Текст книги "Чужое оружие"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Ну что ж, согласен, – встряхнулся Коваль. – Тогда давайте сюда вашего Чепикова. Почему это мы все решаем без главного заинтересованного лица?

Майор быстро поднял трубку и приказал дежурному привести арестованного. Через несколько минут в кабинет ввели высокого, немного сутулого мужчину в ватнике, из-под которого выглядывала помятая серая рубашка, на ногах разбитые засохшие ботинки без шнурков. Лицо Чепикова, изрезанное глубокими морщинами, с мягко очерченным подбородком и большим носом, было бы даже приятным, если бы не его хмурый, отрешенный взгляд, который ни на ком не останавливался.

Дойдя до середины комнаты, арестованный мрачно уставился в пол.

– Садитесь, – приказал Литвин.

Словно не понимая, что обращаются к нему, Чепиков поднял пустые глаза. Однако посмотрел не на майора, а куда-то мимо него.

– Садитесь!

Только теперь Чепиков закивал и покорно опустился на стул, пододвинутый конвоиром.

Ковалю не раз приходилось наблюдать людей, подавленных уже тем, что их содержат в камере, изолировав от остального мира. Видел он и убийц после того, как оказывались под арестом, когда затихали необузданные страсти, толкнувшие их на преступление. После нескольких недель в камере временного задержания или в следственном изоляторе они приобретали одинаково мрачный отчужденный вид. Однако опытный глаз Коваля различал их по еле заметному душевному движению. Среди них были люди, совершившие убийство в состоянии аффекта – эти ужасались своего поступка и проклинали себя, были готовы не только искупить вину, но и желали наказания, чтобы хотя бы так обрести покой. На таких были похожи и те, что совершили преступление по неосторожности, они так же ничего не прощали себе. Но встречались и злобные личности, которые не контролировали свои чувства и, убив умышленно, метались по камере, словно попавшие в западню звери.

Человек, которого привели в кабинет начальника милиции, чем-то отличался от знакомых Ковалю преступников, и он сразу не мог понять, чем же.

– Гражданин Чепиков, – строго обратился к нему майор Литвин. – Напоминаю, что правдивые показания засвидетельствуют ваше раскаяние и будут учтены судом при определении наказания. А сейчас с вами будет говорить инспектор министерства подполковник Коваль.

Чепиков метнул на Дмитрия Ивановича из-под густых бровей настороженный взгляд.

– Расскажите, – попросил Коваль арестованного, – что вы знаете об убийстве вашей жены и Петра Лагуты.

Чепиков хмуро отвел глаза и промолчал.

– Ну, Иван Тимофеевич! – требовательно стал подбадривать его майор Литвин.

– Я все сказал, – глухо, не поднимая головы, проговорил Чепиков. – И все записано.

– Будете говорить, пока правду не скажете, – предупредил начальник милиции.

– Правда у меня одна, другой нет.

Чепиков уставился невидящими глазами в Коваля.

Постепенно до его угнетенного мозга дошло неожиданно спокойное обращение подполковника. Это были не те слова, которыми каждый раз начинался допрос: «Расскажите, почему вы убили жену и Лагуту?», и не та интонация. И Чепиков вдруг сказал:

– Ну, спал я… Не помню, когда пришел и заснул… Под вечер уже Маруси дома не было… Да я и не искал ее… – Чепиков опять уставился в одну точку. – Гром приснился. Потом война… Выстрелы… Бабахнуло будто над ухом… Разом проснулся… Понял, что не гром это. Выскочил во двор… Заметался. Перемахнул заборчик… И увидел на земле обоих…

– Кого?

– Ясно кого: Марусю и Лагуту.

– А дальше… – торопил Литвин.

Но Чепиков будто не слышал.

– Почему у вас одежда и руки оказались в крови? – спросил Коваль.

– Не знаю. Я к Марусе кинулся, думал – живая.

– Кто же их мог убить? – вслух подумал Коваль.

Чепиков пожал плечами.

– Если бы знать! – В голосе его послышалась такая тоска, что Ковалю захотелось поверить Чепикову.

Майора Литвина бесил такой разговор. Не допрос, а черт знает что.

– Куда вы дели свой парабеллум? – строго спросил он.

– Не было у меня никакого парабеллума! – зло отрезал Чепиков.

– Допустим, – продолжал Коваль, словно и не слышал сказанного, – что вы прибежали на место происшествия, как говорите, после выстрелов. Вы заметили там еще кого-нибудь?

