Текст книги "С нами были девушки"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Теперь Земляченко лучше мог разглядеть паренька: невысокий, худенький – видно, и на нем отразились трудности военных лет, – он рядом с девушками-ветеранами был похож не на солдата, а на школьника.

Зина поднялась, взяла утюг и равномерными движениями начала гладить полу гимнастерки.

– А вы почему стоите, товарищ лейтенант? – обратилась к Андрею Давыдова. – Садитесь, вот сюда.

Лейтенант покорно опустился на стул с причудливо изогнутыми ножками и спинкой, обитой продырявленным шелком – трофеем из какого-то барского особняка, – сбросил теплую цигейковую безрукавку, расстегнул воротничок.

В невысокой землянке, освещенной лампой из большой гильзы, которая чуть коптила, чувствовался уют. Он создавался небольшими вещами: вышитым ковриком на стене, подушечками, которых никогда не видел вещевой склад, белым, по-домашнему повешенным на колышек полотенцем. И это впечатление домашности не портила ни пирамида с винтовками и автоматами в углу, ни противогазы, ни ящик с гранатами.

Андрей не часто бывал на постах, и вот в гостях у любимой, в уютной девичьей землянке, он вдруг снова подумал о тех, которые лежат в окопах. Ему стало не по себе. Покоряясь этому чувству, он поднялся и сказал Давыдовой:

– Ну, увидел, как вы живете, и надо назад ехать.

– Что вы так спешите?

– Это я мотоцикл обкатывал. Теперь пора возвращаться…

Он застегнул воротник, надел безрукавку, фуражку. Зина прислушивалась к разговору, автоматически водя утюгом.

– Успеете, товарищ лейтенант! – сказала Давыдова. – Конь у вас железный, быстро домчит. Поужинаете с нами. Зара такой шашлык сейчас приготовит, что пальцы оближете…

– К сожалению, нельзя, – Андрей повертел в руках фуражку, расстегнул ремешок над козырьком, – должен ехать.

Он еще раз посмотрел на Зину. Ведь затем только и приехал, чтобы увидеть ее. Теперь успокоился и можно возвращаться назад.

– Ну что ж, вам лучше знать… Ефрейтор Чайка, проводите лейтенанта к дороге, – приказала Давыдова. В ее взгляде, несмотря на сдвинутые над переносьем брови, поблескивали теплые, сочувственные огоньки.

Зина молча передала утюг Лубенской.

– Будьте здоровы! – козырнул Земляченко.

– До свидания, товарищ лейтенант! Счастливой дороги!

Хотя в землянке было не очень светло, но и после гильзовой «лампы» темнота на дворе показалась совсем непроглядной. Андрей невольно остановился на пороге.

– Хоть глаз выколи, – встревоженно буркнул он. – И куда это луна девалась?

– Осторожно идите! – предупредила Зина и взяла его за рукав гимнастерки. – У нас ограда из колючей проволоки.

Андрей решил обождать, пока глаза привыкнут к темноте.

Поднялся ветер. Где-то вверху шумел высокими кронами лес. Ветер доносил шум волнами, то сильнее, то тише. Андрей силился рассмотреть хоть одну звездочку на небе, но напрасно. Ни луны, ни звезд. Только внизу, под горой, наверно в селе, мерцало несколько желтых точек.

Зина опять притронулась к лейтенанту.

– К ограде шагов тридцать. Идемте. – Держа Андрея под руку, она размеренными шагами осторожно вела его вперед.

«Один, два, три… восемь, девять…» Вскоре лейтенант почувствовал под ногами песчаную дорожку. Теперь до бука, к которому он прислонил мотоцикл, было недалеко. Андрей уже угадывал в темноте могучий ствол дерева.

Сильный порыв ветра, будто дыхание горного великана, промчался над ними.

Сейчас, когда выпала удобная минута поговорить с Зиной, сказать, как он тоскует по ней, как любит, лейтенант не мог найти слов.

– Не страшно здесь, Зина? – Спросил и сам устыдился нелепости своего вопроса.

– Сейчас?.. Нет, – шепотом ответила девушка.

Андрею до боли захотелось обнять ее – самого дорогого человека на свете. Ему даже жарко стало на холодном ветру, налетавшем то с одной, то с другой стороны…

Вскоре они оказались по другую сторону, бугра, далеко от наблюдательной площадки, где сейчас стояла Малявина…

Еще несколько шагов вниз. Андрей оглянулся: ни землянки, ни наблюдателя… Все утонуло в темноте. Он остановился, обнял Зину, притянул к себе.

