Текст книги "Другой Путь (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Благодарю, Матушка. А когда будет сие?

– Свадебка-то? Думаю, к лету. Помолвка, понятно, раньше.

Осторожно:

– И с кем помолвка?

– Не знаю, Петруша. Пока много вариантов. Сложно всё. Но, не скрою, Лина мне понравилась. Так что всё может быть.

Ну, хоть тут не всё безнадёжно в моей жизни.

– Спасибо, Матушка. Мои желания ты знаешь.

Кивок.

– Знаю, Петруш, знаю. Но, не всё зависит от наших желаний, сам знаешь.

– Знаю, Матушка. Однако надеюсь на правильное чудо.

– Правильное Чудо? Хорошо сказал. Да, может случиться и так.

Она помолчала.

– Что будешь с Катей делать?

Делать удивлённое лицо глупо. Лиза не терпит фальши. Комплименты любит – это да. Но упаси Бог её раздражать фальшивостью.

– Я не знаю, Матушка. Не скрою – мне очень хорошо с Катей. Если бы я мог на ней жениться, то я бы так и сделал.

Императрица вздыхает.

– Нет, Петруша, я этого сделать тебе не дозволю.

– Я знаю, Матушка.

– Не всё во власти даже Императриц. Нет, этого не случится. Так что?

Пожимаю плечами.

Лисавет вдруг спрашивает:

– Может мне у тебя Катю просто выкупить? Мне нужна личная мастерица чая.

Этот вариант я тоже рассматривал, но, как теоретический, в числе многих возможных. И ничего не придумал на сей случай, честно говоря.

– Я приму твою волю, Матушка, какой бы она ни была. Но, у Кати на руках вольная. Однако, от оглашения сей бумаги она отказывается. Хотя может покинуть меня в любой момент по своему желанию.

Императрица вскидывается, но застывает.

– Даже так…

Она ставит едва не пролитую ею чашку.

– Хорошо, Петруша, я подумаю. Да, и с невестами твоими я пока не определилась. Всё, ступай, у меня забот и без тебя достаточно.

Встаю.

– Благодарю тебя за приём, Матушка. Ждать ли тебя сегодня у меня?

Она потёрла лоб.

– Честно? Я не знаю. Не решила ещё.

Киваю:

– Хорошо. В любом случае, я буду ждать тебя, Матушка.

…

Я привычно шёл по залам Зимнего дворца. Что я решил? Многое и ничего конкретного. Даже приедет ли Императрица ко мне сегодня в гости или нет. Вопрос об имении и прочих деревнях в окрестностях Петербурга мы проговорили, ничего не решили, но эти вопросы с кондачка не решаются. С невестой всё так же неясно. Лина понравилась и это хорошо. Но, пока всё очень зыбко в этом плане. Катя? Не знаю. Лиза отнюдь не взбалмошная дурочка. Она опытный и беспощадный правитель. Да, она приняла обет никого не приговаривать к смертной казни, но у неё есть тысячи способов превратить жизнь наказуемого в бесконечный ад, да такой, что иной раз лучше бы убила сразу. Поэтому вопрос Катей у неё в голове может уже иметь форму принятого решения. «Выкупить» у меня мою «крепостную», принять потом в штат Двора, назначив на должность какой-нибудь обер-чай-шенкини, она может запросто. С пожалованием личного дворянства, как вариант. Это, если посчитает необходимым изъять этот элемент из моего уравнения. А может и не изъять. Она явно ждёт итогов «карнавала невест».

Что ж. Feci quod potui, faciant meliora potentes. Я делаю всё, что могу. Кто сможет, пусть сделает больше.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 12 ноября 1743 года.

Целую руку Лины.

– Наконец-то я имею счастье приветствовать тебя в своём доме, моя дорогая Лина.

Принцесса на мгновение замирает, ощущая мои губы на своей кисти.

– Пьйотр…

Вспоминаю что остальные гости не говорят по-русски.

– Лина, прошу, тебя, сегодня говори на немецком. Говори, как тебе комфортно. По-русски будем практиковаться потом. У нас много лет, как я надеюсь, будет на это.