– Не… Темно было…

– После второго выстрела, – прервал капитан Бреус, – когда выбежали во двор и, по вашим словам, перемахнули заборчик, и до момента, когда увидели убитых, прошло не больше минуты… Мы провели следственный эксперимент, – обратился он к Ковалю. – По времени это занимает сорок секунд. И если во дворе или поблизости еще кто-нибудь находился, Чепиков должен был его увидеть… Тем более что люди, прибежавшие на выстрелы, тоже никого, кроме Чепикова, не увидели.

– Почему вы убегали? – спросил Коваль.

– Я не убегал… Я вдогонку бросился…

– За кем?

– Не знаю… Но кто-то стрелял… И убил… – Чепиков задумался. – Тень вроде белая в саду мелькнула… Не знаю. Наверно, за людьми побежал.

– Но бежали в другую сторону…

Чепиков на это ничего не ответил. Лишь поплотнее запахнулся в ватник.

– Кто еще кроме вас был в доме? – спокойно спросил Коваль.

– Никого не было.

– А теща ваша, Степанида Клименко?

– Мы с ней на разных половинах. Вроде на ферме была.

– Признавайтесь, Чепиков, куда вы дели пистолет? – опять настойчиво потребовал майор. – Где вы его спрятали? Может, забросили?

– Не было пистолета! Сказал ведь.

Коваль понял, что уголовный розыск собрал мало веских доводов, чтобы доказать подозрение. Дальше допрашивать Чепикова – пустое дело. И он приказал отвести задержанного в камеру.

– Так что же, товарищи? – спросил Коваль после того, как за Чепиковым и конвоиром со стуком закрылась дверь. – Прошло три дня, кроме осмотра двора Лагуты, двух экспертиз и показаний людей, которые прибежали на выстрелы, у вас ничего нет. Есть, правда, еще путаное свидетельство продавщицы Кульбачки. Не Чепиков должен доказывать свою невиновность, это мы, если подозреваем, обязаны доказать его вину… Вполне возможно, что все произошло именно так, как он и рассказал. Спал. Услышал выстрелы. Выбежал на соседский двор, бросился к жене. Потом, не помня себя, побежал прочь от страшного места… Кстати, в протоколе зафиксировано, что сопротивления при задержании Чепиков не оказывал. А если выяснится, что убийца – не Чепиков? Тогда как? – Дмитрий Иванович замолчал. Никто ему не ответил, и он закончил: – Не следует забывать о правах подозреваемого…

Майор Литвин грустно кивнул. Он и сам не был уверен в своей версии, а с той минуты, как узнал о приезде Коваля, ничего утешительного для себя не ждал.

– Ревнивцы – люди предусмотрительные, – по инерции убеждал начальник милиции. – Такой сто раз все наперед представит и обмозгует, пока отважится на месть… Комар носа не подточит…

– А не было на месте преступления еще чьих-нибудь следов, кроме убитых и Чепикова? – спросил Коваль.

– К сожалению, до нас туда сбежались хуторяне и все затоптали, – ответил за майора Бреус. – Правда, на обочине возле леса были обнаружены следы женских туфель и мужских сапог. Но место там глухое, туда часто на рыбалку ходят; возможно, что и влюбленные искали уединения…

– Н-да… – протянул Коваль. – Остановимся пока на вашей версии. Нужно точно установить, имелся ли у Чепикова пистолет. Для этого прежде всего – найти гильзы, а также пули в лесу, где, как показывают, стрелял Чепиков. Установить их идентичность с теми, что найдены во дворе Лагуты, и с пулей из тела Чепиковой. Отыскать пулю, которой был убит Лагута. Дальше. Уточнить, кто еще находился поблизости от места происшествия. Это вам, – кивнул Коваль капитану. – Третье. Подробно выяснить взаимоотношения между подозреваемым и его соседом Петром Лагутой. Уточнить, как относились к Лагуте жители Вербивки. Какие были отношения у Марии со своей матерью и другими вербивчанами. Завтра в семь утра выедем на хутор. Все.

Начальник милиции и капитан Бреус оторвались от своих блокнотов. Литвин вышел из-за стола и, разминая ноги и вытирая платком лоб и шею, сказал:

– Изжарились мы тут.

Несмотря на то что солнце зашло, духота в кабинете не уменьшалась. Раскаленная крыша еще не остыла.