– Любимая, родная!..

Она что-то прошептала – он не слышал слов. Целовал ее в щеки, в подбородок, в губы. Весь окружающий мир, с его горами, людьми, с Моховцевым, с войной, – весь мир, как когда-то в подвальной комнатке гауптвахты, покачнулся и полетел куда-то в пропасть…

Потом он снова заговорил. Нервно, быстро, словно боялся, что не успеет высказать всего, что хотелось.

– Ты ни о чем не беспокойся: будем с тобой всегда вместе, навек! Слышишь, родная?

– Слышу, милый…

– Звездочка ты моя ясная! Каждый день без тебя, каждый час – как год…

– Не дай бог, майор узнает, что ты здесь!.. Не нужно приезжать украдкой… Уже недолго нам ждать…

Он почувствовал твердую пуговицу на погоне девушки, со страхом подумав, что надавил на плечо, опустил руку на талию.

Молодые люди потеряли счет времени. Давыдова, находившаяся в землянке, посмотрела на часы и забеспокоилась, почему Зина так долго не возвращается. Она вышла наружу. Тихо. Направилась к наблюдательной площадке.

– Малявина!

– Я! – послышалось из темноты.

– Где лейтенант и Зина?

– Я их не видела…

Не зная, куда идти, Давыдова несколько минут кружила по скользким склонам холма.

– Зина-а-а!.. Чайк-а-а!..

Ветер уносил ее голос в долину. Потом неожиданно наткнулась на них. Лейтенант и Зина возвращались на пост.

– Товарищ лейтенант! Ведь поздно уже!..

– Ничего, Давыдова, успеем!..

…Мотоцикл стоял там, где его оставил Андрей.

– Бээмвэ? – тоном знатока спросила Люба Малявина, охранявшая машину.

– Он самый, – коротко ответил Земляченко и изо всех сил нажал ногой на заводную рукоятку. Мотор остался нем. Носком сапога Андрей подтянул рукоятку вверх, потом снова с силой нажал вниз, но и на этот раз мотор молчал.

– В чем дело?

Лейтенант нервно крутил регулятор горючего и воздуха. Не помогало.

– Может, нет бензина? – забеспокоилась Зина.

– Был полный бак.

– Аккумуляторы? – спросила Малявина.

– Исправные, – сухо ответил Андрей. Его тревожило положение, в котором он вдруг оказался. Между ним и БП – десятки километров. Как же он возвратится? Попробовал включить освещение. Фара, закрепленная на передней вилке машины, сразу вспыхнула, замигал рубиновым огоньком стоп-сигнал. «В чем же дело?»

Внезапный переход от лирических мечтаний к неприятной действительности вывел его из равновесия. Он чуть не выругался, но вовремя вспомнил, что рядом девушки, и сдержался.

Зина сказала: «Мы сейчас» – и вместе с Давыдовой исчезла в ночи.

– Вы заночуйте, – предложила Люба, когда подруги убежали. – Будет хоть один настоящий мужчина в нашем теремке… На рассвете разберетесь в мотоцикле…

Андрей, сидевший на корточках, поднял голову, будто, несмотря на темноту, хотел увидеть, не насмехается ли над ним девушка.

– Вы что, смеетесь?

– Нисколечко! – В ее голосе зазвенели ласковые нотки. – Почему и в самом деле не заночевать. Всем веселей будет… Кроме командира взвода, начальство не балует нас вниманием. Наверно, боятся спать в лесу, в простой землянке. Это ведь не никелированная кровать с шариками и подушечками Манюни…

– Гм… О чем вы говорите?!

Прибежали Зина с Давыдовой. Зажгли электрический фонарь.

Земляченко вытащил из ящика под сиденьем гаечный ключ, вывернул свечу. Сноп лучей бил его по рукам.

– Лопнула, проклятая! – изо всех сил отшвырнул деталь в траву.

– И запасной нет?

– Нет… Что же делать? – Лейтенант наморщил лоб. «Неужели в самом деле придется ночевать на посту?» На какое-то мгновение ему представилось, что он опять сидит рядом с Зиной, видит ее глаза, лицо… Мотнул головой, прогоняя соблазнительную мысль. «Добраться пешком до автострады? Но когда же я дойду?»

