Текст книги "Другой Путь (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Дворец, как и почти все в столице, у меня деревянный, а до русских моих работников писанные правила обращения с огнём плохо доходят. У них что-то вроде философии: «Бог дал – Бог взял. Новый построим». А Иван Генрихович за две недели всё писанное мною выучил, организовал и к порядку привёл. Он даже Михайла с его опытами строит. И помогает зятю тоже. Не только же русскую грамматику я Ломоносова вытягивал из узилища писать. Это он и в одиночке бы прекрасно делал. У меня тут для него цела программа открытия химических элементов набросана. А химия она такая – может и шарахнуть. Мне мою шарашку не сильно жалко, но второго меня или Ломоносова рядом нет.Да и Катю Ломоносову мне будет очень жалко. Она же теперь моя с Настей крестница. Осенью ей стукнет всего четвёртый годик.

Так что в обиду я ни Катю, ни отца её не дам. Но, пусть Михайло всё же за свои чудачества на меня поработает и на следствие походит. Даже если следствие сие у Ушакова в промежутке между партиями в шахматы со мной.

Сам же я всё колдую над паровым движением. Над водным и наземным. Проблем масса. Это только в детской песенке: «Что нам стоит дом построить? Нарисуем – будем жить!»

Увы так не бывает. Вернее, бывает только в пошлых романах об альтернативной истории, где по воле попаданца движутся горы, а реки меняют свои берега, и, вообще, текут в другую сторону. Сугубо по воле главного героя и его идиота-автора. В общем, концепция: «Будь – и оно появилось!» работает только на страницах низкопробных поделок. Или подделок? Впрочем, какая разница в сущности?

А если реально, то проблем масса. В том числе и с самим сердцем любого подобного движения – двигателем. Что с того, что я знаю точно, как он устроен? А материалы? А узлы? Поршни, прокладки и клапаны разные? Манометры? Я не могу свободно оперировать привычными мне материалами и сплавами, ибо их тут попросту нет. И создать не вдруг. Это промышленность и технологическая цепочка от добычи требуемой руды, и требуемой марки угля, до финала – самого изделия. Между ними куча всяких конструкторских, производственных и организационных работ. И технологий. Или вот, например, рельсы. Одно дело рельсы для шахтных вагонеток, вагончик с углём, по которым вагончик тащит лошадка, а другое, пусть маленький, но паровоз. Да и вагоны ещё. Нынешние рельсы от такой нагрузки просто поведёт и крушение состава неизбежно.

Планы у меня большие. И создание железной дороги Петербург-Царское Село лишь первый из моих планов далёкого будущего. Очень далёкого, честно говоря.

Кстати, были мы с Настей давеча в Царском Селе по приглашению Императрицы на каком-то очередном празднике (не считаю нужным забивать голову бессмысленной информацией), ну, что сказать. Царское Село – дыра дырой. Покосившийся дворец, запущенный парк, в общем, по сравнению с моим дворцом в Подмосковье сущий колхоз с перекошенными уличными сортирами. Ну, я утрирую конечно, но, это настолько контрастировало с тем, к чему я привык в двадцатом веке, что мне оставалось лишь по-старчески крякать к удивлению Анастасии. Она даже обеспокоенно спрашивала, всё ли со мной хорошо и не кликнуть ли лекаря. Я в ответ лишь галантно поцеловал ручку и напомнил ей, что и сам я лекарь.

Императрица тоже довольно скептически осмотрела свою будущую загородную резиденцию и повелела найти архитектора на новый дворец. И деньги на строительство. А с деньгами пока затык. Война сожрала всё, что только могла. И что не могла – тоже.

Кстати, о деньгах. Матушка подогнала мне приятную сумму со словами: «Насте на булавки». Сумма была весьма приличной и не всё пойдёт на фаворитку. Конечно, Лиза это понимала, потому и объем денег был достаточно большим. Что это? Вряд ли просто Царственная прихоть. Императрица раз за разом мне подбрасывала в той или иной форме, или под тем или иным основанием/легендой суммы, и явно стимулировала мои научные работы. Потихоньку у меня появлялись станки и мастерские, появились мастера, немцы и голландцы в основном. Потихоньку прирастало моё техническое хозяйство и обеспечение.

