в начале поединка с тем, чтобы подловить его на противоходе и нанести один единственный роковой укол. Сколько школ, столько и тактик.

В любом случае, если противника не удалось поразить сразу, то фехтующие расходятся и осторожно нарезают круги, внимательно глядя друг на друга, пытаясь выискать брешь и оплошность в позиции оппонента. Рапира, пусть и тренировочная, достаточно тяжела, отнюдь не зубочистка, а фехтование требует энергии. Поэтому все «красивости» кино, с прыганием по столам, и бесконечной чередой выпадов, и ударами клинков друг о дружку в режиме нон-стоп – это для кино, извините за тавтологию. Поединок – стратегия. Даже если он занимает всего пару секунд. А, уж, если в долгую, то и подавно.

Внимательность. Дыхание. Движение. Плавное или изящество сверкающего смертельного урагана.

Знаете, как отличить человека, который либо на самом деле глухонемой или хорошо знает язык жестов, от дилетанта-профана, который только делает вид, что понимает что-то? С умным видом машет руками? Так вот, открою вам один секрет, как носитель жестового языка – тот, кто знает на самом деле, тот НИКОГДА не смотрит на руки собеседника. НИКОГДА. По прыгающему за руками взгляду определяют – профи или просто погулять вышел. Смотрят не на руки. Только в лицо. Только в глаза. Иначе никак. Для остального есть периферийное зрение. Взгляд глухонемого отражает массу эмоций, но, он не прыгает во время разговора. Разве что в компании, когда говорят если не все сразу, то оживленно, тогда взгляд переводится с одного говорящего жестами на другого.

Точно так и в поединке на клинках. Кто смотрит на сверкание клинка, тот – труп. Минимум раненый неудачник (или счастливец, тут как посмотреть).

А ещё поединок – это ноги. И умение ждать.

Уметь ждать меня жизнь научила.

Фехтованию в прошлой своей жизни я не учился. Приходится навёрстывать навыки здесь. Тем более что мои наставники настаивают, что именно в моём возрасте кисти рук наиболее податливы к тренировкам моторики, так необходимой не только для боя или поединка, но и изяществу неожиданных смертельных ударов. Моё преимущество из прошлой жизни – я свободно говорю на языке жестов и мои руки были гибкими, как у пианиста до самой старости. Впрочем, я и на пианино хорошо играл. И на скрипке.

Я пропустил укол и «флёрет»-шарик на кончике даги уперся мне в бок.

– Туше!

Ткнул меня он весьма болезненно. Ладно, ребра целы, поддоспешник выдержал и смягчил. Проткнуть учебная тупая шпага, именуемая здесь рапирой, как и дага, закрытая на кончике «цветком» – флёретом, не может. Но, вот ребро сломать или кожу поцарапать в учебном бою, как говорится, «нет проблем».

Вот, что называется, отвлёкся. Получи.

Берхгольц усмехнулся, глядя на то, как морщусь, потирая бок.

– Достаточно на сегодня, мой Герцог?

Шиплю сквозь зубы.

– Нет. Продолжим.

– Тогда меняем руки.

Киваю. Рапира теперь в левой руке, а дага в правой. Мои наставники требуют, чтобы владел обеими руками одинаково хорошо, чтобы противник не мог предсказать мои действия, а я мог принять максимально неудобную для него позицию с любой из сторон, меняя руки и оружие в них в процессе схватки.

Всё, как в реальной нашей жизни.

– Ангард!

Звон металла. Я вновь пропускаю. Сразу. Три секунды. На этот раз укол рапиры в грудь. У меня ощущение, что у меня, не смотря на всю защиту, тело постепенно превращается в сплошной синяк. Фехтовать реально больно. Боюсь даже представить, что я буду чувствовать утром. Придётся сказать горничной Кате, чтоб намазала мои синяки мазью. Ей не впервой. Опять будет хихикать от того, как я морщусь под её пальцами. Ей можно. Я ей разрешаю.

– Туше! Ещё?

– Да.

– Ангард!

Ничего. Я умею терпеть и ждать своего часа. Одного мига оплошности или расслабленности противника.

Металл о металл. Сверкание лезвий на солнце. Расходимся, кружим, ждём, высматриваем.

Берхгольц не профессионал. Боевого опыта у него нет. Но, как любой дворянин, владеет шпагой прекрасно. Преподаватель же Фридрих Вильгельмович хороший, терпеливый. Он не улыбается победно, не язвит и не подкалывает. У него нет задачи сейчас вывести меня из себя и разбалансировать моё душевное состояние. Нет, он обучает меня технике.

