Текст книги "Чужое оружие"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Владимир Леонидович КАШИН
ЧУЖОЕ ОРУЖИЕ

Перевод с украинского автора

Роман

ИНТРОДУКЦИЯ

…Еще недавно Мария не выдержала бы такого удара. Но после вчерашней ночи в душе ее все потускнело и потеряло значение. Она словно вкопанная застыла посреди двора.

– Пришел наш час, – долетел сквозь распахнутое окно возбужденный голос продавщицы сельмага Кульбачки. – Помнишь, говорил: вот скоро, Ганя, перестанем таиться, пойдем рядом, открыто перед всем миром, как люди… Теперь оно пришло, наше время…

– Не сразу же сегодня… – буркнул немолодой, сидевший в хате за столом лысый мужчина, его тень по-медвежьи наползала на стену.

– Терпение мое кончилось, Петро… Ты говорил – терпи. Я терпела. Ты сказал – жди. Я ждала. Жила с нелюбимым; все утешалась: заживем с тобой по-людски. И в ларьке ради тебя сидела – мне от этих пьяниц душу воротит. Уже год, как Сергея похоронила, царство ему небесное, – невысокая худенькая женщина широко перекрестилась, – может, и пожил бы еще… А у нас с тобой все тайком да по-воровски, не родные и не чужие, а так – случайные знакомые…

– Мы с тобой брат и сестра во Христе, – тихо сказал мужчина. – Нам ссориться нельзя, сестра Ганя. Не божье это дело. Подожди немного, любимая. Рано еще перед людьми открываться… Да и дела у меня…

– Знаю я их. Мария – вот твои дела. Думаешь, не вижу, не понимаю? Задурил Маруське голову. Хватит, по горло сыта! – с угрозой выпалила Ганна. – Ой, Петро! Смотри! Беда будет вам обоим…

Высокий, костлявый Петро Лагута поднялся, тень его сразу выросла, стала тоньше.

– Не дури, Ганя, – сказал сердито. – Не люблю я этого. И непослушания не прощаю.

– Может, убьешь? – простонала Кульбачка. – Чтобы на дороге вашей не стояла… Это ты умеешь. Пойду и людям все открою… Все расскажу…

– Не расскажешь, – уверенно ответил Лагута, тень его грозно качнулась на стене и потолке.

– Убивай, ирод! – Ганна грохнулась на колени, запрокинула назад голову. – Бери мою душу! На!..

Мария притаилась за окном, впилась глазами в освещенное лампой лицо Лагуты. Никогда не видела она его таким страшным.

– Встань! – коротко приказал он Ганне. – И терпи. Как господь велел… Мария – овца блудная. Господь не слышит ее молитв, и мне она, калека, не нужна… Я тебя люблю, Ганя. За глаза твои светлые, за руки ласковые, за тело горячее, за веру и силу твою духовную…

Голос Лагуты стал нежным. Он приблизился к Ганне и, обняв, поднял ее с пола.

– Не в Марии дело… Мне Иван ее нужен был… А она только о ребенке думала и бога молила… Прошлой же ночью пошла на блуд с братом Михайлом. Испоганила себя, опозорила всех нас! Не будет ей дитя. Ничего не будет: ни семьи, ни любви, одно смятение души и черный адов огонь. Не привела Ивана под мое благословение, не захотел он мне и Христу служить – уничтожу обоих, развею, как песок в пустыне.

– Страшный ты человек, Петро…

– Мне отомщение и аз воздам! Ненавижу и радуюсь их горю. Всю жизнь хоронюсь, ничего не мило из-за них – и хлеб горький, и солнце не греет, и ветер прохладу не дает. Всех бы уничтожил, будь на то моя воля… А теперь иди! – властным голосом приказал после паузы Лагута. – Чтобы никто не видел… И о своем грехе не забывай… Когда язык почесать захочется…

– Не накликай беды!

Ганна Кульбачка тенью выскользнула из сеней, и ночь сразу поглотила ее.

Мария едва дышала от того черного тумана, который окутал ее и сдавил горло. Вся ее гордость, с детства униженная увечьем, растоптанная прошлой ночью, восстала сейчас в ней.

Не помня себя, прохрипела в гневе в открытое окно:

– Выйди!..

