Текст книги "С нами были девушки"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

4

Андрей не ошибся, думая, что, пока он стоит под дверью, в кабинете Моховцева решается судьба Зины.

Когда полковник зашел в кабинет, член Военного совета, кивнув в ответ на приветствие, сказал:

– Ну, Яков Петрович, так как относительно блудного или, точнее, заблудшего?..

– Орех твердый достался, товарищ генерал. Но раскусили. Только что говорил с отделом. Подтвердилось наше мнение – была попытка прощупать противовоздушную оборону и при возможности разрушить промыслы… Нам неожиданно очень помог американский сержант, бортстрелок «боинга». Пришел и заявил, что он сам возмущен этой провокацией и что, оказывается, никто из экипажа, кроме командира да местного фашиста, который прилетел с ними, не знал, что Плоешти уже заняли наши. Это скрыли от них…

– Так, – произнес генерал. – Отлично. Значит, нашелся среди них честный парень, который решился прийти и рассказать.

– Он просил, чтобы имя его осталось неизвестным для американского командования, – добавил полковник.

– Ну что ж, это понятно…

Генерал поднялся с кресла и подошел к висевшей на стене карте.

– Разве мало бомбили они, когда наши войска приближались к Плоешти? А ведь уничтожать промыслы не было уже никакой военной необходимости! Не могли ведь они не знать, что мы уже идем сюда и румынская нефть понадобится для быстрейшего разгрома врага! – с возмущением сказал он. – Теперь новое придумали! Притвориться, будто потеряна ориентировка, украдкой выйти на объект…

– Наверное, не ожидали, что наши зенитчики в боевой готовности.

– Кстати, промыслы в этом районе до войны принадлежали англо-голландскому тресту. Это был сильный конкурент американского общества «Ромыно-американа»…

– Значит, двух зайцев хотели одним выстрелом убить, – горько улыбнулся член Военного совета. – Но самое главное: война идет к концу и, видно, кое-кому не очень нравится, что мы пришли на Балканы… Да-а-а, – продолжал он. – «Друзья»… На востоке получаем от них свиную тушенку, а на западе… целую свинью хотели, подложить…

– Ох и народ же, эти американцы! – в тон генералу заметил полковник-артиллерист.

– Я не о народе говорю! – сердито оборвал его генерал. – Народ здесь ни при чем. Я говорю о некоторых незадачливых стратегах…

Артиллерист, который встал, когда генерал повернулся к нему, молча наклонил голову.

– А что с этим делать? – полковник юстиции положил на стол развернутую папку.

– Это что? – спросил генерал.

– Материалы вносовцев о чрезвычайном происшествии. Командир отдает наблюдателя под суд.

При этих словах взволнованный, бледный Моховцев, сидевший в углу вместе со Смоляровым, вскочил и вытянулся.

– Сидите, сидите, – приказал генерал. Он быстро просмотрел рапорт, который лежал сверху. – Ну что ж, командир имеет все основания отдать под суд наблюдателя, потому что он не знал и не мог знать то, что стало известно нам с вами.

– Он берет во внимание самый факт ошибки наблюдателя, который не распознал «боинг» и объявил боевую тревогу.

Генерал, кивнув головой, продолжил:

– Начальник поста, сержант или младший сержант, считает, что случилось чрезвычайное происшествие – его наблюдатель ошибся, определяя тип самолета. Этот взгляд справедливо разделяет командир части. Отсюда вывод: отдать солдата под суд. Но мы теперь знаем, что в районе этого поста была попытка диверсии, которая могла иметь далеко идущие последствия: и военные, и экономические, и политические… Диверсия не удалась, ибо наблюдатель-вносовец обнаружил бомбардировщик, а зенитчики сбили его.

Генерал замолчал.

– И зенитчики тоже всполошились, – вставил полковник юстиции. – Правда, их командир обращает наше внимание на то обстоятельство, что самолет шел на объект без заявки, то есть без разрешения, ВНОС объявил «Воздух», и батарея имела полное право открыть огонь… А майор Моховцев приложил к рапорту характеристику на ефрейтора Чайку – вполне положительная характеристика, очень хорошая характеристика.