Она кивнула и ответила по-немецки:

– Спасибо, Петер. Я рада быть у тебя дома. Тут очень интересно, а уж разговоры о твоём дворце ходят, словно о сказочном замке. И, да, ты прав, мне очень трудно говорить по-русски. Сложный язык. Но, я выучу.

Киваю.

– Я тебе помогу. Я ведь тоже выучил, хотя, говорят, что у меня дикий немецкий акцент. Я учу и стараюсь. Когда-нибудь мне предстоит править Россией, и я искренне хочу, чтобы рядом со мной Императрицей была ты, Лина.

Принцесса вздохнула.

– Петер, я очень желаю этого. Это моя мечта – быть с тобой.

– И моя.

Вновь целую её руку.

Что у нас происходит? Да, пока, ничего особенного. Гости и Лина приехали. Дядюшка и Ульрика воркуют отдельно, мы с Линой отдельно. Ждём Матушку. Откуда я такой осведомлённый при отсутствии мобильной связи и спутниковой группировки? А очень просто. Достаточно дать условные полкопейки условной мелкой сошке и оплатить ему экипаж, чтобы известие о том, что Императрица повелела закладывать лошадей для поездки в Итальянский дворец, достигло моих ушей раньше, чем Государыня приказала одеваться.

Я уже освоился в этом времени и прекрасно умею с ним управляться.

Лина была интересной собеседницей. Начитана, образованна, масштабна. Многое знала и умела, имела практический опыт, в том числе и в медицине. Мы обсудили ряд интересных случаев и методы лечения. Мне понравилась живость её мышления. Главное, что мне понравилось – умение мыслить десятилетиями, абстрактно. Не в контексте «вот я выйду замуж», а в контексте наук и прочего, что напрямую её не касается.

Увы, у Кати вот этого не было. Катерина очень практический человек. Яблони на Марсе её совершенно не интересуют. Она была бы хорошей женой для помещика, купца или профессора теплотехники. Но, для правителя важен не только «надёжный тыл», но желание и умение тащить воз власти в будущее вместе. Требуется видение «за горизонт».

Нет, Лина не похожа на Катю. Впрочем, о чём это я? Как можно сравнивать…

Они разные.

О чём я думаю? Именно о том, что Матушка почти наверняка заберёт у меня Катю. И я даже не знаю, хочу ли я этого или нет. Но, вероятно, всё решено. Остается лишь принять это, как факт.

Не терзаться понапрасну.

Мне не пятнадцать лет. Я знаю, помню, как задыхаться от счастья и буйства гормонов. И как хочется напиться таблеток и прыгнуть с балкона. Я пережил это. Мне не пятнадцать лет. Я не всегда был глубоким стариком.

Я знаю – Катя лишь сладкий эпизод в моей жизни. Лина же – судьба и моя, и всей России. Даже, если Катя нежна и прекрасна…

Се ля ви.

– Петер, говорят, что у вас тут чудеса…

Киваю, не отпуская её руку.

– Я тебе всё покажу. Тебе понравится, поверь мне…

– Я очень хочу поверить…

– Честь моя в том гарантия, моя Каролина.

Возникший внезапно обер-церемониймейстер провозгласил:

– Её Императорское Величество Государыня Императрица Всероссийская Елисавета Петровна!!!

Царица вошла в прекрасном настроении.

Присутствующие принц и принцессы сделали реверанс, я же, просто подошёл к Императрице, и мы расцеловались.

– Спасибо, Матушка. Я ждал тебя.

Улыбка.

– А я просто захотела чаю, Петруша.

– Матушка, для тебя хоть лунные острова с единорогами, только прикажи.

Смех.

– Боюсь, Петруша, что ты вместо единорогов приволочешь мне с неба саму Луну и скажешь – выбирай, какой из единорогов тебе нравится больше.

– Матушка, я тебе и солнце с неба достану. Зачем оно нам на небе, если ты светишь всем на Земле?

Тут уж Императрица действительно рассмеялась.