– Кто там? – удивленно спросил Лагута, выглянув в темный двор.

Она стояла немая, оцепеневшая.

– А-а, Маричка, – узнал он. – Что тебе?

Она молчала. Мягко плескалась Рось у берега, ночной ветерок шуршал в саду, ласкал листья, ожившие после жаркого дня.

Лагута вышел на крыльцо и спустился к Марии.

– Ну, что тебе? Чего пришла? – спросил строго.

Поднявшаяся луна протянула от них по траве через весь двор длинные тени.

Лагута не видел соседки со вчерашней ночи и не хотел видеть. Но должен был что-то предпринять.

– Что с тобой, сестра моя? – Он решительно шагнул к ней.

Гулкий выстрел разорвал ночь и, грохоча, покатился между холмами…

Прогремел второй выстрел, и ночь снова заохала в берегах, застонала, заголосила…

Потом на землю свалилась нестерпимая тишина…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Сидевший за рулем милицейской «Волги» пожилой, дослуживавший до пенсии водитель повернул руль, и машина закачалась на мягкой грунтовой дороге.

Подполковник милиции Коваль рассеянно смотрел на красочный пейзаж. С высокого нагорья по сосновому бору и дубняку дорога спускалась в глубокую долину, где протекала Рось. Речку за холмами не было видно, но по извивам леса – вплоть до размытого горизонта – Коваль угадывал ее, вилявшую в крутых берегах.

В открытые окна машины врывался теплый ветерок, от долины, разрисованной сине-зелеными полосами леса, веяло глубоким спокойствием, мешавшим думать об убийстве, крови, страданиях и слезах. Отрешенное настроение у подполковника усиливалось тем, что о трагедии над Росью он знал очень мало, а скупые сведения оперативной сводки начальнику областного управления почти ничего не добавляли к загадочному происшествию.

Ему казалось, что он все еще в просторном кабинете полковника Непийводы: длинные ряды стульев у стен, широкий полированный стол, блестевший на солнце, тяжелый сейф в углу – старый и порыжевший.

Полковник вызвал сразу после обеда.

– Как с отдыхом, Дмитрий Иванович? В какой санаторий собираетесь?

По лицу Непийводы Коваль понял: тот звонил в медслужбу и знает, что ни в какой санаторий он не едет.

– Куда-нибудь на речку, Василий Иосипович. В село. Где, как писал поэт, – «садок вишневый коло хати, хрущi над вишнями гудуть…».

– Пора майских жуков прошла, Дмитрий Иванович… А сад у вас и в Киеве есть…

– В отпуск хочется подальше от города, Василий Иосипович.

– Не на Ворсклу ли? – улыбнулся полковник.

Разговор служебный и вроде бы товарищеский. Но Дмитрий Иванович понимал, что за этим дружеским тоном начальника отдела скрывалась какая-то недоговоренность.

– Значит, на Ворсклу… – погладил ладонью стол Нелийвода.

Коваль кивнул и развел руками, будто оправдываясь.

– Наконец выбрался…

– Да… – согласился полковник. – Все возвращается на круги своя… Чем дальше мы от молодости, тем больше вспоминаем родной край и тянемся туда… Я бы сам тоже, – вздохнул он, – где-нибудь под тихими вербами на песочке… Да селезенки-печенки по курортам гоняют… Давно, значит, не были на родине?

– Лет пятнадцать.

– Давненько. – Непийвода покачал головой, и лицо его посуровело.

Коваль промолчал. И близким-то людям не расскажешь, как гнетет этот зов. Долгое время откладывал он встречу с юностью, в глубине души испытывал даже страх: ведь мира детства там уже нет, жизненные бури вымели оттуда сверстников. Обрести смелость встретиться с прошлым помогала теперь Ружена, с которой, кажется, нигде не будешь чувствовать себя одиноким.

– В нашем деле, наверное, и на Ворсклу будет вам командировка. – Полковник сделал паузу, и Коваль понял, что внеслужебные разговоры кончились. – А пока придется отпуск отложить. Одна-две недели не имеют значения, если откладывали пятнадцать лет.

Последнюю фразу полковник произнес так, будто закрыл за собой дверь.