– Следовательно, – подытожил генерал, – если зенитчики имеют право открыть огонь по нарушителю, то почему бы не признать такое право за вносовским наблюдателем? – И генерал, еще раз заглянув в рапорт, лукаво прищурился. – Тем более что она стреляла только… глазами.

Быстрая улыбка скользнула по губам генерала. Он пододвинул к себе папку с материалами дознания, раскрыл ее и в левом углу на рапорте Моховцева четким почерком надписал: «Дело приостановить!»

– Товарищ Твердохлеб! – протягивая папку, обратился он к секретарю Военного совета. – Заготовьте сейчас проект нашего ответа представителю союзников… Полковник юстиции, вы ведь не возражаете против того, чтобы прекратить дело и у вносовцев, и у зенитчиков?

Тот поднялся и в знак согласия вежливо наклонил голову.

Закончив с делами, генерал с удовольствием запросто беседовал с подчиненными.

Вскоре возвратился секретарь Военного совета и положил перед генералом лист бумаги с напечатанным текстом.

Генерал быстро пробежал его глазами.

«Представителю Командования Союзной стратегической авиации.

На Ваше отношение за №…

Сообщаем, что проведенным расследованием установлено: дня… 1944 года в… часов в районе… дежурный наблюдатель поста ВНОС заметил самолет, который шел на высоте 8 000 метров, держа курс на нефтяные промыслы. Поскольку предварительной заявки на пролет, согласно существующему порядку, от союзного командования не было подано, части противовоздушной обороны приняли меры, предусмотренные правилами обороны стратегического объекта, вследствие чего самолет, оказавшийся бомбардировщиком типа Б-17, подорвался на собственном боевом грузе.

Экипаж самолета в полном составе спасся и пребывает в г. Бухаресте под наблюдением Отдела Международного Красного Креста, который поставил нас об этом в известность копией письма, посланного в адрес Командования стратегической авиации союзников…»

– Ну что же, хорошо! Согласуем с командующим и пошлем, – одобрил генерал и поднялся из-за стола.

Через несколько минут высокое начальство отбыло из батальона.

5

В замочной скважине повернулся ключ. Зина, сидя на топчане, смотрела сквозь решетку окна на уголок неба, на застывшую в нем тучку, одну из тех, которые так раздражали Андрея своей игрой с солнцем.

Девушка даже не обернулась. То, что должна была сказать, она рассказала откровенно, нисколько не пытаясь уменьшить свою вину. Материалы дознания читала и была согласна с каждой строчкой.

«Неужели этого недостаточно? Неужели нужны еще какие-то разговоры, допросы?.. Или, может, уже поведут на суд?»

Зина, конечно, не могла знать, что в это время в штабе командующего такая же девушка-солдат выстукивала на машинке приказ:

«Командиру части ВНОС

майору Моховцеву

Сообщаем, что… дня… месяца 1944 года зенитчиками Н-ской части был обстрелян и сбит бомбардировщик, который, пользуясь способствующими для неожиданного налета условиями, пытался проникнуть в район важного объекта. Эта попытка закончилась неудачей в значительной мере благодаря тому, что нарушитель был своевременно замечен дежурным наблюдателем поста ВНОС ефрейтором Чайкой З. Я.

Довести до сведения личного состава части. Начальник отдела штаба командующего противовоздушной обороной».

Ефрейтор Чайка приготовилась ко всему, даже самому наихудшему…

Дверь отворилась, и в комнату вошел Моховцев с начальником караула Аксеновым. Они увидели, что девушка, подобрав ноги на топчан, крепко обхватила их руками, положила голову на колени и закрыла глаза.

– Ефрейтор Чайка! – торжественно произнес командир. – Вы свободны… Сегодня можете побыть в батальоне, а завтра поедете на свой пост.

Зина растерялась. Она подняла голову и посмотрела на капитана Моховцева испуганными глазами, точно боялась, что теряет рассудок и ей уже начинает мерещиться бог знает что.

Но это был не бред. Аксенов положил возле нее ремень, погоны, звездочку с ее пилотки.

Зина сидела с сомкнутыми на коленях руками, не имея сил шевельнуться и прогнать этот странный сон.