А я учусь.

Изящный разворот и… я не успеваю. Мой наставник уходит с линии укола и атакует в ответ. Тоже мимо.

Звон. Сверкание. Дыхание.

Внимание ногам и стойке.

Терпение. Москва не сразу строилась.

Я попал. Не в смысле попал в него, а, вообще, попал. Вновь на его дагу с разворота.

Больно, блин!

– Туше! Ещё?

– Да!

– Ангард!

* * *

СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КНЯЖЕСТВО АНГАЛЬТ-ЦЕРБСТ. ЦЕРБСТ. ТРИНИТАТИСКИРХЕ. 22 (11) июня 1743 года.

Каждая девочка мечтает о принце. Ну если не о принце, то хотя бы о пышной свадьбе.

София Августа сегодня получила и то, и это. Ну, почти.

Цербсткая Тринитатисткирхе (церковь Святой Троицы) внешне скромна и убранством, и размером. Павильон с четырьмя входами завершает высокая пирамидальная крыша с венчающим её небольшим крестом. Лютеранство – исповедание скромное. Но это если снаружи. А если зайти в сам храм. Иконы, написанные лично и специально Микеланджело, Рубенсом, Моретто… Не все столичные Соборы могут похвастаться такими. Под высокими сводами и готическими арками полнее приходит осознание происходящего в церкви.

– Согласен ли ты Георг Людвиг взять в жены Софию Августу Фредерику?

Двадцатичетырёхлетний полковник в парадном прусском кирасирском мундире твёрдо ответил:

– Согласен.

– Согласна ли ты София Августа Фредерика взять в мужья Георга Людвига?

София задержала выдох. Может ли она отказаться, вытащив счастливый билет? Согласиться стать женой наследника престола Шведского? Она мечтала об этом. Как только решение шведов узнает Берлин поженится им не дадут. Нельзя более медлить.

– Согласна.

– Перед Богом и перед людьми, объявляю вас Георг Людвиг и София Августа Фредерика мужем и женой! Амен!

Запел хор. Муж, держа за руку, вывел жену из храма.

Их приветствовала радостная толпа. Через минуту пасмурное небо Цербста залил огнями грандиозный, воистину королевский фейерверк.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 11 июня 1743 года.

Дверь спальни открылась и появилась она.

Горничная тут же встала со стула:

– Доброе утро, Анастасия Павловна! Прикажете одеваться?

Ягужинская на секунду задумалась.

– Нет, Катя. Чуть позже. Я уже умылась. Прихвати мне волосы лентой.

– Сейчас сделаем, Анастасия Павловна! Какую желаете?

– Не знаю. Сама посмотри. Под халат всё к лицу.

Катя хихикнула и принялась сноровисто перебирать ленты. Кто такая графиня Ягужинская дворцовая прислуга прекрасно знала. Фаворитка – это нечто среднее между гостьей и хозяйкой. Даже не любовница хозяина, а, практически, официально его статусная сердечная подруга. И даже больше. Ну, как-то так, прислуга тут расходилась в определениях, но, сути это не меняло. Даже сплетничая между собой о том, куда Цесаревич в этот раз отправился с Анастасией, часто можно было услышать что-то вроде: «А слышали? Наша-то там им всем показала, где раки зимуют!»

Перехватив лентой волосы и быстро поправив причёску, Катя поднесла зеркало сзади, давая возможность «Нашей» посмотреть на себя в зеркало перед собой. Удовлетворённо кивнув, Настя поднялась.

– Кать, а где Цесаревич? В кабинете?

Катя с готовностью ответила:

– В чертёжной изволят быть.

Ягужинская усмехнулась.

– Конечно. Где же ещё. Организуй нам туда пару чашечек и кофейник с моим любимым. И к кофе на своё усмотрение.

Горничная кивнула.

– Всё поняла. Сейчас сделаю.

Графиня встала, и, слегка зевнув, прикрывая рот ладошкой, отправилась на поиски Цесаревича.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ШВЕДСКОЕ. СТОКГОЛЬМ. ПЛОЩАДЬ НОРРМАЛЬМСТОРГЕТ. 22 июня 1743 года.

Площадь бушевала.

– Смерть генералам-предателям!

– Фредрика Датского в наследники!

– Нет войне!

– Не уступим Финляндию!