Прошлогодняя командировка в Закарпатье, где Коваль раскрыл убийцу венгерки Каталин Иллеш и ее дочерей, еще больше подняла его авторитет в министерстве.

Товарищи помнили заслуги Дмитрия Ивановича и в оправдании ошибочно осужденного художника Сосновского.

Непийвода тоже относился с благосклонностью к подполковнику, но проявлял и сдержанность – от Коваля всегда можно было ждать сюрприза.

– Поедете, Дмитрий Иванович, на Рось, – сказал полковник. – Срочное задание, – добавил он. – Возглавите оперативную группу. Черкасчане никак не разберутся с подозреваемым в убийстве неким Чепиковым, который не признается в своем преступлении. Алиби у него нет, но и прямых доказательств у нас мало. Одним словом, запутанное дело.

– Есть, товарищ полковник, – выдавил Коваль и поднялся.

Он внезапно поймал себя на мысли, что ему до чертиков надоели все эти убийства и розыски. Был миг не только душевной, но и физической усталости. Но сразу же пересилил себя, подумал: вот так и надвигаегся старость…

– Поедете утром.

Коваль кивнул. Непийвода нажал на кнопку коммутатора, вызвал отдел кадров…

Машина медленно, словно боясь перевернуться, съехала с бугра и очутилась в лесу. Только здесь по-настоящему воспринималась мощь вековых дубов, причудливо скрученных грабов, будто воткнутых в небо сосен, все то величие мира природы, которое сверху казалось однообразным кустарником.

Было влажно, пахло тиной, в непросыхающих после затяжных дождей рытвинах лесной дороги зеленела вода. Несмотря на яркий солнечный день, здесь царил полумрак.

Лесная тишина не успокоила Коваля. Перед глазами все время стояли картины вчерашних событий, одна другой болезненней.

…Еще не смолк звонок, как Ружена открыла уже дверь, будто все время стояла за нею. Отступила, улыбаясь, пропустила Коваля в коридор и сразу прижалась к нему, обняла.

Снимая запыленные туфли, Коваль машинально с порога окинул взглядом комнату. Мебель скромная: шкаф, стол, четыре мягких стула, удобный для отдыха, но вышедший из моды диван «лира», полевые цветы в вазах. Небольшой яркий коврик у порога говорил об аккуратности хозяйки, и вообще вся комната была наполнена какими-то чистыми запахами. Истосковавшись в экспедициях по домашнему уюту, Ружена сейчас наслаждалась им.

Посреди комнаты лежал раскрытый желтый чемодан с уложенными вещами.

Ружена не очень-то следила за модой, но ей хотелось, чтобы Дмитрий Иванович увидел, с какой любовью она готовится к их поездке…

Прошла вперед, улыбаясь, остановилась над чемоданом. Стройная, чернявая, глаза – две спелые вишенки, чуть подкрашенные губы, и впрямь – роза!

У Коваля защемило сердце оттого, что должен сказать слова, которые огорчат ее.

Ружена завязала под подбородком тесемки легкой плетеной шляпки, отсвечивавшей на лице розовым светом, и, отступив от зеркала, счастливая, обернулась к Ковалю.

Он нежно обнял ее – неуклюжий, смешной в мундире и тапочках – и, сдвинув шляпку, уткнулся лицом в пышную прическу. Запах душистых волос пьянил.

С горечью подумал:

«Все эти внезапные ночные выезды, погони, иногда и смертельная опасность делают тревожной жизнь не только оперативников, но и их жен, которые в ожидании мужей замирают по ночам от страха и неведенья. Имею ли я право предлагать Ружене разделить со мной такую жизнь?»

Поднял голову.

Ружена перехватила его взгляд.

– Я тебе не нравлюсь?

Как все объяснить? Вчера она посмеялась, когда он сказал, что для него работа – это его жизнь. «Значит, ни дня без преступника?» – спросила она.

– Ой, Дима, мне, должно быть, уже ничего не идет, – продолжала поглядывать в зеркало Ружена. – Огрубела я в экспедициях…

– Ну, что ты, – механически произнес Коваль, думая о своем. – Тебе все к лицу… И шляпка, и…

– Что с тобой? У тебя неприятности?.. – Она взяла Коваля за руки, заглянула в глаза. – Ты взял билеты?..