– Пойдемте, Аксенов, – сказал Моховцев. – А вы, – обратился он к девушке, – перед отъездом на пост зайдите ко мне…

Они вышли. Дверь осталась открытой настежь. Зина медленно выпрямилась, взяла в руки свой солдатский ремень, звездочку, которую два года носила на своей пилотке. Тучка в небе отодвинулась, солнце заглянуло сквозь решетку окошка, светлым ромбиком легло на полу, перед открытой дверью ее гауптвахты…

Когда она выбежала на свободу, увидела Андрея, стоявшего у радиостанции и не сводившего радостного взгляда с караульного помещения. Весть об освобождении Зины мигом облетела штаб. По двору уже мчались подруги, размахивая пилотками.

Теплый ветер тормошил кудряшки, выбившиеся из-под пилотки Зины, целовал ее в лицо. Девушка счастливо засмеялась и замахала всем рукой: Андрею, подругам…

Глава одиннадцатая

1

По сельской дороге двигался небольшой отряд. Дорога взбегала на холмы, белой змейкой опоясывала вдали невысокую гору и терялась на ее склонах, густо поросших кудрявыми буками и сине-зелеными смереками.

Чуть правее группы солдат шла крепкая девушка в военной одежде, со скаткой через плечо, с противогазом и автоматом. На спине у нее, кроме того, покачивался брезентовый мешок, через левое плечо свисал телефонный аппарат.

Четверо девушек, которые шли серединой дороги, были нагружены еще больше: у одной неизвестно как поместились на спине два раздутых вещевых мешка, у трех других – по тяжелой катушке телефонного кабеля.

Солдаты шли неторопливым, несколько широким для девушек шагом и, казалось, втянулись в это однообразное движение по грунтовой дороге среди бугров и кустарников. Только пот на загорелых обветренных лицах да сбитые набок пилотки напоминали, как тяжек для них этот солдатский труд.

Пост ноль девять направлялся к месту новой дислокации. Старенькая ротная полуторка подвезла солдат к грунтовке, а уже на посты, до которых было недалеко, девушки потянулись пешком по сельским дорогам Трансильвании…

Недолго задержались солдаты Моховцева на юге Румынии. Войска Второго Украинского фронта, ломая сопротивление противника на Венгерской равнине, очищали от фашистов Трансильванию и Венгрию. Войска Третьего Украинского фронта освободили столицу Югославии Белград. В конце октября радио принесло весть о штурме Дебрецена и о выходе советских войск на Тиссу. А еще через несколько дней батальон Моховцева вместе с другими частями противовоздушной обороны перешел Южные Карпаты и разбросал свои посты на север и северо-запад, прикрывая от воздушных бандитов Центральную и Северную Румынию.

Это была последняя дислокация батальона.

…Вскоре Давыдова остановилась возле контрольного столба, на котором висели провода армейской линии связи, достала из сумки тетрадь с начерченной Ляховым схемой.

– Ну что там, младший сержант? – спросила Рая Лубенская, не имея возможности заглянуть через плечо Давыдовой в тетрадь. Тяжелая катушка кабеля так согнула ее тоненькую фигурку, что девушка казалась горбатой. – Еще далеко?

– Скоро дойдем, километра три осталось.

– С гаком?

– А как же без него? – устало улыбнулась Зина, вытирая пилоткой лицо. – Ничего, девоньки, дойдем.

Люба Малявина тихонько, чтобы не услышал начальник поста, выругалась.

Давыдова закрыла тетрадь и положила ее в сумку.

– На развилке отдохнем, пошли!

И снова по жаркой дороге, мимо седых от пыли кустов, зашагал маленький отряд…

Через час, когда солнце поднялось в зенит, девушки оказались на развилке. Дорога, по которой они до сих пор шли, круто поворачивала вправо и вверх, а прямо перед ними, низиной, побежала другая – узенькая, поросшая полынью и травой. Она вела в село, крайние домики которого настороженно выглядывали из-за невысокого бугра, словно подкарауливали всех, кто ехали сюда из города.

– Привал! – скомандовала Давыдова. – Отсюда потянем шлейф.