– И как тебе это удаётся… Ладно, что у тебя тут сегодня? Зачем звал?

Смиренно киваю:

– Кресло на колёсах.

– Что-что?

– Ну, такое… Пойдём смотреть?

…

Мы ходили по мастерским. По лабораториям. Даже на мыловарню посмотрели. Издалека. Там, конечно, пованивало, поэтому в цеха я гостей не повёл, а вот на склад готовой продукции повёл. И, как я это называю, в демонстрационную повёл. Десятки вариантов мыла, термосы разных конфигураций, всякая потешная электрика, омолаживающие мази и кремы, кремы для кожи и похудения, в общем, всё, что востребовано аристократическим рынком.

Императрица весьма заинтересовано ходила, смотрела, трогала, вдыхала ароматы, спрашивала.

Да и принцессы весьма возбудились от наличия и возможностей. Правда у Ульрики глаза больше горели от вожделения обладания всей этой косметикой, а вот у Лины в глазах был некий азарт, она явно уже примеряла на себя все возможности, которые открываются.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 12 ноября 1743 года.

После экскурсии и обеда иностранные гости отбыли. Матушка же решила задержаться.

– Что скажешь?

– Матушка, ты знаешь, что я скажу. Не первый раз говорим. Влиятельные иностранные принцессы России не нужны. Будь она хоть трижды раскрасавица и за ней такие предки и связи, что мама не горюй. Чьи интересы она будет отстаивать? России? Сомневаюсь. Я и ты только и будем, что бороться с ней. С теми, кто за ней. Но и у мелкопоместных княжон родственники есть. И они голодные. Да и привыкли они искать поддержки у более сильных соседей…

Мы сидели у камина и глядели на языки пламени.

Я знал, политику Императрицы, которая старалась подбирать родовитых, но ничтожных в политическом плане принцесс, потому и говорил столь уверенно. Даже Лина была для неё слишком влиятельна. Та Катя-Два подошла бы ей больше. Но, тут уж я побеспокоился, чтобы этого у нас не случилось. А так – Лина наименее влиятельная фигура из всех претенденток на мою руку, сердце и будущую Корону.

– Прости, Матушка, но, будет ли та же французская принцесса отстаивать интересы России, если они пойдут в ущерб интересам Франции? Почти наверняка – нет. Или принцесса Дании? Австрии? Англии? Пруссии? Польши? Зачем они нам?

Улыбка.

– Ты упорно меня подводишь к выбору Лины.

Киваю.

– Да, Матушка. Она люба мне, и, рассуждая здраво, я не вижу другой кандидатуры, лучшей для нас с тобой и для России. Она умна, образована, и, в конце концов, она приехала, а остальные – нет. Что тебя смущает, Матушка?

– Титул Императрицы в глазах Европы.

– Согласен. Вопрос довольно больной. В Европе признают пока только Императора Священной Римской Империи. Но, у воюющих за этот титул Карла Баварского и Франца Лотарингского дочки маленькие. Да и передаст ли такой брак титул? Царь Иван женился на Софье Палеолог. Стал ли он от этого Императором? Нет. Пока твой батюшка и мой дед Пётр Великий не поставил Европу на уши, никто даже и не думал рассматривать такое титулование русского Государя. Мы не решим этот вопрос простым браком. Все наши браки и союзы эфемерны. Нас никто не будет воспринимать всерьез, если мы будем опираться в своей политике лишь на удачный брак. «Удачный брак» выйдет не нашим усилением, а лишь нашей привязкой к более сильной державе. Наши единственные союзники – Русская Армия и Русский Флот.

Императрица промолчала, глядя в огонь.

Я внутренне заметил сам себе, как изменилось всё в моей жизни. Почти два года назад я прибыл в Петербург розовощёким мальчишкой, которого Государыня из сестринской любви держала при себе. Полгода остерегался даже лишний раз рот открыть без её Высочайшего повеления.