– Неожиданное задание, Руженочка. Отпуск немного откладывается… Завтра в командировку.

У нее опустились руки.

– Как же так?

Коваль привлек Ружену к себе. Его снова опьянил дурманящий запах ее волос…

…Какой-то Чепиков… застрелил жену и любовника… Из трофейного парабеллума. Во дворе, над Росью… В то время, как он, Коваль, отважился на новую жизнь, которую так нелегко начинать в его годы…

Ружена легонько оттолкнула его.

– Правда? – Она еще не до конца верила в то, что сказал Коваль.

– Служебная необходимость, милая… – Он не привык быть в роли виноватого и нахмурился.

«Служебная необходимость». Она уже слышала эти слова. Однажды его вызвали прямо из театра… Тогда он тоже сказал: «Служебная необходимость», – и она поняла. Но теперь? Когда они наконец собрались, можно сказать, в свадебное путешествие…

Дмитрий Иванович уже видел на фотографиях убитых – худенькую молодую жену Чепикова и плотника Лагуту. Сам Чепиков – пожилой, морщинистый человек – сидел понурый. Коваль не верил фотографиям. Они не передают ни цвета глаз, ни настроения, ни характера. Фотография запечатляет лишь мгновение, и оно не может по-настоящему характеризовать личность.

Обнимая Ружену, Дмитрий Иванович чувствовал, что должен безотлагательно увидеть этого Чепикова, услышать его голос. Какое безумство толкнуло человека на такое преступление?!

– Разве, кроме тебя, некого послать?

Это голос Ружены. Он дошел до сознания Дмитрия Ивановича словно из другого мира.

Через неделю Управление уголовного розыска должны слушать на коллегии министерства, и поэтому Непийводу беспокоит отсутствие доказательств по делу Чепикова…

– Может, и было. Начальству виднее.

– Ты еще шутишь! – Голос Ружены задрожал. На глазах появились слезы.

– Приказы не обсуждают.

Она с надеждой посмотрела на Дмитрия Ивановича, но на его лице не было и намека на шутку. Расстроенная, подошла к столу, схватила новенький цветастый купальник.

– Всего недели на две, не больше, – оправдывался Коваль. – Давай подождем, – попросил он как можно мягче.

– Я уже и отпускные получила, – буркнула Ружена, бессильно опускаясь на диван. – Думала, впервые за последние годы отдохну летом…

Коваль поймал себя на горькой мысли: «Что же это за жизнь будет? Она – в экспедициях, у меня – командировки, розыски. Снова одиночество, только «одиночество вдвоем». Еще тяжелее, чем раньше».

Заметив в руках купальник, Ружена отложила его в сторону и решительно сказала:

– Я поеду в санаторий!

– Подожди, не торопись, – попросил Коваль. Он топтался по комнате в тапочках, не зная, как убедить Ружену. До чего же сложно строить жизнь немолодым людям, с чувствами, далекими от юношеских страстей!.. А может, эти чувства куда глубже, крепче и более проверенные?

И тут же мысли его возвратились к убийству на Роси. Там убитый Лагута и подозреваемый Чепиков тоже люди немолодые, его ровесники, но какие страсти бурлили в них, если уж дело дошло до убийства!

– А чего ждать, – сказала тем временем Ружена. – Что у тебя изменится? – В глазах ее вспыхнуло упрямство. – Все ясно, Дмитрий. Я не хотела верить предчувствию…

«Видишь, уже «Дмитрий», – отметил про себя Коваль. Но не обиделся, словно все, что окружало его, поневоле отступило, а вместо этого – лишь беспокойные мысли о предстоящем деле, о незнакомых ему людях… Это становилось сейчас самым важным.

– Я поеду на Кавказ, а ты, когда освободишься, если захочешь – приедешь…

Ружена подошла к телефону. Полистала записную книжечку, набрала номер.

– Андрей Борисович? – сказала она в трубку. – Извините, что беспокою дома. Это – Станкевич. Путевку еще никому не отдали?.. Утром зайду. Спасибо…

Коваль тихо приоткрыл дверь в коридор. Он уже не видел, как Ружена обернулась, как несколько секунд глазами искала его и, опустившись на диван, разрыдалась…

«Волга» вырвалась из лесу на солнечный простор и помчалась вдоль серебристо-синей, усеянной блестками реки. Впереди вырастали на глазах облитые утренними лучами домики городка.