Андрей посмотрел на долину, где в темноте, как звездочки, рассыпались одинокие желтые огоньки.

– Пойду в село. Может, каруцу достану, – решительно сказал лейтенант.

– Товарищ лейтенант, лучше я, – предложила Давыдова. – У меня с ними быстрее найдется общий язык.

– Добро, – согласился Андрей.

– А пока пошли назад.

В землянке кое-что изменилось. На самодельном столике уже не было ряднины и утюга. Вместо этого на чисто вымытой доске Зара резала мясо. «Шашлык готовит», – понял Андрей.

– Вернулись? – не утерпела Зара. – Плохая примета…

– Да помолчи! – рассердилась Зина.

Давыдова взяла из пирамиды свой автомат. Она стала мрачной. То, что офицер задержался, ее беспокоило. Все может открыться, и ей тоже влетит от начальства.

– Чайка, остаетесь за меня!

– Есть остаться за вас.

– Я к примарю [13]13
  Сельский староста (рум.)


[Закрыть], – ни к кому отдельно не обращаясь, бросила Давыдова с порога и и ушла.

В землянке опять воцарилась тишина. Мигнула гильзовая лампа, озаряя неровным светом взволнованное лицо Зины.

Андрей поднялся и вышел во двор. Как и раньше, в высоких лесах шелестел ветер, пряталась в тучах луна.

Тихо скрипнула дверь землянки. На пороге показалась фигура Зины.

– Вы здесь, товарищ лейтенант?..

Вскоре ветер донес людские голоса, послышалось, как заржал конь.

– Едут! – девушка прижалась к Андрею: ей не хотелось расставаться.

Голоса зазвучали сильнее. Вскоре уже можно было распознать: говорили Давыдова и какой-то мужчина.

– Домну Петря едет с каруцей! – крикнула с площадки Малявина.

Голоса приближались.

– Позвони завтра, если сможешь, – прошептала Зина Андрею. – Я почему-то волнуюсь…

Андрей нашел ее руку и крепко сжал теплые, нежные пальцы.

– Товарищ лейтенант! – крикнула Давыдова. – Давайте сюда ваш драндулет!

Земляченко и Зина пошли на ее голос. Лейтенант подвел машину и, держа за руль, осторожно покатил вниз. Там, где тропинка выходила на дорогу, стояла запряженная пароконная каруца. Возле нее маячили фигуры.

– Ну, дядька Петря, помогите втащить этого зверя, – попросила Давыдова.

Общими усилиями погрузили мотоцикл на телегу.

– Порядок! – с удовлетворением сказала начальник поста. – Он довезет вас до автострады, а там уже ищите попутную машину.

– Спасибо, – сказал Земляченко, взбираясь на каруцу. – В долгу не останусь. Килограмм шоколадных конфет за мной.

– Шоколадных? Где вы их возьмете?

– Если не теперь, то встретимся… после войны. Тогда и отдам.

Дружный смех был ему ответом. Дело с отъездом лейтенанта уладилось, и у всех отлегло от сердца.

Давыдова дружески положила руку на плечо Зины, и та поняла, что младший сержант сочувствует ей. Сама Давыдова только вчера получила солдатский треугольничек и, прочитав, весь день напевала ласковые и грустные сибирские песни. Андрей крикнул:

– До свиданья!

Дядька Петря чмокнул губами, телега покатилась, и девичьи фигуры сразу растаяли в ночи…

3

Кони быстро бежали по дороге, а лейтенанту, который с наслаждением разлегся на дерюге, покрывавшей сено, казалось, что каруца стоит на месте и только темное небо над ним куда-то плывет. Вскоре крестьянин, для острастки щелкнув над лошадьми кнутом, положил его возле себя и повернулся к пассажиру.

– Господин лейтенант будет спать?

– Нет, нет…

– А мы обрадовались в селе, когда узнали, что это для вас каруца, – помолчав, продолжал Петря.

– Обрадовались? Почему?

Тогда крестьянин, путая родной язык с услышанными от солдат русскими словами, начал рассказывать длинную историю. Как понял его Андрей, речь шла о тяжелой жизни в селе. Люди работали на богатого боярина, который жил где-то за границей. Он был хозяином лугов, лесов, даже рыбы в речке. В селе чинил суд и расправу управляющий, какой-то лиходей Петрашку.