Девушки, покряхтывая, как старушки, сняли с себя ношу; с наслаждением потягивались, распрямляли спины, потом уселись на траву.

– А что там вверху? – спросила Зара, оглядывая гору, у подножия которой они остановились.

В нескольких сотнях метров от них, за желто-красными зарослями, пряталась белая стена. За ней вздымалось, тоже белое, строение с колокольней.

– Церковь! Нет, монастырь, наверно, – догадалась Люба.

Несмотря на усталость, девушки поднялись, с интересом осматривали каменную стену, монастырь, который будто навис над долиной и селом.

– Товарищ младший сержант! Мы на минуточку! Только посмотрим.

– Успеете насмотреться, – буркнула Давыдова, но разрешила. – Только не лезьте куда не положено, – крикнула им вдогонку, – и через десять минут чтобы были тут, потянем линию.

Девушки поднялись по крутой дороге к стенам монастыря. При их приближении две монахини, которые давно с любопытством следили за невиданным отрядом, испуганно бросились к воротам. Люба Малявина, заложив пальцы в рот, звонко свистнула и махнула рукой, приказывая им остановиться.

– Ты что! – дернула ее за руку Зина. – С ума сошла? Не хватает нам только свистеть под монастырскими воротами.

Люба, словно не слыша замечания, подошла к темным фигурам. Монашки послушно стояли, склонив головы вниз и сложив руки в привычном набожном жесте. Бледно-желтые лица, обрамленные белой гофрированной повязкой, на которую накинут большой черный платок, потупленный взгляд – живое воплощение покорности.

Зине даже жалко их стало – такими несчастными, забитыми они ей показались.

– Глядите, девчата! Ведь наш монастырь! Девичий. Записывайся кто хочет! – закричала Люба. – А монашки какие чудные!

Она с комическими гримасами оглядывала монашек, даже обошла их вокруг.

Те, понимая, что чужая девушка в полумужской военной одежде ведет разговор о них, терпеливо ждали, когда им позволят спрятаться за монастырские стены.

Загорелые, налитые силой советские девушки продолжали с интересом разглядывать странные для них фигуры.

Люба протянула руку, дотронулась до плеча молодой монашенки, которая стояла ближе к ней. Монашенка испуганно вздрогнула.

– Ну хватит тебе. Люба, хватит, – строго прикрикнула Зина. Подойдя к черным фигурам, как могла, выразительно сказала:

– Пофтиць, фэтэлор. Мерджэць акасы! [12]12
  Прошу, девушки. Идите домой! (рум.)


[Закрыть]

Монашки только и ждали этого, – словно по команде, быстро перекрестили девушек и проворно шмыгнули в калитку.

– Тю-ю! – протянула Люба. – Вот так да! Причастили нас…

Все дружно рассмеялись.

– Представляю, как им там!..

– Я бы повесилась, если б меня сюда заперли.

– Хуже гауптвахты.

– И как они там живут?

– Видно, и правда верят, что это спасение души.

– Эх, глупые, да и только!

– А может, им некуда деться?

– Да ну! Просто так их с детства воспитали. Вот и все! – И Люба лихо залилась свистом, прыгая вниз по камням, мимо кустов, обсыпанных красными ягодами…

Внизу Давыдова, прислонившись спиной к контрольному столбу, крепила железные когти к своим сапожкам.

– Ну-ка, девчонки, подайте конец кабеля, нож и плоскогубцы! – закричала она.

Зина кинулась к сумке с инструментом, Рая и Люба смотали с катушки несколько метров кабеля.

– Ну что, увидели там бога? – спросила Давыдова, улыбнувшись.

– Да ну его, этот монастырь! – коротко ответила Зина.

Давыдова обвязала себя и столб ремнем и стала медленно подниматься вверх. Через несколько минут она уже орудовала возле изоляторов, делая скрутку. Закончив работу, так же неторопливо спустилась вниз.

– А у меня, как заберусь на столб, дыхание захватывает и голова кружится, – с завистью сказала Люба.

Давыдова улыбнулась:

– А если б тебе пришлось влезть на Красноярские столбы? У нас там знаешь какая высота? Заберешься на самый верх – пароходы да Енисее точно букашки…

– А сорваться вниз можно?