Вскоре машина подъехала к старому двухэтажному зданию милиции, стоявшему над Росью.

Дмитрия Ивановича ждали. Не успела «Волга» затормозить, как на крыльцо вышел лейтенант с красной повязкой дежурного на рукаве кителя.

II

Просидев около часа над материалами уголовного дела об убийстве Петра Лагуты и Марии Чепиковой, Коваль пригласил к себе сотрудников райотдела милиции.

Началось первое оперативное совещание.

Начальник милиции Литвин, тесноватый мундир которого свидетельствовал, что полнеет майор быстрей, нежели получает новое обмундирование, начал сообщение о происшествии на хуторе Вербивка словами:

– В прошлом году раскрытие преступлений в районе было стопроцентным. За первое полугодие количество социально опасных действий уменьшилось. Дальше, надеялись, еще лучше будет, а тут – убийство… – Он насупился, посмотрел на листок, который достал из папки, и, не доверяя своей памяти, прочел: – «Вечером восьмого июля в двадцать два часа сорок пять минут на хуторе Вербивка, который расположен на берегу Роси, во дворе гражданина Лагуты Петра Петровича раздались два выстрела. В двадцать два часа пятьдесят минут прибежал сосед Лагуты – гражданин Федирко М. М., за ним через две-три минуты Толочко С. А. и Григорук П. Т. Они обнаружили трупы двоих убитых: гражданина Лагуты П. П., тысяча девятьсот двадцать первого года рождения, плотника-надомника, и гражданки Чепиковой Марии Андреевны, тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения, жены гражданина Чепикова Ивана Тимофеевича.

Граждане Федирко М. М., Толочко С. А. заметили человека, бежавшего к лесу. При задержании выяснилось, что это гражданин Чепиков Иван Тимофеевич, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения.

При задержании Чепиков И. Т. сопротивления не оказывал.

В двадцать три часа тридцать минут на место происшествия прибыла оперативная группа райотдела в составе начальника уголовного розыска капитана Бреуса Ю. И., участкового инспектора лейтенанта Биляка О. И. и судмедэксперта Гриценко Б. В. Вместе с оперативной группой милиции на место происшествия прибыл и следователь прокуратуры Гримайло Т. И. Экспертиза установила, что смерть гражданина Лагуты П. П. и гражданки Чепиковой М. А. произошла в результате прямых выстрелов с близкого расстояния из пистолета системы «парабеллум». Протокол медэкспертизы прилагается…»

Подполковник Коваль все это уже прочел в тех же бумагах и сейчас разглядывал присутствующих в кабинете: невысокого, спортивной выправки капитана Бреуса, немолодого лейтенанта Биляка, долговязого и поэтому немного сутулого, словно все время к чему-то принюхивающегося медицинского эксперта Гриценко.

Подполковник казался майору Литвину мрачным и чем-то недовольным. Подумал, что ему не нравится чтение протокола. Поэтому отложил листок и обратился к Ковалю:

– А дальше, товарищ подполковник, скажу своими словами.

Киевские дела, события личной жизни отодвинулись от Коваля и уже не мешали ему. Знакомые слова, бумаги, вопросы. Обстановка изучения уголовного дела создавала ту рабочую атмосферу, которая помогала забыть все прочее.

Уже не было одинокого пожилого мужчины Дмитрия Ивановича Коваля, влюбленного в молодую женщину по имени Ружена, не было их вчерашнего разговора и обидной размолвки, утихла боль оттого, что Ружена не захотела понять его.

Все изнывали от жары. Второй этаж, где находился кабинет начальника милиции, был возведен над старым одноэтажным каменным домом, и летнее солнце за день нещадно накаляло железную крышу.

Дмитрий Иванович расстегнул верхнюю пуговичку рубашки, давая понять, что из-за такой жары можно и не придерживаться положенного этикета.