Что двигало Императрицей? Бог весть. Лишь бы деньги давала, ибо с деньгами у меня по-прежнему плохо. Это не новый дворец построить. Я на такие мелочи не разменивался. Но, даже расчеты требовали денег. Я ведь не один черчу и считаю. И в Петербурге у меня люди, и в Подмосковье. А у них семьи, на секундочку. И их тоже надо кормить. Конечно, в Подмосковье полегче, у меня там три моих деревни с натуральным хозяйством, так что хлеб, масло, молоко и прочие, как выражался Кузьмич, иички, были на столах семей моих сотрудников всегда. Но, нужны и деньги. А в Питере у меня и деревень-то своих не было, чтоб снабжать моё научно-техническое хозяйство. Так что деньги Матушки «Насте на булавки» были очень кстати.

А, в целом, всё путём. Как говорится, Министерство путей сообщения сообщает, что всё путём.

– Барин! Там Анастасия Павловна приехали! Бледные!

Вопреки установленным правилам, первой мне новость сообщила Катя. Судя по её виду с Настей действительно, что-то случилось.

Резко встаю.

– Где она?

Катя выдохнула:

– Сюда идёт, барин.

За ней вбежал дворецкий. Не успел он открыть рот, как в дверь ворвалась Настя. Как была, с дороги.

Я поглядел на неё и приказал коротко:

– Оставьте нас все.

* * *

Глава 5
Слово и Дело Государево!

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. ГОСПОДСКАЯ ОПОЧИВАЛЬНЯ. 14 июля 1743 года.

Ох уж эта, Настя!

Нет не та, что скулит у меня на плече. А та, что довела её до этого.

Настя смотрит на меня преданно и кусает губы.

– Петенька, что теперь будет?

А что я ей должен ответить? Успокоить? С три короба наобещать? Я не могу даже предположить, что тётушка мне на такую просьбу ответит. Да и связь наша с Настей начала меня сильно обременять

Минувшая ночь была бурной. Явление Анастасии было неожиданным. Она собиралась приехать позже. Через два дня. И вдруг такое.

Утром проснулась и в слёзы.

– Петенька, я тебя не брошу.

Представляете спите вы с подругой с утра пораньше и тут вам такое! То ли пора мысленно прикидывать как мебель переставить, то ли быстро прыгать в джинсы и на комсомольскую стройку срочно уезжать. Хотя… Это тогда она меня должна была просить «нас не бросить». Похоже я в трудах своих перенапрягаюсь. По срокам там и не могло ничего быть. Но, всё же…

– Не плачь, Настенька, – говорю полусонно, – никто меня у тебя не отнимает.

Всхлип.

– Хотя, хотят отнять, – прерывисто выдыхает Ягужинская.

Так! Что-то новое. Матушка решила, что мы близко с Настей сошлись и пора фаворитку менять?

– Ну кто этого хочет? – чуть приподымаясь выше по подушке спрашиваю любовницу.

– Они, они, – снова прерывисто начинает Настя, – они убить тебя хотят!

Выпаливает она и сваливается в плач.

Это явно не Матушка. И, пока я тут с Ломоносовым водород открываю и паровой насос строю, вокруг что-то происходит, и мои гости или выходы на балы не дают мне времени о том знать.

– Так, не плачь, успокойся, – произношу уверено, гладя любовницу по каштановой головке, – говори кто смог такой глупостью тебя напугать.

– Это не глупость, – собирается от лёгкой обиды Настя, – ко мне вчера Настя приходила, Лопухина. Сказала, что б я к тебе не привязывалась, а то потом буду горько рыдать.

Так вот оно что. Старая подружка вернулась после того бала с розой.

– Она просто тебе завидует, – шепчу ласково.

– Нет. В мае мать её была у нас, и она говорила, что плохо ей при нынешнем царстве, но, мол Ботта поехал в Берлин и скоро пруссаки спасут Иоанна с матерью и тогда всё петрово семя выжгут, – выдаёт Настя запальчиво, – и верные корабли уже готовятся из Риги забрать прежнего Императора.

А вот это уже серьёзно. Похоже, что муж Лопухиной, подвизавшись в моей антарктической экспедиции, взятие Динамюнде готовит. Разумовский шепнул на днях что туда перевели Брауншвейгское семейство и трёхлетнего Императора.

И тут меня как током прожгло. Матушка знает! Проверяет меня, приставив ту же Настю. Нет, не в том помогу ли я вернуть Трон Иоанну Антоновичу. Для меня его воцарение смерти подобно. А в том не затею ли я свою игру. Или не станет ли кто играть мной мне не того сообщаючи.

Приподымаю Настю. Сам встаю. Снова прижимаю её приобняв. Целую в голову.