После 23 августа [14]14
  23 августа 1944 года благодаря победоносному наступлению Советской Армии королевская Румыния капитулировала.


[Закрыть]управляющий сбежал. Но, удирая, приказал, чтоб крестьяне не смели брать ничего панского, а то он скоро вернется, и тогда всем будет горе.

Забитые крестьяне и не думали трогать панское добро. Вскоре они услышали, что в соседних селах делят боярскую землю. Однако сделать это у себя не осмеливались. Панские приспешники, оставшиеся в селе, пугали тем, что ничего, мол, не изменилось и не изменится: король Михай и мама Хелена как сидели и правили Румынией из своего дворца в Бухаресте, так и будут править; говорили, что Америка и Англия пойдут войной, если румыны обидят своего короля, что скоро накажут тех, кто без разрешения поделил землю. Молчали люди, терпели, хоть жизнь, как и раньше, была очень горькой.

Но вот однажды в селе появились советские девушки в красноармейской форме.

– Ваши девушки, понимайте? Даже и командир у них – девушка, домнишора! Понимайте, домнуле локотэнент? Домнишора сержант! – с восторгом говорил крестьянин.

…Уже осталась позади разбитая проселочная дорога. Каруца катилась по широкой затихшей автостраде. Кованые копыта коней звонко цокали по асфальту.

Андрей решил доехать до РП первой роты и там заночевать, сославшись на поломку мотоцикла во время обкатки. Но Петря, увлеченный своим рассказом и радуясь почетному собеседнику, согласился довезти лейтенанта до города, хотя туда по шоссе было около двадцати километров.

– …И вот эти самые ваши девушки, – продолжал Петря, – остановились на краю села. Сами вырыли себе землянку, сами обгородили ее колючей проволокой. Когда к ним пришел староста и сказал, что пришлет копальщиков, то сержант отправила его прочь.

…А потом сержант сама пришла к примарю и спросила, почему не видно людей на полях, почему урожай пропадает? И когда ей ответили, что крестьяне ждут возвращения боярина и боятся идти в поле, то она сказала, что ни боярин, ни его управляющий, ни Антонеску никогда не вернутся, что не должно гибнуть добро, выращенное людским трудом. Тогда примарь спросил домнишору сержанта: «Разве вы хозяйничать пришли сюда? Или мы уже не румыны?» А она достала из своей сумки газету «Скынтейя» [15]15
  Центральный орган Румынской рабочей партии.


[Закрыть]и там по-нашему, по-румынски, прочитала, что земля и урожай должны принадлежать тем, кто работает. Вот какая она есть, домнишора сержант! Пришлось примарю отступиться…

Тогда мне и достались вот эти добрые кони…

Не обошлось, конечно, и без тревоги. Как-то ночью пришли из лесу, – Петря ткнул кнутом куда-то в горы, – черные люди. Они стали ходить по хатам, отбирать скот, поливать керосином зерно и поджигать его. Я очень испугался, побежал к землянке. И что же вы думаете? Домнишора сержант и еще одна девушка схватили свои автоматы и подняли такую стрельбу по бандитам, что те бросились наутек и больше не показываются.

Ох и стыдила тогда она нас, плугарей. Йой, йой! «Сами за себя постоять не можете!..» Осмелели мы, прогнали королевского жандарма, забрали у него карабин и теперь по очереди ходим ночью… Вот где он у меня. – Петря похлопал возле себя по ряднине, показывая, где у него спрятано оружие: – А сегодня вечером люди слышали, как через село промчался мотоцикл к землянке. Стали думать, что за причина, кто приехал, зачем? И когда домнишора сержант прибежала и сказала, что нужна каруца, то всполошились, решив, что солдаты собираются уезжать от нас… Не хотят наши крестьяне, чтобы девушки-солдаты уезжали. Уедут ваши девушки – бандиты из леса снова придут!

Андрей еле улавливал, что говорил крестьянин, потому что тот то ли от волнения, то ли полагая, что так лейтенант лучше поймет его, немилосердно калечил не только русские, но и румынские слова.

– Да она объяснила, что каруца только для домнуле локотэнента, и тогда все обрадовались, потому что плугари наши не хотят, чтоб русские солдаты покидали село… Не надо им ехать! – выкрикнул Петря.