Каждый лозунг толпа приветствовала радостным гулом, подпрыгиваниями, поднятыми вверх крестьянскими дубинками и мушкетами Далекарлийского полка.

Карл Отто Гамильтон аф Хагеби наблюдал за этими «плясками» с коня, из-за спин Алвсборгского полка. Барона удивляло как в головах этих глупцов сочетается нежелание идти на войну и неготовность отдать Финляндию? Впрочем, тут ответ скорее всего именно в частице в «не». У быдла ещё бы «не работать» и при этом «не голодать», и они были бы полностью довольны.

Ещё до входа в столицу крестьян и горняков Даларны к ним выезжал Король. Его Величество пытался не допустить кровопролития и готов был выслушать протестующих. Даже когда перед Стокгольмом восставших остановили верные полки Фредрик I дал приказ не стрелять. И вот толпа бушует на площади. Хуже того. Протестуют в провинциях Уппланде, Сёдерманланде, Смоланде и Сконе. Приходят новости что свою петицию против «Похабного мира» и голштинского принца готовит северная пристоличная провинция Естрикланд. Даже солдаты, окружившие сейчас площадь, пока отказываются стрелять. Время и власть правительства уходит.

Гамильтон понимал, что после его неуспеха с получением Карла Петера Ульриха в наследники Фредрику I Швеция могла только уступать. И то, что в Або удалось выговорить у русских почти всю занятую ими Финляндию уже было чудом. Французы, которым служит брат барона, всё же сумели русскую императрицу обыграть. И плата принятием Георга Гольштейн-Готторпского в качестве наследника престола за мир для Швеции невелика. Но разве это объяснишь танцующему на площади сброду?

– Именем Короля, – полковник Карл Отто Лагеркранц старался с коня перекричать бурлящую площадь, – приказываю собравшихся разойтись и до пяти часов вечера сдать оружие…

– Катись ты в ад, полковник! – выкрикнул кто-то.

Площадь засмеялась.

Лагеркранц же продолжил: «Кто не выполнит волю Короля будет рассматриваться государственным преступником!»

Площадь шумела. В сторону полковника полетели камни.

Кто-то выстрелил. Упала пара солдат в строю Алвсборгсцев.

Полковник Лагеркранц махнул шпагой дав приказ к залпу. Потерявшие ещё одного товарища солдаты Алвсборгского полка начали стрелять в разнобой. Но уже второй залп прозвучал дружно.

Толпа отхлынула, теряя самообладание и участников от огня. Робкую попытку повстанцев организовать сопротивление задавил кавалерийский полк из Вестергётланда. Демонстрантов размазывали о штыки не стрелявших ещё солдат из Уппланда и Вестманланда. Убитых было немного. Но, испуганным людям было некуда бежать. Всего лишь один решительный командир, всего лишь один верный полк и с бунтом было покончено.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 22 июня 1743 года.

По материалам был затык. Хоть новый завод строй. В Сестрорецке, например. Там оружейное производство, мастеров сыскать можно. Для моих дел мне пока и цеха хватит. Но, это тоже деньги, а они на дереве не растут. Жаль конечно. Я бы развернулся тут.

Линейки кульмана двигались туда-сюда. Но, тут, как не колдуй, на осинке не растут апельсинки. Надо думать. Ресурсная и производственная база в стране маленькая, денег мало. И есть такой фактор, как буржуи – так я называл всякую Западную Европу, США, и, в первую очередь Англию и Германию. Швецию, Данию, Австрию, Голландию, и, тем более Францию тоже нельзя сбрасывать со счетов – очень быстро узнают, чем я тут занимаюсь и вполне могут оценить. Благо идёт война за Австрийское наследство и всем не до сомнительных экспериментов с паровыми машинами. Грустный пример Англии у всех перед глазами. Там из парового двигателя ничего путного не получилось.

Воздушные шары тут тоже не я первый запустил. Эксперименты были, но общее мнение – дурь и пустая трата денег. Вот и хорошо. Пусть так и будет.

– Утро красит нежным цветом, стены древнего Кремля…

Я напевал себе под нос, когда открылась дверь и появилась Настя при полном параде, то есть в домашнем халате. Чмокнула меня в щёку и проворковала:

– Доброе утро, любимый.

Киваю, не отрывая взгляд от кульмана.

– Доброе, душа моя. Выспалась?

Улыбка.

– С тобой выспишься.

Парирую.

– У тебя в этом дворце есть отдельная спальня, если что.