– Чего доброго!.. Тогда и костей не соберешь, – спокойно ответила Давыдова.

– Поэтому вам никакая высота не страшна, что вы привыкли, – заискивающе сказала Люба.

Младший сержант Давыдова подключила к шлейфу аппарат и сделала вызов. Бойцы притихли.

– «Дон»? Докладывает Давыдова. Прошу седьмого.

– Вот добрая штука телефон! Просто полюбила его, – не утерпела Люба. – Вернусь домой, пойду в техникум связи. Ей-богу, пойду…

Екатерина сердито махнула на нее рукой.

– Товарищ седьмой! Докладывает Давыдова. Подключились. Как слышите? Хорошо?.. Что у нас?.. Все в порядке… Есть. – Она положила трубку в коробку и отвинтила клеммы от проводов.

– Вот мы и на новом месте. Доложили, что живы, – значит, пора начинать боевую работу. Ясно? Потянем линию на северо-восток, мимо села, вон на тот холм, к опушке леса, – показала она рукой. – Кабеля у нас маловато. Будем вести воздушный шлейф напрямик, где сумеем – подвесим на деревья. Чайка! Разматывай первую катушку!

2

Передав дежурство старшему лейтенанту Капустину, Андрей не спеша вышел из оперативной комнаты во двор. Остановился на крыльце, глубоко вдохнул чистый воздух.

Уходить с БП не хотелось. Карта Румынии с начерченной по ней квадратной сеткой, покрытая условными обозначениями наблюдательных постов, зенитных батарей, аэродромов истребительной авиации, виделась Андрею и здесь, словно расстелилась по двору у его ног. Он уже не мог жить без оперативной работы. В минуты, когда на БП по сигналу «Воздух» все приходило в движение, Андрей весь загорался. По одному его слову, брошенному в телефонную трубку, на всех линиях связи прерывались другие команды и разговоры; как сказочный богатырь, переступая через города и села, реки и горы, он сразу проникал в любой район страны; его руки доставали за сотни километров, подымались в высокое небо, брали стервятника за горло и сбрасывали вниз. В такие минуты Андрей словно сливался в общем порыве с сотнями солдат наблюдательных постов, с артиллеристами, с пилотами, взлетевшими по его сигналу, и всего его охватывало звенящее чувство силы. Он любил это чувство. С улыбкой вспоминал теперь свою солдатскую обиду, что в разгаре войны попал в войска, никогда не ходившие в атаку на фашистские дзоты…

Но вот сутки закончились, и нужно было идти отдыхать. Солнце уже клонилось к далеким горам, освещало их высокие, кудрявые, в зарослях ели и пихты, вершины. Ели, росшие вокруг дома, бросали под ноги причудливое синеватое кружево теней. В углу двора весело пыхтел движок; пробиваясь сквозь его шум, визжала динамомашина радиостанции, оборудованной во флигеле особняка.

Теперь штаб батальона расположился в трансильванском городишке, похожем на наш дореволюционный уездный город.

Стояла глубокая осень. Но здесь она была какой-то необыкновенно теплой, туманной, спокойной. Если бы не запоздалый багровый огонь в кронах дубов, не темно-золотые шапки буков, можно было подумать, что лето никогда не уходит из трансильванской долины, закрытой со всех сторон могучими горными кряжами.

В воздухе тоже стало спокойней. Разве только ночью прилетит одинокий фашистский разведчик и украдкой сбросит в горах, над густыми лесами, группку диверсантов.

В будничных заботах, в дежурствах и учебе проходили дни вносовцев. Советская Армия продолжала свой победный марш, освобождая от фашистов Европу, а здесь, в небольшой ее части, опять было тихо, даже скучно. Незаметно подкрадывалась зима, тоже теплая и тихая. Фронт отодвигался все дальше и дальше, и казалось, вот-вот закончится война, закончится военная жизнь, к которой уже притерпелись и привыкли…

Андрей сошел с крыльца и начал прогуливаться по длинному двору из угла в угол.

Тем временем солнце уселось на далекий горный шпиль и пронизало золотистым светом одинокую продолговатую тучку над ним.