Андрей уже успокоился, перестал волноваться из-за неприятного приключения с мотоциклом, готов был понести любое наказание за самовольную поездку на пост. Лежа на мягком душистом сене, покоряясь чуть заметному покачиванию каруцы, он под аккомпанемент страстного рассказа Петри мечтал о том, что война скоро закончится, они с Зиной поженятся и на всем свете настанет мирная, светлая жизнь.

Ветер пролетал над широкой долиной. Тучи рассеивались, месяц время от времени выглядывал из-за них, освещая все вокруг неправдоподобным, фантастическим светом.

Вот и Петря умолк. Стало тихо. Только кони размеренно цокали копытами по асфальту: …«так-так! так-так!»

Глава двенадцатая

1

Весна. Северные склоны гор и холмов еще укрыты снегом, но солнце с каждым днем светит все сильнее, снег потемнел, становится хрупким, ноздреватым, а в воздухе между высокими холмами, между верхушками дубов и сосен, через леса словно натягиваются тугие струны. Они тихо звучат, наполняя все окрест волнующим гомоном весны. В долине что ни день громче звучит песня жаворонка. В лесу подает свой голос многочисленное возвратившееся из далеких странствий пернатое царство. На освободившихся от снега южных склонах пахнет пригретая влажная земля. Открываются глазам прошлогодние кустики травы, янтарным ковром лежит опавшая хвоя, дурманяще пахнет смолой…

Уже отсинели нежные подснежники… Проклюнулись на ветках почки. Выглянули из них маленькие листики… И вот уже ожил, зашумел весь лес.

Все больше и больше цветов на альпийских лугах, на полонинах, все красивее в лесу. Возле подножия гор буйный зеленый шум: буки, дубы, грабина тянутся к теплому солнцу каждой веточкой, каждым листиком. А выше, на крутых склонах, густой стеной стоят вечнозеленые девственные леса. Пришел апрель. Незабываемый апрель сорок пятого года.

Весна, как венком, окружила девичий пост. Какое-то пьяняще радостное настроение охватило девушек.

Чем дальше этой весной отходили солдаты от родного дома, тем более близким он им казался, тем чаще вспоминался и снился.

Уже ходили слухи о демобилизации девушек; в свободное время только и разговору было, кто куда поедет, кого где ждут; смеясь, осматривали друг друга: как же сбросить эти сапожки, гимнастерки, как будут ходить без ремня, с непокрытыми волосами, без пилотки со звездочкой?!

Как всегда бывает у людей перед расставанием, они теперь особенно сдружились. Открывали одна другой душу, совсем по-девичьи перешептывались, советовались в своих интимных делах. Только Сережка Дронин был расстроен, понимая, что девушкам не до него, да одинокая Рая Лубенская ходила задумчивой, не зная, к кому из подруг поехать, чье принять приглашение.

Зина жила будто в розовом тумане. И только иногда, совсем неожиданно, какая-то боль сжимала ее сердце. Да нет! Боль сразу и исчезала. Девушка крепко верила в свое счастье.

Однажды в теплый апрельский день Зара Алиева стояла на наблюдательной площадке и любовалась горами, напоминавшими ей родной Кавказ, по которому она так стосковалась. Слева, с севера на юг тянулся кряж с зелеными лугами, синими лесами и белыми шпилями. А с трех сторон к посту прилегала красивая долина, обрамленная невысокими холмами, между которыми грелись в лучах заходящего солнца поля.

Привычно опираясь рукой на карабин, Зара прислушивалась к далекому лесному шуму, к чуть различимому тонкому звону мошкары…

Но вот будто сильнее зашелестела молодая листва в лесу. Зара насторожилась. Она внимательно осмотрела небосвод, горные шпили и ничего ее заметила, кроме буйной зелени в горах и нескольких облачков в синеющем небе. Нет, ей просто показалось.

Правда, прошедшая ночь была для девушек тревожной. На рассвете, когда дежурила Рая Лубенская, вдалеке над горами послышался шум. Вначале ухо солдата с трудом уловило в слабом предрассветном шепоте природы что-то постороннее, чужое.