Усмешка (лукавая):

– В отдельной спальне я могу спать и у себя дома.

Киваю:

– Логично. Тогда в чём состав жалобы?

– Ни в чём. Ты хоть посмотри на меня, занятой ты наш.

Хм… Разворачиваю кресло непосредственно к подруге.

– Слушаю тебя, моя радость. Извини.

– Как твои синяки?

Пожимаю плечами:

– Если лежать на спине, то вроде ничего.

Настя усмехнулась:

– Что ты ночью и делал. Помогает хоть твоя мазь?

– Да, спасибо тебе и Кате.

– А Катя тебя тоже в таком виде мазала, как и я?

Делаю неопределённый жест.

– Тебе-то что? Катя – это Катя. А ты – это ты. Или ты меня к моей крепостной ревнуешь?

– Не ревную. Не хватало ещё. Просто интересно. Ладно. Утро хорошее. Пойдем в сад?

Я покосился на чертежи и вздохнул. Женщине проще дать то, что она хочет и с минимальными потерями, иначе она возьмёт это сама и потери ты устанешь считать. За свои сто лет я в этом убедился многократно.

Киваю:

– Что ж, изволь.

Пришла Катя с со столь любимым Настей кофе.

Я даже облегчённо вздохнул. Хоть не надо прямо сейчас идти. А то точно: «Все в сад!»

Катя разлила кофе по чашкам и, пожелав нам всяких благоглупостей, удалилась, вильнув хвостиком. Хорошая девочка. Сообразительная. Я её из Москвы с собой привёз. Вообще, весь штат Итальянского дворца Матушкин. Они на неё, разумеется, и работают во всех смыслах этого слова. Императрица знает о каждом чихе в этом дворце. Конечно, я ничего менять не стал (я же не идиот), а просто добавил к ним, ещё и свой «походный экипаж», с которым я езжу – конюха, кучера, кузнеца, экспедитора, горничную и пару лакеев. Как я без этого буду ездить из Петербурга в Москву? Дорога ведь не один день занимает, а я человек уважаемый. Поэтому за моей каретой с гербом ехала карета попроще.

Матушка ещё добавила мне четыре человека конной охраны. Мало ли что. Впрочем, я пока никуда без её разрешения ездить и не мог. Так что прибывшим со мной всё равно было нечем заняться, и они посильно влились в «дружный трудовой коллектив» Итальянского дворца в Санкт-Петербурге.

Вот Катю я и определил к Насте в горничные. Постель, в принципе, мне сейчас есть кому греть. Пока во всяком случае. А там, как Бог даст. Живём, как на вулкане. Никогда не знаешь, чем закончится день и каким благословенным будет утро.

К тому же, Катя докладывала о Насте мне лично. Ведь, при всём уважении к Матушке, Катя всё же моя собственность. Весьма личная собственность. Так что среди дворни и прислуги Катя, невзирая на свою стройность и молодость, имела вес и её слово многое значило. Меня это вполне устраивало.

Отпиваю кофе:

– Какие планы на день, Анастасия Павловна?

Она фыркнула.

– Ты меня ещё графиней назови. Ночью ты более красноречив.

– Ладно, не обижайся, душа моя. Я ещё там, – киваю на чертежи, – и всё же?

Нет, Настя здесь не жила. Бывала наездами. Мы не вели совместного хозяйства, не были семьей в полном смысле этого слова. Но, бывала она здесь «с визитом», ну, почти каждый день. Иногда оставалась на ночь. Так что как-то так мы и живём сейчас. Настя очень хочет «залететь», я же стараюсь, чтобы этого не произошло. На моей стороне опыт, на её – женское коварство. Ну, вы поняли расклад. Иногда я «с визитом» ездил в дом Бестужевых-Рюминых, где был всякий раз радушно принимаем. Один раз даже вице-канцлер «случайно» заехал к ним в гости, когда я там был. Ничего, потолковали «на полях», как говорят в дипломатическом протоколе. В целом я его понял. Всё о России заботится. Но, Матушка прислушивается к проходимцу Лестоку, а он враг России.

Ну, тут трудно сказать кто враг России, а кто друг. Вице-канцлер Бестужев тоже очень плотно завязан на Австрию, и, особенно, на Англию. Он там много лет прожил и имеет колоссальные связи. Так что, самый большой друг России – это я. И Матушка. Ей просто деваться некуда. Но, Бестужеву я покивал, ничего не обещая при этом.