– Так, солнышко, – приободряю её, лаская отливающую золотом кофейную шевелюру, – успокойся, всё мне расскажи и ничего не бойся.

Смахиваю катящуюся по красной Настиной щеке слезу. Целую в набухшие солёные губы.

– Я боюсь, – шепчет она мне.

– Не бойся, – шепчу в ответ, – сейчас поедем к Матушке-Императрице и расскажем ей всё в подробностях.

Вижу в глазах Насти испуг и беспомощность малолетнего ребёнка.

– Верь мне, Настя. Я тебя не брошу!

Всхлип и она снова прижимается ко мне.

Уже утро и никто меня не арестовал. Значит есть ещё время и на объятия и утехи. Даже чай думаю успеем попить. И письмо матери и отчиму Насти отправить. Мол ждём их у Елисаветы Петровны срочно. Без подробностей. Цильха пошлю. Он парень расторопный.

* * *

Обер-прокурор Священного Синода князь Яков Петрович Шаховской

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. РЕГУЛЯРНЫЙ ПАРК. 14 июля 1743 года.

– Яков Петрович, – с лёгким укором произнесла Императрица, – ругается на вас Сенат.

– За что же, Ваше Императорское Величество? – изобразив удивление, ответил обер-прокурор Священного Синода Яков Петрович Шаховской.

– Говорят в волости царевича грузинского полное разорение учинили, – сказав это, Елисавета Петровна, под одним из посаженных отцом дубов остановилась.

– Ну, что Вы, Матушка, у него там язычники изволят шалить, – начал оправдываться князь, – они епископа Димитрия чуть не побили.

– И за что? – уточнила Императрица, – сказывай с чего там мордва бузит.

– В апреле ещё поехал епископ Нижегородский Димитрий по епархии, – начал рассказ Шаховской, – в Терюшевской волости увидел кладбища языческие и пожег, а тамошние крестьяне его обоз с дубьём обступили.

– Знаю о том, и что добрые христиане Димитрия в обиду не дали, но почто теперь-то мордва от пашен своих в леса с семьями бежит?

– Так крестится не хотят, Ваше Императорское Величество, и в рекруты, – пояснил обер-прокурор, – да и не мордва там живет вовсе.

– А кто? Татары? Или князь Дадиани горцев завёз? – удивилась Императрица.

– Да русские они! Говорят, ярославским говором, – грустно сказал Шаховской, – бежали в те края ещё от Ивана Калиты'. Пока прошлые царствования сносить капища и мечети да крестить повально не начали, сидели спокойно. А теперь во против власти пошли.

– Против церкви или власти?

– И против Христа, и против Вас пошли, ироды! – отчеканил князь, – новокрещен Несмеянка Кривой, на общей их сходке, крест с себя снял, волость от законов и податей Короне Российских свободной объявил, говаривали они, что справедливой власти в Империи нет, а праведного и правильного Царя Ивана по младенству злые немцы петровы и попы изгубили.

Лицо Императрица через пудру налилось красным.

– Крамолу извести! – почти прошипела она сухо, – зачинщиков сжечь! Надо – войска направлю смутьянов крестить.

– Сделаем Ваше Величество, – выразил с поклоном полную готовность Шаховской.

Подбежавший лакей застыл в метрах пяти в полупоклоне, тяжело дыша.

Запыхался.

– Говори, – приказала императрица.

– Там. Ваше. Императорское величество, Цесаревич Пётр Фёдорович пришли с графиней Ягужинской, – не отдышавшись выпалил слуга, – срочной конфиденции просят.

– Зови! – отрубила Императрица, – а ты, Яков Петрович, иди. С убытками царевичу Бакару Дадиани казна разберётся.

Шаховской поклонился и ходко направился за убежавшим лакеем. Почто Наследник пришел? Лишние знания – большие печали. Обер-прокурору священного Синода уже хватило гнева Государыни на сегодня.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ДОМ ПОСЛАНИКА БЕСТУЖЕВА. 14 июля 1743 года.

– Семён! Семён!

– Да, барин.

– Анна Гавриловна, изволит почивать? – граф Бестужев по давней холостяцкой привычке предпочитал не беспокоить ночами свою уже не молодую жену.

– Сейчас у Анисьи спрошу, барин, – слуга быстро исчез за дверью

– Да, поспешай!