– Наверное, проголодались, товарищ подполковник? – спросил майор и пошутил: – Предлагаю не дожидаться окончания расследования и поесть. Если будем ждать, пока все распутаем, то можно и отощать. Обед сегодня, кажется, пропустили. – И уже серьезно: – Так что поедемте сейчас ко мне, устроимся, поужинаем. У меня для вас и свободная комната есть. Хата большая, милости просим.

– Разве у вас нет гостиницы?

– Новую не планируют. А старенькая…

– Телефон в «старенькой» есть?

– В коридоре.

– Обойдусь.

Капитан Бреус и судмедэксперт, попросив разрешения, вышли из кабинета.

– А что касается ужина – это можно, – согласился Коваль, чувствуя, что обидел Литвина, отказавшись у него поселиться.

– Прекрасно, – обрадовался майор. – Мы еще и Бреуса позовем. У него жена к родителям уехала, борщ никто не варит. Правда, он такой, что и голодным может за преступниками гоняться. – И, открыв дверь в коридор, крикнул: – Юрий Иванович, подождите!

III

На следующее утро Коваль вместе с оперативной группой выехал в лес. Уточнив по показаниям свидетелей участок, где мог стрелять Чепиков, он с понятыми принялся обследовать местность. Вскоре бригада Бреуса нашла в траве гильзы от парабеллума. Их было три, уже подернутые ржавчиной. Определив возможную траекторию полета пуль, Коваль после долгих поисков заметил в стволе старого дуба выщербленную кору. По его приказу выпилили кусок дерева – в нем обнаружили две пули.

Третьей найти не смогли. Пришлось согласиться, что она улетела невесть куда. Впрочем, и этих двух было достаточно для сравнения их с пулей в теле Марии Чепиковой. И гильзы помогут выяснить, из одного и того ли пистолета стреляли в лесу и на хуторе.

Перед обедом, когда закончили поиски и подписали протокол, эксперт-криминалист повез материалы в райотдел, а Коваль с Литвиным и Бреусом отправились на хутор.

Здесь все хранило следы недавней трагедии. Хата Лагуты была забита досками и опечатана. Тихо было и у Степаниды Яковлевны. Она старалась не ночевать на своей половине. Задерживалась на ферме и спала где угодно, только не дома. Лишь сегодня впервые наведалась к себе, и Коваль решил зайти к ней.

Спокойно огибает Рось дворы Чепиковых и Лагуты, за которыми начинаются выходы гранита. Большие серые глыбины, казалось, были раскиданы рукой великана, лежали грубые и мрачные.

Калитка во двор Чепиковых была открыта, но все направились сперва к дому Лагуты.

Немного покатый и заросший спорышом двор удивлял необжитостью, словно это была лесная поляна. Высокое строение, не похожее на обычную сельскую хату, с ровными, будто возведенными из готовых блоков стенами в два человеческих роста, было покрыто черепицей и обращено крыльцом к речке. Чуть сбоку и впереди зеленел небольшой сад, который вместе с домом прижимался к могучим дубам и грабам.

Впечатление, что усадьба Лагуты слилась с лесом, усиливалось еще и оттого, что вокруг не было ни забора, ни тына, границы участка обозначались холмом, валунами, речкой. И только с одного боку стоял невысокий штакетник, разделявший соседей. Да и то поставлен был не Лагутой и не Степанидой Клименко, а Чепиковым, в тот год, когда он женился на Марии.

Коваль и его спутники обошли дом Лагуты, осмотрели сад и смежный с ним участок леса и вернулись назад.

Подполковник уселся на небольшой валун и начал изучать схему двора. На простом рисунке, сделанном по горячим следам, были обозначены дом, сад, лес, речка, раскидистая ива на берегу, валун, на котором сидел сейчас Коваль, штакетник, разделявший два двора, и главное – положение лежавших тел.

Схема не удовлетворила Коваля, он попросил у капитана фотографии и долго разглядывал их. Потом присел в центре двора на корточки и принялся что-то рассматривать. Примятая несколько дней тому назад, густая, лежавшая ковром трава уже не сохраняла следов.

Сверяясь с фотографией, Коваль долго изучал сплетенные стебельки и маленькие жесткие листики, кое-где покрытые порыжевшими пятнами крови. Затем достал из кармана обыкновенный портновский сантиметр и, ничего не объясняя, начал измерять не очень заметный на траве кругообразный след засохшей крови.

Закончив эту работу, Коваль возвратил Бреусу фото.

– Снимите с экспертом заново следы крови. Вот здесь, – Коваль обвел рукой центр двора и, уставившись под ноги, направился к невысокому заборчику. Тяжело перепрыгнул через него. Бреус сделал то же самое.