Это был не ветерок, не шум далекой машины, не тарахтение каруцы на полевой дороге. Высоко над горами, над лесами шел невидимый в темноте самолет. Мотор его прерывисто тянул одну ноту, будто где-то далеко выл одинокий голодный волк: «у-у-у-у…»

Рая прислушалась. Нет, она не ошиблась – враг. Но так давно его не было слышно, что нетрудно и ошибиться. «Фашистов уже добивают под Берлином. Неужели снова сюда залетели?» – подумала девушка. Звук стал тихим, тонким, будто комариный писк… Потом он застыл на месте, где-то над горами, не усиливаясь и не слабея.

– Воздух! Товарищ младший сержант! Воздух!

Давыдова выбежала из землянки в незастегнутой гимнастерке, без ремня, в шинели внакидку.

– Где?

– Слушайте!

Зина, которая тоже проснулась от выкрика наблюдателя, выбежала вслед за Давыдовой. Стояли молча, прислушиваясь к небу. Далекий комариный писк усилился. Шум моторов стал выразительнее.

Потом этот шум отдалился и снова превратился в тихий писк.

– Немец, – уверенно сказала Давыдова. – Кружит над горами. Но зачем он там кружит? – Она схватила трубку телефона. – Ноль девять. Воздух! Шум моторов на северо-востоке от поста. Кружит на месте. Над горами… Давыдова… Есть усилить наблюдение!

Далекий шум моторов затихал, пока наконец совсем не растаял. Зазуммерил телефон. Младший сержант взяла трубку.

– Давыдова. Слушаю. Звук отдалился. Не слышно. Нет, больше ничего…

Так и исчез где-то в горах этот неизвестный самолет, и никто его больше не слышал.

День на посту прошел, как и все другие в последнее время, спокойно, и девушки уже думали, не померещилось ли им на рассвете. Однако сегодня Давыдова каждому дежурному наблюдателю напоминала о бдительности.

…День заканчивался, но солнце еще пылало по всему небосводу. Лишь кое-где в опрокинутой прозрачно-голубой чаше висели редкие белые облачка. Подчиняясь невидимым с земли воздушным потокам, они то растягивались и становились тоже прозрачными, словно растворялись, то собирались вместе, и тогда высоко над землей появлялись удивительные белые цветы, грозди, силуэты. И вот небесная синева начала густеть. На востоке будто великан задел по краю неба гигантской кистью, и над горами протянулась синеватая полоса. Она все ширилась, приобретая фиолетовые оттенки. Зара не досмотрела изменчивую картину уходящего дня. На бугре, возле нее, сердито зашуршала листва. Девушка насторожилась. Послышался треск, словно сломалась сухая веточка.

Где-то в лесу щелкнул соловей. Впервые этой весной. Зара поморщилась. Певец любви мешал ей. Но он, подарив вечеру всего несколько трелей, умолк. Прошла минута, вторая. Тихо… Но что это?

Из кустов вышел, оглядываясь, грузный мужчина в крестьянской одежде. Он осторожно переставлял ноги, будто плыл по траве. «Если не повернет, – подумала Зара, – то выйдет прямо на меня».

Заметив телефонный кабель, тянувшийся к наблюдательной площадке, мужчина резко остановился. Он проследил встревоженным взглядом до конца линии, увидел Зару и, вмиг обернувшись к лесу, махнул кому-то рукой. Красноватый отблеск догорающего солнца придавал его мясистому черному лицу неприятное, злое выражение. Зара сжала в руках карабин.

Потом незнакомец медленно, словно прогуливаясь, пошел вдоль линии назад, к кустам.

– Стой! – громко крикнула Зара.

Мужчина, будто не слыша, продолжал идти. Он только чуть-чуть ускорил шаг.

Нет, это не был местный житель. Те, хоть сколько ни запрещай, все пытаются пройти на пост, если не с подарками, то с какими-нибудь вопросами, за советами, а чернявые парни каждое воскресенье гуляют на соседнем холме, мешают вести наблюдение и зовут к себе в гости «домнишора руса». Незнакомец, видно, разыскивал вносовский пост и неожиданно вышел прямо на замаскированную наблюдательную площадку. Зара сразу вспомнила ночной самолет.

– Стой! Буду стрелять! – Девушка подняла карабин, прицелилась поверх головы незнакомца. Мужчина не останавливался.

Алиева, приподняв карабин еще выше (ведь не так просто целиться в человека, когда не уверена, что это враг), выстрелила. Выстрел громом покатился в горы.