Постарел Сёмка, а ведь сызмальства при нём. Да же по заграницам сопровождал, даже по-шведски и по-немецки говорит сносно. Впрочем, и сам Михаил Петрович заметно сдал. Какой из тебя волокита в пятьдесят четыре года?

Оттого и женился. Как брат не протестовал. Только батюшка Пётр Михайлович брак одобрил и не дал своим сыновьям разругаться. Дай ему Бог здоровья!

Пока Михаил Петрович по заграницам родину представлял младший брат успел и в опалу впасть, и сделаться вице-канцлером… Почитай за второго человека идет теперь в Русском государстве. Ой, больно будет падать братишке, ой больно. Как Алексей их всех в графы поднял, так, случись что, и на дыбу за собой потянет. Одна надежда теперь на падчерицу. Девица вроде не глупая, но с таким перспективным любовником и голову вскружить может. Укатила к нему вчера. Дала и родителям намиловаться…

– Михаил Петрович, – прервал рассуждения барина Семён, – боярыня час как встали, одеваться изволят.

– Скажи, что я её жду, вскорости, – сказал граф, – и пусть нам здесь кофе накроют.

Семён кивнул и снова скрылся за дверью.

Уже через пару минут, шурша юбками пришла жена.

– Здравствуйте сударь, – улыбнувшись мужу чуть наклонила голову Анна Бестужева, – как ваше здоровье? Как изволили почивать?

– Здравствуй, лапушка, – Михаил невольно улыбнулся, – вашими молитвами превосходно.

Сколько же он эту женщины ждал!

– Я тоже здорова, – ответила улыбкой Анна и перешла на французский, – mon cher, ты здорово меня вчера помял… хочешь продолжить?

Граф был доволен, не зря он практиковался в европейских салонах. В дипломатическом поприще то дело нужное и достойное. Но и прежний муж Анны, генерал-прокурор Ягужинский, светлая ему память, тоже не был невеждой…

– Конечно моя радость, но попозже, – с видимой грустью произнёс граф.

– А что так? У тебя дела? – с лёгкой «обидой» ответила жена.

– Нет, лапушка, просто принесли срочную записку от твоей дочери, – сказал Бестужев, протягивая скреплённое сургучной печатью послание, – я не стал читать, но курьер от неё ждет ответа.

– Что бы это могло быть? – озадачилась Бестужева.

Подойдя к письменному столу мужа, она взяла канцелярский нож вскрыла сургуч и начала читать. Лицо её только сильнее озаботилась.

– Что пишет Анастасия? – всё также по-французски осведомился граф.

– Просит срочно приехать в Царское, – ответила Анна, – ничего не понимаю, читай.

Вскрытое письмо вернулось Бестужеву. Он пробежал глазами по коротким строчкам так же писанным французским:

«Маменька, прошу Вас срочно с мужем прибыть в Царское Село к Императрице. Мы уже выезжаем».

И ниже приписка другим подчерком:

«Анна Гавриловна, ждём вас с Михаилом Петровичем у Матушки-Императрицы. Будьте смелы и можете рассчитывать на мою поддержку. Выезжайте как прочитаете тотчас!»

Руку цесаревича Бестужев-Рюмин признал.

Он поднял глаза на жену. Та приподняла плечи в удивлении.

– Лапушка моя, Анна Гавриловна, – начал издалека граф, – что третьего дня сказал врач?

Хоть вопрос бы не прямым, но жена знала о чём муж спросить хочет.

– Праздная она, но здорова, кровь правильно отходит.

Муж с недоверием посмотрел на жену. Но, зачем старому семейному врачу врать?

– Тогда что происходит? – спросил супруг спокойно.

– Милый, не могу знать, – с лёгким волнением и по-русски выпалила Анна, но опомнившись перешла на французский, – может влюбился…

Бестужев обхватил рукой лоб. И тут же её опустил. Чему быть – того не миновать.

– Семьооон! —

– Да, барин – в этот раз без задержки отозвался камердинер, – кофе готов!

– Вели срочно карету заложить! – сказал граф Бестужев-Рюмин чётко.

– Квадригу?

– Шестёрку! – отрубил граф, – Лучшую!

– Сделаем, – сказал, пятясь от барского гнева слуга и поспешил выполнять.

Он повернулся с взволнованное жене.

– Не беспокойся, лапонька, но, иди быстро собираться, – постарался успокоить он её, – что бы там молодые не решили на нас вины нет. И сути дела мы не узнаем пока не приедем.