Майор Литвин потоптался на месте, подумал и двинулся в обход.

Во дворе Чепиковых все, казалось, говорило о внезапно остановленной жизни. Лежал напильник на верстаке, в тисках была зажата медная пластинка. У порога, на крыльце, валялась метла, стояло ведро с водой, которая уже подернулась зеленой пленкой, Перед самой дверью лежал кусок коричневого, потрескавшегося на солнце мыла.

Степанида Яковлевна встретила непрошеных гостей холодно, даже враждебно. Коваля это не удивило. Перед тем как прийти сюда, он с Бреусом побывал в нескольких хатах и разговаривал с хуторянами. И хотя новые детали были незначительными, о людях этого уголка, в частности о Степаниде и Лагуте, они узнали многое.

Степанида сидела на лавке, насторожившись, словно встревоженная птица. Старые, чисто побеленные стены немного осели, отчего оба окна, выходившие во двор, перекосились. В комнате, не похожей на покои зажиточных соседей, не было ни полированной мебели, ни телевизора. На окнах линялые чистые ситцевые занавески, на давно не крашенном полу истоптанные самодельные коврики, от двери тянулась длинная дорожка, возле стен чернели старые дубовые лавки. Коваль подумал о заработке хозяйки – могла обзавестись и лучшей обстановкой. Стоял тяжелый запах горелого воска, хотя нигде не было ни икон, ни лампадки.

– Степанида, – начал Литвин, когда все уселись, – расскажи… что знаешь… – Майор на секунду запнулся. – В общем, об убийстве… Инспектор Коваль приехал из Киева. Он поможет найти убийцу.

Чернявая, сухонькая, с погасшими глазами женщина, по виду гораздо старше своих лет, никак не реагировала на слова начальника милиции.

– Я тебя спрашиваю, Степанида! – строго сказал майор, положив на стол фуражку и вытирая платком лоб.

– Да что говорить… И искать тоже… Слугу сатаны, прости, господи, грехи мои, и так знаете.

– А ты говори, что сама видела и слышала.

– Если бы видела и слышала, то и сказать было бы что.

– Где вы находились вечером в пятницу? – спросил Коваль. – Восьмого июля. В десять вечера, – уточнил он.

– Известное дело, на ферме. В ночь заступила. Когда прибежали за мной, господь уже взял их к себе. Не знаю, как домой попала, ничего не видела – заслонил господь бог мои глаза.

– Далеко отсюда до фермы? – спросил Коваль майора.

– Километра три будет.

– Расскажите о своей дочери, о зяте…

– Каком зяте? – пробормотала Степанида. – И дочери нет, взял ее господь к себе, и теперь она рядом с ним…

Наступила тишина.

– Степанида Яковлевна, – снова негромко начал Коваль, – мы понимаем ваше горе. Но убийцу нужно найти, и мы должны все знать.

– Что же тут знать? Пришел слуга сатаны и убил. Но господь услышал их молитвы и взял их к себе. По-новому они народятся… Нет их теперь с нами, возле бога они…

– Тетка Степанида, – нетерпеливо встал капитан Бреус, – так мы никогда не разберемся. Ты нам ясно говори, без этих слуг сатаны и всякого прочего.

Энергичное скуластое лицо начальника уголовного розыска было таким строгим, что Степанида испуганно замолчала.

– Рассказывай об Иване Чепикове, – по-прежнему жестко подсказал Литвин.

Коваль недовольно поморщился, видя, как разговаривают с пожилой женщиной. Все же слова Литвина подействовали.

– Прибился он к нам на хутор, – медленно заговорила Степанида. – Лет пять назад это было. Не знаю, какая сатанинская сила привела его, говорит, воевал тут, раненый был… Приняла его на постой, тихий такой, все молчком. Теперь-то знаю – оборотень он. А тогда говорил: жена ушла, один как перст на свете, голову приклонить негде. Вот и пожалела. В хозяйстве, думаю, поможет. А тут, смотрю, взялся с моей Марийкой вечерами у речки посиживать. Не любила она на люди показываться, стыдилась хромоты своей. Тихой овечкой росла… Молодых-то у нас откуда взять, кто в районе школу кончил, тот дальше куда подался… Не с кем ей было и перемолвиться.

А этот слуга сатаны все вокруг нее ворожил. О городах, о войне и о всяком другом рассказывал. Думаю, вот тебе тихоня и молчун. Вижу, не сводит овечка моя глаз с Ивана, и впрямь околдовал. И глаза у него, как у волка, светятся. Нет, не с господом богом он к нам пришел. Уже и слухи пошли-побежали. Поначалу-то, когда взяла его на проживание, обо мне сплетни пускали.