Тем временем майор Литвин стоя докладывал:

– В убийстве жены и соседа Лагуты заподозрен муж Марии Чепиковой – Иван Тимофеевич, который сейчас находится в камере предварительного заключения… Петро Лагута жил уединенно, холостяком. После осмотра его дом опечатан. В доме Чепиковых на своей половине живет мать Марии – гражданка Клименко Степанида Яковлевна. Другая половина, которая принадлежит семье Чепиковых, опечатана… Что дало нам основание подозревать в убийстве гражданина Чепикова и применить к нему такую меру, как взятие под стражу? Во-первых. Закон разрешает задерживать подозреваемого, если его застали на месте преступления. Ивана Чепикова задержали около двора Лагуты сразу после того, как он стрелял, – разница во времени составляет несколько минут.

Брови Коваля удивленно поднялись в ответ на столь категорическое заявление майора.

– Во-вторых. Подозреваемый Чепиков пытался убежать с места преступления, был задержан очевидцами – гражданами Федирко и Толочко… В-третьих. Экспертизой установлено, что пятна крови на его рубашке той же группы, что и у убитой Марии Чепиковой, а кровь на руках идентична группе крови второй жертвы – Петра Лагуты. В-четвертых. Внешний вид Ивана Чепикова в момент задержания свидетельствовал о большом возбуждении – состояние, при котором человек способен на неконтролируемые поступки. Все это дало право на законном основании взять под стражу гражданина Чепикова как подозреваемого в убийстве.

Изложив свои соображения, майор Литвин жадно глотнул теплой газированной воды из стакана.

Коваль понемногу осваивался с обстановкой и людьми, обратил внимание на простой, не очень удобный стул за столом начальника милиции и понял, что тот не любит рассиживаться в кабинете.

За окном расстилался пейзаж, похожий на тот, какой видел Коваль, подъезжая к городку: зеленые холмы, лес на горизонте, Рось, старая мельница на ней.

– Кроме того, Дмитрий Иванович, – словно расставляя вехи на дороге, продолжал майор Литвин, – установлено, что с некоторых пор Чепиков запил и из-за этого в семье часто возникали ссоры. У Ивана Чепикова хранился пистолет системы «парабеллум». Есть сведения, что месяц тому назад ночью в лесу он стрелял из этого пистолета. Мы провели следственный эксперимент на месте преступления в присутствии подозреваемого. Некоторые детали его сбивчивого рассказа подтверждаются. Но большинство доказательств как бы обвиняют Чепикова в преступлении, в умышленном убийстве. У меня пока что все, – закончил майор, внимательно, как и раньше, наблюдая за реакцией инспектора.

– Что ж, доказательств против Чепикова – целый мешок… – медленно произнес Коваль и, не закончив мысли, принялся шарить по карманам в поисках папирос.

Солнце, долго висевшее в сизо-голубом небе, заглянуло в кабинет Литвина – засияло на лакированных ножках стола, вспыхнуло на тяжелой стеклянной чернильнице, которой вместе с календарем украшал свой стол начальник милиции, засверкало на пуговицах его кителя.

Коваль наконец нашел свой «Беломор» и закончил мысль:

– …Но, может, это просто стечение обстоятельств?

– Такого стечения не бывает, товарищ подполковник, – осторожно возразил Литвин. И снова начал пересчитывать: – Застали на месте преступления. Вся одежда в крови. Пытался убежать. Хранил парабеллум. В нетрезвом виде ревновал жену к соседу. Других версий нет, – твердо суммировал майор, – и быть не может!

Коваль невольно подумал: как нелегко бывает противостоять очевидному. Однако он привык все подвергать сомнению, даже факты.

– Конечно, единственная версия часто оказывается и совершенно правильной. Но пока все доказательства против Чепикова – косвенные, а они – вещь сомнительная.

– Нам и косвенных достаточно, – сердито махнул рукой Литвин. – Когда столько косвенных – да еще таких! – то они начинают становиться прямыми.

– В этом их опасность, – как бы между прочим заметил Коваль, почувствовав, что майор обижен появлением инспектора из министерства. Будто они не могли и сами разобраться в этом несложном деле. Трагическое происшествие на хуторе явно вывело его из равновесия, словно перечеркнуло работу, которую он, местный человек, проводил в своем районе, воспитывая мелких правонарушителей и удовлетворяясь сознанием, что его деятельность приносит плоды, что он, преданный своей нелегкой и не всегда приятной работе, нужен людям.