Анна кивнула и ускоряясь пошла переодеваться.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. РЕГУЛЯРНЫЙ ПАРК. 14 июля 1743 года.

Мы с Настей шли по ручку по парку. Настя плакала и едва не падала.

– Петенька, что теперь будет?

– Что будет, то будет, я тебя не оставлю.

– А матушку? – в какой раз за время пути из Петербурга спросила фаворитка.

– Что смогу – сделаю, если вины на ней большой нет, – говорю твёрдо и ободряю, положив свою правую ладонь на её держащую мой локоток руку.

Мимо торопится пройти обер-прокурор Шаховской. Остановился. Приветствует. Кланяется. Лицо озабоченное. Киваю ему в ответ.

Матушка ждёт под дубом, переминаясь с ноги на ногу.

Подходим.

Нас окидывают взглядом.

Настя, сделав вслед за мной реверанс, прижимается ко мне.

– Что, голубки? Спешили? – строго и с какой-то обидой говорит Императрица.

Вот так. Ни «здрасте» тебе, ни «со свиданием».

Матушка на взводе. Шаховской, крыса Синодская, чем-то Её то прогневал?

Не вовремя.

Но, говорить надо.

– Ваше Императорское Величество, – начинаю я официально.

Лицо Императрицы разглаживается. Брови идут вверх.

– Чего это ты Петенька, так официально? – с опасением, но и с какой-то заботой говорит тётка, – уж, не руки ли Анастасии просить хочешь?

Рот чуть скривился, а глаза смеются.

– Нет, что Вы, Матушка, – опешив выпаливаю я.

Чувствую, что Ягужинская чуть отстраняется и снова приседает.

– И правильно! За такого причудника как ты, я Настю не отдам, – говорит, чуть не смеясь Елисавета Петровна, – говори зачем поспешали!

Что же Шаховской такого наговорил что тётку так не отпускает?

Как бы снова не осерчала, как от Насти всё узнает, да в подробностях!

– Елисавета Петровна, – вдруг начинает Настя дрожащим голосом, – я Пете утром сказала, и мы хотели бы Вам…

Она запинается. Смотрит на меня. Я киваю.

Матушка напрягается.

– О заговоре сообщить, – выдыхает Настя, – но, Петя о нём с моих слов только пару часов как знает.

Лицо Императрицы наливается краской.

– Так, Петр Фёдорович, иди-ка ты погуляй, – говорит Матушка размеренно и спокойно.

– Но, Матушка, – пытаюсь возразить, глядя на Настю.

На смотрит на меня умоляюще, но кивает.

– Иди, иди, – говорит Императрица, – а мы пока с Настенькой поговорим и вместе до Зверинца прогуляемся.

Елисавета Петровна подманивает шатающуюся Ягужинскую ручкой. Берёт под локоток и кивает мне в сторону дворца.

Я стою не понимая, как поступить.

– Иди уже, Петруша, не трону я твою подружку, не трону, – делово, но по-свойски говорит тётка.

Я киваю.

С трудом мне удаётся повернуться и обратно пошагать.

Если тётка возгневается, то и сам я могу получить. Но, то не страшно. Снова посижу во дворце, да опыты поделаю. А вот Настя и мать её могут и головы лишиться. А я обещал защитить. Но чем больше-то им теперь поможешь?

Да, трудно носить Корону, но как же трудно следующим в очереди за ней стоять! Тётка сие знает. Был бы я у неё не единственный наследник – жил бы сейчас в Швеции сыто и спокойно. А тут, без дураков, много есть желающих мою шею на гвардейском шарфике поднять.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. КАМЕРНАЯ СТОЛОВАЯ.14 июля 1743 года.

Тётка с Настей гуляли часа полтора. Фаворитка моя (или уже подружка?) пришла усталая и зарёванная, но спокойная. Императрица запретила пока нам говорить.

Молча начали обед с тётушкой, а тут Бестужевы приехали. Велено им было ждать. Настю из фрейлинской не выпустили. Видно, было как напряжена Императрица. После первого она встала, велела мне продолжить обед, а гостей в Малую Гостиную проводить, да прислать писаря да двух слабо понимающих арапов с ятаганами. Мино меня пронесли скипетр и малую Корону. Видно, Матушка намерено суд да расправу чинить.

Во дворце всё замерло. Но, ора или ли плача я не слышал. Дверь зарылась и минуты через три вышел ошалелый Бестужев с рындой. Я видел в открытую дверь как он, разминая пальцы стоял у окна в коридоре, и черный служка был на карауле рядом с ним. Видно, что ошеломлён Михаил Петрович. Не с таким опасением он сюда ехал. А, глядишь ты.