Взяла и сказала: «Вот что, мил человек, проси в колхозе помощь, строй себе хату, а от нас уходи. Год прожил как у бога за пазухой. И довольно. У меня дочка на выданье». А он в ответ: «Вот и выдавайте, Степанида Яковлевна, Марусю за меня. Одинокий я. Люблю ее, и она любит». Говорит, а сам весь дрожит, и глаза – как жар.

«Сдурел, – говорю, – совсем ума лишился! Ты же ей в отцы годен! Срам-то какой! Грешный ты, говорю, человек, Иван, очень грешный!» А он как не в себе: отдайте да отдайте. Люблю – и все!

Тут и она, овечка моя, вошла в хату, не иначе – за дверью стояла, и тоже просить: «Отдайте, мама, за Ивана, люблю я его и без него жить не могу…»

Не поняла я, что не Марийка это говорит, а люцифер своего слугу наслал за грехи наши… Вот и взял сатана силу над нами. Сгубил мою Марийку… – Степанида отвела глаза в сторону и замолчала.

Коваль вслушивался и удивлялся, что материнское горе у Степаниды такое покорное, в голосе ее звучали обреченность и даже какое-то удовлетворение, будто со смертью Марии свершилось некое высшее предначертание. Подумал об изуверских обычаях у древних племен, приносивших в жертву божеству детей. И вдруг он понял, что его больше всего удивило в этой хате – отсутствие какого-либо траура, даже черной повязки вокруг головы не было у Степаниды.

Коваль не перебивал Степаниду, зато Литвин со свойственной ему прямотой спросил:

– Ты, Степанида, говоришь так, вроде не жаль тебе дочери.

– Ее господь пожалел. Она теперь не моя, а богова… А то, что Ивану, слуге сатаны, я при жизни Марийку отдала, – это мой грех. Не ухватило сердце козней сатаны, не сошел на меня святой дух, не шепнул, что делать. Сама решила: кто же возьмет хроменькую? А как одной бедовать без мужа – кто знает. Вот и пошла против бога, о мирском, не о вечном порадела…

– А все-таки почему Чепиков стрелял? – спросил Литвин. – Ссорилась твоя Мария с мужем? Дрались они?

– Когда сатана опять овладел Иваном, он дни и ночи пропадал возле Ганки, овечка моя не знала, что и делать… Ко мне ночевать прибегала. Вместе господу молились, чтобы дух его сошел на нас…

– А Лагута при чем? В него-то зачем стрелять было?

Степанида промолчала.

Коваль думал о найденных в лесу гильзах и пулях от парабеллума. Удивляло, что Чепиков возле самого хутора, считай, на глазах у людей, открыл стрельбу. Мог бы, наконец, подобрать гильзы и уничтожить вещественные доказательства. Бывший солдат, он должен был понимать! А не означает ли это, что если Чепиков и совершил преступление, то не умышленно, а в состоянии аффекта – внезапного гнева, отчаяния?..

– Вы у Ивана Тимофеевича пистолет видели? – неожиданно спросил Коваль.

Степанида стиснула губы, и все заметили ее внезапную растерянность.

– Самой не приходилось, – выдавила она после паузы.

– А кто видел? – допытывался Бреус.

– Мне откуда знать?

– Может, в хате прятал? – предположил Литвин.

Степанида пожала плечами.

– А на хуторе или поблизости раньше кто-нибудь стрелял?

Степанида развела руками.

– Чепиков, например?

И этот вопрос остался без ответа.

– Хорошо. – Коваль решил подойти с другой стороны. – Что за человек Лагута? Почему его убили вместе о вашей дочерью?

– Пророк божий, – твердо сказала Степанида. – Хороший был человек брат Петро. Хороший, – повторила она. – Никого не обижал, никому доброты своей не жалел. Он и Ивана хотел от сатаны избавить…

– Мария дружила с Лагутой?

– Он ее молитвой утешал, смирению учил. С малых лет за родного отца был. Тяжко мне в войну пришлось с хворым дитем. Если бы не брат Петро, не подняла бы Марийку. Она, горлица моя, все болела. А Петро когда крупицы принесет, когда дровец; даром что в лесу жили, немцы и хворост брать не дозволяли… Брат Петро богом избранный, его даже супостаты пальцем не тронули, ходил себе по хуторам да псалмы пел. Хоть какой мороз лютый, а он по снегу босой, без кожушка, без шапки, и болезнь его не брала. В лес ночью с молитвой шел – ни человеку, ни зверю обидеть его не дано было. После войны хату рядом с моим двором поставил. Как брат родной. Его бог берег…

– Берег, да не сберег чего-то, – негромко вставил Бреус.