Неожиданное преступление в Вербивке отодвигало отдел на одно из последних мест в области. И Чепиков воспринимался майором сейчас не только врагом общества, но и личным противником. Очевидно, поэтому доклад начальника милиции был таким обвинительным.

В какую-то минуту и Ковалю подумалось, что местные товарищи и в самом деле смогли бы справиться. Хорошо, что командировка недолгая. Срок дознания – десять дней, за это время вполне можно собрать доказательства. И тогда он, Коваль, возвратится в Киев и поедет в отпуск. Но, конечно, не к Ружене. Она даже адреса ему не оставила…

На мельницу сел аист. «Смотри-ка, где гнездо свили», – мелькнула отвлекающая мысль.

– А как вы установили, что выстрелы сделаны из парабеллума Чепикова? – спросил Коваль, ни к кому не обращаясь. – Это ничем не подтверждается. Орудие преступления не найдено.

– Как раз этим и занимаемся, Дмитрий Иванович, – сказал майор. – Планировали сегодня с капитаном Бреусом осмотреть участок леса, где, по нашим данным, в прошлом месяце стрелял Чепиков. Будем искать гильзы и пули…

– А сам Чепиков признаёт, что стрелял в лесу?

– Он очень угнетен. Все молчит. И пистолет отрицает. Стрелял в лесу, очевидно, с пьяных глаз.

– С пьяных глаз? Нам такое объяснение не подходит, – заметил Коваль.

– Разрешите, товарищ подполковник, – поднялся капитан Бреус, который до сих пор молчал, давая возможность высказаться начальству. Он был невысок, крепкого сложения, со скуластым загорелым лицом и узким, восточным разрезом глаз. – Сведения о том, что Чепиков стрелял в лесу, у нас точные. Есть показания граждан. Что касается пистолета, то имеется свидетельство продавщицы ларька гражданки Кульбачки. Она видела, как пьяный Чепиков уронил в дубках парабеллум. Но сразу подобрал его и снова спрятал под пиджак… А почему Чепикову вдруг захотелось стрелять в лесу – тоже установим.

Ковалю понравился энергичный тон бравого капитана. Улыбнувшись, он спросил:

– А разбирается в пистолетах эта гражданка…

– Кульбачка, – подсказал Литвин.

– Установлено, товарищ подполковник, – подтвердил капитан Бреус. – Великая битва проходила в этих местах, корсунь-шевченковский котел…

– Знаю, знаю, – остановил капитана Коваль.

– Здесь этими пистолетами и патронами поля были усеяны, – сказал майор Литвин. – А сколько несчастных случаев, особенно с ребятишками! Конечно, мы принимали меры по изъятию оружия. Но разные люди есть, кто-то и утаивает… Бывали и комические случаи. В прошлом году увидели у одной древней бабуси исправный парабеллум, она рукояткой орехи колола…

– А подозреваемый Чепиков, значит, пистолет отрицает?

– Да, товарищ подполковник… Отрицает даже очевидные вещи: что стрелял в жену и соседа, что убегал, не знает, как кровь потерпевших на одежду попала. Я, говорит, не помню, почему она там оказалась… Это, конечно, абсурд. Как можно отрицать, что удирал с места преступления, когда люди видели и задержали. Несся, как затравленный зверь по кругу. Когда схватили, был вне себя, дрожал и сразу начал кричать, что не виновен.

Коваль внимательно слушал майора, думая о «панике бегства», которая обычно охватывает убийцу после преступления. В этот момент он способен бежать очертя голову.

– Чепиков только одно не отрицает, – продолжал начальник милиции, – что ненавидел Лагуту и готов был его убить. А пистолет, я думаю, он еще с войны принес… Есть магнитофонная запись первого допроса, по горячим следам. – И, поняв по жесту Коваля, что тот готов послушать, Литвин кивнул капитану.

…Начальник уголовного розыска перекрутил ленту в кассете, нажал на другую кнопку.

Послышался треск, потом прозвучал измененный голос майора Литвина: «Вы, Чепиков, неоднократно угрожали убить своего соседа гражданина Лагуту…»

Несколько секунд слышались только шорохи, и вдруг в кабинет ворвался крик: «И убил бы! Точно, убил бы эту мразь! – задыхаясь, повторил глухой и словно надтреснутый мужской голос. – Жаль, не моя рука свершила расплату!..»