В моей реальной истории и Петя-Три и будущая Катя-Два на тот момент были просто ничтожествами. Могу только догадываться о том, в каком отчаянии Елизавета была, отбирая на воспитание Павла. Но, она не смогла победить судьбу. Элиты оказались сильнее. Грохнули Павла. Как и меня альтернативного. Как-то я не стремлюсь к повторению этой истории.

– Матушка, тебе решать. Но, если ты уж спросила моё мнение, то я настаиваю на выборе Лины. Уверен, что Россия и История поклонятся тебе до самой земли нашей за такой выбор.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 18 ноября 1743 года.

– Петя, Петенька, вставай, – голос был мне люб, но больно уж Катя меня настойчиво тормошила.

По её графику мы не должны были встречаться ещё два дня. Значит что-то в доме случилось.

Я встал в постели. Поглядел вопросительно на освещённую свечой Катерину.

– Что?

– Кати́ заболела, жар, задыхается она, – начала она частить, – мы уже и холодные полотенца прикладывали и малиной лечили… Мы не можем ничего…

– Почему не разбудила сразу?

– Я… Ты так сладко спал…

– Ты что – дура? Господи Боже… Сейчас оденусь. Она в детской?

– Да.

– Кофе мне туда принеси, – спешно натягивая штаны, раздражённо сказал я, – и канделябр пока мой зажги. И быстро, Катя, быстро!

Катя зажгла и тут же удалилась, понимая, что под горячую руку мне лучше не попадать.

Господи… Почему мы понимаем, что ошиблись в жизни именно тогда, когда Ты посылаешь нам испытания? Или Ты их для того и посылаешь?

Ломоносовы делили с Цильхом и ещё двумя моими женатыми шарашниками второй этаж левого крыла моего дворца. Взяв свой врачебный саквояж, я почти побежал туда. В темноту коридоров, куда минут пять как Катя удалилась.

Почему не светят лампы? Почему не зажгли светильники?

Идиоты. Господи, за что мне это всё…

Прибежав в детскую, я застал у постели Кати́ – четырехлетней Катеньки Ломоносовой, всю её семью включая Йогана, мою экономку и Катю с чашкой кофе на подносе. Отчаявшаяся мать молила меня помочь, изложив между причитаниями всё что уже сделали. Михайло Василевич более четко, но всё сказанное Катей и женой его повторил. Я присел на кровать моей крестницы, ломая голову, что же дальше делать.

Маленькая Кати́ сопатилась третий день, вчера была вялой, а сегодня за полночь у неё случился жар, и её мать Елизавета Ломоносова в отчаянии, молила Катерину меня разбудить. Катя отказалась меня тревожить. Сказала, что сама вылечит. Только увидев, что бабушкины травки не помогают, Катя решилась будить. Что-то много вокруг меня Кать. Одной не дал сбыться, завел другую, теперь Господь хочет забрать третью. Не дам, прости Господи. Не отдам третью.

Плохо. Плохо она выглядит. Дурачье. Упустили. Боялась разбудить.

Катя. Что же ты за дура такая…

Охранительница покоя.

Слов нет и зла не хватает.

Щупаю лоб, щеки и подмышки крестницы.

Плохо. Отчаянно плохо.

Я неверующий, но, Господи, спаси, сохрани и помилуй чадо Твоё. Прости неверие моё. Не за себя прошу. Наставь меня. Снизошли озарение Твоё.

Катенька задыхалась.

Скоро начнёт отходить такими темпами.

Невольно я перекрестился на иконы.

– Так, всем делать что я скажу. Не рассуждая и не разговаривая боле. Лично убью открывшего рот без моего разрешения.

Ни «Скорой», ни педиатров, ни антибиотиков у меня нет. Даже градусника медицинского нет. Погнал испуганного Ломоносова в кабинет за термометром, а потом заставил держать его на весу в штативе, чтоб он руками сам не нагрел эту бандуру. Пока тот бегал, осмотрел горло, глаза, прощупал на шее пульс.

Жар.

Явно большой.