Он тоже не дурак, понимает, что не всё от меня зависит, но, почему бы и не попытаться привлечь Цесаревича в свою партию?

– Любимый, я пойду одеваться на прогулку. Чего и тебе желаю.

Киваю.

– Хорошо, душа моя.

Сколько продлится наша связь? – думал я, глядя на удаляющуюся прелестницу. В халате мне она нравилась намного больше. Без этих идиотских юбок и корсетов. Почти как в моём двадцатом веке. И в двадцать первом. Ну, это если не развязывать халат, потому как белье тут не дай Бог фу-фу-фу. Впрочем, уверен, судя по тому, что я видел, когда она набросила ногу на ногу, попивая кофе, ничего под халатом у неё сейчас и нет. Не стала себя утруждать? Ага, как бы не так. Она вообще могла одеться. Но, предпочла найти меня именно в таком виде. О, Женщины! Имя вам – коварство! И если бы мне было не сто лет в обед, я бы, конечно, повёлся. Ничего, она отыграется позже, я не сомневаюсь. Я её знаю уже достаточно хорошо.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МИЛИОНАЯ УЛИЦА. ОСОБНЯК ЛЕСТОКА. 25 июня 1743 года.

– О, Отто, как я рад тебя видеть, – хозяин радушно раскрыл объятья гостю.

– А уж я как рад встрече, Иоганн, – повторил жест гость.

Отто пропадал последний месяц далеко от столицы. То в Або, то Рига… Привязанный к себе Императрицей цесаревич через своего гофмаршала старался везде успеть.

– Проходи, я как от тебя весточку получил, на счёт обеда поручил распорядится, – чуть отступив после крепких объятий предложил гостю Лесток присесть, – в дороге устал поди от нормальной пищи?

– Спасибо, Иоганн, – искренне ответил барон, – я солдат и мне привычна походная пища, но хорошей домашней не ел с год.

Они прошли по знакомому обоим коридору в столовую продолжая светскую беседу.

– Ну, у меня, ты знаешь, Отто, столь щедрый, – пел Лесток самодовольно, – мужской обед, не то что принятая в Итальянском дворце «здоровая пища»

– И не говори, – подхватил тему Отто, – устал я уже на овощах и без окороков.

С Лестоком они были дружны. Можно сказать, «одна партия». Но Отто знал, что со всеми надо таиться. К тому же «его герцог», как оказалось, мал, но, весьма жесток и твёрд. То ли в деда Петра, то ли в «деда Карла». А скорее сразу в обоих. Так что за языком надо следить. Даже наедине.

Расселись, выпили, закусили. После первой перемены блюд можно было и по делу продолжить.

– Ну, как там в Або? Отстояли Шведы Савонию? – начал с сути Лесток.

– Северную, – лениво ответил фон Брюммер, – обменяли на западный Нюланд с Гельсингфорсом.

Отличие Абоского мира в РеИ и в МПТ. Травяной сплошной – РеИ, сине-зелёный – МПТ

Отто жадно отпил пива и продолжил.

– Граница теперь между ним и Борго.

– Печально, – выдохнул Иоганн, – д’Алион будет не доволен.

– Так что французу-то с того?

– Не скажи, Отто, он обещал Стокгольму больше, – возразил Лесток.

– Не расстраивайся, Иоганн, – добродушно от ответил Отто отрезая окорок, – мы, итак, сделали много.

Лесток кивнул. Много они сделали для Парижа. Да не всё. Но что ж, сейчас это дело прошлое, надо о будущем поговорить.

– Ну, как там в Риге, – начал он осторожно.

Отто уплетал второе и оторвался от него только чтобы бросить: «Выправлял в Курляндии наследство».

И забыв о собеседнике продолжил жевать.

«Что же похоже там не о чем говорить, – подумал Иоганн, – или не сегодня»

– И как тебе изменения в Итальянским дворце?– сменил Лесток тему.

Барон чуть не поперхнулся. Вот умеет архиятор подловить!

– Кхе, кхе, – прочистил Отто горло и залил в него пиво.

Снова по тонкому льду Иоганн его водит. Но куда денешься. «За то уплочено». Надо Отто по нему ходить.

– Многолюдно, – неопределённо ответил он.

– И женская рука появилась, – подвел ближе к теме Лесток.

– Угу! И это тоже, – снова глотнув пиво ответил Брюммер, – когда уезжал, даже не думал, что так быстро девчонка во власть войдет.

– А цесаревич? – уточнил Лесток.