Когда Андрей посмотрел на горизонт, ему показалось, что то не тучка, а тонкая девичья фигурка вырисовалась в небе недалеко от сверкающего шпиля горы, и не просто девичья фигурка, а очень знакомая. Это, конечно, погрезилось лейтенанту. Недавно и стройная елочка напомнила ему Зину, и в спокойном предвечерье, словно по далекой телефонной линии, ему послышался милый голос.

С того дня как Зину освободили из-под ареста и осторожный Моховцев снова отправил девушку на самый отдаленный пост, прошло много времени. Об истории с американским самолетом в батальоне стали забывать. Приближавшееся окончание войны быстро отодвигало в прошлое отдельные ее эпизоды.

Зину не вызывали с поста в батальон, а Андрея Моховцев никогда не посылал на посты, особенно на тот, где находилась Зина. Поэтому видеться молодые люди не могли. Только несколько раз, когда дежурство Земляченко совпадало с ее сменой на посту, ему посчастливилось связаться с ноль девять и переброситься с девушкой парой слов. И каждый раз, слыша ее голос, слыша, как выговаривает она обычное «в зоне поста все спокойно, пролетов вражеской авиации не было», Андрей немел от волнения.

Он спрашивал ее о состоянии связи, спрашивал строгим, официальным тоном, чтобы никто не подумал, что это интимный разговор. Но Зина узнавала его, отвечала, и Андрею этого было достаточно. Больше ни о чем они не могли говорить, зная, что на постах, связанных с ноль девять, много любопытных и обо всем станет известно и Лаврику, и Моховцеву. Но в ее голосе, в каждой нотке Андрей улавливал целую гамму чувств, понятных только ему…

Задумавшись, Андрей не заметил, как остановился возле клетушки батальонного сапожника. Из нее послышался срывающийся голос, в котором звенело отчаяние.

– Он ведь все равно не женится. Не будет с тобой!.. А я без тебя не могу… – Хрипловатый голос понизился до дрожащего шепота. – Скоро война закончится. Демобилизуемся. Поедем к нам? Поженимся. Свой дом у нас, хозяйство…

Андрей заглянул в открытое окно.

Рядовой Сумовик, парень лет двадцати двух, в почерневшем от сапожного клея и вара полотняном фартуке, с засученными рукавами гимнастерки, бледный, стоял возле своей табуретки с сапогом в руке и, не отрываясь, смотрел на девушку.

А напротив него, в теплых носках, со вторым сапогом в руке стояла Мария Горицвет.

Она тяжело дышала, грудь ее часто поднималась под гимнастеркой, черные глаза сверкали, как у разъяренной кошки, но все равно она была вызывающе хороша, как грозовая ночь.

– Отстань! – цедила она сквозь зубы. – До каких пор будешь липнуть?! Целый год нет от тебя прохода!.. Постыдился бы!

– Думаешь, с майором будешь счастлива? Это здесь я рядовой, а дома…

– Ты сапоги починишь или нет? – шипела девушка.

– Мария! – словно в забытьи говорил солдат. – Я тебе все прощу… Никогда и словом…

– Что простишь?! Что мне надо прощать?! Ты еще и оскорблять будешь?!

Она замахнулась на парня тяжелым сапогом, но не ударила, швырнула сапог на пол, а сама, как была в носках, выбежала из каморки. Опомнилась, увидев лейтенанта.

– Что такое? Почему босиком? – строго спросил Андрей.

– Я… я… – не могла собраться с мыслями девушка. В ее глазах мигали неспокойные огоньки. – Я пришла починить…

Земляченко приоткрыл дверь сапожной мастерской. Бледный Сумовик опирался плечом о печной дымоход. Увидев лейтенанта, с трудом выпрямился.

– В чем дело? Почему отказываешься чинить? – Притворяясь, будто не понимает, что здесь произошло, он кивнул на Марию, застывшую у двери.

– Не хочу, чтобы он чинил! – со слезами на глазах зло выкрикнула девушка. – Отдай сапоги!

Сапожник молчал и не двигался. Она вскочила в каморку, выхватила из его рук сапог, нашла на полу второй и выбежала во двор.