По прибору – сто два по Фаренгейту. Это выше тридцати девяти по Цельсию. Если не за сорок. Срочно стали опять сбивать народными средствами. Что-то надо делать, пока я соображаю. Еле удержал чтоб спиртом не натёрли. Суетящуюся в этом «знахарку» Катю пришлось срочно в мой кабинет за стетоскопом услать подальше с глаз моих.

С пляжа.

А то сорвусь.

Слишком отсвечивала желанием помочь. Будить надо вовремя, дура набитая.

Ладно, не до неё сейчас.

Пока Катя бегала, выпил в два глотка остывший уже кофе. Горький, как моя жизнь. Отдал чашку экономке и выпроводил заодно «лишних» подальше от постели. Впорхнула Катерина, отдала «трубку».

– Я…

Начинаю закипать. Буквально прошипел:

– Просто молчи закрытым ртом. Не мешай мне. Стой там.

Киваю в сторону двери.

Послушал пациентку. Лёгкие ребёнка чистые. Слава Богу! Горло только заложено и першит. Глотать Кати явно очень больно. Что-ж может с малиной, мёдом скормим и хинин. Главное не промахнуться в навеске. Иначе – смерть. А не экспериментировал ведь я с его дозами, а там, вроде, чайная ложка уже летальна. А, тут ведь ребенок… Но, другого надёжного жаропонижающего у меня под рукой нет. Надо в Зимний послать. Сам уже явно не справлюсь. Там получше меня медикусы. И за Линой. Она тоже медик и писала, что вроде экспериментировали её преподаватели Страсбурге с хинином. И у неё опыт вроде есть…

Отправил Бастиана с записками на своей карете. Тут полторы версты. Галопом не так долго и далеко, но ночь на улице. Спят все.

Пока ездили сходил в провизорскую, сделал за полчаса раствор Люголя. Израсходовал четверть из наработанного Ломоносовым. Но, он понятно не бурчал за это. Ничего на опыты он себе йода ещё наработает, а дочь у него одна – Кати́. Если полностью: Екатерина-Елизавета. Время в темноте тянется медленно. Но его не замечаешь если занят делом. Мокроту отсосал пипеткой, горлышко «люголем» смазал. Задышала ровнее моя крестница!

Мне никто не перечил. И авторитет признавали и понимали, что выхода другого нет. Что ж они так всё упустили и допустили? И Катерина хороша. Берегла мой сон, твою мать!

Каролина примчалась быстро, думаю меньше, чем минут за сорок. Гоф-медик Бургаве-Каау пока глаза протирает, если вообще изволил проснуться. Да и без повеления Матушки Герман может и не поехать. Будут ли будить Матушку? Вряд ли. По такому пустяку и не станут. Там у Матушки тоже есть своя «Катя», берегущая покой Императрицы.

Слышу спешные шаги и разговор на ломаном русском.

Лина поднялась с дворецким в детскую.

– Grüß Gott, – это всем, и потом мне – Страфствуйте, Пьотр.

– Grüße, коллега. Извини, что среди ночи.

По ней видно, что подняли прямо с постели, одета наспех и явно приводила себя в относительный порядок уже в карете по дороге сюда.

Кивает, уже отрешенно от мирского. Не до церемоний сейчас.

– Пустойэ, коллега. Что тут у наас?

Показал на больную. Встаю, освобождая ей стул, излагаю краткий анамнез. На немецком, не до лингвистических упражнений, барьеров и недопониманий у постели критически больной.

Лина присела к Кати́, ладонью проверила температуру, пульс.

– Давно она так?

– Третьего дня простыла, жар начался сегодня.

– Здесь жарко, может вынести на балкон подышать? – спрашивает Лина.

– Фрамуги подняты, мы просто хорошо топим, – отвечаю понимая, что у моей принцессы тоже нет рецепта что делать.

– Петер, что вы уже сделали? – уточняет Лина.

Чувствую в вопросе профессионала. Прежде чем предлагать лечение нужно понимать, что коллеги уже наворотили до этого.

– Температуру мы снизили холодными компрессами, насухо больную вытерли, носовые ходы очистили, горло смазали моим раствором для снятия воспаления, – «отчитываюсь» я, – но жар растёт и мне нужна твоя консультация по дозам хинина.