– Держится, и кажется уже тяготится, – снова обтёк тему Отто, – но, если честно, меня эта девочка беспокоит, хотелось бы Петера на настоящей принцессе женить.

Брюммер снова углубился в ягнячью рульку с бобами, не забыв себе кислых почек подложить.

«Обжора! Верно, его там цесаревич в черном теле держит. И язык не даёт распустить.» – мысленно улыбнулся Лесток, – «А девчонка… Нельзя ей власть над цесаревиче взять. Тогда Бестужева не остановить. Похоже пора действовать. Лопухины дозрели вроде? Вот и Брюммер здесь. Поможет!»

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 28 июня 1743 года.

Мы опять гуляли с Настей в саду, когда прибежал лакей:

– Государь! Там к вам по срочному делу госпожа Ломоносова. С ДИТЁМ.

– С дитём?

– Точно так, Государь!

– Хорошо, ступай. Я сейчас подойду. Предложите им чаю с дороги или чего они пожелают.

– Слушаюсь, Государь!

Титулование «Государь» в мой адрес было в порядке вещей, ведь это часть моего официального титула. Матушка не возражала, мне было всё равно, а людям приятно.

– Петя, а можно и я пойду с тобой?

Я пожал плечами.

– Можно. Почему бы и нет, если тебе интересно.

Вряд ли там будет что-то секретное, чего Бестужевым знать не следовало. Ломоносов не их полёта птица. А, вообще, с продвижением Насти в фаворитки Цесаревича и фрейлины Императрицы, позиции клана Бестужевых усиливались просто с космической скоростью. Уверен, что пройдоха Алексей Петрович уже считает в уме комбинации, как бы сделать Анастасию официально моей женой и будущей Императрицей. Ну, считать можно что угодно. Меньшиков вот тоже считал и подсчитывал, и где Меньшиков? И прочие «считающие»? Нет, Матушка не даст Бестужевым так усилиться и удар будет нанесён мастерски и в её стиле. Вопрос только один и прямой, как рельс – КОГДА?

Четверть часа спустя мы с Настей входили в Зелёную гостиную, где меня (и Анастасию заодно) ожидали неожиданные гости.

– Что случилось?

Елизавета Ломоносова промокнула платочком глаза. Судя по кругам вокруг глаз, плакала она много.

– Ваше Императорское Высочество, Кронпринц Петер, вы так добры к нашей семье и к моему Мишеньке. Земной поклон вам за хлопоты по спасению моего мужа из темницы. Буду молиться о вашем здоровье Господу Богу и Пресвятой Деве Марии…

Так, поток сознания надо прекращать, она не знает, как перейти к сути.

– Bitte stoppt! Говорите, что случилось, – остановил я причитающую на немецком женщину.

– Государь, вашими хлопотами Михайло моего перевели под домашний арест.

Киваю.

– Да. Я знаю. И что? Всё лучше, чем в камере Тайной Канцелярии сидеть.

Она закивала тоже.

– Да, Кронпринц, да! И я вам…

Скрещиваю руки перед своим лицом.

– Хватит. Елизавета Андреевна, давайте по сути вопроса. С чем пришли?

– Ваше Императорское Высочество, Михайло уже полгода не получает жалованье в Академии. Другого дохода у нас нет. Он не может выходить из дома. Мы заняли деньги у кого только смогли. Одни соглашаются ждать, другие уже требуют. Грозят. Мы не знаем, что нам делать, «Государ» наш. Мы уже голодаем. Может есть для меня или брата моего какая служба на дому? Хоть какая копейка. Миша и сам готов, но его из дома не выпускают. Подскажите, как мне поступить? Я уже не знаю. Я не могу уже…

Она заплакала.

Анастасия подошла и обняла её.

Что-то начала ещё шептать и даже обещать. Я сделал за спиной Ломоносовой жест, чтобы она ротик свой закрыла и не мешала мне работать и думать.

Настя, хоть местами и недалекая дурочка, но, когда надо, вполне понятлива. Замолчала. Лишь успокаивающе держала жену Михайла Васильевича за руку.

Да, наломал Ломоносов дров. Оскорбить весь научный состав Академии – это надо уметь. Немцы академики его и раньше затирали. Теперь уж точно не будут спешить отдать ему положенное содержание. Причин найдут сотни. А, я, как-то упустил тему из виду.

Что ж, придётся ехать к Матушке. Настя пусть тут с Ломоносовским семейством посидит.