Мужчина будто ждал этого. Он упал на землю, потом вскочил и прыгнул в кусты.

Зара выстрелила еще раз и услышала вскрик.

Из землянки выскочили Давыдова и Зина. Зара, увидев, как задергался в траве кабель, схватила телефонную трубку.

– Алло! Алло! «Дон»…

И вдруг шорох в трубке утих. Линия молчала.

– Назад! – скомандовала Давыдова. – Всем в землянку!

Землянка была вырыта глубоко в склоне бугра, ее нельзя было сверху забросать гранатами, и только спереди имелись подступы для нападения.

Зара поползла к землянке, волоча за собой карабин и умолкнувший аппарат. Уже в самых дверях она поднялась и упала через порог головой вниз.

Ее втащили внутрь, плотно прикрыли дверь. Никто не слышал чужого выстрела, но правое плечо Зары оказалось пробитым, гимнастерка на груди быстро набухала от крови. Потерявшую сознание девушку положили на нары. Сергей и Рая дрожащими руками разрезали на ней одежду.

На низкой передней стене землянки, возле двери, розоватым прямоугольником выделялось небольшое окошко.

Давыдова, обмотав портянкой руку, продавила стекло и выставила во двор ствол автомата. Зина прислонилась к стенке с другой стороны окошка, осторожно просунула и свою винтовку.

– Шлейф перерезали, – шепотом сказала Зина Давыдовой. – На ротном посту и не догадаются, что тут делается.

– Отобьемся сами, – буркнула младший сержант.

В окошко влетели и пропели шмелями пули.

– Что за черт! – вскрикнула Зина. – Откуда стреляют?

Вон, далеко за наблюдательной площадкой, стоит стройная пихточка. Ее ветки четко вырисовываются на фоне угасающего неба. Небольшая полянка за деревом поросла кустами терна. Дальше, за бугром, ложится на землю широкая расплывчатая тень бука…

Зине показалось, что ветки пихточки шевельнулись. Девушка прицелилась и нажала спуск. Гром выстрела глухо потряс землянку. Потянуло пороховым дымом.

– Отодвинься от окна! – закричала Давыдова. – Без команды не стрелять.

Дым поплыл по землянке, кисловатый запах сгоревшего пороха щекотал в ноздрях. Девушкам показалось, что за наблюдательной площадкой шевелится высокая трава.

– Малявина, – шепотом сказала Давыдова, – подай гранаты!

– Ты, русиш швайн, сдавайс! – прозвучал где-то совсем близко хриплый голос.

Девушки молчали. Люба часто застучала зубами. Она подползла ближе и всунула в-руки Зины и Давыдовой по гранате.

– Даю три минуты размышлять. Через три минуты – капут! Сдавайс – не будет капут…

– Девочки, – тихо проговорила Давыдова, – не сдадимся!

Малявина всхлипнула.

Самообладание на мгновение оставило Давыдову. Она зашипела на Любу:

– Цыц, змея, убью!

Эта внезапная нервозность Давыдовой, всегда сдержанной и спокойной, потрясла девушек. Люба икнула и утихла. Она придвинулась к Зине, прижалась к ней, будто искала защиты.

– Три минуты ест конец. Сдавайс! – долетел снаружи тот же хрипловатый голос, от которого все, кто был в землянке, вздрогнули.

– Почему они не стреляют? Неужели хотят взять живьем?

За окошком погас день. Быстро выползали из своих убежищ серые сумерки, затягивая все вокруг.

Зина услышала возле себя шепот Малявиной:

– Боже всемогущий, спаси нас…

На какое-то мгновение свинцовая тоска заползла и в сердце Чайки. Перед глазами промелькнули перепутанные картины: тихий ужин в родной хате, мать и будто в этой же хате – камень на берегу, румынские горы, Андрей.

В окно Зина заметила скользнувшую за наблюдательной площадкой тень.

– Катя!

– Огонь! – негромко скомандовала Давыдова и первая нажала на спусковой крючок. Гулкий треск автомата, выстрелы винтовки отдавались в голове.

Давыдова успела заметить, как после этого тени заколебались ближе, в котловане. Она размахнулась и изо всех сил бросила во двор гранату… Резкий взрыв, вспышка света на мгновение оглушили девушек.

– Бросай, бросай, Зина! – закричала Давыдова.