Степанида укоризненно покачала головой, поправила платок, из-под которого выбились седые волосы.

– А на то, значит, воля божья была, – строго сказала она.

– Скажите, вы часто ходили к Лагуте? – спросил Коваль.

– А как же. По-соседски мы. С ним легко молилось. Бог его любил.

– А к вам он приходил?

– После того как Марийка замуж вышла – совсем редко. Слуга сатаны, прости меня, господи, божьего духа не терпел.

– Оставьте вы этого слугу сатаны! – не сдержался Литвин. – Сколько раз повторять: имя называть нужно.

Бреусу казалось, что Коваль влезает в ненужные для розыска дебри. Если убийца Чепиков, то какое имеет значение, хорошим человеком был Лагута или нет. Как старый анекдот: потел больной перед смертью или не потел.

Мысли Бреуса словно передались подполковнику, который уже понял, что они сегодня от Клименко ничего не добьются.

– Он и есть слуга сатаны… А имя вам и без меня ведомо… – И хозяйка дома поднялась со скамьи, давая понять, что разговор закончен.

– Странно ведет себя эта Степанида, – заметил Коваль, когда они вышли из хаты.

– Хитрит, – буркнул Литвин.

– Может, сектантка?

– Такой заразы у нас в районе пока не было, – поспешил заверить майор.

– Что же нам дала эта беседа?

– Да ничего нового, – развел руками начальник милиции.

– Она почему-то не хочет говорить.

– Точно, – подхватил капитан Бреус. – Чужие люди видели пистолет, а она – нет. Есть свидетельства, что в последнее время Чепиков не расставался с ним, в кармане носил или за поясом.

– Но вот о Лагуте она говорила как-то особенно, – продолжал свою мысль подполковник. – Юрий Иванович, надо глубже изучить все, что связано с погибшим, его взаимоотношения с семьей Чепиковых, другие возможные связи.

– Дмитрий Иванович, – не согласился с Ковалем Литвин. – Лагута – жертва. А нас интересует преступник. Его мы, я думаю, уже нашли.

– Будь у нас полная уверенность, товарищ майор, – возразил Коваль, – нам оставалось бы передать дело в прокуратуру. Прямых доказательств нет.

Дмитрий Иванович решил, что майор в глубине души не уверен в своей правоте, просто стремится быстрее закончить расследование, избавиться от этого неприятного груза.

Они миновали двор Лагуты и вышли к лесной дороге, на которой их ожидал газик.

– Да, Лагута – жертва, – согласился Коваль, – но без достаточных знаний о потерпевшем мы, Сидор Тихонович, можем и не выйти на преступника… Вы, конечно, знаете о виктимности, способности жертвы провоцировать преступление. Между преступником и его жертвой почти всегда существует взаимосвязь. Без жертвы нет противоправного деяния, и порой бывает нелегко определить, что является причиной, а что – следствием.

Эти мысли подполковника о возможности отдельных людей своим неправильным поведением создавать благоприятную для преступления обстановку были хорошо известны оперативным работникам и следователям Киева. Кое-кто, правда, считал все это ненужным для оперативного розыска. Но с тех пор как проблема эта серьезно заинтересовала юристов, никто уже не подтрунивал над Ковалем.

– Сейчас особое внимание уделяют предупреждению преступления, – продолжал Дмитрий Иванович. – Профилактику часто понимают как воспитание людей, которые способны на преступление. Но думать надо и о тех, кто будто притягивает беду. Мы до сих пор обращали внимание только на то, что преступник и жертва находятся на разных полюсах события…

– Какая уж тут профилактика, когда убил! – не выдержал майор Литвин. – И если сроки подгоняют…

– Я тоже за сроки отвечаю, Сидор Тихонович, – сказал твердо Коваль. – Но истина дороже. Вот и надо разобраться, кто такая Мария Чепикова, какую жизнь вела – интересы, горе, радости, друзья… Ее последние минуты. Начинать, думаю, следует с Лагуты. Мертвые умеют молчать. Наша с вами задача, чтобы заговорили живые… И не только люди… Даже эти камни… – И Коваль показал рукой на валуны.