Андрей не знал, что еще сказать солдату…

– Смотрите мне!.. – только и нашлось у него слов.

Эта неожиданная сцена о многом напомнила лейтенанту. Ведь Сумовик и Мария были первыми, с кем он столкнулся в новой части. Сумовик уже тогда вертелся возле парикмахерской, где работала Горицвет В тот же день на речке Андрей впервые увидел Зину. Как никогда, захотелось ему сейчас снова увидеть ее. Время и расстояние хоть и раздувают сердечный огонь, вместе с тем укрывают любимый образ коварным туманом, смягчают и стирают дорогие черты…

В последнее время при мысли о Зине у Андрея появлялось какое-то новое беспокойство. Земляченко сам не знал, чего он боится, но ему все казалось, что должно что-то случиться.

Чтобы успокоиться, освежиться, Андрей решил прокатиться на мотоцикле, найденном им в брошенном хозяевами особняке…

Выехав со двора, лейтенант повернул влево и медленно запетлял по улицам городка. Уже за окраиной понял, что очутился на автостраде, которая пересекает Румынию с юга на север, и стрелой летит в ту сторону, где расположен наблюдательный пост ноль девять.

«Но успею ли возвратиться к отбою?.. Конечно, никто не разрешил бы ехать туда, а главное, майор, если узнает, может отправить Зину еще куда-нибудь дальше. Впрочем, дальше некуда, разве только в другую часть».

На этом закончились сомнения Андрея. Прибавив газу, он помчался еще быстрее.

С обеих сторон темной, маслянистой ленты асфальтированного, не поврежденного войной шоссе бежали назад дубы, буки, будто спешили доложить, что лейтенант помчался на пост.

Свежий ветер бил ему в лицо, свистел в ушах, пытался сорвать фуражку. Он сильнее надвинул ее на голову и туже затянул ремешок под подбородком.

А в голове, сменяя одна другую, мчались мысли о Зине, картины близкой встречи. В ушах то звучал его собственный голос, ласковые слова, которые он ей скажет, то слышался суровый голос Лаврика, который, узнав о самовольной поездке на его пост офицера с БП, доложит об этом Моховцеву.

С комбатом у Андрея после истории с «боингом» установились натянутые отношения. Моховцев не придирался к лейтенанту, не выделял его среди других офицеров, казалось, не замечал. Но Андрей каким-то внутренним чутьем подчиненного догадывался о неприязни майора. Он, конечно, не знал об истинной причине этого, считал, что командир гневается за нелепое обвинение в «перестраховке», и всеми силами старался восстановить к себе доверие. Однако ледок в душе Моховцева не таял.

А потом на сердце навалилась неспокойная мысль: вдруг боевая тревога? Правда, фашисты теперь не отваживаются залетать так далеко, но на войне как на войне… Впрочем, он уже свое отдежурил и сейчас должен отдыхать… На БП и по тревоге обойдутся без него.

Вскоре стемнело совсем, и лейтенант включил фару. Луч света бился в вязкой густеющей темноте, то трепетал на асфальте перед машиной, как подбитая птица, то взлетал вверх и снова узкой полосой ложился на асфальт. По обочинам уже не было деревьев – расстилались темные узкие поля.

Через час Земляченко промчался мимо местечка Меркуря-Чук, где находился ротный пост Лаврика, и свернул с ровного асфальта. Дорога пошла вверх, лейтенанта затрясло на камнях. Не обращая внимания на толчки, которые особенно чувствовались в раненных когда-то ногах, он не сбавил скорости, только сильнее стиснул руками руль.

Мотоцикл вынес его на гору, перекатился через перевал и опять помчался узкой долиной.

Над горами на короткое время выглянула луна – полная, с красноватым отсветом. Вокруг стало виднее. Облитые ее мертвым сиянием, горы резче вырисовывались в низком небе и отбрасывали густую тень. Треск мотоцикла гулким эхом раскатывался вокруг. Казалось, это гремели и сердито шевелились разбуженные горы.

Чем ближе подъезжал Андрей к селу, тем больше раздражал его этот грохот. Хотелось проскочить тихо, незаметно, а тут словно целая батарея открыла огонь.