Чайка задержалась, почувствовала, как вдруг что-то сильно толкнуло ее в левую руку.

– Бросай!

Тогда Зина перехватила гранату правой рукой, дернула кольцо зубами и, вкладывая в рывок всю свою силу, вышвырнула ее сквозь окошко. Опять взрыв, и вокруг стало тихо. Так тихо, что весь грохот, который только что отгремел, звонкими волнами перекатывался в голове. Девушки лежали на земляном полу, не смея пошевелиться. Зина стонала от боли в левой руке.

И в этой тишине натренированный слух распознал далекий треск мотора. Нет, это не самолет. Не пулемет. Знакомый треск мотоцикла звонким эхом прокатывался в горах. Эхо усиливалось, приближалось и вскоре гремело уже под самым холмом. Вдруг оно тоже стихло… Все стихло вокруг.

Только громко застонала на нарах Алиева.

Со двора не доносилось ни звука. Давыдова подняла перед окошком на автомате пилотку.

Никто не стрелял.

Тогда она украдкой выглянула. «Но они и раньше будто не стреляли. Ни единого их выстрела не слышала. Непонятно даже, как ранили Зару…»

Тишина.

Виднелась разрытая гранатами наблюдательная площадка со сваленными фанерными указателями…

«Ушли?»

Зина, пересиливая боль в руке, тоже поднялась, выглянула в окошко. Никого. На дворе еще не совсем стемнело, можно рассмотреть за двадцать – тридцать метров от землянки траву – и нигде никого.

И вдруг девушки увидели, как к посту быстро поднимается лейтенант Земляченко с надсмотрщиком линии Куценко, вооруженным автоматом. Оба чуть не бежали по примятой траве. Вот сержант на минутку задержался, наклонился, что-то поднял. Это были гильзы, оставшиеся от бандитов. Сзади Куценко спешил румын Петря, размахивая карабином, который он когда-то отобрал у жандарма.

– Наши, наши! – возбужденно воскликнула Зина.

– Что здесь у вас? – встревоженно закричал Андрей, подбегая к землянке.

Представшая перед ним картина была красноречивее любого ответа.

Едкий пороховой дым еще не выветрился. На нарах, в окровавленной гимнастерке, лежала Зара. Даже в сумраке землянки была заметна меловая бледность ее лица. Широкие густые брови девушки казались от этого чернее, они низко нависали над сомкнутыми веками.

Возле разбитого окошка Люба перевязывала Зине руку.

– Ты ранена, Зина? – бросился к ней Андрей.

– Пустяки…

Нет, не ожидал он увидеть такое! Не зря так тревожно щемило сердце, когда он поехал с сержантом Куценко.

Вчера лейтенант прибыл в Меркуря-Чук помочь начальнику ротной радиостанции наладить связь с батальоном. А сегодня, когда он уже собирался домой, дежурная телефонистка доложила командиру роты, что с ноль девять неожиданно прервалась связь.

Лаврик обрадовался, когда Андрей предложил подвезти линейного надсмотрщика. Пропавший ночью самолет беспокоил командира роты. На границе с соседней ротой тоже появился перед рассветом и потом куда-то исчез неизвестный самолет. Командир батальона объявил на ближайшие сутки положение боевой тревоги для первой и второй рот. Лаврик приказал ротному посту с особой тщательностью следить за связью с ноль девять.

Земляченко тоже слышал, что ночью в районе Зининого поста, над горами, кружился какой-то вражеский самолет… Правда, лейтенант не связывал это обстоятельство с внезапным прекращением связи. Но на сердце у него было почему-то неспокойно, и, получив разрешение командира роты, он на самой большой скорости помчался сюда.

Теперь, бросив еще раз тревожный взгляд на Зину, лейтенант выбежал во двор.

Держа в руке взведенный пистолет, он обошел вокруг землянки, потом решительно направился к кустам, где недавно прятались враги. Давыдова догнала его.

– Товарищ лейтенант! Куда вы? Они услышали ваш мотоцикл и, наверное, уже подались в лес.

Сердце Андрея кипело от гнева.

– Нельзя терять ни секунды, – быстро сказал он. – Обрыв на шлейфе найдете сами. Восстановите связь – вызовите машину для Алиевой и передайте телефонограмму майору: «Преследую парашютистов. Земляченко». А мне сейчас двух бойцов. Мигом!