– Хинина? – невольно вырывается у Лины. – Это же безумно дорого!

– Я её крестный отец. Она моя дочь во Христе. Я её не отдам.

Отвечаю ровно, но принцесса ловит моё всё нарастающее раздражение. Почти бешенство.

– О, нет, Петер, – с долей извинения и досады на себя в голосе говорит Лина, – я хотела только высказать восхищение.

Ладно пропустим. Потом подумаем об этом.

– Так что по дозам? – спрашиваю «спокойно».

– Я могу рассчитать по массе, – отвечает Лина, – вы её давно взвешивали?

Да кто ж его знает!

– Михайло Васильевич?

– Двадцать четыре фунта в ней, Государь, – отзывается по-немецки Ломоносов, – как раз в тот день, когда Каролина в гостях были и мерили.

Киваю. За это время малышка не могла ни сильно похудеть ни сильно поправится. Крестница стонет. Плохо всё. Пора завершать консилиум и переходить к делу. Скоро она и стонать перестанет, пока мы тут телимся.

– Катя приготовь хинин и аптечные весы провизорской, ты знаешь, что ещё разложить. Бегом!

Моя камер-девица мгновенно исчезает.

Лина смотрит вслед Катерины. Жаль я при этом освещении и положении её глаз не вижу.

Она поворачивается и в глазах у неё отнюдь не ревность.

Ужас.

– Животные умирали при одном гране хинина на фунт веса, – шепчет Лина – лечебная доза при судорогах – один гран на четыре фунта массы. Она умрёт если мы ошибёмся.

Если бы я не знал, как рискую, я бы Каролину не вызвал. У меня нет её знаний и опыта.

– Лина, у нас нет выхода.

Кивок.

– Да, согласна. Крайне запущенный случай.

Так. Судорог вроде у Кати нет. Да и ребенок она. Но, качество тамошнего и моего хинина может заметно отличаться. В общем, один гран на пять фунтов Кати хватит, даже на шесть. Лучше к вечеру, если температура снова повысится, еще раз дать хинин. Выкладываю эти соображения коллеге.

– Я могу приготовить, – говорит Лина. – Делать?

Киваю. Но, передумываю. Это моя ответственность.

– Будешь ассистировать. Это моя крестница. Я не прощу себе если ошибёмся. Следи за моими действиями.

Кивок.

Мы идем по едва освещённому моим канделябром коридору в соседнюю с моим кабинетом комнату. Интим прямо – романтичнее некуда…

Господи, о чём я думаю…

У Лины в голове всё работает быстрее и профессиональнее.

– Где помыть руки?

Кричу:

– Анюта!!!

Почти сразу:

– Да, барин!

– Таз, кипячённую воду, мыло и чистое полотенце! Бегом!!!

Анюта без слов испаряется. Зря я на неё грешил. Всё у неё нормально и с головой, и с реакцией на стресс.

Входим.

– Катерина, – говорю непонимающей куда ей деться Кате, – принеси мёда липового и иди присмотри за девочкой.

Катя зажгла от своей свечи лампы и тут же удалилась.

– Барин.

Это уже Анюта.

– Слей нам на руки.

И уже по-немецки:

– Коллега.

Лина не тратит ни мгновения и уже протягивает руки к тазу. Я тоже. Анюта сливает нам. Мыло. Благо есть свежая партия с моей мыловарни.

Чистые полотенца.

Чистые.

Два.

Каждому своё.

Анюта уже усвоила мои бзики насчёт чистоты и прочей гигиены. Очень кстати сейчас. И думает она быстро. Молодец.

Приступаем.

Нам теперь нужно в четыре глаза смотреть чтобы лекарства больше не отмерить. Primum non nocere (Не навреди) – первая врачебная заповедь. Знать бы ещё, плутая в здешних околонаучных потёмках, как это сделать.

– Спасаем и исцеляем, коллега.

Лина кивнула.

– Спасаем и исцеляем, доктор.

* * *