«Если не вы, тогда кто же?» – спрашивал майор.

«А Марию кто убил?! Он! Он! За что?..» – И такое отчаяние прозвучало в голосе Чепикова, что казалось, магнитофон умолк не оттого, что его выключили, а потому что оборвалась лента, не выдержав этого.

Наступила пауза.

Коваль глядел в окно. Застывший, залитый солнцем и словно бы прозрачный лес над Росью, огромный гранитный валун возле плотины, спокойная гладь воды и старая водяная мельница с неподвижным щербатым колесом и аистом на крыше, живое переливающееся серебро реки – все это как-то не вязалось с трагедией, разыгравшейся в этом тихом живописном уголке.

– Ну, хорошо, с Лагутой ясно. А Мария? Если стрелял Чепиков, то какие, по-вашему, были мотивы убийства? – спросил Коваль.

– Ревность проклятая, – ответил майор. – Что же еще?

– Расскажите о каждом, кто в какой-то мере причастен к делу, – попросил Коваль. – Без протокола.

Майор прокашлялся, не зная, с чего начать; повторяться не хотел, а добавить нового было нечего. Бреус, придерживаясь субординации, молчал.

– Наследники у Лагуты есть?

– Нет, – словно обрадовавшись, что может что-то утверждать уверенно, поспешил ответить Литвин. – Жил один, родственников тоже нет. Через полгода дом и все имущество пойдет с аукциона.

– Местный?

– Из соседнего Богуславского района. Родители давно умерли, осел на хуторе после войны.

– Как характеризовался?

– Неплохой плотник. Нигде постоянно не работал. Считался инвалидом. Иногда подрабатывал. Во время оккупации жил в землянке, псалмы пел, как юродивый. Его и не трогали. После войны подлечился.

– Есть подозрение, что прикидывался или штундой был, товарищ подполковник, – заметил начальник уголовного розыска.

Коваль пристально посмотрел на молодцеватого капитана, который все больше ему нравился.

– Жил нелюдимо, – продолжал майор Литвин. – Старушки хуторские наведывались, помогали по хозяйству. По слухам, молились. И соседи – мать Марии, Степанида Клименко, и сама Мария…

– Мария… – задумчиво произнес Коваль. Убитая женщина интересовала его больше других действующих лиц трагедии.

– Бедняжке всю жизнь не везло, – вздохнул майор. – С детства хроменькая, тихая, лицом пригожая была… Чепиков старше ее почти на двадцать лет, воевал, контуженый был. Но чтобы такое зверство… – Литвин покачал головой.

– Так что же Мария?

– Сначала жили вроде хорошо, потом повадилась к Лагуте ходить… Говорят, он ее в свою веру обратил. Да кто же знает, что там у нее с Лагутой было… Только Чепиков пить начал…

– Из-за чего конкретно?

– Трудно сказать. Может, из-за этих семейных неурядиц. Другой, гляди, сразу точку поставил бы, а этот терпел, переживал. Мужества не хватило, вот и стал причащаться, пока не допился до преступления…

– Мария, возможно, и не изменяла, – заметил Бреус. – Лагута тоже не первой молодости дядька. Да и видик у него был…

– Известное дело, – согласился майор. – Но ревность не столько на фактах держится, сколько на подозрениях. Почудится человеку, вот и начинает верить в свою же выдумку. Тогда уже песчинка глыбой кажется…

Коваль неторопливо стал перечитывать план розыска, разработанный в отделе. Присутствующие терпеливо ждали его решения.

– Выходит, сорвал я вам сегодня осмотр леса, – покачал головой подполковник. – А может, еще успеем? – Он глянул на часы, потом на улицу, где начали удлиняться тени.

Рось уже не поблескивала, – будто успокоенная, тихо несла свои вечерние воды. На мельнице виднелись теперь силуэты двух аистов. «Семья», – подумал Дмитрий Иванович.

– Лучше завтра с утра, – казалось, откуда-то издалека донесся голос. – Пока доедем, в лесу начнет смеркаться… Вы с дороги, устали, наверное…