Меня Бестужев не заметил. Чуть позже вывели его супругу. Он было дёрнулся. Но, рында его остановил и их развели в разные комнаты.

Интересно наблюдать за всем этим почти с самой верхушки власти. Совершенно другой объем и ракурс. Это вам не по-гардемарински меж двух столиц на пешкарусе колесить.

От Матушки вышел Ушаков с писарем. Я и не заметил, как он входил или даже приехал. Впрочем, во Дворце дверей много…

Кивнул мне учтиво и ушел в сторону, куда увели Бестужева. Настало видно время и отчиму Насти заговорить.

Матушка вышла уставшая, но спокойная. Интересно зачем она в коридор дверь открытой оставляла? Проверить меня или научить?

Вошла в столовую прямо в Короне. Скипетр служке на подушечку отдала. Руки под кувшином омыла, рушником их и лоб отёрла. Мои рекомендации соблюдает. Простая она всё же баба. Хоть и царственная.

Села на своё место. Подали кулебяку. С чем не понял. Не лезла в горло.

– Что, Петруша, постишься? – сказала, словно кость бросила.

– Наелся я матушка, пока Вас не было, – отвечаю уклончиво.

– Ну раз поел, то слушай, что буду говорить.

Она прожевала кусок, запила вином. Барыня!

– Что Настю привел молодец, – начала тётка, – я тебя боле не подозреваю.

– Меня? – я и не понял, как вырвалось.

– Тебя! Соколик, тебя! – настойчиво сказала тётка, – сама Цесаревной была и знаю, что даже без желания будешь высшей власти искать.

Я замотал головой показывая, что не про меня это.

– Мотай, мотай, – усмехнулась тётка, – на парик, пока усы не выросли.

Она снова приложилась к вину. Я тоже хлебнул. А то что-то в горле пересохло.

– Настю я сама к тебе приставила, да и за ней, кроме того, что раньше не сказала, другой вины нет, – продолжила Императрица, – молода она, а мать её дура, в дружбу верит, да за мужа решила стоять.

Похоже Настя верная бы жена была – в свою матушку.

– Мишку Бестужева сейчас допросят, да и брата я его вызвала, – с какой-то тяжестью сказала Елисавета, – нужны они мне, не хочу их сейчас терять.

Вошел камер-лакей.

– Государыня, там вице-канцлер Бестужев прибыли.

– Пусть ждёт, – ответила Императрица.

Лакей вышел.

Может не время, но развязать узел надо. Решаюсь.

– Матушка, Брауншвейгские – угроза твоему царствованию, пора бы вопрос решать.

– И что ты предлагаешь? – упершись в меня глазами спросила тётка.

– Ты – Царица. Я бы не хотел брать грех на душу, – начал я.

– Мне предлагаешь детей умертвлять? – почти зашипела тётка.

– Нет, Матушка, – твёрдо говорю, не отводя глаз, – предлагаю по-умному, может тебе муж твой сказывал?

Тётка опешила. Но, ненадолго.

– К себе что ли принять? – недовольно спросила Императрица.

– Держи друзей близко, а врагов ещё ближе, – выдерживая её взгляд говорю я, – а Иоанна достаточно прилюдно похоронить, тогда можно как сироту куда и определять…

– Я подумаю, – отрубила тётка, – а ты подумай, племянничек, под кого будут крутить тогда все заговоры!

– Под меня? – я искренне удивляюсь этой мысли.

– Ну, не под твою Катю же! – разводит руками тётка.

При чём тут Катя? Чья же она дочь? Петра? Не дедова, кузена. А, что, по возрасту подходит.

Но, я бы родню-то узнал! Хотя…

– Слово и дело Государево! – кричит кто-то из-за двери.

– Во, твой, как ты говоришь, «коллега» архиятор прибыл! – усмехнулась Елисавета Петровна.

Я тоже узнал голос Лестока. Похоже я опередил его буквально на пол дня.

– Это ты Иван Иванович? – кричит Императрица.

– Я, Государыня! – отвечают из-за двери.

– Входи! – командует Она, – а Бестужев, пускай ждёт!

Меня тётушка оставили. Похоже снова придется мне дворцовую науку на букли парика наматывать. Пригодится. Мне, конечно, сто лет. Но, это другой век. И мне в нём ещё долго, надеюсь, жить.

* * *