…Но вот уже видны маленькие хатки, выбежавшие на склон холма. Проезжая притихшим селом, Андрей уменьшил скорость. Луна спряталась за тучи.

Недалеко от поста лейтенант остановил мотоцикл, выключил мотор. Повел машину в руках, свернул с невидимой ночью тропинки и почувствовал под ногами траву, которая густо покрывала пологий холм. Сделал еще сотню шагов.

– Стой!

В тихом воздухе резко лязгнул затвор.

– Кто идет?

– Свои, – ответил Андрей. – Лейтенант Земляченко.

Девушка выкрикнула:

– Начальник! На выход!

– Здравствуйте, товарищ лейтенант! – подошла Давыдова. – Каким ветром в нашу глухомань?.. Идемте в землянку.

Офицер направился за начальником поста.

– Как здесь моя подшефная? Жива, здорова? Как служит? – пытался спрашивать весело, шутливо. Ведь девушки с ноль девять догадывались, что дознаватель части лейтенант Земляченко влюблен в ефрейтора Чайку, знали, как он волновался за судьбу своей «жертвы».

– Все в порядке. Служит хорошо, – официальным тоном доложила Давыдова, будто и в самом деле поверила, что дознаватель приехал убедиться, как ведет себя солдат после прекращения дела. – В этом месяце имела благодарность от командира взвода.

…Девушки слышали шум мотоцикла в горах и дожидались гостя.

Андрей улыбнулся, заметив у всех застегнутые воротнички, туго затянутые ремни и заправленные гимнастерки. Одна Зара Алиева была не в форме. Она хозяйничала в углу возле таза с водой, над которым наклонил го: лову голый по пояс юноша.

– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался Земляченко.

– Здравия желаем, товарищ лейтенант! – хором ответили ему. Зара на секунду выпрямилась и снова склонилась над юношей. Растерянная Зина отвела взгляд от Андрея, словно рассердилась, что он приехал и ставит ее в неудобное положение.

После возвращения Зины на пост девушки сдружились еще больше. Только Зара, казалось, охладела к ней. Она, эта маленькая упрямая горянка, ничего не хотела прощать ни подруге, ни влюбленному лейтенанту.

– Чем занимаетесь? – по привычке спросил Земляченко.

На этот стереотипный вопрос солдатам нечего было ответить. Картина, которую сейчас увидел офицер, не имела ничего общего с боевой подготовкой. В углу, над тазом, поднималось горячее облачко пара. В этом облачке пряталась стриженая голова парня, покрытая мыльной пеной. На столике была расстелена ряднина, на которой лежала сморщенная после стирки гимнастерка, рядом стоял чугунный утюг, полный углей. Ведро с холодной водой дополняло картину.

Парню, видно, попало в глаза мыло. Он замотал головой, начал упираться, но Зара была неумолима.

– Чего брыкаешься? – наклонила она его силой к тазу. – Ты что, ишак?

В жизни девушек и это было развлечением. Они засмеялись. У Зины жемчугом сверкнул косой зубок. Андрей, взглянув на нее, не смог сдержать счастливой улыбки.

– Сама ты ишак!

– Вон что! Тогда ходи грязный! – Алиева сердито оттолкнула от себя голову парня.

– Зара! Дронин! – с укором обратилась к ним Давыдова. – Разве так можно? – в эту минуту Екатерина забыла, что она начальник поста, а в землянке присутствует офицер. Быстро отстегнула пуговицы на манжетах гимнастерки, подвернула рукава, открыв большие белые руки, и стала на место Зары.

Крупная, ширококостная, она повернула молодого солдата к себе, вытерла ему глаза и принялась домывать голову. Тот покорно ей подчинился.

Андрей знал, что недавно на посты отправили пополнение из совсем юных пареньков, но не думал, что и на ноль девять попал новобранец, вызывавший у девушек, старших его по возрасту, материнские чувства.

– Ну вот, Дронин. Теперь полный порядок. Бери полотенце и вытирайся… Девушки, погладьте ему гимнастерку.

– Только не Зара, – умоляюще промолвил хлопец. – Прожжет.